Херберт Фрэнк. Эффект Лазаря (Пандора - 2)

   Ваата наблюдала за странными скитальцами, которые пустились в обратный путь к станции 22. Она подставила плети келпа и познакомилась с Теджем и Панилем. Этот самый Тень Паниль оказался ее кровным родственником.
   "Брат..." - подумала она, восхищаясь этим словом. Она доверила Теджа и Паниля Скади. Послание, которое она отправила Скади, было ясным и недвусмысленным: "Найди Гэллоу и вымани его. Келп сделает остальное".
   Жизнь не принадлежит нам, она
   нам дарована. А вот смерть
   принадлежит нам.
   Из дневника Уорда Киля
   Был уже поздний вечер, но Уорд Киль потерял всякое желание спать. Непрерывную усталость он воспринимал как логическое последствие плена. Его карие глаза просто отказывались закрываться. Они неторопливо моргали, и судья видел взмахи собственных длинных ресниц, отраженных в плазе иллюминатора. В этом маленьком буроватом пятне на переборке. За ним расстилался периметр келпа, казавшийся почти серым на такой глубине. В тюремном кубрике было тепло - даже теплее, чем дома, на Вашоне, - но при виде этой подводной серости Киля окатывало холодом.
   Киль часами наблюдал за келпом, покуда люди Гэллоу хозяйничали на станции. Поначалу стебли келпа послушно стелились по течению во всю длину, словно длинные женские волосы на ветру. Но теперь картина изменилась, и самые крупные стебли келпа тянулись прямиком к Килю. Течения утратили постоянство. То и дело неожиданно меняя направление, они сотрясали станцию, и келп озаряли пляшущие огоньки.
   Утренняя сменная команда Гэллоу так и не прибыла. Бригада медиков пропала. Киль слышал, как беснуется Гэллоу в соседней комнате. Обычное спокойствие изменило морянину.
   "Странное что-то творится с келпом, - подумал Киль. - Даже более странное, чем то, что он не подчиняется течению".
   Килю ни разу не пришло в голову, что Скади и Бретт могли погибнуть. Погруженный в состояние безмятежности, навеянное плавным движением келпа, Киль частенько думал о своих юных друзьях.
   Удалось ли им достичь Вашона? Киля беспокоила их судьба. Но из гневных монологов Гэллоу он не смог выловить ни намека. А тот наверняка отреагировал бы, если бы вести достигли Вашона.
   "ДжиЛаар Гэллоу пытается установить контроль над "Мерман Меркантил" и процессом возвращения гибербаков. За ними уже отправились в космос морянские ракеты. Моряне изменяют лицо нашей планеты так, что для островитян на ней не остается места. Если Гэллоу преуспеет, мой народ обречен".
   Интересно, как на это отреагирует капеллан-психиатр? Впрочем, может, Киль об этом никогда и не узнает.
   Для себя он ничего хорошего не ждал. Его внутренности снова жгло огнем - совсем как четыре года назад. Он знал, что останки прилипалы рассосались бесследно. А без нее пища будет проходить через кишечник непереваренной, кишки станут пожирать сами себя, покуда судья не умрет от внутреннего кровотечения или от голода. У Киля не было ни малейших оснований сомневаться в словах его лечащего врача, а доказательство их было слишком болезненным и настигло пациента слишком быстро, чтобы он мог обмануться.
   "Если эта вечная усталость - от моей хвори, - подумал Уорд, - почему она не дает мне уснуть?" В последний раз он едва не умер во сне от внутреннего кровотечения. А теперь даже спать ему не под силу.
   Но бодрствовать Киля заставляло не постоянное жжение под ложечкой. Он научился терпеть боль за те годы, что носил плохо приспособленный для длинной шеи суппорт. То было хрупкое бодрствование обреченного.
   Маясь бессонницей, Уорд стал наблюдать в иллюминатор за слоевищами келпа и заинтересовался. Уже поздним утром келп перестал подчиняться течению и потянулся к станции. Периметр начинался за двести метров от стен. Станция располагалась посреди массивного скопления келпа, словно драгоценный камень в толстом кольце. И рыба вся куда-то ушла. Еще совсем недавно за иллюминатором толклось множество всяческих рыб, и сравнить это зрелище можно было лишь с тем, что он видел в жилище Алэ. Веерообразные рыбки-бабочки с радужными хвостами, вездесущие поскребучки, очищающие слоевища и плаз, илистые дьяволы, подымающие паруса своих хвостовых плавников при малейшей опасности. Но сейчас все рыбы куда-то подевались, и к вечеру вода заметно потемнела. Остался только келп - единственный владыка мира, лежащего за периметром станции. Сегодня Киль ощутил это могущество, наблюдая, как хрупкий келп набирается сил и наконец становится совершенно зрелым.
   "Впрочем, все это фантазии, - одернул себя Уорд. - Не следует приписывать человеческие категории другим созданиям. Это ограничивает возможности изучения". И вдруг его как громом поразило: а ведь келп восстановлен из клеток, сохраненных в телах людей-мутантов.
   Память келпа бесконечна. Так утверждают Анналы - но то же самое утверждает и ДжиЛаар Гэллоу. "Но какой из этого следует вывод? - спросил сам себя Киль. И сам же ответил: - Келп пробуждается. И поглощает память живущих и недавно умерших". Это представляло для Уорда Киля немалое искушение.
   "Я мог бы оставить после себя нечто большее, чем закорючки в моих дневниках. Я мог бы оставить все. Все! Только подумать об этом!" Киль занес эту мысль в дневник, и ему захотелось вдруг, чтобы рядом оказалось собрание всех дневников, заполненных им за всю жизнь. Очень может быть, что ни один островитянин не уделял столько времени размышлениям о жизни и ее проявлениях, сколько он, судья Уорд Киль. Он знал, что часть его наблюдений уникальна, - некоторые из них нелогичны, но все до единого жизненно важны. Больше всего судью ужасала возможность утратить все эти заметки как раз тогда, когда человечество так остро в них нуждалось.
   "Кто-нибудь когда-нибудь сделает такие же выводы... Если оно наступит, это время".
   Его внимание привлекло прибытие еще одной субмарины. Она обогнула келп по широкой дуге - приказ Гэллоу. Когда субмарина исчезла из поля зрения, направляясь к причалу, Киль восхитился движениями келпа. Громадные стебли тянулись к пути следования субмарины, хотя бы и против течения. Словно цветок, медленно поворачивающий головку за солнцем, келп следовал за прибывающими морянами. То там, то сям серые пятна означали попытку слоевища внезапно ухватить чужака, но все моряне держались подальше от келпа, вне пределов его досягаемости.
   "Если келп пробуждается, - подумал Уорд, - будущее всего человечества может быть поставлено на карту".
   Возможно, пообщавшись с достаточным количеством людей, келп нашел бы тот или иной способ сказать: "Такие, как я. Если вы люди - вы такие, как я". Было же между ними, в конце концов, и биологическое родство. Киль надеялся, что Ваата действительно окажется ключом к келпу. А еще он надеялся, что Ваате присуще милосердие.
   Внезапно Килю показалось, что на периметре что-то изменилось. Трудно сказать наверняка - ведь настала ночь и видимость уменьшилась, - но судья был уверен, что двухсотметровое кольцо вокруг станции начало смыкаться вверху. Не совсем закрылось, нет, но достаточно заметно сжалось.
   Киль пошарил в памяти в поисках любой информации о келпе. Разумная водоросль, способная к телепатическому общению через прикосновение, крепко связанная с балластными камнями и мобильная в состоянии цветения - если не считать того, что цветения Пандора не видала вот уже сотни лет. Тот, прежний, келп был уничтожен первыми людьми Пандоры. А какие сюрпризы приготовил им келп новый? Это создание было возрождено из следовых генов в человеческом генотипе. "Возможно ли, что келп научился свободно передвигаться?" Не похоже, чтобы у судьи просто-напросто разыгралось воображение. Темнота снаружи стала почти непроницаемой, только тоненький лучик света исходил от самой станции.
   "Утро вечера мудренее, - подумал Уорд. - Если утро настанет". И хмыкнул. Когда большая часть окружающего мира погрузилась во мрак, Киль все еще стоял у иллюминатора, разглядывая свое отражение в плазмагласе, окруженное светом единственной лампы, как ореолом. Потом судья отошел от иллюминатора и взглянул на собственный нос. Тот свешивался, словно некий фрукт, и, когда Уорд, задумавшись, поджал губы, кончик его соприкоснулся с верхней губой.
   Неожиданно позади него хлопнула створка стенного люка, и судья невольно вздрогнул. У него засосало под ложечкой, когда Уорд увидел Гэллоу - одного, зато с двухлитровой бутылью островитянского вина.
   - Господин судья, - произнес Гэллоу, - я решил, что лишу своих людей этого удовольствия. Предлагаю это вино вам в знак гостеприимства.
   Киль отметил, что этикетка на вине вашонская, а не гуэмесская, и вздохнул спокойнее.
   - Благодарю, мистер Гэллоу, - ответил он и чуть склонил голову. Теперь я редко могу наслаждаться хорошим вином - желудок с годами, как говорится, дает о себе знать. - Киль тяжело опустился в кресло и указал на другое: - Присаживайтесь. Чашки в выдвижном ящике.
   - Отлично! - Гэллоу расплылся в широкой белозубой улыбке, которая Киль был в этом просто уверен - распахнула перед ним множество люков.
   "И множество женских сердец", - подумал он и отбросил эту мысль, внезапно устыдившись. Гэллоу достал из ящика две чашки и водрузил их на стол. А ручки-то у них, отметил Киль, толстые, как раз для мозолистых пальцев здешних работников.
   Гэллоу налил вина, но садиться не стал.
   - Я заказал для нас с вами ужин, - сказал он. - Один из моих людей довольно сносный повар. Станция переполнена, так что я взял на себя смелость распорядиться, чтобы ужин нам доставили прямо сюда. Надеюсь, вы не против?
   "Гляди, какой вежливый, - с раздражением подумал Киль. - И что же тебе нужно?" Они подняли "бокалы" с янтарным вином, но Киль свой едва пригубил.
   - Приятное вино, - сказал он. Под ложечкой мучительно жгло - от крепкого вина и мыслей о горячей еде. А еще больше жгло от перспективы выслушивать эгоцентричную болтовню Гэллоу.
   - За ваше здоровье, - провозгласил Гэллоу, - и за здоровье ваших детей.
   То был традиционный островитянский тост, что Киль и отметил, приподняв одну бровь. Кое-какие едкие замечания так и просились на язык, но Уорд его прикусил.
   - Умеете вы, островитяне, выращивать виноград, - заметил Гэллоу. - То, что получается у нас, больше всего напоминает вкусом формалин.
   - Винограду нужна погода, - ответил Киль, - а не искусственное освещение. Поэтому вина разных сезонов такие разные - вы пробуете на вкус историю жизни винограда. Формалин - это точное определение условий жизни внизу с точки зрения лозы.
   Лицо Гэллоу на мгновение омрачилось, и он позволил себе чуть заметно нахмуриться. И снова - широкая обезоруживающая улыбка.
   - Но вашим людям прямо-таки не терпится все это бросить. Они готовятся массово переселиться вниз. Похоже, у них развилось пристрастие к формалину.
   Так вот о чем пойдет речь. Киль слыхивал такие разговоры и раньше оправдания дорвавшихся до власти мужчин и женщин, опьяненных собственным беззаконием. Он представил себе, скольким приговоренным к смерти приходилось выслушивать виноватую болтовню своего тюремщика.
   - Право самоочевидно, - сказал Киль. - Оно нуждается не в адвокатах, а только в свидетелях. Зачем вы пришли сюда?
   - Поговорить, господин судья, - ответил Гэллоу, отбрасывая со лба светлую челку. - Поговорить, побеседовать - как хотите, так и называйте. Со своими людьми я этого делать не могу - увы.
   - У вас же должны быть командиры, какие-никакие офицеры...
   - Вы находите это любопытным? Или недовольны тем, что я нарушил ваше уединение? Успокойтесь, господин судья, - я пришел только поговорить. Мои люди ворчат, мои офицеры сговариваются у меня за спиной, мои враги строят заговоры. Зато мой пленник размышляет - иначе он не вел бы дневник, - а меня восхищает любой, кто на это способен. Рациональное мышление - штука редкая, ее надо лелеять и уважать.
   Теперь Киль окончательно уверился, что Гэллоу что-то нужно - что-то совершенно особенное.
   "Берегись, - предупредил себя Киль, - он - профессиональный обольститель". Глоток вина отыскал в желудке Киля самое нежное местечко и теперь выжигал себе путь сквозь кишечник. Киль испытывал искушение покончить с этим разговором. "И много ли уважения ты проявил к мыслителям Гуэмеса?" Но судья не мог позволить себе прервать разговор - не сейчас, когда это был источник информации, в которой, возможно, отчаянно нуждались островитяне.
   "Пока я жив, я сделаю для них все, что в моих силах".
   - Я скажу вам правду... - начал Киль.
   - Правда всегда желательна. - Ответом на его высказывание послужил согласный кивок, и морянин осушил свою чашку. Киль налил ему еще вина.
   - А правда заключается в том, что мне тоже не с кем потолковать, признался Киль. - Я стар, детей у меня нет, и я не хочу после смерти оставлять за собой пустоту. Мои дневники... - Киль показал на блокнот в обложке из плаза. - Это и есть мои дети. И я хочу оставить их в наилучшем состоянии.
   - Я прочел ваши заметки, - промолвил Гэллоу. - Весьма поэтично. Мне было бы интересно послушать, как вы читаете их вслух. Ваши размышления более интересны, чем мысли большинства людей.
   - Это потому, что я осмеливаюсь размышлять, а ваши люди - нет.
   - Я не монстр, господин судья.
   - Я не судья, мистер Гэллоу. Вы меня не за того принимаете. Теперь судьей, как и капеллан-психиатром, является Симона Роксэк. Мое влияние минимально.
   - Верно замечено, - согласился Гэллоу и глотнул вина. - Ваша информация верна - Симона теперь и судья, и капеллан-психиатр. Впервые в истории. Ведь только из-за одного продажного капеллан-психиатра все остальные были поднадзорны. Но вы как судья удовлетворяли людей тем, что представляли собой баланс власти. Это вас они хотят услышать. Это вы можете избавить их от тревог, не Симона. И не без причины.
   - И что это за причина?
   Беспечная улыбка Гэллоу погасла, и он холодно посмотрел на Киля.
   - Причина их беспокойства в том, что Симона работает на меня. И всегда работала на меня.
   - Это меня не удивляет, - ответил Киль, хотя это и было неправдой. Ему даже удалось сохранить ровный спокойный тон.
   "Вытянуть из него все, что возможно, - подумал Уорд. - Только это умение у меня и осталось".
   - А я думаю, удивило, - возразил Гэллоу. - Вы выдаете себя мелочами. Не только вы и капеллан-психиатр - тренированные наблюдатели.
   - Ладно, пусть так... но мне трудно поверить, что она участвовала в подготовке гуэмесского кошмара.
   - Она о ней и не знала, - отмахнулся Гэллоу. - Но она приспособится. Очень тяжелая в общении женщина, если познакомиться с ней поближе. Закомплексованная. Вы знали, что у нее в квартире на каждой стенке зеркало?
   - Я никогда у нее не бывал.
   - А я бывал. - При этих словах Гэллоу выпятил грудь. - Ни один мужчина, кроме меня, там не был. Она терзается своим уродством, царапает собственную кожу, корчит рожи перед зеркалом до тех пор, пока не приходит в себя настолько, чтобы смириться со своим лицом в его обычном состоянии. Только тогда она выходит из комнаты. Глубоко несчастное создание. - Гэллоу покачал головой и налил себе еще вина.
   - Вы хотели сказать, глубоко несчастный человек, не так ли?
   - Она себя человеком не считает.
   - Это она вам сказала?
   - Да.
   - Тогда ей нужна помощь. Друзья рядом. Кто-нибудь, кто...
   - Кто будет напоминать ей об ее уродстве. Все это уже испробовано. Жаль - у нее под этими тряпками такое великолепное тело. Я ее друг, поскольку она считает меня образцом того, каким могло бы быть человечество. Она не хочет ребенка - не хочет растить урода в мире уродов.
   - Это она вам так сказала?
   - Да. И не только это. А я ее слушал, господин судья. Вы и ваш комитет - вы всего лишь терпели ее. И потеряли.
   - Похоже, что она была потеряна для людей задолго до того, как я вообще с ней познакомился.
   - Вы, конечно, правы, - вновь блеснул белозубой улыбкой Гэллоу. - Но было время, когда ее можно было завоевать. И я это сделал. А вы - нет. И это может изменить весь ход истории.
   - Возможно.
   - Думаете, ваши люди будут пребывать в своем уродстве вечно? О нет. Они посылают своих нормальных деток к нам. А вы принимаете наши отбросы, наших преступников и калек. И что за общество они могут построить? Нужда. Отчаяние... - Гэллоу пожал плечами, словно тут и говорить было не о чем.
   Килю жизнь на островах помнилась другой. Да, верно: скученность там, по морянским понятиям, просто невообразимая. И острова воняют - это тоже верно. Но повсюду несравненная пестрота, всюду музыка, всегда можно услышать доброе слово. А кто объяснит рожденным внизу невероятную прелесть восхода, теплого весеннего дождя, сладость постоянных соприкосновений, которые доказывают, что ты значителен уже потому, что просто родился на свет?
   - Господин судья, - вновь заговорил Гэллоу, - вы не пьете вино. Оно вам не нравится?
   "Не вино, - подумал Киль, - а собеседник".
   - У меня проблемы с желудком, - сказал он вслух. - Мне приходится пить вино понемногу. А вообще я предпочитаю бормотуху.
   - Бормотуху? - Морянин изумленно поднял брови. - Эту настойку на нервоедах? Я думал, что...
   - Что ее пьют одни дегенераты? Возможно. Она успокаивает, и она мне по вкусу, хотя собирать яйца нервоедов опасно. Но ведь не я же их собираю. "Этот довод высказан на языке Гэллоу".
   Гэллоу кивнул и поджал губы.
   - Я слышал, что бормотуха вызывает хромосомные нарушения, - заметил он. - Не слишком ли вы, островитяне, рискуете, употребляя это пойло?
   - Хромосомные нарушения? - фыркнул Киль, даже не дав себе труда подавить смешок. - Разве это не похоже на рулетку со сломанным колесом?
   Он отхлебнул вина и сел так, чтобы видеть Гэллоу как следует. Киль заметил отвращение, промелькнувшее на лице морянина, и понял, что задел Гэллоу за живое.
   "Кого можно задеть, того можно и изучить, - подумал судья. - А кого можно изучить, того можно завоевать". Этому его научила работа в комитете.
   - Вы можете над этим смеяться? - Голубые глаза Гэллоу вспыхнули. - До тех пор, пока ваш народ размножается, он угрожает существованию всего вида. А что, если...
   - Комитет, - произнес Киль, подняв руку и повысив голос, - как раз и занимается вопросом "а что, если", мистер Гэллоу. Каждый ребенок, который несет в себе гибельную мутацию, уничтожается. Для народа, воспитанного в понятиях неприкосновенности жизни, это крайне болезненно. Но это гарантирует жизнь остальным. Скажите, мистер Гэллоу, отчего вы так уверены, что существуют только вредные, уродливые и бесполезные мутации?
   - На себя посмотрите, - огрызнулся Гэллоу. - Ваша шея не может поддерживать вашу голову без помощи этого... этого устройства. И глаза у вас торчат в разные стороны...
   - А еще они разного цвета, - добавил Киль. - Вы знаете, что кареглазых морян вчетверо больше, чем голубоглазых? Это не кажется вам мутацией? Вот у вас глаза голубые. Может, и вас следует стерилизовать или уничтожить? Мы обрезаем только ту ветвь мутаций, которые реально угрожают жизни. Вы, сдается мне, предпочитаете косметический геноцид. И вы можете это оправдать? Как вы можете быть уверены, что мы не создали некое секретное оружие в ответ на вашу угрозу?
   "Найди его злейшие страхи, - подумал Киль, - и обрати против него самого".
   У люка послышалось звяканье тарелок, и внутрь вкатился сервировочный столик. Толкавший его молодой человек откровенно восторгался Гэллоу - глаза его ловили каждое движение кумира, а руки, когда парень расставлял тарелки на столе, дрожали. Он разложил порции по тарелкам, и Киль уловил восхитительный запах рыбного рагу. Когда же хлеб и маленькие пирожные были уложены, парень взял маленькую тарелочку и отведал всех яств по кусочку.
   "Ах так! - подумал Киль. - Гэллоу опасается, что его отравят". Он с удовлетворением отметил, что его порция была испробована подобным же образом. "Дела обстоят совсем не так, как Гэллоу пытается мне внушить". Киль не мог упустить момент.
   - Вы пробуете, чтобы разнообразить ваши кулинарные познания? - спросил он.
   Парень озадаченно оглянулся на Гэллоу, тот улыбнулся в ответ.
   - Каждый человек, обладающий властью, имеет врагов, - сказал он. - Даже вы, как мне говорили. Я предпочитаю привыкать к мерам предосторожности.
   - А кого вы боитесь?
   Гэллоу не ответил. Официант побледнел.
   - Какое упрямство, - сказал Гэллоу.
   - Вы подразумеваете, что убийство - нынешний способ политической борьбы, - продолжал Киль. - Это и есть новый порядок, который вы несете миру?
   Гэллоу стукнул ладонью по столу, и официант с перепугу уронил миску. Она разбилась. Один осколок упал к ногам Киля и разлетелся на мелкие кусочки. Гэллоу отослал официанта резким движением руки. Люк тихо закрылся за спиной юноши.
   Гэллоу отшвырнул ложку. Она угодила в край тарелки, и Киля забрызгало соусом. Гэллоу осторожно вытер одежду судьи краем свисавшей со стола скатерти.
   - Тысяча извинений, господин судья. Обычно я не так неловок. Вы... вы восхищаете меня. Расслабьтесь, прошу вас.
   Киль потер больные колени и неловко запихнул их под стол.
   Гэллоу отломил кусок хлеба и вручил Килю весь остальной каравай.
   - Вы захватили Скади Ванг? - спросил судья.
   - Конечно.
   - А этого молодого островитянина, Нортона?
   - Он с ней. Им не причинили вреда.
   - Это не сработает, - заявил Киль. - Если вы начинаете свою власть с убийств, захвата людей и террора, вы обрекаете себя на вечное подчинение им. Никто не захочет считаться с отчаявшимся человеком. Королей делают из лучшего материала.
   При слове "королей" Гэллоу навострил уши. Киль видел, как он беззвучно, одними губами повторил это слово.
   - Вы не едите, господин судья.
   - Как я уже говорил: у меня проблемы с желудком.
   - Но ведь вам надо есть. Как же вы собираетесь выжить?
   - Никак, - улыбнулся Киль.
   Гэллоу осторожно положил ложку и вытер губы салфеткой. Его брови сошлись к переносице.
   - Если вы не будете есть, вас будут кормить насильно, - предостерег Гэллоу. - Избавьте себя от этой неприятной процедуры. Я не допущу, чтобы вы заморили себя голодом.
   - Мой выбор тут ни при чем, - ответил Киль. - Вы тут ничего не можете поделать. Еда вызывает боль и просто выходит непереваренной.
   Гэллоу отодвинулся от стола.
   - Это не заразно, мистер Гэллоу.
   - А что это?
   - Врожденный дефект, - ответил Киль. - Наши биоинженеры в известной степени помогли мне, но теперь другой, высший, комитет берет дело в свои руки.
   - Высший комитет? - озадаченно спросил Гэллоу. - Вы хотите сказать, что есть группа, более влиятельная, чем ваша? Тайный клан?
   Киль расхохотался, и Гэллоу растерялся вконец.
   - Высший комитет носит много имен, - ответил Киль. - Самых разнообразных. Одни называют его Кораблем, другие - Иисусом (не тем Хесусом Льюисом, о котором вы читали в хрониках). Как видите, этому комитету трудно перечить. Перед его судом угроза моей жизни, исходящая от вас - ничто.
   - Вы... умираете'?
   - Киль кивнул.
   - Но независимо от того, что вы сделаете, весь мир поверит, что меня убили вы.
   Морянин смерил Киля долгим пристальным взглядом, затем утер губы салфеткой и решительно поднялся из-за стола.
   - В таком случае, - объявил Гэллоу, - если вы хотите спасти этих сопляков, то будете делать в точности все, что я вам велю.
   ...Приходится заметить, что одни
   и те же беды и напасти преследуют
   человечество во все времена.
   Никколо Макиавелли, "Диалоги",
   из корабельных архивов
   Сидя за пультом управления, Бретт смотрел на полуденное солнце, виднеющееся за облачным покровом. Судно легко скользило по штормовым волнам, набирая скорость на сходе с очередного гребня и немного теряя ее, когда приходилось взбираться на следующий. То был ритм, который Бретт научился понимать, не уделяя ему сознательно внимания, приспособившись к нему телом и душой.
   Серая стена дождя в паре сотен метров от грузовоза смещалась вправо. Похоже, линия шторма уходила в сторону.
   Внезапно Бретт, который успевал следить за данными на мониторе и открытым морем, сбросил скорость. Судно сбавило ход, продолжая ползти вдоль ложа келпа, уходящего куда-то в штормовую полосу.
   Изменение скорости разбудило остальных, которые, за исключением Теджа и пленного морянина, запертого в грузовом трюме вместе со спасенными с аэростата, валялись на палубе, пользуясь кратковременной передышкой, чтобы вздремнуть. Тедж восседал в царственном одиночестве на кресле в дальнем конце рубки. Глаза его странно ввалились, на лице застыло выражение сосредоточенности. Он не переставая поглаживал обрывок слоевища, лежащий у него на колене. Этот кусочек келпа зацепился за спасательный трос, когда Твисп вытягивал его из моря, и не привлекал ничьего внимания, покуда Тедж не подобрал его.
   - Что-то не в порядке? - спросил проснувшийся Паниль с места второго рулевого.
   Бретт ткнул пальцем в мигающий зеленый индикатор на мониторе - их положение на курсе.
   - Нам осталась пара километров, - ответил он. - Станция вот здесь.
   - Тедж, ты не раздумал? - спросил Твисп у него за спиной.
   - У меня нет выбора, - ответил Тедж каким-то отстраненным тоном. Он погладил обрывок келпа, уже высохший и начинавший крошиться, и тот зашуршал под пальцами.