Херберт Фрэнк. Эффект Лазаря (Пандора - 2)

   - Вне всяких сомнений, в человеческом генофонде присутствуют гены келпа, - ответил Тедж и взглянул на Паниля, который внимательно прислушивался к разговору.
   - И кто знает, что может случиться, если мы вернем келпу разум, да? подхватил Гэллоу.
   - Вроде того, - согласился Тедж.
   - А что вы думаете о том, что Корабль оставил нас здесь?
   - ДжиЛаар, пожалуйста! - вмешалась Алэ.
   - Пусть ответит, - сказал Гэллоу. - У этого островитянина пытливый ум. Он может оказаться тем, кто нам нужен.
   Тедж попытался сглотнуть, но в горле, как на грех, пересохло. Это что проверка? Неужто Гэллоу испытывает его, перед тем как принять в морянское общество?
   - Я надеялся... - Тедж вновь попытался сглотнуть. - Я имею в виду, раз уж я все равно здесь... я надеялся поработать с материалами, которые получены морянами из старого Редута. Возможно, ответ на ваш вопрос... Голос его пресекся.
   Возникло неловкое молчание.
   Алэ и Гэллоу обменялись загадочными взглядами.
   - Как интересно, - протянул Гэллоу.
   - Мне говорили, - гнул свое Тедж, - что когда вы получили базу данных Редута... то есть... - Он кашлянул.
   - Наши историки работают полный рабочий день, - заявил Гэллоу. - После катастрофы все, включая материалы из Редута, подвергнуто тщательному анализу.
   - И все же я хотел бы увидеть эти материалы, - повторил Тедж, мысленно выругав себя: до того жалобно звучал его голос.
   - Скажите мне, Тедж, - произнес Гэллоу, - каким будет ваш ответ, если из этих данных вы узнаете, что Корабль - искусственный объект, созданный человеческими существами, а вовсе никакой не Бог?
   - Ересь искусственников? - поджал губы Тедж. - Разве это не...
   - Вы не ответили на мой вопрос.
   - Я хотел бы увидеть данные и вынести суждение самостоятельно, ответил Тедж и замер. Ни один островитянин не получал еще доступа к архивам Редута. Но то, на что намекнул Гэллоу... это бомба!
   - Мне было бы весьма интересно услышать, что может сказать островитянский историк о материалах Редута, - заявил Гэллоу, взглянув на Алэ. - Ты видишь хоть
   какую-то причину отказать ему в этом, Карин?
   Та пожала плечами и отвернулась; выражение ее лица Тедж не мог понять. "Отвращение?"
   Гэллоу одарил Теджа оценивающей улыбкой.
   - Я так понимаю, что Редут имеет для островитян мистическое значение. Но не уверен, что хочу поддерживать их суеверия.
   "Мистическое?" - подумал Тедж. Когда-то суша выступала из моря. Это место было выстроено на континенте, на твердой земле, которая не дрейфовала, и последним испытало катастрофу. Мистическое? Да что Гэллоу играет с ним, что ли?
   - Я квалифицированный историк, - напомнил Тедж.
   - Вы говорили о хобби, - покачал головой Гэллоу.
   - Архивы Редута сохранились в неприкосновенности? - отважился задать вопрос Тедж.
   - Они были запечатаны, - ответила Алэ, снова поворачиваясь к Теджу. Наши предки соорудили воздушную камеру, прежде чем прорубаться через пласталь.
   - Все осталось таким, каким было в тот момент, когда они покидали это место, - добавил Гэллоу.
   - Так это правда, - выдохнул Тедж.
   - Но будете ли вы поддерживать суеверия островитян? - настаивал Гэллоу.
   - Я ученый, - сухо ответил Тедж. - И не буду поддерживать ничего, кроме истины.
   - Откуда столь внезапный интерес к Редуту? - спросила Алэ.
   - Внезапный? - Тедж изумленно уставился на нее. - Мы всегда мечтали попасть в архивы Редута. Люди, которые его оставили, являются и нашими предками.
   - Если можно так сказать, - пробормотал Гэллоу.
   Тедж почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Большинство морян полагало, что острова населены исключительно клонами и мутантами. Неужели Гэллоу и в самом деле верит в эти бредни?
   - Возможно, мне следовало спросить, что возобновило интерес? поправилась Алэ.
   - Мы, знаете ли, слышали о движении обитателей Гуэмеса, - добавил Гэллоу.
   Тедж кивнул. БогоТворение среди островитян переживало подъем.
   - Имеются отчеты о неопознанных объектах в небе, - ответил он. Кое-кто верит, что Корабль уже вернулся к нам и прячется на орбите.
   - А вы в это верите? - спросил Гэллоу.
   - Это возможно, - признал Тедж. - Наверняка я знаю только то, что капеллан-психиатр занята по горло, выслушивая людей, заявляющих, что им было видение.
   - Забавно! - фыркнул Гэллоу.
   Тедж вновь почувствовал досаду. Они играют с ним! Все это жестокая морянская игра!
   - Что ж тут забавного? - спросил он.
   - ДжиЛаар, прекрати! - возмутилась Алэ.
   - Карин, посмотри внимательно на островитянина Теджа, - произнес Гэллоу, воздев руку. - Разве он не мог бы сойти за одного из нас?
   Алэ окинула Теджа быстрым взглядом и повернулась к Гэллоу:
   - Ты что творишь, ДжиЛаар?
   Тедж глубоко вдохнул и задержал дыхание.
   - Что бы вы ответили, Тедж, - поинтересовался Гэллоу после минутного изучения, - если бы я предложил вам вступить в морянское общество?
   Тедж медленно выдохнул, вновь вдохнул.
   - Я... я бы принял предложение. С благодарностью, конечно.
   - Конечно, - эхом отозвался Гэллоу и улыбнулся Алэ. - Ну а поскольку Тедж будет одним из нас, нет ничего плохого в том, чтобы объяснить ему, что меня позабавило.
   - На твою ответственность, ДжиЛаар, - бросила Алэ.
   Движение у консоли привлекло внимание Теджа. Паниль уже не смотрел на него, но, судя по позе, внимательно прислушивался. Спаси нас, Корабль! Неужто ересь искусственников верна? И в этом состоит секрет морян?
   - Эти видения, причинившие столько хлопот нашему обожаемому капеллан-психиатру, - сообщил Гэллоу, - просто-напросто морянские ракеты, Тедж.
   Тедж открыл рот... да так и закрыл, не сказав ни слова.
   - Корабль не Бог и никогда им не был, - заявил Гэллоу. - Архивы Редута...
   - Позволяют разные интерпретации, - вставила Алэ.
   - Только дуракам! - отрезал Гэллоу. - Мы запускаем ракеты, Тедж, поскольку готовимся вернуть гибербаки с орбиты. Корабль - искусственный объект, созданный нашими предками. Другие объекты были оставлены на орбите, чтобы мы ими завладели.
   От небрежности, с которой Гэллоу это заявил, у Теджа дух перехватило. О загадочных гибербаках - анабиозных камерах - среди островитян ходили легенды. Что могло содержаться в этих контейнерах, кружащих вокруг Пандоры? Вернуть их, увидеть воочию, что внутри... за такое что угодно отдашь - даже веру в божество Корабль, которую исповедовало множество людей.
   - Вы взволнованы, - заметил Гэллоу.
   - Я потрясен, - поправил его Тедж.
   - Все мы воспитывались на вере в Вознесение. - Гэллоу указал вверх. Там нас ожидает жизнь.
   - Эти гибербаки наверняка содержат множество жизненных форм с... с Земли.
   - Рыб, животных, растения, - подхватил Гэллоу. - И даже людей. - Он ухмыльнулся: - Нормальных людей, - и махнул рукой в сторону сотрудников базы. - Таких, как мы.
   Тедж с трепетом вздохнул. Да, хроники упоминали о гибербаках, где содержались люди, вообще не затронутые генетическими махинациями Хесуса Льюиса. Эти люди в камерах заснули в иной звездной системе, не подозревая о кошмарах, ожидавших их по пробуждении.
   - Теперь вам известно все, - сказал Гэллоу.
   - Мы и подумать не могли, - ответил Тедж, откашлявшись. - То есть... капеллан-психиатр даже словечком не обмолвилась...
   - А она ничего и не знает об этом, - пояснила Алэ. В ее голосе отчетливо слышалась предостерегающая нотка.
   Тедж взглянул через плазмаглас на пусковую установку.
   - Об этом она, конечно, знает, - добавила Алэ.
   - Это дело благочестивое, - вставил Гэллоу.
   - Но наши ракеты никто не благословлял, - подытожила Алэ.
   Тедж уставился в иллюминатор. Он никогда не считал себя глубоко верующим, но эти морянские откровения его растревожили. Алэ явно сомневалась в том, как Гэллоу истолковал архивы Редута, но все же... благословение имело бы смысл... на случай, если...
   - Так каким же будет ваш ответ, морянин Тедж? - спросил Гэллоу.
   Морянин Тедж!
   Тедж окинул диким взглядом Гэллоу, явно ожидавшего ответа на вопрос. Вопрос. О чем бишь он спросил? Теджу не сразу удалось припомнить слова этого человека.
   - Мой ответ... да. А островитяне... я имею в виду, по поводу этих ракет... может, они все же должны быть проинформированы?
   - Они? - Гэллоу расхохотался. Смех так и сотряс его прекрасное тело. Вот видишь, Карин? Его прежние соотечественники уже "они".
   Прикосновение ребенка учит
   рождению, и наши руки - свидетели
   этого урока.
   Керро Паниль, из Анналов
   Ваата не пробуждалась по-настоящему. Она лишь касалась краешка бодрствования. Воспоминания наполняли ее нейроны, словно отростки келпа. Иногда ей снились сны келпа. Частенько эти сны являли дивное зрелище дирижаблики, наполненные спорами газовые пузыри, которые умерли, когда умер изначальный келп. Когда ей снились такие сны, в ее питательную ванну стекали слезы - слезы скорби по этим огромным шарам, принадлежащим небу и бороздящим его миллионы лет на крыльях вечернего бриза. Дирижаблики из ее снов цепко держали свои балластные камни двумя самыми длинными щупальцами, и Ваата ощущала приятную твердость крепко прижатого камня.
   Думы и сами были для нее подобны дирижабликам или шелковым нитям, реющим во мраке ее разума. Иногда она прикасалась к бодрствованию Дьюка, плывущего подле нее, и осознавала окружающее через его мысли. Раз за разом она заново переживала вместе с ним ту жуткую ночь, когда гравитационное смещение двух солнц Пандоры уничтожило последнее людское обиталище на хрупкой суше планеты. Мысли Дьюка постоянно возвращались к этому воспоминанию. И Ваата, связанная с перепуганным мутантом так, как двое морян-ныряльщиков связаны друг с другом единым страховочным тросом, была вынуждена заново создавать сны, которые укрощали страхи Дьюка.
   "Дьюк спасся, - шептала она в его разуме. - Дьюка взяли в море, где Хали Экель исцелила его ожоги". Дьюк хныкал и поскуливал. Если бы Ваата пробудилась, то услышала бы его собственными ушами, поскольку оба находились в одном помещении в Центре жизнеобеспечения Вашона. Ваата лежала, почти полностью погруженная в питательный раствор, - чудовищная гора розово-голубой плоти с явными человеческими женскими признаками. Громадные груди с гигантскими розовыми сосками вздымались из темного питательного раствора, словно две горы из коричневого моря. Дьюк дрейфовал рядышком - ее спутник, привычный отзвук в бесконечности ментального вакуума.
   На протяжении поколений их питали и почитали в центральном комплексе Вашона - обиталище капеллан-психиатра и Комитета по жизненным формам. Моряне и островитяне несли караул возле этой парочки под руководством капеллан-психиатра. То было ритуальное наблюдение, которое со временем разрушало почтительность, которую обитатели Пандоры еще в раннем детстве перенимали от родителей.
   "Эти двое всегда были такими. Они всегда были здесь. Они - наша последняя связь с Кораблем. Пока они живы, Корабль с нами. Это богоТворение помогает им оставаться в живых так долго".
   Дьюк иногда приоткрывал глаз и озирал угрюмую стражу, стоявшую вокруг живого пруда. Ваата не пробудилась ни разу. Она дышала. Ее гигантское тело в полном соответствии с генетическим наследием келпа получало энергию из питательного раствора, омывающего кожу. Анализ раствора обнаруживал следы человеческих выделений - их удаляли сосущие рты слепых рыбок-поскребучек. Иногда Ваата фыркала, и ее рука подымалась из раствора, словно Левиафан, а потом вновь погружалась. Ее волосы продолжали расти. Когда они покрывали всю поверхность раствора наподобие келпа, щекоча безволосую кожу Дьюка и нервируя поскребучек, входил капеллан-психиатр и с почтением остригал их. Потом волосы мыли, разделяли на пряди, благословляли, после чего продавали маленькими локончиками в качестве индульгенций. Их покупали даже моряне. Продажа волос Вааты была основной статьей доходов капеллан-психиатров в течение многих поколений.
   Дьюк, более других людей осознающий свою связь с Ваатой, задумывался над природой этой связи, когда присутствие Вааты оставляло ему время для собственных раздумий. Иногда он говорил об этом со своими часовыми, но стоило Дьюку заговорить, как тут же возникала суета - призывали капеллан-психиатра, и начинались прочие проявления неусыпной бдительности.
   - Она меня живит, - сказал он однажды, и эти слова сделались лозунгом на коробочках с волосами Вааты.
   Во время подобных бесед капеллан-психиатры осыпали Дьюка заготовленными вопросами, то выкрикивая их, то вопрошая тихо и почтительно.
   - Ты говоришь за Ваату, Дьюк?
   - Я говорю.
   Только такой ответ они получали на этот вопрос. Поскольку было известно, что Дьюк - один из приблизительно сотни первоначальных мутантов, зачатых с вмешательством келпа и, таким образом, носящих в себе его гены, его иногда расспрашивали о келпе, некогда правившем ныне бескрайним морем Пандоры.
   - У тебя есть память келпа, Дьюк?
   - Авааты, - поправлял Дьюк. - Я - камень.
   Этот ответ вызывал бесконечные споры. Аваатой келп именовал себя. Упоминание о камне оставляло теологам и схоластам простор для толкований.
   - Должно быть, он имеет в виду, что сознание существует на самом дне моря, где обитает келп.
   - Нет! Вспомните, келп всегда приникал к камню, подымая слоевища к солнцу. А дирижаблики использовали камень как балласт...
   - Все вы ошибаетесь. Он для Вааты - ее связь с жизнью. Он камень Вааты.
   И всегда находился кто-нибудь, кто вопил о богоТворении и истории далекой планеты, где некто по имени Петр давал тот же ответ, что и Дьюк.
   Никогда и ничего в этих спорах не решалось - но расспросы возобновлялись всякий раз, когда Дьюк выказывал признаки бодрствования.
   - Как получается, что вы с Ваатой не умираете, Дьюк?
   - Мы ждем.
   - Чего вы ждете?
   - Нет ответа.
   Этот повторяющийся диалог спровоцировал несколько кризисов, пока в одном из поколений капеллан-психиатр не издал приказ о том, чтобы ответы Дьюка обнародовались лишь с его, капеллан-психиатра, дозволения. Слухи и сплетни приказ, конечно, не пресек, зато свел все, помимо официальной версии капеллан-психиатра, к мистической ереси. Вот уже два поколения капеллан-психиатров не повторяли этого вопроса. Текущие интересы больше сосредоточивались на келпе, распространяемом морянами по всепланетному океану Пандоры. Келп был крепок и здоров, но признаков разумности не подавал.
   Там, где дрейфовали великие острова, частенько на горизонте виднелось маслянисто-зеленое пятно зарослей келпа. Все сходились на том, что это хорошо. Келп служил нерестилищем для рыб, и всякий видел, что рыбы по нынешним временам стало больше, хоть и поймать ее не так-то легко. Нельзя же забрасывать сеть в заросли келпа. Сети попросту запутывались там и пропадали. Даже тупая рыба мури научилась прятаться в этих зарослях при приближении рыбаков.
   А еще возобновлялись вопросы о Корабле. Корабле, который был Богом и покинул человечество на Пандоре.
   - Почему Корабль оставил нас здесь, Дьюк?
   - Спросите у Корабля. - Вот и все, чего можно было добиться от Дьюка в ответ.
   Многие капеллан-психиатры возносили к нему мысленные молитвы. Но Корабль не отвечал. Во всяком случае, голосом, который был бы им слышен.
   То был тревожный вопрос. Вернется ли Корабль? Корабль, оставивший гибербаки на орбите Пандоры. На странной орбите, которой, казалось, нипочем законы гравитации. Среди островитян и морян Пандоры встречались и такие, кто полагал, что Ваата ждет, когда гибербаки будут возвращены с орбиты, - и когда это произойдет, она проснется.
   Никто не сомневался, что существует связь между Ваатой и Дьюком, - так почему бы не быть связи между Ваатой и жизнью, дремлющей в гибербаках?
   - Как ты связан с Ваатой? - спрашивал очередной капеллан-психиатр.
   - А как ты связан со мной? - отвечал Дьюк.
   Ответ педантично заносился в Книгу Дьюка и порождал новые споры. Однако было замечено, что, когда задавались подобные вопросы, Ваата шевелилась. Иногда сильно, а иногда в ее обширной плоти угадывался лишь намек на движение.
   - Это как страховочный трос, которым связываются наши ныряльщики, заметил как-то вдумчивый морянин. - И ты всегда можешь отыскать своего напарника.
   Сознание Вааты протягивало цепочку к генетической памяти альпинистов. Они совершали восхождение, она и Дьюк. Это она ему показывала много раз. Ее воспоминания, разделенные с Дьюком, таили дивный мир вертикали, который островитяне едва ли могли себе представить и которому голографические изображения не отдавали должного. Но она не думала о себе как об одном из восходящих, да и вообще не думала о себе. Были только страховочный трос и восхождение.
   Во-первых, нам пришлось
   выработать образ жизни, не
   нуждающейся в суше, во-вторых, мы
   сохранили всю технологию и
   оборудование, какие только сумели
   спасти. Льюис оставил нам команду
   биоинженеров - наше проклятие и наше
   самое могущественное наследие. Мы не
   могли позволить столь драгоценным и
   немногочисленным нашим детям
   вернуться в каменный век.
   Из дневников Хали Экель
   Уорд Киль со своей высокой скамьи взглянул вниз на стоящих перед ним просителей. Мужчина был высоким морянином с татуировкой преступника на лбу винно-красной буквой "И", означающей "изгнан". Этот морянин никогда не сможет вернуться в богатые подводные края. И ему известно, что островитяне приняли его только ради его стабилизирующих генов. Однако на сей раз ничего им не удалось стабилизировать. Вероятно, морянин догадывался, каким окажется приговор. Он нервно утирался уже мокрым платком.
   Его сожительница была маленькой и стройной, с бледно-золотистыми волосами и маленькими впадинками на месте глаз. На ней было длинное голубое сари, и, когда она ступала, Киль слышал не шаги, а какое-то царапанье. Она покачивалась из стороны в сторону и напевала себе под нос.
   "И почему утро должно было начаться именно с этого случая? - раздумывал Киль. - Извращенная ирония судьбы. Именно сегодняшнее утро!"
   - Наш ребенок имеет право жить! - провозгласил морянин. Его голос разнесся по всей палате. В Комитете по жизненным формам подобные громогласные протесты раздавались нередко, но на сей раз Киль был уверен, что весь этот пыл адресован женщине, дабы убедить ее, что ее спутник намерен бороться за них обоих.
   Как верховному судье комитета Килю слишком часто доводилось роковым росчерком пера подтверждать то, чего просители боялись больше всего. Частенько случалось и иначе, и тогда в этой палате слышался жизнерадостный смех. Однако сегодня, в данном случае, смех здесь не прозвучит. Киль вздохнул. То, что проситель - морянин, пусть даже преступник по их законам, придавало всему делу политическую окраску. Моряне были заинтересованы в любом "нормальном", по их мнению, потомстве и ревниво отслеживали любые роды наверху, если один из родителей был морянином.
   - Мы крайне внимательно изучили ваше прошение, - произнес Киль и посмотрел направо и налево на коллег по комитету. Те сидели, равнодушно глядя кто куда - на крутой изгиб пузырчатого потолка, на мягкую живую палубу, на стопку отчетов перед ними - куда угодно, только не на просителей. Грязная работа была оставлена Уорду Килю.
   "Если бы они только знали, - подумал Киль. - Высший комитет по жизненным формам вынес мне свой приговор... как вынесет со временем и им". Он чувствовал глубокое сострадание к стоящим перед ним просителям, но правосудие было неотвратимым.
   - Комитет определил, что данный субъект - ни в коем случае не ребенок! - является всего лишь модифицированной гаструлой...
   - Мы хотим этого ребенка! - Мужчина вцепился в барьер, отделявший его от высоких скамей заседателей комитета. Охрана насторожилась. Женщина продолжала напевать и раскачиваться - совершенно не в такт мелодии, исходившей из ее уст.
   Киль перебрал лежавшую перед ним стопку отчетов и вытащил пухлую папку, набитую расчетами и графиками.
   - у субъекта был обнаружен ген аутоиммунной реакции, - сообщил он. Такая генетическая структура ведет к тому, что клеточное содержимое губит самое себя, разрушая клеточную оболочку...
   - Тогда оставьте нам этого ребенка, пока он не умрет сам! - выпалил мужчина, утирая лицо мокрым платком. - Во имя человечности, оставьте нам хоть эту малость!
   - Сэр, во имя человечности я не могу этого сделать, - возразил Киль. Мы определили, что эта структура является в случае инфицирования субъекта вирусом-переносчиком контагиозной...
   - Нашего ребенка! Не субъекта! Нашего ребенка!
   - Довольно! - воскликнул Киль. Охрана молча подвинулась поближе к морянину. Киль ударил в гонг, и шум в зале стих. - Мы клялись охранять человеческую жизнь, поддерживая жизненные формы, не являющиеся летальными отклонениями.
   Отец-морянин отшатнулся, потрясенный этим ужасным приговором. Даже его сожительница перестала покачиваться, продолжая, однако, тихо напевать.
   Килю хотелось крикнуть им всем: "Я умираю, прямо здесь, перед вами, я умираю!" Но он подавил этот порыв, решив, что если уж поддаваться истерике, то лучше сделать это дома.
   - Мы облечены властью, - произнес он, - принимать крайние меры, чтобы обеспечить выживание человечества в той генетической неразберихе, которую оставил нам Хесус Льюис. - Он откинулся на спинку кресла и постарался унять дрожь в руках и в голосе. - Нас глубоко огорчает необходимость отказа. Уведите вашу женщину домой. Позаботьтесь о ней...
   - Но я хочу...
   Вновь прозвенел гонг, заставив мужчину умолкнуть.
   - Пристав! - возвысил голос Киль. - Выведите этих людей. Им будет выдана обычная компенсация. Субъект уничтожить, материалы исследования сохранить в соответствии с постановлением о жизненных формах, под-параграф В. Перерыв.
   Киль поднялся и пошел мимо остальных заседателей, не удостоив их и взглядом. Протестующий голос несчастного морянина эхом звучал у него в мозгу.
   У себя в кабинете судья откупорил фляжечку бормотухи и налил порцию. Проглотив спиртное, он вздрогнул и задержал дыхание, когда теплая прозрачная жидкость устремилась в кровоток. Киль сидел в своем специальном кресле, закрыв глаза и опустив длинный узкий подбородок на каркас, поддерживающий вес его огромной головы.
   Он никогда не мог вынести смертный приговор, как сегодня, без того, чтобы не вспомнить, как сам младенцем предстал перед Комитетом по жизненным формам. Люди говорили, что он не может помнить этой сцены, но он помнил - и не фрагментарно, а целиком. Его память возвращалась во чрево, в спокойствие рождения в убогой родильной палате и к радостному пробуждению у материнской груди. И заседание комитета он помнил. Всех волновали размер его головы и длина тонкой шеи. Сможет ли суппорт компенсировать этот вес? Он и речь понимал. Слова всплыли из каких-то генетических колодцев, и хотя Киль не мог говорить, пока развитие речевого аппарата по мере роста не открыло путь заложенному в нем от рождения, он знал смысл этих слов.
   - Этот ребенок уникален, - произнес тогдашний верховный судья, углубившись в медицинское заключение. - Его кишечник нуждается в периодической имплантации симбиотической рыбы-прилипалы, чтобы компенсировать недостаток желчи и пищеварительных ферментов.
   И верховный судья, этакий великан на огромной скамье, посмотрел вниз, и взгляд его сосредоточился на ребенке в материнских объятиях.
   - Ноги толстые и короткие. Ступня деформирована пальцы ног с одним суставом, шесть больших пальцев и шесть обычных. Туловище избыточно удлиненное, талия сужена. Лицо относительно мало, - судья откашлялся, - для такой огромной головы. - Тут он окинул взглядом мать Киля, отметив исключительно широкий таз. Явный анатомический вопрос этого человека так и остался невысказанным.
   "Несмотря на эти нарушения, данный субъект не является летальным отклонением" - эти слова, произнесенные судьей, присутствовали в медицинском заключении. Когда Киль сам стал членом комитета, он выудил собственный отчет и прочел его с пристальным любопытством.
   "Лицо относительно мало" - именно так говорилось в отчете, в точности, как он запомнил. - Глаза - один карий, другой голубой". Киль улыбнулся этому воспоминанию. Его глаза - "один карий, другой голубой", - расположенные почти у висков, практически позволяли смотреть назад, не поворачивая головы. Ресницы были длинными, загнутыми. Когда Киль отдыхал, они затеняли глаза. Время разместило в уголках широкого толстогубого рта морщинки от улыбок. А плоский нос, почти в ладонь шириной, рос, пока не остановился совсем рядом со ртом. Его лицо в целом, если сравнивать с другими, выглядело странно прищипленным сверху донизу, словно после долгих раздумий его приделали в самый последний момент. Но глаза, размещенные по углам физиономии, - именно они были главным в лице, живые, умные.
   "Мне дозволили жить, потому что я выглядел умным", - подумал он.
   Именно это он и искал в представавших перед ним субъектах. Ум. Понимание. Именно это требовалось человечеству, чтобы выпутаться. Сила и прилежание также, но они бесполезны без руководящего ими разума.
   Киль закрыл глаза, и его шея погрузилась еще глубже в поддерживающий каркас. Бормотуха оказывала желанное воздействие. Он никогда не прикасался к этому напитку без мысли о том, что источником его являются, как ни странно, смертоносные нервоеды, ужасавшие первопоселенцев Пандоры в те дни, когда из моря подымалась суша.
   Первые наблюдатели называли их ордами червей. Эти орды нападали на теплокровных существ, проедая вдоль нервных волокон путь к мозгу, где и откладывали свои цистообразные яйца. Даже рвачи их опасались. Но вот пришло бесконечное море, и нервоеды сделались подводными жителями, а побочным продуктом их ферментации оказалась бормотуха - успокоитель, наркотик, "напиток счастья".