Холт Виктория. Наследство Лэндоверов

   — Как вы думаете, должна я предупредить Оливию?
   Он покачал головой.
   — Дайте ей возможность быть счастливой. Она этого хочет. И он этого хочет. Она знает, что он был вашим женихом. Ничего нового сообщить ей вы не можете. Должно быть, для вас это было тяжелым испытанием.
   — О, теперь уже все позади.
   — Меня это радует.
   Он дотянулся до моей руки и пожал ее.
   — Меня радует и то, что вы не очень сильно пострадали от падения, — продолжал он.
   — Когда я обернулся и увидел вас на земле… не могу описать, что я почувствовал.
   Я засмеялась счастливым смехом.
   — Мне пришло в голову, что неприятные происшествия имеют иногда самые счастливые последствия.
   — Вы имеете в виду, что здесь так хорошо? Вам это доставляет удовольствие?
   — Огромное… Подобного удовольствия я давно уже не испытывала.
   — Знаете. — заметил он, — то же самое я могу сказать и о себе.
   Мы улыбнулись друг другу, и между нами, как мне показалось, возникло какое-то понимание, какая-то симпатическая связь.
   Пусть это длится вечно, пожелала я.
   Мы сидели молча, и это было так же чудесно, как и разговаривать. Бой часов разорвал тишину — было уже одиннадцать.
   — Доктор сказал, что вы должны рано лечь в постель, — напомнил Поль. — Боюсь, я забыл о времени.
   — Я тоже. Но не может быть, что так поздно.
   — К сожалению, это так. Вам пора спать. Уверен, что утром вы будете в полном порядке.
   — Какая здесь тишина! В горах все так необычно.
   — Вам не жутко?
   Я энергично покачала головой.
   — Во всяком случае, бояться здесь нечего. Я рядом… Спите спокойно.
   — Спокойной ночи, — ответила я.
   Он неожиданно наклонился и поцеловал меня в лоб, как и в тот раз, когда, лежа на земле, я начала приходить в сознание.
   Я улыбнулась ему. На миг мне показалось, что он хочет что-то сказать, но он, видимо, передумал и вышел из комнаты.
   Я знала, что мне нелегко будет уснуть, и не была уверена, что стремлюсь к этому. Мне хотелось спокойно лежать, смотреть из окна на горы и заново переживать каждую минуту этого необыкновенного дня.
   Если бы я не упала с лошади, я не была бы сейчас здесь. Если бы Джереми не бросил меня, этот день никогда бы не наступил. Может быть, в самом деле, нет худа без добра. Это была утешительная мысль.
   Была я влюблена? Возможно. Но не следует забывать, что мои чувства легко воспламенялись. В свое время я обожала капитана Кармайкла. Потом появился Джереми, и я с готовностью влюбилась в него. А еще до него моим героем стал Поль Лзндовер. С тех пор я постоянно мечтала о нем… кроме того периода, когда моими мыслями завладел Джереми.
   Могла я доверять своим чувствам? Более опытные люди сказали бы, вероятно, что я для этого слишком молода и не знаю жизни.
   Но в одном я не сомневалась: то, что я испытывала, было счастьем. Я поеду в Корнуолл и часто буду видеть Поля. Наши отношения укрепятся — я буду счастлива.
   Я задремала, но скоро, вздрогнув, проснулась, чувствуя на себе чей-то взгляд. Я продолжала лежать тихо, полуоткрыв глаза, мое сердце неистово билось. Лунный свет заливал комнату, а за застекленной дверью появилась тень.
   Это Поль, подумала я, он смотрит на меня. Он не должен догадаться, что я не сплю. Что случилось бы, если бы он это понял? Его рука была на ручке двери. Он сейчас войдет…
   Мне очень этого хотелось. Мне даже казалось, что я внушаю ему желание войти.
   Но я продолжала лежать с полузакрытыми глазами, делая вид, что сплю.
   А он все стоял и не двигался.
   Я подавила побуждение позвать его. Разве можно было дать ему войти в мою комнату в ночное время? Это означало бы только одно.
   Я не должна… Но мне хотелось, чтобы он вошел.
   Я слышала, как громко стучит мое сердце, крепче закрыла, глаза… и ждала.
   Потом почувствовала, что тень исчезла, и взглянула на дверь. Его уже не было.
   Я мало спала в ту ночь, но мое падение не имело к этому отношения.
   Утром он ничего не сказал о ночном инциденте, только спросил, как я спала.
   — С перерывами, — ответила я. . Он кивнул.
   — После такого потрясения, это не удивительно.
   Мне хотелось спросить у него: «Почему прошлой ночью вы стояли за моей дверью?» Но я не спросила, а он выглядел совсем другим при утреннем свете. Вчерашней близости уже не было, он казался почти отчужденным.
   — После завтрака мы должны сразу же выехать. Ваша мать будет беспокоиться. Вы не боитесь ехать на гнедой?
   — Нисколько. Это произошло по моей неосторожности, следовало быть более внимательной. Бедное животное измучилось на этой каменистой тропинке.
   — Да, вы слишком хорошая наездница для того, чтобы вам помешал какой-то осколок.
   Мы позавтракали, как принято во Франции: кофе с булочками, маслом и медом. Я чувствовала себя нормально, за исключением легкой скованности в движениях.
   Он посмотрел на меня немного озабоченно.
   — А головокружение совсем прошло? — Я кивнула.
   — Ваши ушибы будут еще некоторое время напоминать вам о случившемся.
   — Я буду помнить об этом и после.
   — Мы оба этого дня не забудем, правда?
   — Так вы тоже будете помнить?
   — Конечно.
   Он поехал вперед, так как дорога стала слишком узкой для двоих. Вскоре горы остались позади.
   Когда мы приехали, Эвертон вышла к нам навстречу.
   — Госпожа так беспокоилась, — сказала она.
   — Разве вы не получили моей записки? Конюх из таверны…
   — Да, да, — подтвердила Эвертон, — но ваша мать очень расстроилась.
   — Мисс Трессидор тоже была расстроена, — вставил Поль.
   Он спрыгнул на землю и помог мне спуститься.
   — Если хотите, я подожду и поговорю с вашей матерью? — спросил он.
   Я покачала головой.
   — Нет. Лучше мне войти к ней одной.
   — В таком случае, до свидания.
   Прощаясь, он заглянул мне в лицо с каким-то непроницаемым выражением.
   И уехал.
   Мама сидела в постели. На ночном столике стояла пустая чашка из-под шоколада.
   — Кэролайн! Дитя мое! Я так тревожилась.
   — Я надеялась, что моя записка все вам объяснит.
   — Мое дорогое дитя, так задержаться… с этим человеком!
   — Это был несчастный случай, мама.
   — Да, так мне и сообщили…
   — Вы хотите сказать, что сомневаетесь в этом? Я покажу вам свои ушибы.
   Интересно, подумала я, какие сказки рассказывала она своему мужу, уходя на свидание? Я начинала относиться к маме с большой долей критицизма. Это все нервы, сказала я себе, последствия шока. Но мои мысли были заняты не падением. Я думала о Поле, о том, как он стоял за моей дверью. Я была уверена, что он боролся со своей совестью и она помешала ему войти. Чтобы он почувствовал, узнав, что я тоже хотела этого? Я была еще очень наивна, многого не понимала и, без сомнения, не замедлила бы выдать ему свои чувства.
   Мама продолжала говорить:
   — Что будут думать люди? Эвертон, Мари, Жак, Дюбюсоны… все.
   — Эвертон будет думать то, что вы скажете ей, а Мари и Жак то, что скажу им я, Дюбюсоны и Клэрмоны неспособны плохо подумать ни о ком. Что касается всех остальных — «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает».
   — Твое вечное умничанье. Оливия совсем иначе вела себя.
   — Прошу вас, мама, — сказала я. — Я очень устала. Ведь я упала с лошади, а теперь хотела бы пойти к себе и отдохнуть. Я зашла к вам только сказать, что я вернулась.
   — А где мистер Лэндовер?
   — Он уехал, чтобы отвести лошадей.
   — Ну, что ж, надеюсь, никто его не видел, а слуги сплетничать не будут.
   — Мне все равно, если и будут, мама. Я рассказала вам, что произошло, а если люди этому не поверят, тем хуже для них.
   — Ты становишься таким диктатором, Кэролайн, — сказала мама.
   — Может быть, я здесь уже слишком долго, — парировала я, — и вы хотели бы, чтобы я уехала?
   Ее лицо сморщилось.
   — Как ты можешь так говорить? Ведь ты знаешь, что я против твоего отъезда. При одной мысли о нем, я просто заболеваю.
   — В таком случае, — холодно заметила я, — не заставляйте меня стремиться уехать, мама.
   Она удивленно посмотрела на меня и медленно произнесла:
   — Ты делаешься очень жесткой, Кэролайн.
   Я подумала: «Да, мне и самой так кажется».
   В тот же день после полудня Поль зашел повидаться со мной.
   Я была рада, что никого поблизости не оказалось. Мари поехала с Жаком в город, чтобы купить кое-какие припасы, мама отдыхала, Эвертон, должно быть, тоже.
   Я услышала стук копыт, вышла на крыльцо и увидела, как он спускается с лошади.
   Его первые слова были:
   — Как вы себя чувствуете?
   — Совсем хорошо.
   — Это точно? Никаких последствий падения?
   — Никаких, кроме легких ушибов, но это и так было известно.
   — Для меня это такое облегчение. А сейчас я пришел попрощаться. Завтра я уезжаю.
   — О! — Мне кажется, мое разочарование было написано у меня на лице. — Пойдемте лучше в сад. На солнце совсем тепло.
   Мы спустились в сад.
   — Я не предполагал, что мне придется так поспешно уехать, — объяснил Поль, — и надеялся, что нам удастся совершить еще не одну экскурсию в горы.
   — С более удачными результатами, — добавила я, стараясь говорить беззаботно.
   — Это было настоящее приключение, правда?
   — У вас не было неприятностей из-за задержки лошадей?
   — Нет. Владелец сказал, что в горах всякое может приключиться с людьми непривычными. Могу я передать мисс Трессидор, что вы скоро приедете?
   — Скажите ей, что я очень хочу приехать. Ведь вы знаете, я совсем уже была готова в тот раз, но мне помешала болезнь мамы.
   — И вы боитесь, что она снова может заболеть, если вы решите ехать? — Он внезапно замолчал. — Вероятно, я не должен был говорить этого. Но вам не следует оставаться здесь слишком долго, поверьте.
   — Очень трудно знать, что следует делать, а чего не следует. Но со временем я разберусь.
   — Я скажу мисс Трессидор, что вам очень хочется навестить ее и что вы приедете, как только это будет возможно. Могу я передать ей это от вас?
   — Да, пожалуйста.
   — Я буду с нетерпением ждать новой встречи с вами.
   — Это и мне будет приятно.
   — Мне хотелось бы остаться здесь подольше.
   Мы молча прошли к скамейке у каменной стены и сели.
   — В котором часу вы уезжаете? — спросила я.
   — На рассвете. Это такое долгое путешествие. Поезд довезет меня только до Парижа, там мне придется сделать пересадку, потом пересечь канал и снова сесть на поезд до Корнуолла.
   Мы опять помолчали. Мне показалось, что Поль хочет что-то сказать и собирается с силами.
   — Выпьете чаю? — предложила я. — Мама сейчас отдыхает, как обычно, в это время. В четыре часа Эвертон отнесет ей чай.
   — Нет… нет, благодарю. Я зашел только повидаться с вами. Не мог уехать вот так, не попрощавшись.
   — Ну, конечно. Спасибо, что подумали обо мне.
   — Но ведь вы знаете, что я думаю о вас! Все последние годы я вспоминал девочку с распущенными темными волосами и зелеными глазами. Вы не очень изменились с тех пор. А помните нашу первую встречу?
   — Да. В поезде. Вы обнаружили мое имя на моем дорожном несессере.
   Он засмеялся.
   — Вас охраняла такая почтенная дама.
   — Она до сих пор охраняет мою сестру и останется, должно быть, при ней до самого ее замужества.
   — Но вы сбежали от своих опекунов.
   — Да. Жизнь иногда вознаграждает за причиненное ей самой зло.
   — Мне кажется, вы должны ценить свободу.
   — Это верно. Я ее очень ценю.
   — Вы совсем не соблюдаете условностей.
   — Некоторые условности упрощают жизнь, и я их одобряю. Но есть среди них и совершенно бесполезные — те просто ограничивают свободу.
   Он задумчиво посмотрел на меня.
   — Вы очень умны.
   Это заставило меня рассмеяться.
   — Если вы говорите серьезно, то позвольте вам сказать, что вы единственный человек, кто так думает.
   — Я сказал это вполне серьезно, — подтвердил он.
   Мне показалось, что он вот-вот сообщит мне что-то очень важное, и я напряженно ждала. Но этот момент прошел, и он промолчал.
   Подул холодный ветер, и я вздрогнула.
   — Вам холодно, — сказал он. — Вы не должны больше оставаться в саду.
   — Зайдем в дом.
   — Спасибо, но я не могу, у меня еще остались кое-какие дела. Я хотел только попрощаться.
   Меня охватила тоска. Когда я снова увижу его? Если ему захочется увидеть меня, может быть, он сам приедет сюда.
   Он повернулся, чтобы заглянуть мне в лицо.
   — Нужно идти.
   Я кивнула.
   — Никогда не забуду нашей поездки, — продолжал он. — Горы были так красивы, правда? Мне казалось, что мы совсем одни… вдали от всего мира. Было и у вас такое чувство?
   — Было.
   — Я чувствовал… впрочем, неважно. Я буду помнить все… вашу комнату, балкон… и пирог с терном… что вы говорили, когда считали косточки?
   — Богач, бедняк…
   — Нет, второе гадание.
   — О… «Любит — Не любит. Жених — Не жених. Замуж пора — Жених со двора. Он бы и рад, Да не велят».
   — Да, я это имел в виду.
   — Подумать только, вы запомнили.
   — И всегда буду помнить.
   — Как жаль, что я по собственной глупости упала с этой милой лошадки.
   — Зато мы дольше пробыли в горах. Вы сами сказали, что жизнь иногда вознаграждает нас за причиненное зло. Кэролайн… Можно я отброшу мисс? Это нелепо после.. после…
   — Нашего приключения в горах.
   — Вы приедете в Корнуолл?
   — Как только смогу.
   — Вы должны приехать. Нельзя, чтобы злоупотребляли вашей добротой. Это несправедливо. О, забудьте, что я это сказал. Просто буду надеяться, что вы приедете.
   — Приеду, — пообещала я.
   — Скоро?
   И я опять повторила за ним:
   — Скоро.
   Поль пристально посмотрел на меня.
   — Мне нужно сказать вам так много.
   — Скажите.
   Он покачал головой.
   — Не сейчас. Сейчас не успею.
   — Вы так спешите?
   — Мне нужно идти.
   Я протянула ему руку. Он поцеловал ее.
   — До свидания, Кэролайн.
   — До свидания.
   Он умоляюще посмотрел на меня, неожиданно обнял и крепко прижал к себе, а потом поцеловал в губы. Я почувствовала в нем страсть, которую он сдерживал могучим усилием воли. Не в силах устоять, я ответила на его поцелуй.
   Он отпустил меня с видимой неохотой.
   — Я должен идти. Видите ли… я должен идти.
   — Прощайте.
   — До свидания.
   Я проводила его до конюшни. Он сел на лошадь и медленно отъехал.
   Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, но он так и не обернулся.
   После отъезда Поля я чувствовала себя очень подавленной. Неизвестно, когда мне удастся снова его увидеть. Конечно, если я поеду в Корнуолл, то мы встретимся. Я поеду туда. Он сказал: «Нельзя, чтобы злоупотребляли вашей добротой», и я понимала, что он имел в виду.
   Нужно будет поговорить с Эвертон.
   Мама не скрывала, что отъезд Поля ей приятен. Она больше о нем не упоминала и вся отдалась радости ожидания нового посещения месье Фукара.
   Наступил декабрь. Приближалось Рождество. Мари развесила повсюду ветки остролиста и омелы. Жак принес «рождественское полено».
   Мне казалось, что мы готовимся главным образом к приезду месье Фукара, а не к празднованию Рождества. Он приехал в собственном экипаже за неделю до сочельника и остановился в той же гостинице, где жил раньше Поль. Его сопровождал лакей.
   Он нанес нам визит одним из первых. В доме все страшно всполошились, только мама была спокойна. Она знала, что все необходимое будет сделано другими, а ей останется только играть роль гостеприимной хозяйки, хорошо выглядеть и жеманно флиртовать. А уж это мама отлично умела.
   Когда месье Фукар приехал, она лежала на софе в маленькой гостиной, одетая в утреннее кисейное платье с узором в виде веточек. Ей можно было дать, по крайней мере, на десять лет меньше, чем в действительности.
   В руках месье Фукар держал целую охапку оранжерейных цветов. Я была в это время в комнате, но видел он только маму. Он присел рядом с софой, и они сразу начали оживленно беседовать. Через некоторое время я под каким-то предлогом вышла, оставив их вдвоем.
   Это было началом. После этого экипаж месье Фукара каждый день останавливался у нашего дома. Он возил маму на прогулки, обедать, ужинать. Иногда он обедал у нас.
   — Вы должны извинить нас-за наш скромный образ жизни, дорогой Альфонс. — Они уже называли друг друга по имени. — Раньше я могла бы принять вас так, как вы того заслуживаете, но те времена прошли…
   Мама выглядела такой трогательной и беспомощной, что рыцарские чувства Альфонса, всегда находящиеся поблизости, немедленно пробуждались.
   Он был мне симпатичен. Несмотря на некоторую склонность к напыщенности, хвастовству своим богатством, в нем была настоящая простота. Мне нравились его увлеченность своим делом, вера в себя и работоспособность. Его почти мальчишеское преклонение перед маминой красотой не мешало ему трезво оценивать те преимущества, которые принесла бы ему самому женитьба на такой красивой женщине, будущей хозяйке на его деловых приемах…
   Кажется, и я пришлась ему по душе — он этого не скрывал, когда ему удавалось хоть на минуту отвлечься от маминых чар.
   Вначале маму немного беспокоило, что, как ей представлялось, я выгляжу старше своих лет, и это ее старит.
   — А когда ты изображаешь из себя всезнайку и разговариваешь с таким умным видом, то кажешься еще старше. Мужчины этого не любят, Кэролайн, — твердила она.
   — Если я не буду нравиться мужчинам, мама, то буду платить им тем же.
   — Что за манера разговаривать! Но ты могла бы носить пока косы, вместо того, чтобы поднимать волосы наверх таким нелепым образом.
   — Мама, мне девятнадцать лет, и изменить этот непреложный факт невозможно.
   — Но это заставляет меня выглядеть старой.
   — Вы никогда не будете старой.
   Это ее немного умилостивило, а так как месье Фукар не замечал, казалось, моего слишком взрослого вида, то она решила забыть об этом. Мама теперь много ходила по дому своей легкой походкой. О недомоганиях больше не было речи. Она даже отказалась от послеполуденного отдыха. Новый интерес в жизни сделал для ее внешности больше, чем все ледяные примочки, лосьоны и кремы. Она просто сияла.
   Наступило Рождество. Собирались мы чаще всего у Дюбюсонов. У них было достаточно места, и им нравилось принимать гостей. Любовные истории их тоже интересовали, а то, что между месье Фукаром и красавицей мадам Трессидор начался роман, было для всех очевидно.
   Клэрмоны, со своей стороны, гордились тем, что всесильный месье Фукар нашел свое счастье на их территории.
   Я думаю, никто не удивился, когда о помолвке было объявлено официально. Месье Фукар произнес длинную речь. Он был очень одинок, сказал он, оставшись вдовцом, но теперь получил новый стимул к жизни. С одиночеством покончено — мадам Трессидор оказала ему высочайшую честь, согласившись стать его женой.
   Этому событию радовались во всей деревне, но, естественно, больше всего в нашем доме.
   Мама находилась в состоянии непрерывного возбуждения. Она без конца говорила о парижском доме Альфонса и его поместье недалеко от Лиона. Дела заставляли его много разъезжать по стране, и она собиралась всюду сопровождать его.
   — Благослови его Господь, он говорит, что глаз не будет с меня спускать.
   Эвертон интересовали парижские магазины.
   — Говорите, что хотите, мадам, но они законодатели мод. Никто не может с ними соревноваться. Я изучу эти магазины, и мы выберем самые лучшие.
   — О, Кэролайн, — воскликнула мама. — Я так счастлива. Дорогой Альфонс, он спас меня! Поверь, я бы долго так не выдержала. Я уже дошла почти до предела… Пышной свадьбы у нас не будет. Мы оба не хотим этого. В конце концов, ни для него, ни для меня это не первый брак. Мы будем много принимать, но позже… Все эти духи, это так увлекательно…
   — Мама, — сказала я, — ваше счастье для меня огромная радость.
   — Нам предстоит столько сделать. До отъезда в Париж я оставлю за собой этот дом. Альфонс считает, что венчаться мы должны там. Я так рада расстаться со всем этим… убожеством.
   — Мне кажется, вы преувеличиваете. В действительности, это очаровательный дом.
   — Убожество по сравнению с тем, что у меня было, — пояснила мама.
   — Вы возьмете с собой Эвертон?
   — Конечно. Разве я могла бы обойтись без нее?
   — А Мари… Жак… Ведь они более или менее сдаются вместе с домом. Надеюсь, Дюбюсоны найдут хороших новых жильцов.
   — Найдут, конечно. — Она искоса посмотрела на меня. — Я полагаю, ты поедешь погостить к кузине Мэри?
   Я не удержалась, чтобы немного не подразнить ее.
   — Собственно говоря, кузина Мэри мне не родственница. Она двоюродная сестра Роберта Трессидора, а он ясно показал, что в родстве со мной не состоит.
   — О! — в смятении воскликнула мама. — Ты ведь так мечтала об этом.
   Я засмеялась.
   — Значит, теперь вы хотите, мама, чтобы я поехала к кузине Мэри?
   — Тебе полезно будет сменить обстановку. И потом, тебе там нравилось. Еще совсем недавно ты очень хотела туда поехать.
   — Да, так же сильно, как вы хотели задержать меня здесь и как теперь стремитесь отправить меня туда.
   Она ошеломленно посмотрела на меня.
   — Боже! Неужели ты завидуешь мне? Подумать только! Моя собственная дочь!
   — Нет, мама, — сказала я, — я нисколько не завидую. Я ужасно рада, что вы встретили месье Фукара. И конечно, я поеду к кузине Мэри.
   Она лукаво улыбнулась.
   — Ты сможешь там возобновить свою дружбу с этим человеком.
   — Вы имеете в виду Поля Лэндовера?
   Она кивнула.
   — Мне кажется, он тебе нравился. Должна сказать, он очень неожиданно уехал. Вот уж он ничуть не похож на Альфонса.
   — Ничуть, — согласилась я.
   Она самодовольно улыбнулась. Жизнь оказалась к ней милостивой. Мамина благодарность Альфонсу была мне понятна. Я разделяла ее. Альфонс был не только маминым благодетелем, но и моим.
   Хотя все складывалось так удачно, свадьбу удалось отпраздновать только на Пасху. Нужно было много организовать, сделать необходимые покупки. Мама с Эвертон поехали в Париж и с удовольствием ходили по магазинам.
   Я не поехала с ними. Оставшись дома, я занялась упаковкой вещей. Каждое утро я просыпалась с надеждой, что приедет Поль — мечтала, как обычно. Он появится верхом на лошади и скажет, что вернулся, так как не мог перенести разлуки со мной. Мне продолжало казаться, что, уезжая, он был близок к тому, чтобы сказать мне что-то важное, однако, по какой-то неведомой мне причине, не сделал этого.
   Может быть, он подумал, что мы еще недостаточно знакомы? Считать меня слишком молодой он теперь уже не мог. Так я предавалась мечтам.
   Вот почему меня радовало, что я осталась дома, когда мама уехала. Если он вернется, то застанет меня здесь.
   Наступила весна, пришло время прощаться с моими новыми друзьями. С добрыми Дюбюсонами; с Клэрмонами, благодарными нам за то, что мы доставили такую радость их важному деловому партнеру; с Мари, часто беседовавшей со мной о своем «солдатике»; с Жаком, так и не сумевшим уломать свою вдовушку.
   Мне жаль было расставаться с ними, но я по-прежнему стремилась к полной свободе. Я уже предвкушала, как приеду в Корнуолл и двуколка будет ждать меня. Воспоминания были такими яркими — извилистые тропинки, домик привратника под соломенной крышей, полный цветов садик с ульями, а главное, кузина Мэри, здравомыслящая и сдержанная, но, безусловно, любящая. Мне очень хотелось встретиться с Яго, но больше всего я мечтала о возобновлении своей волнующей дружбы с Полем Лэндовером.
   Я написала кузине Мэри, что мама в ближайшее время собирается выйти замуж. Она ответила радостным письмо, что я должна приехать к ней, как только смогу.
   Я написала и Оливии.
   Ее свадьба должна была состояться очень скоро, и она намекнула, что была бы счастлива, если бы я смогла на ней присутствовать. Этого сделать я не могла. Правда, с тех пор как Поль вернулся в мою жизнь, Джереми не вызывал у меня прежней горечи, и все же, кажется, для меня было бы невыносимо видеть, как он женится на моей сестре.
   Оливия поняла. Ее письма были составлены в очень осторожных выражениях. По-видимому, ей не хотелось много говорить о своем счастье, но оно сквозило во всем. Я искренне надеялась, что ей не придется разочароваться, но, по правде сказать, опасалась, что это неизбежно.
   Я поехала в Париж на мамину свадьбу. Несколько дней мы прожили с ней и Эвертон в отеле, так как Альфонс считал, что до совершения церемонии они не должны жить под одной крышей.
   Рассказывая о себе, Альфонс нисколько не преувеличивал. Без сомнения, он был очень богатым человеком. Что касается мамы, то она с каждым днем казалась моложе и красивее. Теперь она была одета по последней парижской моде, и Альфонс очень ею гордился. Я надеялась, что он никогда не догадается о ее довольно поверхностном и эгоистичном характере.
   Я решила покинуть Францию на следующий день после свадьбы, хотя Альфонс и сказал, что их дом в моем распоряжении, а если мне захочется жить с ними, то он будет приветствовать это желание.
   Это было очень великодушно с его стороны, и я сказала ему об этом.
   — Дорогая моя, — ответил он, — вы дочь моей любимой жены. Это ваш дом.
   — Какой вы прекрасный человек, — искренне воскликнула я.
   — Маме в самом деле удивительно повезло.
   На свой медовый месяц они поехали в Италию. Я проводила их на вокзал, видела восхищенные взгляды, которые прохожие бросали на маму. Эвертон, сопровождавшая их, сражалась с шляпными картонками и лихорадочно пересчитывала чемоданы. Она была так же рада, как и мама, расстаться с тем, что они называли нищетой.
   Обеспеченная жизнь устраивала обеих.