Страница:
— Полагаю, в Лондоне тебе было бы гораздо лучше.
— Как ты ошибаешься! Для меня нет большей радости, чем быть там, где ты, Кэролайн. Я часто думаю о том маскараде… Помнишь?
— Еще бы, — сказала я. — Как сейчас стоит перед глазами.
— Клеопатра.
— И Руперт Рейнский.
Он взглянул на меня сияющими глазами, и мы одновременно рассмеялись.
Джереми был не настолько глуп, чтобы пытаться сразу же «давить» на меня, тем не менее намерения его были ясны как белый день.
— Я приеду снова, Кэролайн… скоро. Ты не возражаешь?
— Насколько я поняла, ты приезжаешь для того, чтобы повидаться с дочерью.
— И… с тобой.
Я шутливо поклонилась ему.
Он приехал снова еще до конца января. Как только замысел окончательно созрел в его голове, он решительно приступил к его реализации, проявляя при этом удивительную изобретательность. В этом я не могла не отдать ему должное. Джереми часто писал, умоляя сообщать ему все новости о Ливии. Словом, был идеальным отцом.
В феврале он снова был с нами. Путешествие в продуваемом зимними ветрами поезде с несколькими задержками из-за обледенения путей было непростым, но он приехал.
— Какой ты преданный отец! — воскликнула я, увидев его.
— Ничто не могло бы удержать меня от поездки, — ответил он.
В тот свой визит он предпринял еще несколько шагов вперед.
Однажды мы сидели вместе с ним на полу в детской, составляя лото с изображением разных зверей. Это лото было любимой игрушкой Ливии.
— Вот так все и должно быть… Мы трое. Вот, что такое настоящий дом, — произнес он.
Я не ответила. Тогда Джереми накрыл мою руку своей рукой. Я не препятствовала этому. Ливия прижалась к нему, и он обнял ее.
Перед отъездом он нашел меня в маленькой зимней гостиной одну.
— Может быть, это еще несколько несвоевременно, Кэролайн, но у меня всегда было чувство, что вот так все именно и должно было быть. Если Оливия смотрит сейчас на нас с неба, я уверен, что она меня понимает. Видишь ли… я всегда любил тебя. — Я посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Я совершил ошибку, — продолжал Джереми. — И понял это почти сразу же после того, как совершил.
— Ошибку? — переспросила я. — А мне казалось, что ты наоборот проявил удивительную житейскую мудрость, блестяще разрешив материальный вопрос.
— Это была ошибка. Я был молод, честолюбив… и глуп. Вскоре после того я понял это. Теперь все иначе. Я стал умнее.
— Все мы с годами становимся умнее, Джереми. Он взял мою руку в свои. Я не отдернула ее.
Потом я проводила его на станцию. На прощанье Джереми сказал:
— Очень скоро я вернусь, Кэролайн. Но скажи, почему ты здесь живешь? Эта жизнь не для тебя. У тебя должны быть дети. Я же вижу, как ты возишься с Ливией. Думаю, я мог бы быть хорошим отцом… имея тебя рядом. У нас была бы счастливая семья. Тебе так не кажется?
— О, да, — ответила я.
— Конечно, рано еще строить какие-то планы на будущее, но… Мы могли бы быть счастливы, Кэролайн. Такая у нас судьба.
На этот раз я промолчала.
Он расценил это как согласие с его словами.
Возвращаясь в двуколке домой, я ощущала небывалый прилив жизненной энергии.
Весна пришла очень мягкая. Я чувствовала, как потихоньку рассеивается моя печаль. Земля пробуждалась к новой жизни, набухали почки на деревьях, вновь запели птицы. Я тоже ожила.
Понимала, что не стоит больше заглядывать в прошлое, чувствовала, что смогла бы построить для себя новую жизнь.
Апрель выдался просто прелестным.
— «На апрельских дождях всходят майские цветы…» — цитировала я вслух. Я вновь задышала полной грудью.
Снова приехал Джереми. Он взял мои руки в свои и заговорил:
— Ты прекрасно выглядишь, Кэролайн. Совсем как прежде. Я вновь вижу перед собой Клеопатру.
— Печаль не может держаться в душе вечно, — ответила я. — Нет смысла лелеять ее в себе.
— Как это разумно! Я всегда отмечал в тебе здравый смысл. Чувствую себя самым счастливым мужчиной на земле.
— Между прочим, еще года не прошло с тех пор, как ты овдовел.
— Я тоже не собираюсь лелеять свою скорбь. Оливия меня поняла бы. Я знаю, что она меня поняла бы.
— Всегда приятно заручиться одобрением со стороны усопшего, — заметила я.
— Я думаю, она подозревала… Именно поэтому и хотела, чтобы Ливия осталась с тобой. В некоторых вопросах она являла собой образец здравомыслия.
— Если она сейчас смотрит на нас сверху, думаю, она очень благодарна тебе за эту оценку.
— Мне всегда нравилось то, что ты умеешь быть острой на язык, Кэролайн. — Я промолчала, а он продолжал: — Не могу даже передать тебе словами, как я счастлив! Будто увидел свет в конце туннеля.
— Звучит довольно банально, — ответила я.
— Но как нельзя более кстати.
— Полагаю, именно от такого частого употребления подобные выражения и становятся штампами.
— Что это за разговор между нами? Разве нам больше нечего обсудить? Лично я думаю, нам придется подождать еще годик. Условности, знаешь ли. Тяжелая штука.
— Очень тяжелая, — согласилась я.
— Мы не будем закатывать шумного торжества. Все пройдет очень тихо. Впрочем, без одобрения леди Кэри нам, думаю, не обойтись.
— Меня как-то никогда особенно не интересовало мнение тетушки Имоджин. К тому же поводы получать в чем-нибудь ее одобрение до сих пор возникали не часто.
— Забавно. Думаю, жить мы будем весело. Нам с Ливией страшно повезло.
Я ответила на это улыбкой. Он продолжал говорить о том, что, по его мнению, ждало нас впереди. Повторил, что деревенская жизнь — это не для меня. Отметил, что в связи с этим возникает целый ряд вопросов, которые нужно будет решить. Во-первых, следует сделать кое-какие запросы, с тем чтобы уточнить рыночную стоимость больших поместий. Джереми полагал, что преподнесет мне тем самым большой и приятный сюрприз.
Я действительно была потрясена, но лишь улыбалась ему. А он продолжал. Стал рассказывать о лондонской жизни, о лондонском свете, которого мне так якобы не хватает здесь, в Ланкарроне.
— Дорогая Кэролайн, — говорил он, — тебя увезли, когда жизнь только-только обернулась к тебе интересной стороной. Вспомни хотя бы тот маскарад! Как было здорово! Ты едва познакомилась со всем этим, и тут же все закончилось. Мы изменим положение!
Я удивлялась самой себе. Молчала больше обычного, ибо боялась, что голос может меня выдать. Слушала его, наблюдала за ним. А он в ту минуту думал, наверное, что это любовь смягчила меня. Выглядел он действительно впечатляюще: перед приездом явно «почистил перышки».
По округе поползли слухи. Я подозревала, что у Гвенни в связи с этим появилось много забот.
Кое-что мне удалось подслушать от слуг. Стало ясно, что все только обо мне и говорят.
Как-то в Трессидор приехал Поль. Я находилась в оранжерее, в которую можно было пройти прямо из холла. Это была небольшая комната, напоминавшая своими размерами те, что были в нашем лондонском доме. Раковина с краном, несколько лавок, вазы.
Я только-только собрала несколько бледно-желтых нарциссов и положила их на лавку, как в комнату вошел Поль. Вид у него был мрачный.
— Что случилось? — спросила я.
— Это правда? — резко спросил он в ответ.
— О чем вы?
— Вы собираетесь выйти замуж за этого человека? Вы с ума сошли!
— Выйти замуж? — переспросила я.
— Он однажды уже предал вас. А сейчас вы устраиваете его только благодаря своему состоянию.
— Ах, вы об отце Ливии…
— Да, он отец Ливии, но это не мешает ему быть также охотником за богатыми невестами. Неужели вам это не понятно?
— Мне многое понятно. Одного лишь понять не могу: какое вам-то до всего этого дело?
— Не несите чепухи! Вы прекрасно знаете, что мне до этого есть дело. Я думал, что вы здравомыслящая женщина. Всегда уважал вас за ум, но теперь!..
— Не кричите,. — попросила я.
— Скажите, что это неправда.
— А если бы это была правда? Что бы вы сделали?
Он устремил на меня отчаянный взгляд.
— Кэролайн, ты не должна…
Я отвернулась от него, чувствуя, что не могу сдержать радости. Я не хотела, чтобы он заметил, насколько глубоко тронула меня его тревога.
Он приблизился ко мне сзади, обнял за плечи и развернул лицом к себе.
— Я пойду на все… на все, чтобы не допустить этого.
Я легонько коснулась рукой его волос.
— Ничего вы не можете сделать, — проговорила я.
— Я люблю тебя, — сказал он. — И не смирюсь с нынешним положением. Найду какой-нибудь способ. Мы уедем… — Уедем? Неужели вы уедете
из Лэндовера? Ведь, в сущности, из-за него все и заварилось.
— О, как бы мне хотелось повернуть время вспять! Глупое, конечно, желание. Как будто это возможно… Но в любом случае ты не должна, Кэролайн… не должна этого делать! Ты только вдумайся! Всегда была такой независимой, свободной… Не надо меняться, Кэролайн. Не уступай ему. Наверное, он внешне очень привлекателен, да? Красив… К тому же говорит только то, что женщинам хочется слышать… Но неужели ты не понимаешь, что ему нужно от тебя на самом деле? Конечно, теперь ты живешь с ребенком, любишь его, одержима мыслями о материнстве… Я понимаю, но, Кэролайн, прошу тебя, не делай этого! Я тебе просто не позволю.
— И что же вы сделаете, чтобы остановить меня?
Он притянул меня к себе и принялся осыпать жадными поцелуями шею, волосы, губы. Я хотела, чтобы эта минута продолжалась вечно. Я знала, что на всю жизнь запомню ее, запомню эту сцену, аромат бледно-желтых нарциссов и то отчаяние, с которым Поль признавался мне в своих чувствах… Значит, он готов… готов пойти на все, лишь бы мы были вместе.
Наконец я его оттолкнула и сказала:
— Так нельзя. В любую секунду нас может увидеть кто-то из слуг.
— Я устал, — пробормотал он. — Необходимо что-то предпринять. Не отпущу тебя. Мне надо что-то сделать. Я в отчаянии, Кэролайн. Никогда еще не уступал обстоятельствам, не уступлю и сейчас… когда грядет самый важный момент в моей жизни.
— А спасение Лэндовера для семьи в свое время разве не было самой важной задачей?
— Повторяю: важнее настоящей минуты у меня еще ничего не было в жизни.
— Ничего вы сделать не можете, Поль. Слишком поздно. Вы спасли дом. Я знаю, что вы при этом чувствовали. Это необходимо было сделать… Вот, как вы это тогда воспринимали. И теперь уже ничего не переделаешь.
— Выход должен быть. Я попрошу ее освободить меня.
— Она никогда не согласится на это. С какой стати? Ваш брак — часть сделки. Ей нравится быть хозяйкой Лэндовера, нравится сам дом и поместье. Она купила его. Оно принадлежит ей, и она никогда не откажется ни от дома, ни от…
— Выход должен быть, и я найду его.
— Поль, когда вы говорите таким голосом, мне становится страшно. В ваших глазах блеск одержимости.
— Я одержим… тобой.
— Вы просто ревнуете, ибо думаете, что я могу выбрать другого.
— Да, я ревную. И не буду стоять в сторонке и молчаливо наблюдать за этим. Эх, Кэролайн… В чем дело? Ребенок? Да, это тебя изменило. Тебе хочется, чтобы у малышки была нормальная полноценная семья… или, по крайней мере, видимость ее. Тебе хочется своих детей. Конечно, хочется. Теперь ты на все смотришь другими глазами. Я почувствовал произошедшую в тебе перемену, едва ты вернулась из Лондона.
— Неужели вы думали, что я останусь прежней? Я любила сестру. Мы редко виДелись, но в душе она всегда была со мной. Мы были очень близки. Уходя из жизни, она оставила мне самое дорогое, что у нее было… ребенка. И вы полагали, что это не изменит меня?
— Кэролайн, любовь моя… конечно, я все понимаю. Но ты собираешься заплатить за это слишком большую цену. Хочешь «сгладить углы», но ничего не сгладится. Брак по ошибке — это самая большая трагедия, которая только может случиться с человеком. А от мысли, что ты добровольно вступаешь в этот брак, не становится легче. Не ищи легкого пути выхода из ситуации, не уподобляйся мне… Учись на моих ошибках. Я видел вас троих вместе: тебя, его и ребенка. Картинка идиллическая, не спорю. Ты думаешь, что в этом спасение. Это не так, Кэролайн. Милая, я не смирюсь со своим положением. Я много думаю об этом… Собственно, обо всем остальном в жизни давно позабыл. Думаю день и ночь, день и ночь… Мы ведем себя глупо. Надо что-то делать. Моя любовь к тебе и… мне кажется, что и у тебя ко мне может быть глубокое чувство… Сколько еще можно не обращать на это внимания?
— Милый Поль, что же вы предлагаете?
— Если не можешь взять всего, что хочешь… бери, что дается.
— И что это означает? Тайные свидания? Где? На каком-нибудь не слишком удаленном постоялом дворе?.. Станем таиться от всех? Не думаю, что мы будем очень счастливы.
— Что вообще для нас счастье? Я хочу, чтобы ты была со мной в Лэндовере. Хочу, чтобы распахнулись двери нашей детской. Хочу прожить жизнь с тобой…
— Это невозможно, — ответила я. — Это все равно что пытаться снять луну с неба.
— Ничего подобного! Кому нужна луна? А мы с тобой могли бы что-нибудь придумать. Но вместо этого ты сама готовишь себе несчастье… Как я в свое время. Потому что это кажется легким выходом из положения.
Я услышала звук чьих-то шагов в холле и вскочила с лавки, громко сказав:
— Как это любезно с вашей стороны, что вы заглянули к нам.
Я вышла в холл. Одна из служанок как раз поднималась по лестнице. Я направилась к дверям. Поль последовал за мной.
— Вся округа полнится слухами, — прошептала я. — Полагаю, что слуги следят за каждым нашим шагом. И больше того: подслушивают у дверей. А слухи не признают чинов и званий и легко могут передаться от горничной к хозяйке.
Мы вышли во двор дома.
— Вы слишком горячи, Поль.
— Как ты можешь?..
— Надо же как-то жить дальше. Вам, кстати, тоже.
— Я не допущу этого.
— Мне надо идти, — сказала я ему. — Я обещала Ливии покатать ее по загону.
Он в отчаянии посмотрел на меня, но через мгновение в его лице появилось выражение твердой решимости.
У меня сладко защемило сердце. Я не могла не признаться себе в том, что получила большое удовольствие от его страстных признаний. Его ревность излилась бальзамом на мои раны, я упивалась его любовью ко мне.
В этом было что-то не то, конечно. От его слов и вида веяло какой-то опасностью, но я задумалась об этом только гораздо позже.
Наступил май. Джереми приезжал как никогда часто и каждый раз оставался дольше. Он проявлял небывалый интерес к делам поместья. Хорошо познакомился с ним. Мне было любопытно услышать его оценки возможной стоимости Трессидора.
— У тебя очень толковый управляющий, — сказал он как-то. — Я поболтал с ним сегодня о том о сем.
— В этой работе вся его жизнь. Он добросовестно относился к своим обязанностям при кузине Мэри и то же самое продолжает делать и сейчас.
— Еще я переговорил с одним человеком в Лондоне. Он явно заинтересовался.
На какую-то секунду страх холодом сковал мое тело.
— О чем ты с ним переговорил?..
— О продаже поместья, конечно.
— О продаже поместья?!
— Я же знаю, что ты не собираешься хоронить себя в этой деревне навечно. Поэтому и решил запустить, так сказать, пробный шар. Очень осторожно.
— А тебе не кажется, что ты поторопился с этим?
— Конечно, конечно, еще ничего не решено… Но подобные вещи всегда отнимают много времени, и я считаю, что нам с тобой уже пора определяться.
— Определяться! — переспросила я.
— Милая Кэролайн, я хочу снять с твоих плеч тяжкое бремя.
— Как ты снял его с плеч Оливии?
— Я сделал для нее все, что мог.
— У Оливии было большое состояние.
Он хмыкнул.
— Не такое большое на самом деле. К тому же дела не пошли…
— Как это?
— Мы не вовремя сунулись с ее деньгами на рынок. И все такое… Тебе не нужно забивать себе этим голову, Кэролайн.
— Я не хочу, чтобы здесь кто-нибудь узнал о том, что ты делал запросы о продаже поместья. Начнется паника. Здесь живет много людей… у них фермы, работа… вся жизнь.
— Конечно, конечно… Я же говорю: делаю все очень осторожно. Можешь мне поверить. Просто хочется все подготовить заранее. Я поговорил с леди Кэри. Она в восторге. Убеждена в том, что это блестящая мысль. И при всем том она очень рада за Ливию и больше не беспокоится за нее.
— Неужели она когда-нибудь вообще беспокоилась о ней?
— Во всяком случае ей понравилась моя идея. Но она считает, что все нужно устроить тихо, без лишнего шума.
И еще говорит, что тебе нужно переехать в Лондон. Она обо всем позаботится. Свадьба пройдет в очень узком кругу. И знаешь, я с ней согласен.
— Похоже, вы вдвоем уже все решили.
— Мы оба думали о тебе, Кэролайн.
Про себя я решила: «Он потерял чувство меры, стал слишком уверенным в себе. Кажется, пришло время».
Джереми сказал, что свадьбу следует сыграть первого июля.
— К тому времени пройдет уже год, — добавил он. — Так что к нам никто не сможет придраться. Почему бы тебе не приехать в июне… скажем, в середине месяца? У нас будет много дел.
— А Ливия?
— Она пока останется с няней Ломан и мисс Белл. Все будет нормально.
— Я в этом не сомневаюсь, — согласилась я.
На поезд он садился веселый, самодовольный…
Вернувшись домой, я села за письмо.
«Дорогой Джереми!
Как-то ты написал мне подобное же послание, в котором объяснил, почему мы не можем пожениться. И теперь я вижу свой долг, — извини, что не тяжкий, — в том, чтобы в свою очередь объяснить тебе, почему я не собираюсь (и никогда не собиралась) выходить за тебя замуж. Посуди сам, как я могу стать женой человека, который столь низкого мнения о моих умственных способностях, который всерьез полагал, что меня можно будет обмануть такой наивной лестью? Ты умеешь сильно любить, Джереми. Но только деньги. Поместье мое немалое, согласна. Оно принадлежит мне, я богата… возможно, даже богаче Оливии в те времена, когда ты еще не успел промотать большую часть ее состояния.
Ты нарушил данное мне обещание, как только узнал о том, что у меня тогда ничего не было за душой. Теперь же я, если можно так выразиться, плачу тебе той же монетой.
Теперь ты узнаешь, каково почувствовать себя отвергнутым и униженным.
Кэролайн Трессидор ».
Я тут же отправила письмо по адресу и со сладким замиранием сердца начала представлять себе, какое будет у него лицо, когда он его получит.
Прошло несколько дней. Джереми вновь приехал, что явилось для меня большим сюрпризом.
Он приехал рано вечером. Я уложила Ливию в постель, прочитала ей перед сном сказку и только вернулась к себе в комнату, как вдруг в дверь постучала одна из служанок.
— Мисс Трессидор! Мистер Брендон… — начала она.
Не дав ей договорить, он ворвался в комнату.
— Кэролайн! — вскричал он. Служанка закрыла дверь. Мне показалось, что она никуда не ушла и подслушивает.
— Так, — проговорила я. — Вот неожиданность. Ты не получал моего письма?
— Я не поверил своим глазам!
— Минутку, — проговорила я, подходя к двери и открывая ее. Служанка едва успела отскочить в сторону. — Ты мне больше не нужна, Джейн.
— Д-да, мисс Трессидор, — пролепетала та, вся покраснев, и тут же убежала.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
— Я не поверил своим глазам, — повторил он.
Я удивленно повела бровью.
— Мне казалось, что я выразилась в письме достаточно ясно.
—Ты хочешь сказать, что все это время притворялась? Играла со мной?
— Просто воплощала в жизнь один свой план.
— Но ты же давала понять…
— Нет, это ты давал понять. Это ты давал понять, что я полная идиотка и не вижу того, что было написано у тебя на лбу. Представляю, что ты обо мне думал! «Дура, какой еще свет не видел!» Но ты сам виноват, Джереми. Спектакль-то свой разыграл плохонько. Прежде у тебя гораздо лучше получалось. Прежде ты выглядел намного убедительнее. Конечно, тогда и ситуация была иная. Тогда тебе не требовалось ни в чем оправдываться.
— Ты… ты…
— Ну, договаривай, договаривай. Не бойся. Теперь тебе нечего терять. Ты все уже потерял. Но прежде, чем ты начнешь говорить, я хочу, чтобы ты знал: я тебя презираю.
— Ты… коварная ведьма!
Я рассмеялась.
— Сказано от сердца! Чем тебе ответить? Пожалуй, знаю. Ты охотник за богатыми придаными.
— Значит, это месть с твоей стороны… Ты мстишь мне за то, что я тогда отказался жениться на тебе.
— Пусть это будет тебе уроком. Когда выйдешь на охоту в следующий раз, постарайся получше замаскировать свои намерения. Тебе придется научиться осторожности. Между прочим не забывай о том, что еще совсем недавно у тебя умерла жена.
Джереми потрясенно смотрел на меня, словно не верил своим глазам и ушам. Еще так недавно он был настолько уверен в себе, что, казалось, помани пальчиком и я побегу за ним. Да, я преподнесла ему горький и тяжелый урок.
Мне было почти жаль его.
Несколько смягчив голос, я проговорила:
— Ну неужели ты действительно держал меня за последнюю дуру, Джереми? Неужели ты всерьез надеялся на то, что я продам поместье, доставшееся мне по наследству, для того, чтобы обеспечить тебя деньгами, которые нужны тебе для посещения игорных клубов и развлечений? Женщины, с которыми ты там встречаешься, наверное, считают тебя славным малым, верно?
— Что ты несешь?
— Мне известно больше, чем ты думаешь. Скажи, ты уже заменил кем-нибудь мисс Флору Карнеби, или она все еще является твоей королевой?
Он сначала сильно побледнел, но тут же залился краской.
— Ты что, шпионишь за мной?
— Ничего подобного. Просто небольшая утечка информации. Тайное всегда становится явным. Особенно забавно бывает, когда на свет божий выплывают именно такие факты. Оливия все знала. Этого я простить тебе не могу. Оливия была о тебе очень высокого мнения до тех пор, пока ты не сделал ее нищей, предаваясь вовсю своим слабостям: играя в карты и развлекая таких, как эта Флора Карнеби.
— Оливия…
— Да. Ты превратил в ад последние месяцы ее жизни. Ей было все известно. Она претерпела крушение всех иллюзий, поэтому-то и хотела, чтобы я забрала Ливию. Она просто боялась оставлять на тебя ребенка. Теперь тебе все ясно? Мне показалось, что пришла пора посмотреть правде в глаза.
— Ты просто хотела отомстить мне за то, что я тогда не женился на тебе.
— Верно! Но лишь отчасти. Я отомстила тебе не только за это. А теперь возвращайся к своим друзьям… а возможно, и кредиторам… и скажи им, что свадьба отменяется. Девушка с самого начала знала все об истинных намерениях своего предполагаемого жениха и поэтому ясно и четко дала ему от ворот поворот.
— Ты просто мегера.
— Кем лучше быть: мегерой или коварной ведьмой? Да, я мегера и упиваюсь твоим жалким состоянием. Представляю, с какой физиономией ты будешь сообщать своим дружкам и тетушке Имоджин, что никакой свадьбы не будет. То-то я посмеюсь! Я не сомневаюсь, что ты все сумеешь представить не так позорно, как это есть на самом деле. Ты, наверное, скажешь, что вовремя спохватился и понял, что неприлично жениться на родной сестре покойной жены. Но мне все равно, как ты будешь перед ними выкручиваться. Главное состоит в том, что этого поместья ты никогда не получишь.
— Не забывай о том, что у тебя моя дочь.
— Остается только сожалеть о том, что у бедняжки оказался такой папаша.
— Я заберу ее у тебя.
На мгновение мне стало страшно. Насколько серьезна эта угроза? Ведь он в конце концов действительно ее отец.
«Лучший способ защиты — нападение», — решила я, как и всегда в минуты страха.
— Если ты только попытаешься сделать это, я возбужу расследование твоих финансовых дел. Вскрою во всех подробностях суть твоих отношений с Флорой Карнеби и с другими. Я подниму такой громкий скандал, что ты не возрадуешься! Тебе никто не доверит дочь. Это будет конец всему, Джереми Брендон. Деньги, которые потребуются на осуществление моей угрозы, у меня есть. И я пущу их в ход, не сомневайся. Дай только повод.
Он весь побелел лицом. Заметив, как дрожь пробежала по его телу, я поняла, что мне удалось крепко напугать его.
— Я дам тебе один совет, хоть ты этого и не заслуживаешь, — продолжала я. Уезжай… и, не дай Бог, если я о тебе еще хоть раз услышу. Меня не интересует, сколько еще осталось денег, которые принадлежали Оливии. Вообще мне следовало бы спасти их, насколько это еще возможно, ибо ты можешь потерять все в одну минуту за игорным столом. Но кто знает, тебе может и повезти. Так или иначе, удастся ли тебе устоять на ногах или ты обанкротишься, меня это не волнует. Я прошу только об одном: чтобы ты уехал отсюда и больше никогда здесь не появлялся.
Он стоял на месте и продолжал смотреть на меня…Растерянный… Уничтоженный.
Впервые он предстал передо мной таким, лишенным своей обычной бравады и лоска. Я представила себе его первое появление на лондонской сцене.Младший сын своих родителей с почти пустым кошельком, но завидной внешностью, бесспорным обаянием и развитым честолюбием. Тогда он о многом грезил.
Теперь он унижен и выглядит побитой собакой. И это сделала я.
На мгновение мной овладело что-то вроде угрызения совести, но я тут же отогнала от себя это чувство.
Пришла минута моего триумфа, и я намерена была получить от нее все.
Он уехал.
Заночевал, должно быть, на постоялом дворе, а в Лондон вернулся наутро.
Слухи распространились по округе с быстротой молнии. И откуда только сплетники обо всем узнают? Сколько им удалось подсмотреть и подслушать, сколько они домыслили и о чем догадались сами?
— Как ты ошибаешься! Для меня нет большей радости, чем быть там, где ты, Кэролайн. Я часто думаю о том маскараде… Помнишь?
— Еще бы, — сказала я. — Как сейчас стоит перед глазами.
— Клеопатра.
— И Руперт Рейнский.
Он взглянул на меня сияющими глазами, и мы одновременно рассмеялись.
Джереми был не настолько глуп, чтобы пытаться сразу же «давить» на меня, тем не менее намерения его были ясны как белый день.
— Я приеду снова, Кэролайн… скоро. Ты не возражаешь?
— Насколько я поняла, ты приезжаешь для того, чтобы повидаться с дочерью.
— И… с тобой.
Я шутливо поклонилась ему.
Он приехал снова еще до конца января. Как только замысел окончательно созрел в его голове, он решительно приступил к его реализации, проявляя при этом удивительную изобретательность. В этом я не могла не отдать ему должное. Джереми часто писал, умоляя сообщать ему все новости о Ливии. Словом, был идеальным отцом.
В феврале он снова был с нами. Путешествие в продуваемом зимними ветрами поезде с несколькими задержками из-за обледенения путей было непростым, но он приехал.
— Какой ты преданный отец! — воскликнула я, увидев его.
— Ничто не могло бы удержать меня от поездки, — ответил он.
В тот свой визит он предпринял еще несколько шагов вперед.
Однажды мы сидели вместе с ним на полу в детской, составляя лото с изображением разных зверей. Это лото было любимой игрушкой Ливии.
— Вот так все и должно быть… Мы трое. Вот, что такое настоящий дом, — произнес он.
Я не ответила. Тогда Джереми накрыл мою руку своей рукой. Я не препятствовала этому. Ливия прижалась к нему, и он обнял ее.
Перед отъездом он нашел меня в маленькой зимней гостиной одну.
— Может быть, это еще несколько несвоевременно, Кэролайн, но у меня всегда было чувство, что вот так все именно и должно было быть. Если Оливия смотрит сейчас на нас с неба, я уверен, что она меня понимает. Видишь ли… я всегда любил тебя. — Я посмотрела на него широко раскрытыми глазами. — Я совершил ошибку, — продолжал Джереми. — И понял это почти сразу же после того, как совершил.
— Ошибку? — переспросила я. — А мне казалось, что ты наоборот проявил удивительную житейскую мудрость, блестяще разрешив материальный вопрос.
— Это была ошибка. Я был молод, честолюбив… и глуп. Вскоре после того я понял это. Теперь все иначе. Я стал умнее.
— Все мы с годами становимся умнее, Джереми. Он взял мою руку в свои. Я не отдернула ее.
Потом я проводила его на станцию. На прощанье Джереми сказал:
— Очень скоро я вернусь, Кэролайн. Но скажи, почему ты здесь живешь? Эта жизнь не для тебя. У тебя должны быть дети. Я же вижу, как ты возишься с Ливией. Думаю, я мог бы быть хорошим отцом… имея тебя рядом. У нас была бы счастливая семья. Тебе так не кажется?
— О, да, — ответила я.
— Конечно, рано еще строить какие-то планы на будущее, но… Мы могли бы быть счастливы, Кэролайн. Такая у нас судьба.
На этот раз я промолчала.
Он расценил это как согласие с его словами.
Возвращаясь в двуколке домой, я ощущала небывалый прилив жизненной энергии.
Весна пришла очень мягкая. Я чувствовала, как потихоньку рассеивается моя печаль. Земля пробуждалась к новой жизни, набухали почки на деревьях, вновь запели птицы. Я тоже ожила.
Понимала, что не стоит больше заглядывать в прошлое, чувствовала, что смогла бы построить для себя новую жизнь.
Апрель выдался просто прелестным.
— «На апрельских дождях всходят майские цветы…» — цитировала я вслух. Я вновь задышала полной грудью.
Снова приехал Джереми. Он взял мои руки в свои и заговорил:
— Ты прекрасно выглядишь, Кэролайн. Совсем как прежде. Я вновь вижу перед собой Клеопатру.
— Печаль не может держаться в душе вечно, — ответила я. — Нет смысла лелеять ее в себе.
— Как это разумно! Я всегда отмечал в тебе здравый смысл. Чувствую себя самым счастливым мужчиной на земле.
— Между прочим, еще года не прошло с тех пор, как ты овдовел.
— Я тоже не собираюсь лелеять свою скорбь. Оливия меня поняла бы. Я знаю, что она меня поняла бы.
— Всегда приятно заручиться одобрением со стороны усопшего, — заметила я.
— Я думаю, она подозревала… Именно поэтому и хотела, чтобы Ливия осталась с тобой. В некоторых вопросах она являла собой образец здравомыслия.
— Если она сейчас смотрит на нас сверху, думаю, она очень благодарна тебе за эту оценку.
— Мне всегда нравилось то, что ты умеешь быть острой на язык, Кэролайн. — Я промолчала, а он продолжал: — Не могу даже передать тебе словами, как я счастлив! Будто увидел свет в конце туннеля.
— Звучит довольно банально, — ответила я.
— Но как нельзя более кстати.
— Полагаю, именно от такого частого употребления подобные выражения и становятся штампами.
— Что это за разговор между нами? Разве нам больше нечего обсудить? Лично я думаю, нам придется подождать еще годик. Условности, знаешь ли. Тяжелая штука.
— Очень тяжелая, — согласилась я.
— Мы не будем закатывать шумного торжества. Все пройдет очень тихо. Впрочем, без одобрения леди Кэри нам, думаю, не обойтись.
— Меня как-то никогда особенно не интересовало мнение тетушки Имоджин. К тому же поводы получать в чем-нибудь ее одобрение до сих пор возникали не часто.
— Забавно. Думаю, жить мы будем весело. Нам с Ливией страшно повезло.
Я ответила на это улыбкой. Он продолжал говорить о том, что, по его мнению, ждало нас впереди. Повторил, что деревенская жизнь — это не для меня. Отметил, что в связи с этим возникает целый ряд вопросов, которые нужно будет решить. Во-первых, следует сделать кое-какие запросы, с тем чтобы уточнить рыночную стоимость больших поместий. Джереми полагал, что преподнесет мне тем самым большой и приятный сюрприз.
Я действительно была потрясена, но лишь улыбалась ему. А он продолжал. Стал рассказывать о лондонской жизни, о лондонском свете, которого мне так якобы не хватает здесь, в Ланкарроне.
— Дорогая Кэролайн, — говорил он, — тебя увезли, когда жизнь только-только обернулась к тебе интересной стороной. Вспомни хотя бы тот маскарад! Как было здорово! Ты едва познакомилась со всем этим, и тут же все закончилось. Мы изменим положение!
Я удивлялась самой себе. Молчала больше обычного, ибо боялась, что голос может меня выдать. Слушала его, наблюдала за ним. А он в ту минуту думал, наверное, что это любовь смягчила меня. Выглядел он действительно впечатляюще: перед приездом явно «почистил перышки».
По округе поползли слухи. Я подозревала, что у Гвенни в связи с этим появилось много забот.
Кое-что мне удалось подслушать от слуг. Стало ясно, что все только обо мне и говорят.
Как-то в Трессидор приехал Поль. Я находилась в оранжерее, в которую можно было пройти прямо из холла. Это была небольшая комната, напоминавшая своими размерами те, что были в нашем лондонском доме. Раковина с краном, несколько лавок, вазы.
Я только-только собрала несколько бледно-желтых нарциссов и положила их на лавку, как в комнату вошел Поль. Вид у него был мрачный.
— Что случилось? — спросила я.
— Это правда? — резко спросил он в ответ.
— О чем вы?
— Вы собираетесь выйти замуж за этого человека? Вы с ума сошли!
— Выйти замуж? — переспросила я.
— Он однажды уже предал вас. А сейчас вы устраиваете его только благодаря своему состоянию.
— Ах, вы об отце Ливии…
— Да, он отец Ливии, но это не мешает ему быть также охотником за богатыми невестами. Неужели вам это не понятно?
— Мне многое понятно. Одного лишь понять не могу: какое вам-то до всего этого дело?
— Не несите чепухи! Вы прекрасно знаете, что мне до этого есть дело. Я думал, что вы здравомыслящая женщина. Всегда уважал вас за ум, но теперь!..
— Не кричите,. — попросила я.
— Скажите, что это неправда.
— А если бы это была правда? Что бы вы сделали?
Он устремил на меня отчаянный взгляд.
— Кэролайн, ты не должна…
Я отвернулась от него, чувствуя, что не могу сдержать радости. Я не хотела, чтобы он заметил, насколько глубоко тронула меня его тревога.
Он приблизился ко мне сзади, обнял за плечи и развернул лицом к себе.
— Я пойду на все… на все, чтобы не допустить этого.
Я легонько коснулась рукой его волос.
— Ничего вы не можете сделать, — проговорила я.
— Я люблю тебя, — сказал он. — И не смирюсь с нынешним положением. Найду какой-нибудь способ. Мы уедем… — Уедем? Неужели вы уедете
из Лэндовера? Ведь, в сущности, из-за него все и заварилось.
— О, как бы мне хотелось повернуть время вспять! Глупое, конечно, желание. Как будто это возможно… Но в любом случае ты не должна, Кэролайн… не должна этого делать! Ты только вдумайся! Всегда была такой независимой, свободной… Не надо меняться, Кэролайн. Не уступай ему. Наверное, он внешне очень привлекателен, да? Красив… К тому же говорит только то, что женщинам хочется слышать… Но неужели ты не понимаешь, что ему нужно от тебя на самом деле? Конечно, теперь ты живешь с ребенком, любишь его, одержима мыслями о материнстве… Я понимаю, но, Кэролайн, прошу тебя, не делай этого! Я тебе просто не позволю.
— И что же вы сделаете, чтобы остановить меня?
Он притянул меня к себе и принялся осыпать жадными поцелуями шею, волосы, губы. Я хотела, чтобы эта минута продолжалась вечно. Я знала, что на всю жизнь запомню ее, запомню эту сцену, аромат бледно-желтых нарциссов и то отчаяние, с которым Поль признавался мне в своих чувствах… Значит, он готов… готов пойти на все, лишь бы мы были вместе.
Наконец я его оттолкнула и сказала:
— Так нельзя. В любую секунду нас может увидеть кто-то из слуг.
— Я устал, — пробормотал он. — Необходимо что-то предпринять. Не отпущу тебя. Мне надо что-то сделать. Я в отчаянии, Кэролайн. Никогда еще не уступал обстоятельствам, не уступлю и сейчас… когда грядет самый важный момент в моей жизни.
— А спасение Лэндовера для семьи в свое время разве не было самой важной задачей?
— Повторяю: важнее настоящей минуты у меня еще ничего не было в жизни.
— Ничего вы сделать не можете, Поль. Слишком поздно. Вы спасли дом. Я знаю, что вы при этом чувствовали. Это необходимо было сделать… Вот, как вы это тогда воспринимали. И теперь уже ничего не переделаешь.
— Выход должен быть. Я попрошу ее освободить меня.
— Она никогда не согласится на это. С какой стати? Ваш брак — часть сделки. Ей нравится быть хозяйкой Лэндовера, нравится сам дом и поместье. Она купила его. Оно принадлежит ей, и она никогда не откажется ни от дома, ни от…
— Выход должен быть, и я найду его.
— Поль, когда вы говорите таким голосом, мне становится страшно. В ваших глазах блеск одержимости.
— Я одержим… тобой.
— Вы просто ревнуете, ибо думаете, что я могу выбрать другого.
— Да, я ревную. И не буду стоять в сторонке и молчаливо наблюдать за этим. Эх, Кэролайн… В чем дело? Ребенок? Да, это тебя изменило. Тебе хочется, чтобы у малышки была нормальная полноценная семья… или, по крайней мере, видимость ее. Тебе хочется своих детей. Конечно, хочется. Теперь ты на все смотришь другими глазами. Я почувствовал произошедшую в тебе перемену, едва ты вернулась из Лондона.
— Неужели вы думали, что я останусь прежней? Я любила сестру. Мы редко виДелись, но в душе она всегда была со мной. Мы были очень близки. Уходя из жизни, она оставила мне самое дорогое, что у нее было… ребенка. И вы полагали, что это не изменит меня?
— Кэролайн, любовь моя… конечно, я все понимаю. Но ты собираешься заплатить за это слишком большую цену. Хочешь «сгладить углы», но ничего не сгладится. Брак по ошибке — это самая большая трагедия, которая только может случиться с человеком. А от мысли, что ты добровольно вступаешь в этот брак, не становится легче. Не ищи легкого пути выхода из ситуации, не уподобляйся мне… Учись на моих ошибках. Я видел вас троих вместе: тебя, его и ребенка. Картинка идиллическая, не спорю. Ты думаешь, что в этом спасение. Это не так, Кэролайн. Милая, я не смирюсь со своим положением. Я много думаю об этом… Собственно, обо всем остальном в жизни давно позабыл. Думаю день и ночь, день и ночь… Мы ведем себя глупо. Надо что-то делать. Моя любовь к тебе и… мне кажется, что и у тебя ко мне может быть глубокое чувство… Сколько еще можно не обращать на это внимания?
— Милый Поль, что же вы предлагаете?
— Если не можешь взять всего, что хочешь… бери, что дается.
— И что это означает? Тайные свидания? Где? На каком-нибудь не слишком удаленном постоялом дворе?.. Станем таиться от всех? Не думаю, что мы будем очень счастливы.
— Что вообще для нас счастье? Я хочу, чтобы ты была со мной в Лэндовере. Хочу, чтобы распахнулись двери нашей детской. Хочу прожить жизнь с тобой…
— Это невозможно, — ответила я. — Это все равно что пытаться снять луну с неба.
— Ничего подобного! Кому нужна луна? А мы с тобой могли бы что-нибудь придумать. Но вместо этого ты сама готовишь себе несчастье… Как я в свое время. Потому что это кажется легким выходом из положения.
Я услышала звук чьих-то шагов в холле и вскочила с лавки, громко сказав:
— Как это любезно с вашей стороны, что вы заглянули к нам.
Я вышла в холл. Одна из служанок как раз поднималась по лестнице. Я направилась к дверям. Поль последовал за мной.
— Вся округа полнится слухами, — прошептала я. — Полагаю, что слуги следят за каждым нашим шагом. И больше того: подслушивают у дверей. А слухи не признают чинов и званий и легко могут передаться от горничной к хозяйке.
Мы вышли во двор дома.
— Вы слишком горячи, Поль.
— Как ты можешь?..
— Надо же как-то жить дальше. Вам, кстати, тоже.
— Я не допущу этого.
— Мне надо идти, — сказала я ему. — Я обещала Ливии покатать ее по загону.
Он в отчаянии посмотрел на меня, но через мгновение в его лице появилось выражение твердой решимости.
У меня сладко защемило сердце. Я не могла не признаться себе в том, что получила большое удовольствие от его страстных признаний. Его ревность излилась бальзамом на мои раны, я упивалась его любовью ко мне.
В этом было что-то не то, конечно. От его слов и вида веяло какой-то опасностью, но я задумалась об этом только гораздо позже.
Наступил май. Джереми приезжал как никогда часто и каждый раз оставался дольше. Он проявлял небывалый интерес к делам поместья. Хорошо познакомился с ним. Мне было любопытно услышать его оценки возможной стоимости Трессидора.
— У тебя очень толковый управляющий, — сказал он как-то. — Я поболтал с ним сегодня о том о сем.
— В этой работе вся его жизнь. Он добросовестно относился к своим обязанностям при кузине Мэри и то же самое продолжает делать и сейчас.
— Еще я переговорил с одним человеком в Лондоне. Он явно заинтересовался.
На какую-то секунду страх холодом сковал мое тело.
— О чем ты с ним переговорил?..
— О продаже поместья, конечно.
— О продаже поместья?!
— Я же знаю, что ты не собираешься хоронить себя в этой деревне навечно. Поэтому и решил запустить, так сказать, пробный шар. Очень осторожно.
— А тебе не кажется, что ты поторопился с этим?
— Конечно, конечно, еще ничего не решено… Но подобные вещи всегда отнимают много времени, и я считаю, что нам с тобой уже пора определяться.
— Определяться! — переспросила я.
— Милая Кэролайн, я хочу снять с твоих плеч тяжкое бремя.
— Как ты снял его с плеч Оливии?
— Я сделал для нее все, что мог.
— У Оливии было большое состояние.
Он хмыкнул.
— Не такое большое на самом деле. К тому же дела не пошли…
— Как это?
— Мы не вовремя сунулись с ее деньгами на рынок. И все такое… Тебе не нужно забивать себе этим голову, Кэролайн.
— Я не хочу, чтобы здесь кто-нибудь узнал о том, что ты делал запросы о продаже поместья. Начнется паника. Здесь живет много людей… у них фермы, работа… вся жизнь.
— Конечно, конечно… Я же говорю: делаю все очень осторожно. Можешь мне поверить. Просто хочется все подготовить заранее. Я поговорил с леди Кэри. Она в восторге. Убеждена в том, что это блестящая мысль. И при всем том она очень рада за Ливию и больше не беспокоится за нее.
— Неужели она когда-нибудь вообще беспокоилась о ней?
— Во всяком случае ей понравилась моя идея. Но она считает, что все нужно устроить тихо, без лишнего шума.
И еще говорит, что тебе нужно переехать в Лондон. Она обо всем позаботится. Свадьба пройдет в очень узком кругу. И знаешь, я с ней согласен.
— Похоже, вы вдвоем уже все решили.
— Мы оба думали о тебе, Кэролайн.
Про себя я решила: «Он потерял чувство меры, стал слишком уверенным в себе. Кажется, пришло время».
Джереми сказал, что свадьбу следует сыграть первого июля.
— К тому времени пройдет уже год, — добавил он. — Так что к нам никто не сможет придраться. Почему бы тебе не приехать в июне… скажем, в середине месяца? У нас будет много дел.
— А Ливия?
— Она пока останется с няней Ломан и мисс Белл. Все будет нормально.
— Я в этом не сомневаюсь, — согласилась я.
На поезд он садился веселый, самодовольный…
Вернувшись домой, я села за письмо.
«Дорогой Джереми!
Как-то ты написал мне подобное же послание, в котором объяснил, почему мы не можем пожениться. И теперь я вижу свой долг, — извини, что не тяжкий, — в том, чтобы в свою очередь объяснить тебе, почему я не собираюсь (и никогда не собиралась) выходить за тебя замуж. Посуди сам, как я могу стать женой человека, который столь низкого мнения о моих умственных способностях, который всерьез полагал, что меня можно будет обмануть такой наивной лестью? Ты умеешь сильно любить, Джереми. Но только деньги. Поместье мое немалое, согласна. Оно принадлежит мне, я богата… возможно, даже богаче Оливии в те времена, когда ты еще не успел промотать большую часть ее состояния.
Ты нарушил данное мне обещание, как только узнал о том, что у меня тогда ничего не было за душой. Теперь же я, если можно так выразиться, плачу тебе той же монетой.
Теперь ты узнаешь, каково почувствовать себя отвергнутым и униженным.
Кэролайн Трессидор ».
Я тут же отправила письмо по адресу и со сладким замиранием сердца начала представлять себе, какое будет у него лицо, когда он его получит.
Прошло несколько дней. Джереми вновь приехал, что явилось для меня большим сюрпризом.
Он приехал рано вечером. Я уложила Ливию в постель, прочитала ей перед сном сказку и только вернулась к себе в комнату, как вдруг в дверь постучала одна из служанок.
— Мисс Трессидор! Мистер Брендон… — начала она.
Не дав ей договорить, он ворвался в комнату.
— Кэролайн! — вскричал он. Служанка закрыла дверь. Мне показалось, что она никуда не ушла и подслушивает.
— Так, — проговорила я. — Вот неожиданность. Ты не получал моего письма?
— Я не поверил своим глазам!
— Минутку, — проговорила я, подходя к двери и открывая ее. Служанка едва успела отскочить в сторону. — Ты мне больше не нужна, Джейн.
— Д-да, мисс Трессидор, — пролепетала та, вся покраснев, и тут же убежала.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
— Я не поверил своим глазам, — повторил он.
Я удивленно повела бровью.
— Мне казалось, что я выразилась в письме достаточно ясно.
—Ты хочешь сказать, что все это время притворялась? Играла со мной?
— Просто воплощала в жизнь один свой план.
— Но ты же давала понять…
— Нет, это ты давал понять. Это ты давал понять, что я полная идиотка и не вижу того, что было написано у тебя на лбу. Представляю, что ты обо мне думал! «Дура, какой еще свет не видел!» Но ты сам виноват, Джереми. Спектакль-то свой разыграл плохонько. Прежде у тебя гораздо лучше получалось. Прежде ты выглядел намного убедительнее. Конечно, тогда и ситуация была иная. Тогда тебе не требовалось ни в чем оправдываться.
— Ты… ты…
— Ну, договаривай, договаривай. Не бойся. Теперь тебе нечего терять. Ты все уже потерял. Но прежде, чем ты начнешь говорить, я хочу, чтобы ты знал: я тебя презираю.
— Ты… коварная ведьма!
Я рассмеялась.
— Сказано от сердца! Чем тебе ответить? Пожалуй, знаю. Ты охотник за богатыми придаными.
— Значит, это месть с твоей стороны… Ты мстишь мне за то, что я тогда отказался жениться на тебе.
— Пусть это будет тебе уроком. Когда выйдешь на охоту в следующий раз, постарайся получше замаскировать свои намерения. Тебе придется научиться осторожности. Между прочим не забывай о том, что еще совсем недавно у тебя умерла жена.
Джереми потрясенно смотрел на меня, словно не верил своим глазам и ушам. Еще так недавно он был настолько уверен в себе, что, казалось, помани пальчиком и я побегу за ним. Да, я преподнесла ему горький и тяжелый урок.
Мне было почти жаль его.
Несколько смягчив голос, я проговорила:
— Ну неужели ты действительно держал меня за последнюю дуру, Джереми? Неужели ты всерьез надеялся на то, что я продам поместье, доставшееся мне по наследству, для того, чтобы обеспечить тебя деньгами, которые нужны тебе для посещения игорных клубов и развлечений? Женщины, с которыми ты там встречаешься, наверное, считают тебя славным малым, верно?
— Что ты несешь?
— Мне известно больше, чем ты думаешь. Скажи, ты уже заменил кем-нибудь мисс Флору Карнеби, или она все еще является твоей королевой?
Он сначала сильно побледнел, но тут же залился краской.
— Ты что, шпионишь за мной?
— Ничего подобного. Просто небольшая утечка информации. Тайное всегда становится явным. Особенно забавно бывает, когда на свет божий выплывают именно такие факты. Оливия все знала. Этого я простить тебе не могу. Оливия была о тебе очень высокого мнения до тех пор, пока ты не сделал ее нищей, предаваясь вовсю своим слабостям: играя в карты и развлекая таких, как эта Флора Карнеби.
— Оливия…
— Да. Ты превратил в ад последние месяцы ее жизни. Ей было все известно. Она претерпела крушение всех иллюзий, поэтому-то и хотела, чтобы я забрала Ливию. Она просто боялась оставлять на тебя ребенка. Теперь тебе все ясно? Мне показалось, что пришла пора посмотреть правде в глаза.
— Ты просто хотела отомстить мне за то, что я тогда не женился на тебе.
— Верно! Но лишь отчасти. Я отомстила тебе не только за это. А теперь возвращайся к своим друзьям… а возможно, и кредиторам… и скажи им, что свадьба отменяется. Девушка с самого начала знала все об истинных намерениях своего предполагаемого жениха и поэтому ясно и четко дала ему от ворот поворот.
— Ты просто мегера.
— Кем лучше быть: мегерой или коварной ведьмой? Да, я мегера и упиваюсь твоим жалким состоянием. Представляю, с какой физиономией ты будешь сообщать своим дружкам и тетушке Имоджин, что никакой свадьбы не будет. То-то я посмеюсь! Я не сомневаюсь, что ты все сумеешь представить не так позорно, как это есть на самом деле. Ты, наверное, скажешь, что вовремя спохватился и понял, что неприлично жениться на родной сестре покойной жены. Но мне все равно, как ты будешь перед ними выкручиваться. Главное состоит в том, что этого поместья ты никогда не получишь.
— Не забывай о том, что у тебя моя дочь.
— Остается только сожалеть о том, что у бедняжки оказался такой папаша.
— Я заберу ее у тебя.
На мгновение мне стало страшно. Насколько серьезна эта угроза? Ведь он в конце концов действительно ее отец.
«Лучший способ защиты — нападение», — решила я, как и всегда в минуты страха.
— Если ты только попытаешься сделать это, я возбужу расследование твоих финансовых дел. Вскрою во всех подробностях суть твоих отношений с Флорой Карнеби и с другими. Я подниму такой громкий скандал, что ты не возрадуешься! Тебе никто не доверит дочь. Это будет конец всему, Джереми Брендон. Деньги, которые потребуются на осуществление моей угрозы, у меня есть. И я пущу их в ход, не сомневайся. Дай только повод.
Он весь побелел лицом. Заметив, как дрожь пробежала по его телу, я поняла, что мне удалось крепко напугать его.
— Я дам тебе один совет, хоть ты этого и не заслуживаешь, — продолжала я. Уезжай… и, не дай Бог, если я о тебе еще хоть раз услышу. Меня не интересует, сколько еще осталось денег, которые принадлежали Оливии. Вообще мне следовало бы спасти их, насколько это еще возможно, ибо ты можешь потерять все в одну минуту за игорным столом. Но кто знает, тебе может и повезти. Так или иначе, удастся ли тебе устоять на ногах или ты обанкротишься, меня это не волнует. Я прошу только об одном: чтобы ты уехал отсюда и больше никогда здесь не появлялся.
Он стоял на месте и продолжал смотреть на меня…Растерянный… Уничтоженный.
Впервые он предстал передо мной таким, лишенным своей обычной бравады и лоска. Я представила себе его первое появление на лондонской сцене.Младший сын своих родителей с почти пустым кошельком, но завидной внешностью, бесспорным обаянием и развитым честолюбием. Тогда он о многом грезил.
Теперь он унижен и выглядит побитой собакой. И это сделала я.
На мгновение мной овладело что-то вроде угрызения совести, но я тут же отогнала от себя это чувство.
Пришла минута моего триумфа, и я намерена была получить от нее все.
Он уехал.
Заночевал, должно быть, на постоялом дворе, а в Лондон вернулся наутро.
Слухи распространились по округе с быстротой молнии. И откуда только сплетники обо всем узнают? Сколько им удалось подсмотреть и подслушать, сколько они домыслили и о чем догадались сами?