Холт Виктория. Наследство Лэндоверов

   Потом мы ехали по городу, мимо сравнительно нового здания парламента, построенного мистером Барри и выглядевшего так величественно рядом с рекой.
   Благодаря искусству архитектора, оно казалось столь же древним, как и сам великий Тауэр.
   Мне всегда трудно было решить, где лучше: в Лондоне или в деревне. Сельской местности был присущ какой-то особый уют и порядок; там царили мир и безмятежность, недостающие городу. Конечно, отец редко бывал в деревне, и приходится признать, что, когда он там появлялся, мира и безмятежности как не бывало. Приезжали гости, развлечения следовали одно за другим, и нам с Оливией не следовало путаться под ногами. Так что, возможно, все дело было в том, где находился отец.
   Независимо от этого, возвращаясь в город, я всегда испытывала волнение, а уезжая в деревню, радовалась.
   Однако возвращение, о котором я пишу сейчас, было совсем особым: не успели мы добраться до города, как заметили охватившее его возбуждение, которое мисс Белл охарактеризовала, как «юбилейную лихорадку».
   Шумная толпа заполняла улицы. Я с восторгом наблюдала за уличными торговцами: раньше они редко проникали в нашу часть Лондона, а теперь свободно там расхаживали. Прямо на мостовой сидел мастер, чинивший плетеные стулья; разносчик мяса для кошек толкал перед собой ручную тележку с отвратительной на вид кониной; лудильщик громко предлагал свои услуги; тут же чинили зонтики, а девушка в большой бумажной шляпе держала в руках корзинку, полную искусственных цветов — в летние месяцы, когда камины не топились, этими цветами было принято украшать очаг… Уличные музыканты исполняли популярные мелодии мюзик-холлов. Но больше всего было продавцов юбилейных сувениров: кружек, шляп, украшений с надписью: «Боже, благослови королеву» или «Пятьдесят славных лет».
   Зрелище было воодушевляющее, и я радовалась тому, что мы уехали из деревни и могли все это увидеть.
   Возбуждение царило и у нас дома. Мисс Белл все повторяла, какое счастье быть подданным такой королевы. Мы должны, говорила она, запомнить этот великий юбилей на всю жизнь.
   Рози Ранделл показала нам свое новое платье, сшитое специально по случаю торжеств. Оно было из белой кисеи с мелкими лиловыми цветочками. В тон платья была и бледно-лиловая соломенная шляпка.
   — Ожидается такое веселье, — сказала она, — что дым будет стоять коромыслом. Думаю, Рози Ранделл повеселится не меньше, чем наша милостивая государыня, а пожалуй, и больше.
   Мама, как мне показалось, изменилась с того памятного дня, когда капитан Кармайкл подарил мне медальон. Она была очень рада, по ее словам, снова нас видеть. Обняв нас, она сообщила, что мы вместе с ней посмотрим на юбилейное шествие. Разве не восхитительно?
   Мы согласились, что это так.
   — Значит, мы увидим королеву? — спросила Оливия.
   — Ну, конечно, дорогая. Какое это было бы празднование без нее?
   Мы заразились общим возбуждением.
   — Ваш отец, — сказала мисс Белл, — примет в этот день определенное участие в руководстве празднествами. Он будет при дворе, конечно.
   — Он поедет вместе с королевой?! — воскликнула Оливия.
   Я расхохоталась.
   — Даже он недостаточно для этого значительная фигура, — насмешливо ответила я.
   Когда мы утром занимались с мисс Белл, в классную вошли наши родитеди. Это было так неожиданно, что все мы потеряли дар речи, даже мисс Белл. Она встала, слегка покраснела и пробормотала:
   — Доброе утро, сэр. Доброе утро, сударыня.
   Мы с Оливией тоже встали и стояли неподвижно, как статуи, пытаясь понять, что может означать это посещение.
   У отца был немного недоуменный вид, будто он спрашивал себя, как мог человек с его достоинствами произвести на свет таких ничтожных отпрысков. Мой корсаж был испачкан чернилами. Когда я писала сочинение, то всегда так увлекалась, что забывала следить за своей опрятностью. Я откинула голову назад. На моем лице появилось, вероятно, то вызывающее выражение, которое, по словам мисс Белл, было мне свойственно, если я опасалась критики. Я посмотрела на Оливию. Она побледнела и явно нервничала.
   Я рассердилась. Никто не имеет права так действовать на окружающих. Не позволю отцу запугивать себя, вот и все.
   — Вы что, онемели? — произнес он.
   — Доброе утро, папа, — ответили мы хором, — доброе утро, мама.
   Мама засмеялась.
   — Я возьму их с собой, чтобы смотреть на шествие. — Он кивнул. По-видимому, это означало одобрение. Мама продолжала:
   — Нас пригласили в два места: к Клэр Понсонби и к Делии Сэнсон. Шествие пройдет мимо их окон, и все будет прекрасно видно.
   — Да, в самом деле.
   Отец посмотрел на мисс Белл. Как и я, она старалась не проявлять нервозности в его присутствии. В конце концов ведь она была дочерью викария; такие семьи считались очень респектабельными, и принадлежащим к ним девушкам всегда оказывали предпочтение в роли гувернанток и воспитательниц. Кроме того, она не была лишена мужества и не позволила бы себя унизить при ученицах.
   — Скажите, мисс Белл, какого вы мнения о своих воспитанницах?
   — Они делают значительные успехи, — ответила наша гувернантка.
   Мама снова засмеялась.
   — Мисс Белл говорила мне, что обе девочки способные… каждая по-своему.
   — Гм. — Он испытующе посмотрел на мисс Белл, а я подумала, что в его присутствии так и надо себя держать — не выказывать страха. Большинство окружающих его людей не придерживалось этого правила, и тогда он становился особенно величественным. Смелость мисс Белл восхитила меня.
   — Надеюсь, вы поблагодарили Бога за то, что он сохранил нашу королеву? — спросил отец, глядя на Оливию.
   — О да, папа, — горячо ответила я.
   — Мы все должны быть благодарны Богу, пославшему нам такую королеву.
   А, подумала я. То, что она женщина, не помешало ей стать монархиней. Никто не отнял у нее из-за этого корону, так что и кузина Мэри имеет все права на поместье Трессидор. Подобные мысли приходили мне иногда в голову.
   — Мы счастливы, папа, — сказала я, — что нами правит эта великая женщина (слово женщина я выделила).
   Он свирепо посмотрел на Оливию, казавшуюся очень испуганной.
   — А ты, Оливия? Что ты об этом думаешь?
   — Ну, конечно… да… да… папа, — заикаясь, произнесла Оливия.
   — Все мы очень благодарны, — вставила мама, — и собираемся чудесно провести время у Понсонби или у Сэнсонов… Будем приветствовать ее величество, пока не охрипнем, правда, милые мои?
   — А мне кажется, — заметил отец, — лучше бы вы наблюдали в почтительном молчании…
   — Конечно, Роберт, мы так и сделаем, — заверила его мама.
   Подойдя к нему, она взяла его под руку. Подобная отвага поразила меня, но отец, казалось, ничего не имел против, а был, скорее, доволен.
   — Пойдем, — сказала мама. Она, несомненно, видела, с каким нетерпением ждем мы окончания визита, и под конец сама стала им тяготиться. — Девочки будут вести себя как следует, и мы сможем ими гордиться, правда, милые?
   — О да, мама.
   Она улыбнулась отцу. Уголки его губ приподнялись, как будто он не мог удержаться от ответной улыбки, хотя и старался.
   Когда дверь затворилась за ними, мы все вздохнули с облегчением.
   — Зачем он приходил? — как обычно, не подумав, спросила я.
   — Ваш отец считает, что должен время от времени справляться о ходе ваших занятий, — объяснила мисс Белл. — Это родительская обязанность, а ваш отец всегда выполняет свои обязанности.
   — Я рада, что мама была с ним. Благодаря этому, должно быть, он был менее суров.
   Мисс Белл промолчала, потом открыла учебник.
   — Посмотрим, чем сейчас занят Вильгельм Завоеватель. Когда мы расстались с ним, он, как вы помните, разрабатывал планы захвата наших островов.
   Читая, я думала о родителях. Я многого в них не понимала. Почему мама, любившая смеяться, вышла за отца, всегда такого серьезного? Как ей удалось, просто взяв его под руку, заставить его выглядеть совсем другим? Зачем она пришла в классную и повторила, что мы будем смотреть на шествие из окон Понсонби или Сэнсонов, хотя мы уже знали об этом?
   Секреты! У взрослых их полным-полно. Хотелось бы знать, что они думают в действительности. Ведь когда они говорят одно, то часто имеют в виду совсем другое.
   Я чувствовала, как медальон прикасается к моей коже.
   Ну что ж, и у меня есть секрет.
   По мере приближения великого дня возбуждение все увеличивалось. Ни о чем другом, казалось, люди не говорили. Накануне у нас должен был состояться большой званый обед, а это добавляло к «юбилейной лихорадке» особое оживление, сопровождающее, как правило, такие события.
   Мисс Белл повела нас на утреннюю прогулку. Улицы, окружающие сквер, обычно такие спокойные, уже наполнялись торговцами, предлагавшими юбилейные сувениры.
   — Купите кружечку для молодых леди, — уговаривали они мисс Белл. — Окажите уважение нашей милостивой государыне.
   Мисс Белл поторопила нас, сказав, что мы пойдем в Гайд-парк.
   Мы прогуливались вдоль озера Серпентин, а она рассказывала нам о выставке, организованной под эгидой принца-консорта, горячо оплакиваемого супруга нашей дорогой королевы. Обо всем этом мы уже слышали, и мне гораздо интереснее было рассматривать плававших в озере уток. У нас не было с собой никакой еды, чтобы покормить их. Обычно наша кухарка миссис Террас снабжала нас черствым хлебом, но в это утро она была слишком занята приготовлением званого обеда, чтобы уделить нам внимание.
   Мы присели недалеко от воды, и мисс Белл, всегда стремящаяся обогатить наш ум, заговорила о том, как пятьдесят славных лет назад королева взошла на престол. Мы уже много раз слышали этот рассказ. Наша дорогая королева встала с постели, набросила на себя халатик, ее белокурые волосы рассыпались по плечам. И вот к ней вошли придворные и торжественно объявили, что она стала королевой.
   Запомните, что сказала тогда наша дорогая королева, такая молодая и уже такая мудрая… Она сказала: «Я буду хорошей». Вот так! Кто бы мог поверить, что совсем молодая девушка может проявить такую мудрость? А ведь она была только чуть старше, чем вы теперь, Оливия. Подумать только! Никто другой не был бы способен дать такое обещание!
   — Оливия была бы на это способна, — заявила я. — Она всегда стремится быть хорошей.
   Мне тогда пришло в голову, что хорошие люди не обязательно самые умные, и я не смогла удержаться, чтобы не подчеркнуть, что два эти качества не всегда идут рука об руку.
   С некоторым раздражением мисс Белл напомнила:
   — Вы должны научиться, Кэролайн, принимать не рассуждая выводы старших, умудренных опытом людей.
   — Но если ни о чем не рассуждать, как можно найти новые ответы на то, что нас интересует?
   — А зачем искать новые ответы, когда существуют старые?
   — Потому что возможны и другие, — настаивала я.
   — Мне кажется, нам пора возвращаться, — дипломатично предположила мисс Белл.
   Как часто, подумала я, наши разговоры вот так неожиданно обрываются.
   Но меня это не волновало. Мои мысли были заняты завтрашним днем.
   Из окна нашей спальни мы видели кареты подъезжавших гостей. В этот торжественный вечер сквер перед домом был полон экипажей — должно быть, не мы одни давали званый обед.
   Было около восьми часов. Предполагалось, что мы уже в постели, чтобы хорошенько выспаться и рано утром, до того как на улицах перекроют движение, выехать из дому. Нам не сказали, чье приглашение решено было принять: Понсонби или Сэнсонов. Поскольку мама брала нас с собой, мисс Белл решила поискать вместе с Эвертон удобное место для наблюдения за шествием. У каждого из слуг были свои планы. Рози предпочла ни с кем не объединяться.
   — Вы пойдете совсем одна? — спросила я у нее. Рози с усмешкой взглянула на меня.
   — Не задавайте праздных вопросов, тогда не услышите лживых ответов, — сказала она.
   У отца в этот день были, вероятно, свои обязанности, не знаю, какие именно. Для меня было важно одно: чтобы его не было с нами. Он бы непременно все омрачил…
   Посмотрев на прибытие экипажей, мы с Оливией устроились в нашем уголке у перил и стали наблюдать, как гости поднимаются по лестнице.
   Мама блистала в вечернем платье, отделанном розовым бисером и жемчугом. На голове у нее была узкая бриллиантовая диадема. Выглядела она изумительно. Папа стоял рядом с ней. В черном костюме и гофрированной сорочке, он казался очень величественным.
   До нас доносились их голоса и отдельные замечания гостей.
   — Как любезно, что вы приехали.
   — Так приятно вас видеть.
   — Что за чудесная прелюдия к великому дню. — И так далее в том же духе.
   Потом мое сердце затрепетало от удовольствия: к моим родителям приближался капитан Кармайкл.
   Значит, он вернулся в Лондон, как и обещал. Он казался таким красивым, хотя и не был в мундире. Такой же высокий, как отец, он производил не менее сильное впечатление, но совсем в другом роде: в то время как отец распространял напряжение и мрачность, капитан Кармайкл излучал веселье.
   Он отошел, а родители приветствовали следующего гостя.
   Я не знала, как быть; мне очень хотелось надеть медальон именно сейчас, но я не смела, потому что в моем ночном костюме он был бы заметен. В настоящий момент он лежал у меня под подушкой в полной безопасности.
   Когда все гости поднялись, я продолжала оставаться на своем наблюдательном пункте.
   — Вернусь в постель, — сказала Оливия.
   Я кивнула, и она тихо ушла, а я все сидела, надеясь, что капитан Кармайкл еще выйдет и я хоть на минутку снова увижу его.
   Я прислушивалась к гулу разговоров. Скоро все спустятся в столовую на первом этаже.
   На лестничной площадке появилась мама в сопровождении капитана Кармайкла. Они о чем-то тихо разговаривали, а скоро к ним присоединилась еще одна пара. Они немного постояли вместе, беседуя. Речь, разумеется, шла о юбилее.
   Мне слышны были обрывки фраз:
   — Говорят, она отказалась надеть корону.
   — Да, она будет в шляпке.
   — В шляпке! Подумать только!
   — Тс-с! Оскорбление королевского достоинства!
   — Но ведь это правда. Галифакс^[2] сказал ей, что народ за свои деньги хочет видеть золото, а Розбери говорит, что империей следует управлять при помощи скипетра, а не шляпки.
   — Это снизит королевский уровень празднования.
   — Друг мой, там, где появляется она, все поднимается до королевского уровня.
   После этого до самого верха отчетливо донесся голос капитана Кармайкла:
   — Верно, надеюсь, что она настояла на изменении постановлений, введенных принцем-консортом относительно разведенных женщин?
   — Да. Просто невероятно, правда? Она хочет, чтобы эти бедняжки, невинные жертвы развода, допускались к участию в празднествах.
   Несколькими секундами раньше на площадку вышел отец.
   — Но ведь это разумно, — говорил капитан. — Почему их следует карать за то, в чем они не виноваты?
   — Безнравственность должна всегда караться, — провозгласил отец.
   — Дорогой Трессидор, — возразил капитан, — невиновная сторона не должна страдать. Почему бы, в таком случае, ее называли невиновной?
   — Принц-консорт был прав, — настаивал отец. — Он исключил всех, замешанных в этих отвратительных процессах, и я рад, что Солсбери решительно воспротивился приглашению разведенных иностранцев.
   — Но нельзя же забывать о человечности! — продолжал капитан.
   Отец произнес холодным тоном:
   — Это вопрос принципа.
   — Пойдемте лучше обедать, — вставила мама. — Почему мы стоим здесь?
   Она явно хотела поменять тему разговора. Когда они начали спускаться, кто-то обратился к ней:
   — Мне говорили, что завтра вы будете у Понсонби.
   — Нас любезно пригласили и Сэнсоны. Мои девочки полны ожидания.
   Голоса затихли.
   Я посидела на лестнице еще некоторое время, размышляя; мне показалось, что отец и капитан Кармайкл недолюбливают друг друга.
   Потом я проскользнула в постель, нащупала свой медальон под подушкой и скоро заснула.
   На следующее утро мы рано встали, и мисс Белл уделила большое внимание нашему туалету. Она долго изучала наш скромный гардероб, прикидывая, какие платья лучше всего подойдут к маминому наряду, и остановилась, наконец, на темно-зеленом для меня и цвета фрез для Оливии. Фасон у обоих был одинаковый: юбка с воланами, закрытый корсаж и рукава до локтя. Мы надели белые чулки и черные башмаки, в руках держали белые перчатки, а на голове у нас были соломенные шляпы с лентами в тон наших платьев.
   Мы казались себе очень нарядными, но когда увидели маму, то поняли, какими незначительными мы должны были выглядеть рядом с ее великолепием. В изысканном туалете розового цвета, который так шел к ней, она полностью соответствовала газетным описаниям «красавицы миссис Трессидор». Широкая юбка была задрапирована вокруг ее изящной талии, замечательной даже в век, отличавшийся тонкими талиями. Плотно прилегающий корсаж подчеркивал ее очаровательную фигуру, а шею обвивала кремовая косынка, гармонировавшая с кружевными манжетами. Розовая с кремовой отделкой шляпка задорно сидела на ее роскошных волосах; пышное страусовое перо кремового цвета спускалось с полей шляпки почти до глаз, будто желая привлечь внимание к их блеску. Она выглядела молодой, оживленной. Предвкушая ожидавшее нас удовольствие, мы тоже были как в лихорадке.
   Экипаж уже ждал нас. Мама села между нами, и мы наконец отправились.
   Некоторое время лошади бежали легкой рысью. Потом мама неожиданно обратилась к кучеру:
   — Поезжайте к площади Ватерлоо, Блейн.
   Блейн удивленно обернулся, как будто не был уверен, что правильно расслышал.
   — Но, сударыня… — начал он.
   Она мягко улыбнулась.
   — Я передумала. Площадь Ватерлоо.
   — Очень хорошо, сударыня, — сказал Блейн.
   — Мама, — воскликнула я, — так мы не едем к леди Понсонби?
   — Нет, милочка. Мы поедем в другое место.
   — Но все говорили…
   — Планы могут измениться. Думаю, что там вам больше понравится.
   В ее глазах появился озорной блеск. И тут меня осенило. Я уже видела этот блеск и помнила, в чьем присутствии ее глаза так загорались.
   — Мама, — задумчиво произнесла я, — мы увидим сегодня капитана Кармайкла?
   Ее щеки зарделись, и она стала еще краше.
   — Почему это пришло тебе в голову?
   — Просто мне показалось… Так как…
   — Что так как?
   — Он живет на площади Ватерлоо?
   — Совсем рядом…
   — Значит, это правда…
   — Оттуда лучше будет видно.
   Я откинулась назад. Радость этого дня не имела предела.
   Капитан Кармайкл приветствовал нас на крыльце дома. Он нас ожидал — это было очевидно. Мне показалось странным, что, выезжая, мы направлялись к Понсонби, тогда как мама с капитаном явно договорились обо всем накануне вечером.
   Однако я была слишком возбуждена, чтобы долго размышлять об этом. Мы были здесь — все остальное не имело значения.
   Комнаты в квартире капитана Кармайкла были невелики по сравнению с нашими, но царивший там легкий беспорядок сразу показался мне очень привлекательным.
   — Добро пожаловать! — воскликнул он. — Приветствую вас, прекрасные дамы!
   Мне понравилось, что он назвал нас прекрасными дамами, но это заметно смутило скромную Оливию, уверенную, что такое описание к ней не подходит.
   — Вы приехали как раз вовремя, — продолжал капитан Кармайкл.
   — Это было необходимо, чтобы добраться, — заметила мама. — Движение на этих улицах скоро будет перекрыто.
   — Шествие пройдет здесь по дороге к аббатству, — сказал он, — но вы не сможете уехать до его возвращения, что меня безгранично радует, так как это позволит мне дольше оставаться в самом чудесном обществе, какое мне известно. А теперь позвольте мне показать прелестным дамам, где они будут сидеть. Девочкам, я думаю, интересно будет увидеть, что сейчас происходит на улице.
   Он подвел нас к креслам перед окном, откуда была хорошо видна площадь Ватерлоо.
   — Дорога пройдет от дворца через Конститьюшен Хилл, Пиккадилли, площадь Ватерлоо и Парламентскую, так что вы все увидите. А сейчас, надеюсь, вы не откажетесь слегка подкрепиться. Для молодых леди у меня есть очень вкусный лимонад, а к нему мелкое печенье, которым заслуженно славится мой повар мистер Фортнум.
   Мама усмехнулась и сказала:
   — А вы не ошибаетесь? Печенье, по-моему, приготовил мистер Мейсон.
   — Фортнум или Мейсон — не все ли равно?
   Я ужасно смеялась, потому что знала, кто такие Фортнум и Мейсон. Им принадлежала кондитерская на Пиккадилли, и капитан Кармайкл хотел сказать, что печенье он купил у них.
   — Пойду помогу вам принести лимонад, — предложила мама.
   Это меня удивило. Ей никогда и в голову не приходило самой сделать что бы то ни было. Дома она звонила слуге, если нужно было переложить подушку с дивана на кресло.
   Они вышли вместе. Мне показалось, что Оливия встревожена.
   — Как мне здесь нравится! — сказала я.
   — Почему мы приехали сюда? Ведь мы собирались к Понсонби. А что он имел в виду, говоря о своих поварах? Ведь Фортнум и Мейсон — название кондитерской.
   — Ах, Оливия, не надо так серьезно ко всему относиться, — попросила я. — Нам будет очень весело, вот увидишь.
   Прошло немало времени, пока мама и капитан Кармайкл вернулись с лимонадом. Я заметила, что мама сняла шляпу. Она раскраснелась, но, видимо, чувствовала себя очень непринужденно. Лимонад она наливала с подчеркнутым старанием.
   — Завтрак будет подан позже, — предупредил капитан Кармайкл.
   Я до сих пор помню каждое мгновение того дня. В воздухе ощущалось какое-то волшебство и еще чувство ожидания чего-то. Так бывает в театре перед поднятием занавеса, когда еще неясно, что увидишь на сцене. Но, может быть, эти мысли посетили меня позже, в свете всего происшедшего в тот день? Обычно, вспоминая через некоторое время значительные события в своей жизни, нам начинает казаться, что в них таились какие-то предзнаменования… Тогда, впрочем, никаких предзнаменований я не заметила, просто я была очень возбуждена, как будто должно было случиться что-то важное.
   Наконец великий миг наступил: шествие приближалось. Послышались торжественные звуки марша Генделя. Он мне очень понравился, и я подумала, что ничего более подходящего невозможно было выбрать. И вот мы увидели ее — скромную маленькую фигурку, на голове у которой, действительно, красовалась шляпка. Правда, шляпка эта была далеко не обычная, а вся в кружевах и бриллиантах. Приветствия стали оглушительными. Королева сидела в карете и время от времени поднимала руку в знак того, что слышит их. Мне показалось, что она выражает свою признательность за такую глубокую преданность недостаточно сильно, но зрелище было замечательное. Впереди кареты ехали принцы ее дома: сыновья, зятья и внуки. Я посчитала — их было тридцать два. Самым величественным среди них был зять королевы, кронпринц Фридрих прусский, в белом с серебром мундире, с германским орлом на шлеме.
   Процессия казалась бесконечной. Мое воображение поразили индийские принцы в сверкающих драгоценностями одеждах. Из Европы прибыли короли: саксонский, бельгийский и датский. Греция, Португалия, Швеция и Австрия прислали, по примеру Пруссии, своих кронпринцев.
   Весь мир, должно быть, решил в тот день почтить старую маленькую леди в кружевной с бриллиантами шляпке, уже пятьдесят лет правившую страной.
   Поразительное зрелище! Я долго не могла прийти в себя после того, как шествие удалилось. Музыка продолжала звенеть у меня в ушах, и мне казалось, что я все еще вижу лошадей в великолепных чепраках и всадников в блестящих костюмах. Тем временем мама снова куда-то исчезла с капитаном, пробормотав несколько слов о завтраке.
   Капитан вкатил в комнату столик на колесах. На нем стояло блюдо с холодными цыплятами, хлеб с хрустящей корочкой и масло.
   Он придвинул к окну небольшой стол и ловко покрыл его кружевной скатертью. Места там было только для четверых.
   Какой это был завтрак! Позже я вспоминала о нем, как о конце определенной эпохи в нашей жизни, эпохи невинности. Мы как будто вкусили от древа познания добра и зла.
   Капитан открыл стоявшую в ведерке со льдом бутылку и принес четыре бокала.
   — Вы думаете, им можно? — неуверенно спросила мама.
   — Я налью им не больше наперстка.
   Наперсток оказался половиной бокала. Я пила маленькими глотками шипучую жидкость и испытывала экстаз, какое-то неизведанное счастье. Весь мир казался мне необыкновенным. Я рассматривала происходящее, как начало нового существования, в котором мы с Оливией станем лучшими мамиными друзьями и будем сопровождать ее во время таких визитов, как сегодня, придуманных капитаном и ею для нашего развлечения.
   Народ запрудил улицы. Шествие закончилось, и движение возобновилось.
   — На обратном пути кортеж проедет от аббатства до дворца через Уайтхолл и парк Сент-Джеймс, — сказал капитан, — так что остальной день в нашем распоряжении.
   — Мы не должны слишком задерживаться, — заметила мама.
   — Дорогая моя, по улицам сейчас проехать невозможно, и это продлится еще некоторое время. В нашей крепости мы в полной безопасности.