Ильин Андрей. Ловушка для героев

   Желающие нашлись. И шагнули из строя.
   — Боевая задача ясна?
   — Так точно! Ясна!
   — Надеюсь, понимаете, что обратного хода не будет? И вообще ничего не будет.
   — Так точно! Понимаем!
   — Ну тогда смотрите… Тогда на вас вся надежда… Тогда будем ждать, как вы управитесь… Капитан Кудряшов.
   — Я!
   — Значит, так, «замок», отдели им по одной обойме от боезапаса каждого бойца и еще подкинь гранат. Десятка два. Нам они все равно не помогут, если они лопухнутся…
   — Отделить по одной обойме…
   Бойцы вытащили из подсумков автоматные рожки. Передали их по рукам. Капитаны рассовали их по подсумкам и карманам.
   — Ну, ни пуха…
   — Разрешите идти, товарищ майор?
   — Идите. И если можете — возвращайтесь.
   — Постараемся…
   Бойцы дозора отошли на несколько шагов и пропали, как сгинули в густой листве. Но прежде чем пропасть, еще раз оглянулись и взмахнули рукой.
   Вот и все прощание…
   — Всем быть готовыми. Всем — ждать. Ждать трудно. Особенно когда не знаешь, сколько ждать. И если не ждешь ничего хорошего… Минута. Вторая… Десятая… Пятнадцатая…
   — Где они сейчас могут быть?
   — Метрах в семистах. А может быть, уже и дальше…
   Дозор был ближе. Много ближе. Всего-то в полукилометре. Дозор наблюдал копошащихся за деревьями вьетнамцев, разбив наблюдаемое пространство на сектора.
   — Видишь?
   — Вижу.
   — Сколько?
   — Бойцов десять-двенадцать.
   — У меня десять-двенадцать. Итого — больше двух десятков. По дюжине на брата.
   — Не мало.
   — Сколько есть…
   — Ну что, с ходу?
   — Давай с ходу… Один хрен…
   — Тогда — на счет «три»!..
   Дозор вступил в бой, разом забросав прочесывающего местность противника гранатами и осыпав его строй градом выпущенных из автоматов десятков пуль. Дозор стрелял не для того, чтобы попасть, не для того, чтобы нанести врагу урон в живой силе, — для достижения максимально возможного шумового эффекта. Чем больше шума, чем интенсивней стрельба — тем выше вероятность, что противник поверит в реальность прорыва. Не настоящего — ложного прорыва, который должен был отвлечь на себя основные силы противника. Должен был облегчить задачу, расчистить путь бойцам того, настоящего прорыва…
   — Ну что, шагнули?
   — Шагнули!
   Два бойца, составлявшие дозор, одновременно вскочили на ноги, одновременно бросили еще несколько гранат и, стреляя на ходу из автоматов, побежали, часто приседая, неожиданно и резко меняя направление движения, прыгая из стороны в сторону, падая, откатываясь вбок и снова, но уже в другом месте, вскакивая на ноги.
   Побежали не для того, чтобы куда-то прибежать. А для того, чтобы выгадать несколько лишних минут. Несколько лишних минут жизни. Назначенной исключительно для того, чтобы, прыгая, падая, откатываясь и поднимаясь, пробежать еще несколько десятков метров.
   — Слева автоматчик!
   — Вижу!
   — Справа…
   Еще по гранате в подозрительно шевельнувшиеся в стороне кусты. И еще по одной вперед, расчищая дорогу. И еще по одной… Не экономя, не думая о завтрашнем дне. Которого все равно не будет…
   — Прямо двое!
   — Слева!
   — Справа!
   — Прямо…
   Главное, чтобы стрельба и взрывы не утихали. И чтобы они смещались в сторону, определяя направление движения прорывающейся группы.
   Еще две гранаты. И длинные автоматные очереди вдогонку. И несколько неприцельных выстрелов из пистолета…
   — Сколько они воюют? — спросил командир.
   — Уже одиннадцать минут.
   Одиннадцать минут для подобного боя было много. Очень много.
   — Продержаться бы им еще минуты три-четыре…
   Одна.
   Две.
   Три…
   Новая серия взрывов. И длинная пауза. Неужели все?
   Длинные очереди. Но уже только одного автомата. И уже не смещающиеся.
   — Приготовиться к бою. Пленных — в голову наступающего отряда.
   Чтобы если и принимать выстрелы, то вначале не в свои, а в их тела. Чтобы прикрыться ими как живой броней от летящих навстречу пуль и осколков. И чтобы пробить ими бреши в возможных минных полях.
   — Если что, если они станут разбегаться — клади их на месте. Без всякой жалости!
   — Есть, командир!
   Ну что ж, на войне как на войне! И даже без войны — как на войне!
   Еще одна длинная очередь. Еще одна. И одиночные, один за другим, выстрелы. Как точки в азбуке Морзе.
   Точка — пауза.
   Точка — пауза.
   Точка…
   Сигнал!
   Значит, еще живы. По крайней мере один жив!
   Значит, еще несколько мгновений продержится!
   — Всем вперед!
   Первыми — подталкиваемые в спину недобрыми взглядами и дулами автоматов — американцы. Недобрыми — потому что добрыми, когда в эти спины придется того и гляди стрелять, невозможно. Потому что иначе курок не нажмешь.
   Следом — группа прорыва. Те, которым придется гасить огневые точки врага. Своими телами, после тел американцев, гасить…
   За ними — командир и «носильщик». И самое главное — «груз».
   Последними — арьергард, прикрывающий тылы.
   — Пошли?
   — Пошли!
   Пригибаясь и прикрываясь стволами встретившихся деревьев, отряд двинулся вперед. Все быстрее и быстрее…
   — Чисто?
   — Чисто! На удивление чисто! Две тысячи пятьсот метров вперед.
   — К повороту на азимут сто десять.
   — Есть к повороту на азимут сто десять! Поворот. И снова — «ходу»! Как можно быстрее и как можно дальше от места боя. От места, где в неравной схватке в полном составе пал прикрывающий ложный плацдарм дозор.
   — Сбоку двадцать — противник!
   Залечь, замереть, переждать проход спешащего к месту отвлекающего прорыва небольшого отряда вооруженных вьетнамцев. Выждать еще пару минут. Оглядеться, подняться и продолжить прежний путь.
   Быстрее!
   Быстрее!!!
   — Сзади двести восемьдесят противник!
   — Уйти тихо невозможно?
   — Невозможно. Они идут прямо по следу! Все-таки достали, все-таки ухватили в последний момент!
   — Арьергарду принять бой! Всем остальным — бегом марш! Бегом! Бегом! Бегом!..
   Под аккомпанемент звучащих в тылу выстрелов. Оторвались! Кажется, оторвались…
   И даже догнавший основную группу арьергард.
   — Все живы?
   — Все!
   — Противник?
   — Бойцов пять. Скорее всего «левые». Которые случайно заметили наше продвижение.
   — Всех?
   — Всех!
   — Других не видели?
   — Нет.
   — К повороту на азимут сто восемьдесят… Девятьсот метров вперед.
   — Противник слева восемьдесят… Чтоб их всех!..
   — Боевому охранению принять бой. Всем остальным — продолжать движение. Капитану Кудряшову, капитану Синицыну оставаться на месте!
   На месте? «Замку» на месте? И «носильщику»…
   «Носильщику» на месте?!
   — На месте!
   Командир, «замок» и переносчик и ответственный хранитель «груза» отделились от группы.
   — Нас не ждать! Через пятнадцать минут мы вас догоним!
   Похоже, командир решил сбросить «груз»! Похоже, дело совсем дрянь, если он решился на такое! «Груз» оставляют только тогда, когда нет другого выхода. Бросают, чтобы потом, уведя за собой погоню — вернуться. Или чтобы сообщить командованию координаты места сброса. Если хоть кто-нибудь останется в живых. Или просто бросают, чтобы его никто и никогда не нашел! Чтобы в первую очередь его не нашел противник!
   Похоже, командир не верит в благополучный исход побега.
   Похоже, благополучного исхода не будет…
   — Здесь! — сказал командир указав на обширную грязевую лужу, густо заросшую мелким кустарником. — Здесь его сам черт не найдет.
   Разведчики сняли подсумки и вещмешки. Расчехлили саперные лопатки.
   — Ты в охранение. Мы — работаем…
   — Есть!
   «Замок» встал в охранение.
   По упавшему стволу дерева, чтобы не оставлять на прибрежной грязи следов, разведчики сошли в воду. И из конца в конец пересекли лужу.
   — Здесь?
   — Здесь…
   Копали в самом глубоком месте. Копали интенсивно, чтобы грязевидная земля не успевала затянуть воронку.
   — Может, хватит?
   — Нет, давай еще на полметра. Чтобы наверняка.
   Зарылись еще на полметра, буквально заныривая во взбаламученную воду с головой. И копая, копая, копая…
   — Все! Давай! Пока яма не затянулась. «Груз» уложили на самое дно прямо в вещмешке, для верности засунув в него пару камней. Под мешок протолкнули две гранаты с разжатыми усиками предохранительных колец. Сами кольца привязали к вещмешку. Теперь всякий случайный человек, надумавший поинтересоваться содержимым мешка, был обречен на смерть. А его содержимое — на уничтожение.
   Воронку забросали землей, притоптали. Нагребли еще земли и еще раз притоптали. И разгладили руками.
   — Готово!
   «Груз» был надежно укрыт. Надежней некуда. Если пройдут дожди и лужа растечется — подходы к тайнику закроет толстый слой воды. Если лужу высушит солнце — то «груз» будет вцементирован в высохшую и затвердевшую до состояния бетона монолитную грязь.
   — Запомните место! — сказал командир. — Ближние ориентиры: азимут девяносто пять — четыре треугольником расположенных дерева. От крайнего дерева до тайника — сорок пять шагов. Азимут двести десять — поляна. Шестьдесят шагов. Азимут триста пятьдесят — завал. Восемьдесят шагов.
   Дальние ориентиры: четыреста метров на северо-восток — выход скальных пород. Вот он, на карте. Полтора километра на юго-юго-запад — излучина реки…
   Здесь и здесь — поставим опознавательные метки…
   На картах ничего не помечать. Информацию не фиксировать. Только запоминать.

* * *

   Еще раз: азимут девяносто пять — четыре треугольником расположенных дерева… Запомнили?.
   — Запомнили!
   — Тогда ходу. Пока наши далеко не ушли…
 
   И снова:
   — Противник лево сто тридцать! До полувзвода. Залечь, замереть, переждать…
   — Скопление противника прямо десять! Сорок бойцов.
   Затаиться, изменить курс на девяносто градусов. Потом еще на девяносто. И еще…
   — Северо-северо-запад — чисто…
   — Север — противник не обнаружен…
   — Северо-северо-восток — все спокойно… Неужели вырвались? Неужели проскочили? Тогда еще километров десять-пятнадцать по свободному коридору на север. А там… А там будет видно.
   — К повороту на азимут триста пятьдесят… Дозору — на триста метров вперед… Арьергарду — в прикрытие… Бегом — марш…
   Километр.
   Два.
   Три…
   Десять…
   — Стоп, колонна!
   — Что такое? Что случилось?
   — Ничего не случилось. Река впереди.
   — Кто сказал?
   — Дозор…
   — Река широкая — метров сто двадцать. Течение спокойное… — доложил передовой дозор.
   — А глубина?
   — Приличная. Полностью проверить не смогли.
   — Ну примерно? На глазок.
   — В центре с головой. Точно.
   — А на карте?
   — На карте ручей. Блохе в два прыжка перескочить.
   — Как говорится, не было печали — купила баба порося…
   — Что купила?
   — Неважно…
   — Брод не видели?
   — В том месте, где мы вышли, — нет. А дальше надо смотреть.
   — Смотрели?
   — Не успели. Я послал двоих в стороны. Одного вниз, другого вверх по течению. А сам по-быстрому к вам. Чтобы предупредить…
   — Ну что ж, будем ждать… Личному составу можно отдыхать. Но чтобы оружие на боевой…
   — Личному составу отдыхать… Оружие к бою… Все сели там, где стояли. Не выпуская из рук автоматов. Минута. Пять. Десять. Пятнадцать…
   — Пусто, — доложил вернувшийся из обхода дозорный.
   — Далеко смотрел?
   — С километр. Вверх по течению.
   — А дальше?
   — Дальше вообще полный швах. Болото. Топи. Я попробовал сунуться, но чуть не утоп…
   — Все ясно. Будем ждать дальше.
   — А если и вниз — ничего?
   — Пойдем вплавь. Или будем вязать плоты. Или двинемся в обход. Что-нибудь придумаем… Если добрых вестей не дождемся…
   Двадцать пять минут.
   Тридцать.
   Сорок…
   Дождались.
   — Есть брод! — доложил подошедший второй дозорный.
   — Где?
   — Четыреста пятьдесят метров вниз по течению.
   — Глубина?
   — Максимум по пояс. Я прошел до середины потока и вернулся.
   — Скорость?
   — Нормальная. Как в закрытом бассейне.
   — Подходы?
   — Чистые. По крайней мере, я ничего подозрительного не заметил.
   — Колонне — встать. Строиться…
   Встали. Но не построились. Потому что сидели там, где раньше стояли. И встав, сразу оказались на месте…
   — Шагом…
   Подтянулись к реке. Вдоль берега прошли вниз по течению. На четыреста пятьдесят метров.
   — Здесь?
   — Здесь!
   — Уверен?
   — Совершенно. Вон моя метка.
   — Ну смотри… Всем стоп! Готовиться к переправе. Боевому охранению выставить посты.
   Два бойца, подхватив автоматы, разошлись в стороны, залегли на прибрежных высотках. Задрали руки, показывая, что готовы.
   — Ладно, двинулись, — дал отмашку командир. — Первый дозор. Вторыми пленные…
   Дозор вошел в воду и, постепенно погружаясь, двинулся к противоположному берегу. Дошли. Внимательно осмотрели полосу песчаного пляжа. Прислушались.
   — Все в порядке!
   В воду вступили американцы.
   За ними, поводя во все стороны автоматами, разведчики.
   За ними — арьергард во главе с командиром.
   На половине переправы командир махнул рукой боевому охранению.
   — Все, можете идти.
   Бойцы охранения покинули свои позиции и быстро пошли вдогонку за основной группой.
   Переправа через водную преграду была почти завершена. И даже никто не утоп…
   «Может, река остановит эти треклятые патрули?» — подумал командир. Может, отведенная им зона патрулирования осталась на той стороне. Тогда есть шанс выправить курс и успеть к контрольному сроку…
   Но к контрольному сроку отряду успеть было не суждено… И вообще не было суждено прийти хоть куда-нибудь…
   Зря командир строил планы возвращения.
   На берега реки с двух сторон молча и как будто даже ниоткуда вышли люди. Много людей в военной форме. С автоматами и карабинами на изготовку.
   — Полундра! — попытался крикнуть кто-то из боевого охранения и тут же заткнулся, получив короткую очередь в затылок. Он даже не успел сделать ответный выстрел. Потому что не смог выбрать цель. Их было слишком много. И к какой-нибудь он неизбежно вставал незащищенной спиной.
   Он упал лицом в воду и медленно поплыл вниз по течению. Уже просто как неодушевленный предмет, имеющий положительную плавучесть…
   Второму бойцу сыпанули под ноги пулеметную очередь и вышибли из рук оружие. Он тоже не успел выстрелить. Потому что не решился. Потому что выстрелить значило немедленно умереть. И даже не успеть никого прихватить с собой. Просто умереть. Без всякой пользы. Без даже надежды на пользу.
   — Не надо оказывать сопротивления. Не надо совершать глупость. Тогда мы не будем стрелять, — на ломаном английском сказал кто-то из толпы военных.
   — Не стреляйте. Иначе они убьют всех. И вас и нас, — перевели американцы. — Без всякий толк убьют…
   «Значит, они действительно знают русский. Все-таки знают…» — еще успел про себя удивиться командир.
   — Без толку, — автоматически поправил он.
   — Yes, yes! Без тол-ку… — закивал заговоривший американец.
   — Если вы не поднимете руки, мы начнем стрелять. Через десять секунд, — снова по-английски сказали вьетнамцы. И показали десять пальцев.
   — Они будут стрелять… — перевел американец.
   — Не надо. Я понял, — прервал его командир.
   Показанный с берега жест понял бы и дурак. Любой национальной принадлежности.
   Девять…
   Бойцы, стоя по пояс в воде, смотрели на командира. И одновременно на врага. Они готовы были стрелять и готовы были умирать. Хотя и не хотели. Они умерли бы на сто процентов. Убив от силы двух-трех вьетнамцев…
   Восемь…
   Силы были не равны. Силы были безнадежно не равны. На каждого вооруженного разведчика приходилось по два десятка врагов. И каждый из этих врагов имел автоматическое оружие…
   Семь… И безоговорочное позиционное превосходство.
   Они стояли на берегу, сверху вниз посматривая на застывших посреди речного потока разведчиков. Им достаточно было приспустить дула автоматов…
   Шесть…
   Как разумно они все устроили. Отжали отряд рассылаемыми во все стороны патрулями к реке и вывели на устраивающий их во всех отношениях брод. Потом загнали на середину реки, где не было никакой возможности сопротивляться. И продемонстрировали свое превосходство в силе и вооружении. Хочешь — сдавайся. Не хочешь — умирай. И ничего здесь, кроме последнего пункта, не сделаешь…
   Пять…
   Или все же можно сделать? Кроме как умереть? Например, всем и разом занырнуть в воду, набрав в легкие побольше воздуха, и всплыть где-нибудь метрах в пятидесяти, где никого нет…
   Командир скосил глаза вниз по течению. Нет, не занырнуть и не всплыть. И в пятидесяти, и в ста метрах ниже по течению стояли вооруженные вьетнамцы. Которые играючи могли расстрелять любой проплывающий мимо них предмет. Хоть даже спичечный коробок.
   Четыре…
   А если прикрыться телами американцев? Не зря же они их таскали с собой столько времени. Прыгнуть в сторону, одновременно нажав на спусковой крючок «АКМ», длинной очередью опустошая автоматный рожок. Прыгнуть, прижать вон того или лучше вон того янки к телу, упасть навзничь и, прикрываясь им как броней, сплавиться вниз по течению.
   В принципе возможно. Если сразу не убьют. Но только одному. Потому что другие об этом приеме ничего не знают. И просто-напросто растеряются. И подставят себя под выстрелы…
   Одному можно. Точно. Но не всем. И значит, этот вариант не проходит. Да и вряд ли в таком виде беглецу удастся проплыть хоть сколько-нибудь приличное расстояние. Течение слабое. Догонят по берегу и расстреляют с двух сторон. Стопроцентно расстреляют…
   Три…
   Значит, выхода нет?
   Обещающего жизнь — нет. Гарантирующих смерть — сколько угодно. Практически любой…
   Два…
   Значит, сдаваться? На милость безмолвно замершего на берегу победителя? Бросать оружие, поднимать руки, вымаливать на коленях пощаду? И, возможно, даже вымолить… Допустим, вымолить… А потом? Что потом? Жить всю жизнь в этих проклятых джунглях? С этими… вьетнамцами. Сеять рис и жрать сушеную саранчу? Трахать их напоминающих мартышек баб? И никогда не увидеть снег?
   Не велика ли оплата? За жизнь…
   Не много ли они хотят?..
   — Один… — сказал вьетнамец и кивнул своим бойцам.
   Вода вокруг разведчиков вспенилась и закипела от сотен вспарывавших ее поверхность пуль. Десятки автоматов и пулеметов разом выплюнули сотни граммов раскаленного свинца. Плотность огня была такая, что, пролетай в это время над рекой муха, и она бы не уцелела. А уж человек…
   Вьетнамцам довольно было перевести огонь на несколько метров дальше, чтобы… Чтобы все мгновенно закончилось. И для разведчиков, и для американцев.
   Для всех… Без всякой надежды на другой исход.
   И без пользы. Без всякой пользы…
   — Хрен с вами! Ваша взяла! — крикнул командир и поднял высоко над головой автомат.
   Его бойцы, взглянув на него, сделали то же самое.
   — Выходите на берег, — приказал вьетнамец.
   — Требует выйти на берег, — перевели американцы.
   — По одному! Оружие над головой!
   — По одному…
   — Первым — старший!
   — Первым старший…
   — Ладно, понял, — поморщился, как от зубной боли, майор и, раздвигая стоящих в воде людей, побрел к берегу. Молча. Ни на кого не глядя. Уперев глаза в воду.
   — Командир… — тихо произнес кто-то. Командир замер. Обернулся. И внимательно посмотрел на своих бойцов.
   — Все, мужики, дальше каждый решает сам… Приказывать не могу…
   — Что он сказал? — подозрительно спросил главный вьетнамец американца-переводчика. Тот неопределенно пожал плечами.
   — Что он сказал?! — крикнул вьетнамец и, передернув затвор и подняв пистолет, направил дуло в голову переводчика.
   — Он сказал… он сказал, чтобы они не творили глупостей…
   Вьетнамец удовлетворенно закивал головой.
   Командир резко отвернулся и продолжил путь. На берег.
   Он вышел и остановился, широко расставив ноги.
   К нему подбежали несколько вьетнамцев и попытались вырвать из рук оружие. Но они были слишком маленькие. Они не дотягивались до задранного над головой автомата. Они бегали вокруг командира, как моськи между ног слона. Они тянулись руками, подпрыгивали, дергали вниз рукава гимнастерки. И ничего не могли сделать…
   Пока один из них не догадался… И не ударил командира ногой в живот.
   Командир охнул и пригнулся. Вьетнамцы выбили автомат. Задрали гимнастерку, сдернули с пояса штык-нож и подсумки с гранатами, выдернули из кармана пистолет.

* * *

   — Сволочи! — сказал командир, выпрямляясь. — Шакалы. Щенки шакалов…
   Один из вьетнамцев ударил его снова. В живот. И в лицо. И попытался ударить еще раз. Но не сумел. Майор перехватил его руку и резким ударом сломал ее об колено. Как гнилую жердину…
   Потом он расшвыривал вьетнамцев во все стороны, словно рассвирепевший медведь болонок. Вьетнамцы падали, вскакивали, снова получали удар и снова падали, откатываясь на несколько шагов…
   Бойцы рванулись было на помощь командиру, но вкруг них по воде и поверх их голов дали еще один залп, потом мгновенно обступили, уперли в тела штыки, примкнутые к автоматам и карабинам, отобрали оружие…
   — На, гад!.. Получай, гад!.. И еще раз!.. И в довесок… — орал, матерился, бился смертным боем командир.
   Он уже не пытался защищаться. Не пытался избегать ударов. Он только нападал. Ему неважно было сохранить здоровье, ему важно было отнять его у врага. А плата его устраивала любая. В том числе самая высокая.
   — Ну подходи… макака желторожая… и ты… гнида… подходите… и ты… и ты!..
   — Оставьте его! — крикнул старший вьетнамец. А может, что-то другое. Но его поняли. Драчуны рассыпались в стороны, как капли воды с отряхивающейся собаки.

* * *

   Майор встал, утирая кровь, стекающую на глаза.
   — Ну? И? Что?
   Вьетнамец поднял пистолет.
   — Стрелять? Будешь? — презрительно спросил командир.
   И, болезненно поморщившись, потянулся к поврежденной левой руке. А вообще-то не к руке. К метательному ножу, закрепленному внутри, на рукаве гимнастерки.
   — Ну… давай… давай… сучара!
   Вьетнамец ничего не ответил и не запросил перевода. Он нажал на курок. За мгновение до того, как майор вытянул нож. Две пули ударили командира в живот. Он упал на колени, согнувшись пополам. Но все же дотянулся до ножа. Все же выдернул его из потайного кармана. Но не бросил. Уже не хватило сил…
   Вьетнамец неторопливым шагом подошел к командиру, зашел за его спину, упер пистолет в затылок и выстрелил. Майор дернулся вперед и упал лицом в песок.
   Вьетнамец еще раз обошел его, вытащил из ослабевшей руки нож, внимательно рассмотрел его и сунул в карман. Нож ему понравился.
   Командир, лишившийся ножа и жизни, сидел на коленях, уперевшись головой в землю. Как будто молился. Как будто замаливал какой-то очень серьезный грех.
   Командир был мертв…

ЧАСТЬ IV

Глава 31

   Капитан Кузнецов шел вместе со всеми. В одной бесконечной цепи, состоящей из человеческих тел. Привязанный к руке впереди идущего американца. А сзади него шел другой американец. Накрепко привязанный к его другой руке. В свою очередь, к его руке был прикован еще один русский разведчик. Как кольцо, зажатое в другом кольце.
   Два десятка людей, словно удерживающие друг друга за руки и по той причине идущие немного боком.
   Изощренно они все это придумали, вьетнамцы, — сцепили всех в единый организм, превратив в гигантскую сороконожку, и сопровождают спереди и сзади. Ни дернуться, ни выйти из строя, ни убежать… И даже руки не поднять. И даже не почесаться без согласования с соседом…
   Зато ноги свободны. И могут идти куда угодно. Куда укажут хозяева…
   — Направо! — показывали вьетнамцы, и цепь, изгибаясь, поворачивала направо.

* * *

   — Налево!
   Поворачивала налево.
   А если захочется в туалет?
   Проблемы тех, кто захотел в туалет…
   Стой! Привал!
   Пленники сели в круг, лицами друг к другу. Все молчали, но все переглядывались. Русские — с русскими, американцы — с американцами. И думали.
   Все об одном и том же — что же будет дальше? И будет ли это «дальше»? И не закончится ли оно несколькими минутами спустя?
   Вьетнамцы подходили, бесцеремонно поднимали руки, проверяли, не ослабли ли веревки, перетягивали узлы, мало заботясь об отекших, как раздутые резиновые перчатки, кистях. Наверное, их даже устраивали такие отечные руки. Потому что протащить их сквозь петли узлов было бы невозможно. И потому, что этими «отсиженными» и по этой причине потерявшими чувствительность пальцами те узлы развязать было невозможно.
   Вьетнамцы не издевались. Вьетнамцы действовали рационально. Они просто облегчали себе задачу охраны и транспортировки пленных. А то, что это было сопряжено с некоторой жестокостью, так к ней на востоке привыкли… Как к неизбежности…
   — Встать!
   Встали… Кто замешкался, получил удар прикладом по спине. Не для боли, для порядка и послушания…
   — Пошли!
   Пошли…
   Куда? К месту расстрела? Расстрела едва ли. В джунглях для подобных мероприятий особого места не требуется. Места хватает. Стреляй где хочешь. И даже не закапывай. Местное зверье обглодает и растащит труп по косточкам в считанные дни. Так что никакого следа не останется.