Ильин Андрей. Ловушка для героев

   — А оружие?
   — Для самообороны. Из армейского склада, который мы ограбили. После того как сбежали с зоны. До того как угнали корабль. Который потом затонул…
   — А американцы?
   — Ну я же говорю. Искали самолет с золотом, а тут откуда ни возьмись янки на вертолетах. И тоже наверняка за золотом Нам, конечно, стало обидно, ну и мы в сердцах…
   — Но он не перевозил золото! — возразили американцы.
   — А мы откуда знали, что он перевозил? Вы же не писали в газетах, что он перевозил… Ну вы что, не понимаете?
   Американцы переглянулись.
   — O'key! Золото так золото Мы согласен.
   — Ну, значит, так: вы тоже летели за золотом. И мы за золотом. И схлестнулись. Стенка на стенку…
   — А куда золото дели?
   — Какое золото?
   — Которое в самолете было.
   — А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место забыли. Отошли…
   — По нужде?
   — Да пошел ты! Отошли — и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о тропе, о прохожих… ну вы меня понимаете — молчок. Какие бы вам иголки в какое место ни вставляли. Ясно?
   — Ясно!
   — Yes! — кивнули американцы.
   — Ну раз «йес» — значит, «йес»! Значит — полный порядок!
 
   — Ты! И ты! — ткнули пальцами конвоиры. И расстегнули Кузнецова с напарником. И кивнули дулами автоматов вверх.
   — Встали!
   Встали.
   Толкнули прикладами в спины.
   — Пошли!
   Пошли.
   Затекшие после многочасового сидения ноги слушались плохо. Пленники покачивались, спотыкались, но шли.
   Еще один удар прикладом по спине.
   — Налево! Повернули.
   — Прямо!
   Опять пошли… Недалеко. До ближайшей хижины.
   — Здравствуйте! — сказал по-английски уже знакомый большой военный чин.
   — Приветствует, — перевел американец.
   — Пусть идет со своим приветствием туда, на чем сидит…
   — Здравствуйте, — перевел американец— Садитесь, — показал американец на плетеные кресла.
   — Мне надо задать вам несколько вопросов. Первый. Как вас зовут?
   — Майкл Джонстон. Гражданин Соединенных Штатов Америки.
   — А его?
   — Спрашивает, как тебя зовут.
   — Задов! Хрен Моржович!
   — Как?!
   — Ладно, черт с ним. Кузнецов Алексей Петрович! Русский. То есть бывший русский. А теперь просто гражданин без паспорта.
   — Почему без паспорта?
   — Зекам паспорта не положены.
   — Что есть «зек»? Я не знаю, как это переводить.
   — Зек — это заключенный в колонии. Строгого режима.
   — «Колония» это что? Это поселок, где в строгом порядок живут колонисты? Которые обживают новые земли? Как у нас давно в Америке?
   — Во-во. Обживают земли. В очень строгом порядке. Это точно.
   Американец пожал плечами и перевел.
   — А как вы оказались здесь?
   — Угнали корабль, поплыли, приплыли, потерпели бедствие, пошли пешком.
   — Как угнали?
   — Обыкновенно. Как корабли угоняют. Пришли, команду выкинули и поплыли…
   — А как вы находили путь? В море?
   — А мы капитана оставили. И этого, штурмана.
   — И где они теперь?
   — Утонули. Вместе с кораблем.
   — А что вы у нас искали?
   — Честно скажу — искали золото.
   — У нас нет золота.
   — А мы не ваше искали. Мы их искали, — кивнул допрашиваемый на переводчика.
   — Yes! Наше золото, — подтвердил американец.
   — А куда вы потом шли?
   — Не знаю. Я не смотрел. Нас командир вел. А я шел, куда велели. За тем, кто впереди шел.
   — А куда велели?
   — Вначале направо, потом налево, потом прямо, потом опять направо…
   — Можете показать на карте?
   — Я не умею читать карт.
   — А почему вы были с оружием?
   — А как без оружия? Мы же по лесу шли. В котором зверья хищного видимо-невидимо.
   — Откуда оно взялось?
   — Расплодилось. Дело-то нехитрое…
   — Откуда взялось оружие?
   — Ах оружие? Со склада. Мы склад ограбили.
   — Как ограбили?
   — Обыкновенно. Как склады грабят. Пришли, охрану выкинули и забрали…
   — Хорошо, пройдите сюда…
   — Зачем?
   — Затем, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.
   — А как вы убедитесь?
   — Вы сядете вот сюда и выпьете воду из этого стакана. Или вы меня обманывали? И были не там, где говорили? И теперь боитесь признать?
   — Я? Ничуть. Могу хоть целое ведро выпить. Залпом. Чтобы вы убедились…
   — Ну так садитесь…
   Кузнецов сел. И выпил жидкость. С противным терпким запахом.
   Из-за циновки вышел старик в балахоне. Который лечил раны. И поклонился. И вытащил из-за пояса маленькую коробочку, из которой достал тоненькие, напоминающие щепки, костяные иголочки. И еще раз поклонился.
   Первую иголку он воткнул куда-то за ухо. Вторую — за второе ухо. Третью — в мочку. Четвертую — в ту же мочку. Остальные — в шею.
   У Кузнецова заслезились и поплыли глаза. И поплыло сознание. Словно в голову закачали туман. Густой, плотный, вязкий. Который невозможно стряхнуть простым мотанием головы. Закачалось кресло. Закачались и расплылись стены. И лицо стоящего напротив вьетнамца. А вместо этого лица из тумана выплыло совсем другое лицо. Резкое и суровое. Лицо старшины. Его самого первого старшины.
   — Рядовой Кузнецов! — заорал он.
   Кузнецов знал, что отвечать ему нельзя. Что если он ответит, старшина сразу его заметит и сразу влепит ему наряд вне очереди. И что, пока он молчит, старшина его как бы не видит. А если скажет хоть слово…
   — Рядовой Кузнецов! — грозно повторил старшина. Так, что барабанные перепонки заболели.
   Очень захотелось ответить. Хотя и нельзя. Но очень захотелось. Просто неудержимо. Кузнецов зажал ладонями рот и закрыл глаза.
   — Рядовой Кузнецов!!! Если вы здесь, вы Должны отвечать «я!».
   — Я! — пискнул Кузнецов.
   — Громче! И четче!
   — Я! — рявкнул Кузнецов.
   — Почему вы молчали? Отвечать честно!
   — Я боялся! Товарищ старшина! — честно ответил Кузнецов.
   — Теперь вы будете говорить правду?
   — Так точно! Теперь я буду говорить правду! Кузнецову очень хотелось говорить правду. Одну только правду. И ничего кроме правды. Как стоя перед Господом Богом.
   — Тогда скажите мне, откуда у вас оружие? Кузнецов смутно помнил, что об оружии ему говорить было нельзя. Что о чем-то таком они договаривались с товарищами. Вот только он не помнил, с какими товарищами. И о чем.
   — Откуда у вас оружие? Отвечать!
   — Со склада!
   — Вы его украли?
   — Никак нет! Мы его не крали! Нет! Мы его получили. На складе. У кладовщика.
   — Как он смел его вам дать?!
   — Мы не сами. Мы должны были идти на стрельбы. Вернее, на задание. Нам надо было… Но я не могу об этом говорить…
   — Ты не можешь об этом говорить? Почему? Ведь я твой командир! Я тебе больше, чем папа и мама! От меня не может быть секретов! Ты слышишь меня?
   — Так точно! Слышу!
   — Ты скажешь мне правду?
   — Я не могу… Я не должен…
   — Ты хочешь сказать мне правду?!
   — Я хочу… Я очень хочу… Но я. Я не понимаю, что со мной… Мне кажется… Я хочу… Но мне плохо… Мне очень плохо!..
   Что происходило дальше, о чем его спрашивал старшина и что он отвечал старшине, Кузнецов не помнил. Наверняка тот что-то спрашивал. И, наверное, он что-то отвечал ..
   Очнулся Кузнецов уже под навесом. Уже в колодках. С явным ощущением постпохмельного синдрома. С головной болью, дурным запахом во рту и смутными воспоминаниями о вчерашнем дне. В смысле — о прошедших минутах.
   — Сколько я был там? — спросил он.
   — Часа два с половиной.
   — А я что-нибудь рассказал?
   — Откуда мы знаем. Мы за себя-то ничего сказать не можем…
   — Мне кажется, что я что-то рассказал… Но я никак не могу вспомнить что…
   — Мы все не можем вспомнить…
   На этом восточная поэзия с воткнутыми в уши иголками закончилась. И началась проза. Проза жизни.
   — Куда вы шли? — спрашивал военный. И тонкой палочкой бамбука, летящей с мелодичным посвистом, бил по голым пяткам.
   — А-а-а!
   — Он говорит, что часть маршрута все равно знает. Но ему нужен весь маршрут, — переводил, с состраданием глядя на истязаемого, американец.
   Американец сидел в плетеном кресле. Потому что стоять не мог. Его пятки опухли, как подушки. Его голые ноги напоминали валенки…
   — Он требует показать весь маршрут. Он знает, что ты знаком с картой. Что ты кадровый военный армии Советского Союза…
   Ах они и это знают!
   Взмах. Посвист и обжигающая не пятки, но прокалывающая все нутро боль. Как видно, и с такими палочками они обходиться умеют!
   — Где вы проходили? Каждый день. Каждый час.
   — Я не помню. Я не смотрел на карту… Взмах. Посвист. Рассекающая тело надвое от ступни до мозга боль.
   — А-а-а-а!!!
   — Он спрашивает, где вы шли? Извини, я ничем не могу помочь.
   — Не извиняйся.
   Посвист… боль!
   Посвист… боль!
   Посвист…
   Боль!!
   Боль!!!
   Боль!!!!
   И темнота потери сознания. Где все равно боль.
   И холодная вода на голову и лицо.
   — Как проходил ваш маршрут? Он требует показать на карте…
   — Я не умею читать карт.
   — Он говорит, ты умеешь читать. Он видел, как ты читаешь…
   Взмах… посвист… и боль!
   Боль!!
   Боль!!!
   Боль!!!!…

* * *

   — Ты что-то сказал?
   — Сказал. Про подводную лодку. И про самолет…
   — Про золото?
   — Нет, не про золото. Про то, что мы там должны были что-то взять. Но я не знаю что. Потому что об этом знал один только командир. Которого они убили…
   — А про вьетнамца? Того?
   — Нет. Ничего.
   — А что еще они спрашивали?
   — Про маршрут. От начала до конца.
   — Сказал?
   — Нет. Вернее, не про весь. Только от самолета. И про ребят. Про могилы
   — И про могилы?
   — И про могилы. Сам не заметил… Но про гранаты не сказал. Понимаешь? Про гранаты ни слова не сказал. Чтобы они… Пусть только сунутся… Пусть только копнут… И все… Чтобы все… До одного… Гниды косоглазые…
   — И я сказал…
   — Про что?
   — Про лодку… И самолет… И могилы…
   — Били?
   — Били… И вот еще. На руке… На руке, с внутренней стороны, от плеча до локтя была снята кожа. Тремя длинными полосами.
   — Живым на ремни режут. Гады!
   Издалека, со стороны хижины доносились сдавленные крики.
   — Кто там?
   — Далидзе.
   — Громко кричит…
   — Шакалы! Дети шакалов! А-а-а!! Чтоб вы…! Чтоб ваши мамы…! А-а-а-а!! Чтоб ваши дети…! И внуки…! А-а-а-а-а!!! Псы вонючие…!
   Зря горячился Резо. Зря ругался на двух языках. На русском и грузинском. Они все равно их не понимали. Ни тот, ни другой…
   — Где вы проходили? Вспомните приметы…
   — Не дождешься! Волк поганый!.. А-а-а-а-а!!
   — Где вы вставали на дневки? Когда и через какие реки переправлялись?
   — А-а-а-а-а!!! Потом крики стихли. Потом возобновились вновь. И снова стихли…
   — Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра?
   — Пошел ты!. А-а-а-а-а! Больно! А-а-а-а-а!!! Ну больно же! Больно!!! Шакалы-ы-ы!
   — Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
   — Не помню! Ну сказал же — не помню! Ну честное слово — не помню! Не помню-ю-у-у! Ну вы что, не понимаете?! А-а-а-а-а!!! Бо-о-о-ль-но-о-о-о-о!!! Га-а-ды!
   — Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
   — Кажется… На побережье… Моря…
   — Где вы были на побережье моря?
   — Не помню… А-а-а-а-а-а!!!..
   Резо и его американца принесли через три часа. И бросили на землю. Еще через полчаса Резо пришел в себя. И тихо застонал. А потом закричал. В голос.
   — М-м-м! Больно! О-о-очень больно! О-о-очень. М-м-м!…
   — Ты сказал?
   Далидзе молчал. И отводил в сторону глаза. И кричал.
   — Он что-нибудь сказал? Слышь, американец. Он сказал что-нибудь?
   — Он сказал. Что-нибудь.
   — Что?
   — Он сказал что-то про море. И про первый день. Они очень страшно его мучил. Очень, очень страшно…
   — А потом?
   — Потом он, как это по-русски, потерял разумность.
   — Сознание?
   — Yes. Потерял сознание.
   — Я не смог. Я не выдержал. Мне было больно. Очень! — тихо произнес Далидзе. — Я не мужчина после этого!
   — Да брось ты, Резо. Все мы здесь…
   — Мне было очень больно! Я не знал, что может быть так больно! Вот…
   Резо раскрыл сжатую в кулак, окровавленную руку. И все посмотрели на его пятерню.
   На четырех его пальцах вместо ногтей и верхних фаланг торчали кости. Голые кости. Расщепленные на концах. Они просто срезали с них мясо. Просто сострогали, как серную головку со спички… И кусали, и дробили эти кости щипцами.
   — Падлы! Что творят!..
   — Я не смог… Я сказал… Я не мужчина… Со стороны хижины доносились новые крики. Новой пары пленников…
   — Ответьте, где вы находились в первый день с девяти часов утра до полудня?

* * *

   — А-а-а-а-а!!!..
   — Ответьте, где вы находились в первый день с полудня до двух часов дня?
   — Бо-о-о-льно-о-о-о!!!..
   — Ответьте, где вы находились в первый день с двух до четырех часов дня?..
   — Где вы находились во второй день с шести часов?..
   — Где вы находились в третий день?..
   — Где вы находились?..
   — Где?..
   — Где?..
   — Где?..

* * *

   Через день пленников перестали бить по ногам. И били только по рукам и голове. И резали и жгли тело. И выворачивали суставы. И строгали пальцы…
   — Теперь меня интересует пятый день. Шесть часов вечера.
   — Я не помню пятый день. Я не помню, что было в шесть часов вечера.
   — Постарайтесь вспомнить. Иначе вам будет больно. И вы все равно все расскажете. Вы все равно все рассказываете. Только очень поздно.
   — Зачем вам все это? Зачем вы нас мучаете? Лучше просто убейте…
   — Мы не виновны в ваших страданиях. Вы сами виновны в ваших страданиях. Мы не приглашали вас в нашу страну. Вы пришли, не спросив нас. С оружием в руках. И убивали наших бойцов, которые хотели остановить вас. Потому что это их страна. Вы убили много наших бойцов… Мы не трогаем гостей. Но вы не гости. Вы пришли без нашего согласия и не хотите рассказать зачем… Зачем вы пришли в нашу страну?
   — За приборами. С разбитого самолета.
   — Мы не верим вам. Где эти приборы? Куда они делись? Если вы пришли за приборами?
   — Мы потеряли их. Ну, в смысле бросили. Когда начались бои.
   — Где бросили? При каких обстоятельствах?
   — Ну не знаю я где. Не знаю, при каких обстоятельствах. Их командир прятал.
   — Один?
   — Один. Ну один. Ну честное слово — один.
   — Мы не верим вам.
   — Ну а зачем мы, по-вашему, пришли? Зачем?
   — Наверное, вы хотели убить старейшину нашей провинции…
   — Старейшину? Какого старейшину? Какой провинции? О каком старейшине вы говорите? На хрена он нам сдался, ваш старейшина!..
   — Или взорвать дамбу. Вот здесь. В верховьях этой реки. Чтобы затопить наши поля. Чтобы погиб урожай и скот. Чтобы наш народ голодал…
   — Что вы такое городите? Какая дамба?! Какой скот?! Это полная ерунда! Ни хрена себе — взрывать?! Ну вы точно тут все в детстве головой о бамбук ударились! Не хотели мы ничего взрывать. Даже не думали! Мы шли за прибором. Не ясно, что ли? Вот за их прибором. У нас даже не было взрывчатки! Где наша взрывчатка?
   — Вы спрятали ее, когда наши бойцы преследовали ваш диверсионный отряд.
   — Ну какой диверсионный? Мы за прибором шли. Ну вы что, совсем отупели тут в джунглях… Да убери ты свои щипцы! Ну убери ты их Христа ради. Я же правду говорю. Ну мамой клянусь. Ну Буддой вашим! Или как он у вас там… Мы про эту дамбу даже ничего не знали!
   — Вы два раза переходили эту реку. Здесь и здесь. Вы поднимались вверх по ее течению. Зачем вы поднимались вверх?
   — Ну что вы за тупоголовые такие. Говорят же вам, не знали мы, что там дамба. Ну не знали! Не знали!!! Мать вашу вьетнамскую…
   — Зачем вы тогда пришли?
   — За прибора-а-а-а-ами-и-и!!! Убери щипцы! Больно же! Убери-и-и! Больно-о-о! А-а-а-а-а!!!..
   — Зачем вы пришли в нашу страну?..
   — Зачем вы пришли?..
   — Зачем?..
   — Зачем…
   И снова: «Ты. И ты!»… «Ты. И ты!»… «Ты. И ты!»… Каждый день. И каждую ночь…

* * *

   — Слушайте, мужики, может, скажем им, где «груз». Чтобы они проверили и успокоились. Ведь все равно доконают. У меня уже живого места нет. Еще немного, и я им даже то, что не знаю, расскажу. И чего не было… Американцы все сказали, и их не трогают. Почти совсем не трогают. Чем мы хуже… Ну ведь если по совести рассудить, то самолет на их территории лежал. И, значит, по закону им принадлежал. И все, что в нем… Он их больше, чем наш… Давайте отдадим. Один хрен, им эти приборы без надобности. Куда им их присобачивать? Под хвост мулам? Для точности наведения на базар? Чтобы по дороге с пути не сбиться? Они даже не врубятся, что это такое…
   — Черт его знает. Может, и верно. А то они нам своей дамбой всю душу вымотают. Все жилы по одной повытягивают…
   — А если в дамбе признаться? И вообще во всех дамбах страны. Скажем, хотели устроить всемирный вьетнамский потоп. Чтобы извести их население. Под корень. Может, они разозлятся и пожалеют нас. И убьют?..
   — Даже не мечтай! Они взрывчатку заставят искать! Которой нет! И снова пытать будут. До тех пор, пока мы место не покажем! А где мы его возьмем, это место? Если нет ни его, ни взрывчатки… Нет, лучше «груз» сдавать… Глядишь, они поверят и успокоятся. И грохнут нас за ненадобностью. Я бы сдал. Мне моя смерть важнее чужих приборов…
   — Где эта смерть… Хоть бы колодки сняли! Можно было бы удавиться. Или вены вскрыть. Или глотки друг другу перегрызть!…
   Снова подошли конвойные. Принесли и бросили очередную пару. И выбрали новую.
   — Ты. И ты…
   — Зачем вы пришли в нашу страну?..
   — Где вы были утром шестого дня?.. — Где вы были?..
   — Где?..
   — Где?..
   — Зачем?..
   И после каждого вопроса — крики боли и ужаса!
   Боли и ужаса!..
   Боли!..
   Боли!..
   Боли…
   — Все, мужики! Я пас! Я им про все расскажу. Даже про детские шалости. Даже про то, как я за бабами в бане подглядывал. Я больше не могу…

Глава 34

   Неожиданно пытки прекратились. Совсем. Пленников вымазали с ног до головы мазями, обмотали «лопухами» и оставили в покое И даже накормили. Не сделали только одного — не сняли колодки. Чтобы они чего-нибудь с собой не сотворили.
   — Что они опять задумали?
   — Кто их знает? Мне иногда кажется — они вообще не думают. Потому что нечем. Потому что у них что задницы, что то, что насажено на шею, — устроено совершенно одинаково. Если судить по содержимому…
   — Не скажи… Мне кажется, они знают, чего добиваются. Особенно этот, главный. Который нас допрашивает. Который следователь.
   — И чего?
   — Возможно, хочет сделать из нас козлов отпущения. Чтобы набить себе цену. И заработать лишнюю звездочку на погон. Для этого и дамбу придумал…
   — Они просто плохой люди, — высказали свое мнение американцы, — которые не любят цивилизаций.
   — А мне кажется, все гораздо проще. Они садисты и психопаты. Им нравится, когда их жертвы кричат и извиваются от боли. Это добавляет им значимости. А дамба для того, чтобы пытать как можно дольше. Потому что реальных доказательств ни за, ни против мы представить не сможем…
   — Что вы гадаете? Один черт, мы здесь ничего не решаем. Хотят мучить — будут мучить. Захотят убить — убьют. Захотят оставить в покое — оставят в покое. Но после того, как убьют…
   Прошел день.
   Пленников еще два раза накормили-напоили. Правда, не как людей — как домашнюю скотину, поставив на колени между зажатыми в колодках руками миски с похлебкой. Отчего есть приходилось, влезая всем лицом в горячую емкость, и лакать, подобно собакам. Но на такие мелочи внимания уже никто не обращал. Лакать так лакать Главное, чтобы было что лакать.
   Потом пришел местной выпечки доктор, поклонился и еще раз обработал раны. Поклонился — и ушел.
   Второй день был как первый.
   Снова с кормежкой, медицинской помощью и свободным, в пределах колодок, досугом.
   На третий день колодки сняли. С ног. Что уж вообще ни в какие рамки… В деревянном плену остались только руки. Несколько часов пленники занимались только тем, что разгибали закостеневшие позвоночники. Очень постепенно разгибали. Вздрагивая и вскрикивая от боли.
   Потом снова принесли еду. Которую теперь можно было лакать стоя на коленях. И вилять хвостами, выражая хозяевам свою признательность за сытный обед.
   — У меня такое впечатление, что эти приматы решили из нас сделать парнокопытных. Чтобы доказать превосходство своей желтой расы над белой.
   — Ну да, а потом откормить и продать каннибалам. Живым весом.
   — Живым весом это как? — переспросили американцы.
   — Как скотину. Перед убоем.
   — Лично я хоть к каннибалам. Если по этому поводу они наконец станут выводить нас в туалет!
   — Да! Большой человек не хорошо всегда делать в штаны. Хорошо только очень маленький, — подтвердили американцы.
   Утром четвертых суток к пленникам подошли вооруженные вьетнамцы и скомандовали подъем.
   — Встать!
   Пленники встали вместе с повисшими на руках колодками.
   — Пошли!
   Пошли. Интересно, куда на этот раз? Оказалось, недалеко. Оказалось, что через деревню протекает ручей. С очень мутной и вонючей водой.
   — Остановиться! Остановились.
   — Нас уже водят на водопой? — мрачно съязвил один из колодников.
   — Туда! — показали вьетнамцы дулами автоматов на воду.
   — Куда — туда? В воду, что ли? Для отработки стрельбы по водоплавающим мишеням?
   — Да нет, похоже, просто сегодня объявлен банный день.
   Пленники сели в воду. И сидели так три часа. Совмещая помывку с пассивной постиркой. Пассивной, потому что руки были заняты. Колодками…
   — Ну, значит, свадьба, раз помыли…
   — Встать! Встали.
   — Пошли!
   Пошли. Но уже не под навес. Дальше. На окраину деревни.
   — Сесть!
   Не хотелось садиться в мокрых штанах в пыль, но пришлось. Сели.
   И сидели чуть не полдня.
   Мимо то и дело пробегали хаотичные толпы вооруженных автоматами и карабинами вьетнамцев. В том числе вооруженных автоматами «ППШ» и «ППС». Интересно, откуда они умудрились раздобыть это архаичное, времен второй мировой войны, оружие? Из каких таких арсеналов?
   Вся эта суета, с беготней, криками, озабоченными лицами, перетаскиванием каких-то ящиков из конца в конец деревни, а потом обратно, с «ППШ» и «ППС», висящими поперек животов, напоминала, если не обращать внимания на разрез глаз, обмундирование и окружающую флору, сбор поднятого по тревоге партизанского отряда. Где-нибудь в районе белорусского Полесья.
   Вот только непонятно, кому здесь назначено играть роль оккупантов? И где они раздобудут поезда, которые надо пускать под откос?
   — Встали! Ну, встали.
   — Пошли! Ладно, пошли…
   — Остановились!
   Спорить не будем, остановимся.
   — Сесть!
   Во всю ту же, чуть не по колено, пыль… Хорошо, сядем. Отказывать хозяевам в их доме неэтично. Они лучше знают, кто из гостей где должен сидеть.
   Сели.
   Рядом, разбрызгивая в стороны пылевые лужи, прошла колонна военных грузовиков. Штук двадцать И свернула за хижины.
   К ним со всех сторон устремились цепочки военных.
   Если считать, что каждый грузовик может взять на борт два отделения, а худосочных вьетнамцев, пожалуй что, и вдвое больше, то, выходит, наблюдаемая операция имеет по меньшей мере полковые масштабы.
   У них что, на околице война началась?
   Грузовики один за другим прошли обратным маршрутом. Вдоль бортов густо торчали головы в соломенных панамах.
   Нет, пожалуй что, и втрое! Вместимость у них, как у селедок в бочке…
   Последняя машина затормозила.
   — Встать!
   Встали. Кивок автомата в сторону грузовика.
   — Забирайтесь!
   Что забираться — это очень хорошо! Хорошо, что не навалом. Как уже однажды грузили.
   Поддерживая и подталкивая друг друга, пленники взобрались на борт. И легли на пол. Рядом, на скамейках, расселся конвой.
   Поехали.
   Ехали долго. Часто поворачивая, резко тормозя, останавливаясь, обгоняя и поджидая машины. Ехали так, как обычно ездит плохо организованная воинская колонна по не освоенной водителями местности.
   Рывок. Остановка. Объезд. Новый рывок. Рев двигателей. Крики и гудки клаксонов. Ругань. Еще один рывок. И тут же тормоз…
   Куда они едут? По солнцу — на север. Только куда на север?
   — Может, они нас на своих обменивать везут?
   — На каких своих?
   — На тех самых! На мартышек. Которых наши командиры по российским зоопаркам насобирали. Из расчета одну голову за одну морду…
   Поворот. И еще одна остановка. Теперь уже надолго. Теперь уже окончательно…
   Голоса, отдающие команды. Хлопки автомобильных дверей. Топот. Стук инструмента о дерево и о металл…
   Переправу, что ли, мостят? Или лагерь ставят? Похоже, лагерь.
   Бесконечно долгое ожидание…
   — Выходи!
   Точно, лагерь. Навесы из листьев. Места под костровища. И даже несколько палаток. Брезентовых. Зеленых. На пяти кольях. В точности как дома на полевых сборах. Они что, вместе с «ППС» шли? Одним комплектом?
   — Прямо!
   Неужели опять в яму? Ну точно! Только не в такую глубокую, как раньше. Всего метра два с небольшим. Но из которой, один черт, в колодках не выбраться. Даже без решетки.
   Конвой ткнул автоматами в сторону ямы.
   Знаем. Ученые уже.
   Разом отталкиваясь от земли — попрыгали вниз. А если не разом, если один из пары прыгнет чуть раньше или чуть позже — можно запросто вывихнуть руки. Рычаг-то у колодок не маленький.
   Сели на влажный земляной пол. Стали ждать.
   Чего ждать? Чего еще можно ожидать от этой уже фактически закончившейся жизни? Разве только новых страданий…