Страница:
Нет. На то, чтобы расстреливать, не похоже.
Тогда куда? В лагерь? Вполне может быть. Только зачем? Опять расстреливать? Так это можно здесь. Не откладывая в долгий ящик…
Допрашивать? Это похоже на правду. Но что они хотят узнать? И что могут узнать? Что есть на севере такая большая страна Советский Союз, где живет двести пятьдесят миллионов народу? Без тех нескольких человек, которые по воле судьбы оказались здесь. Что эти несколько человек пришли в их дом лишь для того, чтобы собрать останки самолета, который обронила на их территории еще одна многомиллионная нация? И что эти их келейные дела никак не затрагивают интересов суверенного государства Вьетнам в целом. И его местного, проживающего в данном районе населения в частности…
Так они в тот не представляющий угрозы для их державы и лично для них визит не поверят. Скажут — что же вы тогда официальным путем не прибыли? С паспортами, визами и таможенным осмотром багажа?
Опасались? А чего опасались?
И начнут допрос. С пристрастием. До полного выяснения несуществующей в природе правды. И тогда расстрел в джунглях покажется детской забавой…
Вдруг так?
Почти наверняка так! Как бы ни хотелось ошибиться… Во всех других случаях они бы не церемонились. Как с командиром…
Значит, будет допрос. И вопросы. И боль. Будет все то, что сопровождает выяснение истины у захваченных на чужой территории с оружием в руках диверсантов. Которые своим непрошеным визитом поставили себя вне закона. Будет допрос без оглядки на юриспруденцию. Без оглядки на милосердие. И лучше к этому готовиться заранее…
Остановка.
Кто хочет, может пить…
Откуда? Вот из этого еле текущего ручейка с непрозрачной зеленоватого оттенка водой? В которой наверняка плавает весь перечень кишечно-печеночных паразитов. Тех, что когда-то демонстрировали в Институте эпидемиологии и паразитологии. Еще там, дома. От самых маленьких, до таких, что больше самих кишок. Что-то не привлекает…
Кто не хочет — может не пить…
А пить очень хочется.
С другой стороны, не глупо ли заботиться о здоровье своего организма, когда в любой из следующих дней в него можно заполучить пулю — несовместимую с жизнью…
Пожалуй, пару глотков можно себе позволить… Пара глотков — не много. Авось пронесет.
Наверняка пронесет… Это можно даже не сомневаться…
— Встать! Встали.
— Пошли!
Пошли…
Интересно, а американцев-то куда? Американцы им вроде союзники? По крайней мере не противники. Хотя по обхождению это совершенно не чувствуется. Может, эти вьетнамцы вообще не знают что есть такая страна Америка и такая страна Советский Союз? Может, для них понятно только деление на белых и желтых. Желтые — свои. Белые — чужие. С которыми не церемонятся…
Шли долго. Шли двое суток. Исправно удерживая друг друга за руки. Как отправившаяся на прогулку малышковая группа детского сада. Только шли не по городу, а по влажно-сумрачным тропическим джунглям. И сопровождались не женщинами-воспитателями, а вооруженным автоматами конвоем. И шли неизвестно куда…
Но пришли. Именно туда — не знаю куда…
Поляны, хижины, заборы, чем-то напоминающие украинские плетни, только более экзотические, лепешки помета крупнорогатого домашнего зверья под ногами, запах дыма и подгоревшей пищи. В общем, деревня как деревня. Если не обращать внимания на окружающую пеструю флору и фауну. И нездоровый прищур и цвет лиц местного населения.
Двинулись мимо хижин. Мимо заинтересованных взглядов голопузых детей, сидящих в придорожной пыли. Ну правильно, к ним тут зоопарк редко приезжает. А если и приезжает, то с тем же самым набившим оскомину зверьем, что в изобилии водится за околицей. А тут — что-то очень новое. Белое, бородатое и свирепое.
— Стой!
Встали.
Большинство вьетнамцев куда-то разбежались. Остались лишь несколько. И те косили глазами в стороны и нетерпеливо перебирали ногами, как застоявшиеся жеребцы, предвкушая близкую встречу с домом. Или с казармой. Где тоже накормят и спать уложат.
Вьетнамцы пришли домой. А все прочие? Они куда?
— Пошли! Пошли…
— Направо… Теперь налево… Опять направо… Стой!
Встали. Пред какими-то ямами, накрытыми бамбуковыми настилами. Странными настилами. С частыми, мелкими квадратными дырами.
Вьетнамцы подняли настилы и показали вниз.
— Что? Спускаться? Туда?!
Туда, туда, оживленно закивали вьетнамцы Им до чертиков надоели эти туго соображающие белые.
Из ямы несло тухлятиной и дерьмом. Как из привокзального, коллективного пользования сортира. Как из выгребной канавы жарким летом.
— Я туда не полезу! — сказал Резо. — Я не свинья!
— В такую дыру и свинья бы не полезла! Побрезговала.
Вьетнамцы придвинулись, подтолкнули пленных к краю ямы.
— Мы вместе? Мы тоже? — спросили американцы.
— Вы тоже. Что вы — желтые, что ли? — злорадно ответил за вьетнамцев догадавшийся о смысле вопроса Кудряшов.
Дна ямы видно не было.
— Как же туда спускаться? Там же лестницы нет!
— Самокатом.
— Скорее самопадом…
— Хо! Хо! — с угрозой сказали охранники. Или не «хо», но что-то очень похожее и столь же непонятное…
— Ху!.. — ответил за всех Пивоваров. Ну или не «ху». Но тоже очень похожее… И понятное…
Вьетнамцы ударили стоявших ближе к ним пленных прикладами автоматов. Ткнули штыками в мягкие ткани.
Дальше пятиться было некуда. И предложение было хоть и без восторга, но принято. Всеми гостями одновременно.
— Черт!
— Devil!
Вразнобой закричали гости, ссыпаясь на дно ямы и друг на друга.
— Чтоб маму вашу вьетнамскую… Папа ваш вьетнамский… Но не ваш отец… — пожелали русские.
— Fuck you… Durty pigs… — добавили американцы. Бамбуковая решетка упала, поделив чужое небо на мелкие, как в тетради по арифметике, клетки.
Хоть в крестики-нолики играй.
— Все! Приехали!
Яма была глубокая. Метра три с половиной, если мерить от пола до отсутствующего потолка. И если есть чем мерить…
— Не достать. Даже если прыгнуть, — оценил на глазок расстояние до бамбуковой решетки Кудряшов.
— А зачем прыгать? — спросили американцы.
— Чтобы форму не потерять, — недовольно ответил Кудряшов.
— Какую форму? — не поняли американцы. — Военную?
— Физкультурную. Спортсмен он, — ответил за Кудряшова Пивоваров. — У вас баскетбол есть?
— Yes, yes, — закивали американцы.
— Ну так вот он тот самый баскетболист. По бросанию чего-нибудь лишь бы куда-нибудь. Йес?
— О! — сказали американцы. — Yes!
Яма была мокрая. На полу кое-где стояли лужи от недавно прошедших дождей. Крыши-то в этом доме не было! В дальнем углу была вырыта еще одна яма — яма в яме, которая, судя по исходящему от нее запаху, выполняла роль отхожего места. Относительно сухо было только возле стен, где были выбиты или выцарапаны в стенах примитивные ступеньки-сиденья, застеленные сухими листьями.
— Извиняйте, что не прибрано, — сказал Кузнецов, широким жестом приглашая товарищей располагаться. Уж как получится.
Русские заняли места подальше от невыносимой, в обоих значениях этого слова, параши. На правах хозяев.
Американцы сели там, где осталось место. Как бесправные зеки второго сорта. Они все еще ощущали себя пленниками. Пленниками русских пленников. Которых в свою очередь пленили вьетнамцы. Пленниками в квадрате. Хоть это и было странно. Американцев было, как минимум, больше. Просто они еще не оценили ситуацию… Или не были приучены бороться за место подальше от параши. По причине незнания некоторых, общеизвестных в Союзе, законов общежития.
— Ну и что будем делать? — спросил Пивоваров. — Спать! — коротко ответил Кудряшов.
— Здесь?
— Здесь! Или ты ожидаешь, что тебя пригласят в хозяйскую спальню, под бочок хозяйской жинки?
— Не-ет! Не надо. Лучше здесь, чем под такой бочок, — поморщился Пивоваров.
— Ну так не теряй времени — устраивайся! — И, показывая личный пример, Кудряшов улегся на земляное сиденье.
Война войной, а обед по расписанию! За неимением такового — сон. Как говорится в малозажиточных семьях: есть хочешь — спать ложись. Сон, он тоже силы восстанавливает, которые еще очень и очень могут пригодиться.
На обед пленникам дали сон. Сколько влезло. На ужин — дрему. Тоже от пуза. На завтрак — легкий пересып. Без ограничений в весе и калориях.
И только в обед следующего дня — собственно еду.
— Что это? — спросил Далидзе, показывая на спущенный сверху на веревке большой полукруглый котел.
— Супница, — ответил ему Пивоваров, — причем, кажется, с супом.
— А я думал — недостававшая в камере параша. Из которой по случайности забыли вылить содержимое… — задумчиво заметил Далидзе, приоткрыв крышку и нюхая предложенное первое блюдо. — Очень похоже…
— Что есть такое параша? — спросили любопытные американцы.
— Вьетнамский столовый прибор. Коллективного пользования.
— Yes, yes! Pa-ra-sha, — с удовольствием повторили новое слово полиглотствующие янки.
— Ну что, будем дегустировать?
— А супчик с чем?
Пивоваров ковырнул гущу случайно найденной палочкой.
— По-моему, какие-то гусеницы…
— Что?!
— Вот, — вытащил Пивоваров на палочке толстую, разваренную личинку.
— Мамочка моя!
— Что-то этот ресторан перестал внушать мне доверие, — сказал Далидзе, страдальчески посматривая в дальний, заглубленный угол ямы.
Пивоваров продолжал задумчиво ковыряться в супе.
— Знаете, мужики, вы как хотите, а я… Ну не умирать же с голоду в самом деле…
— Хозяин — барин.
Пивоваров решительно вздохнул и подсел ближе к котлу.
— Дайте ложку.
— Откуда бы ей взяться?
Ложки не было. И вообще посуды не было. Никакой.
— Что же нам, через край хлебать? Как свиньям из кормушки?
— Похоже на то.
— Сволочи! Устраивают зверинец! В клетки сажают, из корыт кормят…
Пивоваров злобно пихнул котел так, что часть похлебки плеснула на землю. Как ни хотел он есть, но уподобляться сельскохозяйственным животным не желал.
— Вы хотели кушать с ложка? — вежливо улыбаясь, спросил американец
— Я просто хотел есть..
— У меня есть ложка. — И он вытащил из кармана маленькую складную ложку. — Please.
— Ну ты вообще, американец, ничего мужик, — обрадовался Пивоваров, похлопывая своего спасителя по плечу.
— Ты что, в самом деле будешь есть? — спросил Далидзе.
— Буду!
— И гусениц?
— И гусениц! И вам рекомендую. Ничего другого вы от них все равно не дождетесь. Только оголодаете. А потом все равно придется… Голод не тетка…
— Наверное, он прав, — сказал Кудряшов. — Лучше сейчас, чем потом. — И решительно придвинулся к котлу.
— И вы тоже, как это — плиз, — показал Пивоваров на котел американцам. — Подсаживайтесь. Учтите, второй раз плиз не буду.
— O'key! — согласились янки, пододвигаясь ближе.
— Ваша тетя держит диета? — поинтересовался у Пивоварова американец, который презентовал ему ложку.
— Какая тетя? Ты что, с ума съехал?
— Вы сказали что-то о своей родственнице и о ее голоде. Я не понял. Я подумал, что…
— А-а! — наконец догадался Пивоваров. — Ты про тетку? Она мне такая же тетка, как эта бурда — суп…
— Что есть «бурда»?
— Ну ты меня достал своими вопросами… На лучше трескай…
— Что есть такое — «трескай»…
Ну что его, убить, что ли?! Так поздно уже. Раньше надо было об этом думать. Еще там, у вертолетов…
Ложка пошла по кругу. От русских — к американцам. От американцев — к русским. До полного опустошения котла.
— Ничего, за милую душу пошел супчик…
— Что есть «за милая душа»…
Глава 32
Тогда куда? В лагерь? Вполне может быть. Только зачем? Опять расстреливать? Так это можно здесь. Не откладывая в долгий ящик…
Допрашивать? Это похоже на правду. Но что они хотят узнать? И что могут узнать? Что есть на севере такая большая страна Советский Союз, где живет двести пятьдесят миллионов народу? Без тех нескольких человек, которые по воле судьбы оказались здесь. Что эти несколько человек пришли в их дом лишь для того, чтобы собрать останки самолета, который обронила на их территории еще одна многомиллионная нация? И что эти их келейные дела никак не затрагивают интересов суверенного государства Вьетнам в целом. И его местного, проживающего в данном районе населения в частности…
Так они в тот не представляющий угрозы для их державы и лично для них визит не поверят. Скажут — что же вы тогда официальным путем не прибыли? С паспортами, визами и таможенным осмотром багажа?
Опасались? А чего опасались?
И начнут допрос. С пристрастием. До полного выяснения несуществующей в природе правды. И тогда расстрел в джунглях покажется детской забавой…
Вдруг так?
Почти наверняка так! Как бы ни хотелось ошибиться… Во всех других случаях они бы не церемонились. Как с командиром…
Значит, будет допрос. И вопросы. И боль. Будет все то, что сопровождает выяснение истины у захваченных на чужой территории с оружием в руках диверсантов. Которые своим непрошеным визитом поставили себя вне закона. Будет допрос без оглядки на юриспруденцию. Без оглядки на милосердие. И лучше к этому готовиться заранее…
Остановка.
Кто хочет, может пить…
Откуда? Вот из этого еле текущего ручейка с непрозрачной зеленоватого оттенка водой? В которой наверняка плавает весь перечень кишечно-печеночных паразитов. Тех, что когда-то демонстрировали в Институте эпидемиологии и паразитологии. Еще там, дома. От самых маленьких, до таких, что больше самих кишок. Что-то не привлекает…
Кто не хочет — может не пить…
А пить очень хочется.
С другой стороны, не глупо ли заботиться о здоровье своего организма, когда в любой из следующих дней в него можно заполучить пулю — несовместимую с жизнью…
Пожалуй, пару глотков можно себе позволить… Пара глотков — не много. Авось пронесет.
Наверняка пронесет… Это можно даже не сомневаться…
— Встать! Встали.
— Пошли!
Пошли…
Интересно, а американцев-то куда? Американцы им вроде союзники? По крайней мере не противники. Хотя по обхождению это совершенно не чувствуется. Может, эти вьетнамцы вообще не знают что есть такая страна Америка и такая страна Советский Союз? Может, для них понятно только деление на белых и желтых. Желтые — свои. Белые — чужие. С которыми не церемонятся…
Шли долго. Шли двое суток. Исправно удерживая друг друга за руки. Как отправившаяся на прогулку малышковая группа детского сада. Только шли не по городу, а по влажно-сумрачным тропическим джунглям. И сопровождались не женщинами-воспитателями, а вооруженным автоматами конвоем. И шли неизвестно куда…
Но пришли. Именно туда — не знаю куда…
Поляны, хижины, заборы, чем-то напоминающие украинские плетни, только более экзотические, лепешки помета крупнорогатого домашнего зверья под ногами, запах дыма и подгоревшей пищи. В общем, деревня как деревня. Если не обращать внимания на окружающую пеструю флору и фауну. И нездоровый прищур и цвет лиц местного населения.
Двинулись мимо хижин. Мимо заинтересованных взглядов голопузых детей, сидящих в придорожной пыли. Ну правильно, к ним тут зоопарк редко приезжает. А если и приезжает, то с тем же самым набившим оскомину зверьем, что в изобилии водится за околицей. А тут — что-то очень новое. Белое, бородатое и свирепое.
— Стой!
Встали.
Большинство вьетнамцев куда-то разбежались. Остались лишь несколько. И те косили глазами в стороны и нетерпеливо перебирали ногами, как застоявшиеся жеребцы, предвкушая близкую встречу с домом. Или с казармой. Где тоже накормят и спать уложат.
Вьетнамцы пришли домой. А все прочие? Они куда?
— Пошли! Пошли…
— Направо… Теперь налево… Опять направо… Стой!
Встали. Пред какими-то ямами, накрытыми бамбуковыми настилами. Странными настилами. С частыми, мелкими квадратными дырами.
Вьетнамцы подняли настилы и показали вниз.
— Что? Спускаться? Туда?!
Туда, туда, оживленно закивали вьетнамцы Им до чертиков надоели эти туго соображающие белые.
Из ямы несло тухлятиной и дерьмом. Как из привокзального, коллективного пользования сортира. Как из выгребной канавы жарким летом.
— Я туда не полезу! — сказал Резо. — Я не свинья!
— В такую дыру и свинья бы не полезла! Побрезговала.
Вьетнамцы придвинулись, подтолкнули пленных к краю ямы.
— Мы вместе? Мы тоже? — спросили американцы.
— Вы тоже. Что вы — желтые, что ли? — злорадно ответил за вьетнамцев догадавшийся о смысле вопроса Кудряшов.
Дна ямы видно не было.
— Как же туда спускаться? Там же лестницы нет!
— Самокатом.
— Скорее самопадом…
— Хо! Хо! — с угрозой сказали охранники. Или не «хо», но что-то очень похожее и столь же непонятное…
— Ху!.. — ответил за всех Пивоваров. Ну или не «ху». Но тоже очень похожее… И понятное…
Вьетнамцы ударили стоявших ближе к ним пленных прикладами автоматов. Ткнули штыками в мягкие ткани.
Дальше пятиться было некуда. И предложение было хоть и без восторга, но принято. Всеми гостями одновременно.
— Черт!
— Devil!
Вразнобой закричали гости, ссыпаясь на дно ямы и друг на друга.
— Чтоб маму вашу вьетнамскую… Папа ваш вьетнамский… Но не ваш отец… — пожелали русские.
— Fuck you… Durty pigs… — добавили американцы. Бамбуковая решетка упала, поделив чужое небо на мелкие, как в тетради по арифметике, клетки.
Хоть в крестики-нолики играй.
— Все! Приехали!
Яма была глубокая. Метра три с половиной, если мерить от пола до отсутствующего потолка. И если есть чем мерить…
— Не достать. Даже если прыгнуть, — оценил на глазок расстояние до бамбуковой решетки Кудряшов.
— А зачем прыгать? — спросили американцы.
— Чтобы форму не потерять, — недовольно ответил Кудряшов.
— Какую форму? — не поняли американцы. — Военную?
— Физкультурную. Спортсмен он, — ответил за Кудряшова Пивоваров. — У вас баскетбол есть?
— Yes, yes, — закивали американцы.
— Ну так вот он тот самый баскетболист. По бросанию чего-нибудь лишь бы куда-нибудь. Йес?
— О! — сказали американцы. — Yes!
Яма была мокрая. На полу кое-где стояли лужи от недавно прошедших дождей. Крыши-то в этом доме не было! В дальнем углу была вырыта еще одна яма — яма в яме, которая, судя по исходящему от нее запаху, выполняла роль отхожего места. Относительно сухо было только возле стен, где были выбиты или выцарапаны в стенах примитивные ступеньки-сиденья, застеленные сухими листьями.
— Извиняйте, что не прибрано, — сказал Кузнецов, широким жестом приглашая товарищей располагаться. Уж как получится.
Русские заняли места подальше от невыносимой, в обоих значениях этого слова, параши. На правах хозяев.
Американцы сели там, где осталось место. Как бесправные зеки второго сорта. Они все еще ощущали себя пленниками. Пленниками русских пленников. Которых в свою очередь пленили вьетнамцы. Пленниками в квадрате. Хоть это и было странно. Американцев было, как минимум, больше. Просто они еще не оценили ситуацию… Или не были приучены бороться за место подальше от параши. По причине незнания некоторых, общеизвестных в Союзе, законов общежития.
— Ну и что будем делать? — спросил Пивоваров. — Спать! — коротко ответил Кудряшов.
— Здесь?
— Здесь! Или ты ожидаешь, что тебя пригласят в хозяйскую спальню, под бочок хозяйской жинки?
— Не-ет! Не надо. Лучше здесь, чем под такой бочок, — поморщился Пивоваров.
— Ну так не теряй времени — устраивайся! — И, показывая личный пример, Кудряшов улегся на земляное сиденье.
Война войной, а обед по расписанию! За неимением такового — сон. Как говорится в малозажиточных семьях: есть хочешь — спать ложись. Сон, он тоже силы восстанавливает, которые еще очень и очень могут пригодиться.
На обед пленникам дали сон. Сколько влезло. На ужин — дрему. Тоже от пуза. На завтрак — легкий пересып. Без ограничений в весе и калориях.
И только в обед следующего дня — собственно еду.
— Что это? — спросил Далидзе, показывая на спущенный сверху на веревке большой полукруглый котел.
— Супница, — ответил ему Пивоваров, — причем, кажется, с супом.
— А я думал — недостававшая в камере параша. Из которой по случайности забыли вылить содержимое… — задумчиво заметил Далидзе, приоткрыв крышку и нюхая предложенное первое блюдо. — Очень похоже…
— Что есть такое параша? — спросили любопытные американцы.
— Вьетнамский столовый прибор. Коллективного пользования.
— Yes, yes! Pa-ra-sha, — с удовольствием повторили новое слово полиглотствующие янки.
— Ну что, будем дегустировать?
— А супчик с чем?
Пивоваров ковырнул гущу случайно найденной палочкой.
— По-моему, какие-то гусеницы…
— Что?!
— Вот, — вытащил Пивоваров на палочке толстую, разваренную личинку.
— Мамочка моя!
— Что-то этот ресторан перестал внушать мне доверие, — сказал Далидзе, страдальчески посматривая в дальний, заглубленный угол ямы.
Пивоваров продолжал задумчиво ковыряться в супе.
— Знаете, мужики, вы как хотите, а я… Ну не умирать же с голоду в самом деле…
— Хозяин — барин.
Пивоваров решительно вздохнул и подсел ближе к котлу.
— Дайте ложку.
— Откуда бы ей взяться?
Ложки не было. И вообще посуды не было. Никакой.
— Что же нам, через край хлебать? Как свиньям из кормушки?
— Похоже на то.
— Сволочи! Устраивают зверинец! В клетки сажают, из корыт кормят…
Пивоваров злобно пихнул котел так, что часть похлебки плеснула на землю. Как ни хотел он есть, но уподобляться сельскохозяйственным животным не желал.
— Вы хотели кушать с ложка? — вежливо улыбаясь, спросил американец
— Я просто хотел есть..
— У меня есть ложка. — И он вытащил из кармана маленькую складную ложку. — Please.
— Ну ты вообще, американец, ничего мужик, — обрадовался Пивоваров, похлопывая своего спасителя по плечу.
— Ты что, в самом деле будешь есть? — спросил Далидзе.
— Буду!
— И гусениц?
— И гусениц! И вам рекомендую. Ничего другого вы от них все равно не дождетесь. Только оголодаете. А потом все равно придется… Голод не тетка…
— Наверное, он прав, — сказал Кудряшов. — Лучше сейчас, чем потом. — И решительно придвинулся к котлу.
— И вы тоже, как это — плиз, — показал Пивоваров на котел американцам. — Подсаживайтесь. Учтите, второй раз плиз не буду.
— O'key! — согласились янки, пододвигаясь ближе.
— Ваша тетя держит диета? — поинтересовался у Пивоварова американец, который презентовал ему ложку.
— Какая тетя? Ты что, с ума съехал?
— Вы сказали что-то о своей родственнице и о ее голоде. Я не понял. Я подумал, что…
— А-а! — наконец догадался Пивоваров. — Ты про тетку? Она мне такая же тетка, как эта бурда — суп…
— Что есть «бурда»?
— Ну ты меня достал своими вопросами… На лучше трескай…
— Что есть такое — «трескай»…
Ну что его, убить, что ли?! Так поздно уже. Раньше надо было об этом думать. Еще там, у вертолетов…
Ложка пошла по кругу. От русских — к американцам. От американцев — к русским. До полного опустошения котла.
— Ничего, за милую душу пошел супчик…
— Что есть «за милая душа»…
Глава 32
Утрами и вечерами перед сном американцы чистили зубы. Кончиком разбитой между камнями палочки, заменяющей зубную щетку. Или просто пальцем. Чистили ровно пять минут. Как рекомендуется обществом стоматологов США. А потом в тридцать два зуба улыбались друг другу, проверяя их белизну.
— Вот дура-люди! — возмущался Пивоваров. — Им того и гляди головы пооткручивают, а они о зубах болеют! Эй, янки, на хрена вам все это надо?
— Что — «это»?
— Ну вот это, вот это самое, — ожесточенно тыкал пальцем в свои блестящие металлические передние зубы Пивоваров.
— О, нет, это нам не надо. Спасибо, — отвечали американцы.
— Он имеет в виду, зачем вы чистите зубы?
— Остатки пищи, застревавшие между зубы, вызывают, как это по-русски… дырка.
— Вы хотите сказать, кариес?
— Yes! Кари-ес! Зубная помощь стоит очень много долларов. Надо смотреть за свой зубы! Если не хочешь сильно платить.
— Им о душе впору думать, а они о долларах! — раздраженно сплюнул в сторону параши Пивоваров. — Правильно в свое время замполит говорил — звериный оскал империализма…
— Ты на свой посмотри…
— Зато на нем «дырка нет»! Даже если гвозди перекусывать!
— Вы, наверное, не почистил зубы? — заинтересованно спросили американцы, показывая на пивоваровскую стальную челюсть.
— Я — нет. Зато мне почистили. Очень хорошо почистили. Вот, — еще раз продемонстрировал свой кривой металлический оскал Пивоваров.
— О! У вас есть услуга почистить зубы другой человек? — искренне удивились американцы.
— Есть, — расхохотался Далидзе, — сколько угодно…
— У нас в Америке нет услуга почистить зубы. Хотя у нас очень хорош американский сервис! У нас Америка каждый сам чистит зубы. Это, наверное, очень дорого — почищать зубы другой человек?
— Нет, бесплатно. У нас такая помощь бесплатная. В любой момент. Если хорошо попросить. Он попросил. Ему пошли навстречу.
— Стоматологический больница? Или частный врач?
— Нет, прохожий, на танцплощадке… Или рядом… Слышь, Пивоваров, тебе где услугу оказывали?
— Да пошли вы все… вместе с американцами…
— Ха-ха-ха…
Нашли над чем смеяться. И где… В зловонной яме посреди вьетнамской деревни, под охраной вьетнамских часовых. Видно, действительно безделье развращает. Даже в яме…
Или все совсем наоборот? И смех — это единственно доступное лекарство от неизбежного в такой ситуации сумасшествия? Если вдруг начать думать только о том, где ты находишься и что тебя здесь в ближайшее время ожидает…
— Слышь, Пивоваров, а по чистке ушей тебе услугу не предлагали?
— Ха-ха-ха…
Сверху, сквозь клетки бамбуковой решетки глянули лица вьетнамцев и автоматные стволы.
— Хо-цо-то-цо… — быстро залопотали вьетнамцы. И еще глубже ткнули вниз автоматы.
— Вот суки! Даже посмеяться не дают, — возмутился Пивоваров, хотя смеялись над ним.
— «Су-ки» — это что7 — спросили американцы.
— Это собаки женского рода.
— Но ведь они мужского рода? — удивились странным противоречиям русского устного языка американцы.
— Они не мужскою рода. Если бы они были мужского рода — они бы спустились сюда. И мы бы поговорили, как мужской род с мужским родом! — свирепо сказал Далидзе. — Они хуже, чем женский род…
Вьетнамцы крикнули что-то еще, бросили вниз несколько камней, показали пальцами на стены.
— Велят сесть вдоль стен.
— Сюда? — показал Пивоваров.
— Да, да… — оживленно закивали вьетнамцы.
— А это не хотите, — продемонстрировал разведчик кулак правой руки, жестко придержав локоть ладонью левой.
Оскорбительности данного конкретного жеста вьетнамские часовые не поняли. У них была другая символика. Но о смысле ответа в общих чертах догадались. И передернули затворы.
— Ладно, давайте не будем по мелочи… Давайте сядем, — предложил Кудряшов. На правах бывшего, а впрочем, и нынешнего, ведь его с должности никто не смещал, «замка».
Сели. Американцы по правой стене. Русские по левой.
И стали смотреть друг на друга. Потому что больше смотреть было не на что.
Черт его знает, что они не поделили?
— Вы где русский изучали? — от нечего делать спросил Кузнецов.
— Русский?.. В школе, — чуть с запинкой ответили американцы.
— Хорошо вас учат.
— Хорошо. Да. Да, — ответили американцы.
— А я ваш в школе пять лет зубрил — и ни в зуб ногой!
— Зачем в школе в зубы ногой?! — напряглись янки.
— В смысле не знаю ни хрена. Кроме «О'кей».
— O'key! Хорошо! У вас хорошее произношение, — похвалили американцы. И заулыбались. И русские заулыбались. В ответ.
— Нет, ну ведь обидно: мы пять лет и они пять лет…
— Они не в той школе учились. Они в спецшколе учились. С уклоном. Вы их слушайте больше, — сказал Кудряшов. — И вообще помните, с кем имеете дело. А то расслабились, понимаешь…
Разговор иссяк. Остались только взгляды.
— Тогда я спать лягу, — сказал Пивоваров.
— Ты же уже спал.
— Еще посплю. Солдат спит — служба идет…
— Знать бы только, куда она идет…
— Спят? — спросил Кудряшов.
— Как младенцы. Только пузыри не пускают.
— Уверен?
— Уверен.
— Тогда давай…
Пленники тихонько толкнули один другого, чтобы разбудить тех, кто вдруг по случайности уснул. Но никто не спал. Все ждали
Неслышно поднявшись, разведчики сместились к одной из стен. Трое встали плечом к плечу. Сцепились для устойчивости локтями. Глубоко присели. Двое других, встав им на голени и уперевшись стопами в подставленные руки, вползли на их плечи. Бесшумно. Как обвивающие ствол дерева лозы дикого винограда. И встали И выпрямились.
Последним по живой пирамиде взобрался вверх капитан Далидзе. Как самый легкий и ловкий. Забрался и сел верхом на плечи одного из бойцов. И зажал ногами его голову.
— На месте! — сообщил он, слегка щелкнув по выступающему между ногами темечку ногтем.
Боец, на котором он восседал, поднес к его носу кулак. И несильно притопнул ступней по плечу, на котором стоял.
— На месте!
Нижний ярус разведчиков медленно выпрямился, вознося капитана Далидзе к самой решетке.
— Достаточно!
— Достаточно…
Капитан Далидзе осторожно взглянул сквозь решетку. С противоположной стороны ямы, метрах в пяти от ее края, тускло горела керосиновая лампа типа «летучей мыши». Рядом с ней на расстеленной циновке сидели часовые. И как всякие нормальные часовые, слегка дремали. Как видно, служебные пороки мало зависят от национальности и вероисповедания. Все солдаты всех армий мира не прочь прихватить часок-другой из служебного времени. Чтобы сэкономить для личного.
— Двое! — два раза ткнул в выступающую макушку капитан.
— Двое…
Далидзе внимательно ощупал запор. Он был самый простейший — вроде задвижки на воротах. Дерни в сторону засов — и он выскочит из прорези. Вот только выдернуть засов было нельзя Потому что он был на замке. Совершенно незнакомой конструкции.
— Здесь замок. Нужен ключ, — прошептал на самое ухо зажатой между ног голове Далидзе.
— Нужен ключ… — повторила голова второй, свободной голове.
— Ключ… — сказала свободная голова той, что была расположена ниже.
— Там замок. Без ключа не открыть… Кудряшов расстегнул ремень на брюках. И выломал из пряжки язычок.
— Держите, — положил его в раскрытую ладонь.
Язычок ушел наверх.
Далидзе аккуратно воткнул импровизированный ключ в скважину и стал вертеть им из стороны в сторону. Тщетно. Язычок скреб металл, но ни за что не мог зацепиться.
Один из часовых вздохнул и шевельнулся. Капитан замер, медленно сполз по стене вниз и прислушался. Все было тихо. Он опять приподнялся и выглянул наружу. Часовой дремал. В более удобной позе.
Разводящего на него нет! И слава Богу, что нет… Резо еще раз попытался открыть замок. И опять неудачно.
— Ничего не выходит.
— Не выходит…
— Ничего…
— Пусть попробует отжать решетку. Она ведь не железная. Может деформироваться.
— Пусть попробует отжать…
— Пусть попробует…
— Пусть решетку…
Далидзе уперся плечом в стену и надавил на решетку. Дерево слегка подалось. Он надавил еще сильнее. Щель увеличилась. Еще… Безрезультатно.
— Одному не справиться. Не хватает сил.
— Одному не справиться…
— Нужна помощь…
— Нужна помощь? — тихо спросили американцы. — Мы готовы. Мы с вами…
Вот шельмы! А ведь спали — чуть не храпели…
— No! — сказал Кудряшов. — Покамест «no»! Сами с усами…
— С какими усами? При чем здесь усы?..
«Замок» встал на выставленное колено крайнего бойца нижнего яруса, потом на его руку, потом на плечо. Взобрался, оседлал свободную голову. Тронул рукой поджидавшего его Далидзе.
— Я готов. Давай вместе и разом.
Вцепились в решетку, надавили что было сил. До хруста. В шейных позвонках ниже расположенных бойцов.
— Ну, еще немного. Еще…
Засов с легким скрежетом выскочил из паза.
— Сразу?
— Сразу.
Беглецы медленно приподняли решетку. Очень медленно. Буквально по миллиметру в секунду. Чтобы не нарваться на импровизированную звуковую сигнализацию — набросанные сверху гремящие и звенящие консервные банки или пустые бутылки. Но нет — решетка была чиста.
— Ты — первый. Я — второй, — показал Кудряшов.
Далидзе тихо выполз в образовавшуюся щель. И ухватился за решетку сверху, чтобы дать возможность выползти напарнику. Решетку бесшумно поставили на место. Пирамида рассыпалась, бойцы, ее составлявшие, мгновенно разлеглись по ступенькам. И изобразили крепкий, счастливый сон. Чтобы, если побег будет пресечен, свалить все на беглецов. Чтобы самим остаться в стороне. И сохранить себя для новой попытки.
— Твой правый. Мой левый, — показал Кудряшов.
— Есть… — кивнул Далидзе.
Осторожно ступая, беглецы приближались к часовым, одновременно осматриваясь по сторонам. Но видно все равно ничего не было. Кроме кромешной темноты и желтого круга света, отбрасываемого лампой
Шаг.
Еще шаг.
Еще шаг…
Ощупывая каждый миллиметр грунта. Чтобы, не дай бог, под ногой не хрустнула случайная ветка, не шевельнулся камешек. Лучше медленно, чем громко…
Зашли в световой круг. Кудряшов поднял три пальца.
— Разом. На счет «три»! Еще шаг.
— Три.
Два.
Один.
Ноль!
Быстрым прыжком разведчики преодолели последний шаг и ударили так и не проснувшихся вьетнамцев кулаками в виски. Синхронно, как пловчихи в парных показательных выступлениях в том самом виде плавания. И так же синхронно рванули из рук потерявших сознание часовых автоматы. И передернули затворы.
И не услышали характерного звука. Не было того звука!
В магазинах автоматов не было патронов! Магазины автоматов были пусты! И значит, сами автоматы были не опасней средневековой боевой палицы. Примитивного ударного действия.
Разведчики быстро наклонились над телами оглушенных вьетнамцев и обшарили их карманы в надежде найти патроны Хотя бы два патрона. И не нашли. Зато смогли рассмотреть своих врагов вблизи. Очень странные это были часовые. На вид — лет по сто пятьдесят каждому. С лицами — как древний пергамент. С руками, больше похожими на птичьи лапки. Таким, понятно, патроны ни к чему. Для них выстрел за счет отдачи будет иметь даже более разрушительные последствия, чем для того, в кого они удумают пальнуть. Они что, никого помоложе найти не смогли для несения ночных вахт?
— Не нравятся они мне! — шепнул Далидзе.
— Мне тоже. Но нам с ними в одной коммуналке не жить. Давай вытаскивай наших. Пока не наши не всполошились.
Кудряшов загасил лампу. Резо метнулся к яме, поднял решетку и бросил внутрь небольшой камешек.
Разведчики быстро «проснулись» и выстроили пирамиду из двух человек. По которой, как по приставной лестнице, должны были подниматься все остальные.
— Давай шустро. По одному!
— А мы? — спросили из темноты американцы. — Мы хочет с вами.
— Куда вы «хочет»? В Москву? У нас дороги разные.
— Но если вы сбегать один, они нас могут убивать!
— Это точно. Ладно, Серега. Пусть вылазят. Тоже ведь люди.
— Что-то ты этих людей не очень возле вертолетов жалел.
— Так тогда они еще были не люди, а противники…
— Ладно, хрен с ними…
Американцы быстро выстроили свою пирамиду и полезли наверх. Последних пленников выдернули на опущенных вниз ремнях.
— Все?
— Все!
— А эти за каким?..
— Они к нам привыкли. Корешками стали.
— Тогда пусть отвыкают! Какие к маме корешки, когда они наш вероятный стратегический противник! Нам за таких корешков дома все вершки посрубают к едрене фене!
Пленники разобрались на две, по национальному признаку, группки.
— Нам туда, — показал Пивоваров. — Вам туда, — махнул строго в противоположную сторону. — За ложку, конечно, спасибо. А остальное врозь!
Американцы оживленно зашептались между собой.
— Нельзя нам их отпускать. Ох нельзя, — тяжело вздохнул Кудряшов.
— Почему?
— Потому что они-то видели, что им видеть не следовало. Потому что они нас видели. Возле своего самолета!
— Ну и что?
— А то! Ликвидировать их надо. Всех! Без остатка. Если по правилам.
— Вот дура-люди! — возмущался Пивоваров. — Им того и гляди головы пооткручивают, а они о зубах болеют! Эй, янки, на хрена вам все это надо?
— Что — «это»?
— Ну вот это, вот это самое, — ожесточенно тыкал пальцем в свои блестящие металлические передние зубы Пивоваров.
— О, нет, это нам не надо. Спасибо, — отвечали американцы.
— Он имеет в виду, зачем вы чистите зубы?
— Остатки пищи, застревавшие между зубы, вызывают, как это по-русски… дырка.
— Вы хотите сказать, кариес?
— Yes! Кари-ес! Зубная помощь стоит очень много долларов. Надо смотреть за свой зубы! Если не хочешь сильно платить.
— Им о душе впору думать, а они о долларах! — раздраженно сплюнул в сторону параши Пивоваров. — Правильно в свое время замполит говорил — звериный оскал империализма…
— Ты на свой посмотри…
— Зато на нем «дырка нет»! Даже если гвозди перекусывать!
— Вы, наверное, не почистил зубы? — заинтересованно спросили американцы, показывая на пивоваровскую стальную челюсть.
— Я — нет. Зато мне почистили. Очень хорошо почистили. Вот, — еще раз продемонстрировал свой кривой металлический оскал Пивоваров.
— О! У вас есть услуга почистить зубы другой человек? — искренне удивились американцы.
— Есть, — расхохотался Далидзе, — сколько угодно…
— У нас в Америке нет услуга почистить зубы. Хотя у нас очень хорош американский сервис! У нас Америка каждый сам чистит зубы. Это, наверное, очень дорого — почищать зубы другой человек?
— Нет, бесплатно. У нас такая помощь бесплатная. В любой момент. Если хорошо попросить. Он попросил. Ему пошли навстречу.
— Стоматологический больница? Или частный врач?
— Нет, прохожий, на танцплощадке… Или рядом… Слышь, Пивоваров, тебе где услугу оказывали?
— Да пошли вы все… вместе с американцами…
— Ха-ха-ха…
Нашли над чем смеяться. И где… В зловонной яме посреди вьетнамской деревни, под охраной вьетнамских часовых. Видно, действительно безделье развращает. Даже в яме…
Или все совсем наоборот? И смех — это единственно доступное лекарство от неизбежного в такой ситуации сумасшествия? Если вдруг начать думать только о том, где ты находишься и что тебя здесь в ближайшее время ожидает…
— Слышь, Пивоваров, а по чистке ушей тебе услугу не предлагали?
— Ха-ха-ха…
Сверху, сквозь клетки бамбуковой решетки глянули лица вьетнамцев и автоматные стволы.
— Хо-цо-то-цо… — быстро залопотали вьетнамцы. И еще глубже ткнули вниз автоматы.
— Вот суки! Даже посмеяться не дают, — возмутился Пивоваров, хотя смеялись над ним.
— «Су-ки» — это что7 — спросили американцы.
— Это собаки женского рода.
— Но ведь они мужского рода? — удивились странным противоречиям русского устного языка американцы.
— Они не мужскою рода. Если бы они были мужского рода — они бы спустились сюда. И мы бы поговорили, как мужской род с мужским родом! — свирепо сказал Далидзе. — Они хуже, чем женский род…
Вьетнамцы крикнули что-то еще, бросили вниз несколько камней, показали пальцами на стены.
— Велят сесть вдоль стен.
— Сюда? — показал Пивоваров.
— Да, да… — оживленно закивали вьетнамцы.
— А это не хотите, — продемонстрировал разведчик кулак правой руки, жестко придержав локоть ладонью левой.
Оскорбительности данного конкретного жеста вьетнамские часовые не поняли. У них была другая символика. Но о смысле ответа в общих чертах догадались. И передернули затворы.
— Ладно, давайте не будем по мелочи… Давайте сядем, — предложил Кудряшов. На правах бывшего, а впрочем, и нынешнего, ведь его с должности никто не смещал, «замка».
Сели. Американцы по правой стене. Русские по левой.
И стали смотреть друг на друга. Потому что больше смотреть было не на что.
* * *
Монстров ни те, ни другие не напоминали. Американцы были похожи на русских. Русские — на американцев. Кроме разве только зубов. Но зубы в счет не шли. Зубы не могли родить многолетнее противостояние двух сверхдержав.Черт его знает, что они не поделили?
— Вы где русский изучали? — от нечего делать спросил Кузнецов.
— Русский?.. В школе, — чуть с запинкой ответили американцы.
— Хорошо вас учат.
— Хорошо. Да. Да, — ответили американцы.
— А я ваш в школе пять лет зубрил — и ни в зуб ногой!
— Зачем в школе в зубы ногой?! — напряглись янки.
— В смысле не знаю ни хрена. Кроме «О'кей».
— O'key! Хорошо! У вас хорошее произношение, — похвалили американцы. И заулыбались. И русские заулыбались. В ответ.
— Нет, ну ведь обидно: мы пять лет и они пять лет…
— Они не в той школе учились. Они в спецшколе учились. С уклоном. Вы их слушайте больше, — сказал Кудряшов. — И вообще помните, с кем имеете дело. А то расслабились, понимаешь…
Разговор иссяк. Остались только взгляды.
— Тогда я спать лягу, — сказал Пивоваров.
— Ты же уже спал.
— Еще посплю. Солдат спит — служба идет…
— Знать бы только, куда она идет…
* * *
Американцы уснули рано. Американцы вообще вели очень здоровый образ жизни. Чистили зубы. Занимались физическими упражнениями. В одно время ложились, в одно время вставали. Вот только ели в разное. В то, в которое давали. Если давали вообще. И умывались не всегда. Только когда шел дождь…— Спят? — спросил Кудряшов.
— Как младенцы. Только пузыри не пускают.
— Уверен?
— Уверен.
— Тогда давай…
Пленники тихонько толкнули один другого, чтобы разбудить тех, кто вдруг по случайности уснул. Но никто не спал. Все ждали
Неслышно поднявшись, разведчики сместились к одной из стен. Трое встали плечом к плечу. Сцепились для устойчивости локтями. Глубоко присели. Двое других, встав им на голени и уперевшись стопами в подставленные руки, вползли на их плечи. Бесшумно. Как обвивающие ствол дерева лозы дикого винограда. И встали И выпрямились.
Последним по живой пирамиде взобрался вверх капитан Далидзе. Как самый легкий и ловкий. Забрался и сел верхом на плечи одного из бойцов. И зажал ногами его голову.
— На месте! — сообщил он, слегка щелкнув по выступающему между ногами темечку ногтем.
Боец, на котором он восседал, поднес к его носу кулак. И несильно притопнул ступней по плечу, на котором стоял.
— На месте!
Нижний ярус разведчиков медленно выпрямился, вознося капитана Далидзе к самой решетке.
— Достаточно!
— Достаточно…
Капитан Далидзе осторожно взглянул сквозь решетку. С противоположной стороны ямы, метрах в пяти от ее края, тускло горела керосиновая лампа типа «летучей мыши». Рядом с ней на расстеленной циновке сидели часовые. И как всякие нормальные часовые, слегка дремали. Как видно, служебные пороки мало зависят от национальности и вероисповедания. Все солдаты всех армий мира не прочь прихватить часок-другой из служебного времени. Чтобы сэкономить для личного.
— Двое! — два раза ткнул в выступающую макушку капитан.
— Двое…
Далидзе внимательно ощупал запор. Он был самый простейший — вроде задвижки на воротах. Дерни в сторону засов — и он выскочит из прорези. Вот только выдернуть засов было нельзя Потому что он был на замке. Совершенно незнакомой конструкции.
— Здесь замок. Нужен ключ, — прошептал на самое ухо зажатой между ног голове Далидзе.
— Нужен ключ… — повторила голова второй, свободной голове.
— Ключ… — сказала свободная голова той, что была расположена ниже.
— Там замок. Без ключа не открыть… Кудряшов расстегнул ремень на брюках. И выломал из пряжки язычок.
— Держите, — положил его в раскрытую ладонь.
Язычок ушел наверх.
Далидзе аккуратно воткнул импровизированный ключ в скважину и стал вертеть им из стороны в сторону. Тщетно. Язычок скреб металл, но ни за что не мог зацепиться.
Один из часовых вздохнул и шевельнулся. Капитан замер, медленно сполз по стене вниз и прислушался. Все было тихо. Он опять приподнялся и выглянул наружу. Часовой дремал. В более удобной позе.
Разводящего на него нет! И слава Богу, что нет… Резо еще раз попытался открыть замок. И опять неудачно.
— Ничего не выходит.
— Не выходит…
— Ничего…
— Пусть попробует отжать решетку. Она ведь не железная. Может деформироваться.
— Пусть попробует отжать…
— Пусть попробует…
— Пусть решетку…
Далидзе уперся плечом в стену и надавил на решетку. Дерево слегка подалось. Он надавил еще сильнее. Щель увеличилась. Еще… Безрезультатно.
— Одному не справиться. Не хватает сил.
— Одному не справиться…
— Нужна помощь…
— Нужна помощь? — тихо спросили американцы. — Мы готовы. Мы с вами…
Вот шельмы! А ведь спали — чуть не храпели…
— No! — сказал Кудряшов. — Покамест «no»! Сами с усами…
— С какими усами? При чем здесь усы?..
«Замок» встал на выставленное колено крайнего бойца нижнего яруса, потом на его руку, потом на плечо. Взобрался, оседлал свободную голову. Тронул рукой поджидавшего его Далидзе.
— Я готов. Давай вместе и разом.
Вцепились в решетку, надавили что было сил. До хруста. В шейных позвонках ниже расположенных бойцов.
— Ну, еще немного. Еще…
Засов с легким скрежетом выскочил из паза.
— Сразу?
— Сразу.
Беглецы медленно приподняли решетку. Очень медленно. Буквально по миллиметру в секунду. Чтобы не нарваться на импровизированную звуковую сигнализацию — набросанные сверху гремящие и звенящие консервные банки или пустые бутылки. Но нет — решетка была чиста.
— Ты — первый. Я — второй, — показал Кудряшов.
Далидзе тихо выполз в образовавшуюся щель. И ухватился за решетку сверху, чтобы дать возможность выползти напарнику. Решетку бесшумно поставили на место. Пирамида рассыпалась, бойцы, ее составлявшие, мгновенно разлеглись по ступенькам. И изобразили крепкий, счастливый сон. Чтобы, если побег будет пресечен, свалить все на беглецов. Чтобы самим остаться в стороне. И сохранить себя для новой попытки.
— Твой правый. Мой левый, — показал Кудряшов.
— Есть… — кивнул Далидзе.
Осторожно ступая, беглецы приближались к часовым, одновременно осматриваясь по сторонам. Но видно все равно ничего не было. Кроме кромешной темноты и желтого круга света, отбрасываемого лампой
Шаг.
Еще шаг.
Еще шаг…
Ощупывая каждый миллиметр грунта. Чтобы, не дай бог, под ногой не хрустнула случайная ветка, не шевельнулся камешек. Лучше медленно, чем громко…
Зашли в световой круг. Кудряшов поднял три пальца.
— Разом. На счет «три»! Еще шаг.
— Три.
Два.
Один.
Ноль!
Быстрым прыжком разведчики преодолели последний шаг и ударили так и не проснувшихся вьетнамцев кулаками в виски. Синхронно, как пловчихи в парных показательных выступлениях в том самом виде плавания. И так же синхронно рванули из рук потерявших сознание часовых автоматы. И передернули затворы.
И не услышали характерного звука. Не было того звука!
В магазинах автоматов не было патронов! Магазины автоматов были пусты! И значит, сами автоматы были не опасней средневековой боевой палицы. Примитивного ударного действия.
Разведчики быстро наклонились над телами оглушенных вьетнамцев и обшарили их карманы в надежде найти патроны Хотя бы два патрона. И не нашли. Зато смогли рассмотреть своих врагов вблизи. Очень странные это были часовые. На вид — лет по сто пятьдесят каждому. С лицами — как древний пергамент. С руками, больше похожими на птичьи лапки. Таким, понятно, патроны ни к чему. Для них выстрел за счет отдачи будет иметь даже более разрушительные последствия, чем для того, в кого они удумают пальнуть. Они что, никого помоложе найти не смогли для несения ночных вахт?
— Не нравятся они мне! — шепнул Далидзе.
— Мне тоже. Но нам с ними в одной коммуналке не жить. Давай вытаскивай наших. Пока не наши не всполошились.
Кудряшов загасил лампу. Резо метнулся к яме, поднял решетку и бросил внутрь небольшой камешек.
Разведчики быстро «проснулись» и выстроили пирамиду из двух человек. По которой, как по приставной лестнице, должны были подниматься все остальные.
— Давай шустро. По одному!
— А мы? — спросили из темноты американцы. — Мы хочет с вами.
— Куда вы «хочет»? В Москву? У нас дороги разные.
— Но если вы сбегать один, они нас могут убивать!
— Это точно. Ладно, Серега. Пусть вылазят. Тоже ведь люди.
— Что-то ты этих людей не очень возле вертолетов жалел.
— Так тогда они еще были не люди, а противники…
— Ладно, хрен с ними…
Американцы быстро выстроили свою пирамиду и полезли наверх. Последних пленников выдернули на опущенных вниз ремнях.
— Все?
— Все!
— А эти за каким?..
— Они к нам привыкли. Корешками стали.
— Тогда пусть отвыкают! Какие к маме корешки, когда они наш вероятный стратегический противник! Нам за таких корешков дома все вершки посрубают к едрене фене!
Пленники разобрались на две, по национальному признаку, группки.
— Нам туда, — показал Пивоваров. — Вам туда, — махнул строго в противоположную сторону. — За ложку, конечно, спасибо. А остальное врозь!
Американцы оживленно зашептались между собой.
— Нельзя нам их отпускать. Ох нельзя, — тяжело вздохнул Кудряшов.
— Почему?
— Потому что они-то видели, что им видеть не следовало. Потому что они нас видели. Возле своего самолета!
— Ну и что?
— А то! Ликвидировать их надо. Всех! Без остатка. Если по правилам.