Иванов Всеволод Ф.. Русь Изначальная (том 2)

империи, Прокопий сумел записать лишь, что "...не секирами и топорами,
чтобы шумом не дать знать врагу, а какими-то острыми железными орудиями
они непрерывно скоблили скалу..."
Будто скалы вообще тешут топорами, как дерево. Ни начальники, ни
солдаты, ни образованные люди в империи никогда не работали, они даже не
видели, как это делают. Свободные люди не испытали оскорбления своего тела
и разума физическим трудом.
Константин Фракиец, когда-то моряк, догадался собрать на кораблях
несколько десятков долот и стамесок вместе с деревянными молотками,
которыми пользуются судовые плотники,
Зенон первыми же ударами разбил левую руку и проклял скалу. Его дело
сражаться, а не долбить, как дятел или купленный раб.
Исавру поручили следить за освещением, и он, ворча, обсасывал
кровоточащие пальцы. Дело легло на плечи трех славян. Сначала славяне
принялись окалывать верх скалы на всю ширину. Мягкий стук деревянных
болванок не вызывал отзвука в каменной трубе, зато острия железа быстро
гасились о жесткий камень. Стамески тупились от нескольких ударов, острия
долот выкрашивались. Пришлось ограничиться проходом шириной с человека в
панцире, со щитом, с оружием. Тоже большая работа. Скалу следовало пробить
до наступления ночи, иначе свет лампад сделается виден через щели.
Когда солнце начало склоняться к закату, осталось немного работы.
Слой камня будто сделался мягче, легче крошился. Несколько ударов, и Голуб
подхватил руками большой камень, отрезанный сверху. Индульф, чуть согнув
голову, переступил через порог.
- Все сделано, - сказал он. - Здесь придется встать кому-либо из
начальствующих, чтобы предупреждать о пороге.
- И чтобы ромеи не побежали назад, - усмехнулся Голуб. - Ты отдохнул,
- обратился он к Зенону. - Теперь пойди туда. Погляди-ка. Вдруг там яма,
пропасть? Понимаешь? Тогда мы напрасно старались. Все упадут в дыру, и
Велизарий отнимет у тебя браслеты.
Индульф, посмеиваясь, переводил слова друга.
- Он не приказывал ходить туда, - быстро ответил Зенон. - Мы подарили
ему проход, за это он дал нам золото.
Зенон не заметил, что, как только сделалось возможным пролезть в
щель, Фар успел этим воспользоваться. Он разведал трубу на пятьсот шагов.
- Вот-вот, правильно ты судишь, умный человек, - издевательски
соглашался с Зеноном Голуб.
Он насмехался над всеми ромеями сразу, особенно же над Велизарием.
Полководец не догадался сказать, чтобы проверили, что делается дальше в
этой крысиной норе. Ведь могло быть там и второе препятствие, вторая
скала.
- А все же пойди, - подталкивал Голуб исавра. - Ты же догадался
первым, первым и ступай. Тебе дадут еще два браслета.
- Нет, - решительно отрекся Зенон от нового подвига. Мысль об
акведуке пришла ему случайно, он подогрел себя мечтой о хорошей награде.
Но теперь, после хождений, после стука! Зенон не собирался глотать в
темноте железо готских сарисс. Он начал злиться. Из ложного положения
исавра выручил приход Константина и Павкариса.


Всех начальствующих, кроме Константина, Велизарий отпустил с
приказом:
- Изготовить как можно больше лестниц. Я решаюсь на некое особенное
предприятие этой же ночью и не хочу, чтобы Неаполь насторожился. Пусть
работают над лестницами незаметно и закончат ко второй четверти ночи.
Видя, как омрачились лица, Велизарий обещал:
- Не сомневайтесь. Я придумал новое. Хотя это отнюдь не штурм, но для
успеха нужно иметь много лестниц. И - тайна, тайна, тайна! Я боюсь даже
этих стен, - он указал на сукно собственного шатра.
Хотя Велизарий был облечен званием и всеми правами
главнокомандования, начальники, обязанные ему повиноваться, назначались
базилевсом, без воли которого от них было трудно избавиться.
Базилевс Юстиниан сделал много великих открытий, и все в одной
области: как держаться за Власть и как ее укреплять. Кончилась
увлекательная игра, длившаяся в империи столетиями, игра, в которой для
полководцев и армий шарами служили императорские головы. Поэтому Велизарий
не столько приказывал, сколько убеждал и уговаривал собственных
подчиненных. Опасное для Власти единство войска было разумно разрушено.
Уже никого не удивлял полководец, обещавший солдатам перед боем малые
потери и большую добычу. В трудные минуты шесты, увешанные
драгоценностями, заменяли знамена. Солдаты, сближаясь с противником,
озирались на блестящие выставки, которые полководец показывал, как игрок,
от которого требуют выложить на стол объявленную ставку. Нисколько не
задумываясь, так же естественно, как в другое время другой полководец
приказал бы, Велизарий старался поставить своих подчиненных перед
необходимостью действовать и начал с умолчания. Не открывая плана, он
лишал себя сознательных помощников, но зато избавился от долгих споров и
сомнений, которые могли сорвать дело.
До сих пор тайну знал лишь Павкарис. Отпустив всех начальников,
Велизарий оставил одного - Константина Фракийца, открылся ему, дал
поручения. И тут же послал за любимым Юстинианом полководцем Бессом.
Велизарий особенно остерегался этого пожилого варвара, с головы которого
имперский шлем стер последний волос.
Бесс носил как личное имя название маленького кочевого племени,
некогда осевшего в болотах излучины Дуная. Оно так пристало к нему, что
документы христианской империи не сохранили имени святого, полученного
Бессом при крещении. Юстиниан неоднократно доверял Бессу отдельное
командование, и Велизарий не знал, какие указания и какие обещания получил
от базилевса Хитрый варвар перед походом в Италию. Бесс, считая Неаполь
неприступным, яро возражал против первого Штурма. Достаточно ему увидеть
лестницы, чтобы опять поднялась буря. Всю вторую половину дня Бесса
удерживали в шатре Велизария под лестным предлогом, что только он может
составить с помощью Прокопия доклад Божественному с обоснованными
расчетами потребности в дополнительных войсках, деньгах, оружии.


Появление Константина Фракийца и Павкариса было сочтено славянами за
разрешение покинуть акведук. Работа окончена, через щели в кладке уже не
проникал свет - наступила ночь.
Когда Индульф, Голуб и Фар добрались до своих, их встретили как
восставших из мертвых. Никто не спал. Был получен приказ чего-то ждать, и
вернувшиеся объяснили своим его смысл, ибо никто не обязал их молчать.
Лагерь гудел голосами. Неаполь, отделенный двадцатью стадиями
темноты, казалось, не существовал. Ни огонька на неодолимых стенах, на
несокрушимых башнях.
Начальник конницы Маги по приказу Велизария отобрал три сотни солдат
для неизвестного ему дела. Енн, начальник исавров, приготовил сотню своих.
Конники поворотливее, решительнее пехотинцев, и вооружение их, особенно
круглые щиты, лучше подходило для задуманного Велизарием. Об исаврах
ходатайствовал Павкарис, радея соплеменникам.
В конце первой четверти ночи Велизарий привел солдат к разлому
акведука. Доставили две крепкие лестницы. Четыреста солдат, взволнованных
неизвестностью, дышали во мраке, как кит, переминались, как стадо коров.
Скрипели ремни, звякало железо. Велизарий открыл тайну всем, начальникам и
солдатам:
- Проход через акведук свободен и не охраняется готами. Даю вам двух
трубачей. В городе вы подадите знак трубами. Вы напугаете готов, вы
нападете на них сзади. А я поднимусь на стены. Итак, вы первыми входите в
Неаполь. Вам награды и слава. Неаполь с древнейших лет копил сокровища и
никогда не видел врага внутри своих стен. Неужели у вас не хватит мужества
захватить богатейший город! Солдаты, будьте храбры и решительны! Судьба
смотрит на вас, улыбаясь!
Енн полез первым. Свежее дерево новеньких лестниц закрылось темными
силуэтами солдат. Зев акведука глотками втягивал войско. Кто-то, нечаянно
уколовшись о конец меча, торчавший из потрепанных ножен, закричал от боли
и испуга, неожиданно тонко, как евнух. И тут же взорвалась многоголосая
ругань досады и нетерпения. Скорее, скорее! Фигура, последней задержавшись
наверху, сказала голосом Магна:
- И тебе удачи, великий полководец!
Велизарий рассылал ипаспистов торопить подачу лестниц для взятия
городских стен, другим приказывал расположиться цепью и наблюдать, чтобы
лестницы подносили не ближе чем на пять стадий от стен.
До слуха Велизария доходил все увеличивающийся гул голосов его
лагеря. Там и сям вспыхивали огни, появлялись языки факелов, хотя всем
начальствующим приказывалось соблюдать тишину. Ипасписты бежали на шум,
тушили факелы. Огни опять появлялись, шум усиливался. Все было, как
обычно.
Велизарий привык к своей роли полководца. Собрать солдат, толкать,
толкать, толкать... Остальное не зависело от его воли. Велизарий умел
мириться с беспорядком, неурядицей, неповиновением. Иначе быть не могло. В
этом отношении к делу и крылась сила Велизария как полководца.
В молодости, когда сам Велизарий служил ипаспистом у будущего
базилевса Юстина, он мечтал о стройных движениях послушных колонн, о
геометрии боя. Потом Велизарий личным опытом убедился в лживости
рассказчиков, в выдумках книг, которые ему читали. Инстинктом солдата он
понял, что описывающие сражения излагали события так, как им следовало бы
совершаться. Но в жизни полководцу необходимо отказаться от подражаний
невозможному. Если же иные книги и правдивы, то времена Александра и
Цезаря давно миновали.
Все это не мешало Велизарию вдаваться в ученые рассуждения со
ссылками на кучи примеров, которые хранила отличная, как у иных
неграмотных, память. Ему даже казалось, что он умеет действовать по
прославленным образцам. Все известные полководцы многозначительно избегали
ввязываться в ночные бои, и Велизарий не считал, что сейчас он нарушил
правила. Ведь он замыслил не сражение, но внезапное нападение, успеху
каких было много примеров! Сам того не сознавая, он готовил в уме
донесение базилевсу на случай неудачи.
Бесс, сопутствуя Велизарию, молчал. С ним не советовались по поводу
ночного штурма, нечего и рассуждать. Однако же взятие города будет
настоящим сражением. Ипасписты Бесса вооружили своего начальника. Бесс
сохранил в зрелости атлетическую силу молодого бойца. В броне с короткой
юбкой из пластин, раздавшийся вширь варвар с острым черепом казался
черепахой, вставшей на дыбы.
Звезды близились к полуночи. В лагере установилось подобие тишины.
Поступили донесения - лестницы поднесены, остается короткий бросок.
Неаполь хранил спокойствие.


В каменной трубе акведука происходила невообразимая давка. Только
общее сознание опасности сдерживало окрики и обычную перебранку.
Несколько сот ног растолкли ил в мельчайший порошок. Солдаты чихали,
кашляли, терли глаза. Особенно распаленные жадностью пытались протиснуться
вперед. Кто-то падал, другие валились на него. Общее движение прерывалось
толчками, толчками восстанавливалось. Даже в походе под открытым небом
задним рядам приходится тяжелее. Внутри акведука только первый десяток
сохранял подобие свободы действий.
Добравшись до щели, Енн споткнулся о порог. Он догадался оставить
несколько солдат у прохода, с тем, чтобы они, прижавшись к стенке,
предупреждали других. Сотня исавров благополучно миновала препятствие, но
с конниками Магна получилось хуже. Енн не подумал назначить на пост тех из
своих, кто мог объясниться по-ромейски. В щели началась давка,
превосходившая все вообразимое. Тем временем исавры успели уйти довольно
далеко. Они были, несомненно, глубоко в городе, но каменной трубе не
находилось конца. Никаких примет! Боковых отводов нет, или Енн их не
заметил. Ощупывая темноту обнаженным мечом, Енн терял самообладание. Ему
казалось, что он блуждает в лабиринте без выхода. Енн остановился. Исавры
подтянулись в затылок своему начальству. И вдруг по живой нитке проскочили
слова, передаваемые шепотом и от этого особенно тревожные:
- Сзади никого нет. Все остальные, кажется, вернулись.
Кто сказал? Приказ ли это? Не случилось ли что-либо непредвиденное?
Вопросы Енна не получали ответа, а сам он не мог протиснуться назад. Где
же остальные? Постепенно, путем передачи вопросов и ответов по цепочке
солдат, выяснилось, что сзади исавров стоят десятка два конников Магна,
остальные, кажется, покинули акведук...
Отряд Магна только еще начинал просачиваться через щель, когда
какой-то солдат, оставшийся неизвестным, затеял драку. В темноте латные
рукавицы тупо били по чему попало, били лишь потому, что кто-то ударил и
нужно вернуть удар. Задние напирали. Оставленных Енном исавров свалили,
барахтающиеся тела закрыли проход.
Сделалось душно, как летом под накаленной крышей. Пыль забивала
глотки. Это была драка слепых, загнанных в каменный мешок.
Готский караул на башне, около которой акведук пронзал стену, спал
блаженным сном вместе с добровольцами из горожан. Иссахар держал слово.
Склады иудейского квартала снабжали защитников обильной пищей. После
сытного ужина, политого хорошими винами, защитники города погружались в
блаженные сны.
Учуяв под собой чужих, густо залаяли собаки на башне. Им ответили псы
на других башнях. Это были охотничьи молоссы, верные спутники готов.
Дворняжка способна часами исходить испуганным лаем. Готские собаки
умолкли быстро, считая ниже своего достоинства поднимать шум, на который
хозяин не обращает внимания.
Пока Енн пытался понять, что ему делать, конники Магна, услышав лай,
решили, что замысел провалился. Всей массой солдаты надавили назад к
выходу из ловушки, опасаясь, что их сейчас передушат, как щенят. Магн
затерялся в потоке разгоряченных тел. Обливаясь потом, начальник конницы
скатился по лестнице к ногам Велизария и Бесса. Лестницы трещали. Многие
падали, не успевая схватиться за перекладины.
Бесс откашлялся и ядовито засмеялся. Для наблюдателя, да еще
злорадствующего, зрелище было забавным. Все было спокойно. На башнях - ни
огонька, собаки утихли, никаких оснований для тревоги. И вдруг пустая
труба акведука, подобно кишке сказочного зверя, извергла ораву
перепуганных солдат.
Бесс, верховный начальник всей конницы войска, через голову которого
Велизарий отдал распоряжение Магну, спросил неудачливого:
- Эо, Магн, паччиму ты не конем ехал, паччиму лошадь паккинул?
Велизарию было не до смеха, рушилась единственная надежда взять
город. Полководец был уверен во вздорности паники, даже Бесс, отдав дань
злорадству, начал ругать солдат. Вслед за ним неистовой бранью разразился
Велизарий.
- Трусы, трусы! Шакалы! Бабы! Евнухи! Иудеи! - полководец выбирал
самые обидные оскорбления. - Крысиные щенки, персидские наложницы, я
голыми выгоню вас из войска!
Оскорбления, опасные в иное время, сейчас были возможны, даже
невероятная угроза изгнать из войска звучала веско.
Византийскому полководцу не могла прийти в голову мысль, естественная
в иные времена: он сам нес ответственность, посылая солдат для
необычайного предприятия и ничего не подготовив, даже не назначив побольше
начальствующих. К счастью, Неаполь безмятежно спал. Судьба осеняла
спасительными крыльями полководцев империи!
После вспышки гнева Велизарий вспомнил о Енне и исаврах. Где они?
Блуждают в акведуке? Ждут? Полководец приказал ипаспистам заменить трусов
и идти вместе с Магном. Но беглецы успели осмелеть. Столпившись у лестниц,
они не пускали других. Велизарий охотно отозвал ипаспистов. В опасном
предприятии предпочтительней рисковать солдатами базилевса, чем своими.
Теперь эти трусы пойдут лучше других.
Времени было потеряно много. Велизарию не терпелось, он не знал, куда
себя девать. В тревоге он вспомнил о шуме, которым могут выдать себя
солдаты. Вместе с Бессом Велизарий поспешил к крепостной башне,
командовавшей над акведуком. Сейчас это место его испугало. Случайная
мысль, которую суеверные люди принимают за предчувствие или за указание
свыше.
Бесс, имея опыт командования готскими наемниками, владел и готской
речью. Сначала его оклики вызвали лай собак. Затем чей-то голос спросил, в
чем нуждается пьяный дурак, чешущий шелудивую шкуру о стены Неаполя. Бесс
принялся болтать. Подталкиваемый Велизарием, он старался кричать погромче.
В акведуке последний солдат уже стукнулся лбом о скалу, потихоньку
проклиная того, кто долбил нору, а Велизарию все еще слышался топот ног в
пустой трубе.
Бесс предлагал готам сдаться, обещая каждому по сто золотых монет, и
землю, и рабынь, расхваливая женщин в выражениях, даже в ту эпоху
избегавшихся писателями.
В ответ готы осыпали бранью Юстиниана и Велизария, близости которого
они и не подозревали. Они тоже не стеснялись самых откровенных слов по
адресу жен базилевса и его полководцев. Бесс лихо перекрикивал готов в
солдатском состязании.
Восток начинал алеть, в небе проступала черная голова Везувия.
Сигнала труб все не было слышно.

6

Вернувшиеся конники Магна надавили на остановившихся исавров,
вынуждая их двинуться вперед. Толчок докатился до Енна вместе с хорошей
новостью, а исаврам, успевшим остыть за время вынужденного ожидания,
ничего не оставалось, кроме движения вперед.
Латные черви - так чувствовали себя солдаты, смирившиеся с духотой,
мраком и пылью.
Только необычайная мощность и тяжесть старого сооружения могла
поглотить и погасить дробный топот четырехсот пар ног, лязг и голоса,
которые раздавались все с большей непринужденностью.
Висящая на арках каменная кишка дракона казалась бесконечной и
замкнутой. Темнота вызывала ощущение круга, в котором вращались, как в
колесе. Иногда нога встречала какое-то отверстие, таинственную нору.
Вероятный отвод в цистерну, в фонтан на площади или в дом богача, куда
хорошо бы попасть поскорее. Но ход был узок, пригоден для пса, не для
воина.
Если вся вода только так разбиралась в этом проклятом городе, то
блуждание закончится тупиком. Никто не знал, что будет дальше. От страха
злоба на неаполитанцев кружила солдатские головы кровавым хмелем. Только
добраться до наглых горожан. При мысли о горожанах, которые сейчас
нежились в кроватях, совсем близко, рукой подать, не будь камня, ярость
сплеталась с похотью и выливалась в грязных словах.
Внезапно Енн увидел над собой звезды. Свежий воздух тек из пролома,
более живительный, чем вода в пустыне. Напор унес командующего исаврами
дальше. Он сопротивлялся, боясь повысить голос. С трудом удалось Енну
добиться общей остановки и протолкаться назад. Здесь крыша акведука была
разрушена, но до края зияющего отверстия не доставала рука. Как многое
другое, такой выход из акведука никому и не снился. Не нашлось ни шеста,
ни лесенки, ни даже веревки.
На спинах и на руках подняли первого попавшегося Енну солдата.
Положительно, Судьба служила Велизарию. Старое масличное дерево изгибало
толстый ствол рядом с проломом. Исавр соорудил из гибких веток подобие
веревки. Ухватившись за них, Енн прыгнул в окно второго этажа какого-то
дома, выходящее почти на крышу акведука. В углу комнаты горела лампадка
перед иконой. Жалкая старуха, онемев от страха, стояла на коленях. Енн
пригрозил мечом, и она зарылась в тряпье убогой постели. Вслед за Енном,
прыгая в комнату старухи, солдаты гуськом потянулись вниз по лестнице с
выщербленными ступенями. Дом стоял в запустении, с единственной жилицей -
уличной нищенкой.
Небо уже бледнело в рассвете, когда переулок наполнился солдатами.
Услышав тяжелый топот, слишком чуткий неаполитанец затыкал уши, чтобы
смена караулов хоть во сне не напоминала ему об осаде.
Магн и Енн повели свои отряды наудачу. Никто после адской кишки не
знал, где находится, где стены, где гавань. После нескольких поворотов
Магн с величайшим облегчением заметил зубцы башни, торчавшие над крышами.
Все равно, где это, какая часть города, только бы залезть на так долго не
дававшиеся стены.
В лагере или в окрестностях Неаполя нашлись бы люди, знакомые с
расположением городских улиц, но ни Велизарий, ни Константин Фракиец не
подумали раздобыть проводников. И все же судьба благоволила ромеям...
Крепостные стены изнутри устраивались везде одинаково, с лестницами и
подъемами, не изменявшимися тысячу лет. Когда солдаты забрались наверх, на
стене властвовала сонная пустота. Готы и добровольцы горожане спали в
башнях. Даже молоссы, привыкшие к виду и поступи воинов, слишком поздно
опознали чужих.
В двух башнях ромеи перебили сонных защитников, прежде чем те успели
опомниться. Солдаты кололи и резали безоружных с веселой яростью, вымещая
тяготы путешествия в каменной трубе, свои страхи, свою трусость. Магн
вспомнил о трубачах. Где они? Эге! Трубы! Громче! Громче!
Трубным звукам со стены ответили трубы из лагеря, трубы снизу, из-под
стен.
Более не к чему было таиться. Утренние сумерки разорвались бурей
окликов, приказов, призывов. Лестницы, подхваченные десятками солдат,
надвигались на город, подобно исполинским сколопендрам.
Вскоре проклятия и ругань опоясали стены. Ни одна из лестниц не
доставала до верха! Все они были изготовлены на глазок, без попытки точных
измерений, по вдохновению начальников, привыкших давать меру шагам.
Пришлось связать лестницы по две и чем попало - ремнями, запасными
тетивами луков, перевязями мечей, кое-как. Сделавшись слишком тяжелыми,
лестницы прогибались, у некоторых рвались непрочные соединения.


Хотя Енн и Магн овладели двумя башнями, у готского гарнизона и у
горожан нашлось бы достаточно времени, чтобы прийти в себя от
неожиданности и организовать отпор. Чужие трубы на городских стенах
прозвучали на рассвете. Но когда, наконец, византийские солдаты,
обремененные доспехами, щитами, оружием, начали тяжело переваливаться на
стены с неудобных лестниц, стоял полный день.
Готов и неаполитанцев охватила паника. Слишком большая уверенность
сменилась пассивным упадком одних, отчаянием других. Ни одна из баллист,
ни одна из катапульт не была приведена в действие отрядами горожан,
которые распоряжались метательными орудиями - давней собственностью
города. Прислуга немой артиллерии разбежалась, бросив пирамиды камней -
грубо отесанных шаров, колоссальных кубов и яиц.
Гарнизон башни, соседствующей со взятой отрядом Енна, вышел на
дорогу, прикрытую со стороны поля зубцами. Несколько десятков тяжело
вооруженных готов столкнулись с исаврами. Боевой ход по верху стены
ограничивал фронт шестью бойцами. Железный еж длинных копий отбросил
исавров, имевших только мечи. Потеряв несколько человек, исавры отскочили
в ранее взятую ими башню, успев закрыть окованную дверь. Тут же на готов
посыпались сверху стрелы, а солдаты Магна, пользуясь тем, что готы
оставили свою башню, напали на защитников города с тыла. Растерявшись,
готы подняли копья вверх и опустили щиты в знак сдачи.
Следующую башню заспавшиеся готы сдали без сопротивления. При всех
ошибках, промедлениях, просчетах Велизарий пожинал плоды внезапности
нападения. Он как бы подрезал защите сухожилия.
Десятки лет мирной жизни расслабили готов. Владельцы трети италийской
земли, привыкнув проводить время в праздности, сохранили от своих отцов
страсть к охоте. Но и эта деятельная и мужественная забава изменилась.
Настоящий труд охотника был перенесен на загонщиков - колонов и рабов, а
господа приучались ждать зверя, сидя с удобством в засаде.
Готы никогда не славились как хорошие стрелки из лука. Ныне же это
искусство у них совсем упало, ибо требовало утомительно-скучных и
многолетних упражнений.
Византийские полководцы встречали большие затруднения в общей
недисциплинированности, в капризах федератов, в своеволии наемников, в
завистливом стремлении к самостоятельности, не угасавшей в сердцах
подчиненных. Однако же византийские армии имели так или иначе признаваемое
единство управления, имели хотя бы внешнюю организацию, которой
подчинялись и самые непокорные по мере возрастания опасности.
Готы, следуя племенным традициям, признавали родовых вождей, как все
народы, обитавшие к северу от Альп. Впоследствии из этих традиций выросла
столь ненадежная в боевом значении аристократически-феодальная система,
когда держатели феодов кое-как сражались под знаменами своих сюзеренов, но
их воины подчинялись только им.
Неаполитанский гарнизон находился в руках нескольких родовых вождей,
им управляло подобие военного совета из равноправных господ. После
отражения первого штурма все свелось к ожиданию следующего. Каждый гот и
каждый дружинник из горожан знал свое место на стене. Но никому не было
известно, куда отступить, вокруг чего или кого собраться в случае
неожиданного. Поэтому оборона рухнула сразу из-за отсутствия центра.
Нападать на восточные ворота Неаполя приказали отряду массагетов,
федератов Византии, и славянам. Ни тем, ни другим не досталось лестниц.
Сам Велизарий руководил штурмом с севера, лестниц было мало, их расхватали
с боя - лагерем овладела внезапная вера в успех.
Восточные стены города казались пустыми. После общей тревоги
гарнизоны башен у ворот покинули свои места. Несколько воинов безнаказанно
подошли к воротам и попробовали постучать в тяжелые створки, защищенные
шляпками гвоздей величиной с кулак. С такими воротами мог справиться