Иванов Всеволод Ф.. Русь Изначальная (том 2)

только таран.
В лагере для первого штурма было изготовлено несколько таранов, но не
нашлось охотников искать их и тащить на себе тяжелые бревна. Кто-то
надумал поджечь деревянные створки.
Вопреки приказу большая часть массагетов явилась верхом. Теперь кони
пригодились для доставки топлива. Пламя поднялось до верха беззащитных
ворот. Ветер оттягивал дым на город.


Беспорядочным набатом дребезжали бронзовые доски церковных звонниц,
но у святого Иоанна, соборного храма Неаполя, и у Марии-Марфы звонили
торжественно. Как на пасхальной службе, гулко перекликались главные
голоса, серьезные и глубокие. Радостно пели мелкие доски-подголоски:
"Слава в вышних богу и на земли мир..."
Повинуясь воле епископа Неаполя, другие храмы прекратили набат и,
присоединившись к старшим, встречали благовестом освободителей от гнета
схизматиков-ариан.
Разрозненные отряды готов сдавались без боя армии Юстиниана, которая
вливалась в город сразу через несколько ворот, открытых изнутри. Велизарий
и другие начальники озаботились безопасностью этих пленников. Около
восьмисот готов, едва ли не половина которых оказалась без доспехов и
оружия, были выведены из города в лагерь. Там Бесс, не теряя времени,
предложил им выбор: или они поступают на службу Божественному, или их ждет
печальная участь. Словоохотливый, как базарная торговка, и столь же
убедительный, Бесс напомнил готам об Эбримуте, зяте самого рекса Феодата,
человеке благородном. Он передался со всеми своими под руку Непобедимого,
говорил Бесс. Отныне и до века Италия принадлежит базилевсу. Кто это не
понимает, заслуживает, чтобы его обрили и одели в женское платье, как
недостойного быть мужчиной. Многие готы служат базилевсу, недавно они
расправились с охлосом в самой Византии. И взяли великолепную добычу! И
были осыпаны милостями!
Горластый начальник торопился убедить пленных, чтобы поскорее
избавиться от навязанного ему дела. А придет же минута, когда он тоже
сумеет поддать Велизарию коленом! Неаполь отдан войску, а ему, Бессу,
приходится тратить здесь время на уговоры! Не ожидая согласия, Бесс
крикнул:
- Имеющий уши слышать да слышит! Вы - что? В рабы собрались, отродье
носорогов!
Ипасписты подняли Бесса в седло, и железная черепаха помчалась в
город, сопровождаемая свитой. Скорей! Опоздали!!!
До осады Неаполя солдатам грозили наказаниями за насилие над
италийцами: италийцы не враги базилевса, но его подданные, которые-де сами
хотят вернуться в лоно империи. За упорство Велизарий объявил
неаполитанцев изменниками. Все понимали, что только помощь горожан
помогает держаться слабому гарнизону готов. Теперь было разрешено
отомстить неаполитанцам за то, что они отвечали ударом на удар.
Не существовало начальников, исчезли признаки подчинения. Не было
вступления в город. Было вторжение. Не стало ни армии, ни солдат. Явились
группы и группки, связанные общностью наречия и товарищества. Пришел день
свободы действий, день ничем не ограниченной власти над имуществом и телом
побежденных, тот самый день, который обещали вербовщики в армии Византии
по примеру вербовщиков старого Рима.
Издавна иноязычные и малоизвестные племена, обозначаемые ромеями
безличным словом "варвары", завидовали богатству южных земель. О
заманчивых плодах, о волшебном соке винограда слыхали и в лачугах рейнских
болот, и в глуши Черных Лесов, и в устьях северных рек, никогда не
виденных римлянами. Что же касается грабежа, ловли невольников, права на
беспредельное насилие, этому так называемые варвары учились от римлян. И
возвращали своим учителям.
Те из солдат, кто был жаден до крови, убивали каждого попавшегося под
руку. Иные умерщвляли в буйном порыве как в хмелю. Другие, более
утонченные, изобретали развлечения. Разыгрывались сценки, исполненные
особого "юмора", заимствованного на театральных зрелищах.
- Как тебя зовут? Павел? Покойной ночи, Павел, кланяйся твоему отцу в
аду!
- Ты хочешь жить? А, ты любишь жизнь! Я исполнен уважения к тебе.
Увы, сегодня я видел тебя во сне.
- Ты можешь перепрыгнуть через эту стену? Нет? Сожалею. Я клялся на
Евангелии щадить сегодня только отличных прыгунов!
- Не бойся ничего! Я дал обет прикончить десять неаполитанцев. За
моего друга, которого вы убили. Поздравляю тебя, ты... десятый. Получай!
Все дома лишились дверей. Более опытные солдаты спешили найти жилища
богатых. Улицы переполнились задыхающимися от бега солдатами. Каждый
старался опередить каждого.
Ворвавшись в дом, кричали: "Все поровну!" Кто-либо, остановившись у
входа с мечом и щитом, предупреждал новых пришельцев:
- Здесь уже занято! Нас много!
Найдя настоящего или предполагаемого хозяина, солдаты срывали с него
одежду и растягивали его на полу, на земле сада - где пришлось.
- Где зарыто твое золото? Где ты спрятал богатство?
На беззащитное тело обрушивался град рассчитанно-яростных ударов.
Сразу несколько солдат били палками, ножнами, ремнями, сломанными наспех
сучьями. Потом краткий перерыв, быстрый вопрос: "Говори где?" - и опять
ливень побоев.
Это называлось батоннадой. Нужно было спешить; всем казалось, что в
богатом Неаполе больше домов, чем солдат.
Вскрикивали и умолкали женщины, подвергнутые насилию. Из опустошенных
жилищ выгоняли рабов, вчера бывших свободными, детей, женщин, мужчин,
нагруженных добром, которое вчера было их собственностью, сегодня же стало
солдатской добычей по Праву войны. Судьба настоящих рабов оказывалась
более благоприятной. Они лишь меняли хозяев, иногда - к лучшему.
Не успевая запомнить своих рабов, не будучи в состоянии куда-либо их
засадить, не уверенные в возможности уследить за двуногой добычей, солдаты
пускали в ход веревки с мертвыми петлями. Они вязали пленных за шеи, как
грозди, метили груди, лица и руки краской, смолой или сажей из очагов.

7

Наконец-то прогорели восточные ворота. Наездники массагеты, подхватив
на крупы коней пеших единоплеменников, прорвались через догоравший костер.
Конница мчалась к храму святого Иоанна, звонница которого еще славила
армию Юстиниана. Не слезая с седел, массагеты ворвались в храм. Почти две
тысячи неаполитанцев искали здесь приют. Они рассчитывали, что
кафолическая армия соблюдет право убежища. Массагеты сделали их своими
пленниками. Солдаты ограбили храм, схватили церковную утварь, ободрали
ризы с икон, сняли все, к чему могли дотянуться. Набив переметные сумы и
сетки для сена, массагеты наполнили длинные мешки одеждой пленников,
которых раздели догола.
Чтобы закрепить за собой живую добычу, слишком многочисленную, и
воспрепятствовать побегам, победители принялись ловко и быстро надрезать
каждому левое ухо, метя, как овцу или норову. Испорченное ухо могло
снизить цену рабыни, поэтому для молодых женщин делали исключение,
отхватывая клок волос на лбу. Такой же налет массагеты успели совершить на
храм Богородицы.
По знакомой дороге, через восточные ворота, массагеты погнали в
лагерь двуногий табун. Никто не успел сосчитать добычу по головам, но
шествие растянулось на пять стадий.
В жадности к невольникам обнаруживался инстинкт кожевника, которого
больше блестящих предметов соблазняют стада и особенно двуногие вещи,
способные работать и развлекать. Венец благополучия, счастья, славы.


Во взятом Неаполе нашлось единственное место, где сопротивление не
было сломано внезапностью вторжения: у юго-западных ворот, через которые
город сообщался с портом.
Отряд гуннов и моряков, бросивших флот, чтобы грабить город,
собирались сжечь деревянные створки, как сделали с восточными воротами
массагеты и славяне. Это обычный прием, когда крепостные ворота не
защищаются. Внезапно сверху посыпались каменные ядра. Из боевых отверстий
башен брызнула жгучая известь. Справедливо сочтя, что нет необходимости
рисковать костями и кожей, коль город взят, нападающие отправились
поискать безопасных дорог к добыче.
Охрана юго-западных ворот была поручена ополченцам иудейской колонии.
Их стойкость среди общей паники не была случайна.
- Что может быть с нами? - спрашивали друг Друга неаполитанские иудеи
после высадки ромейской армии в Сицилии.
- Что будет с нами теперь? - обсуждали они, когда Велизарий
переправлял армию через Мессинский пролив.
Тогда многие италийцы-кафолики ждали армию Юстиниана, ждали эту
освободительницу от власти варварских еретиков-готов. Тогда многие в
Италии еще верили фанатикам, духовным и светским, которых разжигали агенты
империи.
А иудеи? Они были осуждены заранее и как враги церкви, и как
единоверцы участников последних палестинских мятежей, поставленных в
империи вне закона.
Разумнее потерять даже все достояние, но сохранить жизнь.
Корыстолюбие полководцев было общеизвестно. Уполномоченным общины удалось
предложить сделку самой Антонине, всесильной жене послушного мужа. Но кто
мог быть поручителем в лагере армии, которая изготовилась в поход на Рим
через Неаполь! На словах уполномоченные добились успеха. В
действительности же поняли: их обманут. Ибо зачем что-то давать, когда все
можно взять даром.
Нужно бежать из Неаполя, пока город еще не осажден. Куда? В Рим, где
папа ждет не дождется ромеев, где многие мечтают о приходе юстиниановской
армии, чтобы расправиться с еретиками? Или скитаться в горах с детьми,
женщинами, стариками, умирать от голода и стать добычей первой же шайки
грабителей, которых скоро породит война?
Армия Велизария подвигалась к Неаполю, а в городе шла невидимая
подготовка к защите. Не нужно было тратить время, чтобы понять, что в
риторах неаполитанской Академии иудеи находят надежных союзников. Иудеи
искали других из числа тех, кто не хотел бы видеть солдат в своем городе.
Решимость таких подкрепляли разумным словом и убедительными делами,
предлагая займы без лихвы, иногда - без отдачи. Таким же способом
убеждались колеблющиеся, робкие.
В тяжелые дни никто не сравнится в щедрости с тем, кто знает цену
денег. Сходка граждан, которая решила судьбу Неаполя, была подготовлена
еще лучше, чем подумалось декуриону Стефану.
После падения Карфагена вандальского на всем протяжении берегов
Теплых морей только Италия и Испания оставались безопасными для христиан
всех догм, для соблюдающих закон Моисея и даже для придерживающихся
старинного эллинского многобожия.
Иные кафолики люто осуждали готского рекса Феодориха: он-де
провозгласил терпимость в делах религий с лукавой целью погубить высокую
Правящую Церковь вольным соперничеством с прочими, лживыми вероучениями.
Иные политики подозревали, что равенство перед лицом гражданских
законов всех исповеданий христианства и других религий задумано Великим
Готом из желания возвысить готское государство над империей: давая приют
гонимым, Италия усилится числом подданных.
Что бы ни говорили злобствующие, о чем бы ни рассуждали хитроумные,
но терпимость готского правления существовала не на словах лишь, что
вообще-то часто случалось, но на деле.
Феодорих действительно прекратил в Италии усобицы между христианами
разных догм. Больше никто не осмеливался силой мешать своему ближнему
молиться так, как он хотел. Что же касается численно малозаметных иудеев,
то покушения на свободу их совести были пресечены весьма решительно. В
Равенне, столице государства, фанатичные кафолики разрушили молитвенный
дом иудеев. По приказу Феодориха кафолическая община восстановила
молитвенный дом своими средствами, и ей же было оставлено решить, на каких
ее буйных сочленов должны пасть издержки.
Великий Гот десять лет пробыл заложником в Византии. Его привезли
мальчиком, он был воспитан в Священном Палатии, перед ним развернулось
великолепие империи и Правящей Церкви. Он получал лишь "хорошие" примеры.
И - вынес из них отвращение.
Готы были вдвойне чужды коренным италийцам. Они -
завоеватели-варвары, они - ариане-схизматики. Действия рекса Италии были,
с точки зрения византийских политиков, весьма близоруки. Веротерпимость
готов сохранила Рим, как столицу Церкви Правящей, ибо престол
первосановника Церкви, Папы, наместника Петра-апостола, был в Риме и был
он крепостью ортодоксального кафолицизма. Власть готов могла бы
десятикратно упрочиться, пойди Феодорих на союз с папским престолом.
Византия лишилась бы возможности подготовлять крушение готов изнутри
Италии.
Но другое мечталось Великому Готу, высокое с точки зрения
непреходящей морали, которая хочет мира среди людей всех убеждений, ибо
все они - люди.
С затаенной мыслью о деле Феодориха Прокопий решился написать в своей
"Истории войн" нечто для имперского подданного поразительно смелое:
"Не берусь я судить о высоких вещах. Сумасбродным я считаю
исследование божьей природы, какова она есть. Трудно нам с какой-либо
точностью понять человеческое, к чему же рассуждать о божественном. Ни в
чем не противореча установленному, думаю, лучше молчать о том, что
предназначено лишь для благоговейного почитания".
На самом деле кафоликов, ариан, монофизитов и христиан иных
многочисленных толков разделяло для них непримиримое, ничтожное на взгляд
позднейших поколений разногласие в догме. Всего три-четыре слова в
определении таинственной сущности Иисуса, например: был ли он
богочеловеком или человекобогом? Поглотило ли в нем божественное все
человеческое, или оба начала сосуществовали раздельно?
И в те годы, и потом в течение многих и долгих столетий взаимные
истребления враждующих христиан носили характер уничтожения опаснейших,
ядовитейших животных, чье убийство ставится в заслугу. И такой же мерой
империя Юстиниана мерила иудеев: в преследования не вносилось ничего
расового, племенного. Всемирно-космополитическая империя,
всемирно-космополитическая Церковь задавали каждому подданному один
вопрос: как веруешь? И стремились убить инакомыслящего, и не
интересовались "кровью" новокрещенного.


Иудейская община лучше других италийцев знала дела империи, недавно
вздрогнувшей от неслыханной силы восстания Ника. Находясь среди иноверцев,
добывая средства для жизни посредничеством в торговом обмене и путями того
же обмена сосуществуя с иноверцами, иудеи располагали надежными, постоянно
обновляемыми сведениями.
Религия веками приучала верующих иудеев видеть в кровопролитии
благодетельно-неизбежную волю бога, который действовал в интересах
избранного им народа, носителя истины. Но избиения Юстинианом собственных
подданных иудеи могли оценить по достоинству. Их чувствам не мешал туман
религиозного фанатизма, который окутывал Библию.
Иудеи ужасались. Оплакивая своих малоазийских единоверцев, чудовищно
истребленных после восстаний, иудеи умели человечно сочувствовать всем
другим гонимым.
Вот и под стенами Неаполя остановилась армия Юстиниана, который видел
в иудеях не только еретиков, но и опасных противников империи.
Да, они были противниками империи. Да, они следили за делами империи.
И трепетали перед мрачным гением Юстиниана. От зорких глаз смелых иудеев,
прячущихся в самой пасти зверя - в Византии, - не скрылась тайна Ипатия,
будто бы лжебазилевса, на самом деле - куклы в руке Юстиниана, сыграв
которой базилевс одним ударом спас себя.
Иудеи оценивали конфискации, которыми сопровождались религиозные
гонения, подсчитывали доходы империи от налогов. Разгадывали секреты
соляной, шелковой монополий. Копались в тайных доходах, запрятанных в цены
мяса, вина, масла, рыбы.
У человека, пусть по природе недоброго, но здравого умом, вызывает
гнев бессмысленная жестокость. Иудеи с отвращением вдумывались в имперские
операции с хлебом. Зерно, выбитое из провинций по налогу "синона",
гноилось по небрежению, а потом насильственно продавалось тем же, кто
бесплатно сдавал свой урожай на склады базилевса. Прибыльное дело. Но это
не торговля, а дикарское истязание! Зачем!
Зло держится злом же - так понимали иудеи вымогательство взяток
сановниками Юстиниана, так говорили между собой о неслыханной с сотворения
мира торговле законами, которой занимался Трибониан, квестор империи,
блюститель закона*!
_______________
* К в е с т о р империи (министр юстиции) Трибониан издавал
толкования законов, выгодные мздоимцу, временные указания и даже
новые законы (новеллы), дополняющие Кодекс. Часть личных "доходов"
квестора шла в казну базилевса.


В Неаполь попадали вещественные доказательства разложения империи.
Сама казна выпускала фальшивые деньги. Золотые монеты - солиды или статеры
- тайно и корыстно портились добавкой в сплав излишнего серебра (бывшего в
двенадцать раз дешевле золота), меди, даже свинца. Опытный глаз угадывал
подделку издали, по цвету. Встречались монеты, нагло и ловко обрезанные
ножницами логофетов. Все это для пытливого ума иудея было подобно пятнам,
которые выступают на больном теле. Могла ли такая империя длиться? Нет,
нет. Еще год, еще два. Нужно держаться и выжить.
А что сказать о постоянном напоре персов? О солдатских мятежах? О
вторжениях варваров, которые не встречают должного отпора? Еще бы! Против
минувших лет правления базилевса Анастасия имперское войско уменьшено в
три раза.
Воинственный манифест Юстиниана взволновал иудеев больше, чем готов.
Рассудив, они успокоили себя надеждой, что италийская война не под силу
Юстиниану. Готы ослабели, готы не те, что были при Феодорихе. Но они еще
могут вывести в поле двести или сто пятьдесят тысяч бойцов.
Когда Велизарий высадился в Сицилии всего лишь с пятнадцатью тысячами
солдат, тайные и явные сторонники империи в Италии были огорчены слабостью
кафолического войска. Иудеи же воспрянули духом. Страстное желание неудачи
ромеев поддерживали разумные расчеты. Тем более легко было уверить себя в
близкой гибели имперской армии.
Бог уже наказал Юстиниана страшной карой бесплодия. Базилевс-Дьявол
осужден.
Незадолго до своего падения Неаполь был утешен слухом о лазутчике,
который будто бы принес готскому гарнизону важные вести. Многочисленная
армия, собранная рексом Феодатом, находится в Террачине и Формии, готовясь
к переправе через реку Гарильяно*. Скоро Велизарий с его слабым войском
будет прогнан, разбит, сброшен в море.
_______________
* Т е р р а ч и н а, Ф о р м и я, Г а р и л ь я н о недалеки
от Неаполя. Автор сознательно допускает неологизмы, называя пункты
современными именами.

Священные предания были богаты рассказами о случаях, когда бог
Авраама, Исаака, Иакова спасал избранный им народ из-под уже занесенной
секиры.
Отогнав одних ромеев, которые пытались поджечь ворота, иудейский
отряд заметил других. По верху стены шла полусотня солдат под командой
Перана, знатного ибера, который передался империи в последнюю персидскую
войну.
Увидев на башнях юго-западных ворот хорошо вооруженных латников,
Перан счел их за готов и собирался принять капитуляцию последней горсти
гарнизона. Ни сам он, ни его солдаты не ожидали, что во взятом Неаполе еще
придется сражаться.
Сражаться же пришлось по-настоящему. В те времена любой купец со
своими приказчиками и работниками умел владеть оружием, по необходимости
защищаться на суше от разбойников, на море - от пиратов. К тому же
неаполитанская колония принимала в свое лоно единоверцев, беглецов из
Палестины. Эти живые осколки отчаянных восстаний отчаявшихся людей
приносили навыки боя в строю.
Повинуясь одному из таких бывалых бойцов, иудеи подпустили ромеев
поближе.
В жестокой сшибке Перана сбросили со стены. Крыша какого-то дома и
твердые доспехи спасли ибера от увечий. Солдаты растерялись и, понеся
больший урон, чем иудеи, поспешно отступили.
Опытный вожак удержал своих от бесполезного преследования. Поняв, что
нет больше смысла охранять стену и ворота, иудеи ушли в свой квартал.
В. то же самое время на Иудейскую улицу ворвались гунны, проникшие в
город через брошенные охраной и кем-то открытые западные ворота.
Бой с таким противником в открытом поле окончился бы для иудеев
быстрым и полным разгромом. В тесноте улицы и пешком гунны лишились своей
боевой силы - маневра всадников. Да и собрались они за добычей, а не
воевать. Гунны бежали после короткой, но кровопролитной для обеих сторон
схватки.
Подобное случалось и в других городах, отданных грабежу. В одном из
кварталов взятой персами Антиохии не гарнизон, а несколько сотен зеленой
молодежи, кое-как вооруженной, успешно часами отбивали и избивали шайки
грабителей, на которые распалась победившая армия. Для подавления кучки
героев потребовалось вмешательство самого Хосроя, владыки персов, который
лично командовал армией.
Окрыленные удачей, иудеи изготовились к защите обоих входов в улицу.


Иудейский квартал был совершенно особенным сборищем строений, отлично
приспособленным для защиты от воров, грабителей и всяких случайностей.
Сооружения, слившись стенами, казались единым массивом, плотным, как
улей, со спрятанными внутри двориками и террасами, складами, фонтанами,
сейчас сухими, и несколькими колодцами, в которых хватало воды. Дома,
тылом упираясь в городскую стену, открывались на улицы дюжиной выходов.
Это были подобия пещер, достаточно широкие, чтобы мог въехать воз,
запряженный парой быков. На высоте двух человеческих ростов выходы
перекрывались полом второго этажа. Двери были и узкие, как щели, и
широкие, чтобы пропустить человека с объемистой ношей. Подобные входы
встречаются в некоторых муравейниках.
С улицы и с боков окна начинались на уровне третьего этажа.
Так строился иудейский квартал. Без общего плана дома лепились к
домам, недостаток места заставлял лезть вверх. Здесь жили, плодились.
Отсюда несли бегом на кладбище тело усопшего, завернутое в кусок новой
ткани. Здесь нашлись места для товаров, похоронки для ценностей, закутки
для детских игр, уютные уголки, где могли сойтись женщины, чтобы на
свободе, вдали от мужчин, поговорить о своих радостях, болезнях, детях,
мужьях и соседях.
Подобные кварталы были ужасом для архитектора. Но чувство личной и
общей безопасности заменяло потребность в красоте форм. Безобразно, зато
надежно. Тесно, но тепло.
Группы солдат, которые искали добычи, не раз замечали иудеев.
Принимая этих латников за своих, солдаты отправлялись искать другие,
незанятые места.
Две небольшие шайки, не то дорвавшиеся, не то пропущенные до середины
Иудейской улицы, были перебиты, но жизнь свою продали дорого. Валялись
трупы, кровь забрызгала стены улицы-ущелья.
К полудню слухи об иудеях, которые засели в городе близ порта, дошли
до Велизария. Перан, оправившийся от падения и уже сытый добычей, вспомнил
о полученном им отпоре. Кто мог подумать: в целиком плененном и
ограбленном Неаполе еще нашлись не тронутые грабежом местечки и силы,
которые противились!
Под рукой Велизария не было солдат. Исчезновение войска после победы.
Никакой власти. Под Карфагеном Велизарий был покинут даже ипаспистами и
почти в полном одиночестве пережил много тяжелых часов в ожидании, что
бежавшие вандалы опомнятся и вернутся. Как легко победа могла превратиться
в поражение! В Неаполе, по крайней мере, можно было спокойно ждать, пока
солдаты не устанут от грабежа и не пресытятся насилием.
Велизарий поручил Перану взять с собой одних ипаспистов. Иудейский
квартал сулил великолепную добычу.
Сейчас там находились только свои, рабы-иноверцы были
предусмотрительно изгнаны. Не потому, что кормящий раба кормит врага.
Израиль умел держать железной рукой все взятое силой иль купленное. Другое
здесь крылось - не смешать с чужой свою кровь на земле и пути душ,
освобожденных от тела.
Помня урок, полученный на стене, Перан остерегся хватать голой рукой
каленое железо. Ипасписты наступали на Иудейскую улицу железными
черепахами с двух концов. Стены щитов с бивнями тяжелых сарисс. И ливень
дротиков из-за стен.
Не желая рисковать, ипасписты давили без спешки. Иудеи погибали
вопреки свирепому мужеству людей, самоотреченно защищающих свой очаг,
своих и себя.
Умирающие молитвенными возгласами торопили бога. Пора ему прийти на
помощь своему народу! Пора! Все меньше оставалось тех, кто ждал пришествия
истинного Мессии.
Сломив сопротивление на улице, ромеи не вошли внутрь улья. Над
въездами-пещерами открылись люки, полилось кипящее масло.
Отброшенные с улицы, иудеи не хотели терять надежду. Она билась
мотыльком на огне.
Прискакал Бесс, пенясь злобой и жадностью. Выкурить ос дымом? Нет,
можно спалить соты! Привезли тараны.
Обрушилась первая стена. Надежда еще держалась. Но не нашлось ни
Самсона, ни Давида. Архангел потерял огненный меч. Бог Авраама, Исаака и
Иакова забыл свой народ. Не сотворил он чуда из тех, которыми наполнена
история иудеев, наполнена для того, чтобы вдохновить последний вздох
умирающего.

8

Перебравшись через костер, растоптанный ногами массагетских лошадей,
славянский отряд оказался в числе опоздавших. Еще не накопился
истинно-воинский опыт поспешать на грабеж. Вблизи ворот улица была
застроена домами, бедный вид которых не возбуждал корысть завоевателя.