Иванов Всеволод Ф.. Русь Изначальная (том 2)

Вскочил сосед и захлопнул дверь. Понимая, что более своих нет, Анея
наложила засов.
Млава отбросила творило над подполом. Старуха молча толкнула в темную
яму мальчиков.
- Лезь скорее! - приказала она Млаве.
- Матушка, матушка, без тебя не пойду я! - взмолилась сноха.
- Ступай! - закричала старуха. - И ты, сосед, торопись. Едва вам
успеть...
- Мать, пожалей себя, я останусь, - просила Млава, когда сосед исчез
в яме.
- Сказано тебе, безголовая, - тихо и страшно ответила Анея. - Ратибор
вернется ли, нет ли. Ты ж внучка моего сбереги, глупая. Не вернется,
другого мужа бери, рожай! Старые да бесплодные ныне роду не нужны.
От ее голоса, от тайной силы огненного взгляда Млава безвольно
опустилась на край подпола и соскользнула вниз.
Анея накинула творило, поддернула ларь, поставила сверху тяжелый ящик
и, ломая очаг, скрепленный хрупкой глиной, бросала камни в открытый зев,
чтобы сделать ларь потяжелее.
В дверь гулко ударили, Анея не прекращала свое дело. Еще ударили.
Дверь не поддавалась. Снаружи, наверное, бревно пустили тараном. Толстые
доски, собранные деревянными гвоздями и клеем в единое тело, щепились, но
не падали.
Еще и еще били. Наконец дверь рассыпалась. Встав сбоку, у притолоки,
Анея успела уколоть мужниным мечом первого, а второй достал по ее голове
краем круглого щита. Хазарская рука приподняла Анею за косу. Старуха.
Старухи не имели цены. Подобрав с пола кривой нож, подарок Индульфа,
хазарин умело отделил голову от тела. По обычаю племени, он подвесит эту
добычу к передней луке седла. Голова нечестивого врага украсит воина, хан
даст награду. Покрасовавшись, хазарин закинет падаль. В законе старого
Хавра и нового Яхве сказано: "Дома их сожги, кости их размечи. И похорони
их ослиным погребением".


В подполе ночь. Станет светло, если хазары отвалят творило. Ощупывая
осклизлые бревнышки, из которых был сложен сруб подпола, Млава нашла
нужное место. Вынув два коротких бревна, Млава тихонько позвала мужчину, и
он прополз в дыру. С той стороны Млава наладила на место заслон. Низкий и
узкий лаз тянулся на сажень.
- Помогай, помогай, - шепнула Млава соседу.
Они толкали руками и ногами рыхлую землю, на которой лежали, назад в
лаз. Задевали один другого, царапали руки, срывали ногти, не замечая. Ход
нужно забить, пока хазары не догадаются о тайнике. Земля мягко осыпалась,
непослушные комья катились обратно. Люди-кроты нащупывали, доверху ли
засыпается проход. Опрокинувшись на спину, они старались ногами
утрамбовать землю.
Было парно и душно. Густая темнота давила, как жерновом. Неожиданно
заплакал детский голосок: "К-ха, к-ха, аааа..." - Ратибор звал мать.
Другой ребенок невнятно забулькал, и старушечий голос прошептал нараспев:

Гулюшки-гулю, баюшки-баю,
спи, усни, хазар придет,
твою голову сорвет,
т-шшш, т-шш, т-шш...

Млава поползла на голос, наткнулась на чье-то тело. Старуха Арсинья
громко спросила:
- Ты, живой, кто?
Млава ответила шепотом:
- Тише молви, матушка, тише.
Арсинья возразила:
- Коли ты ход прочно забила, им не услышать. Плохо заделала, и без
голоса найдут нас.
- Не знаю, матушка, - уже громче сказала молодая женщина и добавила:
- Павно здесь тоже, живой.
Павно был сыном Арсиньи, но старуха не откликнулась, будто ей сказали
о чужом.
- А где Ратибор мой? - спросила Млава.
- Руку дай...
Пальцы Арсиньи были холодны, как земля. Млава нашла губами лобик
сына, влажный и теплый. Ребенок опять заснул. Млава слышала, как темнота
дышала многими дыханиями. Придерживая малого Ратибора, другой рукой Млава
нашла тельце еще одного ребенка, другое, третье, еще и еще. Малые дети,
слабое семя погибшего рода, спали, перепутавшись, как колосья. Душа Анеи,
наверное, видела их. Ведь это Анея сварила для малых сонный напиток из
маковых головок. Таким отваром ведунья лечила от иных болезней. Человек
забывался, исцеляясь во сне. Самым малым, грудным, дали выпить чуть-чуть.
Ратибор опять проснулся, нашел материнскую грудь.
- Севинья где? - спросила темнота голосом Арсиньи.
- Матушка, не знаю, там она где-то осталась... - ответила Млава.
Вспомнился запах горящих волос и затылок Севиньи с разрубленной шеей.
Севинья была снохой Арсиньи, женой Павно.
- Полонили Севинью? - настаивала старуха. Видно, и в этой семье было
больше близости между снохой и свекровью, чем между матерью и сыном.
- Нет, не взяли Севинью, она спряталась, верно, - уклонилась Млава.
Причмокнув, Ратибор отвалился. Тайник молчал, Арсинья и не вздохнула.
Переждав что-то, она позвала:
- Млава, слышь?
- Слышу.
- Дончика возьми, покорми. Сюда. Руку дай. Эх ты, неловкая!..
Грудной Дончик был сыном Павно и Севиньи. Маленький сонно пососал,
причмокнул, отвалился от груди.
- Павно целый? - только сейчас спросила мать про сына.
- Будто бы целый он...
- Заснул, стало быть, - заключила Арсинья.
И на Млаву навалилась удушающая сознание дрема. С ребенком у груди
она уходила далеко-далеко. Не чужой Дончик, он родной, своей крови. Для
детей, для рода Анея отослала Млаву жить, а сама осталась хазарам.
Гул, тяжелый, страшный, заставил женщину очнуться. С бревенчатой
крыши тайника посыпалась земля.
- Что это?
- Дом упал, другому нечему быть, - ответил голос Павно. - Град наш
они разоряют. Не любят они градов, - рассудительно объяснял Павно.
- Ох-хо-хо, - вздохнула Арсинья, - завалится все, мы не выбьемся.
Некому будет и о косточках наших позаботиться, душам нашим послужить...

3

На поле-поляне погибшего рода Беляя воевода Всеслав нашел потерянных
им хазар. Теперь не россичи - хазары не знали, где росское войско.
Разведчики-слобожане высмотрели степняков. Пешие и конные одолели леса,
поляны и засеки. Они были дома. Дома помогают и стены.
Никто не спросил воеводу, успел ли он спасти град Беляя. Что он сам
об этом знал, оставалось в тайнах его души. В тех тайнах, в которые и сам
их владелец умеет не заглядывать.
В последней четверти дня Всеслав своими глазами увидел град,
разрушенный, подобный мертвому телу, с хазарами, похожими на хищных птиц.
Такое на своей земле россичи видели при воеводе Гудое, тридцать два лета
тому назад, так давно, что никто уже и не помнил. И если кто подумал о
Гудое, то лишь один Всеслав.
Хазары заночевали в граде и около града, у высоких костров. Россичи
ночевали в лесу, без огней, как звери в логове, в молчании, чтобы ничем не
выдать своего присутствия. От поляны с хазарами лес охраняли Ратибор и
другие родовичи Беляя, люди, знавшие каждое дерево.
С вечера Ратибору удалось поймать на тропе, ведущей к погосту,
пятерых посыльных хазар. На допросе опять толмачил ромей Малх. После
отступления за Рось Всеслав взял его в конные. Когда первого молчальника
изрубили, четверо остальных, прося пощады, попытались говорить. Посещая
для торговли проток из Меотийского болота* в Евксинский Понт, они
чуть-чуть научились ромейскому наречию в Фанагории. Хан Эган-Саол,
владыка, наследственный повелитель рода-гнезда, который ныне взял росский
град, завтра пойдет брать другой. Можно было догадаться, что на очереди
был град князь-старшины Колота. Куда были посланы изловленные хазары? Из
поневоле сбивчивых объяснений удалось понять, что они направлялись к
градам Горобоя и Келагаста. Там, толковали посыльные хазары, находится хан
Шамоэл-Зарол. Росские грады малы и бедны. Ханы будут ходить порознь. Они
торопятся, пока все росские не убежали в далекие леса, как убежало их
войско.
_______________
* М е о т и й с к о е б о л о т о - ныне Азовское море.

Утром было тихо, по лесу стелился легкий туман, как бывает после
сражений: души убитых не покидают места своей гибели, пока не совершится
обряд погребения. Над ручьем, который рассекал поле-поляну, белый полог
стоял стеной, скрывая погибший град.
По степному обычаю хазары пустили коней вольно, неспутанными, пастись
в поле. Округ лес, коням уйти некуда, под копытами сытный корм созревающих
хлебов.
В туманной дымке, среди многих сотен лошадей, незаметно появились
полторы сотни слобожан. Широко развернувшись между станом хазар и полем,
россичи без труда стронули с места пугливых степных лошадей, потеснили и
начали сбивать в табун.
Десятка два конных пастухов, как воробьи, разлетелись перед упавшими
с неба россичами. Слобожане секли степных коней мечами, саблями, кололи
копьями. Обезумев от боли, от медвежьего рева и волчьего воя, которыми их
пугали россичи, хазарские лошади, подобно листьям под вихрем, унеслись в
лес. За ними, раня и убивая несчастных коней, скрылись слобожане.
Без строя, без всякого порядка хазары побежали из лагеря спасать
лошадей. Еще почти никто из них не понимал, что случилось. Каждый,
вооружившись кое-как, думал только о потере: хазар без коня не хазар!
Дорогие лошади хана и его близких выпасались в путах, под особой охраной,
около шатров, раскинутых для повелителя.
Эган-Саол скакал в парчовом халате, на который оруженосец успел
надеть латы, и тщетно созывал своих. Спешенные знали одно - найти лошадей.
Около хана собралось сотни две конных. Все совершалось с быстротой боя.
Солнце остановилось в ожидании битвы.


Поляна рода Беляя имела в поперечнике три с небольшим версты. Град
был поставлен почти в середине поляны. Много ли нужно времени, чтобы
проскакать полторы версты!
Эган-Саол знал, что в конном бою только ударом можно встретить удар,
и отчаянно бросился на слобожан. Тяжелые, сомкнувшие плотный строй
слободские всадники с размаху столкнулись с хазарами. Сила сегодня равная,
один на один.
Взвились струи рук и оружия, дико смешались крики: "Рось! Харр-харр!"
Поле вспенилось, поднялось в визге, стоне, вое. Конный бой сравнивают с
молнией. И верно. Только столкнулись, и уже дальше проносятся слобожане в
крепком строю, а сзади - тела, тела, тела. Как червями кишит земля, и нет
чистого места и нет стебля, не окропленного кровью, и воет хазарин, грызя
землю. Один на один!
Где хазары? Как рука, прикрепленная к невидимому телу, росские
всадники поворачивают. Лошади послушны железным коленям, конники знают,
что делать. Их уже не три тесных ряда, которыми они раздробили хазарскую
стаю, а один ряд. И строй не тесен, а редок. Кажется, они заняли все поле,
от леса до леса. Много обоеруких, им сейчас раздолье. Не люди - джинны,
которым Хавр отдал хазар.
Всеслав зовет в рог, и дикие всадники собираются к князю послушными
овцами. Не окончена железная страда. Пешее войско пошло из леса навстречу
спешенным хазарам. Нужно торопиться, пока хазары не опомнились.
Нет хана, нет старших, нет значков, нет управления. Конные врезаются
строем острым, как лезвие топора. Пешее войско охватывает хазар, их
сжимают, им тесно. Хазар все еще больше, чем россичей. Но росские бьются
два и три против одного. Только крайние хазары могут отбиваться. Сзади них
в тесноте мнется подобие стада, окруженного волками. Тот, кто опустит
руку, уже не может поднять ее. Сабля колет своих, копье, войдя в спину
друга, пронизывает его и убивает других, пока не опустится под тяжестью
тел. Извне россичи рубят, росские стрелы падают, как с неба, и каждая
находит цель.
Пыль, смрад, грохот и неумолчный стон, стон, стон - хор душ, кипящих
в адских котлах Хавра.
Бросив оружие, хазарин охватывает руками голову и падает на колени.
Он сам тянет горло под железо. Поднимаются руки с ладонями, обращенными к
россичам. Этих рук много. Утомившись, россичи прекратили бойню.
Никому не уйти. Конные и пешие окружили хазар, как табун, пригнанный
на продажу.
Такова воля Яхве, такова воля Хавра. Бог предначертал судьбу каждого
живого, ни один волос не упадет без его воли. Живому псу лучше, чем
мертвому льву. Бросая оружие, срывая на ходу доспехи и шлемы, рабы идут
вереницей через строй победителей.
Всеслав взглянул на солнце, образ Дажбога, довольного своими детьми.

Все наше здесь.
Имеем мы обычаи свои,
завет отцов и вечные преданья.
И вещий сон в тени родных лесов,
и шепот наших трав в лугах и на полянах,
и шелест наших злаков в бороздах,
возделанных руками росских,
и гик коней,
и топот стад,
и грай воздушных птиц.
Все наше здесь!

Час ранний... Солнце не успело сделать и двадцатой части дневного
пути, а уже совершилась победа.
Ратибор верхом проехал в ворота, как несколько дней тому назад.
Хазары не удосужились убрать с улицы тела погубленных россичей. Там и сям
лежали они, как убили их. Одни будто спали, иные воздевали мертвые руки,
призывая Сварога и навьих взглянуть вниз и сжалиться над участью своих.
Вместо двора князь-старшины Беляя рассыпалось пожарище в смраде
горелого дерева, кожи, мяса.
Вот и дом Ратибора. Не узнать. Ворота сорваны, вместо избы - куча
бревен и ломаных досок. Ударили в стену, и все развалилось. Только и
осталось целого - амбар, где на обрядовой постели из немолоченых снопов
воля матери Анеи сделала сына мужем Млавы. Неотвязно стучалась глупая
мысль: "Ты же видел, что нижние венцы подгнивали, не поправил..." Будто бы
из-за венцов рухнула жизнь двух женщин и сына.
На земляном ходу у тына опрокинутый котел, разбитые корчаги, черные,
блестящие. Выплески смолы стылой. И женщина! Ничком лежит, головой в золе.
Млава? Нет, соседка Севинья. Бились они. Не отбились. А ты, воин, жив...
Нет матери, нет жены, нет сына. Где же их тела? С улицы кричали,
звали:
- Ратибор! Ратибор!
Что спешить, такое всегда успеется. Нечего спешить, не спешить, не
спешить... Венцы были гнилые - вновь вспомнилось глупое.
Ратибору казалось, что бесконечно долго сидит он в седле, опершись на
луку, и смотрит на верного пса Анеи, лохматого, как медведь, изрубленного,
как доблестный воин.
- Ратибор, Ратибор!
На улице тесно стояли его родовичи из слобожан, из пешего войска,
что-то заслоняя. Ратибор взглянул и опустил голову, закрыл глаза, чтобы не
вглядываться. Женщины, дети. Все одинаковые, все связанные. У каждого
горло вскрыто от уха до уха. Кровь еще ярка, как краска марена. Пока в
поле бились, охрана пленников потешилась росской мукой. Наверное, Ратибор
это сказал вслух, так как кто-то ответил:
- Никуда не ушли те хазары...
С поля звал рог. В его звуки привычное ухо вкладывало привычные
слова: "Всем собираться, все быть сюда! Всем поспешать, поспеша-а-ать!"
Конь Ратибора сам тронулся с места. За ним послушно потянулись все
конные и пешие, оставляя тела своих, как нашли их. Лица живых россичей
были страшнее, чем у джиннов, выдуманных служителями свирепых Яхве и
Хавра.
"Не лилась бы невинная кровь, соблюдай племена росского языка росскую
общность, помогай бы друг другу не скупым подаянием воинами, как илвичи с
каничами нам помогли", - так запомнилось всем сказанное воеводой Всеславом
в кратких словах. Отдыхать было некогда, пировать было не к чему, да и
нечем. Ходит хазарин по росской земле.
К убийце кровных можно коснуться только железом. Быстро перебили
пленных хазар, некогда было утешить сердца медленной местью. Только хану и
нескольким знатным оказали почесть размычкой. Согнули березы, к одной
вязали правые руку и ногу, к другой - левые. Понемногу отпускали стволы,
согнутые, как луки. И - сразу бросали...
Не хлеб - бранную добычу собрали на вытоптанном поле. Цена же победы
была три десятка своих по вещей мудрости воеводы. Для охраны разоренного
града от зверя да от ускользнувших с побоища хазар оставили горстку пеших
воинов. Остальные - все нужны.
Сделалось пусто, сделалось тихо. Души павших невидимо носились над
оставленным полем.


Очнувшись, Млава достала рукой до низкого потолка. День, ночь ли?
Женщина позвала, ей ответил мужской голос:
- Здесь я. Слушай. Откапываться будем. Не откопаемся, пропадем
напрасно.
- Назад думаешь выйти?
- В град, к хазарам? Нет, - возразил Павно. - Будем копаться наружу.
Через вал. Ваш двор строен вплотную к тыну.
Глинистая земля, которую никогда не ворошил заступ. Материк. Узкий
ход прорезали ножом. Осязание чудесно обострилось. Светильню зажгли один
раз, когда начинали подкоп. Огонь отразился в блестящих, как у зверя,
глазах. В тайнике - трое взрослых, два грудных ребенка и девять детей.
Свет - надежда. К нему все потянулись. Но огонек, слабый, как мошка, сам
угасал в густом воздухе. Огню нужно больше простора, чем человеку.
Россичи рыли. Женщина работала в очередь с мужчиной. Грудные -
Ратибор и Дончик - отмечали время. Они жадно брали холодную грудь, и мать
старалась, чтобы глина не попадала в глупые рты.
Павно торопил. Мальчики и девочки копошились у ног, стараясь помочь
старшим. Сырая земля студила тело, но воздух был жаркий, удушливый. Мрак
утомлял, руки обессиливали. Пора съесть кусок. В тайнике был накоплен
припас. Арсинья берегла бадейку с молоком последнего удоя. Старуха делила
мясо, на зубах пища мялась вместе с землей. Арсинья, нащупывая лица,
подносила к губам лубяной ковшик, ворчала:
- Не хватай, разольешь, хуже слепых вы...
Павно замирал в узком лазе, отдыхая на миг. Не двигалась и Млава.
Слышно, как шепчет, рыхло возится, как быстро-быстро дышит тайник. И
молчит.
Пот застывал на теле. Павну мерещились души, чьи тела погребены под
землей. Они вечно томятся во мраке, истлевают без света. Страшно остаться
без погребального костра. Павно устал и не в силах справиться с ужасом. В
подкопе не повернешься. Павно пятится ползком. Спина задевает за верх
подкопа. Кротовая нора завалит, сейчас завалит!.. Сердце останавливается.
Не человек - мышь давленая. Голые ступни упираются в плечи Млавы: тебе,
женщина, пора покопать...
В подкопе не воздух - гарь горькая. Млава тешится мыслями. Она была
взята из старшего рода. Мужнин род - младший. Матушка Анея знала: род
живет, род держится женщиной. Широкий нож переворачивается в руке. Ногти
сорваны. Нужно копать. Млаве казалось, что она копается на огороде.
Женщина, лежа ничком, рылась, зажмурив глаза. Сильно пахнуло травой.
Впереди осыпалась земля.
Млава опомнилась. В тайнике сидят тринадцать душ, она -
четырнадцатая. Род сохранится. Открыв глаза, Млава увидела серый свет.
Будто бы голоса слышно. Слышно, как комок земли плеснул в воду.
Женщина поползла назад, назад, пятясь на локтях, чтобы сберечь пальцы
с сорванными ногтями. И в тайнике, в темноте настоящей, черной, подземной,
она шепнула, чтобы снаружи не услышали бы:
- Павно, а Павно! Я пробилась.
Через лаз, более не закупоренный телом, потекла тонкая-тонкая струйка
свежести. Ее можно было учуять только тому, кто дышал тяжелым смрадом
подземелья.

4

В жизни воеводы Всеслава случались схватки, слобода отбивала набеги.
Настоящей войны не было. Большая война впервые пришла к Всеславу.
Среди людей славянского языка передавались преданья о былых войнах, о
сраженьях с гуннами. В молодости, посещая в дни весеннего торга островок
на Днепре, Всеслав слушал рассказы ромеев, запоминал трудные для
славянского уха имена полководцев. Ганнибал и Кесарь Юлий, Ксеркс,
Александр, Ахилл, Август, Октавий, Феодосии, Иуда Маккавей, Пирр,
Константин, Юлиан, Хосрой, Фабий, Агафокл, Кир, Помпей, Феодорих,
Ксенофонт, Филипомен, Леонид, Марий, Агамемнон... Когда они жили, сколько
поколений истекло со времени их побед, их поражений? Когда-то. Давно или
недавно - это не интересовало повествователей и слушателей. О полководцах
говорили, как о живых. Некоторые рассказчики будто сами участвовали в
знаменитых сражениях.
Всеслав Старый начал готовить росское войско, Всеслав-преемник
продолжал труд. Кто мог сказать, сильно ли росское войско, умеет ли
воевода водить войско. Теперь Всеслав уверился в своей силе.
Под копытами лошадей мягко ложилась лесная земля. Шли по родной земле
Всеслава. Здесь ему было знакомо все. Двое людей вылезли навстречу войску.
Свои родовичи.
- Что град? - спросил Всеслав.
- Нет града, - ответил мужчина.
- Нет града, - повторила женщина.
Всеслав, не чувствуя, сжал ногами гибкие ребра коня, и, захрапев,
конь пошел боком.
- Зорище на месте града, - сказал мужчина.
- Зорище, место пустое, разоренное, жженное! - выкликивала женщина.
Глупая, глупая!.. Не понимает разве воевода, что коли нет града,
значит, тот разорен дотла, вытоптан, выжжен.
Воевода сидел камнем в седле, прямой, большой, светлые усы концами
легли на железную грудь доспеха. Князь-воин обоерукий.
Страшная видом, обожженная, грязная, почти голая, женщина залилась в
причитаниях:
- Одни мы ушли, одни с ним бежали, одни мы остались, всех постреляли,
всех посекли-порубили, всех подушили, всех полонили. Нет нашего рода.
Побили князь Горобоя, Красу твою побили, деток побили. Горе нам, не стало
нашего рода, не стало, не стало... Деревья плачут, трава, горем
сожженная...
А-а! Хуже нет надоедливой, глупой кликуши!.. Некогда слушать. Времени
нет, солнце не ждет, хазары не ждут. Где твой костер, былой воевода
Гудой?!.. Что в победе тому, кто, всех потеряв, остался один? Горе ему,
победителю...
Всеслав тронул коня. В бой идти нужно. Князь оглянулся. Вот они все:
род, семья, племя, своя кровь. Конные, бронные, тихие в походе
молчальники. Не идут, не едут - парят ястребами на мягком крыле. Всадников
больше двух сотен, пеших почти три сотни. Мало их легло, сохранилась
росская сила. Теперь Всеслав знал, что мог бы он не пустить хазар за
Рось-реку. Свои все полегли бы, ни один не сплошал бы. Зато у хазар не
хватило бы смелости и силы пойти через Рось, разбивать грады.
Всеслав встретился взглядом с Ратибором. Сын души! Безродный воевода
хотел напомнить безродному воину, что есть в градах тайники. Раздумал. К
чему манить сердце на двойную утрату, бередить боль надеждой. Будем жить
без надежды. Свершилось. Не вернется. Тихо, но с внятностью голоса птицы
Всеслав сказал двоим уцелевшим:
- Вы... бредите к нашему граду. Тела оберегите для погребения. Хазар
не будет более.
Еще ходили хазары по росской земле. С ближних полей было слышно
гудение била. Этот град еще жил, еще взывал к мужеству женщин, детей и
горстки мужчин, оставшихся за тыном после ухода бойцов в ополчение
племени.


Всеслав не мог ценой истребления Келагастова рода повторить воинскую
хитрость, погубившую хана Эгана-Саола. Князь-воевода не хотел дожидаться,
пока хазары войдут в град.
Хан Шамоэл-Зарол, опытный вождь, умел по-своему брать крепости.
Хазары-стрелки, на конях и пешие, густо стояли перед тыном, и ни одна
голова, ни одна рука не могла подняться над палями, ни один глаз не мог
взглянуть из града в поле. Под надежным прикрытием хазары забрасывали ров
жердями, укладывали на жерди поперечины, щиты. Широкий мост даст подойти к
валу вплотную, на тын поднимутся сразу сотни. Защитники вслепую метали
смоляные факелы. Вот-вот хазары-работники обернутся бойцами и хлынут в
град, подобно воде, которая, вскипев, переливается через край полного
котла.
Росские грады схожи между собой, как люди. Град Келагаста казался
собственным и для тех, кто, как Всеслав или Ратибор, знал - нет больше их
градов.
Сотня пешего войска медленно вышла на межу. В граде сильнее ударило
било, явно зовя на помощь. А хазары, как казалось, не сразу заметили
дерзкую горстку. Они продолжали мостить ров.
Пешие россичи отошли от опушки на полет стрелы, когда сотни три хазар
нацелились в их тыл. Лихие всадники были похожи на соколов, которые
заходят косым полетом, чтобы ударить сверху на утиную стаю.
Тогда вторая сотня пеших россичей вышла из леса, а первая
остановилась. Неожиданность лишила хазар порыва. Степная конница замялась
перед копьями, из-за которых густо сыпались стрелы. Стрелы били в лицо, в
бок конным, и всадники откатились. Шамоэл-Зарол понял, что перед ним не
кучка росских, жертвующих собой, чтобы продлить агонию града, обреченного
на гибель волей Степи.
Пронзительно свистали дудки десятников, ревели рога сотенных
начальников. Коноводы гнали лошадей прямо ко рву, и хазары, бросив осаду,
садились в седло.
Хазарские кони не успели вытравить хлеба. Высокие колосья закрывали
пеших до пояса, упавших людей и коней не было видно. Поле еще казалось
ровным, нетронутым.
Значок хана веял на высоком древке. Красное и желтое полотнища были
сшиты в длинную полосу. На ней два золотых треугольника, наложенных один
на другой, изображали звезду, символ Яхве, имеющий высокое значение.
Хан размышлял. Изощренный в хитростях войны, он взвешивал росскую
дерзость, росскую доблесть, свою силу. Хан слушал, как медленно падали
капли мгновений в чашу вечности, как истекал неведомый людям срок жизни,
предначертанный волей Яхве. Непобежденными росские бежали с поля. Так же
поступил бы и сам Шамоэл-Зарол, встретив большую силу. Хан должен суметь
сохранить войско. Тогда в его руках останется власть. Только власть дает
полноту наслаждения жизнью. Тот настоящий победитель, кто умеет сохранить
власть. Будь он сегодня в степи, Шамоэл-Зарол помедлил бы и день и два. Он
вызнал бы нужное, он заморил бы пешего противника набегами конных. Лес
стеснял, в лесу конница теряет свою силу. Что сейчас делает хан ЭганСаол,
друг-соперник, что задумал старый Суника-Ермиа, который хотел идти прямо
на север от реки? Шамоэл-Зарол не знал. Они втроем решили поделить между
собой опустошение этой земли.
Наставив уши, пружинисто подтянув под брюхо задние ноги, конь хана
бережно ждал воли всадника. Конь родился в песчаной Аравии, около черного
шатра сарацина. Он был дымчатой масти с белой мордой от ушей до ноздрей.