Каганов Леонид Александрович. Харизма

   — Не знаю, — говорю. — Вроде логично. Наверно, ты прав, что-то я действительно как-то уж очень кровь ненавижу.
   — О! — говорит Ник. — А вот клыками в шею впиться?
   — Не приходилось. Извини уж.
   — Никогда-никогда?
   — Сюрпрайз! Никогда. Никому в шею не впивался и не собираюсь.
   — Не зарекайся. И значит, не хотелось даже?
   — Представь себе. Не возникало таких мыслей.
   — И сама шея как таковая тебя не привлекала никогда?
   — Как таковая — никогда. А так — смотря чья…
   — Да чья угодно. Шея девушки.
   — Ну, девушки — это да.
   — Значит, смотрел на шею?
   — Ну, смотрел. — Я вспомнил Аленкину шею. — Чего бы не смотреть на красивую шею.
   — И не хотелось поцеловать? Прижаться губами?
   — Ну, хотелось, допустим…
   — Вот, — сказал Ник. — Значит, ты сам признаешь — тебе хотелось прижиматься ртом к шее. Ну, ты в курсе, что это значит?
   — Ну, подожди, — говорю, — подожди. Все в мире целуют девушек в шею, что, все вампиры?
   — Не понимаешь, — вздыхает Ник. — Тут очень большая разница. Не видишь разницы?
   — Не вижу.
   — Тогда объясняю еще раз. На простом примере. Сейчас все поймешь. Вот видишь эту салфетку? Возьми ее в руки, не бойся…
   — Так, все, хватит с меня! У меня уже крыша едет от твоих глупостей! Не хочу! Убери эту салфетку! Не хочу я ее видеть!
   — О! — говорит Ник. — Теперь понимаешь? А знаешь, почему ты так бесишься? Это — бесы. Ну, скажи это сам себе.
   Я очень медленно и очень глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.
   — Пожалуй, ты прав, — говорю.
   — Очень хорошо, что в тебе пока есть силы бороться с этим.
   — Что мне делать. Ник?
   — Бороться. Ты человек. Ты создан по образу и подобию Божьему. Сатана не может так просто, в один миг, вселиться в Божье подобие. Ему нужно время, чтобы подавить в тебе все божественное. Понимаешь? Это можно остановить.
   — Как?
   — Вот этого я сказать не могу. Это должен сказать просветленный человек.
   — Ариша?
   — Даже не Ариша. Ариша только учится. Это может сказать, например, ее учитель, гуру.
   — Погоди, Ариша вроде йогой занимается?
   — Да, я о нем и говорю.
   — А какое отношение йога имеет к Сатане? И к Иисусу Христу?
   — Почему нет? Гуру крещеный.
   — А где логика?
   — Логика простая. Бог — он един. Какими путями к нему прийти — не имеет значения.
   — А, — говорю, — да, как-то я не подумал. Действительно, един.
   — Ты сам, конечно, некрещеный?
   — Почему — конечно?
   — Потому что крещеный не мог стать жертвой Сатаны.
   — А вот и обломись. Меня мать крестила когда-то.
   — Да? — Ник недоверчиво меня оглядывает. — Ну, кстати, почему бы и нет? Вполне возможно. Но ведь ты неверующий?
   — Ну… Как-то так… Не сказать, что вера моя сильна.
   — Вот в этом все дело. И в этом твоя проблема.
   — Вот не люблю людей, который произносят фразу «в этом, твоя проблема», вот не люблю таких людей…
   — Не кипятись, — говорит Ник. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет проблем? Это не ты сюда прибежал весь заросший шерстью, на четырех лапах? Это мне приснился, да? Может, это у меня проблемы, а?
   — Ну, у меня, да. А что ты меня подкалываешь постоянно? Ты помоги мне. Что мне сделать? Может, мне перекреститься?
   — Перекрестись.
   — Ну, в смысле заново, еще раз, в церкви. Как бы переустановить крещение.
   — Это как гуру скажет.
   Мы помолчали.
   — Слушай, — говорю, — скажи мне вот чего. А часто такое случается, чтобы Сатана в человека вселялся?
   — Ну, мне не докладывают, — говорит Ник. — Но в истории такие случаи описаны неоднократно.
   — И чем это обычно кончалось?
   — Ну, как видишь.
   — Что вижу?
   — Салфетку видишь?
   — Опять ты…
   — Стоп. Я не об этом. Салфетку видишь? Стол видишь? Чашки видишь? Кухню видишь? Рассвет за шторами видишь!
   — Ну, вижу.
   — Значит, этот мир еще существует. Значит, Сатана проиграл.
   — А что стало с людьми, в которых он вселялся?
   — По-разному, — говорит Ник и хмурится. — Но ты пока не думай об этом. Все будет хорошо.

Часть 4
БЕСЫ
(из дневника Лексы)

   Так мы болтали, пока не рассвело. И когда рассвело, я, честно скажу, уже задолбался слушать. Знаешь, так всегда бывает: вроде друг и вроде говорит по делу, и ясно, что помочь хочет в беде, а ты слушаешь, слушаешь — и наконец устаешь слушать. Ну, все сказано уже, все понятно, чего талдычить-то, повторять? Ника я уже много лет знаю, он меня старше намного, и жизнь у него по-иному сложилась, опытный человек, в общем. Доверяю ему на сто процентов. Если есть у меня лучший друг — то это Ник. Но вот он говорит и говорит. А я, уставший такой, сытый уже, сижу с чашкой чая, слушаю задумчиво, уже отшумели, откричали обо всем, сонно так мне, хорошо. И в какой-то момент я понимаю, что потерял нить разговора, а слышу лишь мотив речи. Вот слышу я мотив, слов не слышу, а мотив этот мне не нравится. Потому что в нем, в мотивчике, идет такая джазовая импровизация. Первая тема “послушай меня, умного человека”. С припевом “вот потому у тебя проблемы и случаются”. Словами это не произносится никак, интонациями тоже не выражается, а вот если к мотиву прислушаться — звучит. По первой теме я не спорю — Ник, конечно, умнее меня в десять раз. Не только в компьютерах, вообще. Да вот только зачем об этом напоминать? Я это и так помню. По припеву… Ну, что, ну случаются у меня проблемы, не первый раз в жизни, и не последний, надеюсь. А у кого проблем не случается? Может, у меня проблем много потому, что живу невнимательно, как мама однажды сказала. А может, просто не везет. Ну можно сто раз повторить “это потому что ты такой плохой, вот я хороший, посмотри на меня — у меня все в порядке”. А что толку? Можешь — помоги, не можешь — отойди. Хочет человек показать, какой он умелый, добрый помочь готов, а выходит наоборот.
   В общем, говорили мы, пока Ариша не проснулась. Пришла в кухню в халатике, с босыми ногами. Удивилась, конечно, меня увидев. Но мы с Ником вкратце рассказали ей что случилось. Она сразу серьезная такая стала, покивала, да, говорит, надо идти к гуру. Прямо сегодня вечером. Мы так и договорились. А пока Ник мне дал всякой одежды, и я поехал. Куда? На старую свою работу, конечно, пора уже было там появиться.
   Вечером мы встретились с Аришей в городе у метро, и она меня повела к своему йогу. Йог жил в центре, в старом доме. Знаешь, из тех каменных домиков в центре столицы, из которых еще не успели выгнать жителей и офисы сделать. Мы открыли старенькую дверь, подошли к лифту — прикинь, лифт совсем старый, с дверями деревянными, которые руками распахивать надо! — поднялись к йогу, значит, на четвертый. Звоним в дверь, открывает — негр! Самый натуральный! В возрасте дядька, но веселый, руки-ноги длинные, по-русски говорит совсем без акцента. Звать Игорем Габриэловичем. Я сначала думал, что это у гуру всякие ученики тусуются, а оказалось, это и есть гуру.
   Ну, думаю, приехали. Кто-то из нас сошел с ума. Крещеный йог, да еще негр, куда это годится? Но как-то в процессе беседы я уже стал забывать, что он негр. Очень классный дядька оказался, понимающий. Вроде бы и ничего особенного не говорит, но все понимает. Профессор он, кстати, не хрен собачий, что-то там философия и лингвистика. А негр — потому что родился после фестиваля, а мама у него украинка.
   Посидели мы на кухне, чаю попили. Игорь Габриэлович еще телегу двинул насчет того, что в России какие бы люди ни собрались и о чем бы разговор ни шел, все незаметно перемещаются на кухню. Он это еще как-то хитро объяснил насчет славянского тяготения к родовому очагу, но я не запомнил. Красиво он объяснил, да только, по-моему, очаг тут ни при чем, а все дело в национально сложившихся малогабаритных квартирах, где обычно в комнатах дети спят, а вообще курить только на кухне разрешено, да и водку из холодильника не в комнату же таскать. Но спору нет, умный мужик.
   Затем мы Аришу оставили на кухне, а сами пошли в комнату — разговаривать. Хотя, по-моему, этот разговор больше напоминал медосмотр типа “на что жалуетесь?”. Сам йог сел в позу лотоса, а у меня не получилось, я просто на ковер сел. Ковры у него очень красивые в комнатах, и маски резные на стене висят, и книги кругом, книги, канделябры всяческие. Барабаны, бубны, амулеты настоящие индийские… В общем, всего не опишешь, не квартира — музей. Только компа нет. Но вообще сразу видно — колоритный человек Игорь Габриэлович. В общем, сели мы друг напротив друга, он шторы задернул, в комнате такой полумрак сразу сделался, а он-то сам черный, только глаза белые сверкают. Палочки сандаловые зажег и стал мне в глаза смотреть. А я ему в глаза смотрю, в белые эти. И вижу, что хоть он и мудрый гуру, в глаза мои смотреть не отрываясь ему тяжело. Я знаю эту фишку, мне уже многие про это говорили. Но он молодец, держится. Ну, помолчали мы, посидели. Затем поговорили ни о чем — он вопросы странные задавал, типа “что ты думаешь о птицах?”. Чего я о них думаю? Ничего особенного, но вижу, что ему не ответы мои нужны, а вообще — как я говорю и что у меня в душе происходит. Затем он меня попросил показать, как когти на руках растут. Я показал. Он фигел малость. Не испугался — а так, офигел. Но виду не подал. В общем, на том сеанс медитативного общения закончился. Вернулись мы на кухню к Арише, Игорь Габриэлович молчит, думает. Ну и мы ему не мешаем. Наконец говорит:
   — Серьезное дело, никогда такого не видел. Можно, конечно, попробовать йогу или вуду, но если ты крещеный — ты же крещеный, да?
   — Крещеный, — говорю.
   — Лучше тогда вызвать специалиста по изгнанию бесов. Не по моей это части, это квалифицированная помощь нужна. А я христианин, конечно, и православие изучал, но не специалист, бесов не пробовал никогда изгонять.
   — Во как, — говорю. — А от меня после этого чего-нибудь останется?
   — Не бойся, — говорит Игорь Габриэлович. — Это в Средневековье бесов сжигали с человеком. А тут технология веками отработанная, проверенная.
   — В церковь идти?
   — Можно и в церковь, — задумчиво кивает Игорь Габриэлович. — А можно и частника найти. Я сейчас попробую позвонить одному своему аспиранту, он рассказывал, что у него знакомый есть, который профессионально изгоняет бесов.
   — Спасибо вам, — говорю.
   — Не за что пока, — отвечает Игорь Габриэлович, заглянул мне в глаза и по плечу потрепал ободряюще. — Ты, главное, не волнуйся. Поверь мне, все будет хорошо. Карма у тебя очень чистая.
   Не знаю почему, но тепло стало на душе от его слов и оптимизма прибавилось. Классный он человек. Простой и понимающий, сразу видно — гуру. Ну и пошел он звонить, звонил долго, возвращается — говорит, все отлично, ждем, скоро приедет специалист.
   Ну, посидели мы еще, чаю попили. У него классный чай, зеленый с жасмином и еще какими-то травками. Поговорили мы душевно. Он хитрый такой, вроде ни о чем, а в душу глядит.
   — Скажи, Алексей, что тебя раздражает в жизни?
   — Тупость, — говорю, — раздражает. И непрофессионализм. Когда ламер не в свое дело лезет. Главное, чем меньше профессионализма — тем больше у человека гонора. Сколько таких я в Интернете повидал. Сами ничего не смыслят, а зато лезут во все дела — советы давать и критиковать…
   — А ты — профессионал? — спрашивает гуру.
   — Ну… — Я задумался. — Смотря с кем сравнивать. Вообще — да. В компьютерах. Вот и диплом скоро получу, и вообще.
   — А как у тебя с гонором? Критикуешь?
   — Критикую, — говорю я. — Согласен, нелогично получается. Но я все меньше критикую, кстати, особенно последние полгода.
   — Вот, — говорит гуру. — Это духовный рост. Ну а еще что тебя раздражает?
   — Вообще или в людях? Вообще раздражает плохая погода. Раздражает, когда меня начинают жизни учить. И пока я в метро ездил, очень раздражали бабки с тележками, это вообще клиника.
   — И почему тебя раздражают пожилые люди?
   — Не знаю, — говорю, — тупые они, склочные. Не все, конечно, не все. Но многие.
   — А когда ты сам станешь пожилым?
   — Не знаю, — говорю. — Не думал пока об этом. Но я таким не буду. Не буду на лавочке сидеть у подъезда и про политиков сплетничать. Не буду с тюками по метро носиться и бутылки собирать. Если совсем пенсия будет маленькая — буду в Интернете чего-нибудь делать, сайтики оформлять за копеечки. И общаться тоже буду в Интернете, а не на лавках и не на митингах.
   — В Интернете будешь сидеть. Интересно получится… — говорит Игорь Габриэлович и улыбается одними глазами.
   И вроде он ничего вслух не сказал, а как бы только глазами показал, но я его мысль понял. И задумался. Действительно, прикол получается. Это сейчас в Интернете одна молодежь тусуется, поэтому там так интересно, а пройдут годы, молодежь состарится, закоснеет, обретет привычки сварливые, но останется в Интернете! Не сядет же на лавочку у подъезда? А куда еще идти на старости лет, если ты на пенсии и делать нечего? Ясное дело — только в Интернет, к тому времени уже в каждом доме будет выделенка и стоить будет копейки. А пенсионерам — вообще бесплатно, распоряжением мэра. Так что вся пенсионерия двинется туда поголовно. Разве что глаза не позволят и руки трясущиеся? Да ничего, позволят. И нынешние бабки вполне могли бы в Интернете сидеть. Да и медицина к тому времени не подкачает, научатся и глаза, и руки лечить. И вот я представил себе мир эдак лет через пятьдесят… Заходишь в Интернет — а там одни бабки да старики в чатах. Только и трещат, вспоминают молодость, музыку свою — Цоя там, или Егора Летова, или “На-Ну”, “Нирвану”, “Продиджи” — чего останется в памяти. И чешут языками. И ругают все, что обычно — цены ругают нынешние, высокие, политиков ругают — на сайты к ним ходят, гадят. Митинги устраивают, ругательные лозунги пишут в гостевые книги. И уж конечно, молодежь ругают! Которая живет неправильно и музыку поганую слушает, и нравы с моралью упали ниже плинтуса, и вообще куда мы катимся, то ли дело в наше время…
   А если молодой зайдет — так ему тут же достанется на оба уха. Ведь эти бабки в Интернете не первый десяток лет сидят, они там уже дотусуются, дослужатся — будут главными администраторами чатов и вообще у руля. Так что всех чужих молодых — сразу же вышибут на раз! Это к подъезду можно с мотоциклом и пивом приехать, бабок расшугать силовыми методами, а в Интернете этот номер не пройдет. Кого захотят — того и выкинут из чата. Вот это будет действительно всеобщая беда. Такая беда, по сравнению с которой толкающиеся бабки с кошелками в метро — это цветочки. Единственное, что греет, — тот факт, что сам я к тому времени окажусь по ту сторону баррикады, буду трещать в пенсионерских чатах и ругать молодежь…
   Вот такие вот меня мысли посетили, пока я с Габриэловичем разговаривал. Но тут раздается звонок, я вздрагиваю, Ариша тоже вздрагивает, а Габриэлыч идет открывать. Мы тоже подтягиваемся в коридор. Входит мужичок. Как его описать? Лет за сорок, бородка такая неопределенной формы — не лопатой и не клинышком, так, неопрятная. С залысинами и проседью, но энергичный. В руке саквояж. Как саквояж врача, но более антикварный. Что-то типа плоского чемоданчика. Зашел, истово перекрестился. Истово — не знаю, что это слово означает, но в смысле — с размахом, пополам согнулся.
   — Так! — говорит с порога. — Чур меня! Здесь вызывали бесов гнать? Где хозяин-то?
   Я смотрю на Габриэлыча, а тот глядит на мужичка с удивлением — видно, тоже ожидал чего-нибудь посерьезнее. Тут до мужичка доходит, что негр — и есть хозяин. Он Габриэлычу руку протягивает:
   — Вечер добрый! Отец Амвросий!
   — Игорь Габриэлович, — говорит гуру и руку ему пожимает.
   — Беру недорого, — объявляет Амвросий, потупившись. — В районе восьмидесяти пяти евро.
   — А от чего зависит? — спрашиваю я.
   — Как гон пойдет, — отвечает отец Амвросий и на меня взгляд переводит.
   — А сколько это времени занимает? — спрашиваю я.
   — Если гон пойдет в охоточку, до зари управимся, — отвечает отец Амвросий. — Где у вас тут можно руки обмыть? Где рукомойня?
   Ну прямо как врач “скорой”! Показал ему Габриэлыч, где ванная, а я смотрю на Габриэлыча, киваю в сторону ванной — мол, надежный это хоть мужик-то? Габриэлыч так мне одними глазами показывает, мол, не знаю, что за мужик, но рекомендовали хорошие люди. Так я понял. Выходит отец Амвросий из ванной, руки полотенцем вытирает и оглядывается.
   — Ты одержимый будешь? — кивает мне.
   — Кто, пардон?
   — Одержимый. Бесноватый.
   — Ну я. Как бы.
   — Вижу, — говорит отец Амвросий и подмигивает мне. — Все вижу. Чую бесноватость. И обосновать могу.
   — Не надо, — говорю, — обосновать. Вы лучше скажите если до утра не управимся, то как я на работу пойду?
   — Никакой работы, — качает головой отец Амвросий. — Тебе после изгнания беса отдыхать недели две.
   — Ого, — говорю.
   — А ты думал? — говорит отец Амвросий. — Шутки шутить?
   Я смотрю вопросительно на Аришу, а затем на Габриэлыча, лица у них серьезные, они кивают — надо, мол, надо. Ну, я зашел на кухню, позвонил начальнику своему. Сказал, что на работу завтра прийти не смогу. Типа по состоянию здоровья. Начальник на меня разорался, сказал, что я уже неделю гуляю, работа кипит, что раз такое дело, то или я прихожу и впрягаюсь без выходных, или я уволен немедленно. Ну а мне-то это только на руку, я ж другую работу себе подыскал со следующего месяца. Так и договорились.
   — Ну что? — спрашивает Габриэлыч. — Уладил с работой?
   — Ага, — говорю, — все отлично. Ближайшие две недели свободен.
   — Где же ты работаешь? — удивляется гуру.
   — Программист он, — говорит Арища.
   — Хорошо живут программисты, свободно, — цокает языком Габриэлыч, а отец Амвросий нахмурился и перекрестился.
   — Еще вопрос, — говорит отец Амвросий. — В этом помещении будем работать?
   — А разве не в церковь поедем? — удивляюсь я.
   — Молодой человек! Если хотите, конечно, можете идти в церковь, — говорит Амвросий, и голос у него обиженный. — А я работаю на дому. Я частный священник.
   — А сами вы к какой бы конфессии себя бы отнесли? — аккуратно спрашивает Габриэлыч.
   — Божий человек, — отвечает Амвросий. — А остальное все суетно. А ежели вас гложет гордыня и подозрительность, то можете не сомневаться — бесов я изгнал дюжину дюжин, они меня боятся, как ладана. А если вас интересует юридическая сторона, то все документы я вам представлю.
   Он лезет в чемодан — вытаскивает здоровенный ламинированный лист и протягивает Габриэлычу.
   — Вы пока на кухоньке посидите, поизучайте, — говорит отец Амвросий, — а я, с Божьей помощью, пойду исследовать помещение…
   Взял саквояж и направился в ближайшую комнату. И стали мы листок рассматривать. Там бумага глянцевая с золотым тиснением. Православно-целительский дом пресвятой Дарьи Ерохиной, разрешение на индивидуальную духовную деятельность, выдано отцу Павлу Тарасовичу Зяблику (крещ. Амвросий). Подпись: Дарья Ерохина.
   — Хм… — говорит Габриэлыч.
   — Ой… — говорит Ариша.
   — Ну ладно уж, чего там, — говорю я. — Лишь бы дело знал.
   И тут из комнаты раздается громкое шипение. Мы замолчали, а оттуда снова “Ш-ш-ш!!! Ш-ш-ш!!!”. Мы заглядываем в комнату осторожно, а там отец Амвросий стоит с большой бутылью и из пульверизатора окучивает стены святой водой. И бормочет что-то, видно, молитву. Ну, мы не стали ему мешать, ушли на кухню.
   Через некоторое время приходит отец Амвросий и приносит горсть масок — со стены снял.
   — Бесов надо сжечь, — говорит он.
   — Милейший, — отвечает Игорь Габриэлович, — это не бесы, это кармически чистые предметы этноса.
   — Не знаю про этнос, а бесов надо убрать, — говорит отец Амвросий. — Жуткие рожи. Может, у вас там в Африке они кармически чистые, а у нас страна православная, во Христе. Здесь это бесы.
   — Возможно, в этом есть доля истины, — говорит Габриэлыч. — Но мы можем их спрятать?
   — Ну разве что на кухне, — морщится Амвросий. — Придется очертить круг мелом и запереть бесов в круге. Мел есть?
   — Есть карандаш от тараканов.
   — Даже лучше. И еще амулеты там во множестве, их все надо со стен поснимать, в них бесы могут прятаться. Вообще у вас квартирка, конечно, — рассадничек. Неудивительно, неудивительно! Давно здесь живешь? — спрашивает меня.
   — Да я вообще не здесь живу. Я сюда в гости приехал.
   — А, — говорит Амвросий.
   И уходит. Габриэлыч пошел с ним, и они вдвоем принесли всяких амулетов и масок и сложили все это аккуратно под кухонным столом на расстеленных газетах. Мне отец Амвросий запретил пока в комнаты ходить. Они туда ушли, стали мебель двигать. Сижу я, значит, и предчувствие такое — ну, попал. Но я понимаю, что это не у меня предчувствие, а у беса, который в меня вселился. Что радует.
   Наконец отец Амвросий пришел и пригласил меня в комнату. Зашел я в комнату, там бардак жуткий — половина вещей вынесена, столики журнальные убраны, и все такое. Посреди комнаты диван выдвинут. Отец Амвросий показывает мне — мол, ложись. Ну, ложусь. Ариша с Габриэлычем задергивают шторы, свечи зажигают и садятся в кресла по углам, чтобы, значит, смотреть. Но отец Амвросий их оттуда шугает, говорит, чтоб подождали в другой комнате, помощь потребуется позже. Они выходят, а отец Амвросий обращается ко мне.
   — Первым делом, — объявляет он, — надо исповедаться.
   — Ну, надо так надо, — говорю.
   — Ударялся ли ты в язычество? — спрашивает отец Амвросий.
   — Да вроде нет, — говорю.
   — И слава богу, — говорит отец Амвросий. — Коли не брешешь. Чужим богам не поклонялся? Языческих символов не носил?
   — Майка, — говорю, — у меня была. С черепом светящимся.
   — .ф-у-у… — говорит отец Амвросий. — Ну чего ж ты теперь хочешь…
   — Но я ее уже года два не надевал!
   — Хоть каешься?
   — Каюсь. Вернусь домой — выкину. Или брату двоюродному подарю.
   — Выкинь. А лучше сожги с молитвою. Теперь далее. Произносил ли плохие слова?
   — В смысле матюгами?
   — И матюгами.
   — Ну, бывало.
   — Зачем?
   — Всякое бывало. Упадет, бывало, чего-нибудь неожиданно. Виндоус. Ну и это…
   — Часто ли?
   — Виндоус падал? Хе!
   — Часто ли матюгами разговаривал?
   Я задумался.
   — “Мля” — это матом?
   — Тс! — шикнул на меня отец Амвросий. — Не забывайся, одержимый! Ты на исповеди!
   — Извините, пожалуйста.
   — Матом, конечно.
   — Тогда часто, — вздохнул я. — А в Интернете, в чатах, считается?
   — Вообще-то Интернет от диавола. — задумался отец Амвросий. — Так что считается вдвойне.
   — Тогда совсем часто.
   — Должен предупредить, — сказал отец Амвросий. — За каждый матюг Богородица на три года отступается.
   Я прикинул.
   — Ой, мля… — вырвалось у меня непроизвольно.
   — Одержимый! — строго прикрикнул отец Амвросий. — Не забывайся!
   — Простите, пожалуйста, — сказал я. — Это, наверное бесы.
   — Ну так для того мы и здесь, верно? — смягчился отец Амвросий и по-свойски подмигнул мне. — Каешься?
   — Каюсь. А если Интернет от диавола, про Интернет тоже каяться?
   — Обязательно.
   — Не могу. Это работа моя, я программист, проектировщик сетевых решений.
   — Сетевых, — сказал отец Амвросий с омерзением. — Сетевых. Слово-то какое. Сети диавола.
   — Не, — говорю, — информационные сети.
   — Кайся немедленно.
   — Но я же на работу снова пойду? Это же моя профессия.
   — Ну так я тебе не говорю работу бросить, верно? Покайся, а там иди на работу, снова покаешься.
   — Каюсь.
   — И слава богу, коли не брешешь. Завидовал ли кому-нибудь?
   — Случалось.
   — Каешься?
   — Каюсь.
   — И слава богу, коли не брешешь. И кстати, вопрос к тебе — брехал ли?
   — Ну… Бывало.
   — Каешься?
   — Каюсь.
   — Не брешешь?
   — Не.
   — Едем дальше. Ленился ли?
   — Случалось. Каюсь.
   — Смотрел ли с вожделением?
   — Чего?
   — Чего. Не маленький. Смотрел ли с вожделением?
   — Смотря на кого.
   — Ну, на кого. На баб, понятное дело. Но если на мужиков — это особый грех.
   — На баб смотрел, наверно. Ну да, точно смотрел.
   — Кайся.
   — За просто смотреть? С какой стати?
   — Одержимый!
   — Чего, уже и посмотреть нельзя?
   — Одержимый!
   — Хорошо, каюсь.
   — Все. Иди и больше не греши!
   — Все? Уже идти?
   — Погоди. Бесов гнать сейчас начнем. Это я тебе грехи отпустил по-быстрому.
   Отец Амвросий уходит, возвращается с саквояжем и начинает оттуда извлекать предметы — пару книжек в пластиковых обложках, веревки с бубенцами, бубен — что меня удивило — и сандаловые палочки.
   — А чего за книжки? — говорю. — Библия?
   — Спецлитература, — объясняет отец Амвросий. — Библии мало. Это Тропарь и Требник, издание двадцать четвертое, переработанное.
   — Типа как у нас в программировании — “Виндоус для чайников”?
   — Одержимый, не ерничай!
   — Извините, — говорю. — Понял. Вопросов больше не имею.
   В общем, собрал отец Амвросий свои вещи, подошел ко мне, обошел вокруг дивана, осмотрелся — видать, решил, что все готово.
   — Поехали! — сказал отец Амвросий, махнул рукой и начал трясти веревками с бубенцами. — Изыди, нечистый Дух! Освободи место духу святому! Изыди, нечистый дух! Освободи место духу святому!
   Ну, я чего? Я лежу, прислушиваюсь к ощущениям. Ощущений особо никаких. Был один момент, когда показалось, будто где-то в душе, как бы это сказать… ну, типа как щекотно вдруг стало. Я обрадовался, но пропало ощущение сразу, может, действительно показалось? А отец Амвросий все больше заводится, а по ходу дела зажигает вокруг свечки, расставляет. Свечки — ну, явно из маркета “ИКЕЯ”, не знаю уж, святые они там или нет. И благовония всякие зажигает. Ну и бегает вокруг, трясет веревочками, звенит бубенцами. Помню, я еще подумал, что работа у него не сахар. Это мне-то чего, я лежу, спокойно мне так, ничего делать не надо, а бесы изгоняются тем временем. Ощущения как в парикмахерской, только еще спокойнее, не боишься, что тебе ухо отрежут. Я даже прикрыл глаза и лежу, слушаю звон. Не заметил, как заснул. Не знаю, сколько прошло времени, трясут за плечо. Открываю глаза — отец Амвросий, мокрый уже такой, раскрасневшийся.