— Глупая история, — сказал я. — Сам не понимаю. Можно я не буду объяснять?
   И мы пошли вниз, к морю. Ярко светила луна. Мы сняли сандалии и шагали босиком по теплому, нагретому за день асфальту. По обочинам дороги в кустах нервно скрежетали цикады, как дисковод, крутящий старую, разболтанную дискету. Я шел и старался не думать о том, что со мной произошло. Я старался думать о том, что уже через два дня поезд понесет нас обратно в Москву и там начнется бурная городская жизнь. Думал о том, что пора бросать должность лаборанта и с головой уходить в новую работу. Все равно я уже все наладил, а никакого карьерного роста там не предвидится. А еще я думал об Аленке — надолго ли теперь хватит наших отношений?

Часть 3
ОСЕНЬ
ОБОРОТЕНЬ
(из дневника Лексы)

   Мама сидела в своей комнате и внимательно смотрела телесериал. Остановившись в дверях, я постучал по дверному косяку. Мама не услышала. Я постучал сильнее.
   — Леша, ты? — спросила мама, не поворачивая головы.
   — Мам, я хочу с тобой серьезно поговорить.
   — М-м-м?… — сказала мама.
   — Важный разговор. Я давно хотел с тобой поговорить. Больше мне поговорить об этом не с кем.
   — М-м-м… — сказала мама, внимательно глядя на экран. — Сейчас…
   Я вошел в комнату и сел рядом на стул.
   — Мама! — сказал я, перекрикивая голоса переводчиков. — Даже не знаю, с чего начать! Со мной происходит что-то не то! Это началось полгода…
   — Ты поел? — перебила мама. — Там котлеты в холодильнике куриные. И гречка.
   — Мама! Я, наверно, оборотень! — выпалил я наконец.
   — М-м-м… — сказала мама. — Еще минут пятнадцать, я досмотрю?
   Я глубоко вздохнул, встал и вышел из комнаты. Позвонил Никите — у него было занято. Вылез в инет и набрал в поисковике “оборотень”. Как всегда в инете — тонны информации, тысячи ссылок, а ничего по существу.
   В коридоре прошуршали тапки — мама пошла в направлении кухни. Я встал из-за компа и пошел за ней.
   — Мам! Я хочу с тобой поговорить!
   Мамы на кухне не было.
   — Леша, я в туалете! — сказала мама. — Там реклама пять минут.
   Я вздохнул и вернулся в свою комнату. Сел на диван и начал смотреть на свою ладонь. После летних приключений метаморфозы удавались мне совершенно без напряжения. Вот и сейчас я мысленно дал команды пальцам удлиниться — рука дернулась, и пальцы поползли вперед. Ногти удлинились и стали бурого цвета. Стоп! — сказал я мысленно и начал разглядывать руку. Ничего особенного, рука как рука. Я взял маленькое зеркальце и начал представлять себе здоровенные ослиные уши. Уши начали расти, но пришлось их сразу остановить — очень было щекотно. Я подождал немного и начал снова. Медленно, в три захода, мне удалось вырастить вполне длинные уши. Я хотел сделать их серыми, но они оставались бледно-розовыми. Тогда я попробовал отрастить на них шерсть. Это получилось, но шерсть выросла очень редкой. Я смотрел на себя в круглое зеркальце. Уши задумчиво покачивались над головой. Они были тонкими и выглядели беззащитно. Стоило отвлечься, и левое норовило свернуться вдоль своей оси. Приходилось все время сосредоточивать на нем внимание. Вырастить на ушах мышцы, чтобы шевелить ими, мне не удалось. Уши покачивались в воздухе и начинали постепенно замерзать. Это было неприятно. Я закрыл их руками и прижал к голове. Уши сложились на макушке крест-накрест.
   За дверью послышались шаги, и в комнату заглянула мама.
   — Леша, ты, кажется, спрашивал меня, что поесть? В холодильнике котлеты куриные и гречка…
   — Сериал точно кончился? Или это снова рекламная пауза? — спросил я с опаской.
   — Кончился.
   — Тогда мне надо с тобой поговорить. Мама, это очень важно!
   — Что-то случилось? — Лицо мамы сделалось настороженным.
   — Ничего не случилось. Почти.
   — У тебя голова болит? — спросила мама, озабоченно меня разглядывая. — Что ты за голову держишься?
   — Не болит у меня голова… — сказал я. — Просто… В общем, смотри сама!
   Я опустил руки, чтобы уши расправились над головой, но они остались лежать крестом на затылке. Я осторожно расправил их вверх. Левое опять свернулось в трубочку.
   — Ой, — сказала мама. — Что это?
   — Это уши.
   — Это… у тебя давно? — Мама осторожно подошла и потрогала ухо.
   — Я их могу вырастить, а могу обратно.
   — Ой! А что это у тебя с рукой?! — крикнула мама.
   — Где? А, это… — Я протянул руку с длиннющими узловатыми пальцами, из которых тянулись когти.
   — Я вызову неотложку! — твердо сказала мама и пошла к телефону.
   — Не надо неотложку! — крикнул я, но мама уже набирала номер.
   Я тоскливо подождал, пока она закончит диктовать адрес и вернется в комнату. Но она отправилась на кухню, долго хлопала шкафчиками и переставляла посуду. Наконец вернулась в комнату. В одной руке она несла дымящуюся чашку, в другой — градусник.
   — Ну-ка ложись в постель, Леша! Нечего с голыми ногами сидеть.
   — Мама! — сказал я с тоской. — Почему ты не хочешь со мной поговорить?
   — Сейчас, — сказала мама. — На вот, выпей. Она сунула мне под нос дымящуюся чашку. Чашка пахла сеном.
   — Что это?
   — Это травки. Багульничек я заварила.
   — Зачем мне багульничек?
   — Пей, пей. Это мне тетя Лена с шестого этажа принесла, она на даче сама выращивает.
   — Зачем мне?
   — Он шлаки выводит.
   — У меня нет шлаков! Мама, я оборотень!
   — Багульничек от всего помогает.
   Мама сделала строгое лицо, несколько раз встряхнула градусник и протянула мне.
   — Мама, зачем мне градусник? — Я уже жалел, что начал с ней разговор.
   — Надо, — сказала мама уверенно. — Приедет неотложка, спросят — какая температура? Что я им скажу?
   Я понял, что спорить бесполезно, сунул градусник под мышку, накинул плед и залез под одеяло. Мама села рядом, озабоченно глядя на мои уши.
   — Мама, выслушай меня, пожалуйста.
   — Сынок, я тебя слушаю.
   — Мама, я — оборотень. Я могу выращивать клыки, волчью морду, шерсть. Могу удлинять уши, когти. Вот! — Я вынул из-под одеяла руку с когтями.
   — Я никогда ничего подобного не видела, — сказала мама. — Давай я позову тетю Лену с шестого?
   — Не надо тетю Лену, — сказал я. — Просто посоветуй — что мне делать.
   — Нужен врач, — ответила мама.
   — При чем тут врач? — вздохнул я, — Может быть, тут нужен священник?
   Мама задумалась.
   — Может быть, священник, — сказала она наконец. — Но такого телефона у нас пока нет. Скорая медицинская помощь есть, скорая пожарная или милиционерская помощь есть, а вот скорой… этой… нет.
   Я вздохнул.
   — Давно ты это заметил? — спросила мама.
   — Что — это?
   — Ну, уши и пальцы.
   — При чем тут — заметил? Я могу их выращивать и убирать, когда захочу!
   Мама ошарашенно помолчала и посмотрела на меня:
   — Так, значит, ты можешь их убрать?
   — Могу, конечно!
   — Так убери!
   Я взял зеркальце и начал убирать уши. Это оказалось еще более щекотным занятием, но наконец уши пришли в порядок.
   — Ну вот видишь! — сказала мама с облегчением. — Давай-ка я тебе еще багульничка налью.
   — Не надо, — сказал я.
   — Ну хорошо. — Мама послушно села рядом, лицо у нее прояснилось. — Скажи, а зачем ты это делаешь?
   — Что?
   — Уши выращиваешь?
   — Мама!!! — закричал я. — Ты что, не понимаешь?! Я могу их вырастить!
   — Не кричи на мать! — сказала мама строго. — Ты сам сказал — могу вырастить. А можешь невыращивать?
   — Могу.
   — Ну и не выращивай! Я тоже могу руку в печку сунуть. А смысл?
   — Ну вот ты можешь вырастить уши?
   — Господи, ну почему у нас все не как у людей? — Мама вздохнула и озабоченно посмотрела на часы. — Что ж они не едут-то?
   — Неотложка? Да пятнадцать минут прошло, ты чего? Помнишь, прошлым летом у тебя было подозрение на аппендицит, и они четыре часа…
   И в этот момент в дверь позвонили. Мама вскочила, поправила фартук и пошла открывать. В прихожей раздались шаги, и баритон спросил: “Где руки помыть можно?” Долго хлопали двери ванной, шуршали тапки. Затем дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился абсолютно лысый дядька в зеленом халате и с саквояжем в руке. Из-за его плеча выглядывала встревоженная мама.
   Дядька хмуро и деловито оглядел комнату, стол, заваленный компьютерными железяками, плакаты на стене. Затем его взгляд остановился на мне. Он подошел к дивану и поставил саквояж на пол.
   — Ну? — сказал он бодро. — Что у нас стряслось?
   — Леша, покажи уши доктору, — сказала мама.
   — Уши я уже убрал, — сказал я хмуро. — Руку могу показать.
   Я высунул из-под одеяла руку и протянул вперед.
   — У-У-У — сказал доктор, брезгливо взял ее в свою ладонь и пощупал. — Так не больно?
   — Не больно, — сказал я мрачно.
   — А так? — Он нажал в центр ладони,
   — И так не больно.
   — Как это началось?
   — Никак не началось, — ответил я мрачно. — Взял и отрастил себе такую.
   Доктор сел за стол, отодвинул мои компьютерные железяки, достал блокнот и начал писать. Мама подошла и заглянула через его плечо.
   — Ну что? — бодро сказал доктор, оторвавшись от листка. — В больницу поедем?
   — В какую еще больницу? — спросил я.
   — На обследование. В инфекционную надо бы по-хорошему. Или в травматологию. Но тут уж где места будут, это звонить надо.
   — Доктор, а что это? — спросила мама.
   — Откуда я знаю, что я, врач, что ли?
   — А кто?! — сказали мы хором с мамой.. — Я фельдшер “Скорой помощи”, — заявил он. — Здесь нужно обследование. Руку на рентген, анализ крови.
   — У него еще уши, — сказала мама.
   — Что с ушами?
   Доктор подошел ко мне, положил руки на голову и ощупал уши. Затем ощупал лимфоузлы на затылке.
   — Болят уши? — спросил он.
   — Не болят, — сказал я. — Вот что у меня с ушами. Я сосредоточился, и стало дико щекотно. Уши поползли вверх и заколыхались над макушкой
   — Вы видели? — сказала мама.
   — Я тринадцать лет на “скорой”, — сказал фельдшер, небрежно щупая мое левое ухо. — Еще не то видел. Давайте в больницу. Если хотите…
   — А если не хотим? — спросил я.
   — Тогда завтра — в районную поликлинику.
   — В районную, — быстро сказал я.
   — И правильно. Ты же ходить можешь? Можешь ходить?
   — Могу, конечно.
   — Вот и пойдешь к своему участковому.
   — Спасибо вам большое, доктор, — сказала мама.
   — Ну, значит, всего доброго. — Фельдшер поднял с пола свой саквояж и подмигнул мне. — Выздоравливай.
   Он вышел из комнаты. Было слышно, как мама проводила его до двери, как щелкнула за ним дверь. Мама вернулась в комнату.
   — Ну что ж, — сказала она. — Я завтра с утра позвоню в поликлинику и узнаю, когда наша Кукарекина принимает. А ты… Ты сейчас можешь убрать это?
   Я сосредоточился и вернул уши и руку в нормальное состояние.
* * *
   Утром мама разбудила меня в семь и отправила в поликлинику. Я честно отстоял очередь к нашей Кукарекиной. Стояли к ней в основном старики-старушки, а чтобы не было скучно, вели суровые степенные беседы о политике, ценах и нравах. Им не было скучно, мне было. Почему все старики говорят одинаковыми голосами одно и то же? Во все времена во всех странах послушаешь стариков — нравы падают, цены растут, а главный политик всегда хуже, чем предыдущий.
   Подходит моя очередь, и захожу я к Кукарекиной. Тетка она хорошая, не злобная. А работа у нее тяжелая. По сути, она болезни не лечит, а так, администрирует. В кабинете у нее филиал регистратуры. Вот и сейчас — не поднимая головы, заполняет карточку на предыдущего больного. Особым таким медицинским почерком, который больной разобрать не сможет. Сажусь я на стул перед ней и жду. И понимаю, что зря я сюда пришел, ничего мне тут нового не скажут.
   — Ну? — Кукарекина поднимает на меня круглые глаза, усталые, добродушные и глупые. — Что у нас случилось?
   Рассказывать ей, что со мной теперь происходят странные вещи? Что я могу трансформировать тело? Молча кладу руку на стол и начинаю вытягивать пальцы с когтями. Почему-то, кроме когтистой лапы, ничего в голову не приходит. Палец, что ли, шестой вырастить? Сосредоточиваюсь и начинаю представлять, что у меня растет шестой палец. Как раз для него на руке место есть свободное — между большим и указательным. Палец действительно вырастает. И с виду он совсем как настоящий, только не сгибается. Не представляю, как сделать его сгибающимся. А Кукарекина не видит ничего этого, заполняет карточку нервными медицинскими буквами. И тут до карточки доползают мои когти. Кукарекина вздрагивает и прекращает писанину. Смотрит на когти, а затем медленно поднимает на меня взгляд.
   — Ой-е-ей… — говорит она. — Давно это? Это в травмопункт надо.
   — Не надо в травмопункт, — говорю. — Это теперь мое нормальное состояние. Хочу — выращиваю когти, хочу — убираю.
   Но Кукарекина уже и сама отошла от шока, пришла в себя и тянется к пластиковой вазочке посреди стола. Там у нее пучки карандашей, авторучек и прочей ерунды. Даже циркуль “козья ножка” торчит. Зачем он ей, интересно? Кукарекина крутит вазочку по кругу, наконец находит небольшую металлическую линейку и начинает измерять длину моих пальцев.
   — Я могу дальше вырастить, — говорю ей и вытягиваю пальцы еще сантиметров на десять.
   — Да уже вижу, вижу… — бормочет Кукарекина. Она берет мою карточку, слюнявит палец и листает желтые страницы. Затем аккуратно записывает цифры.
   — Так что это со мной? — спрашиваю.
   — Обследоваться надо. Кровь сдать. Рентгенчик. Вот пишу тебе… Флюорографию в этом году делал?
   — Нет.
   — Вот видишь. Заодно и флюорографию сделаешь. Постой. — Кукарекина отрывается от карточки. — Я не поняла, ты ногти свои обратно убрать можешь?
   — Могу. — Я привожу руку в нормальный вид, когти исчезают, пальцы уменьшаются, и шестой палец втягивается внутрь без следа.
   — Первый раз такое вижу, — говорит Кукарекина искренне. — Ну и теперь как?
   — Что — как?
   — Рука не беспокоит?
   — Не беспокоит меня рука.
   — А чего ты тогда от меня хочешь? — Кукарекина откидывается на спинку стула.
   — Я хочу узнать, что со мной происходит.
   — Ну все же в порядке? — Кукарекина округляет глаза и кивает на мою руку.
   — Что в порядке? Если я в любой момент могу отрастить клыки и когти?
   — Ну! Милый мой! — фыркает Кукарекина. — Я тоже могу из окошка прыгнуть! И по врачам потом ходить, голову морочить!
   — Это я уже слышал, — говорю. — Почему все мне говорят одно и то же одинаковыми словами? Вот и мать. И врач “скорой”. Вы издеваетесь надо мной? К вам что, каждый день приходят вампиры и оборотни?
   — Милый мой! Да не то слово! — говорит Кукарекина. — С восьми до двух по четным, с двух до семи по нечетным. И каждый — кровушки норовит попить. С каждым поговори, каждому бюллетень выпиши!
   — А если я уши отращу? Морду волчью? Вам это совершенно неудивительно?
   — Молодой человек… э-э-э… — Кукарекина заглядывает на обложку моей карточки. — Матвеев? Матвеев, что ты от меня хочешь? Бюллетень хочешь — я тебе выпишу. Лечиться хочешь — дам тебе талончик на анализы, пойдешь по врачам. У меня вон очередь, я не могу с тобой полдня сидеть, слушать глупости.
   — Понятно. — Я встаю. — Спасибо вам. Извините. Всего доброго.
   — Что, и бюллетень не надо? — недоверчиво спрашивает Кукарекина.
   — Нет, спасибо. Я здоров.
   — Ну и слава богу, — пожимает плечами Кукарекина. — Позови там следующего…
* * *
   Неделя прошла спокойно. Конечно, ни на какие анализы я не пошел, а с руками и ушами больше не экспериментировал. В институт ходить перестал — у нас шла дипломная практика, чего там делать? На вычислительном центре тоже перестал появляться — там все было в порядке, я хорошо проинструктировал своих лаборантов из младших студентов. Мама тоже как-то успокоилась. Не то чтобы она забыла эту историю, но предпочитала не думать об этом. И я ее прекрасно понимаю. Действительно, чего тут думать? Все нормально. Я и сам старался не думать. Единственное, что мне хотелось, — это съездить к Нику и поговорить с ним. Просто как с умным человеком, посоветоваться. Но времени не было. Не было времени даже встречаться с Аленкой, она обижалась. Каждый день я ходил на работу в “ЕМ-софт”, Деньги мне платили очень даже неплохие, но нравилось там все меньше. Знаешь, бывает такое — вроде бы все нормально, жизнь катится в нужную сторону по крепким стальным рельсам, а ты нет-нет да и думаешь — чего-то не хватает, надо что-то менять. И я решил для начала менять работу. Подошел я к этому делу ответственно — составил список престижных фирм, в которых мне хотелось бы работать. Разослал резюме и стал ждать ответа.
   И однажды вечером мне позвонили. Не по мобильному, на домашний.
   — Слушаю? — сказал я.
   — Добрый вечер. Можно поговорить с Алексеем Михеевым? — спросил энергичный молодой голос.
   — Матвеевым, — поправил я. — Я вас слушаю.
   — Можно на “ты”? — спросили в трубке. — Меня зовут Владик.
   — Хм… — Я подумал, что на работодателя солидной фирмы Владик не очень похож.
   — Алексей, — сказал Владик, — давай прямо к делу?
   — Давай.
   — Ты знаешь такую программу “Лица нашего города”?
   — Не приходилось работать с такой программой, — аккуратно ответил я. — Если я правильно понимаю, это некая база данных?
   — В смысле? — удивился Владик. — У тебя нет городского канала?
   — Имеется в виду выделенная линия Интернета?
   — Да нет же! — весело рассмеялся Владик. — Это телевизионная программа на машем городском канале!
   — А-а-а… — сказал я без энтузиазма.
   — А что? — оживился Владик, словно я начал с ним спорить. — Конечно, у нас канал маленький, но практически вся Москва охвачена! И Подмосковье! И через спутник транслируется. Нас даже за рубежом смотрят.
   — Честно говоря, я не смотрю телевизор.
   — Это не важно, — говорит Владик. — Два раза в месяц мы приглашаем к нам в эфир разных интересных людей и беседуем с ними. Последний раз у нас был путешественник, который проехал автостопом от Алупки до Австралии. До этого — сам Коловаев.
   — Кто такой Коловаев?
   — Ну! Коловаев! Глава администрации Западного округа!
   — Хм…
   — А мне твой телефон дала Галина!
   — Галина?
   — Вы разве не знакомы? — удивляется Владик. — Галина Талдычко.
   — Первый раз слышу.
   — Странно. А я так понял, что вы хорошо знакомы. Ну, Галина, Галка? Галка Талдычко! Галюха! Галюнчик! Галка Кукарекина до свадьбы.
   — Кукарекина? У нас так зовут районного врача в поликлинике. Но она вроде бы не Галина?
   — Так это ее мать, наверно! — захохотал Владик. — Ну точно! Мать у нее доктор!
   — А что про меня сказала Галина?
   — Она сказала, что у тебя… э-э-э… Что у тебя пальцы на ногах длиной двадцать три сантиметра. Вот я хотел спросить, во-первых, насколько это не… э-э-э… соответствует действительности, а во-вторых…
   — Не соответствует, — сказал я. — Нормальные у меня ноги.
   Владик помолчал.
   — Я тебя огорчил? — спросил я.
   — А? — откликнулся Владик. — Нет. Я же тоже не дебил, верно? Я ж так сразу и подумал, что бред какой-то. Жаль. Ну ладно, Алексей, извини, если что, сам понимаешь, работа такая.
   — Какая работа?
   — Находить интересных людей. Знаешь, как это сложно?
   — Ну не знаю. По-моему, каждый человек интересный.
   — Каждый? Ха-ха! Брось! Все одинаковые!
   — Ну что ты, — удивился я. — Даже мониторов одинаковых не бывает. Придешь на компьютерную выставку, где они рядами стоят, — у каждого чуть-чуть особенная картинка. У каждого что-то свое.
   — Не, — сказал Владик. — Нам не что-то свое. Нам шоу нужно. А то придет такой Коловаев и сидит как пень, моргает. А на каждый вопрос вздрагивает и мычит: “Буду краток. Так сказать, по данному вопросу… Э-э-э… В частности… Э-э-э…”
   — Хорошо у тебя получается передразнивать, — улыбнулся я.
   — Правда? — оживился Владик. — Это что! Ты еще не слышал, как я истории рассказываю! Я ж в институте кинематографии два семестра отучился! Я такие, брат, истории могу рассказать — со стула упадешь!
   — Истории?
   — Ага! Прямо любые истории рассказываю!
   — Ну а чего ж ты сам не выступишь в этой программе?
   — Да чего там… — сник Владик. — Я там уже четыре раза был, сколько можно.
   Я помолчал, Владик тоже помолчал.
   — Ладно, — сказал он наконец. — Пойду дальше звонить. У меня еще тут два телефончика в запасе. Прикинь! Мужик чуть было в космос не полетел вместо Жана Лука Ретьена! Готовился, готовился — а полетел Лук вместо него. Обидно?
   — Бывает, — сказал я.
   — А второй мужик есть — частушки поет про Поклонную гору. Я его в переходе метро нашел! У него этих частушек двадцать пять штук! Как на горке на Поклонной вдоль шоссе стоят ГАИ, на плечах у них погоны, а в руках у них…
   — Тоже хорошо, — перебил я.
   — Да ничего хорошего. Мутный он какой-то, неаккуратный. Не для картинки телевизионной. И частушки тоже не каждая подойдет, порнографии много. Вот ты сам как считаешь, можно ли давать в эфир такое: как на горке на Поклонной стала баба кланяться…
   — Ну понятно все с мужиком, — перебил я.
   — Жаль, что у тебя пальцев нет. Слушай, а чем ты вообще занимаешься по жизни?
   — Ну, так. Студент, программист.
   — Н-да, — сказал Владик. — Совсем не для телевизионной картинки. А вот типа прыгать с крыши дома? Вниз, на резинке?
   — Это зачем?
   — Ну, в смысле, может, спортом каким-нибудь экстремальным занимаешься?
   — Знаешь, жизнь настолько коротка и увлекательна, что сама по себе — сплошной экстремальный спорт. От экстремального старта до экстремального финиша.
   — Во! — обрадовался Владик. — Красиво излагаешь! Хоть записывай! Ну а может, ты бомбу атомную в гараже собрал шутки ради? Нет?
   — Нет, извини.
   — Или презервативы коллекционируешь разных стран и народов? Декоративных тараканов дома разводишь? Африканских, для продажи? Это я как пример. И то, и другое у нас уже было.
   — Вынужден разочаровать.
   — Ну понятно. А говорил — неинтересных людей не бывает… Ну тогда последняя просьба — запиши на всякий случай мой мобильник. И если вдруг вспомнишь, что среди твоих знакомых…
   — Пальцы на ногах?
   — Например. — Владик замолчал.
   Я тоже помолчал. В конце концов, ну что я теряю?
   — Черт с тобой, — говорю, — будут тебе пальцы.
   — Так! — оживился Владик. — Я же сразу чувствую! Чего, думаешь, я с тобой так долго болтаю? Я сразу чую! Давай-ка подробнее!
   — Подробнее — не по телефону. Это видеть надо.
   — Адрес? — перебил Владик. — Через час буду! Хватаю тачку и лечу! Извини, брат, что так наседаю, завтра съемки с утра.
   — Завтра я не могу. Работаю.
   — Брось, Горохов все уладит.
   — Кто такой Горохов?
   — Ну, брат, ты совсем дикий! Илья Горохов! “Лица нашего города”, “На старт!”, “Коротко о многом”, а еще раньше новости района читал! Хотя если у вас кабельного телевидения нет в доме… В общем, адрес! Адрес диктуй, не томи! Приеду, все расскажу. Все запишу. Скажу, как себя вести в студии. Мне к утру уже надо Илюхе сценарий факсом вы — слать! Хотя он его все равно не прочтет, зараза…
* * *
   Утром следующего дня я стоял перед чумазой проходной старого завода. Знаешь, такая стеклянная будка возле железных ворот, размером с трехкомнатную квартиру. Видимо, завод раньше был секретным — чувствовались развалины былой дисциплины. В кабинке за турникетами сидели два мужичка в куртках маскировочной расцветки… Вид у них был хмурый, непохмеленный. Кабинка была оклеена рекламными табличками фирм с пометками типа “Женский салон красоты “Процедурочка” — ком. 813, восьмой этаж”.
   — Куда? — спросил охранник у женщины, стоящей впереди.
   — “Центр оздоровительного дыхания доктора Чон”, — сказала женщина смущенно.
   — Идите. Второй этаж, там спросите.
   Он нажал кнопку, и турникет открылся. За женщиной шел мужичок с небольшой коробкой под мышкой.
   — “Иволга-стар”, — сказал мужичок.
   — Это где такое? — Охранник выдвинул ящик стола и погрузил туда взгляд, бегая глазами по строчкам. — К кому вы там?
   — Компьютерные детали, гарантийный отдел…
   — А, компьютерщики… — Охранник кивнул и повернулся к напарнику. — Где у нас компьютерщики?
   — Переименовались опять, — хмуро сказал напарник, угрюмо разминая в руках сигарету. — Смотри “ЗАО Изольда”.
   — А, есть такое… — Охранник поднял взгляд на мужичка. — Проходите.
   — Позвоните сначала, — перебил напарник. — Позвоните три-пятнадцать, вон телефон на стенке висит. Они вам все равно ничего делать не будут. Вы по гарантии? Ничего делать не будут. Они уже две недели как “Изольда”.
   — Но я купил звуковую карту, и мне дали гарантию на полгода! — возмутился мужик.
   — Звоните им.
   — Но…
   — Отойдите от окошка! — рявкнул напарник. — Звоните вон, не мешайте. — Он повернулся ко мне. — А вы куда?
   — На съемку, — сказал я.
   — Рано пришел. Через два часа подойди.
   Со стороны завода на проходную влетел Владик.
   — А!!! — закричал он радостно. — Пойдем, пойдем!
   — Это участник? — удивился охранник. — Так бы и сказали, а я думал, зрители собираются.
   Я удивленно посмотрел на Владика:
   — А ты мне не говорил, что там будут зрители!
   — Кто ж знал, что ты нашу передачу не смотришь, — пожал плечами Владик. — Идем быстрее, по дороге все расскажу!
   И мы пошли по разбитой аллее к корпусу завода. Корпус выглядел старомодно — пыльная бетонная коробка с узкими окнами-бойницами. Из серого бетонного куба далеко вперед выдавался монументальный подъезд, обложенный несерьезно-розовым кирпичом. Внутри подъезда была громоздкая алюминиевая рама, местами застекленная, местами забитая фанерой. Рельефные алюминиевые балки успели почернеть от времени, поверхность металла была причудливо выгнута в разные стороны, словно подъезд задумчиво девала гигантская коза. Но я знал, что это сделали сотруд-"ики завода, годами курящие на крыльце. Глазами сверлили, ключами ковыряли в задумчивости. Над козырьком подъезда среди розового кирпича строители навечно выложили цифру “1972” кирпичами красного цвета.