Страница:
— Одержимый! Ты что, сюда спать пришел? Не спать!
— Извините, — говорю. — А чего делать?
— Молись! — говорит отец Амвросий.
— Я не умею, к стыду своему.
— Просто обращайся к Господу! Своими словами!
— Господи! — говорю. — Прости, что я…
— Про себя! — говорит отец Амвросий и снова начинает веревками трясти.
“Господи! — говорю про себя. — К тебе обращаюсь! Пожалуйста, не спеши отвергать мое обращение, дослушай сначала до конца и сам реши, пустая моя просьба или нет. Прости, что не знаю, как к тебе правильно обращаться — какими словами и в какой последовательности. Пойми правильно — я не профессионал общения с Господом, не учился в семинарии, не стажировался в церквах, я рядовой пользователь. И как любому пользователю, мне хочется одного — чтобы все работало. Желательно само по себе и без всякой настройки. А уж как оно устроено — это уж не мое дело, так я считал. Ну, пойми меня правильно, Господи! Мне казалось, что мир вокруг меня установлен и настроен безупречно. Это комплимент сейчас был. Господи! Я слышал, что ты, как и любой программист, любишь, когда пользователи хвалят твою работу. Так вот, мне казалось, что система, в которой я живу, отлажена настолько хорошо, что нет необходимости беспокоить Создателя с просьбами изменить то, доработать это, исправить такой-то баг, ну, ты понял, да? Можно на “ты”? Нет, наверно, лучше на “вы”… Так вот, скажу больше — система казалась мне настолько безупречной, что порой возникала мысль, что она такой была всегда и никто ее не создавал! По крайней мере наш мир ни разу не падал и не зависал, хотя, как я понимаю, мог, и неоднократно. Нет, я, конечно, не идеализирую, не утверждаю, что нам слишком хорошо живется, и все такое. Но мне кажется, если мы живем плохо, если у нас типа войны, или беспредел, или беды другие, личные всякие, то это не потому, что система кривая, нет! Это потому, что это мы сами кривые жизненные задачи пускаем в системе. А система как раз ничего, держится молодцом, несмотря на наши кривые руки и все сознательные попытки ее повалить. Может ли быть лучший комплимент для Создателя? Да, я не задумывался о Боге, о том, кто создал этот мир. Каюсь, Господи. Но пойми — я же рядовой пользователь, а они никогда не помнят копирайтов, им главное, чтоб программа работала, и желательно на халяву. Каюсь”.
— Про себя бормочи! — перебивает отец Амвросий. — А то талдычишь что-то себе под нос, меня сбиваешь.
— Пардон, — говорю, — задумался. Буду про себя. “А поскольку система в целом не сбоила, то мне, как любому пользователю, не приходило в голову сесть и почитать документацию на систему в целом, то есть на Вселенную, поинтересоваться, кто ее Создатель. Я слышал, что документация есть и в открытом доступе. Библия, например. Или вот отец Амвросий какой-то Требник упоминал, а я вообще про такой не слышал. Да и пойми меня правильно, Господи, слишком умного вокруг документации, слишком многие претендуют на авторство системы. Тут не поймешь. Я слышал, что есть Будда, Кришна, Аллах, Иисус Христос и еще множество имен, а также, например, античные-создатели, типа древнегреческих. Кстати, они там в своей версии документации фигурируют именно как группа разработчиков, причем четко распределено, кто за что отвечает, ну, типа Афродита — за любовь, Зевс — громовержец, кто-то там еще — за искусство, сорри, не помню точно. Честно говоря, мне порой действительно кажется, что создать такой мир одному не под силу, поэтому группа разработчиков, каждый из которых работает над своим модулем, — это мне всегда казалось более похожим на правду. Возможно, я ошибаюсь. Говорят, что это все самозванцы, и Будда, и Кришна, и Зевс. Говорят, что надо обращаться непосредственно к Иисусу Христу и самая правильная документация — это Евангелие. Но здесь тоже непонятно, ведь Иисус совсем не Создатель нашего мира, он только сын Создателя. И судя по документации, он фигурировал лишь в тестировании готовой системы, причем кончилось не очень удачно. Оставил свои комментарии, описания, как надо жить правильно. Какой смысл обращаться к нему с просьбами пофиксить и улучшить? Или он просто передает все просьбы и пожелания отцу, который так крут, что простым пользователям связаться напрямую с ним невозможно? В общем. Господи, кто бы ты ни был, просто Создатель, если ты меня сейчас слышишь, пойми меня правильно — я не знал, кому слать свои благодарности за устройство мира, ну честно не знал! И к кому обращаться с просьбами о доработках, если нашел баг, — тоже до сих пор не знаю. Виноват”.
— И не кивай головой! — прерывает меня Амвросий. — Не на всенощной! Молись тихо.
— Пардон, — говорю. — Это я машинально, увлекся беседой.
— С кем? — изумляется Амвросий и прекращает махать бубенцами.
— С Богом, с кем еще…
— Ну если с Богом — тогда продолжай с Богом, — успокаивается Амвросий.
“Так нот, Господи! Я сам люблю, когда мне шлют радостные отзывы о моих творениях, это очень повышает настроение, пусть я даже не всегда запоминаю имена приславших благодарности. И когда шлют толковые багрепорты, типа в такой ситуации с такими данными твоя программа выдает такой сбой, исправь, пожалуйста? — это, конечно, настроения не повышает, но я все равно люблю такие послания. А вот чего не люблю — это когда шлют матюги, типа почему твоя программа такая кривая? Или всякие бесформенные сообщения, типа ай-ай-ай, как плохо работает программа, чего-то у меня с ней работать не получается. А что именно не получается и как это выглядит — не пишут. Вот это да, гнилой отзыв. Короче, Господи, во-первых, пользуясь случаем, хочу выразить благодарность за мир, который ты создал. Спасибо! Действительно, крутая штука! А во-вторых, у меня просьба личного характера. К самому Создателю системы или к его сыну. Если я правильно понял, сын администрирует систему? К миру у меня претензий нет, там ничего править не надо, хвала Создателю. Просьба к администратору: у меня как у отдельной личности и программной задачи возникла проблема. Пожалуйста, проверьте, все ли со мной правильно настроено, а если с настройками все о'кей, то подскажите, чего мне делать, чтобы выйти из ситуации? И чего делать, чтобы этого больше не повторялось? В смысле, что я сделал, что со мной такое произошло? Только не надо ругаться, что у меня руки кривые, что я ламер и живу неправильно — это я и так знаю. И не надо на меня кричать, мол, иди читай документацию и сам разбирайся со своими проблемами. Потому что документации множество, она путаная и противоречивая, без подготовки ничего не понятно. Помощи прошу. Описываю ситуацию. Алексей Матвеев, пол мужской, живу на свете двадцать два года. Более о своем происхождении мне ничего не известно. Моя жизнь досталась мне, как и всем, в виде демо-версии. Но я еще во младенчестве принял крещение, тем самым зарегистрировав ее. Впоследствии я бегло ознакомился с лицензионным соглашением (Евангелием) и, не глядя, принял все пункты заповедей. Да, конечно я читал лицензионное соглашение невнимательно. Точнее — вообще не читал, бабушка пересказывала. Но покажите мне хоть одного пользователя, который внимательно читает лицензионные соглашения? Если они в таком тяжелом переводе? Тем не менее, если я правильно понял, теперь я обладаю полной лицензионной версией жизни и вправе надеяться, что жизнь моя будет вечной и не прервется по окончании земного срока существования, как это было обещано в лицензионном соглашении? В любом случае я же имею право на техподдержку? О техподдержке и прошу. Проблема у меня такая — завелись бесы. Проявления: по желанию превращаюсь в собаку. Или вообще в кого захочу; Ну и так по мелочам, взгляда моего люди боятся, и все такое. Помогите, пожалуйста! Я понимаю, что у вас много работы, что на всех времени не хватает, что ежесекундно приходят миллионы запросов, каждый требует помочь, подсказать, исправить. Все требуют помощи, и, конечно, никто не хочет сам со своими проблемами разобраться, документацию почитать. Я все это понимаю, самому приходилось работать с клиентами, знаю, какой это гемор. Но все-таки я прошу особо отнестись к моему запросу. Заранее благодарен. Буду рад любому ответу. Еще раз, спасибо, извините за беспокойство”..
— Уф-ф-ф… — говорит отец Амвросий и останавливается, утирая пот со лба. — Хорошо ли ты молишься, одержимый?
— Стараюсь как могу, — говорю. — Может, и неправильно, зато искренне.
— Искренне — это самое главное, — говорит отец Амвросий. — Только вот никакого результата пока не видно.
— А какой должен быть результат?
— Ты понимаешь, что мы сейчас делаем?
— Ну, в общих чертах. Бесов гоним. А что конкретно делаем — не очень понимаю.
— Мы пугаем бесов. Бесы не любят благовоний, не любят шума, громких звуков. Ну и молитв тоже не любят. Поэтому бесы в твоем теле должны пугаться и кричать разными голосами. Может быть, даже на нечеловеческих языках.
— Это каких?
— Нечеловеческих. Бесовских. Ты разве знаешь какие-нибудь нечеловеческие языки?
— Знаю.
— Как это? — удивляется отец Амвросий.
— Паскаль знаю немножко, Си хорошо знаю, Ассемблера — два знаю, но немножко. Конечно, Ява, Перл, ну и всякие мелочи, Бейсик там, Рекс.
— Спаси господи! — говорит отец Амвросий. — Бесовщина какая!
— Каюсь, — говорю. — Работа такая.
— Так, — говорит отец Амвросий. — Зовем твоих друзей на помощь. Сейчас все вместе будем гнать бесов.
Он, значит, зовет Аришу с Габриэлычем, вручает им кастрюли — натурально кастрюли, я не вру! — и объясняет, что надо стучать и кричать. Ну и начинается. Бегают вокруг меня они втроем, бьют в кастрюли и кричат “изыди, нечистый дух, уступи место духу святому”, а Габриэлыч, по-моему, еще что-то на французском или на какой-нибудь там латыни бормочет, потому что периодически от него “аве, Мария” доносится. В таком шуме у меня уже по-хорошему обращаться к Богу не получается, ну и я прекратил. Чего, думаю, буду такой важный разговор вести второпях? Это ж как на собеседовании при устройстве на работу — ляпнул чего-нибудь не то, и хана, репутация испорчена. Так что я молчу, ну, изредка мысленно повторяю “изыди, нечистый дух”. Потом заметил, что в этом шуме сбиваюсь и пару раз у меня проскочило “изыди, святой дух”. Ну, я совсем огорчился, стал просто молчать. Смотрю, как вокруг меня стучат и бегают. Потом заметил, что на Аришу смотрю все больше. У нее такие черты лица тонкие, а тут она возбужденная, разрумянившаяся. А кофточка у нее обтягивающая, и грудь колышется в такт взмахам сковородки… Поймал я себя на этих мыслях, ну, думаю, приплыли. Типичное “смотреть с вожделением” получилось.
Я по— быстрому мысленно покаялся и стал в потолок глядеть. Продолжалось это все, чтоб не соврать, часа два. Ну и никакого результата. А время уже не детское, половина двенадцатого. И я вдруг слышу сквозь шум такое металлическое -дюм! дюм! дюм!
— Стоп! — говорю. — По батарее соседи стучат. Все притихли, уселись вокруг.
— Перерыв, — говорит отец Амвросий. — Всем спасибо. Всем до завтра. Завтра продолжим.
— Во сколько завтра приезжать? — говорю.
— Как это приезжать? — удивляется отец Амвросий. — Тебе надо здесь остаться. Здесь святое место, хорошо обработаное, тайное. Именно здесь, в этой комнате, поспишь, а с утра новыми силами начнем гнать. И надо, чтоб кто-нибудь с тобой остался.
— Я останусь! — вдруг говорит Ариша.
— О'кей, — кивает Амвросий. — Это очень хорошо, мне надо домой съездить, передохнуть, щей хлебнуть.
— Хорошо, — говорит Габриэлыч, — конечно, оставайтесь.
И я остался в доме Габриэлыча. Мы перекусили на кухне, Габриэлыч классно готовит. У него, конечно, там свои заморочки, вегетарианство, мяса нельзя, рыбы нельзя, но зато из овощей он такие штуки сооружает! Особенно с индийскими специями — куркума там какая-то у него, ванилы и прочий баран-тарзан. Впервые попробовал чечевичную похлебку. Скажу тебе, клевая штука! Габриэлыч, конечно, упомянул, что именно за нее, по Библии, кто-то продал первородство. Что такое первородство и в чем его кайф, я не очень понимаю, наследство, что ли? И не очень понимаю, как такие юридические штуки можно продавать за тарелку еды, ведь когда еда съедена, можно запросто отбрехаться, что ничего подобного не было. Но в целом метафору понял; действительно, чечевица — штука очень стоящая, попробуй обязательно при случае.
Вообще Габриэлыч молодец, а вот Амвросий… Ну не то, чтобы он мне неприятен, он в принципе толковый мужичок, но какой-то… Не понимаю его, он совсем в другом мире живет, на другом языке говорит и в другую сторону мыслит. Типа как случайный попутчик в купе — дежурными фразами обменяться легко, а вот адресами-телефонами — совсем незачем. Казалось бы Габриэлыч — он и негр, и профессор, а я его понимаю прекрасно.
И еще я одну штуку понял — в общем-то, между нами, никакой он не гуру. Он, по-моему, только в глазах Ариши гуру. Или я не понимаю ничего в жизни. Мне кажется, что гуру — это тот, который всегда точно знает, что надо. Скажет слово — все вынут блокнотики и запишут. Махнет рукой — все построятся. И побегут выполнять. И такой гуру не стал бы слушаться Амвросия. И Амвросий в присутствии гуру не стал бы так командовать. Габриэлыч — нет, не гуру. Просто интеллигентный, умный дядька. И как большинство интеллигентов, рулить ситуацией отказывается. То ли ленится, то ли играет в демократию.
Привели к нему домой бесноватого — пусть. Пришел Амвросий, маски со стен покидал — терпит. Дали в руки кастрюлю — стучит. И с интересом поглядывает, учится бесов гонять, на будущее пригодится. А гуру учиться не должен. Гуру — это который уже раз и навсегда все выучил и теперь ведет людей своим путем. Мне так кажется. Может, я, конечно, не понимаю, может, он специально не вмешивается, может, в этом и есть талант гуру… Сомневаюсь. А человек — классный, это да.
Короче, остался я ночевать в той комнате, Габриэлыч мне постелил на диване, а Арише мы принесли кровать. Настала ночь, Габриэлыч ушел к себе в комнату, напрыгался, устал. А мы с Аришей разговорились. Хорошо так, спокойно. То ли дом у Габриэлыча заряжен положительной энергией, то ли и впрямь отец Амвросий комнату освятил как следует. Но вот мы сидим с Аришей, темно, потолки высокие, окна здоровенные распахнуты — последние теплые деньки, сентябрь, бабье лето. В окошке луна — круглая, выпуклая. И тишина — потому что дом в глубине старых дворов, кругом офисы, пустующие ночью. И занавески у окна колышутся — чуть-чуть, как пламя свечки. Ну, чего рассказывать? Ну, расскажу.
В общем, стали мы о жизни говорить. Разговоры — они разные бывают. Бывают как игра в домино: шлеп — вопрос, шлеп — ответ. Шлеп-шлеп. Рыба. Или кто-то выиграл. Смешали доминошки — и новую партию начали колотить, в смысле — новую тему. Доминошный разговор — это называется.
А бывает разговор как перетягивание каната — каждый на себя тянет, причем одновременно тянут. То есть говорят! И так до бесконечности, ну или пока канат не треснет. B смысле ссорой пока не кончится. Или пока кто-то на себя все не перетянет, тоже типа выиграл. Это называется канатный разговор.
Бывает еще пластилиновый разговор. Это когда собеседники взяли по куску пластилина, и каждый лепит свое — неспешно, не агрессивно, но только свое. И не глядит, чего лепит собеседник, своим делом занят. Или нет, не пластилин, лучше на другом примере объяснить — на пляже из песка что-нибудь свое строить, лежа друг к другу спинами. Никто тут не выигрывает, но я не люблю таких разговоров, пустые они. Налепил, настроил замков сам себе — а пользы никакой, потому что закончился разговор — и все, что налепили-настроили, можно обратно развалить и смешать, потому что не нужно это никому, с собой ничего не унесешь.
А бывает разговор елочный, как новогодняя елка. Это когда не спеша, со вкусом, не мешая другому, наряжаешь одну на двоих елку. Берешь из коробки стекляшку какая понравится, выворачиваешь из газет старых, полюбуешься, как блестит штучка, — и прикидываешь, куда повесить лучше? И так по очереди и одновременно, дополняя друг друга, наряжают дерево. И самим приятно, и блестит, и красиво, и праздник в итоге получается. Вот такой у нас с Аришей был разговор — елочный. Это, кстати, Аришкина классификация разговоров, это она сказала, что у нас разговор елочный.
Классно мы тогда говорили. Вот так вот видишь человека часто, а ничего о нем не знаешь. Здравствуй. Варенье бери, не стесняйся. Спасибо. Еще чайку налить? Да, чуть — чуть. Жарко так на улице. И не говори. Ну, до свидания. Вотд и все. Если однажды не поговорить с глазу на глаз, хороши долгим елочным разговором, так и жизнь может пройти, поумирают люди, поисчезают, так и не поговорив. Как два компьютера рядом стоят, а если сетка не протянута, то никакого обмена информацией нет и не будет.
Оказывается, Ник — почти мой ровесник. Я думал, ему под тридцатник, а ему всего-то двадцать четыре. Вот что значит инет! Как поставит себя там человек — таким его и будут читать. Арише, наоборот, всего двадцать один. Это мне всегда казалось, что она старше, а она просто ростом чуть-чуть выше меня, вот и весь секрет. С Ником они уже лет пять живут. Про Ника она очень хорошо говорила, только неохотно.
А еще про меня говорила, как она поначалу меня испугалась, что во мне черная сила, а теперь вроде как видит, что и не изменился почти, нормальный человек, и не боится…
И вот говорим мы, а я смотрю на Аришу, у нее глаза так темноте поблескивают влажно, и носик торчит тоненький — такой, с благородной горбинкой… Я уже отвлекся, какую-то чушь несу, а сам на ее лицо смотрю, на грудь под маечкой. А маечка узкая, обтягивающая, наполненная. И так мне хочется до нее дотронуться, за руку взять, подержать, волосы взъерошить. Но знаю — нельзя никак. А она на меня тоже смотрит… В общем, как-то само все у нас тогда вдруг получилось… Не буду рассказывать, это наше личное дело и никого это больше не касается! Ясно?
Утром приходит Амвросий. Деловой такой, уже два саквояжа с собой. Всех построил, говорит, сегодня — сложный день, если бесы не вышли от шума, то придется плоть усмирять. Ну, типа готов ли я?
— Готов! — говорю. — А как плоть усмирять?
— Будет больно, — говорит отец Амвросий. — Но так надо.
— Как?
— Сначала бичами попробуем. Я принес бичи. Три штуки.
— Меня не считайте! — быстро говорит Аришка. — Я его бить не стану!
— Так надо, — отвечает отец Амвросий.
— Я не могу. Я уйду! — говорит Аришка и уходит из комнаты.
— Ладно, — говорю, — я сам себя буду. Бичи настоящие, пастушеские?
— Сейчас, пастушеские тебе, — вздыхает отец Амвросии. — С бичами нынче проблема. Только плетки в секс-шопах и можно найти.
— Фу, — говорю. — А без бичей никак нельзя бесов изгнать?
— Ну, можно власяницу надеть. Типа свитера из стекловаты. Суровая штука. Можно кандалы нацепить и ходить, но это время. Можно коленями на горох и молитвы читать. Но это тоже долго, бичами быстрее,
И вынимает бичи. Кожаные плетки, причем измочаленные такие, мерзкие.
— Эта… — говорю, — отец Амвросий, а вот эти бичи обычном секс-шопе куплены? Или секонд-хэнд?
— Одержимый! — шикает на меня отец Амвросий. — Не забывайся! Какой секонд-хэнд? Хорошие бичи, почти новые. В святом источнике под Загорском вымочены. Молитвами очищены. Ими только бесов изгоняют. На счету каждого бича — по десятку бесов. Сымай давай рубаху, ложись на живот и подставляй спину! И принесите мне чистое полотенце, вату и перекись водорода!
— Зачем это вам, — говорю, — перекись водорода? Вы что, меня до крови будете бичевать?
— Нет, знаешь! — говорит отец Амвросий саркастически. — Мы тебя гладить пришли! Конечно, до крови!
— Стоп, — говорю. — Тут я не согласен.
— Это не так уж больно, — говорит отец Амвросий. — Из меня так бесов три раза выгоняли.
— Новость, — говорю. — Значит, вы тоже одержимый? Я думал, вы священник православный…
— Всяко бывало, — говорит отец Амвросий со значением. — Это было еще до того, как я в семинарию поступал. Сейчас я почти священник. Только не православный, но тоже славный. Целительский дом пресвятой Дарьи Ерохиной. Наша Дарья, конечно, с официальной церковью не связана, наоборот, судится в третий раз, но святая каких мало! Так что подставляй спину, это боль святая для тебя, а для бесов томительная.
— Боль я потерплю, — говорю. — А вот бичами вашими грязными меня до крови бичевать нечего. Я не знаю, скольких вы уже бичевали до крови, мне это надо, да?
— А в чем дело? — настораживается отец Амвросий.
— А в том, что бесов-то вы, может, и изгоните, а вот СПИД занесете. Или гепатит С, что, в общем, почти то же самое, тоже не лечится. Так что мне, пожалуйста, одноразовый бич.
— Одержимый, не умничай! — багровеет Амвросий. — Бичи святой водой омыты!
— А нечего на меня орать! — завожусь я. — Вы мне спецификацию представьте на вашу святую воду! И лицензию Минздрава, что ваша святая вода вирусы СПИДа и гепатита С убивает!
— Какой скандалист! — с омерзением говорит отец Амвросий. — В таких условиях я работать отказываюсь!
— Подождите, подождите, — вступает в разговор Габриэлыч. — Вы, безусловно, правы, и Алексей в чем-то прав, давайте поищем компромисс? Может, кипятком бичи окатим?
— Нет тут компромисса, — бурчит Амвросий. — Бичи кипятком нельзя, замша портится.
— А нельзя ли чем-нибудь другим усмирять плоть? — говорит Габриэлыч. — Только бичами?
— Ну разве что сразу к следующему этапу перейти, — отвечает Амвросий уже более спокойно.
— Какому же? — настораживаюсь я.
— Каленым железом, — говорит отец Амвросий. — Вот тут уж стерильность будет тебе!
— Это плитка нужна газовая, железо калить, — задумывается Габриэлыч. — А у меня плита электрическая… Да и железа такого нет, это что-то типа тавра лошадиного, да?
— Господи! — воздевает отец Амвросий руки к небу. — Куда я попал? Какие дикие люди! Тавро лошадиное! Приду, мают же такое! Двадцать первый век на дворе — а они тавро калить собрались!
— А как? — поднимает брови Габриэлыч.
— Да очень просто! Несите утюг. Утюг на пузо. Если не поможет — еще и паяльник в срамное место.
— Так… — разъяряюсь я.
— Спокойно, спокойно! — машет мне рукой Габриэлыч. — Паяльника нет. Есть утюг. Фирменный, с водоразбрызгивателем.
— Ну, паяльник, положим, я захватил… — говорит отец Амвросий, но, видя мой взгляд, поспешно добавляет: — Хотя пары утюгов вполне хватит.
— Мне это не нравится, — говорю я. — Не нравится. Не нравится. Ясно?
— Не нравится, можешь идти, — говорит отец Амвросий. — Насильно бесов не изгонишь. Желание одержимого нужно.
— Ладно, — говорю. — Давайте ваши утюги…
— Вообще, — говорит отец Амвросий задумчиво, — по-хорошему, тут бы крест нужен.
— Ну, вон у вас из саквояжа торчит здоровый медный не крест?
— Крест настоящий. Деревянный. И тебя прибить к нему. Вот уж чего бесы не любят! Или просто распять…
Отец Амвросий подходит к стенке и начинает по не хлопать ладошкой.
— Кирпич или бетон? — спрашивает он Габриэлыча.
— Не знаю, — говорит Габриэлыч. — Не задумывался.
— Кирпич, — кивает Амвросий. — В него так прости гвоздей не понабиваешь. А уж в новых домах, бетонных, там просто беда. Помню, в микрорайоне Чертаново мне приходилось гнезда перфоратором делать, туда деревянные пробки вбивать, и вот только в них уже — гвозди. Так одержимого и прибивали. Согласитесь, извращение богопротивное?
— Богопротивное, — соглашаемся мы с Габриэлычем.
— Но есть неплохой вариант к полу прибить. Там под ковром паркет ведь, да?
— Ну да… — говорит Габриэлыч совсем уже неуверенно.
— Тогда поехали! — командует Амвросий. — Диван прочь! Ковер скатываем, стелим чистую простынку. За дело!
Ну, мы с Габриэлычем переглянулись, он кивает, мол, надо. И мы действительно готовим место посреди комнаты. Сворачиваем и выносим ковер. Пол под ним пыльный — жуть. Аришка выходит и быстренько его моет. И просится уйти вообще из квартиры, потому что боится. Амвросий уговаривает ее остаться, чтобы она стучала в бубен или кастрюлю, но она отказывается, страшно ей за меня. В общем, ушла. А мы выносим диван в коридор, прислоняем к входной двери. И я иду на кухню кипятить гвозди. Гвозди Амвросий принес с собой, новые, здоровенные такие, в масле все, в хозяйственную бумагу завернуты. Но я настоял, чтобы их прокипятить. Отец Амвросий прямо изворчался весь, сказал, что уже два года бесов гоняет, а такого зануду первый раз видит. Сказал, что это во мне бесы занудства поселились. Но я знаю эти дела! У меня мать пневмонией болела в позапрошлом году, в больницу клали, так я весь инет излазил, все медицинские сайты. И не только про пневмонию, вообще всего поначитался, особенно про СПИД и гепатит С — там много страшилок на эту тему. Поэтому гвозди я содой оттер от масла и кипятил в кастрюльке ровно сорок минут — у меня в мобильнике таймер, специально заводил секундомер. И молоток спиртом протер. Ну, спирта, конечно, не нашли, Габриэлыч — он непьющий, но одеколон нашли у него в ванной. Им и протерли. Еще на деревянную ручку попало, впиталось — и получился самый благоухающий в мире молоток.
— Извините, — говорю. — А чего делать?
— Молись! — говорит отец Амвросий.
— Я не умею, к стыду своему.
— Просто обращайся к Господу! Своими словами!
— Господи! — говорю. — Прости, что я…
— Про себя! — говорит отец Амвросий и снова начинает веревками трясти.
“Господи! — говорю про себя. — К тебе обращаюсь! Пожалуйста, не спеши отвергать мое обращение, дослушай сначала до конца и сам реши, пустая моя просьба или нет. Прости, что не знаю, как к тебе правильно обращаться — какими словами и в какой последовательности. Пойми правильно — я не профессионал общения с Господом, не учился в семинарии, не стажировался в церквах, я рядовой пользователь. И как любому пользователю, мне хочется одного — чтобы все работало. Желательно само по себе и без всякой настройки. А уж как оно устроено — это уж не мое дело, так я считал. Ну, пойми меня правильно, Господи! Мне казалось, что мир вокруг меня установлен и настроен безупречно. Это комплимент сейчас был. Господи! Я слышал, что ты, как и любой программист, любишь, когда пользователи хвалят твою работу. Так вот, мне казалось, что система, в которой я живу, отлажена настолько хорошо, что нет необходимости беспокоить Создателя с просьбами изменить то, доработать это, исправить такой-то баг, ну, ты понял, да? Можно на “ты”? Нет, наверно, лучше на “вы”… Так вот, скажу больше — система казалась мне настолько безупречной, что порой возникала мысль, что она такой была всегда и никто ее не создавал! По крайней мере наш мир ни разу не падал и не зависал, хотя, как я понимаю, мог, и неоднократно. Нет, я, конечно, не идеализирую, не утверждаю, что нам слишком хорошо живется, и все такое. Но мне кажется, если мы живем плохо, если у нас типа войны, или беспредел, или беды другие, личные всякие, то это не потому, что система кривая, нет! Это потому, что это мы сами кривые жизненные задачи пускаем в системе. А система как раз ничего, держится молодцом, несмотря на наши кривые руки и все сознательные попытки ее повалить. Может ли быть лучший комплимент для Создателя? Да, я не задумывался о Боге, о том, кто создал этот мир. Каюсь, Господи. Но пойми — я же рядовой пользователь, а они никогда не помнят копирайтов, им главное, чтоб программа работала, и желательно на халяву. Каюсь”.
— Про себя бормочи! — перебивает отец Амвросий. — А то талдычишь что-то себе под нос, меня сбиваешь.
— Пардон, — говорю, — задумался. Буду про себя. “А поскольку система в целом не сбоила, то мне, как любому пользователю, не приходило в голову сесть и почитать документацию на систему в целом, то есть на Вселенную, поинтересоваться, кто ее Создатель. Я слышал, что документация есть и в открытом доступе. Библия, например. Или вот отец Амвросий какой-то Требник упоминал, а я вообще про такой не слышал. Да и пойми меня правильно, Господи, слишком умного вокруг документации, слишком многие претендуют на авторство системы. Тут не поймешь. Я слышал, что есть Будда, Кришна, Аллах, Иисус Христос и еще множество имен, а также, например, античные-создатели, типа древнегреческих. Кстати, они там в своей версии документации фигурируют именно как группа разработчиков, причем четко распределено, кто за что отвечает, ну, типа Афродита — за любовь, Зевс — громовержец, кто-то там еще — за искусство, сорри, не помню точно. Честно говоря, мне порой действительно кажется, что создать такой мир одному не под силу, поэтому группа разработчиков, каждый из которых работает над своим модулем, — это мне всегда казалось более похожим на правду. Возможно, я ошибаюсь. Говорят, что это все самозванцы, и Будда, и Кришна, и Зевс. Говорят, что надо обращаться непосредственно к Иисусу Христу и самая правильная документация — это Евангелие. Но здесь тоже непонятно, ведь Иисус совсем не Создатель нашего мира, он только сын Создателя. И судя по документации, он фигурировал лишь в тестировании готовой системы, причем кончилось не очень удачно. Оставил свои комментарии, описания, как надо жить правильно. Какой смысл обращаться к нему с просьбами пофиксить и улучшить? Или он просто передает все просьбы и пожелания отцу, который так крут, что простым пользователям связаться напрямую с ним невозможно? В общем. Господи, кто бы ты ни был, просто Создатель, если ты меня сейчас слышишь, пойми меня правильно — я не знал, кому слать свои благодарности за устройство мира, ну честно не знал! И к кому обращаться с просьбами о доработках, если нашел баг, — тоже до сих пор не знаю. Виноват”.
— И не кивай головой! — прерывает меня Амвросий. — Не на всенощной! Молись тихо.
— Пардон, — говорю. — Это я машинально, увлекся беседой.
— С кем? — изумляется Амвросий и прекращает махать бубенцами.
— С Богом, с кем еще…
— Ну если с Богом — тогда продолжай с Богом, — успокаивается Амвросий.
“Так нот, Господи! Я сам люблю, когда мне шлют радостные отзывы о моих творениях, это очень повышает настроение, пусть я даже не всегда запоминаю имена приславших благодарности. И когда шлют толковые багрепорты, типа в такой ситуации с такими данными твоя программа выдает такой сбой, исправь, пожалуйста? — это, конечно, настроения не повышает, но я все равно люблю такие послания. А вот чего не люблю — это когда шлют матюги, типа почему твоя программа такая кривая? Или всякие бесформенные сообщения, типа ай-ай-ай, как плохо работает программа, чего-то у меня с ней работать не получается. А что именно не получается и как это выглядит — не пишут. Вот это да, гнилой отзыв. Короче, Господи, во-первых, пользуясь случаем, хочу выразить благодарность за мир, который ты создал. Спасибо! Действительно, крутая штука! А во-вторых, у меня просьба личного характера. К самому Создателю системы или к его сыну. Если я правильно понял, сын администрирует систему? К миру у меня претензий нет, там ничего править не надо, хвала Создателю. Просьба к администратору: у меня как у отдельной личности и программной задачи возникла проблема. Пожалуйста, проверьте, все ли со мной правильно настроено, а если с настройками все о'кей, то подскажите, чего мне делать, чтобы выйти из ситуации? И чего делать, чтобы этого больше не повторялось? В смысле, что я сделал, что со мной такое произошло? Только не надо ругаться, что у меня руки кривые, что я ламер и живу неправильно — это я и так знаю. И не надо на меня кричать, мол, иди читай документацию и сам разбирайся со своими проблемами. Потому что документации множество, она путаная и противоречивая, без подготовки ничего не понятно. Помощи прошу. Описываю ситуацию. Алексей Матвеев, пол мужской, живу на свете двадцать два года. Более о своем происхождении мне ничего не известно. Моя жизнь досталась мне, как и всем, в виде демо-версии. Но я еще во младенчестве принял крещение, тем самым зарегистрировав ее. Впоследствии я бегло ознакомился с лицензионным соглашением (Евангелием) и, не глядя, принял все пункты заповедей. Да, конечно я читал лицензионное соглашение невнимательно. Точнее — вообще не читал, бабушка пересказывала. Но покажите мне хоть одного пользователя, который внимательно читает лицензионные соглашения? Если они в таком тяжелом переводе? Тем не менее, если я правильно понял, теперь я обладаю полной лицензионной версией жизни и вправе надеяться, что жизнь моя будет вечной и не прервется по окончании земного срока существования, как это было обещано в лицензионном соглашении? В любом случае я же имею право на техподдержку? О техподдержке и прошу. Проблема у меня такая — завелись бесы. Проявления: по желанию превращаюсь в собаку. Или вообще в кого захочу; Ну и так по мелочам, взгляда моего люди боятся, и все такое. Помогите, пожалуйста! Я понимаю, что у вас много работы, что на всех времени не хватает, что ежесекундно приходят миллионы запросов, каждый требует помочь, подсказать, исправить. Все требуют помощи, и, конечно, никто не хочет сам со своими проблемами разобраться, документацию почитать. Я все это понимаю, самому приходилось работать с клиентами, знаю, какой это гемор. Но все-таки я прошу особо отнестись к моему запросу. Заранее благодарен. Буду рад любому ответу. Еще раз, спасибо, извините за беспокойство”..
— Уф-ф-ф… — говорит отец Амвросий и останавливается, утирая пот со лба. — Хорошо ли ты молишься, одержимый?
— Стараюсь как могу, — говорю. — Может, и неправильно, зато искренне.
— Искренне — это самое главное, — говорит отец Амвросий. — Только вот никакого результата пока не видно.
— А какой должен быть результат?
— Ты понимаешь, что мы сейчас делаем?
— Ну, в общих чертах. Бесов гоним. А что конкретно делаем — не очень понимаю.
— Мы пугаем бесов. Бесы не любят благовоний, не любят шума, громких звуков. Ну и молитв тоже не любят. Поэтому бесы в твоем теле должны пугаться и кричать разными голосами. Может быть, даже на нечеловеческих языках.
— Это каких?
— Нечеловеческих. Бесовских. Ты разве знаешь какие-нибудь нечеловеческие языки?
— Знаю.
— Как это? — удивляется отец Амвросий.
— Паскаль знаю немножко, Си хорошо знаю, Ассемблера — два знаю, но немножко. Конечно, Ява, Перл, ну и всякие мелочи, Бейсик там, Рекс.
— Спаси господи! — говорит отец Амвросий. — Бесовщина какая!
— Каюсь, — говорю. — Работа такая.
— Так, — говорит отец Амвросий. — Зовем твоих друзей на помощь. Сейчас все вместе будем гнать бесов.
Он, значит, зовет Аришу с Габриэлычем, вручает им кастрюли — натурально кастрюли, я не вру! — и объясняет, что надо стучать и кричать. Ну и начинается. Бегают вокруг меня они втроем, бьют в кастрюли и кричат “изыди, нечистый дух, уступи место духу святому”, а Габриэлыч, по-моему, еще что-то на французском или на какой-нибудь там латыни бормочет, потому что периодически от него “аве, Мария” доносится. В таком шуме у меня уже по-хорошему обращаться к Богу не получается, ну и я прекратил. Чего, думаю, буду такой важный разговор вести второпях? Это ж как на собеседовании при устройстве на работу — ляпнул чего-нибудь не то, и хана, репутация испорчена. Так что я молчу, ну, изредка мысленно повторяю “изыди, нечистый дух”. Потом заметил, что в этом шуме сбиваюсь и пару раз у меня проскочило “изыди, святой дух”. Ну, я совсем огорчился, стал просто молчать. Смотрю, как вокруг меня стучат и бегают. Потом заметил, что на Аришу смотрю все больше. У нее такие черты лица тонкие, а тут она возбужденная, разрумянившаяся. А кофточка у нее обтягивающая, и грудь колышется в такт взмахам сковородки… Поймал я себя на этих мыслях, ну, думаю, приплыли. Типичное “смотреть с вожделением” получилось.
Я по— быстрому мысленно покаялся и стал в потолок глядеть. Продолжалось это все, чтоб не соврать, часа два. Ну и никакого результата. А время уже не детское, половина двенадцатого. И я вдруг слышу сквозь шум такое металлическое -дюм! дюм! дюм!
— Стоп! — говорю. — По батарее соседи стучат. Все притихли, уселись вокруг.
— Перерыв, — говорит отец Амвросий. — Всем спасибо. Всем до завтра. Завтра продолжим.
— Во сколько завтра приезжать? — говорю.
— Как это приезжать? — удивляется отец Амвросий. — Тебе надо здесь остаться. Здесь святое место, хорошо обработаное, тайное. Именно здесь, в этой комнате, поспишь, а с утра новыми силами начнем гнать. И надо, чтоб кто-нибудь с тобой остался.
— Я останусь! — вдруг говорит Ариша.
— О'кей, — кивает Амвросий. — Это очень хорошо, мне надо домой съездить, передохнуть, щей хлебнуть.
— Хорошо, — говорит Габриэлыч, — конечно, оставайтесь.
И я остался в доме Габриэлыча. Мы перекусили на кухне, Габриэлыч классно готовит. У него, конечно, там свои заморочки, вегетарианство, мяса нельзя, рыбы нельзя, но зато из овощей он такие штуки сооружает! Особенно с индийскими специями — куркума там какая-то у него, ванилы и прочий баран-тарзан. Впервые попробовал чечевичную похлебку. Скажу тебе, клевая штука! Габриэлыч, конечно, упомянул, что именно за нее, по Библии, кто-то продал первородство. Что такое первородство и в чем его кайф, я не очень понимаю, наследство, что ли? И не очень понимаю, как такие юридические штуки можно продавать за тарелку еды, ведь когда еда съедена, можно запросто отбрехаться, что ничего подобного не было. Но в целом метафору понял; действительно, чечевица — штука очень стоящая, попробуй обязательно при случае.
Вообще Габриэлыч молодец, а вот Амвросий… Ну не то, чтобы он мне неприятен, он в принципе толковый мужичок, но какой-то… Не понимаю его, он совсем в другом мире живет, на другом языке говорит и в другую сторону мыслит. Типа как случайный попутчик в купе — дежурными фразами обменяться легко, а вот адресами-телефонами — совсем незачем. Казалось бы Габриэлыч — он и негр, и профессор, а я его понимаю прекрасно.
И еще я одну штуку понял — в общем-то, между нами, никакой он не гуру. Он, по-моему, только в глазах Ариши гуру. Или я не понимаю ничего в жизни. Мне кажется, что гуру — это тот, который всегда точно знает, что надо. Скажет слово — все вынут блокнотики и запишут. Махнет рукой — все построятся. И побегут выполнять. И такой гуру не стал бы слушаться Амвросия. И Амвросий в присутствии гуру не стал бы так командовать. Габриэлыч — нет, не гуру. Просто интеллигентный, умный дядька. И как большинство интеллигентов, рулить ситуацией отказывается. То ли ленится, то ли играет в демократию.
Привели к нему домой бесноватого — пусть. Пришел Амвросий, маски со стен покидал — терпит. Дали в руки кастрюлю — стучит. И с интересом поглядывает, учится бесов гонять, на будущее пригодится. А гуру учиться не должен. Гуру — это который уже раз и навсегда все выучил и теперь ведет людей своим путем. Мне так кажется. Может, я, конечно, не понимаю, может, он специально не вмешивается, может, в этом и есть талант гуру… Сомневаюсь. А человек — классный, это да.
Короче, остался я ночевать в той комнате, Габриэлыч мне постелил на диване, а Арише мы принесли кровать. Настала ночь, Габриэлыч ушел к себе в комнату, напрыгался, устал. А мы с Аришей разговорились. Хорошо так, спокойно. То ли дом у Габриэлыча заряжен положительной энергией, то ли и впрямь отец Амвросий комнату освятил как следует. Но вот мы сидим с Аришей, темно, потолки высокие, окна здоровенные распахнуты — последние теплые деньки, сентябрь, бабье лето. В окошке луна — круглая, выпуклая. И тишина — потому что дом в глубине старых дворов, кругом офисы, пустующие ночью. И занавески у окна колышутся — чуть-чуть, как пламя свечки. Ну, чего рассказывать? Ну, расскажу.
В общем, стали мы о жизни говорить. Разговоры — они разные бывают. Бывают как игра в домино: шлеп — вопрос, шлеп — ответ. Шлеп-шлеп. Рыба. Или кто-то выиграл. Смешали доминошки — и новую партию начали колотить, в смысле — новую тему. Доминошный разговор — это называется.
А бывает разговор как перетягивание каната — каждый на себя тянет, причем одновременно тянут. То есть говорят! И так до бесконечности, ну или пока канат не треснет. B смысле ссорой пока не кончится. Или пока кто-то на себя все не перетянет, тоже типа выиграл. Это называется канатный разговор.
Бывает еще пластилиновый разговор. Это когда собеседники взяли по куску пластилина, и каждый лепит свое — неспешно, не агрессивно, но только свое. И не глядит, чего лепит собеседник, своим делом занят. Или нет, не пластилин, лучше на другом примере объяснить — на пляже из песка что-нибудь свое строить, лежа друг к другу спинами. Никто тут не выигрывает, но я не люблю таких разговоров, пустые они. Налепил, настроил замков сам себе — а пользы никакой, потому что закончился разговор — и все, что налепили-настроили, можно обратно развалить и смешать, потому что не нужно это никому, с собой ничего не унесешь.
А бывает разговор елочный, как новогодняя елка. Это когда не спеша, со вкусом, не мешая другому, наряжаешь одну на двоих елку. Берешь из коробки стекляшку какая понравится, выворачиваешь из газет старых, полюбуешься, как блестит штучка, — и прикидываешь, куда повесить лучше? И так по очереди и одновременно, дополняя друг друга, наряжают дерево. И самим приятно, и блестит, и красиво, и праздник в итоге получается. Вот такой у нас с Аришей был разговор — елочный. Это, кстати, Аришкина классификация разговоров, это она сказала, что у нас разговор елочный.
Классно мы тогда говорили. Вот так вот видишь человека часто, а ничего о нем не знаешь. Здравствуй. Варенье бери, не стесняйся. Спасибо. Еще чайку налить? Да, чуть — чуть. Жарко так на улице. И не говори. Ну, до свидания. Вотд и все. Если однажды не поговорить с глазу на глаз, хороши долгим елочным разговором, так и жизнь может пройти, поумирают люди, поисчезают, так и не поговорив. Как два компьютера рядом стоят, а если сетка не протянута, то никакого обмена информацией нет и не будет.
Оказывается, Ник — почти мой ровесник. Я думал, ему под тридцатник, а ему всего-то двадцать четыре. Вот что значит инет! Как поставит себя там человек — таким его и будут читать. Арише, наоборот, всего двадцать один. Это мне всегда казалось, что она старше, а она просто ростом чуть-чуть выше меня, вот и весь секрет. С Ником они уже лет пять живут. Про Ника она очень хорошо говорила, только неохотно.
А еще про меня говорила, как она поначалу меня испугалась, что во мне черная сила, а теперь вроде как видит, что и не изменился почти, нормальный человек, и не боится…
И вот говорим мы, а я смотрю на Аришу, у нее глаза так темноте поблескивают влажно, и носик торчит тоненький — такой, с благородной горбинкой… Я уже отвлекся, какую-то чушь несу, а сам на ее лицо смотрю, на грудь под маечкой. А маечка узкая, обтягивающая, наполненная. И так мне хочется до нее дотронуться, за руку взять, подержать, волосы взъерошить. Но знаю — нельзя никак. А она на меня тоже смотрит… В общем, как-то само все у нас тогда вдруг получилось… Не буду рассказывать, это наше личное дело и никого это больше не касается! Ясно?
Утром приходит Амвросий. Деловой такой, уже два саквояжа с собой. Всех построил, говорит, сегодня — сложный день, если бесы не вышли от шума, то придется плоть усмирять. Ну, типа готов ли я?
— Готов! — говорю. — А как плоть усмирять?
— Будет больно, — говорит отец Амвросий. — Но так надо.
— Как?
— Сначала бичами попробуем. Я принес бичи. Три штуки.
— Меня не считайте! — быстро говорит Аришка. — Я его бить не стану!
— Так надо, — отвечает отец Амвросий.
— Я не могу. Я уйду! — говорит Аришка и уходит из комнаты.
— Ладно, — говорю, — я сам себя буду. Бичи настоящие, пастушеские?
— Сейчас, пастушеские тебе, — вздыхает отец Амвросии. — С бичами нынче проблема. Только плетки в секс-шопах и можно найти.
— Фу, — говорю. — А без бичей никак нельзя бесов изгнать?
— Ну, можно власяницу надеть. Типа свитера из стекловаты. Суровая штука. Можно кандалы нацепить и ходить, но это время. Можно коленями на горох и молитвы читать. Но это тоже долго, бичами быстрее,
И вынимает бичи. Кожаные плетки, причем измочаленные такие, мерзкие.
— Эта… — говорю, — отец Амвросий, а вот эти бичи обычном секс-шопе куплены? Или секонд-хэнд?
— Одержимый! — шикает на меня отец Амвросий. — Не забывайся! Какой секонд-хэнд? Хорошие бичи, почти новые. В святом источнике под Загорском вымочены. Молитвами очищены. Ими только бесов изгоняют. На счету каждого бича — по десятку бесов. Сымай давай рубаху, ложись на живот и подставляй спину! И принесите мне чистое полотенце, вату и перекись водорода!
— Зачем это вам, — говорю, — перекись водорода? Вы что, меня до крови будете бичевать?
— Нет, знаешь! — говорит отец Амвросий саркастически. — Мы тебя гладить пришли! Конечно, до крови!
— Стоп, — говорю. — Тут я не согласен.
— Это не так уж больно, — говорит отец Амвросий. — Из меня так бесов три раза выгоняли.
— Новость, — говорю. — Значит, вы тоже одержимый? Я думал, вы священник православный…
— Всяко бывало, — говорит отец Амвросий со значением. — Это было еще до того, как я в семинарию поступал. Сейчас я почти священник. Только не православный, но тоже славный. Целительский дом пресвятой Дарьи Ерохиной. Наша Дарья, конечно, с официальной церковью не связана, наоборот, судится в третий раз, но святая каких мало! Так что подставляй спину, это боль святая для тебя, а для бесов томительная.
— Боль я потерплю, — говорю. — А вот бичами вашими грязными меня до крови бичевать нечего. Я не знаю, скольких вы уже бичевали до крови, мне это надо, да?
— А в чем дело? — настораживается отец Амвросий.
— А в том, что бесов-то вы, может, и изгоните, а вот СПИД занесете. Или гепатит С, что, в общем, почти то же самое, тоже не лечится. Так что мне, пожалуйста, одноразовый бич.
— Одержимый, не умничай! — багровеет Амвросий. — Бичи святой водой омыты!
— А нечего на меня орать! — завожусь я. — Вы мне спецификацию представьте на вашу святую воду! И лицензию Минздрава, что ваша святая вода вирусы СПИДа и гепатита С убивает!
— Какой скандалист! — с омерзением говорит отец Амвросий. — В таких условиях я работать отказываюсь!
— Подождите, подождите, — вступает в разговор Габриэлыч. — Вы, безусловно, правы, и Алексей в чем-то прав, давайте поищем компромисс? Может, кипятком бичи окатим?
— Нет тут компромисса, — бурчит Амвросий. — Бичи кипятком нельзя, замша портится.
— А нельзя ли чем-нибудь другим усмирять плоть? — говорит Габриэлыч. — Только бичами?
— Ну разве что сразу к следующему этапу перейти, — отвечает Амвросий уже более спокойно.
— Какому же? — настораживаюсь я.
— Каленым железом, — говорит отец Амвросий. — Вот тут уж стерильность будет тебе!
— Это плитка нужна газовая, железо калить, — задумывается Габриэлыч. — А у меня плита электрическая… Да и железа такого нет, это что-то типа тавра лошадиного, да?
— Господи! — воздевает отец Амвросий руки к небу. — Куда я попал? Какие дикие люди! Тавро лошадиное! Приду, мают же такое! Двадцать первый век на дворе — а они тавро калить собрались!
— А как? — поднимает брови Габриэлыч.
— Да очень просто! Несите утюг. Утюг на пузо. Если не поможет — еще и паяльник в срамное место.
— Так… — разъяряюсь я.
— Спокойно, спокойно! — машет мне рукой Габриэлыч. — Паяльника нет. Есть утюг. Фирменный, с водоразбрызгивателем.
— Ну, паяльник, положим, я захватил… — говорит отец Амвросий, но, видя мой взгляд, поспешно добавляет: — Хотя пары утюгов вполне хватит.
— Мне это не нравится, — говорю я. — Не нравится. Не нравится. Ясно?
— Не нравится, можешь идти, — говорит отец Амвросий. — Насильно бесов не изгонишь. Желание одержимого нужно.
— Ладно, — говорю. — Давайте ваши утюги…
— Вообще, — говорит отец Амвросий задумчиво, — по-хорошему, тут бы крест нужен.
— Ну, вон у вас из саквояжа торчит здоровый медный не крест?
— Крест настоящий. Деревянный. И тебя прибить к нему. Вот уж чего бесы не любят! Или просто распять…
Отец Амвросий подходит к стенке и начинает по не хлопать ладошкой.
— Кирпич или бетон? — спрашивает он Габриэлыча.
— Не знаю, — говорит Габриэлыч. — Не задумывался.
— Кирпич, — кивает Амвросий. — В него так прости гвоздей не понабиваешь. А уж в новых домах, бетонных, там просто беда. Помню, в микрорайоне Чертаново мне приходилось гнезда перфоратором делать, туда деревянные пробки вбивать, и вот только в них уже — гвозди. Так одержимого и прибивали. Согласитесь, извращение богопротивное?
— Богопротивное, — соглашаемся мы с Габриэлычем.
— Но есть неплохой вариант к полу прибить. Там под ковром паркет ведь, да?
— Ну да… — говорит Габриэлыч совсем уже неуверенно.
— Тогда поехали! — командует Амвросий. — Диван прочь! Ковер скатываем, стелим чистую простынку. За дело!
Ну, мы с Габриэлычем переглянулись, он кивает, мол, надо. И мы действительно готовим место посреди комнаты. Сворачиваем и выносим ковер. Пол под ним пыльный — жуть. Аришка выходит и быстренько его моет. И просится уйти вообще из квартиры, потому что боится. Амвросий уговаривает ее остаться, чтобы она стучала в бубен или кастрюлю, но она отказывается, страшно ей за меня. В общем, ушла. А мы выносим диван в коридор, прислоняем к входной двери. И я иду на кухню кипятить гвозди. Гвозди Амвросий принес с собой, новые, здоровенные такие, в масле все, в хозяйственную бумагу завернуты. Но я настоял, чтобы их прокипятить. Отец Амвросий прямо изворчался весь, сказал, что уже два года бесов гоняет, а такого зануду первый раз видит. Сказал, что это во мне бесы занудства поселились. Но я знаю эти дела! У меня мать пневмонией болела в позапрошлом году, в больницу клали, так я весь инет излазил, все медицинские сайты. И не только про пневмонию, вообще всего поначитался, особенно про СПИД и гепатит С — там много страшилок на эту тему. Поэтому гвозди я содой оттер от масла и кипятил в кастрюльке ровно сорок минут — у меня в мобильнике таймер, специально заводил секундомер. И молоток спиртом протер. Ну, спирта, конечно, не нашли, Габриэлыч — он непьющий, но одеколон нашли у него в ванной. Им и протерли. Еще на деревянную ручку попало, впиталось — и получился самый благоухающий в мире молоток.