Каганов Леонид Александрович. Харизма

   Я снова заработал руками и пополз вперед. Оставалось совсем немного, но тут впереди показалась вышка. Я перебирал руками все быстрее, но мне казалось, что я почти не двигаюсь — устали мышцы, и перехваты выходили все короче и короче. Я оглянулся назад. Шуршик кричал и размахивал руками. До Шуршика было очень далеко. Внизу плыла роща. Кажется, тополя. Или платаны. А может, березы? Кто их разберет, эти южные деревья. Я стиснул зубы и снова рывками полез вперед. Глупо! — думал я. Очень глупо. Так нельзя. Я так не хочу. Я не хочу так. Так нельзя.
   Вышка была уже. близко, вдали громыхнули колеса — это проехала опорную вышку каретка подружки. Михайловна тоже кричала, она залезла с коленками на сиденье и совсем развернулась в мою сторону. Надо прыгать, подумал я. Иначе никак. Я сделал еще три перехвата, но руки вцепились в канат. Вышка была все ближе, канат дернулся под руками и резко пополз вверх, унося меня с собой. В воздухе мелькнули коленки Михайловны. Ну все, подумал я. Нет! — крикнул кто-то внутри. Все, повторил я. Нет! — крикнул голос внутри головы. Все, сказал я и закрыл глаза. Нет!!! — крикнул голос. Хорошо, сказал я и перекинул левую руку на другую сторону. Перед самыми колесами я спрыгну.
   Но я не спрыгнул. Не знаю почему. Руки держали канат все крепче. Громыхнула на колесах каретка Михайловны и миновала вышку. Колеса вышки приближались — железные, лоснящиеся. Канат прокатывался между ними и, кажется, даже слегка плющился с обеих сторон. По-моему, я что-то крикнул. Помню только, что боли не почувствовал. Это даже была не боль. Будто опустил пальцы в кипяток. Или ударили по рукам с размаху чем-то тяжелым. Ощущение есть, а боли пока нет.
   Помню, как сверху на лицо брызнула кровь и я полетел вниз. И последнее, что увидел, — оторванный указательный палец, который кружился в воздухе перед моим лицом.
   Очнулся я на земле. Боли не было. Лежать было уютно. Далеко наверху сквозь ветки деревьев плыла черная нитка канатной дороги с каретками. Сколько времени прошло?
   Если я мыслю, подумал я, значит, существую. Если существую, следовательно, со мной все в порядке. Не вполне логично, но что поделать — очень хочется жить. Вот только как жить без пальцев?
   Я долго лежал и боялся посмотреть на свои руки. Затем мне пришло в голову, что руки могут истекать кровью и их надо перевязать. Поэтому я зажмурил глаза и поднес руки к лицу. И резко открыл глаза. Все пальцы были на месте! Я машинально пересчитал их — ровно десять. Более того — ни крови, никаких следов не было на пальцах! Пальцы как пальцы. С такими я родился, такими ковырял в носу в детстве и топтал клавиатуру компа.
   Я сел на землю, посидел немного, затем встал на ноги и прислушался к своим ощущениям. Все в организме казалось исправным. Наверно, я все-таки спрыгнул в последний момент, подумалось мне. И очень удачно упал с такой высоты — сквозь ветки. Слишком удачно. Куда теперь идти?
   Я огляделся и прикинул направление. Вверху ползла канатка, сзади торчала злополучная гора, на которую мы поднимались. Значит, надо идти вперед. И я пошел вперед, раздвигая ногами большие южные лопухи. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел на лопухах красные брызги. Несомненно, это была кровь. Я пригляделся — один лопух посередине был пробит насквозь. Я приподнял его. На черной земле лежал палец. Бледный, обескровленный. Указательный. Я брезгливо поднял его и осмотрел. Он был точь-в-точь как тот, что рос у меня на руке. Это было непонятно. Это было дико. Я еще раз пошевелил рукой — все пальцы были на месте, все работали, послушно сгибались и разгибались. Хорошие, чистые, белые пальцы. Я посмотрел на ладонь — ладони были черные, в пыли и смазке от стального каната. А пальцы — белые, розовые. Словно никогда не ползали по канату. А отрубленный палец — черный. Я не смог найти этому никакого объяснения. Просто положил палец в карман и пошел дальше,
   Дороги в лесу не было. Я шел, перелезая через овраги, груды замшелых камней, продирался сквозь кусты. И лишь старался не удаляться от нитки канатной дороги, висевшей высоко над деревьями. Местность то спускалась ниже, то поднималась. Забравшись на очередную груду камней, я увидел впереди за деревьями пересадочную станцию. И тут же услышал топот. Оттуда неслись люди. Впереди бежал Баранов — с очумевшим красным лицом и открытым ртом. За ним, чуть поотстав, неслась Аленка. За ней — Шуршик, и замыкала процессию спотыкающаяся Ольга. Я подождал, пока они подбегут поближе.
   — Эй! — окликнул я и помахал рукой. — Куда это вы?
   Баранов остановился как вкопанный, Аленка с размаху врезалась в него. Баранов поднял голову вверх и стал смотреть на ползущие вверху каретки.
   — Я здесь! — сказал я. — Внимание на кучу камней!
   Баранов и Аленка, как по команде, уставились на меня. К ним медленно подошел Шуршик, а за ним Ольга.
   — Привет! — сказал я. — Куда это вы несетесь?
   — А… — сказал Баранов тупо и показал пальцем вверх, а затем на меня.
   — Что такое? — спросил я. — В чем дело? И стал неспешно спускаться к ним.
   — Ты это… Как? — наконец выдавил Шуршик.
   — Все нормально, — сказал я. — Просто захотелось прогуляться понизу.
   — Но… — сказал Шуршик. — Ты совсем?
   — Что — совсем?
   — Совсем цел?
   — Совсем. — Я вытянул вперед руки и пошевелил пальцами.
   Аленка бросилась мне на шею и заплакала.
   — Надо выпить, — сказал наконец Баранов. — А то я ничего не понимаю.
   — Ты же упал и разбился? — сказала Ольга.
   — Кто сказал? Никто не разбился, никто не упал. То есть упал, но не разбился.
   — У тебя кровь на лице, — сказала Ольга. — На лбу. Я поплевал на пальцы и потер лоб.
   — А так?
   Ольга заботливо вынула платочек и стала тереть мне лоб.
   — Все, — сказала она. — Теперь нету.
   — И отлично, — сказал я. — Пойдемте, нам еще надо успеть на обратный автобус.
   И мы пошли. Дошли до пересадки канатной дороги, к нам бросилась бабулька-смотритель.
   — Ну что? — закричала она. — Нашли?
   — Кого нашли? — спросил я холодно.
   — Ну кто у вас там вниз упал?
   — Никто у нас вниз не падал, — сказал я. — Откуда такая информация?
   Бабулька посмотрела на меня сурово, поджала губы, но ничего больше не сказала. Мы сели на канатку и без приключений спустились вниз, в долину. И на автобус успели, и вернулись в поселок у моря, где снимали сарайчик. Мы весело болтали всю дорогу и, казалось, уже забыли, что кто-то падал сегодня с канатной дороги вниз. Да и мне уже казалось, что ничего этого не было.
   Неприятность ждала нас в поселке при выходе из автобуса. На остановке стоял милицейский фургончик, возле него толпились трое скучающих ментов. По-южному загорелые и поджарые, они ленивыми глазами провожали всех, кто вылезал из автобуса, но прицепились почему-то только к нам.
   — Ребята, документики готовим, — сказал один из них.
   — А что случилось? — спросил я.
   — Ничего, — пожал плечами милиционер. — Проверка. Документики. Регистрация. Отдыхающие?
   — Отдыхающие.
   — Значит, регистрация должна быть. Если нет регистрации — штрафчик.
   Регистрации у нас, конечно, не было, какая там регистрация, на две недельки к морю выбрались.
   — Штрафчик? — спросил я грозно.
   — Алекс, Алекс, не надо, — зашептала сзади Аленка, нежно положила мне ладони на плечи и успокаивающе помассировала.
   — Готовим, готовим документики, — сурово сказал второй милиционер, подходя вплотную.
   — Побыстрее, пожалуйста, — сказал третий. Паспорта у нас были с собой, мы вручили их милиционерам.
   — Угу, — сказал первый милиционер. — Регистрации нет? Готовим штраф.
   Баранов вздохнул.
   — А может, договоримся как-нибудь? — сказал он и подмигнул милиционеру.
   — О том и речь, — спокойно сказал милиционер, — Штрафчик заплатим — и свободны.
   — Только рюкзачки и кармашки покажем, — пробурчал второй милиционер.
   — Это зачем? — спросил я.
   — Мало ли что. Знаем мы вас, приезжих. Оружие, наркотики.
   — Какие наркотики? — обиделся Баранов.
   — Уж не знаю, какие у вас наркотики, но выкладывайте все, какие есть, — кивнул первый милиционер.
   — Хорошо, — сказал Баранов и расстегнул свой рюкзачок.
   Первый милиционер наклонился, просунул руку и пошуровал внутри. Естественно, ничего там не нашел. Ольгина куртка, мятая пластиковая бутылка с минералкой и прочий мусор отдыхающих студентов. Милиционер внимательно ощупал кармашек рюкзака. Там хрустели маленькие пакетики.
   — Что это? — спросил милиционер.
   — Я при женщинах стесняюсь отвечать, — сказал Баранов.
   Милиционер расстегнул кармашек и заглянул внутрь,
   — Понятно, — сказал он. — А зачем такое количество?!
   — Люблю я это дело, — мечтательно вздохнул Баранов.
   Второй милиционер тем временем похлопал меня по карманам. Я вытащил мобильник и носовой платок.
   — А в этом кармане что? — спросил милиционер.
   — Пустой, — сказал я и вывернул карман наружу. В пыль плюхнулся палец — тусклый и посиневший. Наступила зловещая тишина. Второй милиционер проворно нагнулся, поднял палец и подул на него, сдувая пылинки и налипший сор. После чего торжествующе показал палец коллегам.
   — Н-у-у-у… — протянул первый милиционер. — Все понятно.
   — Что вам понятно? — спросил я. — Это мой палец. Милиционеры переглянулись. Баранов открыл рот и посмотрел на Шуршика. Шуршик посмотрел на Баранова.
   — Придется проехать, — сказал первый милиционер, — Быстро, быстро в машину.
   Нас энергично затолкали в фургончик и повезли. Ехали мы молча. Сидеть на деревянной скамейке в душном железном ящике было неудобно, к тому же машина неслась по горной дороге, и ее мотало в разные стороны.
   Наконец машина остановилась, дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Это был дворик сельского отделения милиции. Я огляделся. Отделение милиции находилось в каменном двухэтажном особняке, крашенном в противный желтый цвет. Неподалеку грудились пятиэтажные дома, далеко внизу колыхалось море, а наверху в сиреневой дымке маячили горы, и надо всем этим, в темнеющем южном небе, висела яркая луна, идеально круглая.
   — Быстро заходим в помещение, — скомандовал первый милиционер.
   Нас провели внутрь, мимо стойки дежурного, мимо клетки обезьянника, где на каменном полу храпел в стельку пьяный мужик. Быстро обыскали еще раз, отобрали все вещи и заперли в камере. Это была самая настоящая тюремная камера. По крайней мере именно так я ее себе и представлял. Вдоль исписанных стен тянулись деревянные лавки. Мы сели на них. Я на одну, ребята — на противоположную. На меня они не смотрели. Долгое время мы сидели молча. Наконец сказал:
   — Ребята, честное слово, я сам не знаю, как это. Ребята молчали.
   Распахнулась дверь, и вошел незнакомый пузатый милиционер.
   — Матвеев! — сказал он грозно и оглядел комнату, — К следователю!
   Я молча встал и пошел к двери.
   — Стоп, — сказал пузатый и положил руку на кобуру. — Вперед на расстоянии! Двигаться и останавливаться по моей команде!
   Я пожал плечами и кивнул. Милиционер провел меня по крохотным коридорам до лестницы, заставил подняться на второй этаж и довел до двери с яркой табличкой “Старший дознаватель Серпухов А.Г.”.
   — Стоп! — сказал пузатый. — Входи.
   Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Кабинет был обставлен бедно — в углу стоял сейф, рядом кресло и письменный стол, на краю которого торчала лампа на длинной железной ножке. Напротив стола белела крашеная табуретка. Окно было забрано решеткой.
   — Садись на табуретку, — сказал пузатый, запер дверь и сел в кресло.
   — А где следователь? — спросил я.
   — Я следователь, — сказал пузатый.
   Он достал из кармана кителя очечник, нацепил на нос очки, неспешно порылся в ящике стола, вынул лист бумаги и ручку. Разложил это все перед собой. На секунду задумался и залез под стол. Долго там копошился и шуршал проводами, наконец звякнул штепсель, и лампа на столе зажглась неожиданно ярко.
   Толстячок вылез из-под стола, довольно потер ладони и повернул лампу так, чтобы она била мне в лицо.
   — Ну-с, — сказал он. — Начнем. Рассказывай!
   — Матвеев Алексей Леонидович, — сказал я. — Студент Института автоматики, старший лаборант кафедры вычислительных машин, по совместительству работаю начальником отдела информационных технологий московского представительства “ЕМ-софт”.
   — Помедленней, — сказал толстяк, выводя на листе бумаги фразу за фразой. — Год рождения, прописка?
   Я назвал.
   — Отлично, — сказал толстяк, залез в карман кителя и вынул полиэтиленовый пакетик.
   В пакетике лежал палец. Следователь потряс пакетиком и бросил его на стол. Поправил абажур лампы, чтобы прямее светила мне в лицо, и подул на обожженную руку. Затем еще раз потер ладони и уставился на меня.
   — Ну? — сказал он.
   — Палец мой, — сообщил я.
   — Руки подыми! — скомандовал толстячок. Я поднял ладони.
   — Где же твой? — спросил следователь.
   — Не могу знать, — сказал я. — Наверно, дополнительный.
   — Ты мне здесь не Ваньку валять! — сурово сказал следователь. — Где хозяин пальца?
   — Я хозяин пальца.
   Следователь побагровел, вскочил со стула, пробежал взад-вперед по кабинету и сел обратно.
   — Убийство — сто пятая статья, — заявил он. — Ты это знаешь?
   — Нет никакого убийства, — сказал я. — Палец мой. Сравните.
   Я вытянул вперед указательный палец и встал с табуретки.
   — Сесть! — взвизгнул следователь. — Сесть на место! Я сам командую!
   Я сел обратно на табуретку. Следователь аккуратно развернул полиэтиленовый пакет и вынул палец. Затем покопался в столе, достал черную подушечку с печатью и чистый лист бумаги. Отложил печать в сторону, схватил палец и потыкал его в краску. Затем прижал к бумаге.
   — Так, — сказал он. — Теперь подойди сюда.
   Я подошел. Следователь схватил мою руку и с силой вжал в красящую подушку. Затем поставил оттиск моего указательного пальца рядом.
   — Сесть на место! — скомандовал он. — Сейчас я тебя… Он достал из ящика гигантскую лупу в медной оправе — я думал, такие бывают только в музеях, — и начал внимательно изучать оба отпечатка.
   — Ну и где? — заявил он сразу. — Абсолютно ничего общего! Хотя-я-я…
   Он долго водил лупой по листку бумаги. Я смотрел в решетчатое окно. Там в ослепитель-но черном небе плыла огромная луна. Такая огромная и круглая, какая бывает только на юге.
   — Вот не было печали, — пробормотал наконец следователь, достал платок и вытер испарину на лбу. — У тебя есть брат-близнец?
   — Нет, — сказал я. — Единственный ребенок в семье.
   — А палец чей?
   — Мой.
   Следователь вздохнул:
   — Покажи еще раз руки.
   Я показал. Следователь снова тоскливо вздохнул.
   — Я жду объяснений, — заявил он.
   — Не знаю, — ответил я. — Палец мой. Объяснений не имею.
   — Как же он твой, когда он вот — Следователь схватил палец со стола и потряс им в воздухе.
   — Не знаю, — сказал я. — Сам удивился.
   — Ты мне дурить прекрати! — рявкнул толстяк. — Ты себе же еще больше срок накручиваешь! Ты же не хочешь сказать, что у тебя пальцы отваливаются и вырастают заново?
   — Не хочу, — кивнул я. — Но приходится.
   Следователь шлепнул палец на стол, откинулся в кресле и посмотрел на меня, прищурив глаза.
   — Хорошо-о-о… — протянул угрожающе. — Тогда ответь мне, дружок, на такой вопросец… Вопросец… — Он задумчиво побарабанил пальцами по подлокотникам. — Вопросец у меня к тебе будет следующий… Хотя нет, это уже бред какой-то… Матвеев! — рявкнул он неожиданно громко. — Зачем ты его с собой таскаешь?
   Я молчал. Действительно, зачем? Следователь встал из-за стола и снова зашагал по кабинету взад-вперед. Наконец он остановился около меня, схватил за подбородок и резко. дернул. Наклонился ко мне с перекошенным лицом.
   — Ты что же это, сволочь?! — прошипел толстяк, и из его рта полетели мелкие брызги. — Кого ты надурить решил?!
   — Никого я не дурю. Отлетели пальцы, выросли новые. Запишите себе в протокол, что это были молочные пальцы.
   — Какие? — удивился следователь.
   — Молочные. Как зубы. А теперь у меня коренные пальцы.
   Следователь отпустил мой подбородок и снова залез в кресло.
   — Ну, Матвеев! — сказал он. — Я хотел тебе помочь, видит Бог. Но теперь тебе придется ответить по закону. Завтра поедешь в город, в управление по борьбе с бандитизмом. Там пусть с тобой разбираются, чей палец и чьи зубы.
   — Палец мой, — сказал я.
   — А ну-ка сбрось свои пальцы и вырасти новые, — сказал следователь.
   — Не уверен, что это возможно…
   Я глубоко вздохнул и еще раз посмотрел в окно на луну. Мне вдруг показалось, что я могу все. Я поднял пальцы к лицу, уставился на них и сосредоточился. Ведь если получилось сегодня один раз, значит, получится и второй? Следователь внимательно смотрел на меня. Лампа слепила глаза. В кончиках пальцев началось покалывание. Я мысленно представил себе, как они отваливаются. Но пальцы оставались на месте. Мне даже показалось что они стали чуть больше. Я напрягся… и пальцы начали удлиняться! Они вытягивались прямо на глазах, росли в длину..
   — А-а-а-а-а-а!!!!!!!!! — заорал следователь и выхватил пистолет. — Оборотень!!!
   — Оборотень? — переспросил я.
   Пальцы прекратили расти. Я представил, что на них вылезают длинные когти. Кончики пальцев защипало, и ногти стали выползать наружу все дальше, как лист из принтера.
   — Не подходи, — сказал следователь задыхающимся голосом. — Не подходи"!
   — Хочешь, клыки покажу? — неожиданно предложил я.
   Вместо ответа толстяк вжался в кресло с каменным лицом, выставив ствол пистолета. Рука его судорожно тряслась.
   Я открыл рот пошире и представил, что у меня растут клыки. Было не больно, просто щекотно деснам. Я скосил глаза вниз, но не увидел, удалось ли мне вырастить убедительные клыки. Но когда я попытался закрыть рот, он не закрывался — там что-то мешало. Я подумал, что неплохо бы вырастить и морду побольше, как у волка. И увидел, как удлиняется мое лицо, вытягивается вперед трубой. Нос стал подниматься вверх, а под ним тянулась вперед здоровенная губа, поросшая щетиной. Теперь из-под нее явственно торчали два нижних клыка.
   Я поднял глаза на следователя. Он сидел совершенно неподвижно и смотрел не мигая. В руках его трясся пистолет. Дуло ходило в разные стороны, будто он целился в толпу, но не знал, на ком остановиться.
   — Ну фот. Как-нибудь так… — сказал я.
   Говорить было неудобно, особенно произносить букву “в”.
   — Ы-ы… — глухо выдавил следователь.
   — Ну, не фнаю, — сказал я.
   — Ы-ы-ы!! — повторил следователь.
   Глаза у него были совершенно круглые. Он нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Следователь затряс руками и судорожно снял пистолет с предохранителя.
   — Фот не надо этого, — сказал я.
   Следователь выстрелил. Пуля просвистела мимо, и посыпались бетонные крошки.
   — Фрекратите, пофалуйста, — сказал я.
   Следователь выстрелил снова — четыре раза подряд. Две пули прошли сквозь меня. Это было очень неприятно в первую секунду. Но я помнил, что мое тело сразу регенерируется. Так оно и было. Следователь нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны. Воздух в комнате стал мутным, повис тяжелый запах пороховой гари.
   — Бред какой-то проифходит, — сказал я. — Фы не находите?
   Следователь судорожно кивнул. В коридоре послышался топот ботинок, и ручка на двери кабинета задергалась. Дверь была заперта.
   — Помогите! — пискляво крикнул следователь и испуганно смолк, глядя на меня.
   За дверью послышались хриплые вопли, и что-то тяжело ударило. Затем снова. Дверь не поддавалась. Мне вдруг подумалось, что только в фильмах эффектно вышибают дверь плечом, а в жизни это не так-то просто сделать.
   — Фейчас мы откроем! — крикнул я в сторону двери и подошел к следователю. — Дайте ключик, пофалуйста.
   За дверью наступила тишина. Следователь судорожно пошарил в кармане, вынул связку ключей и бросил их в меня. Я попытался поймать ключи в воздухе, но у меня не получилось — громадные пальцы с длинными когтями оказались не предназначены для этого. Я поднял с пола ключи и начал отпирать дверь. Это было трудно — ключ выпадал из пальцев, мешались когти. Вдобавок я с непривычки, пару раз неудачно наклонившись, стукнулся об дверь длинной мордой.
   — Ну, что там? — грубо раздалось из-за двери.
   — Фейчас, фейчас, — сказал я. — Минуточку.
   Я сосредоточился на руке и представил, что пальцы и когти уменьшаются. Рука послушалась. Даже слишком — пальцы стали короткими, а ногти исчезли вообще. Пришлось сосредоточиться снова и вырастить их до нормальных размеров. Ключ сразу вошел в замочную скважину, и дверь открылась.
   В коридоре стояли трое милиционеров. Двое — из тех, что арестовали нас, с дубинками наготове. И один дежурный с первого этажа, с пистолетом.
   — Здрафтвуйте, — сказал я.
   — Ой-гу-гу-у-у… — протянул дежурный. Он быстро, по-военному развернулся, щелкнув каблуками, и с гулким топотом бросился прочь, к лестнице.
   — О-я! — сдавленно икнул другой и бросился следом. Если бы его дубинка не была привязана к руке шнурком, он бы ее выронил. Третий милиционер прислонился к стене, закатил глаза и мешком сполз на пол.
   Я не знал, что мне делать, поэтому вернулся в кабинет. В кабинете толстячок, открыв сейф, доставал бутылку водки, стакан и маленький пузырек.
   — Нет, погоди, — сказал он мне. — Постой там пока… Он долго брякал пузырьком о край стакана. В воздухе стремительно распространялся едкий запах корвалола. Наконец он отставил пузырек, наполнил стакан водкой и выпил. После этого деловито спрятал все в сейф.
   — Изфините… — начал я.
   — Погоди… — Следователь наморщился и помахал рукой. — Погоди пока. Сядь! Сядь, посиди!
   Я сел на табуретку и начал руками ощупывать свою новую морду. Морда была противная — колючая, теплая, с торчащими влажными клыками. Из-за них рот до конца не закрывался, поэтому на пол время от времени капала слюна.
   — Уф-ф-ф… — сказал наконец следователь. — Отпустило.
   — Мофет, фодички принефти? — спросил я на всякий случай.
   — Ни-ни, — сказал следователь. — Уже все нормально. Нервы у меня крепкие, в армии еще не то видел.
   — Фто делать-то будем? — спросил я.
   — Первым делом давай обратно. Очень смотреть на тебя мерзко.
   Я прислушался к своему организму.
   — Обратно не проблема, — сказал я. — А палец?
   — Бери свой палец и уе…вай, — сказал следователь.
   — А друзья мои?
   — Бери друзей и уе…вай, — кивнул следователь. — Я не знаю, белая горячка у меня или действительно такие поганцы существуют, но хочу, чтоб тебя не было на моем участке. Я пятнадцать лет проработал следователем, ну на хрена мне это нужно, сам подумай?
   — Не нуфно, — согласился я.
   — Меня ж в психушку упекут, расскажи я кому-нибудь…
   — Упекут, — согласился я.
   — Так что давай того, обратно.
   Я сосредоточился, скосил глаза и начал уменьшать морду. Это получилось не сразу, но наконец морда встала на место. Тогда я сосредоточился на второй руке и тоже привел ее в нормальный вид.
   — У вас зеркальца нет? — спросил я, оглядываясь.
   — Нет у нас зеркальца, — ответил следователь угрюмо. — Левый подбородок подтяни немного. Слева, слева. Во! Вот так вот. Еще немного. Стоп. Обратно чуть-чуть. Ну, вроде все. Слава богу!
   Он перекрестился, открыл сейф и снова достал бутылку и стакан.
   — Тебе не предлагаю, — сказал он, наливая себе полстакана.
   — Не люблю водку, — сказал я. — У вас тут такое южное вино вкусное…
   — Спаси господи! — Он выпил, закашлялся и зажал рот рукавом кителя. — Бр-р-р…
   Оглядел стол, убрал лупу, брезгливо взял палец и завернул его в лист протокола.
   — На, прячь! — Он сунул мне сверток. — Пойдем отсюда быстрее. Не подходи ко мне близко!!!
   Он пошел к двери, по дороге остановился и поглядел на стену, выщербленную пулями. Вздохнул, покачал головой и поцокал языком. Затем распахнул дверь и махнул мне рукой, мол, выметайся.
   В коридоре уже никого не было. Мы прошли на первый этаж и открыли камеру с нашими. Дошли до стойки дежурного. За ней никого не было. Следователь открыл дверь на улицу. В лицо дохнуло горячим ветром, теплой маслянистой темнотой южной ночи. По-хамски громко орали цикады.
   — Дуйте, ребята, отсюда. — Следователь махнул рукой. — Дорогу знаете?
   — Мы у моря живем, — сказал я. — Это вниз.
   — Ну и надолго вы у нас? — угрюмо спросил следователь.
   — Еще два дня. В пятницу уезжаем.
   — Дай бог, Господи, — пробормотал следователь. — Счастливо вам отдохнуть, счастливо уехать.
   — Счастливо оставаться! — сказал я.
   Аленка подошла и взяла меня за руку. Я обнял ее. Толстячок с неожиданным любопытством посмотрел на нее, затем на меня и спросил:
   — Слушай, а ты вот так вот все, что хочешь, удлинять можешь?
   — Не знаю, — сказал я. — Первый день в таком амплуа.
   — Ясно. Валите отсюда.
   Он махнул рукой и быстро ушел внутрь отделения. Глухо хлопнула дверь, и сразу послышался звон ключей — следователь заперся изнутри. Баранов посмотрел на меня.
   — Мы слышали наверху выстрелы, — сказал он.
   — Штукатурка сыпалась, — сказала Ольга.
   — С тобой все в порядке? — спросила Аленка.
   — Все нормально, — сказал я. — Все уладили.
   — А палец? — спросил Шуршик.
   — Ай, палец. — Я поморщился, вынул из кармана сверток, размахнулся и кинул его в кусты. Друзья молча смотрели на меня.