— Да чего тут рассказывать. Поехал с одногруппниками на дачу — и ничего дальше не помню. Двое суток как вычеркнули.
   — Пил много? — конечно, спрашивает Ник.
   — Да нет, говорят, не пил. Не падал, головой не ударялся. Вел себя как обычно.
   — К врачу бы сходить, — говорит Ник задумчиво.
   — А в чем дело-то? Что вообще происходит? Я как-то себя не так веду? Объясни.
   Ник молчит долго-долго.
   — Не знаю, — говорит. — Ведешь ты себя нормально. Но только не как Лекса, а как совсем другой человек.
   — А это как понять?… — Я киваю на дверь из кухни, куда убежала Ариша.
   — Не знаю, — говорит Ник, — не знаю. У Ариши, ты ж знаешь, свои заморочки. Я спрошу у нее и тебе позвоню. Лады?
   И встает. Я тоже встаю, мы прощаемся, и я еду домой.
   Приезжаю домой. И уже когда в квартиру вхожу — слышу, звонок пищит телефонный. Подхожук аппарату прямо в ботинках.
   — Привет, Лекса, — говорит Ник.
   — Привет, — говорю, — ну что? Ник вздыхает.
   — Слушай, какое дело, — говорит он. — Ты только пойми правильно и не обижайся, ладно?
   — Ладно, — говорю. — А что случилось?
   — Обещаешь?
   — Ну, обещаю…
   — Ты ж знаешь, Лекса, как я к тебе хорошо отношусь… — тянет Ник, и голос у него странный-странный.
   — Знаю, — говорю, — Ник, давай без предисловий? Выкладывай сразу, что случилось. Я что-то натворил не то?
   — В общем, так, — говорит Ник. — Книжки оставь себе. Если какие-то вопросы — звони, пиши, в любое время дня и ночи. Ясно?
   — Ясно… — Хотя ничего мне не ясно.
   — Если что-то вдруг с тобой случится… Нужна будет помощь… Звони, чем смогу — помогу.
   — Так, — говорю. — И?…
   — А домой к нам тебе больше приезжать не надо, — говорит Ник и замолкает.
   — Типа пропали серебряные ложки из буфета?
   — Лекса, ты же обещал понять правильно и не обижаться!
   — Так ты мне объясни, что случилось, черт побери, чтобы я понял!
   — Не знаю… — мнется Ник.
   Никогда не видел, чтобы Ник так вдруг мялся в разговоре. Это железный человечище.
   — Хорошо, — говорю, — только давай первым делом без истерик! Трубку мне тут не бросай!
   — Я не собирался, — отвечает Ник растерянно.
   — Прекрасно, — говорю. — Идем дальше. Будем выяснять наводящими вопросами. Вопрос первый — Ариша?
   — Ариша, — соглашается Ник.
   — Запретила мне появляться в доме?
   — Вроде того, — говорит Ник. — Ты пойми ее правильно, она боится…
   — Вот те раз. А я что, маньяк, чтобы меня бояться?
   Ник молчит.
   — Хорошо, — говорю, — ты можешь мне объяснить, что она тебе сказала?
   — Глупости всякие, — отмахивается Ник. — Ты же знаешь Аришины заморочки…
   — И все-таки?
   — Сказала, что увидела темную силу.
   — Чего-чего увидела?
   — Увидела темную силу.
   — А точнее?
   — Темную силу. Увидела.
   И чувствую, что по спине под рубашкой начинают бегать ледяные сквознячки.
   — Слушай, Ник, — говорю. — Ну и чего?
   — Ничего.
   — То есть как — ничего? Я, значит, хожу по миру разносчиком темной силы, и — ничего особенного?
   — Ты обещал не обижаться, — напоминает Ник.
   — Я не обижаюсь. Просто объясни, что это значит?
   — Не знаю, — говорит Ник. — Не знаю. Я вообще в эти заморочки не углубляюсь.
   — А Ариша что говорит?
   — Она тоже не знает. Испугалась она. За меня испугалась и за тебя испугалась. И сама испугалась. Ну ты же знаешь Аришкины заморочки… Ну, боится она тебя теперь…
   — И чего мне теперь делать?
   — Ничего не делать, — говорит Ник. — Живи как живется.
   — И как мне теперь жить, если во мне, оказывается, темная сила завелась?
   — Это всего лишь Аришина интерпретация, — напоминает Ник. — Ты же знаешь ее заморочки…
   — И чего она мне советует?
   — Она не знает. Говорит, в крайнем случае может тебя привести к своему гуру на йогу, пусть он скажет.
   — Спасибо, — говорю. — На йогу. Все ясно.
   — Обиделся?
   — Ты не находишь, что разговор наш идет по кругу?
   — Идет.
   — Итого?
   — Итого, — соглашается Ник, — к нам больше не приезжай. А я тебе буду звонить раз в неделю как минимум.
   — Зачем?
   — Волнуюсь.
   — Спасибо.
   — И если вдруг что-то с тобой происходит — ты сам звони. Обещай! У меня связи большие, придумаем, чем помочь.
   — Большие связи с темной силой?
   — Да ну тебя, Лекса, — хмыкает Ник.
   — Ладно, — улыбаюсь я. — Все понял. Не обижаюсь. И Арише передай — не обижаюсь. Всякое бывает. Будет время — буду думать над ее словами. Спасибо.
   — Пока.
   — Пока.
   И я кладу трубку. Нормально, да? Ну все, думаю, настроение на весь вечер испорчено… А уже поздно, часов одиннадцать. И тут мне приходит в голову идея! Лезу в инет и смотрю в афише, какие интересные фильмы вышли за последний месяц. В общем, ничего интересного, кроме триллера “Жажда умереть”. Я просмотрел пару-тройку рецензий. Ну, ты знаешь эти рецензии в инете, им бы только найти повод поругать да себя показать. Ругали, конечно, почем зря. Один зоркий критик даже обнаружил на дальнем плане в одном из кадров рабочий штатив кинокамеры и очень возмущался. Но все сходились на том, что фильм хоть не ахти какой, а посмотреть стоит. Хотя бы на актеров. Я глянул, не идет ли “Жажда умереть” сегодня ночными сеансами? Идет. Позвонил, забронировал два билета — чтобы наверняка. Затем набрал телефон Шуршика.
   — Здорово, Шуршик, — говорю. — Ты, случайно, не знаешь номер Аленки?
   — Аленки? — удивляется Шуршик. — Нашей Аленки?
   — Аленки, Аленки.
   — Сейчас посмотрю, где-то была записная книжка… — кряхтит Шуршик. — А зачем тебе вдруг?
   — Понадобилось, — говорю.
   — Ну записывай… — Шуршик диктует номер.
   — Благодарю, — отвечаю. — Спокойной ночи. И сразу набираю номер Аленки. Сначала никто не подходит, затем трубку поднимает определитель номера и продолжает гудеть. Вот не люблю я этих штук! Как будто в квартиру позвонил, а тебя в глазок пристально разглядывают и думают — впускать или не впускать? Но наконец трубку берет сама Аленка.
   — Алена, привет! — говорю. — Узнала? Алекс Матвеев.
   — Матвеев? — удивляется Аленка.
   — Матвеев. Есть идея. Что ты сегодня делаешь?
   — Сегодня? — удивляется Аленка.
   — Тут фильм хороший вышел, идет сегодня ночным сеансом. Не составишь ли ты мне компанию?
   — Компанию?
   — Компанию, компанию.
   — Компанию… — Аленка в недоумении. — Как-то я сегодня… Погоди, а времени сейчас сколько?
   — Это ночной сеанс, кончится поздно. Но если завтра первую пару прогулять, то нормально.
   — Первую пару прогулять… — тянет Аленка. — Нет, не могу. Совсем никак.
   — Зачем тебе “охрана труда”? Пустой предмет, у всех по-любому зачет будет.
   — Да дело даже не в первой паре. Просто сегодня у меня вечер занят. В другой день — может быть. А сегодня никак… Мне надо в одно место съездить. В гости. Я уже договорилась… Так что никак.
   — Ага, понял. Ну, нет так нет. Удачи!
   — Удачи, — растерянно говорит Аленка.
   И я кладу трубку. А собственно говоря, чего я ожидал? С какой это стати Аленка, первая красавица курса, во так, ни с того ни с сего, пойдет со мной в кино? Кто я такой, чтобы Аленку в кино водить? Когда за ней очередь мужиков выстраивается на три километра? Да еще так неожиданно позвонить? На что я вообще рассчитывал? Но удивительно было другое — я не чувствовал никакой досады. Ну, нет и нет, обломали так обломали. В конце концов, какая разница? Посижу дома, почитаю книжки Никовы..Или кому-нибудь еще позвонить? Была такая Светка по кличке Dansing, в инете познакомились, никогда не виделись. Интересно, ее телефон тоже убился вместе с компьютером или я его успел переписать в записную книжку? И тут раздался звонок.
   — Алекс, ты? — говорит Аленка.
   — Я, — говорю как ни в чем не бывало.
   — Слушай, я тут так подумала… Действительно, ну их к черту, этих алкоголиков…
   Вот она, женская непоследовательность.
   — Алкоголиков?
   — Ага. Ну их к черту. Пошли, действительно, в кино. Пошли? Или ты уже с кем-то другим договорился?
   — М-м-м… Нет пока. Ты где живешь территориально?
   — Фили.
   — Ага, Фили… Давай через час на Арбатской в центре зала?
   — Через час?
   — Да. Успеешь собраться? У нас будет сорок минут в запасе, прогуляемся, погода классная. Или кофе в буфете попьем. Там решим.
   — Здорово! — говорит Аленка.
   — Ну тогда жду. Удачи!
   Я кладу трубку и выстраиваю план дел. Побриться. Погладить рубашку. Залезть в инет еще раз, почитать рецензии на фильм. Ну там, кто в ролях… Может, букетик мимоз принести Аленке? Да ни к чему это. Это пока лишнее.
   Встретились мы, поцеловал я ее в щечку по-дружески — и пошли вниз переулками. Погода классная, теплая. Весна, черт побери. С Аленкой болтать весело, очень милый человек. Рассказал ей, как институтский сервер взломал, посмеялись вместе. Потом она долго и весело рассказывала, как кошку к ветеринару возила. Потом незаметно о жизни заговорили, Аленка пожаловалась, как ее достали бойфренды.
   Все бы хорошо, но идем мы по безлюдной улице, а навстречу три пьяных подонка. Рожи — это надо видеть. Я думал, мимо пройдут, так нет, прямо к нам валят. Один из них, ростом самый низкий, но толстый, накачанный, подкатывается вразвалочку и издалека:
   — Закурить не найдется?
   Ну, думаю, приплыли. Вот и сводил Аленку в кино…
   — Извини, брат, — говорю, — не курю.
   И идем дальше. А он не отстает, наперерез выходит.
   — Э-э-э, стой! А рубля не найдется?
   Приплыли. Ну, рубль я тебе дам, допустим. А зачем тебе рубль, даже спичек на рубль не купишь. Да хоть десять дам — мы ж оба понимаем, что на этом дело не кончится? А тут и остальные два дружка к нам поближе подтягиваются. И как назло никого на улице. А хоть бы и был кто — что толку? Поднимет воротник и пройдет мимо. А что я с вами сделаю, один — с тремя ублюдками? Когда и с одним таким я бы не справился… Хотя если дело до рук дойдет, тебе-то я хотя бы нос сломаю. Потом — уже как получится, но одному из вас я нос сломаю. Я киваю ему приветливо, машу рукой:
   — Пойдем, брат. Узнаем сперва, сколько билет стоит. На рубль даже спичек не купишь, пойдем, — и неспешно двигаюсь вперед, аккуратно тяну Аленку под руку.
   Парень пытается переварить услышанное. Двигается за нами, дружки его, переглянувшись, тоже двигаются за нами.
   — А чо? А куда? — бурчит под нос парень.
   — Пойдем. Ты фильм смотрел “Жажда умереть”? — говорю парню.
   — Не. А чо? Чо за фильм? Чо?
   — Пойдем посмотрим. Мы-то в кино идем. Хороший фильм.
   — А чо хороший? Чо? — бурчит парень, но идет за нами. А я смотрю краем глаза, его дружки уже как-то отстают постепенно.
   — Там актеры хорошие играют. Ты “Матрицу” смотрел?
   — Чо? “Матрицу”? Чо? Ну смотрел, и чо теперь? И чо?
   — Ну и как тебе, не понравилось?
   — Ну чо, ну так… — Парень пожимает плечами.
   — Ну чо, Леха?!! — раздается сзади хриплый голос одного из дружков.
   — Леха? — говорю. — И я тоже Алекс! Так вот, в этом фильме пара актеров из “Матрицы” играют. Но это не “Матрица”, это похуже немного. Так что думай сам. А то смотри, пойдем?
   — Да на фиг надо! — говорит парень и останавливается. Я улыбаюсь и поднимаю руку:
   — Ну ладно тогда, удачи! — Поворачиваюсь и машу рукой его дружкам. — Удачи!
   — Удачи! — Нестройными голосами отвечают растерянные дружки.
   И мы с Аленкой идем дальше. Спиной чувствую, эти ублюдки еще некоторое время стоят и смотрят нам вслед. Переговариваются вполголоса. Затем разворачиваются и идут дальше своей дорогой. Аленка молчит.
   — Там одно место есть в фильме. — говорю я. — Забыли штатив кинокамеры убрать, я читал в рецензии.
   — Штатив убрать… — повторяет Аленка.
   — Я тебе скажу, в каком месте это будет, мы внимательно посмотрим.
   — Какие ублюдки! — вдруг говорит Аленка. — Я так испугалась!
   — Ублюдки, — соглашаюсь я. — Ищут приключений на свою задницу. Только не надо им говорить, что они ублюдки. И не надо показывать, что ты их боишься.
   — Зачем ты их с нами звал?
   — Ты что, думаешь, они бы пошли? Они разве похожи на людей, которые с нами сегодня в кино пойдут?
   — А зачем тогда звал?
   — А что, было лучше посреди мостовой с ними разговаривать?
   — А зачем с ними разговаривать? — нервно говорит Аленка.
   — А что мне с ними еще делать, если не разговаривать? Драться, что ли? Им просто поговорить не с кем. Ему же не рубль нужен и не сигарета. И даже не морду кому-нибудь набить. Ему главное, чтобы его прохожие за ублюдка не держали, понимаешь? Я просто представил сейчас себя на его месте.
   — Себя?
   — Для примера, просто чтобы понять, что ему сейчас надо. Представил — типа это я иду пьяный, рожа у меня кривая, бабы на меня не смотрят, на другую сторону улицы переходят. Дружки мои — тоже гоблины те еще. И никто на нас не обращает внимания, все глаза отводят. Ну, кроме милиционеров. Вот и обидно, и скучно. Хочется подойти, доказать, что не пустое место, не говно, а Леха. И что он и в морду может, и дружки помогут, если что. Понимаешь? А так поговорили с ним как с нормальным человеком, без напрягов, без страхов — просто ни о чем поговорили, с собой в кино позвали. И он понимает, что он Леха, а не говно. И вроде уже и в морду неудобно после этого. Вот так вот аккуратно и разошлись.
   Аленка молчит.
   — Я тебя раньше совсем другим представляла, — говорит она.
   — Ну… Я тоже не знал, что у тебя кошка дома живет, — улыбаюсь я.

Часть 2
ЛЕТО
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАТВЕЕВА НА ЮГЕ
(из рассказа Лексы)

   Казалось, босые ноги в сандалиях просто шагают по роскошному зеленому ковру, на котором нарисовано горное ущелье. На самом деле ноги, конечно, болтались в воздухе, а ущелье проплывало далеко внизу. Если приглядеться, можно было рассмотреть кусты, деревья и тропинки. Линия канатной дороги то поднималась высоко над ущельями, то опускалась вниз, и тогда сандалиями можно было пинать ветки кустарника. Уже порядком измочаленного непоседливыми туристами.
   Когда мы садились на канатку, казалось страшным — как это я поплыву над ущельями, открытый всем ветрам, сидя на этой пластиковой табуретке со спинкой? Зрелище и впрямь было жуткое — сдвоенные сиденья с железной лапой посередине, уходящей наверх и цепляющейся за канат. Поначалу я действительно сидел смирно и даже ногами не болтал. Цепочка была исправно пристегнута, одной рукой я на всякий случай крепко держался за сиденье, а другой обнимал за плечи Аленку, сидевшую рядом. Ей-то было по-настоящему страшно. Тихо вели себя и остальные. Следом за нами ехали Баранов с Ольгой, а за ними — Шуршик. Сиденье рядом с Шуршиком пустовало, отчего вся конструкция кренилась немного вбок. Судя по напряженному лицу и побелевшим пальцам, вцепившимся в подлокотники, Шуршика это сильно нервировало. Так продолжалось до первой пересадки. Мы вылезли, поразмяли ноги, поболтались на площадке вместе с прочими туристами и поглазели на парапланы в вышине. Парапланы срывались с вершины горы — конечной точки канатной дороги — и парили над ущельем, не думая садиться.
   На втором отрезке мы уже вели себя смелее. Вертелись, шутили, перекрикивались и даже пытались срывать листья, если канатка опускалась слишком низко. Ольга шумно ругалась с Барановым — Баранов отстегнул свою страховочную цепочку, а Ольга боялась и требовала, чтобы он немедленно пристегнул. Баранов, понятное дело, наслаждался. Я несколько раз с интересом оборачивался. В пылу спора Ольга непроизвольно дергала правой ногой в сиреневой босоножке — было бы дело на земле, мы бы слышали яростное топанье.
   На третьем отрезке надоело даже веселиться — просто смотрели вниз на далекое ущелье. А еще я с интересом разглядывал колеса опорных вышек, когда они проползали рядом.
   А вот на вершине оказалось скучно. Мы потоптались на месте, купили мороженого, посмотрели сверху на равнину. Внизу было красиво и очень мелко, в смысле деталей. И от этого нерезко. Прямо как на мониторе, если выставить непомерно большое разрешение.
   Теперь хотелось попасть вниз. Точно так же, как до этого хотелось попасть на вершину. Парапланы при ближайшем рассмотрении тоже потеряли всякое очарование. Дядьки-инструкторы, сидя на корточках возле разложенных тряпичных полотен, объясняли каждый своему туристу, как следует себя вести. Выходило, что следует вести себя смирно, наслаждаться полетом и не делать резких движений. Затем инструктор залезал в паутину веревочной упряжи и пристегивал к себе туриста. Получившаяся четвероножка смешно пыталась бежать вниз по склону, натягивая за собой веревки. Если параплан надувался, взмывал над их головами и поднимал их в воздух, то парочка, смешно болтая ногами, плавно устремлялась в глубь ущелья. И чем дальше они удалялись, тем солиднее смотрелись. Но если параплан не надувался или если одна пара ног спотыкалась, то оба падали в пыль, вставали с матюгами и брели обратно — готовиться, повторять инструктаж и снова расправлять по земле купол параплана.
   — Что-то не хочется так летать, — сказал наконец Шуршик.
   — Скажи честно: денег жалко, — хохотнул Баранов.
   — А тебе что, хочется? — повернулся к нему Шуршик.
   — Не-а… — зевнул Баранов. — Не хочется.
   — А вот мне хочется! — сказала Ольга и капризно повисла на руке Баранова.
   — Что тебе хочется, зайчик? — снова зевнул Баранов. — Чтобы тебя привязали к гениталиям вон того усатого инструктора?
   — Пошляк, — фыркнула Ольга. — Скажи, Алекс?
   Я не ответил, я рассеянно смотрел вниз. Шла вторая неделя отдыха, и я уже немножко устал от нашей маленькой компании. Устал от Баранова, не закрывающего рот ни на минуту. Устал от скучного молчаливого Шуршика. Устал от восторженной Ольги. И чего уж тут таить — и от Аленки устал, честно говоря.
   — Алеша! — дергает меня за рукав Аленка. — Смотри!
   Я рассеянно перевожу взгляд, куда она указывает. Ну горы и горы.
   — И чего?
   — Смотри — облако!
   — Ну облако.
   — Оно прямо на нашем уровне!
   — В интеллектуальном смысле? — вмешивается Баранов. — Гы-гы!
   — Баранов, как ты надоел! — отмахивается Аленка. — Смотри, Леша, видишь — оно висит, маленькое такое?
   — Ну вижу.
   — Правда, как вата?
   Я мысленно вздохнул и ничего не ответил.
   — Леша, ну что ты на меня внимания не обращаешь? — хнычет Аленка. — Даже не слушаешь!
   — Почему, слушаю. Облако — как вата…
   — Я даже больше скажу! — заявил Баранов. — Не как вата, а как эта… как ее… с крылышками… эта…
   — Баранов. — Я строго взглянул на него.
   — Молчу, молчу, — потупился Баранов.
   — А вот бы приехать сюда со своим парапланом! — вдруг сказал Шуршик. — Раздобыть где-нибудь. Научиться прыгать. И приехать сюда. И попрыгать!
   — Тащить замучишься, — сказал Баранов. — Вон какой рюкзачище. Тебе своего мало?
   — Зато кайф.
   Мы помолчали.
   — Ну что? — оглянулась на канатку Ольга. — Назад?
   — Давайте хоть пива попьем! — возмутился Баранов и кивнул на ларек.
   — Внизу попьешь! — закапризничала Ольга. — Алекс, скажи!
   Я молчал.
   — Ну что, Алекс? Ну давай пива попьем? — спросил Баранов.
   — Я за пиво, — сказал Шуршик. — Алекс, ну скажи! Чего ты молчишь?
   — Алекс! — дернула меня Аленка.
   — Пьем пиво, — кивнул я, и мы направились к ларьку.
   Теплое розливное пиво пилось быстро и неувлекательно. Аленка с Ольгой болтали о своем, Шуршик с остановившимся лицом смотрел вниз, на туманную дымку. А мы с Барановым смотрели на двух милых девушек, сидевших на пластиковых креслах под навесом у противоположного ларька. Они пили сок из одного стакана через две трубочки.
   — Грудь-то, грудь какая! — вздохнул Баранов вполголоса, чтоб не слышала Ольга.
   — У которой? — спросил я. — Впрочем, у обеих.
   — Маечки-то, маечки как обжимают, а? Тебе какая больше?
   — Черненькая, — кивнул я.
   — Ага, — сказал Баранов. — Черненькая получше. Но, и подружка у нее ничего. Гордые.
   — Подойдем?
   — Ну… — Баранов потупился и искоса посмотрел на Ольгу. — Обидятся наши девчонки. Аленка твоя так вообще…
   — Ну как хочешь. — Я отвернулся.
   — Смотри, смотри! — потыкал меня локтем Баранов. — На нас смотрят. Все, уже не смотрят…
   Ольга и Аленка встали.
   — Ну, пойдемте уже! — капризно произнесла Ольга. — Жарко здесь…
   — Идем, идем, — сказал Баранов. — Алекс, идем?
   — Идем. — Я встал, заметив краем глаза, как девчушки встали и тоже пошли к канатке.
   — Шуршик! — Баранов потряс его за плечо. — Хватит на планеристов зырить, сглазишь!
   Я пошел к канатке, остальные потянулись следом. На душе было отчего-то нехорошо. И вновь, как бывало не раз за последние месяцы, мне показалось, что кто-то стоит за плечом. Только контур, еле различимый в воздухе. Долговязая черная фигура. Но — не человек, это я чувствовал. И сердце снова ухнуло и забилось вдвое чаще. Я резко обернулся — конечно, никого. Конечно, показалось. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Может, активность? Магнитные бури? Аленка подошла и взяла меня за руку:
   — Леша, все в порядке?
   — В порядке.
   — Ну что ты такой?
   — Какой такой?
   — Ну… такой…
   — Все в порядке; Алена. Все в порядке.
   — Ну ладно. — Аленка отошла назад, к Ольге. На посадочной площадке толпился народ. Я встал за девчушками. Черненькая обернулась и с интересом посмотрела на меня. Длинные черные волосы до плеч, как ей не жарко?
   Я взглянул ей в глаза. Красивые глаза, карие, блестящие, влажные. С такими озорными искорками, ну ты знаешь. Девчушка отвела взгляд.
   — А как по отчеству? — спросил я.
   — Что? Это вы мне? — Она удивленно повернулась.
   — Спрашивать имя у незнакомой красавицы — пошло и скучно. — объяснил я. — Поэтому всегда спрашиваю отчество. Кто вы по отчеству будете?
   — Михайловна, — сказала девушка и хлопнула длинными ресницами.
   — Михална… — Я покатал слово по языку, звучало красиво. — А из какого города, Михална?
   — Из Москвы.
   — Тоже из Москвы?
   — И вы тоже из Москвы?
   Подружка дернула ее за рукав и шагнула к наезжающему сиденью. Михайловна замешкалась, а когда опомнилась, подружка уже плюхнулось на сиденье. Михайловна попыталась обойти и сесть с другой стороны, но каретка уже тянулась к краю, и дежурный по Площадке, загорелый парень с обветренным лицом, остановил Михайловну:
   — Куда? Стой! На следующей.
   И усадил ее на сиденье, идущее следом. Они уехали — каждая на своей каретке, с пустующими соседними местами.
   — Эх! — сказал сзади Баранов. — Быть может, это место для меня!
   Я сел на следующую каретку, а рядом со мной плюхнулся Шуршик. Каретка на миг застыла, неуверенно покачнулась и двинулась вперед. Отсюда хорошо смотрелся черный затылок Михайловны. Она повернулась, улыбнулась, помахала рукой, да так и осталась сидеть вполоборота.
   Мои сандалии еще раз чиркнули по листве, и склон резко пошел вниз. Я поднял голову и посмотрел на железную лапу, которая пристегивала наши с Шуршиком сиденья к канату. Лапа смотрелась солидно и уверенно.
   — Перелезем? — спросил я Шуршика.
   — Куда? — не понял Шуршик.
   — Вон, к Михайловне.
   — Ну, на пересадке… Ты же не сейчас хочешь?
   — Сейчас хочу.
   — Алекс, ты чего?!! — Шуршик округлил глаза.
   — А чего? Между каретками метров десять каната. Встал на спинку кресла в полный рост, держишься за лапу, подтянулся — и ты уже на канате болтаешься. Знай только руками перебирай.
   — Как перебирай?!
   — Как. Как в мультфильме. Молча. Представь, что это турник. Ты что, не пролезешь вдоль перекладины десять метров?
   — Не уверен… А дальше?
   — А дальше ногами обвил следующую лапу и спустился на пустующее кресло.
   — На фиг такое надо… — протянул Шуршик и стал демонстративно смотреть вниз.
   — Я покажу, — кивнул я. — Вот только следующую опору проедем.
   — Нет!
   — Это уж я сам решу.
   Я помахал рукой Михайловне и начал смотреть на приближающуюся опорную вышку. Стальной канат тускло блестел на солнце. Вышка приближалась. Я отбросил цепочку.
   — Алекс! — крикнул Шуршик.
   — Ша, — отмахнулся я. — Со мной все будет нормально. Со мной всегда все нормально, понял?
   Вышка приближалась, канат резко пошел вверх. Я приготовился. Наверху громыхали пары железных колес, похожие на колеса вагона. Трос прокатывался между ними. Сиденья тряхнуло, и трос пошел вниз. Вышка осталась позади.
   Я решительно схватил рукой железную лапу и встал на кресле в полный рост.
   — Алекс!!! — крикнул Шуршик.
   Кажется, Михайловна тоже что-то крикнула. Тем лучше. Эффектнее. Трос был рядом, я поднял руку и дотянулся до него. Он был теплый и шероховатый — сплетенные стальные жилы. Я сжал кулак крепче, схватился за трос другой рукой и повис. Затем передвинул переднюю руку, качнулся взад-вперед, перекинул вторую руку. И пополз, все дальше от Шуршика.
   Надо признаться, в реальности это оказалось куда сложнее, чем казалось, пока я сидел на удобном пластиковом сиденье каретки. Трос, матовый и блестящий, на самом деле оказался масляным на ощупь. Тягучая маслянистая грязь пропитала все его поры. Руки сразу же стали черными, потеряли чувствительность, и приходилось сжимать кулаки изо всех сил, чтобы не соскользнуть. Вниз я специально не смотрел. Мне что-то кричали люди, проезжающие мимо на встречных каретках, но я не слушал. Я упрямо полз вперед, и расстояние до Михайловны стремительно сокращалось. Примерно на середине я решил, что проще и безопаснее будет не висеть на руках, а ползти, обхватив канат ногами. Черт с ними, с джинсами, отстираю. Я попробовал закинуть ноти наверх, но это не удалось. Зато я увидел землю. Земля была далеко. Это было не самое высокое место, но тем не менее…