Камерон Стелла. Простые радости

   Всегда один и тот же маршрут. Единственный раз, когда здесь оказался Роман. Это когда она сказала Насти, где будет. Роман не относился к любителям прогулок по парку, ведь так? Как мало она его еще знает, и как много ей уже не узнать о нем никогда.
   Честер Дюпре тоже мертв. Ртутное отравление. Этот человек умер в страшных муках. Возможно, этого и хотела Илона.
   Феникс до сих пор хранила перидот, но только затем, чтобы, глядя на него, вспоминать очаровательную женщину, которая дала ей камень.
   Она все шла и шла. День за днем – несколько недель – она возвращалась в этот парк. Она продолжала приходить сюда за печальными воспоминаниями, которые никак не могли иссякнуть.
   В этот день туристы заполонили и дорожки, и лужайки парка. На одном из холмов праздновали кришнаитскую свадьбу, одежды присутствующих отливали оранжевым цветом, и везде были разбросаны гирлянды цветов.
   Феникс глубже надвинула шляпу и пошла дальше.
   Затем она увидела его.
   Прислонившись к одной из скамеек, он не отрываясь смотрел на залив. На нем была белая футболка и джинсы, и на их фоне особенно выделялась его загорелая кожа.
   Он смотрел в противоположную от нее сторону.
   Феникс сделала шаг по направлению к нему, потом еще один.
   Видно было, что он давно не стригся, так как теперь его волосы полностью закрывали шею, футболка была порвана в нескольких местах, а сам он сильно похудел, что, правда, еще больше подчеркивало великолепие его мускулов.
   Он оторвался от скалы и пошел в ее сторону. Держа руки в карманах, он ничего не видел, кроме носков своих кроссовок.
   Феникс открыла было рот, чтобы окликнуть его, но тут же передумала – развернулась и побежала.
   Она не останавливалась, пока не оказалась в своей квартире.
   Еще до конца в это не поверив, Роман был убежден, что белое платье Феникс исчезло в квартире на третьем этаже одного из домов совсем недалеко от его собственного обиталища.
   Он мог бы схватить ее еще по дороге. Но где гарантия, что она не исчезнет потом снова? Теперь же он знал, где она живет.
   Несколько недель спустя после своего исчезновения «астон-мартин» снова появился в гараже Розы. Роза, которую Насти теперь называл лучшим другом, сразу надевала маску, когда Роман пытался выяснить, где же была ее машина. «Шевроле» до сих пор оставался в Иссакуа.
   Дасти предложил сказать полиции: он хочет, чтобы ему вернули машину; затем решил подождать: вдруг Феникс заявит о том, что у нее угнали машину. Роман не мог снова причинить ей боль – она и так уже настрадалась.
   Черт побери, она столько страдала. В одну секунду он оказался в начале лестницы, посмотрел наверх – и еще через секунду был уже на этаже Феникс и разглядывал обшарпанную коричневую дверь.
   Привет, ты как?
   И не так-то это и угрожающе.
   Какого черта ты мучишь меня?
   А вот это уже угроза.
   Вильгельмина Феникс заслужила упреки. Ее надо встряхнуть. Она должна знать, что по ее вине он пережил за эти недели.
   Роман постучал в дверь.
   Он постучал дважды, пока не услышал звук медленно приближающихся шагов.
   Она не стала снимать цепочку и посмотрела на него в образовавшуюся щель. Он не мог не заметить, как она бледна и как побледнела еще больше, увидев его.
   – Привет, – сказал он. Теперь ему стало еще страшнее. – Как твои дела?
   Роман почувствовал, что она готова захлопнуть перед ним дверь. Он ногой помешал этому.
   – С рефлексами все еще в порядке, – сказал он ей. – Кое-чему тебя научили.
   – Мне нужно закрыть дверь, – прошептала она.
   – А мне нужно поговорить с тобой. – Его страх перешел в ярость. Она подавляла его даже тогда, когда у них было все в порядке, и он не мог понять почему. Он не понимал эту проклятую девчонку.
   – Пожалуйста, убери ногу.
   – Отойди, – даже не подумав убрать ногу, сказал он и положил руку на край двери. Одно быстрое движение – и цепочка соскочила, Роман распахнул дверь.
   – Черт… Зачем? – Он не ожидал такого простого вопроса.
   Роман шел вперед, Феникс отступала. Затем она резко повернулась и бросилась в красное кресло в центре комнаты, в которой кроме него были только книжный шкаф и кровать у стены. Мел лежал черным комочком на неубранной постели. Ваза Эйприл с ивовыми веточками стояла на книжном шкафу.
   Роман встал рядом с Феникс:
   – Почему ты меня так оставила? Почему ты скрывалась все это время?
   – Так было лучше всего. Как только это станет возможным, я отправлюсь в Оклахома-Сити.
   Она сняла очки.
   – Ты бледна. Даже бледнее, чем обычно.
   – Я болела. Простуды, грипп, все такое.
   – Простуды? Ты хочешь сказать, что несколько раз простужалась, а затем заболела гриппом?
   – Да, именно так.
   Роман потянулся к шляпе, которая все еще была на ней надета.
   – Я не собираюсь сделать тебе больно, – сказал он, когда она дернулась в сторону. – Ты помнишь, мы об этом уже как-то говорили?
   Феникс промолчала. Она скрестила руки и продолжала так сидеть, даже когда он снял с нее шляпу.
   – Ты показывалась врачу?
   – Оставь меня в покое.
   Роман почувствовал сильный страх. Этот страх почти уничтожил его гнев, но не до конца.
   – Ты злишь меня, Феникс. Злишь и пугаешь. Как давно ты показывалась врачу?
   – Несколько недель назад. Две или три.
   – И ты все еще больна?
   – Мне уже лучше.
   Роман пристально посмотрел на нее:
   – Ты могла бы уже уехать в Оклахома-Сити, если бы захотела.
   Она опустила глаза.
   – Ведь могла?
   – Я не хотела.
   Он едва слышал ее.
   – Ты сказала, что не хотела уезжать?
   Их глаза встретились, и его охватило желание. Она прошептала:
   – Да. Я не должна быть рядом с тобой, но я здесь. Роман знал, как вернуть ее. Он встал и протянул руку.
   Через секунду она позволила поднять себя на ноги.
   – Я скучал по тебе. – Он крепко сжал ее руку. Феникс отвернулась, но он успел разглядеть слезу на ее щеке.
   – В чем дело? Что случилось? Я думал, у нас все в порядке.
   Она покачала головой.
   Окна в комнате были высоко в стене, и солнечный свет, падая сверху, золотил ее волосы, тонкое белое платье превращал в прозрачную паутину.
   Его взгляд остановился на ее животе, и сердце его забилось так, как никогда прежде. Свободной рукой он слегка дотронулся до ее тела.
   Она наклонила голову:
   – Так случилось.
   – Так случилось? – Он погладил ее округлившийся живот. – Но для меня это не просто «случилось». Это мой ребенок.
   – Я полагаю, ты не мог бы ответить иначе.
   – Почему ты так говоришь?
   – Потому что это случилось несмотря ни на что.
   – Что ты имеешь в виду? – Когда он обнял ее, она прильнула к нему. – Что, любовь моя?
   – Я устала.
   – Боже мой! Ты и выглядишь усталой. Ты должна была быть со мной все это время, а не в этой дыре. Ты моя, Феникс. Иди приляг, пока я все приготовлю, чтобы забрать тебя отсюда.
   – Мне не нужно лежать. Прекрати беспокоиться. Прекрати поступать правильно. Ты ни в чем не виноват.
   Он сжал кулаки у нее за спиной.
   – Кого еще винить, как не меня? Ты же уже сказала, что это мой ребенок. – Его ребенок. Все, что ему сейчас хотелось, – это схватить ее и увезти отсюда, знать, что она в безопасности, что ей хорошо и она счастлива – и она его.
   – У меня было много времени, чтобы во всем разобраться, Роман. – Она подняла голову: – Ты знал, что я была подругой Эйприл. Думаю, ты знал, что Вилли это мое имя.
   – Нет…
   – Ты никогда не называл меня по моему первому имени. Я сказала, что не люблю его, и ты не настаивал. Мы стали любовниками, и ты никогда не пытался узнать это имя.
   Его старые привычки никуда не исчезли. Как он мог за какие-то секунды заставить ее понять, чему он научился за все предыдущие годы?
   – Все детство меня мучили, – сказал он ей. – У меня никогда не было собственных мыслей. Я имею в виду, что меня постоянно спрашивали, о чем я думаю и почему. И с кем разговаривал и о чем. Я не могу заставлять людей говорить против их воли. Я думал, ты скажешь мне, когда будешь к этому готова. Ты так и сделала.
   Она наклонила голову и стала разглядывать его лицо.
   – Я только хочу, чтобы ты дал честное слово, что не спрашивал меня, потому что не хотел быть навязчивым и лезть мне в душу.
   Беременные женщины могут быть немного странными, чересчур мнительными. Он раньше никогда не общался с беременными, но слышал, как порой трудны они бывают в общении.
   – Честное слово, Феникс. Ты можешь положиться на мое слово.
   – Ты уверен?
   – Ты поверишь моему слову, если только будешь мне доверять, не так ли? Зачем мне обманывать тебя?
   – Потому что Эйприл просила тебя поручить мне заботу о ребенке.
   Он глубоко передохнул:
   – Она этого не говорила. Но что из того, даже будь это так?
   – Тогда, может быть, ничего. Но возможно, позже, после того как Джуниор была с тобой уже какое-то время, ты не захотел с ней расстаться. Может быть, ты любил Эйприл, знал ее раньше…
   – Нет!
   Она прильнула к нему:
   – Может быть, я стала нужна тебе из-за Джуниор.
   – Потому что… Я очень хочу, чтобы Джуниор была со мной. Я люблю мою маленькую девочку больше, чем могу это объяснить. Но я никогда не видел Эйприл до того, как обнаружил ее в той канаве. Я узнал ее фамилию из твоего разговора с Ванессой. Я видел вашу беседу на экране в другой комнате, которую нашел после долгих поисков. Это ты мне подсказала, кем в действительности была мать Джуниор.
   Выражение ее лица изменилось.
   – Феникс, я хочу тебя ради тебя. Я хотел тебя такой, какая ты есть, с того самого времени, как впервые встретил, – он нежно погладил ее животик, – и теперь хочу тебя и того, кто находится теперь здесь.
   Она положила ладонь ему на грудь:
   – Тебе нужно подстричься.
   – Не заговаривай мне зубы.
   – И побриться.
   – Тогда что?
   – Эта футболка годится только на тряпки.
   – Дасти хочет использовать ее для уборки дома.
   – Дай ее мне.
   Он погладил Феникс по лицу и поцеловал в лоб.
   – Я прошел все муки ада, детка.
   – Прости.
   – Хорошо.
   – Я тоже прошла через ад, Роман.
   – Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Обещай, что в случае, если тебя начнут одолевать сомнения, ты мне об этом скажешь. Ты не будешь ничего держать в себе, чтобы страдать в одиночку – и заставлять меня тоже страдать, – ты просто придешь и скажешь, как ты бесценна.
   – Бесценна? – Она резко подняла к нему лицо с полуоткрытыми губами.
   Роман не смог подавить в себе улыбку:
   – А, заметила? По некоторым причинам ты не веришь никому, кто любит тебя из-за тебя.
   Феникс обняла его за шею.
   Он почувствовал довольно-таки сильный удар между ними и широко улыбнулся.
   – Прекрати смеяться, – велела она ему. – Надеюсь, ты не перестанешь улыбаться, когда у тебя на руках окажется и двухлетний ребенок, и новорожденный.
   Он открыл рот, чтобы ответить, но она прижала палец к его губам:
   – Я очень хотела, чтобы кто-нибудь полюбил меня ради меня самой. Ты именно так любишь. Теперь поцелуй меня.