Страница:
было вмиг раздроблено, разорвано на куски, убито, засыпано, и никто не
слышал ни одного крика.
Но когда грохот взрыва заглох вдали, гробовую тишину черной, как ночь,
штольни прорезали отчаянные крики, громкие стоны, безумный смех,
пронзительные вопли, мольбы о помощи, проклятия, хрипение и звериный вой.
Во всех углах что-то закопошилось и зашевелилось. Сыпались камни, трещали
доски, что-то ползло, скользило, скрипело. Мрак был невыносим. Пыль
падала, как густой дождь пепла. Отодвинулась в сторону балка, из ямы, со
стоном, чихая от пыли, выполз человек и, ошеломленный, присел на кучу
мусора.
- Где вы? - кричал он. - Бога ради!..
Он все время повторял одно и то же, но ему отвечали лишь дикие крики и
звериные стоны. Человек выл все громче и громче от ужаса и боли, и голос
его звучал все пронзительнее и безумнее.
Вдруг он умолк. Во мраке мелькнул отблеск огня. Пламя пробилось сквозь
щель в огромной груде обломков и вдруг вскинулось вверх снопом тлеющих
искр. Человек - это был негр - издал крик, перешедший в ужасный хрип, ибо
- боже милостивый - среди пламени показался человек. Этот человек
карабкался вверх сквозь огонь, страшный, дымящийся призрак с желтым лицом
китайца. Призрак безмолвно полз все выше и выше, и казалось, что он повис
на большой высоте, потом он соскользнул вниз. Внезапно в расстроенном
мозгу негра пробудилось воспоминание. Он узнал призрак.
- Хобби! - закричал он - Хобби!
Но Хобби не слышал, не отвечал. Он пошатнулся, упал на колени, стряхнул
с одежды искры и захрипел, жадно ловя губами воздух. С минуту,
ошеломленный, он просидел на земле - темный ком, освещенный заревом огня.
Казалось, он вот-вот упадет, но он только оперся на обе руки и медленно,
машинально пополз вперед, инстинктивно - на голос, непрерывно повторявший
его имя. Неожиданно он наткнулся на темную фигуру и остановился. Негр
сидел скорчившись, с залитым кровью лицом и кричал. На Хобби глядели то
один, то два белых глаза. Это происходило оттого, что кровь вновь и вновь
заливала один глаз негра, и он судорожными усилиями раскрывал его.
Они сидели некоторое время друг против друга и обменивались взглядами.
- Вперед! - бессознательно пробормотал Хобби и автоматически встал на
ноги.
Негр ухватился за него.
- Хобби, - в ужасе завопил он, - Хобби, что случилось?!
Хобби провел языком по губам, пытаясь сосредоточиться.
- Вперед! - хрипло повторил он, все еще не приходя в себя.
Негр уцепился за него и попытался встать, но с ревом повалился на
землю.
- Нога! - кричал он. - Боже праведный, что с моей ногой?
Хобби ничего не соображал. Совершенно инстинктивно он делал то, что
обычно делают, когда видят падающего человека: он постарался поднять
негра. Но оба упали на землю.
Подбородком Хобби так ударился о балку, что в голове затрещало. Боль
отрезвила его. В полусознательном состоянии ему показалось, что его
ударили по челюсти, и он приготовился к отчаянной обороне. Но тут - тут с
ним случилось что-то странное. Он не увидел противника, его кулаки
зарылись в мусор. Хобби очнулся. Он вдруг осознал, что находится в штольне
и что произошло нечто _ужасное_! Он задрожал, все мускулы его спины
конвульсивно задергались, как у испуганной лошади.
Хобби понял. "Катастрофа..." - подумал он.
Он приподнялся и увидел, что горит бурильная машина. С изумлением
увидел он кучи лежащих на мусоре страшно скрюченных, нагих и полунагих
людей, и никто из них не шевелился. Он видел их повсюду, рядом с собой,
вокруг. Они лежали кто с открытым ртом, растянувшись во весь рост, кто с
раздробленной головой, стиснутые между балками, насаженные на кол,
разорванные на куски. Они лежали везде! У Хобби волосы встали дыбом. Одни
из лежавших были засыпаны до подбородка, другие свернулись в клубок. И
сколько здесь было глыб камня, балок, столбов и разбитых тележек, столько
голов, спин, ног и рук торчало из обломков. Нет, больше! Хобби сжался от
ужаса, его тряс озноб, и он должен был за что-нибудь ухватиться, чтобы не
упасть. Теперь он понял странные звуки, наполнявшие вблизи и вдали
полутемную штольню. Это мяуканье, рычанье, визг, сопенье и вой, которые,
казалось, могли издавать только животные, - эти ужасные, неслыханные звуки
исходили от людей! Его тело, его лицо и руки коченели, как от стужи, ноги
были парализованы. Совсем рядом с ним сидел человек, у которого кровь
ручьем лилась из угла рта. Человек уже не дышал, но все еще подставлял
ладонь, и Хобби слышал, как журчала и плескалась кровь. Это был маленький
японец, Хобби узнал его. Вдруг рука японца опустилась, голова поникла, и
он упал.
- Вперед, вперед, - шептал потрясенный Хобби. - Нам надо выбраться
отсюда...
Негр ухватился за его пояс и старался двигаться, действуя
неповрежденной ногой. Так они ползли вместе среди хаоса столбов, трупов и
камней, навстречу воплям и звериным крикам.
- Хобби, - стонал негр, всхлипывая от страха, - мистер Хобби, the Lord
bless your soul [да хранит вас бог (англ.)], не оставляйте меня, не
бросайте меня здесь! О боже милостивый!.. У меня жена и двое маленьких
детей... Не оставляйте бедного негра. Будьте милосердны!
Горящая бурильная машина бросала яркие и зловещие языки света и черные
трепещущие тени в темный хаос, и Хобби пришлось напрячь все внимание,
чтобы не наступать на тела и головы, торчавшие из обломков породы. Вдруг
между двумя опрокинутыми железными тележками появилась фигура, чья-то рука
протянулась к Хобби, и он отшатнулся. Он увидел бессмысленно глядевшее на
него лицо.
- Что тебе надо? - спросил Хобби, до смерти перепугавшись.
- Выйти отсюда! - прохрипел человек.
- Пошел прочь! - ответил Хобби. - Ты идешь в обратном направлении.
Выражение лица не изменилось. Но лицо это медленно отодвинулось. И, не
издав ни звука, фигура исчезла, словно проглоченная землей.
В голове у Хобби прояснилось, он старался собраться с мыслями. Ожоги
причиняли боль, из его левой руки сочилась кровь, но, собственно говоря,
он был невредим. Он вспомнил, что Аллан послал его с поручением к О'Нейлу.
Еще за десять минут до взрыва он, стоя у тележки для камней, разговаривал
с рыжим ирландцем. Потом он влез в бурильную машину. Зачем - этого он уже
не помнил. Едва он вошел в машину, как почувствовал, что земля под ним
колеблется. Он увидел два изумленных глаза - и больше он ничего не видел.
До этого времени он все знал, но для него было загадкой, как он выбрался
вновь из бурильной машины. Быть может, он был выброшен взрывом?
Таща за собой стонавшего и причитавшего негра, он обдумывал положение.
Оно не казалось ему безнадежным. Если он доберется до квершлага, где вчера
лежал труп монтера, он спасен. Там были запасы перевязочных материалов,
кислородные аппараты, аварийные фонари. Он ясно помнил, что Аллан проверял
действие этих фонарей. Квершлаг находился вправо. Но как далеко от него?
Три мили, пять миль? Этого он не знал. Если ему не удастся выбраться
отсюда, он задохнется, так как дым с каждой минутой становится сильнее...
Хобби с отчаянной энергией пробирался вперед.
Вдруг совсем близко он услышал голос, с трудом произносивший его имя.
Он остановился и прислушался. От волнения у него запрыгали губы.
- Сюда! - прохрипел голос. - Это я, О'Нейл!
Да, это был О'Нейл, огромный ирландец. Его тело, обычно занимавшее так
много места, было стиснуто двумя столбами, правая часть лица была в крови.
Он весь посерел, словно его посыпали золой, глаза были как две красные
горящие раны.
- Со мной все кончено, Хобби! - прохрипел О'Нейл. - Что случилось? Со
мной все кончено, и я ужасно страдаю... Застрели меня, Хобби!
Хобби попробовал отодвинуть балку в сторону. Он собрал оставшиеся силы,
но почему-то вдруг повалился на землю.
- Не трудись, Хобби, - сказал О'Нейл. - Со мной все кончено. Мне очень
больно. Застрели меня и спасайся сам!
Да, с О'Нейлом все было кончено. Хобби это понял. Он вынул из кармана
револьвер. Ему казалось, что револьвер был страшно тяжел, он едва мог
поднять его.
- Закрой глаза, О'Нейл!
- Зачем, Хобби? - О'Нейл горестно улыбнулся. - Скажи Маку, что я не
виноват. Спасибо, Хобби!..
Дым ел глаза, но зарево постепенно блекло. Хобби надеялся, что оно
погаснет. Тогда опасность миновала бы. Но раздались два коротких, сильных
взрыва. "Вероятно, взрывные гильзы", - подумал он.
Тотчас же стало опять светло. Высокий столб был объят пламенем и на
большом расстоянии освещал штольню. Хобби видел, как одни фигуры вылезали
из-под обломков, другие медленно, шаг за шагом, пробирались вперед. Их
грязные голые спины и руки в свете пожара казались желтыми, как сера.
Из-под обломков неслись крики и стоны, руки высовывались, судорожно крюча
пальцы, и манили к себе. Немного дальше земля приподнималась толчками, но
слой щебня каждый раз оседал на прежнее место.
Хобби с тупым упорством полз вперед. Он хрипел. Пот капал с его лица.
От сильного напряжения он почти терял сознание. Он не обратил внимания на
руку, высунувшуюся из щебня и пытавшуюся схватить его за ногу, апатично
миновал лужу стекавшей с потолка крови. "Как много крови в человеческом
теле!" - подумал он, продолжая свой путь и переползая через лежавшего на
животе мертвеца.
Негр, навязанный ему судьбой в этот ужасный час, уцепился руками за его
шею. Он плакал и выл от боли и страха, целовал его волосы и умолял не
покидать его.
- Меня зовут Уошингтон Джексон, - прохрипел негр, - я из Афин в
Джорджии, мою жену зовут Аманда Балл, она из Дэниельсвилля. Три года назад
я поступил на работу в туннель грузчиком камня. У меня двое детей: шести и
пяти лет.
- Перестань болтать, парень! - рассердился Хобби. - И не цепляйся так
за меня!
- О мистер Хобби, - вкрадчиво говорил Джексон, - говорят, вы добры... О
мистер Хобби... - он поцеловал Хобби в голову и ухо.
Но, когда Хобби ударил его по рукам, он пришел в бешеную ярость: ему
показалось, что тот хочет отделаться от него. Изо всех сил он стиснул
руками шею Хобби и зашипел:
- Ты хочешь дать мне подохнуть здесь, Хобби! Ты этого хочешь?.. Ох!
И он с отчаянным криком упал на землю, так как Хобби большими пальцами
вдавил ему глаза.
- Хобби, мистер Хобби, - визжал он, с плачем простирая к нему руки, -
не покидайте меня, во имя вашей матери, вашей доброй старушки матери...
Хобби задыхался. Грудь была как в тисках, и собственное тело казалось
ему негнущимся и длинным. Он думал, что подходит его конец.
- Идем, дьявол проклятый! - пробормотал он, когда немного пришел в
себя. - Надо пролезть под этим поездом. Если ты опять станешь душить меня,
я тебя убью!
- Хобби, добрый мистер Хобби!
И Джексон полз, кряхтя и плача, за Хобби, держась одной рукой за его
пояс.
- Hurry up, you idiot! [Скорей, идиот! (англ.)]
Хобби казалось, что его виски вот-вот лопнут.
На протяжении трех миль штольня была почти совсем разрушена, завалена
столбами и камнями. Повсюду ползли окровавленные, раненые люди и с
криками, плачем, стонами продвигались со всей доступной им быстротой
вперед. Они карабкались через сброшенные с рельсов поезда, груженные
камнем и материалами, взбирались на груды щебня и спускались с них,
протискивались между балками.
Чем дальше, тем больше встречали они других потерпевших, спешивших, как
и они, вперед. Здесь было совершенно темно, и только изредка сюда достигал
бледный отсвет огня. Едкий дым все приближался, и, едва ощутив его, они
удваивали свои усилия, спеша дальше.
Они шагали через тела медленно ползущих раненых, они кулаками сбивали
друг друга с ног, чтобы выиграть хоть один шаг, а какой-то негр размахивал
ножом и в слепом исступлении вонзал его в каждого, кто мешал ему пройти.
Перед узким проходом между опрокинутыми вагонами и кучей деревянных
крепей шла настоящая битва. Раздавались револьверные выстрелы, и крики
настигнутых пулей мешались с яростным ревом людей, душивших друг друга. Но
один за другим сражавшиеся исчезали в узкой щели, а раненые со стоном
ползли им вслед.
Потом путь стал свободнее. Здесь стояло меньше поездов, и взрыв не
вырвал всех столбов. Но здесь было совсем темно. Кряхтя, скрипя зубами,
обливаясь потом и кровью, скользили по скатам и карабкались вперед
спасавшиеся. Они натыкались на балки и вскрикивали, они падали с вагонов и
шарили руками во тьме. Вперед! Вперед! Ярость инстинкта самосохранения
постепенно ослабевала, и вновь пробуждалось чувство товарищества.
- Сюда, здесь путь свободен!
- Есть ли там проход?
- Правее, вдоль вагонов!
Через три часа после катастрофы первые рабочие выбрались в параллельную
штольню. Световая проводка была испорчена и здесь. Стоял полный мрак. Все
взвыли от гнева. Ни одного поезда! Ни одного фонаря! Отряды, работавшие в
параллельной штольне, давно убежали, и все поезда ушли.
Дым приполз и сюда, и бешеная гонка возобновилась. Люди ползли, бежали,
мчались в темноте около часа, потом начали валиться с ног от изнеможения.
- Нет смысла! - кричали они. - Нам не пробежать четырехсот километров!
- Что же нам делать?
- Ждать, пока за нами придут!
- Придут? Кто может прийти?..
- Мы умрем с голоду.
- Где склады с припасами?
- Где аварийные фонари?
- Да, где же они?..
- Мак!..
- Ну, погоди, Мак!..
И вдруг в них вспыхнула жажда мести!
- Погоди, Мак! Дай нам только выбраться!..
Но дым настиг их, и они снова побежали вперед, пока у них не
подогнулись колени.
- Вот станция!
На станции было темно и пустынно. Машины бездействовали, все бежали
отсюда в общей панике.
Толпа ворвалась на станцию. Здесь рабочим было все хорошо знакомо. Они
знали, что тут стоят запломбированные ящики со съестными припасами,
которые надо только открыть.
Во тьме раздались треск и удары. Никто, собственно, не хотел есть, ужас
прогнал ощущение голода. Но вид припасов пробудил в людях дикий инстинкт,
стремление набить себе желудок, и они, как волки, кинулись на ящики. Все
наполняли карманы съестным. Мало того, одурев от ужаса и гнева, они
высыпали на землю мешки сухарей и сушеного мяса, разбивали сотни бутылок.
- Вот фонари! - крикнул кто-то.
Это были аварийные фонари с сухими батареями, которые надо было только
включить.
- Стоп! Не зажигать, я буду стрелять!
- В чем дело?
- Может произойти взрыв!
Одного этого предположения было достаточно, чтобы все застыли на месте.
Страх утихомирил их.
Но потом снова повалил дым, и они опять пустились бежать.
Вдруг до них донеслись крики и выстрелы. Свет! Они ринулись через
квершлаг в параллельную штольню. И увидели, как вдали толпы людей боролись
из-за места в вагоне, пуская в ход кулаки, ножи, револьверы. Поезд ушел, и
они в отчаянии бросились на землю, крича:
- Мак! Мак! Погоди! Уж мы до тебя доберемся!
Паника очистила туннель от людей. Тридцать тысяч человек вымела она из
штолен. Отряды в неповрежденных штольнях, услышав грохот взрыва,
немедленно прекратили работу.
- Море ворвалось! - закричали они и бросились бежать. Инженеры с
револьверами в руках удерживали их. Когда же их настигло облако пыли и
стали прибегать объятые ужасом люди, их уже не могли удержать никакие
угрозы.
Рабочие кидались на поезда с камнем и уезжали.
На стрелке один из поездов сошел с рельсов и этим сразу задержал десять
других.
Толпы рабочих бросились в параллельную штольню. Они задерживали
проходившие там поезда, становясь на рельсы и крича. Но поезда были уже
переполнены, и началась ожесточенная борьба за места.
Паника усиливалась еще тем, что никто не знал, что же, собственно,
произошло. Было только известно, что случилось нечто ужасное! Инженеры
сначала пытались образумить людей, но когда с поездами стало прибывать все
больше и больше обезумевших рабочих, кричавших: "Туннель горит!", когда
дым стал подползать из темных штолен, они сами поддались панике. Все
поезда шли теперь к выходу из туннеля. Толпа, мчавшаяся с диким ревом,
задерживала входившие поезда с материалами и сменами рабочих и гнала их в
обратном направлении.
Таким образом, через два часа после катастрофы туннель на протяжении
ста километров был всеми покинут. Машинисты внутренних станций тоже
обратились в бегство, и машины остановились. Лишь кое-где два-три отважных
инженера остались на станциях.
Инженер Берман защищал последний поезд.
Этот поезд, в котором было десять вагонов, стоял на готовой части
"чистилища", где происходила клепка железных конструкций, в двадцати пяти
километрах от места катастрофы. Осветительная установка и здесь была
испорчена. Но Берман установил аккумуляторные лампы, мерцавшие сквозь дым.
Три тысячи человек работали в "чистилище", около двух тысяч уже уехало,
последнюю тысячу Берман хотел вывезти на оставшемся поезде.
Они прибегали, тяжело дыша, небольшими кучками и а диком страхе
кидались на вагоны. Народ все прибывал. Берман ждал терпеливо, так как
многим рабочим "чистилища" нужно было идти до поезда три километра.
- В путь, давай отправление!
- Мы должны подождать остальных! - крикнул Берман. - No dirty business
now! [Прекратить безобразия! (англ.)] В моем револьвере шесть зарядов!
Берман был немец, маленького роста, седой, коротконогий. Шутить он не
любил.
Он ходил вдоль поезда, кричал и бранился, обращаясь к головам и
кулакам, возбужденно двигавшимся наверху, в дыму:
- Не безобразничать! Вы все выберетесь!
Берман держал взведенный револьвер в руке (при катастрофе обнаружилось,
что все инженеры были вооружены).
Когда в конце концов угрозы стали слишком громки, он поместился на
локомотиве, рядом с машинистом, и пообещал застрелить его, если тот
осмелится пустить поезд без приказания. На всех буферах и цепях висели
люди, и все кричали в один голос: "В путь, трогай!"
Но Берман все еще ждал, несмотря на то, что дым становился невыносимым.
Вдруг раздался выстрел, и Берман свалился на землю. Поезд тронулся.
Толпы отчаявшихся людей в бешенстве гнались за ним и в конце концов
хрипя, запыхавшись, останавливались.
И эти толпы оставшихся отправлялись по шпалам и щебню в
четырехсоткилометровый путь. Чем дальше они продвигались, тем более грозно
звучали возгласы: "Мак, твои дни сочтены!"
Но за ними, далеко позади, шли еще толпы, другие, еще и еще...
Начался страшный бег по туннелю, бег ради спасения жизни, которым
впоследствии полны были газеты.
Чем дальше бежали толпы, тем яростнее и бешенее они, становились. По
дороге они разрушали все склады и машины. Их ярость и страх не уменьшились
даже тогда, когда они достигли места, где еще горел электрический свет. И
когда появился первый спасательный поезд, который должен был всех увезти,
они боролись друг с другом за места с ножами и револьверами в руках, хотя
находились уже вне всякой опасности.
Когда глубоко в туннеле произошла катастрофа, в Мак-Сити была еще ночь.
Было пасмурно. Тяжелые, плотные тучи на небе тускло багровели в зареве
светлых ночных испарений самого бессонного города этой бессонной эпохи.
Мак-Сити лихорадил и шумел, как днем. Земля до самого горизонта была
покрыта непрестанно двигавшимися раскаленными потоками лавы, от которых
подымались искры, вспышки огня и клубы пара. Мириады огоньков сновали туда
и сюда, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных залов на
уступах выемки трассы сверкали, как зеленый лед в лунную зимнюю ночь.
Резко звучали свистки и звонки, кругом гремело железо и сотрясалась земля.
Поезда мчались вверх и вниз, как обычно. Огромные машины - динамо,
насосы, вентиляторы - наполняли шумом сверкавшие чистотой помещения.
Было прохладно, и рабочие, возвращавшиеся из туннельного пекла, зябко
прижимались друг к другу. Как только поезд останавливался, они, стуча
зубами, бежали в буфет выпить кофе или грога. Затем с веселым гамом
вскакивали в трамвай, который развозил их по рабочим казармам и домам.
В самом начале пятого часа уже распространился слух о том, что в
туннеле случилось несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он,
заспанный, едва волоча ноги от усталости, пришел в главную контору.
Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный на полях
индустриальных битв. Но как раз сегодня он был в самом жалком состоянии.
Он всю ночь проплакал. Вечером ему была доставлена телеграмма, сообщавшая,
что его сын, единственная радость, оставшаяся у него в жизни, скончался в
Китае от лихорадки. Горе его было безмерно велико, и в конце концов он
принял двойную дозу снотворного порошка, чтобы заснуть. Он и теперь еще
спал, когда звонил по телефону в туннель, чтобы узнать о подробностях
катастрофы. Никто ничего не знал. Гарриман апатично и безучастно сидел в
кресле и спал с открытыми глазами. В то же время осветились сотни рабочих
домов в поселках. Послышались голоса и шепот на улицах, тот испуганный
шепот, который почему-то доходит до слуха даже крепко спящих людей. Стали
сбегаться женщины. Из южных и северных поселков, приближаясь к сверкающим
стеклянным крышам над выемкой, темными массами двигались к главной конторе
группы женщин и мужчин.
Они собирались перед унылым высоким зданием. И, когда образовалась
большая толпа, послышались возгласы:
- Гарримана! Мы хотим знать, что случилось!
Вышел клерк с вызывающе равнодушной физиономией:
- Мы сами не знаем ничего определенного.
- Долой клерка! Не желаем разговаривать с клерками! Нам нужен Гарриман!
Гарриман!!!
Толпа росла. Со всех сторон стекались темные фигуры, Присоединявшиеся к
толпе перед зданием конторы.
Наконец Гарриман вышел сам, бледный, старый, усталый и заспанный, и
сотни голосов на разных языках, с различными интонациями бросили ему один
и тот же вопрос:
- Что случилось?
Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и водворилась тишина.
- В южной штольне у бурильной машины произошел взрыв. Больше нам ничего
не известно.
Гарриман едва говорил. Язык прилипал у него к гортани.
Дикий рев был ответом на его слова:
- Лжец! Мошенник! Ты скрываешь от нас правду!
Гарриману кровь бросилась в лицо, глаза выпучились от гнева, он сделал
над собой усилие, хотел заговорить, но голова отказывалась работать. Он
ушел и хлопнул за собой дверью.
В воздухе пронесся камень и разбил оконное стекло в первом этаже. Видно
было, как один из служащих испуганно обратился в бегство.
- Гарриман! Гарриман!
Гарриман снова показался в дверях. Он умылся холодной водой, и бодрость
начала возвращаться к нему. Его лицо под шапкой седых волос побагровело.
- Что за безобразие бить стекла! - громко крикнул он. - Мы знаем только
то, что я вам сказал. Будьте благоразумны!
Из толпы закричали, перебивая друг друга:
- Мы хотим знать, сколько убитых! Кто убит? Имена!
- Вы - стадо дураков! Бабы! - гневно закричал Гарриман. - Откуда я могу
сейчас это знать?
Гарриман медленно повернулся и опять ушел, бормоча ругательства.
- Гарриман! Гарриман!
Женщины протискивались вперед.
Вдруг посыпался град камней. Народ, обычно беспрекословно подчиняющийся
установлениям юстиции, в подобные моменты создает свои законы, вытекающие
из врожденного правосознания, и тут же применяет их.
Взбешенный Гарриман снова вышел, но не промолвил ни слова.
- Покажи нам телеграмму!
Гарриман помолчал.
- Телеграмму? У меня нет телеграммы. Я получил сообщение по телефону.
- Давай его сюда!
Гарриман и глазом не моргнул.
- Хорошо, вы его получите.
Через минуту он вернулся с листком из телефонного блокнота в руке и
громко прочел написанное. Далеко разносились слова, на которых он делал
ударение: "Бурильная машина... южная штольня... взрыв во время подрывных
работ... от двадцати до тридцати раненых и убитых. Хобби".
Гарриман передал листок стоявшему поблизости и вернулся в дом.
В один миг листок был изорван в клочья, - так много людей хотело
прочесть его. Толпа на некоторое время успокоилась. От двадцати до
тридцати убитых - это, конечно, ужасно, но это не такая уж большая
катастрофа. Не нужно отчаиваться. Разве непременно он должен был оказаться
около бурильной машины? Больше всего успокаивало их то, что телефонное
извещение исходило от Хобби.
И все-таки женщины не расходились. Странно! Их снова охватило прежнее
волнение, глаза сверкали, сердца учащенно бились. Тяжесть легла на их
души. В толпе обменивались робкими взглядами.
- А что, если Гарриман лгал?
Женщины устремились к станции прибытия поездов и ждали, дрожа от
холода, кутаясь в платки и одеяла. Со станции видна была линия железной
дороги до самого устья туннеля. Мокрые рельсы блестели в свете дуговых
фонарей, сливаясь вдали в тонкую нить. Внизу зияли две серые дыры. В одной
из них показался свет, вспыхнул ярче, затем появилось огненное пятно, и
внезапно, сверкая глазом циклопа, на линию вынырнул поезд.
Поезда ходили еще вполне регулярно. Через равные промежутки времени
спускались поезда с материалами, и по обыкновению без расписания вылетали
вверх поезда с камнями, то один, то три, то пять, то десять подряд, как
это происходило изо дня в день вот уже шесть лет. Это была картина,
которую все они наблюдали тысячу раз. И все же они с растущим напряжением
встречали подымавшиеся поезда.
Если в поездах приезжали сменившиеся рабочие, толпа обступала прибывших
и забрасывала их вопросами. Но те ничего не знали, так как выехали еще до
катастрофы.
Непонятно, как через каких-нибудь десять минут после катастрофы мог
распространиться слух о ней. Неосторожное слово инженера, невольный
возглас у телефона, - этого было достаточно. Но теперь ничего не было
слышно. Ничего! Известия тщательно скрывались.
До шести часов новые партии рабочих и товарные поезда, как обычно,
уходили в туннель. (По особому распоряжению поезда шли только до
пятидесятого километра!)
слышал ни одного крика.
Но когда грохот взрыва заглох вдали, гробовую тишину черной, как ночь,
штольни прорезали отчаянные крики, громкие стоны, безумный смех,
пронзительные вопли, мольбы о помощи, проклятия, хрипение и звериный вой.
Во всех углах что-то закопошилось и зашевелилось. Сыпались камни, трещали
доски, что-то ползло, скользило, скрипело. Мрак был невыносим. Пыль
падала, как густой дождь пепла. Отодвинулась в сторону балка, из ямы, со
стоном, чихая от пыли, выполз человек и, ошеломленный, присел на кучу
мусора.
- Где вы? - кричал он. - Бога ради!..
Он все время повторял одно и то же, но ему отвечали лишь дикие крики и
звериные стоны. Человек выл все громче и громче от ужаса и боли, и голос
его звучал все пронзительнее и безумнее.
Вдруг он умолк. Во мраке мелькнул отблеск огня. Пламя пробилось сквозь
щель в огромной груде обломков и вдруг вскинулось вверх снопом тлеющих
искр. Человек - это был негр - издал крик, перешедший в ужасный хрип, ибо
- боже милостивый - среди пламени показался человек. Этот человек
карабкался вверх сквозь огонь, страшный, дымящийся призрак с желтым лицом
китайца. Призрак безмолвно полз все выше и выше, и казалось, что он повис
на большой высоте, потом он соскользнул вниз. Внезапно в расстроенном
мозгу негра пробудилось воспоминание. Он узнал призрак.
- Хобби! - закричал он - Хобби!
Но Хобби не слышал, не отвечал. Он пошатнулся, упал на колени, стряхнул
с одежды искры и захрипел, жадно ловя губами воздух. С минуту,
ошеломленный, он просидел на земле - темный ком, освещенный заревом огня.
Казалось, он вот-вот упадет, но он только оперся на обе руки и медленно,
машинально пополз вперед, инстинктивно - на голос, непрерывно повторявший
его имя. Неожиданно он наткнулся на темную фигуру и остановился. Негр
сидел скорчившись, с залитым кровью лицом и кричал. На Хобби глядели то
один, то два белых глаза. Это происходило оттого, что кровь вновь и вновь
заливала один глаз негра, и он судорожными усилиями раскрывал его.
Они сидели некоторое время друг против друга и обменивались взглядами.
- Вперед! - бессознательно пробормотал Хобби и автоматически встал на
ноги.
Негр ухватился за него.
- Хобби, - в ужасе завопил он, - Хобби, что случилось?!
Хобби провел языком по губам, пытаясь сосредоточиться.
- Вперед! - хрипло повторил он, все еще не приходя в себя.
Негр уцепился за него и попытался встать, но с ревом повалился на
землю.
- Нога! - кричал он. - Боже праведный, что с моей ногой?
Хобби ничего не соображал. Совершенно инстинктивно он делал то, что
обычно делают, когда видят падающего человека: он постарался поднять
негра. Но оба упали на землю.
Подбородком Хобби так ударился о балку, что в голове затрещало. Боль
отрезвила его. В полусознательном состоянии ему показалось, что его
ударили по челюсти, и он приготовился к отчаянной обороне. Но тут - тут с
ним случилось что-то странное. Он не увидел противника, его кулаки
зарылись в мусор. Хобби очнулся. Он вдруг осознал, что находится в штольне
и что произошло нечто _ужасное_! Он задрожал, все мускулы его спины
конвульсивно задергались, как у испуганной лошади.
Хобби понял. "Катастрофа..." - подумал он.
Он приподнялся и увидел, что горит бурильная машина. С изумлением
увидел он кучи лежащих на мусоре страшно скрюченных, нагих и полунагих
людей, и никто из них не шевелился. Он видел их повсюду, рядом с собой,
вокруг. Они лежали кто с открытым ртом, растянувшись во весь рост, кто с
раздробленной головой, стиснутые между балками, насаженные на кол,
разорванные на куски. Они лежали везде! У Хобби волосы встали дыбом. Одни
из лежавших были засыпаны до подбородка, другие свернулись в клубок. И
сколько здесь было глыб камня, балок, столбов и разбитых тележек, столько
голов, спин, ног и рук торчало из обломков. Нет, больше! Хобби сжался от
ужаса, его тряс озноб, и он должен был за что-нибудь ухватиться, чтобы не
упасть. Теперь он понял странные звуки, наполнявшие вблизи и вдали
полутемную штольню. Это мяуканье, рычанье, визг, сопенье и вой, которые,
казалось, могли издавать только животные, - эти ужасные, неслыханные звуки
исходили от людей! Его тело, его лицо и руки коченели, как от стужи, ноги
были парализованы. Совсем рядом с ним сидел человек, у которого кровь
ручьем лилась из угла рта. Человек уже не дышал, но все еще подставлял
ладонь, и Хобби слышал, как журчала и плескалась кровь. Это был маленький
японец, Хобби узнал его. Вдруг рука японца опустилась, голова поникла, и
он упал.
- Вперед, вперед, - шептал потрясенный Хобби. - Нам надо выбраться
отсюда...
Негр ухватился за его пояс и старался двигаться, действуя
неповрежденной ногой. Так они ползли вместе среди хаоса столбов, трупов и
камней, навстречу воплям и звериным крикам.
- Хобби, - стонал негр, всхлипывая от страха, - мистер Хобби, the Lord
bless your soul [да хранит вас бог (англ.)], не оставляйте меня, не
бросайте меня здесь! О боже милостивый!.. У меня жена и двое маленьких
детей... Не оставляйте бедного негра. Будьте милосердны!
Горящая бурильная машина бросала яркие и зловещие языки света и черные
трепещущие тени в темный хаос, и Хобби пришлось напрячь все внимание,
чтобы не наступать на тела и головы, торчавшие из обломков породы. Вдруг
между двумя опрокинутыми железными тележками появилась фигура, чья-то рука
протянулась к Хобби, и он отшатнулся. Он увидел бессмысленно глядевшее на
него лицо.
- Что тебе надо? - спросил Хобби, до смерти перепугавшись.
- Выйти отсюда! - прохрипел человек.
- Пошел прочь! - ответил Хобби. - Ты идешь в обратном направлении.
Выражение лица не изменилось. Но лицо это медленно отодвинулось. И, не
издав ни звука, фигура исчезла, словно проглоченная землей.
В голове у Хобби прояснилось, он старался собраться с мыслями. Ожоги
причиняли боль, из его левой руки сочилась кровь, но, собственно говоря,
он был невредим. Он вспомнил, что Аллан послал его с поручением к О'Нейлу.
Еще за десять минут до взрыва он, стоя у тележки для камней, разговаривал
с рыжим ирландцем. Потом он влез в бурильную машину. Зачем - этого он уже
не помнил. Едва он вошел в машину, как почувствовал, что земля под ним
колеблется. Он увидел два изумленных глаза - и больше он ничего не видел.
До этого времени он все знал, но для него было загадкой, как он выбрался
вновь из бурильной машины. Быть может, он был выброшен взрывом?
Таща за собой стонавшего и причитавшего негра, он обдумывал положение.
Оно не казалось ему безнадежным. Если он доберется до квершлага, где вчера
лежал труп монтера, он спасен. Там были запасы перевязочных материалов,
кислородные аппараты, аварийные фонари. Он ясно помнил, что Аллан проверял
действие этих фонарей. Квершлаг находился вправо. Но как далеко от него?
Три мили, пять миль? Этого он не знал. Если ему не удастся выбраться
отсюда, он задохнется, так как дым с каждой минутой становится сильнее...
Хобби с отчаянной энергией пробирался вперед.
Вдруг совсем близко он услышал голос, с трудом произносивший его имя.
Он остановился и прислушался. От волнения у него запрыгали губы.
- Сюда! - прохрипел голос. - Это я, О'Нейл!
Да, это был О'Нейл, огромный ирландец. Его тело, обычно занимавшее так
много места, было стиснуто двумя столбами, правая часть лица была в крови.
Он весь посерел, словно его посыпали золой, глаза были как две красные
горящие раны.
- Со мной все кончено, Хобби! - прохрипел О'Нейл. - Что случилось? Со
мной все кончено, и я ужасно страдаю... Застрели меня, Хобби!
Хобби попробовал отодвинуть балку в сторону. Он собрал оставшиеся силы,
но почему-то вдруг повалился на землю.
- Не трудись, Хобби, - сказал О'Нейл. - Со мной все кончено. Мне очень
больно. Застрели меня и спасайся сам!
Да, с О'Нейлом все было кончено. Хобби это понял. Он вынул из кармана
револьвер. Ему казалось, что револьвер был страшно тяжел, он едва мог
поднять его.
- Закрой глаза, О'Нейл!
- Зачем, Хобби? - О'Нейл горестно улыбнулся. - Скажи Маку, что я не
виноват. Спасибо, Хобби!..
Дым ел глаза, но зарево постепенно блекло. Хобби надеялся, что оно
погаснет. Тогда опасность миновала бы. Но раздались два коротких, сильных
взрыва. "Вероятно, взрывные гильзы", - подумал он.
Тотчас же стало опять светло. Высокий столб был объят пламенем и на
большом расстоянии освещал штольню. Хобби видел, как одни фигуры вылезали
из-под обломков, другие медленно, шаг за шагом, пробирались вперед. Их
грязные голые спины и руки в свете пожара казались желтыми, как сера.
Из-под обломков неслись крики и стоны, руки высовывались, судорожно крюча
пальцы, и манили к себе. Немного дальше земля приподнималась толчками, но
слой щебня каждый раз оседал на прежнее место.
Хобби с тупым упорством полз вперед. Он хрипел. Пот капал с его лица.
От сильного напряжения он почти терял сознание. Он не обратил внимания на
руку, высунувшуюся из щебня и пытавшуюся схватить его за ногу, апатично
миновал лужу стекавшей с потолка крови. "Как много крови в человеческом
теле!" - подумал он, продолжая свой путь и переползая через лежавшего на
животе мертвеца.
Негр, навязанный ему судьбой в этот ужасный час, уцепился руками за его
шею. Он плакал и выл от боли и страха, целовал его волосы и умолял не
покидать его.
- Меня зовут Уошингтон Джексон, - прохрипел негр, - я из Афин в
Джорджии, мою жену зовут Аманда Балл, она из Дэниельсвилля. Три года назад
я поступил на работу в туннель грузчиком камня. У меня двое детей: шести и
пяти лет.
- Перестань болтать, парень! - рассердился Хобби. - И не цепляйся так
за меня!
- О мистер Хобби, - вкрадчиво говорил Джексон, - говорят, вы добры... О
мистер Хобби... - он поцеловал Хобби в голову и ухо.
Но, когда Хобби ударил его по рукам, он пришел в бешеную ярость: ему
показалось, что тот хочет отделаться от него. Изо всех сил он стиснул
руками шею Хобби и зашипел:
- Ты хочешь дать мне подохнуть здесь, Хобби! Ты этого хочешь?.. Ох!
И он с отчаянным криком упал на землю, так как Хобби большими пальцами
вдавил ему глаза.
- Хобби, мистер Хобби, - визжал он, с плачем простирая к нему руки, -
не покидайте меня, во имя вашей матери, вашей доброй старушки матери...
Хобби задыхался. Грудь была как в тисках, и собственное тело казалось
ему негнущимся и длинным. Он думал, что подходит его конец.
- Идем, дьявол проклятый! - пробормотал он, когда немного пришел в
себя. - Надо пролезть под этим поездом. Если ты опять станешь душить меня,
я тебя убью!
- Хобби, добрый мистер Хобби!
И Джексон полз, кряхтя и плача, за Хобби, держась одной рукой за его
пояс.
- Hurry up, you idiot! [Скорей, идиот! (англ.)]
Хобби казалось, что его виски вот-вот лопнут.
На протяжении трех миль штольня была почти совсем разрушена, завалена
столбами и камнями. Повсюду ползли окровавленные, раненые люди и с
криками, плачем, стонами продвигались со всей доступной им быстротой
вперед. Они карабкались через сброшенные с рельсов поезда, груженные
камнем и материалами, взбирались на груды щебня и спускались с них,
протискивались между балками.
Чем дальше, тем больше встречали они других потерпевших, спешивших, как
и они, вперед. Здесь было совершенно темно, и только изредка сюда достигал
бледный отсвет огня. Едкий дым все приближался, и, едва ощутив его, они
удваивали свои усилия, спеша дальше.
Они шагали через тела медленно ползущих раненых, они кулаками сбивали
друг друга с ног, чтобы выиграть хоть один шаг, а какой-то негр размахивал
ножом и в слепом исступлении вонзал его в каждого, кто мешал ему пройти.
Перед узким проходом между опрокинутыми вагонами и кучей деревянных
крепей шла настоящая битва. Раздавались револьверные выстрелы, и крики
настигнутых пулей мешались с яростным ревом людей, душивших друг друга. Но
один за другим сражавшиеся исчезали в узкой щели, а раненые со стоном
ползли им вслед.
Потом путь стал свободнее. Здесь стояло меньше поездов, и взрыв не
вырвал всех столбов. Но здесь было совсем темно. Кряхтя, скрипя зубами,
обливаясь потом и кровью, скользили по скатам и карабкались вперед
спасавшиеся. Они натыкались на балки и вскрикивали, они падали с вагонов и
шарили руками во тьме. Вперед! Вперед! Ярость инстинкта самосохранения
постепенно ослабевала, и вновь пробуждалось чувство товарищества.
- Сюда, здесь путь свободен!
- Есть ли там проход?
- Правее, вдоль вагонов!
Через три часа после катастрофы первые рабочие выбрались в параллельную
штольню. Световая проводка была испорчена и здесь. Стоял полный мрак. Все
взвыли от гнева. Ни одного поезда! Ни одного фонаря! Отряды, работавшие в
параллельной штольне, давно убежали, и все поезда ушли.
Дым приполз и сюда, и бешеная гонка возобновилась. Люди ползли, бежали,
мчались в темноте около часа, потом начали валиться с ног от изнеможения.
- Нет смысла! - кричали они. - Нам не пробежать четырехсот километров!
- Что же нам делать?
- Ждать, пока за нами придут!
- Придут? Кто может прийти?..
- Мы умрем с голоду.
- Где склады с припасами?
- Где аварийные фонари?
- Да, где же они?..
- Мак!..
- Ну, погоди, Мак!..
И вдруг в них вспыхнула жажда мести!
- Погоди, Мак! Дай нам только выбраться!..
Но дым настиг их, и они снова побежали вперед, пока у них не
подогнулись колени.
- Вот станция!
На станции было темно и пустынно. Машины бездействовали, все бежали
отсюда в общей панике.
Толпа ворвалась на станцию. Здесь рабочим было все хорошо знакомо. Они
знали, что тут стоят запломбированные ящики со съестными припасами,
которые надо только открыть.
Во тьме раздались треск и удары. Никто, собственно, не хотел есть, ужас
прогнал ощущение голода. Но вид припасов пробудил в людях дикий инстинкт,
стремление набить себе желудок, и они, как волки, кинулись на ящики. Все
наполняли карманы съестным. Мало того, одурев от ужаса и гнева, они
высыпали на землю мешки сухарей и сушеного мяса, разбивали сотни бутылок.
- Вот фонари! - крикнул кто-то.
Это были аварийные фонари с сухими батареями, которые надо было только
включить.
- Стоп! Не зажигать, я буду стрелять!
- В чем дело?
- Может произойти взрыв!
Одного этого предположения было достаточно, чтобы все застыли на месте.
Страх утихомирил их.
Но потом снова повалил дым, и они опять пустились бежать.
Вдруг до них донеслись крики и выстрелы. Свет! Они ринулись через
квершлаг в параллельную штольню. И увидели, как вдали толпы людей боролись
из-за места в вагоне, пуская в ход кулаки, ножи, револьверы. Поезд ушел, и
они в отчаянии бросились на землю, крича:
- Мак! Мак! Погоди! Уж мы до тебя доберемся!
Паника очистила туннель от людей. Тридцать тысяч человек вымела она из
штолен. Отряды в неповрежденных штольнях, услышав грохот взрыва,
немедленно прекратили работу.
- Море ворвалось! - закричали они и бросились бежать. Инженеры с
револьверами в руках удерживали их. Когда же их настигло облако пыли и
стали прибегать объятые ужасом люди, их уже не могли удержать никакие
угрозы.
Рабочие кидались на поезда с камнем и уезжали.
На стрелке один из поездов сошел с рельсов и этим сразу задержал десять
других.
Толпы рабочих бросились в параллельную штольню. Они задерживали
проходившие там поезда, становясь на рельсы и крича. Но поезда были уже
переполнены, и началась ожесточенная борьба за места.
Паника усиливалась еще тем, что никто не знал, что же, собственно,
произошло. Было только известно, что случилось нечто ужасное! Инженеры
сначала пытались образумить людей, но когда с поездами стало прибывать все
больше и больше обезумевших рабочих, кричавших: "Туннель горит!", когда
дым стал подползать из темных штолен, они сами поддались панике. Все
поезда шли теперь к выходу из туннеля. Толпа, мчавшаяся с диким ревом,
задерживала входившие поезда с материалами и сменами рабочих и гнала их в
обратном направлении.
Таким образом, через два часа после катастрофы туннель на протяжении
ста километров был всеми покинут. Машинисты внутренних станций тоже
обратились в бегство, и машины остановились. Лишь кое-где два-три отважных
инженера остались на станциях.
Инженер Берман защищал последний поезд.
Этот поезд, в котором было десять вагонов, стоял на готовой части
"чистилища", где происходила клепка железных конструкций, в двадцати пяти
километрах от места катастрофы. Осветительная установка и здесь была
испорчена. Но Берман установил аккумуляторные лампы, мерцавшие сквозь дым.
Три тысячи человек работали в "чистилище", около двух тысяч уже уехало,
последнюю тысячу Берман хотел вывезти на оставшемся поезде.
Они прибегали, тяжело дыша, небольшими кучками и а диком страхе
кидались на вагоны. Народ все прибывал. Берман ждал терпеливо, так как
многим рабочим "чистилища" нужно было идти до поезда три километра.
- В путь, давай отправление!
- Мы должны подождать остальных! - крикнул Берман. - No dirty business
now! [Прекратить безобразия! (англ.)] В моем револьвере шесть зарядов!
Берман был немец, маленького роста, седой, коротконогий. Шутить он не
любил.
Он ходил вдоль поезда, кричал и бранился, обращаясь к головам и
кулакам, возбужденно двигавшимся наверху, в дыму:
- Не безобразничать! Вы все выберетесь!
Берман держал взведенный револьвер в руке (при катастрофе обнаружилось,
что все инженеры были вооружены).
Когда в конце концов угрозы стали слишком громки, он поместился на
локомотиве, рядом с машинистом, и пообещал застрелить его, если тот
осмелится пустить поезд без приказания. На всех буферах и цепях висели
люди, и все кричали в один голос: "В путь, трогай!"
Но Берман все еще ждал, несмотря на то, что дым становился невыносимым.
Вдруг раздался выстрел, и Берман свалился на землю. Поезд тронулся.
Толпы отчаявшихся людей в бешенстве гнались за ним и в конце концов
хрипя, запыхавшись, останавливались.
И эти толпы оставшихся отправлялись по шпалам и щебню в
четырехсоткилометровый путь. Чем дальше они продвигались, тем более грозно
звучали возгласы: "Мак, твои дни сочтены!"
Но за ними, далеко позади, шли еще толпы, другие, еще и еще...
Начался страшный бег по туннелю, бег ради спасения жизни, которым
впоследствии полны были газеты.
Чем дальше бежали толпы, тем яростнее и бешенее они, становились. По
дороге они разрушали все склады и машины. Их ярость и страх не уменьшились
даже тогда, когда они достигли места, где еще горел электрический свет. И
когда появился первый спасательный поезд, который должен был всех увезти,
они боролись друг с другом за места с ножами и револьверами в руках, хотя
находились уже вне всякой опасности.
Когда глубоко в туннеле произошла катастрофа, в Мак-Сити была еще ночь.
Было пасмурно. Тяжелые, плотные тучи на небе тускло багровели в зареве
светлых ночных испарений самого бессонного города этой бессонной эпохи.
Мак-Сити лихорадил и шумел, как днем. Земля до самого горизонта была
покрыта непрестанно двигавшимися раскаленными потоками лавы, от которых
подымались искры, вспышки огня и клубы пара. Мириады огоньков сновали туда
и сюда, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных залов на
уступах выемки трассы сверкали, как зеленый лед в лунную зимнюю ночь.
Резко звучали свистки и звонки, кругом гремело железо и сотрясалась земля.
Поезда мчались вверх и вниз, как обычно. Огромные машины - динамо,
насосы, вентиляторы - наполняли шумом сверкавшие чистотой помещения.
Было прохладно, и рабочие, возвращавшиеся из туннельного пекла, зябко
прижимались друг к другу. Как только поезд останавливался, они, стуча
зубами, бежали в буфет выпить кофе или грога. Затем с веселым гамом
вскакивали в трамвай, который развозил их по рабочим казармам и домам.
В самом начале пятого часа уже распространился слух о том, что в
туннеле случилось несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он,
заспанный, едва волоча ноги от усталости, пришел в главную контору.
Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный на полях
индустриальных битв. Но как раз сегодня он был в самом жалком состоянии.
Он всю ночь проплакал. Вечером ему была доставлена телеграмма, сообщавшая,
что его сын, единственная радость, оставшаяся у него в жизни, скончался в
Китае от лихорадки. Горе его было безмерно велико, и в конце концов он
принял двойную дозу снотворного порошка, чтобы заснуть. Он и теперь еще
спал, когда звонил по телефону в туннель, чтобы узнать о подробностях
катастрофы. Никто ничего не знал. Гарриман апатично и безучастно сидел в
кресле и спал с открытыми глазами. В то же время осветились сотни рабочих
домов в поселках. Послышались голоса и шепот на улицах, тот испуганный
шепот, который почему-то доходит до слуха даже крепко спящих людей. Стали
сбегаться женщины. Из южных и северных поселков, приближаясь к сверкающим
стеклянным крышам над выемкой, темными массами двигались к главной конторе
группы женщин и мужчин.
Они собирались перед унылым высоким зданием. И, когда образовалась
большая толпа, послышались возгласы:
- Гарримана! Мы хотим знать, что случилось!
Вышел клерк с вызывающе равнодушной физиономией:
- Мы сами не знаем ничего определенного.
- Долой клерка! Не желаем разговаривать с клерками! Нам нужен Гарриман!
Гарриман!!!
Толпа росла. Со всех сторон стекались темные фигуры, Присоединявшиеся к
толпе перед зданием конторы.
Наконец Гарриман вышел сам, бледный, старый, усталый и заспанный, и
сотни голосов на разных языках, с различными интонациями бросили ему один
и тот же вопрос:
- Что случилось?
Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и водворилась тишина.
- В южной штольне у бурильной машины произошел взрыв. Больше нам ничего
не известно.
Гарриман едва говорил. Язык прилипал у него к гортани.
Дикий рев был ответом на его слова:
- Лжец! Мошенник! Ты скрываешь от нас правду!
Гарриману кровь бросилась в лицо, глаза выпучились от гнева, он сделал
над собой усилие, хотел заговорить, но голова отказывалась работать. Он
ушел и хлопнул за собой дверью.
В воздухе пронесся камень и разбил оконное стекло в первом этаже. Видно
было, как один из служащих испуганно обратился в бегство.
- Гарриман! Гарриман!
Гарриман снова показался в дверях. Он умылся холодной водой, и бодрость
начала возвращаться к нему. Его лицо под шапкой седых волос побагровело.
- Что за безобразие бить стекла! - громко крикнул он. - Мы знаем только
то, что я вам сказал. Будьте благоразумны!
Из толпы закричали, перебивая друг друга:
- Мы хотим знать, сколько убитых! Кто убит? Имена!
- Вы - стадо дураков! Бабы! - гневно закричал Гарриман. - Откуда я могу
сейчас это знать?
Гарриман медленно повернулся и опять ушел, бормоча ругательства.
- Гарриман! Гарриман!
Женщины протискивались вперед.
Вдруг посыпался град камней. Народ, обычно беспрекословно подчиняющийся
установлениям юстиции, в подобные моменты создает свои законы, вытекающие
из врожденного правосознания, и тут же применяет их.
Взбешенный Гарриман снова вышел, но не промолвил ни слова.
- Покажи нам телеграмму!
Гарриман помолчал.
- Телеграмму? У меня нет телеграммы. Я получил сообщение по телефону.
- Давай его сюда!
Гарриман и глазом не моргнул.
- Хорошо, вы его получите.
Через минуту он вернулся с листком из телефонного блокнота в руке и
громко прочел написанное. Далеко разносились слова, на которых он делал
ударение: "Бурильная машина... южная штольня... взрыв во время подрывных
работ... от двадцати до тридцати раненых и убитых. Хобби".
Гарриман передал листок стоявшему поблизости и вернулся в дом.
В один миг листок был изорван в клочья, - так много людей хотело
прочесть его. Толпа на некоторое время успокоилась. От двадцати до
тридцати убитых - это, конечно, ужасно, но это не такая уж большая
катастрофа. Не нужно отчаиваться. Разве непременно он должен был оказаться
около бурильной машины? Больше всего успокаивало их то, что телефонное
извещение исходило от Хобби.
И все-таки женщины не расходились. Странно! Их снова охватило прежнее
волнение, глаза сверкали, сердца учащенно бились. Тяжесть легла на их
души. В толпе обменивались робкими взглядами.
- А что, если Гарриман лгал?
Женщины устремились к станции прибытия поездов и ждали, дрожа от
холода, кутаясь в платки и одеяла. Со станции видна была линия железной
дороги до самого устья туннеля. Мокрые рельсы блестели в свете дуговых
фонарей, сливаясь вдали в тонкую нить. Внизу зияли две серые дыры. В одной
из них показался свет, вспыхнул ярче, затем появилось огненное пятно, и
внезапно, сверкая глазом циклопа, на линию вынырнул поезд.
Поезда ходили еще вполне регулярно. Через равные промежутки времени
спускались поезда с материалами, и по обыкновению без расписания вылетали
вверх поезда с камнями, то один, то три, то пять, то десять подряд, как
это происходило изо дня в день вот уже шесть лет. Это была картина,
которую все они наблюдали тысячу раз. И все же они с растущим напряжением
встречали подымавшиеся поезда.
Если в поездах приезжали сменившиеся рабочие, толпа обступала прибывших
и забрасывала их вопросами. Но те ничего не знали, так как выехали еще до
катастрофы.
Непонятно, как через каких-нибудь десять минут после катастрофы мог
распространиться слух о ней. Неосторожное слово инженера, невольный
возглас у телефона, - этого было достаточно. Но теперь ничего не было
слышно. Ничего! Известия тщательно скрывались.
До шести часов новые партии рабочих и товарные поезда, как обычно,
уходили в туннель. (По особому распоряжению поезда шли только до
пятидесятого километра!)