Страница:
повезло. Хлопок я продал на неделю раньше, чем следовало, потому что был
одурачен своим агентом, совершеннейшим идиотом. Олово я продал слишком
поздно. Я сожалею об этих потерях, но их можно возместить. Признаваться в
собственной глупости - слабое удовольствие, поверьте мне! - закончил он,
вздохнув, потом, кряхтя, выпрямился в кресле и тихо засмеялся.
Но смех, самобичующий и молящий о снисхождении, ему не удался.
Аллан сделал нетерпеливое движение головой. Он кипел от гнева и
возмущения. Быть может, Аллан ни к кому не питал такой ненависти, как
сейчас к этому волосатому астматику, человеку чуждой ему породы. Теперь,
через год, злосчастно потерянный год, когда, наконец, он с крайним
напряжением снова поставил дело на солидные рельсы, должен же был опять
все погубить этот преступный биржевой маклак. У Аллана не было оснований
нежничать, и он расправился с виновным быстро и беспощадно.
- Не в этом дело, - заговорил он по-прежнему спокойным тоном, и только
ноздри его раздувались. - Синдикат, ни минуты не медля, поддержал бы вас,
если бы вы потерпели убытки, служа его интересам. Но, - Аллан выпрямился
над письменным столом, о который он упирался, и посмотрел на Вульфа
глазами, сверкавшими сдержанным бешенством, - ваш прошлогодний баланс был
обманом, сударь! Обманом! Вы спекулировали за собственный счет и
растратили семь миллионов долларов!
С.Вульф упал как подкошенный. Он стал серым как земля. Черты его лица
помертвели. Задыхаясь, он схватился жирной рукой за сердце. Его рот
растерянно и нелепо открылся, и налитые кровью глаза готовы были выскочить
из орбит.
Аллан менялся в лице. Он попеременно краснел и бледнел от усилий
сохранить самообладание. С прежним спокойствием и с той же холодностью он
добавил:
- Убедитесь сами.
И он небрежным жестом бросил к ногам Вульфа кучку телеграмм, которые
разлетелись по полу.
С.Вульф, сидя в кресле, старался отдышаться. Почва провалилась под ним,
его ноги стали мягкими, как вата, хриплое дыхание отдавалось в ушах, как
шум водопада. Он был так ошеломлен, так оглушен этим падением с высоты
своего величия, что остался равнодушен к оскорбительному жесту Аллана,
презрительно бросившего ему телеграммы. Серые веки, как крышки, опустились
на глаза. Он ничего не видел. Вокруг был мрак, кружащийся мрак. Он думал,
что умрет, призывал смерть... Потом пришел в себя и начал понимать, что
нет такой лжи, которая могла бы его спасти.
- Аллан?.. - пробормотал он.
Аллан молчал.
С.Вульф снова окунулся в водоворот, вынырнул, кряхтя, и наконец открыл
глаза, впалые, как у давно уснувших, загнивших рыб. Тяжело дыша, он
выпрямился.
- Наше положение было отчаянным, Аллан, - пробормотал он, и его грудь
вздымалась толчками от недостатка воздуха, - я хотел добыть денег, во что
бы то ни стало...
Аллан, возмущенный, вскочил. Право на ложь имеет каждый отчаивающийся.
Но он не испытывал никакой жалости к этому человеку, _никакой_! Он был
полон ненависти и гнева. Он торопился покончить скорее и избавиться от
него! Его губы побледнели от волнения, когда он ответил:
- Вы держали в будапештском банке полтора миллиона на имя Вольфзона, в
Петербурге - миллион, а в Лондоне и в бельгийских банках - иногда два, три
миллиона. Вы вели дела за свой счет и в конце концов сломали себе шею. Я
даю вам сроку до завтра, до шести часов вечера. Ни минутой раньше, ни
минутой позже я велю вас арестовать.
Шатаясь, желтый, как труп, Вульф поднялся, готовый из чувства
самосохранения броситься на Аллана. Но он не мог шевельнуть рукой. Он не
двигался с места и дрожал всем телом. Вдруг на несколько секунд к нему
вернулось полное сознание. Он стоял, тяжело дыша, с каплями пота на
бледном лице, с опущенными глазами. Его взор машинально остановился на
названиях ряда европейских банков, обозначенных на телеграммах. Не
признаться ли Аллану, почему он пустился на эти спекуляции? Не
растолковать ли ему свои побуждения? Не объяснить ли, что не в _деньгах_
для него дело? Но Аллан слишком прост, слишком примитивен, чтобы понять
людей, стремящихся к могуществу, - Аллан, который сам обладал им, никогда
его не добиваясь, не понимая, не ценя его, получив его с такой
простотой... У этого конструктора машин были каких-нибудь три мысли в
голове, он никогда не размышлял о мировых вопросах и ничего в них не
понимал. Да если бы даже Аллан понял его, Вульф ударился бы лбом о
гранитную стену, о стену узкого мещанского понятия о честности, которое
имеет смысл в мелочах, но глупо в крупных делах. Он наткнется на эту стену
и не прошибет ее. Аллан не станет его меньше презирать и проклинать.
Аллан! Да, тот самый Аллан, у которого на совести пять тысяч человек,
Аллан, взявший из народного кармана миллиарды без всякой уверенности, что
сможет когда-нибудь исполнить свои обещания... Настанет и его час, он ему
предсказывает это! Но этот человек сегодня судил его и считал себя вправе
на это! Голова С.Вульфа отчаянно работала. Исход! Спасение! Шанс! Он
вспомнил всем известное добродушие Аллана. Почему же он накинулся на него,
С.Вульфа, как акула? Добродушие и милосердие - разные вещи.
Этот отчаявшийся человек так углубился в свои думы, что на несколько
секунд забыл обо всем окружающем. Он не слышал, что Аллан позвал слугу и
приказал принести воды, так как господину Вульфу стало дурно. И чем больше
он углублялся в свои мысли, тем безжизненнее и бледнее становился.
Он очнулся только тогда, когда кто-то потянул его за рукав и чей-то
голос произнес:
- Сэр?
Тогда он заметил Лайона, слугу Аллана, со стаканом воды в руках.
Он выпил весь стакан, глубоко вздохнул и взглянул на Аллана. Ему вдруг
показалось, что дело не так уж безнадежно. Может быть, ему удастся
смягчить сердце Аллана. И он глубоким голосом спокойно и сдержанно сказал:
- Послушайте, Аллан, ведь вы не всерьез это сказали? Мы с вами работаем
семь или восемь лет, я принес синдикату миллионы.
- Это была ваша обязанность.
- Конечно! Слушайте, Аллан, я сознаюсь, что сошел с рельсов. Меня не
деньги прельщали. Я хочу вам объяснить, хочу вам изложить свои мотивы...
Но вы, конечно, не всерьез сказали, Аллан! Это дело поправимо! И я
единственный человек, который может привести все в порядок... С моим
падением падет и синдикат...
Аллан знал, что С.Вульф говорил правду. Семь миллионов - черт с ними,
но _скандал_ будет катастрофой. Тем не менее он остался неумолим.
- Это мое дело! - возразил он.
Вульф покачал лохматой головой буйвола. Он не мог допустить, что Аллан
действительно хочет отказаться от него, погубить его. Не может быть! И он
еще раз осмелился заглянуть в глаза Мака. Но глаза говорили о том, что от
этого человека нельзя было ждать ни снисхождения, ни милости. Ничего!
Решительно ничего! Он вдруг осознал, что Аллан - американец, американец
_по рождению_, тогда как он только _сделался_ им, и Аллан был сильнее.
Слабая надежда, которой он тешил себя, была тщетна. Он погиб. И с новой
силой он почувствовал свое несчастье.
- Аллан! - воскликнул он в полном отчаянии. - Не может быть, чтобы вы
этого хотели. Нет! Вы посылаете меня на смерть. Не может быть, чтобы вы
этого хотели!
Он уже боролся не с Алланом, он боролся с судьбой. Но судьба выслала на
фронт Аллана, холодного бойца, который не отступал.
- Не может быть, чтобы вы этого хотели! - повторял он без конца. - Вы
посылаете меня на смерть!
И он тряс кулаками перед лицом Аллана.
- Я вам все сказал.
Аллан повернулся к двери. Лицо С.Вульфа покрылось холодным потом, как
слизью, борода слиплась.
- Я возмещу деньги, Аллан!.. - закричал он. Его руки хватали воздух.
- Tommy rot! [Чепуха! (англ.)] - крикнул Аллан, уходя.
Вульф закрыл лицо руками и с глухим стуком, как раненый бык, упал на
колени.
Хлопнула дверь. Аллан ушел.
По жирной спине С.Вульфа пробежала дрожь. Он поднялся почти без
сознания. Его грудь сотрясало бесслезное рыдание. Он взял шляпу, провел
рукой по фетру и медленно направился к двери.
Здесь он еще раз остановился. Аллан был в смежной комнате и услышал бы,
если бы он его позвал. Он открыл рот, но звук застрял в горле. Все равно
это ни к чему бы не привело!
Вульф ушел. Он скрипел зубами от злобы, унижения и горя. Слезы гнева
выступили у него на глазах. О, как он ненавидел теперь Аллана! Он
ненавидел его так яростно, что ощутил вкус крови на языке... Придет и час
Аллана!
Мертвым человеком спустился он в лифте.
Он сел в автомобиль:
- Риверсайд-драйв!
Шофер, бросив беглый взгляд на лицо своего хозяина, подумал: "А
Вульф-то готов!"
Съежившийся, весь серый, с ввалившимися глазами, сидел Вульф в
автомобиле, ничего не видя и не слыша. Он продрог от холодного пота и
прятался в пальто, как улитка в раковину. Иногда он думал со злобным
отвращением: "Он меня просто убил. Он меня зарезал!" Ни о чем другом он не
мог думать.
Настала ночь, шофер остановился и спросил, не поехать ли домой.
С.Вульф с трудом пришел в себя и беззвучным голосом произнес:
- На Сто десятую!
Это был адрес Рене, его теперешней любовницы. У него не было никого, с
кем он мог бы поговорить: ни друга, ни приятеля, и он поехал к ней.
Вульф испугался, что выдал себя перед шофером, и постарался
успокоиться. Перед домом Рене он вышел и своим обычным, равнодушным,
немного надменным тоном процедил:
- Ждать!
Но шофер подумал: "А все-таки ты готов!"
Рене ничем не показала, что рада его возвращению. Она дулась. Она
делала вид, что ей смертельно скучно, что она несчастна. Она до такой
степени была занята своей избалованной, заносчивой и упрямой особой, что
его растерянность совсем не бросилась ей в глаза.
Вульф громко рассмеялся над таким избытком женского эгоизма. И этот
смех, смешанный с большой дозой отчаяния, помог ему вернуться к тону,
которым он обычно разговаривал с Рене. Он говорил с ней по-французски. И
этот язык как будто преобразил его. На мгновения, на краткие мгновения он
иногда забывал, что он уже мертвый человек. Он шутил с Рене, называл ее
своим избалованным ребенком, своей сердитой куколкой, своей жемчужиной,
игрушкой и влажным, холодным ртом запечатлел поцелуй на ее красивых,
пухлых губах. Рене была женщина редкой красоты, светло-рыжая француженка,
родом из Лилля, вывезенная Вульфом в прошлом году из Парижа. Он сочинил,
что привез ей, из Парижа дивную шаль и великолепные перья, и Рене
просияла. Она велела накрыть на стол и затараторила о своих заботах.
О, она ненавидела этот Нью-Йорк, ненавидела этих американцев,
относящихся к дамам с величайшей почтительностью и с величайшим
равнодушием. Она терпеть не могла сидеть в своей квартире и ждать. Oh, mon
dieu! Oui [О господи! Да (франц.)], - она предпочла бы остаться в Париже
маленькой модисткой...
- Может быть, ты скоро вернешься, Рене! - сказал Вульф с улыбкой,
которая засела в мозгу Рене за ее низким лбом.
За столом он не мог проглотить ни кусочка, но выпил много бургундского.
Он пил без конца, голова у него горела, но он не пьянел.
- Закажем музыку и танцовщиц, Рене! - сказал он.
Рене позвонила в венгерский ресторан еврейского квартала, и через
полчаса музыканты и танцовщицы явились.
Дирижер оркестра знал вкус Вульфа и захватил с собой молодую красавицу
венгерку, только что приехавшую из венгерской провинции. Девушку звали
Юлиской, и она тихим, едва слышным голосом спела народную песенку.
Вульф обещал труппе сто долларов с условием, что не будет ни секунды
перерыва. Музыка и пение сменялись танцами, Вульф лежал в кресле, словно
мертвый, лишь глаза его блестели. Он все время потягивал красное вино, и
все-таки не пьянел. Рене, закутанная в роскошный платок цвета киновари,
свернулась клубком в кресле, полузакрыв зеленоватые глаза, - рыжая
пантера. У нее все еще был скучающий вид. Именно ее неповторимое
равнодушие и привлекло к ней Вульфа. Когда к ней приближались, она
злилась, как идиотка, пока в ней не вспыхивало адское пламя.
Прекрасная молодая венгерка, которую привез догадливый дирижер,
понравилась С.Вульфу. Он часто посматривал на нее, но она робко избегала
его взгляда. Вскоре он подозвал дирижера и пошептался с ним. Через
некоторое время Юлиска исчезла.
Ровно в одиннадцать часов он оставил Рене. Он подарил ей один из своих
бриллиантовых перстней. Рене ласково коснулась губами его уха и шепотом
спросила, почему он не остается. Он пустил в ход свою привычную отговорку
- ему нужно поработать. Рене нахмурила лоб и скорчила недовольную
гримаску.
Юлиска уже ждала Вульфа в его квартире. Она вздрогнула, когда он
прикоснулся к ней. Волосы у нее были каштановые и мягкие. Он налил ей
стакан вина, и она, послушно пригубив, сказала:
- За ваше здоровье, сударь!
Она исполнила его просьбу и спела свою грустную народную песенку таким
же тихим, едва слышным голоском.
- Ket lanya volt a falunak, - пела она, - ket viraga; mind a ketto ugy
vagyott a boldogsagra... - Две девушки жили в деревне, два цветка. Обе
стремились к счастью. Одну повели под венец, другую отвезли на кладбище...
Сотни раз слышал С.Вульф в юности эту песенку. Но сегодня она его
угнетала. Он слышал в ней всю безнадежность своего положения. Он сидел,
пил, и слезы выступали у него на глазах и медленно катились по дряблым,
восковым щекам. Он плакал от жалости к самому себе.
Через некоторое время он высморкался и тихим голосом ласково сказал:
- Это ты хорошо спела. Что ты еще знаешь, Юлиска?
Она взглянула на него печальными карими глазами, напоминавшими глаза
газели, и покачала головой.
- Ничего, сударь, - грустно прошептала она.
Вульф нервно засмеялся.
- Это немного! - сказал он. - Послушай, Юлиска, я дам тебе тысячу
долларов, но ты должна сделать то, что я тебе скажу.
- Слушаюсь, сударь, - покорно и боязливо сказала она.
- Разденься, Юлиска! Пойди в соседнюю комнату.
Юлиска опустила голову:
- Слушаюсь, сударь!
Пока она снимала одежду, С.Вульф неподвижно сидел в кресле, устремив
взор в пространство. "Будь Мод Аллан жива, у меня была бы надежда!" -
подумал он. Он сидел, и горе мрачно стерегло его. Подняв глаза, он увидел,
что Юлиска, раздетая, стоит у дверей, прикрываясь портьерой. Он совершенно
забыл о ней.
- Подойди ближе, Юлиска!
Юлиска приблизилась на шаг. Правой рукой она все еще держалась за
портьеру, как будто не хотела сбросить последний покров.
С.Вульф смотрел на нее глазами знатока, и обнаженное тело девушки
навело его на другие мысли. Хотя Юлиске еще не исполнилось семнадцати лет,
она уже была маленькой женщиной. Ее бедра были шире, чем можно было
предположить, когда она была одета. У нее были круглые ноги и небольшие
упругие груди. Ее кожа была смуглая. Вся она казалась вылепленной из земли
и высушенной на солнце.
- Ты умеешь танцевать? - спросил ее С.Вульф.
Юлиска покачала головой. Она не поднимала глаз.
- Нет, сударь!
- Ты никогда не танцевала во время сбора винограда?
- Танцевала, сударь!
- Ты танцевала чардаш?
- Да, сударь!
- Станцуй чардаш.
Юлиска беспомощно оглянулась. Она стала танцевать, больше из страха,
чем ради высокой платы. Она неловко двигала руками и ногами. Раздетая, она
не умела обращаться со своим телом. Она семенила, словно шла по осколкам.
Ее глаза были полны слез, щеки горели от стыда. О, ее ноги, ее не совсем
чистые ноги, куда бы их спрятать?
Она была великолепна. Много лет С.Вульф не видел такой трогательной
стыдливости. Он не мог вдоволь насладиться ее видом.
- Танцуй, Юлиска!
Откинув назад голову, Юлиска неловко подымала руки и ноги, а слезы
капали ей на грудь. Она остановилась, дрожа.
- Чего ты боишься, Юлиска?
- Я не боюсь, сударь!
- Ну так подойди ближе!
Юлиска приблизилась. "Теперь он это сделает", - подумала она и
вспомнила о деньгах.
Но С.Вульф этого не сделал. Он посадил ее к себе на колени:
- Не бойся и посмотри на меня!
Она посмотрела на него трепещущим и жгучим взглядом. С.Вульф поцеловал
ее в щеку. Он притянул ее в приливе отеческой нежности, и слезы
навернулись у него на глаза.
- Что ты собираешься делать в Нью-Йорке?
- Я не знаю.
- Кто тебя привез сюда?
- Мой брат. Но он уехал на Запад.
- Что же ты теперь делаешь?
- Я пою с Дьюлой.
- Брось Дьюлу и не пой с ним больше. Он негодяй. Да ты и петь не
умеешь!
- Да, сударь!
- Я дам тебе денег, а ты сделай то, что я тебе скажу.
- Хорошо, сударь!
- Ну вот! Научись английскому языку. Купи себе красивую простую одежду
и найди место продавщицы. Слушай внимательно, что я тебе скажу. Я дам тебе
две тысячи долларов, за то что ты так _красиво_ танцевала. Ты проживешь на
них три года. Посещай какие-нибудь вечерние курсы. Научись счетоводству,
стенографии и машинописи. Остальное устроится само собой. Ты это сделаешь?
- Да, сударь! - испуганно ответила Юлиска.
- Она боялась. Вульф показался ей страшным. Она слышала, что в
Нью-Йорке убивают молодых девушек.
- Оденься!
И Вульф протянул Юлиске пачку ассигнаций. Но она не решалась их взять.
"Как только я их возьму, он меня убьет", - подумала она.
- Возьми же! - улыбаясь сказал С.Вульф. - Мне деньги больше не нужны:
завтра в шесть часов вечера меня уже не будет в живых.
Юлиска вздрогнула.
С.Вульф нервно засмеялся.
- Вот тебе еще два доллара. Возьми первое такси, которое ты встретишь,
и поезжай домой. Дай Дьюле сто долларов и скажи ему, что я тебе больше не
дал. Никому не говори, что у тебя есть деньги! Самое важное в жизни - это
иметь деньги, но никто не должен знать о них! Возьми же!
Он сунул ей в руку бумажки.
Юлиска ушла, не поблагодарив.
С.Вульф остался один, его лицо тотчас же осунулось.
- Глупая девчонка! - пробормотал он. - Она все равно погибнет.
Вульф пожалел о деньгах. Он выкурил сигару, выпил рюмку коньяку и
принялся ходить взад и вперед по комнатам. Он зажег все лампы, так как
совершенно не выносил полумрака. Он остановился перед японским
лакированным шкафчиком и открыл его. Шкафчик был наполнен локонами -
светлыми, золотистыми, рыжими женскими локонами. На каждом локоне была
этикетка, как на склянках с лекарством. Была проставлена дата. Вульф
посмотрел на эти волны волос и презрительно рассмеялся. Он презирал и
ненавидел женщин, как все мужчины, имеющие дело преимущественно с
продажными женщинами.
Но собственный смех смутил его. Он напомнил ему чей-то где-то слышанный
смех. Он вспомнил, что так именно смеялся его дядя, а этого дядю он
ненавидел больше всего на свете. Как странно!
Он опять заходил взад и вперед. Но стены и мебель все больше
стушевывались. Комнаты раздвигались, казались пустынными. Он не смог
вынести одиночества и поехал в клуб.
Было три часа ночи. Улица была пуста. Но через три дома от него стоял
потерпевший аварию автомобиль. Шофер заполз под машину и возился с
починкой. Однако, как только Вульф отъехал, автомобиль покатился вслед за
ним. Вульф горько усмехнулся. Шпионы Аллана?.. Подъехав к клубу, он дал
шоферу два доллара на чай и отослал его домой.
"О господи, совсем, совсем готов!" - подумал шофер.
В клубе еще играли в покер за тремя столами, и Вульф подсел к знакомым.
Удивительно, как ему сегодня шла карта! Редко бывают на руках такие
комбинации. "Вот и две тысячи долларов, которые получила Юлиска!" -
подумал он и сунул деньги в карман. В шесть часов игра кончилась, и Вульф
прошел всю дорогу домой пешком. За ним шли, болтая, двое мужнин с лопатами
на плечах. У своего дома он встретил рабочего навеселе, который брел,
натыкаясь на стены, и фальшиво напевал что-то себе под нос.
- Have a drink? [Выпил? (англ.)] - обратился к нему Вульф.
Но пьяный не ответил. Он пробормотал что-то невразумительное и поплелся
дальше.
"Метаморфозы Аллановых сыщиков!"
Дома Вульф выпил такого крепкого вина, что его затрясло. Он не был
пьян, но впал в какое-то полусознательное состояние. Он принял ванну и
заснул в ней. Проснулся только тогда, когда постучал обеспокоенный слуга.
Он оделся с головы до ног во все новое и ушел из дому. Уже совсем
рассвело. У дома напротив стоял автомобиль. Вульф подошел и спросил,
свободен ли он.
- Занят! - ответил шофер, и Вульф презрительно усмехнулся. Аллан
окружил его, оцепил со всех сторон.
Из подъезда вышел господин с маленьким черным портфелем под мышкой и
пошел за Вульфом по другой стороне улицы. Тогда Вульф внезапно прыгнул в
трамвай, и ему показалось, что он улизнул от сыщиков Аллана.
Он выпил кофе в каком-то кафе и все утро пробродил по улицам.
Нью-Йорк возобновил свою двенадцатичасовую гонку, Нью-Йорк _скакал_,
подгоняемый жокеем-_делом_. Автомобили, экипажи, грузовики, люди - все
неслось, мелькая. Гремели поезда надземной дороги. Люди выскакивали из
домов, таксомоторов, трамваев, выскакивали из отверстий в земле, из
двухсотпятидесятикилометровых штолен подземки. Все они двигались быстрее
Вульфа. "Я отстаю!" - подумал он. Он ускорил шаг, и все-таки все его
обгоняли. Люди судорожно метались, как в гипнозе. Манхэттен - широкое
сердце города - всасывал их. Манхэттен выбрасывал их по тысячам артерий.
Это были осколки, атомы, накаленные взаимным трением и обладавшие не
большей свободой движения, чем обыкновенные молекулы. И город шел своей
грохочущей походкой. Каждые пять минут мимо Вульфа проносился серый
электрический автобус, мчавшийся по Бродвею, как слон, которому сунули под
хвост горящую паклю. Это были автобусы-буфеты, в которых по дороге на
службу можно было проглотить чашку кофе и бутерброд. Среди маленьких,
увлекаемых вихрем людей шагали огромные наглые призраки и кричали:
"Удвойте ваш доход! - Зачем быть толстым? - Мы тебя обогатим, черкни нам
открытку! - Easy Walker! Make your own terms! - Stop having fits! -
Drunkards saved secretly! [Беззаботный пешеход! Дай нам свои предложения!
- Береги свои нервы! - Незаметное излечение пьяниц! (англ.)] - Удвойте
свою силу!" Реклама! Великий укротитель, которому повиновалась эта
судорожно копошившаяся масса! Вульф улыбнулся сытой, удовлетворенной
улыбкой. Это он поднял рекламу до уровня искусства!
С Баттери видны были три лимонно-желтых рекламных аэроплана, шнырявших
один за другим над заливом в погоне за покупателями, находившимися на пути
в Нью-Йорк. На желтых крыльях красовалось: "Ваннамекер - распродажа!"
Кому из этих тысяч кишащих вокруг людей придет в голову, что это он
двенадцать лет назад изобрел "летающий плакат"?
Он бродил по Нью-Йорку, притягиваемый центростремительной силой этой
чудовищной мельницы. Весь день. Он обедал, пил кофе, пропускал то тут, то
там рюмку коньяку. Как только он останавливался, его охватывало
головокружение, и он шел дальше. В четыре часа он добрался до Центрального
парка, одуревший, без единой мысли в голове. Он миновал аэродром компании
"Чикаго - Бостон - Нью-Йорк" и шел куда его вели аллеи. Накрапывал дождь,
и парк был совершенно пуст. Вульф дремал на ходу, но вдруг сильный испуг
заставил его очнуться: он испугался своей походки. Он шел сгорбившись,
шаркая ногами, согнув колени. Так волочил ноги старик Вольфзон, приученный
судьбой к смирению. И вдруг он ясно услышал, как внутренний голос шепнул:
"Сын обмывальщика покойников!"
Испуг разбудил Вульфа. Где он? Центральный парк! Почему он здесь?
Почему он не убрался, черт возьми, почему он не удрал? Почему он весь день
торчал в Нью-Йорке? Кто его заставил? Он посмотрел на часы. Было уже
больше пяти. Еще час был в его распоряжении, - ведь Аллан умел держать
слово.
Его голова напряженно заработала. В кармане у него было пять тысяч
долларов. Этого достаточно, чтобы скрыться. Он решил бежать. Аллан его не
поймает! Он оглянулся - кругом ни души! Значит, ему удалось отделаться от
сыщиков Аллана! Этот успех окрылил его, и он начал действовать с
молниеносной быстротой. В маленькой парикмахерской он снял бороду, и пока
парикмахер работал, обдумал план бегства. Он находился у сквера Колумба.
Он решил доехать по подземной дороге до Двухсотой улицы, пройти немного
пешком и сесть в какой-нибудь поезд.
Без десяти шесть он вышел из парикмахерской. Он еще успел купить сигары
и без семи минут шесть спустился на станцию, подземной дороги.
К своему удивлению, он увидел на перроне станции в толпе ожидающих
своего спутника по последнему переезду через океан. Тот даже посмотрел на
него, но - как удачно! - он его не узнал. А ведь они каждый день играли в
покер в курительном салоне!
По внутренним рельсам молнией промчался экспресс, наполнив станцию
шумом и ветром. Вульф начинал терять терпение и взглянул на часы. Еще пять
минут!
Внезапно спутник Вульфа исчез из поля его зрения. Оглянувшись, он
увидел этого человека за своей спиной углубившимся в чтение "Гералда". У
Вульфа онемели руки и ноги. Ужасная мысль зародилась в нем! А вдруг это
один из сыщиков Аллана, следивший за ним от самого Шербура?
Без трех минут шесть Вульф отошел на два шага в сторону и украдкой
покосился на спутника. Тот спокойно продолжал читать, но в газете было
отверстие, и сквозь него пристально следил зоркий глаз!
В глубоком отчаянии С.Вульф заглянул в этот глаз. Кончено! В этот миг
вылетел поезд, и, к ужасу ожидающих, С.Вульф прыгнул на рельсы. Чья-то
рука с растопыренными пальцами пыталась схватить его.
Без двух минут шесть С.Вульф был раздавлен колесами подземного поезда,
а полчаса спустя весь Нью-Йорк уже оглашался взволнованными выкриками:
- Extra! Extra! Here you are! Hya! Hya! All about suicide of Banker
Woolf! All about Woolf! [Экстренный выпуск! Покупайте, покупайте! Все
подробности самоубийства банкира Вульфа! Все о Вульфе! (англ.)]
Газетчики мчались, как дикие кони, и на улицах, по которым сегодня
бродил Вульф, раздавалось его имя:
- Вульф! Вульф! Вульф!
- Вульф разрезан на три части!
- Туннель проглотил Вульфа!
- Вульф! Вульф! Вульф!
Каждый сотни раз видел на Бродвее его пятидесятисильный автомобиль с
одурачен своим агентом, совершеннейшим идиотом. Олово я продал слишком
поздно. Я сожалею об этих потерях, но их можно возместить. Признаваться в
собственной глупости - слабое удовольствие, поверьте мне! - закончил он,
вздохнув, потом, кряхтя, выпрямился в кресле и тихо засмеялся.
Но смех, самобичующий и молящий о снисхождении, ему не удался.
Аллан сделал нетерпеливое движение головой. Он кипел от гнева и
возмущения. Быть может, Аллан ни к кому не питал такой ненависти, как
сейчас к этому волосатому астматику, человеку чуждой ему породы. Теперь,
через год, злосчастно потерянный год, когда, наконец, он с крайним
напряжением снова поставил дело на солидные рельсы, должен же был опять
все погубить этот преступный биржевой маклак. У Аллана не было оснований
нежничать, и он расправился с виновным быстро и беспощадно.
- Не в этом дело, - заговорил он по-прежнему спокойным тоном, и только
ноздри его раздувались. - Синдикат, ни минуты не медля, поддержал бы вас,
если бы вы потерпели убытки, служа его интересам. Но, - Аллан выпрямился
над письменным столом, о который он упирался, и посмотрел на Вульфа
глазами, сверкавшими сдержанным бешенством, - ваш прошлогодний баланс был
обманом, сударь! Обманом! Вы спекулировали за собственный счет и
растратили семь миллионов долларов!
С.Вульф упал как подкошенный. Он стал серым как земля. Черты его лица
помертвели. Задыхаясь, он схватился жирной рукой за сердце. Его рот
растерянно и нелепо открылся, и налитые кровью глаза готовы были выскочить
из орбит.
Аллан менялся в лице. Он попеременно краснел и бледнел от усилий
сохранить самообладание. С прежним спокойствием и с той же холодностью он
добавил:
- Убедитесь сами.
И он небрежным жестом бросил к ногам Вульфа кучку телеграмм, которые
разлетелись по полу.
С.Вульф, сидя в кресле, старался отдышаться. Почва провалилась под ним,
его ноги стали мягкими, как вата, хриплое дыхание отдавалось в ушах, как
шум водопада. Он был так ошеломлен, так оглушен этим падением с высоты
своего величия, что остался равнодушен к оскорбительному жесту Аллана,
презрительно бросившего ему телеграммы. Серые веки, как крышки, опустились
на глаза. Он ничего не видел. Вокруг был мрак, кружащийся мрак. Он думал,
что умрет, призывал смерть... Потом пришел в себя и начал понимать, что
нет такой лжи, которая могла бы его спасти.
- Аллан?.. - пробормотал он.
Аллан молчал.
С.Вульф снова окунулся в водоворот, вынырнул, кряхтя, и наконец открыл
глаза, впалые, как у давно уснувших, загнивших рыб. Тяжело дыша, он
выпрямился.
- Наше положение было отчаянным, Аллан, - пробормотал он, и его грудь
вздымалась толчками от недостатка воздуха, - я хотел добыть денег, во что
бы то ни стало...
Аллан, возмущенный, вскочил. Право на ложь имеет каждый отчаивающийся.
Но он не испытывал никакой жалости к этому человеку, _никакой_! Он был
полон ненависти и гнева. Он торопился покончить скорее и избавиться от
него! Его губы побледнели от волнения, когда он ответил:
- Вы держали в будапештском банке полтора миллиона на имя Вольфзона, в
Петербурге - миллион, а в Лондоне и в бельгийских банках - иногда два, три
миллиона. Вы вели дела за свой счет и в конце концов сломали себе шею. Я
даю вам сроку до завтра, до шести часов вечера. Ни минутой раньше, ни
минутой позже я велю вас арестовать.
Шатаясь, желтый, как труп, Вульф поднялся, готовый из чувства
самосохранения броситься на Аллана. Но он не мог шевельнуть рукой. Он не
двигался с места и дрожал всем телом. Вдруг на несколько секунд к нему
вернулось полное сознание. Он стоял, тяжело дыша, с каплями пота на
бледном лице, с опущенными глазами. Его взор машинально остановился на
названиях ряда европейских банков, обозначенных на телеграммах. Не
признаться ли Аллану, почему он пустился на эти спекуляции? Не
растолковать ли ему свои побуждения? Не объяснить ли, что не в _деньгах_
для него дело? Но Аллан слишком прост, слишком примитивен, чтобы понять
людей, стремящихся к могуществу, - Аллан, который сам обладал им, никогда
его не добиваясь, не понимая, не ценя его, получив его с такой
простотой... У этого конструктора машин были каких-нибудь три мысли в
голове, он никогда не размышлял о мировых вопросах и ничего в них не
понимал. Да если бы даже Аллан понял его, Вульф ударился бы лбом о
гранитную стену, о стену узкого мещанского понятия о честности, которое
имеет смысл в мелочах, но глупо в крупных делах. Он наткнется на эту стену
и не прошибет ее. Аллан не станет его меньше презирать и проклинать.
Аллан! Да, тот самый Аллан, у которого на совести пять тысяч человек,
Аллан, взявший из народного кармана миллиарды без всякой уверенности, что
сможет когда-нибудь исполнить свои обещания... Настанет и его час, он ему
предсказывает это! Но этот человек сегодня судил его и считал себя вправе
на это! Голова С.Вульфа отчаянно работала. Исход! Спасение! Шанс! Он
вспомнил всем известное добродушие Аллана. Почему же он накинулся на него,
С.Вульфа, как акула? Добродушие и милосердие - разные вещи.
Этот отчаявшийся человек так углубился в свои думы, что на несколько
секунд забыл обо всем окружающем. Он не слышал, что Аллан позвал слугу и
приказал принести воды, так как господину Вульфу стало дурно. И чем больше
он углублялся в свои мысли, тем безжизненнее и бледнее становился.
Он очнулся только тогда, когда кто-то потянул его за рукав и чей-то
голос произнес:
- Сэр?
Тогда он заметил Лайона, слугу Аллана, со стаканом воды в руках.
Он выпил весь стакан, глубоко вздохнул и взглянул на Аллана. Ему вдруг
показалось, что дело не так уж безнадежно. Может быть, ему удастся
смягчить сердце Аллана. И он глубоким голосом спокойно и сдержанно сказал:
- Послушайте, Аллан, ведь вы не всерьез это сказали? Мы с вами работаем
семь или восемь лет, я принес синдикату миллионы.
- Это была ваша обязанность.
- Конечно! Слушайте, Аллан, я сознаюсь, что сошел с рельсов. Меня не
деньги прельщали. Я хочу вам объяснить, хочу вам изложить свои мотивы...
Но вы, конечно, не всерьез сказали, Аллан! Это дело поправимо! И я
единственный человек, который может привести все в порядок... С моим
падением падет и синдикат...
Аллан знал, что С.Вульф говорил правду. Семь миллионов - черт с ними,
но _скандал_ будет катастрофой. Тем не менее он остался неумолим.
- Это мое дело! - возразил он.
Вульф покачал лохматой головой буйвола. Он не мог допустить, что Аллан
действительно хочет отказаться от него, погубить его. Не может быть! И он
еще раз осмелился заглянуть в глаза Мака. Но глаза говорили о том, что от
этого человека нельзя было ждать ни снисхождения, ни милости. Ничего!
Решительно ничего! Он вдруг осознал, что Аллан - американец, американец
_по рождению_, тогда как он только _сделался_ им, и Аллан был сильнее.
Слабая надежда, которой он тешил себя, была тщетна. Он погиб. И с новой
силой он почувствовал свое несчастье.
- Аллан! - воскликнул он в полном отчаянии. - Не может быть, чтобы вы
этого хотели. Нет! Вы посылаете меня на смерть. Не может быть, чтобы вы
этого хотели!
Он уже боролся не с Алланом, он боролся с судьбой. Но судьба выслала на
фронт Аллана, холодного бойца, который не отступал.
- Не может быть, чтобы вы этого хотели! - повторял он без конца. - Вы
посылаете меня на смерть!
И он тряс кулаками перед лицом Аллана.
- Я вам все сказал.
Аллан повернулся к двери. Лицо С.Вульфа покрылось холодным потом, как
слизью, борода слиплась.
- Я возмещу деньги, Аллан!.. - закричал он. Его руки хватали воздух.
- Tommy rot! [Чепуха! (англ.)] - крикнул Аллан, уходя.
Вульф закрыл лицо руками и с глухим стуком, как раненый бык, упал на
колени.
Хлопнула дверь. Аллан ушел.
По жирной спине С.Вульфа пробежала дрожь. Он поднялся почти без
сознания. Его грудь сотрясало бесслезное рыдание. Он взял шляпу, провел
рукой по фетру и медленно направился к двери.
Здесь он еще раз остановился. Аллан был в смежной комнате и услышал бы,
если бы он его позвал. Он открыл рот, но звук застрял в горле. Все равно
это ни к чему бы не привело!
Вульф ушел. Он скрипел зубами от злобы, унижения и горя. Слезы гнева
выступили у него на глазах. О, как он ненавидел теперь Аллана! Он
ненавидел его так яростно, что ощутил вкус крови на языке... Придет и час
Аллана!
Мертвым человеком спустился он в лифте.
Он сел в автомобиль:
- Риверсайд-драйв!
Шофер, бросив беглый взгляд на лицо своего хозяина, подумал: "А
Вульф-то готов!"
Съежившийся, весь серый, с ввалившимися глазами, сидел Вульф в
автомобиле, ничего не видя и не слыша. Он продрог от холодного пота и
прятался в пальто, как улитка в раковину. Иногда он думал со злобным
отвращением: "Он меня просто убил. Он меня зарезал!" Ни о чем другом он не
мог думать.
Настала ночь, шофер остановился и спросил, не поехать ли домой.
С.Вульф с трудом пришел в себя и беззвучным голосом произнес:
- На Сто десятую!
Это был адрес Рене, его теперешней любовницы. У него не было никого, с
кем он мог бы поговорить: ни друга, ни приятеля, и он поехал к ней.
Вульф испугался, что выдал себя перед шофером, и постарался
успокоиться. Перед домом Рене он вышел и своим обычным, равнодушным,
немного надменным тоном процедил:
- Ждать!
Но шофер подумал: "А все-таки ты готов!"
Рене ничем не показала, что рада его возвращению. Она дулась. Она
делала вид, что ей смертельно скучно, что она несчастна. Она до такой
степени была занята своей избалованной, заносчивой и упрямой особой, что
его растерянность совсем не бросилась ей в глаза.
Вульф громко рассмеялся над таким избытком женского эгоизма. И этот
смех, смешанный с большой дозой отчаяния, помог ему вернуться к тону,
которым он обычно разговаривал с Рене. Он говорил с ней по-французски. И
этот язык как будто преобразил его. На мгновения, на краткие мгновения он
иногда забывал, что он уже мертвый человек. Он шутил с Рене, называл ее
своим избалованным ребенком, своей сердитой куколкой, своей жемчужиной,
игрушкой и влажным, холодным ртом запечатлел поцелуй на ее красивых,
пухлых губах. Рене была женщина редкой красоты, светло-рыжая француженка,
родом из Лилля, вывезенная Вульфом в прошлом году из Парижа. Он сочинил,
что привез ей, из Парижа дивную шаль и великолепные перья, и Рене
просияла. Она велела накрыть на стол и затараторила о своих заботах.
О, она ненавидела этот Нью-Йорк, ненавидела этих американцев,
относящихся к дамам с величайшей почтительностью и с величайшим
равнодушием. Она терпеть не могла сидеть в своей квартире и ждать. Oh, mon
dieu! Oui [О господи! Да (франц.)], - она предпочла бы остаться в Париже
маленькой модисткой...
- Может быть, ты скоро вернешься, Рене! - сказал Вульф с улыбкой,
которая засела в мозгу Рене за ее низким лбом.
За столом он не мог проглотить ни кусочка, но выпил много бургундского.
Он пил без конца, голова у него горела, но он не пьянел.
- Закажем музыку и танцовщиц, Рене! - сказал он.
Рене позвонила в венгерский ресторан еврейского квартала, и через
полчаса музыканты и танцовщицы явились.
Дирижер оркестра знал вкус Вульфа и захватил с собой молодую красавицу
венгерку, только что приехавшую из венгерской провинции. Девушку звали
Юлиской, и она тихим, едва слышным голосом спела народную песенку.
Вульф обещал труппе сто долларов с условием, что не будет ни секунды
перерыва. Музыка и пение сменялись танцами, Вульф лежал в кресле, словно
мертвый, лишь глаза его блестели. Он все время потягивал красное вино, и
все-таки не пьянел. Рене, закутанная в роскошный платок цвета киновари,
свернулась клубком в кресле, полузакрыв зеленоватые глаза, - рыжая
пантера. У нее все еще был скучающий вид. Именно ее неповторимое
равнодушие и привлекло к ней Вульфа. Когда к ней приближались, она
злилась, как идиотка, пока в ней не вспыхивало адское пламя.
Прекрасная молодая венгерка, которую привез догадливый дирижер,
понравилась С.Вульфу. Он часто посматривал на нее, но она робко избегала
его взгляда. Вскоре он подозвал дирижера и пошептался с ним. Через
некоторое время Юлиска исчезла.
Ровно в одиннадцать часов он оставил Рене. Он подарил ей один из своих
бриллиантовых перстней. Рене ласково коснулась губами его уха и шепотом
спросила, почему он не остается. Он пустил в ход свою привычную отговорку
- ему нужно поработать. Рене нахмурила лоб и скорчила недовольную
гримаску.
Юлиска уже ждала Вульфа в его квартире. Она вздрогнула, когда он
прикоснулся к ней. Волосы у нее были каштановые и мягкие. Он налил ей
стакан вина, и она, послушно пригубив, сказала:
- За ваше здоровье, сударь!
Она исполнила его просьбу и спела свою грустную народную песенку таким
же тихим, едва слышным голоском.
- Ket lanya volt a falunak, - пела она, - ket viraga; mind a ketto ugy
vagyott a boldogsagra... - Две девушки жили в деревне, два цветка. Обе
стремились к счастью. Одну повели под венец, другую отвезли на кладбище...
Сотни раз слышал С.Вульф в юности эту песенку. Но сегодня она его
угнетала. Он слышал в ней всю безнадежность своего положения. Он сидел,
пил, и слезы выступали у него на глазах и медленно катились по дряблым,
восковым щекам. Он плакал от жалости к самому себе.
Через некоторое время он высморкался и тихим голосом ласково сказал:
- Это ты хорошо спела. Что ты еще знаешь, Юлиска?
Она взглянула на него печальными карими глазами, напоминавшими глаза
газели, и покачала головой.
- Ничего, сударь, - грустно прошептала она.
Вульф нервно засмеялся.
- Это немного! - сказал он. - Послушай, Юлиска, я дам тебе тысячу
долларов, но ты должна сделать то, что я тебе скажу.
- Слушаюсь, сударь, - покорно и боязливо сказала она.
- Разденься, Юлиска! Пойди в соседнюю комнату.
Юлиска опустила голову:
- Слушаюсь, сударь!
Пока она снимала одежду, С.Вульф неподвижно сидел в кресле, устремив
взор в пространство. "Будь Мод Аллан жива, у меня была бы надежда!" -
подумал он. Он сидел, и горе мрачно стерегло его. Подняв глаза, он увидел,
что Юлиска, раздетая, стоит у дверей, прикрываясь портьерой. Он совершенно
забыл о ней.
- Подойди ближе, Юлиска!
Юлиска приблизилась на шаг. Правой рукой она все еще держалась за
портьеру, как будто не хотела сбросить последний покров.
С.Вульф смотрел на нее глазами знатока, и обнаженное тело девушки
навело его на другие мысли. Хотя Юлиске еще не исполнилось семнадцати лет,
она уже была маленькой женщиной. Ее бедра были шире, чем можно было
предположить, когда она была одета. У нее были круглые ноги и небольшие
упругие груди. Ее кожа была смуглая. Вся она казалась вылепленной из земли
и высушенной на солнце.
- Ты умеешь танцевать? - спросил ее С.Вульф.
Юлиска покачала головой. Она не поднимала глаз.
- Нет, сударь!
- Ты никогда не танцевала во время сбора винограда?
- Танцевала, сударь!
- Ты танцевала чардаш?
- Да, сударь!
- Станцуй чардаш.
Юлиска беспомощно оглянулась. Она стала танцевать, больше из страха,
чем ради высокой платы. Она неловко двигала руками и ногами. Раздетая, она
не умела обращаться со своим телом. Она семенила, словно шла по осколкам.
Ее глаза были полны слез, щеки горели от стыда. О, ее ноги, ее не совсем
чистые ноги, куда бы их спрятать?
Она была великолепна. Много лет С.Вульф не видел такой трогательной
стыдливости. Он не мог вдоволь насладиться ее видом.
- Танцуй, Юлиска!
Откинув назад голову, Юлиска неловко подымала руки и ноги, а слезы
капали ей на грудь. Она остановилась, дрожа.
- Чего ты боишься, Юлиска?
- Я не боюсь, сударь!
- Ну так подойди ближе!
Юлиска приблизилась. "Теперь он это сделает", - подумала она и
вспомнила о деньгах.
Но С.Вульф этого не сделал. Он посадил ее к себе на колени:
- Не бойся и посмотри на меня!
Она посмотрела на него трепещущим и жгучим взглядом. С.Вульф поцеловал
ее в щеку. Он притянул ее в приливе отеческой нежности, и слезы
навернулись у него на глаза.
- Что ты собираешься делать в Нью-Йорке?
- Я не знаю.
- Кто тебя привез сюда?
- Мой брат. Но он уехал на Запад.
- Что же ты теперь делаешь?
- Я пою с Дьюлой.
- Брось Дьюлу и не пой с ним больше. Он негодяй. Да ты и петь не
умеешь!
- Да, сударь!
- Я дам тебе денег, а ты сделай то, что я тебе скажу.
- Хорошо, сударь!
- Ну вот! Научись английскому языку. Купи себе красивую простую одежду
и найди место продавщицы. Слушай внимательно, что я тебе скажу. Я дам тебе
две тысячи долларов, за то что ты так _красиво_ танцевала. Ты проживешь на
них три года. Посещай какие-нибудь вечерние курсы. Научись счетоводству,
стенографии и машинописи. Остальное устроится само собой. Ты это сделаешь?
- Да, сударь! - испуганно ответила Юлиска.
- Она боялась. Вульф показался ей страшным. Она слышала, что в
Нью-Йорке убивают молодых девушек.
- Оденься!
И Вульф протянул Юлиске пачку ассигнаций. Но она не решалась их взять.
"Как только я их возьму, он меня убьет", - подумала она.
- Возьми же! - улыбаясь сказал С.Вульф. - Мне деньги больше не нужны:
завтра в шесть часов вечера меня уже не будет в живых.
Юлиска вздрогнула.
С.Вульф нервно засмеялся.
- Вот тебе еще два доллара. Возьми первое такси, которое ты встретишь,
и поезжай домой. Дай Дьюле сто долларов и скажи ему, что я тебе больше не
дал. Никому не говори, что у тебя есть деньги! Самое важное в жизни - это
иметь деньги, но никто не должен знать о них! Возьми же!
Он сунул ей в руку бумажки.
Юлиска ушла, не поблагодарив.
С.Вульф остался один, его лицо тотчас же осунулось.
- Глупая девчонка! - пробормотал он. - Она все равно погибнет.
Вульф пожалел о деньгах. Он выкурил сигару, выпил рюмку коньяку и
принялся ходить взад и вперед по комнатам. Он зажег все лампы, так как
совершенно не выносил полумрака. Он остановился перед японским
лакированным шкафчиком и открыл его. Шкафчик был наполнен локонами -
светлыми, золотистыми, рыжими женскими локонами. На каждом локоне была
этикетка, как на склянках с лекарством. Была проставлена дата. Вульф
посмотрел на эти волны волос и презрительно рассмеялся. Он презирал и
ненавидел женщин, как все мужчины, имеющие дело преимущественно с
продажными женщинами.
Но собственный смех смутил его. Он напомнил ему чей-то где-то слышанный
смех. Он вспомнил, что так именно смеялся его дядя, а этого дядю он
ненавидел больше всего на свете. Как странно!
Он опять заходил взад и вперед. Но стены и мебель все больше
стушевывались. Комнаты раздвигались, казались пустынными. Он не смог
вынести одиночества и поехал в клуб.
Было три часа ночи. Улица была пуста. Но через три дома от него стоял
потерпевший аварию автомобиль. Шофер заполз под машину и возился с
починкой. Однако, как только Вульф отъехал, автомобиль покатился вслед за
ним. Вульф горько усмехнулся. Шпионы Аллана?.. Подъехав к клубу, он дал
шоферу два доллара на чай и отослал его домой.
"О господи, совсем, совсем готов!" - подумал шофер.
В клубе еще играли в покер за тремя столами, и Вульф подсел к знакомым.
Удивительно, как ему сегодня шла карта! Редко бывают на руках такие
комбинации. "Вот и две тысячи долларов, которые получила Юлиска!" -
подумал он и сунул деньги в карман. В шесть часов игра кончилась, и Вульф
прошел всю дорогу домой пешком. За ним шли, болтая, двое мужнин с лопатами
на плечах. У своего дома он встретил рабочего навеселе, который брел,
натыкаясь на стены, и фальшиво напевал что-то себе под нос.
- Have a drink? [Выпил? (англ.)] - обратился к нему Вульф.
Но пьяный не ответил. Он пробормотал что-то невразумительное и поплелся
дальше.
"Метаморфозы Аллановых сыщиков!"
Дома Вульф выпил такого крепкого вина, что его затрясло. Он не был
пьян, но впал в какое-то полусознательное состояние. Он принял ванну и
заснул в ней. Проснулся только тогда, когда постучал обеспокоенный слуга.
Он оделся с головы до ног во все новое и ушел из дому. Уже совсем
рассвело. У дома напротив стоял автомобиль. Вульф подошел и спросил,
свободен ли он.
- Занят! - ответил шофер, и Вульф презрительно усмехнулся. Аллан
окружил его, оцепил со всех сторон.
Из подъезда вышел господин с маленьким черным портфелем под мышкой и
пошел за Вульфом по другой стороне улицы. Тогда Вульф внезапно прыгнул в
трамвай, и ему показалось, что он улизнул от сыщиков Аллана.
Он выпил кофе в каком-то кафе и все утро пробродил по улицам.
Нью-Йорк возобновил свою двенадцатичасовую гонку, Нью-Йорк _скакал_,
подгоняемый жокеем-_делом_. Автомобили, экипажи, грузовики, люди - все
неслось, мелькая. Гремели поезда надземной дороги. Люди выскакивали из
домов, таксомоторов, трамваев, выскакивали из отверстий в земле, из
двухсотпятидесятикилометровых штолен подземки. Все они двигались быстрее
Вульфа. "Я отстаю!" - подумал он. Он ускорил шаг, и все-таки все его
обгоняли. Люди судорожно метались, как в гипнозе. Манхэттен - широкое
сердце города - всасывал их. Манхэттен выбрасывал их по тысячам артерий.
Это были осколки, атомы, накаленные взаимным трением и обладавшие не
большей свободой движения, чем обыкновенные молекулы. И город шел своей
грохочущей походкой. Каждые пять минут мимо Вульфа проносился серый
электрический автобус, мчавшийся по Бродвею, как слон, которому сунули под
хвост горящую паклю. Это были автобусы-буфеты, в которых по дороге на
службу можно было проглотить чашку кофе и бутерброд. Среди маленьких,
увлекаемых вихрем людей шагали огромные наглые призраки и кричали:
"Удвойте ваш доход! - Зачем быть толстым? - Мы тебя обогатим, черкни нам
открытку! - Easy Walker! Make your own terms! - Stop having fits! -
Drunkards saved secretly! [Беззаботный пешеход! Дай нам свои предложения!
- Береги свои нервы! - Незаметное излечение пьяниц! (англ.)] - Удвойте
свою силу!" Реклама! Великий укротитель, которому повиновалась эта
судорожно копошившаяся масса! Вульф улыбнулся сытой, удовлетворенной
улыбкой. Это он поднял рекламу до уровня искусства!
С Баттери видны были три лимонно-желтых рекламных аэроплана, шнырявших
один за другим над заливом в погоне за покупателями, находившимися на пути
в Нью-Йорк. На желтых крыльях красовалось: "Ваннамекер - распродажа!"
Кому из этих тысяч кишащих вокруг людей придет в голову, что это он
двенадцать лет назад изобрел "летающий плакат"?
Он бродил по Нью-Йорку, притягиваемый центростремительной силой этой
чудовищной мельницы. Весь день. Он обедал, пил кофе, пропускал то тут, то
там рюмку коньяку. Как только он останавливался, его охватывало
головокружение, и он шел дальше. В четыре часа он добрался до Центрального
парка, одуревший, без единой мысли в голове. Он миновал аэродром компании
"Чикаго - Бостон - Нью-Йорк" и шел куда его вели аллеи. Накрапывал дождь,
и парк был совершенно пуст. Вульф дремал на ходу, но вдруг сильный испуг
заставил его очнуться: он испугался своей походки. Он шел сгорбившись,
шаркая ногами, согнув колени. Так волочил ноги старик Вольфзон, приученный
судьбой к смирению. И вдруг он ясно услышал, как внутренний голос шепнул:
"Сын обмывальщика покойников!"
Испуг разбудил Вульфа. Где он? Центральный парк! Почему он здесь?
Почему он не убрался, черт возьми, почему он не удрал? Почему он весь день
торчал в Нью-Йорке? Кто его заставил? Он посмотрел на часы. Было уже
больше пяти. Еще час был в его распоряжении, - ведь Аллан умел держать
слово.
Его голова напряженно заработала. В кармане у него было пять тысяч
долларов. Этого достаточно, чтобы скрыться. Он решил бежать. Аллан его не
поймает! Он оглянулся - кругом ни души! Значит, ему удалось отделаться от
сыщиков Аллана! Этот успех окрылил его, и он начал действовать с
молниеносной быстротой. В маленькой парикмахерской он снял бороду, и пока
парикмахер работал, обдумал план бегства. Он находился у сквера Колумба.
Он решил доехать по подземной дороге до Двухсотой улицы, пройти немного
пешком и сесть в какой-нибудь поезд.
Без десяти шесть он вышел из парикмахерской. Он еще успел купить сигары
и без семи минут шесть спустился на станцию, подземной дороги.
К своему удивлению, он увидел на перроне станции в толпе ожидающих
своего спутника по последнему переезду через океан. Тот даже посмотрел на
него, но - как удачно! - он его не узнал. А ведь они каждый день играли в
покер в курительном салоне!
По внутренним рельсам молнией промчался экспресс, наполнив станцию
шумом и ветром. Вульф начинал терять терпение и взглянул на часы. Еще пять
минут!
Внезапно спутник Вульфа исчез из поля его зрения. Оглянувшись, он
увидел этого человека за своей спиной углубившимся в чтение "Гералда". У
Вульфа онемели руки и ноги. Ужасная мысль зародилась в нем! А вдруг это
один из сыщиков Аллана, следивший за ним от самого Шербура?
Без трех минут шесть Вульф отошел на два шага в сторону и украдкой
покосился на спутника. Тот спокойно продолжал читать, но в газете было
отверстие, и сквозь него пристально следил зоркий глаз!
В глубоком отчаянии С.Вульф заглянул в этот глаз. Кончено! В этот миг
вылетел поезд, и, к ужасу ожидающих, С.Вульф прыгнул на рельсы. Чья-то
рука с растопыренными пальцами пыталась схватить его.
Без двух минут шесть С.Вульф был раздавлен колесами подземного поезда,
а полчаса спустя весь Нью-Йорк уже оглашался взволнованными выкриками:
- Extra! Extra! Here you are! Hya! Hya! All about suicide of Banker
Woolf! All about Woolf! [Экстренный выпуск! Покупайте, покупайте! Все
подробности самоубийства банкира Вульфа! Все о Вульфе! (англ.)]
Газетчики мчались, как дикие кони, и на улицах, по которым сегодня
бродил Вульф, раздавалось его имя:
- Вульф! Вульф! Вульф!
- Вульф разрезан на три части!
- Туннель проглотил Вульфа!
- Вульф! Вульф! Вульф!
Каждый сотни раз видел на Бродвее его пятидесятисильный автомобиль с