Келли Кэти. Мужчины свои и чужие

   – Привет, Ханна, – проворчал Феликс, с неприязнью оглядывая Гарри. – Я решил, что ты можешь зайти сюда вы­пить, потому что тебя не было дома, когда я звонил.
   – Привет, Феликс, – спокойно ответила она, будто не провела последний месяц в тоске по нему, недоумевая, куда он подевался, и раздумывая, не купить ли ей одну из тех книг, в которых содержатся советы для женщин, влюбляю­щихся в подонков.
   – Надеюсь, я не помешаю, – заявил Феликс, садясь рядом с Ханной, явно не заботясь о том, мешает он или нет. Более того, ему наверняка было приятно помешать.
   – Зачем ты здесь? – спросила она. – Я не знала, что ты вернулся в Ирландию.
   – Ты не хочешь представить мне своего друга? – спро­сил Феликс, игнорируя ее вопрос и делая ударение на слове «друг».
   Ханна сжала зубы.
   – Гарри Спендер, Феликс Андретти.
   Однако Гарри не собирался так легко отступать.
   – Где же вы познакомились? – спросил он с таким видом, будто он ее отец, а Феликс – крайне неподходящий знакомый, взявшийся неизвестно откуда.
   – Мы встречались, Гарри, – спокойно объяснила Ханна. – Но недолго.
   – Вот как? – обрадовался Гарри и снова потянулся к руке Ханны.
   Она отодвинулась подальше и наткнулась на мускулистое бедро Феликса, который медленно закипал.
   – И давно вы расстались? – продолжал настаивать Гарри.
   – Мы не расставались, – прошипел Феликс. Ханна подняла брови. Вот уж воистину, то пусто, то густо! Только что у нее не было ни одного мужчины, а теперь целых двое, и они готовы из-за нее драться, подобно средне­вековым рыцарям, сражавшимся за руку прекрасной дамы. Ну, что же, у нее есть для них новости. Прежде чем сражать­ся за руку прекрасной дамы, не мешало бы спросить, что дама думает на этот счет. А она считает, что они оба могут пойти и удавиться.
   – Хватит, мальчики. К сожалению, у меня свидание, так что мне пора. Приятно было поболтать с тобой, Гарри, и с тобой, Феликс. – Она бодро улыбнулась и встала.
   Оба выглядели удивленными, только у Феликса к удивле­нию примешивалось неудовольствие.
   – Никуда ты не пойдешь, – сказал он, отбрасывая со лба золотистые волосы своим фирменным жестом.
   Небольшой костер гнева, тлеющий в душе Ханны, вне­запно превратился в адский огонь ярости. Она считала, что появление Гарри ее раздражает, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что она почувствовала при неожиданном появлении Феликса. Месяц ни слуху ни духу! По крайней мере, Гарри в свое время честно сказал, что бросает ее. Фе­ликс же просто исчез. И вот он здесь, как будто ничего не случилось.
   – Что это еще за свидание? – сердито спросил Феликс. Этна начала извергаться.
   Ханна повернулась к нему. Если правда, что глаза – зеркало души, то он должен увидеть в них пламя.
   – Мои дела тебя не касаются, Феликс, – сказала она. – Запомни. Я ухожу. Пока.
   Она выскочила на улицу, боясь, что кто-нибудь из них последует за ней. Если это произойдет, она убьет их голыми руками, да поможет ей господь.
   Когда Ханна подъехала к дому, злость уже прошла. От­крывая дверь, она даже улыбалась. Как все глупо! Ее дружки напоминают бумеранги. Возвращаются, несмотря на все уси­лия держаться подальше.
   Через час вернулся Феликс. Он десять минут звонил в дверь, а когда Ханна высунула голову в окно и велела ему убираться к чертям собачьим, он принялся названивать всем соседям. Ей пришлось спуститься и открыть ему дверь.
   – Что ты здесь делаешь, Феликс? – спросила Ханна, когда он вошел за ней в квартиру. По непонятной причине она порадовалась, что не успела переодеться, а значит, Фе­ликс, идущий сзади, имел возможность лицезреть покачи­вающиеся бедра и длинные ноги.
   – Хотел тебя увидеть, Ханна. Надо поговорить.
   «Это что, dйjа vu?» – мрачно подумала она, вспомнив, что пару часов назад те же самые слова произнес Гарри.
   – Разве сегодня Международный день бывших бойфрендов? – спросила она. – Я что-то не слышала такого в новос­тях. Нет, ничего не говори! Ты застрял на четыре недели в машине времени и только сегодня вернулся в наш век. Так?
   – Я сглупил, Ханна, – пробормотал Феликс.
   Если Гарри рассчитывал убедить ее с помощью слов, Фе­ликс использовал более действенные приемы. Он обнял ее за талию и начал целовать. Ханна сразу почувствовала, как от откровенного желания сжимается все внутри. Что-что, а це­ловаться Феликс умел. Если он когда-нибудь захочет сменить профессию, из него выйдет превосходный альфонс.
   На мгновение она позволила себе утонуть в его поцелуях, прислонилась к нему, почувствовала, как эротично двигают­ся его бедра. Месяц без него – и она чувствует себя, как пут­ник в Сахаре, набредший на журчащий холодный источник. Одной рукой она обхватила его за шею, другой прижала по­крепче к себе… И внезапно замерла. Что она делает?! Если ей нужен дешевый секс, все, что требуется сделать, это поехать в ночной клуб и выбрать там парня, который спрятал свое обручальное кольцо в задний карман. Зачем поддаваться Фе­ликсу, который сначала приручает ее, а потом, когда ему за­благорассудится, оставляет? Бросает. Как Гарри.
   Она представила себе, как они обмениваются впечатле­ниями после ее ухода из бара. Глупая Ханна, стоит взглянуть на нее щенячими глазами, поддразнить поцелуями и хоро­шим сексом – и можно делать с ней все, что захочешь.
   Собрав все силы, она оттолкнула Феликса.
   – Ханна? – растерялся он.
   – Феликс, ты исчез, не сказав ни слова. Я не могу этого простить. Все кончено, – заявила она, тяжело дыша от жела­ния и гнева.
   – Я знаю, но это все потому, что я слабый, Ханна, – сказал он. – И напуган. Мне стыдно было звонить тебе после Рождества. Я знал, что ты ужасно злишься, и я не мог… Ты такая сильная, ты моя опора. Ты мне нужна.
   – Господи, какая чушь собачья! – прошипела она, не] зная, что больше ее злит – Феликс, который появился в ее жизни как ни в чем не бывало, или она сама, поддающаяся на его поцелуйную тактику. – Ты знал, что я злюсь. Еще бы мне не злиться. Но я бы тебя простила, потому что любила. Одну неделю, две недели, тогда я еще могла тебя простить. Но четыре недели – это уже перебор, Феликс. Да еще на Рождество! Когда все радуются, черт возьми! Извини. Уби­райся. Ты хотел поговорить – вот мы и поговорили.
   – Я пришел за тобой. Ты моя опора, Ханна, – повторил он. Это прозвучало так фальшиво, как строчка из второразрядного сериала.
   – Неужели Том Стоппард уже не пишет тебе текст? – ехидно спросила она. – Тебе требуется что-нибудь поживее, Феликс.
   – У меня никогда не было такой остроумной женщины, как ты, Ханна, – ласково сказал он.
   – Даже среди тех потаскушек, которых ты трахал после того, как оставил меня? – огрызнулась она. – Я видела ста­тейку в «Алло!» про тебя и «очаровательную спутницу» на премьере фильма ужасов. По тому, как она на тебе висла, вполне можно было принять ее за твою подружку. Или она тренируется для роли твоей подружки в фильме? А может она дочка какой-нибудь шишки, и ты встречался с ней ради карьеры? Хотя не такое уж великое испытание выйти в свет с крошкой, с ног до головы одетой от Гуччи. Так что, она помогает твоей карьере, Феликс?
   Та фотография окончательно добила Ханну. Смеющийся Феликс, одной рукой обнимающий двадцатилетнюю блондинистую красотку, слегка прикрытую прозрачным шелком тропическим рисунком. О нем писали как об актере, удачно снявшемся в телевизионном сериале «Посторонние». Она – неопознанная блондинка. Ханна в сравнении с ними обоими почувствовала себя уродиной. «Неудивительно, что он смыл­ся, – удрученно подумала она тогда, – раз у него такая жен­щина».
   – Полагаю, в тот вечер ты не слишком по мне скучал, Феликс?
   Он печально повесил голову.
   – Я знаю, я тебя не заслуживаю, Ханна. Но, пожалуйста, не выгоняй меня. – Он сел на диван и спрятал лицо в ладонях. – Ты мне так нужна. Ты ведь не можешь сказать, что не скучала по мне? – Он поднял на нее умоляющие глаза.
   «Господи, ну до чего же хорош, – не к месту подумала она. – Просто неотразим. Но я должна сопротивляться».
   – Да, я скучала, – спокойно сказала она. – Ты даже представить себе не можешь, как сильно. Именно поэтому я не хочу больше с тобой связываться, Феликс. Я не мазохист­ка. Пожалуйста, уходи.
   Он грациозно поднялся с дивана и еще раз взглянул на нее душераздирающим взглядом.
   – Прежде чем я уйду, – тихо сказал он, – я хотел бы кое-что пояснить. Ты не понимаешь. Я не хотел в тебя влюб­ляться. В мои карьерные планы любовь не вписывалась. Я не хотел любить, мне нравилось дурачиться, волочиться за жен­щинами, получать удовольствие. Но я встретил тебя, Ханна, и все полетело к черту. Я влюбился. – Лицо его стало на удивление мрачным, резче прорезались морщины. Казалось, он сейчас не играет, а действительно расстроен. – Знаю, в этом нет ничего хорошего, но я пытался бороться со своим чувством. Я хотел, чтобы с тобой было, как с другими: ме­сяц – и до свидания. Но не вышло. Я тебя люблю, хотя и не хочу этого. Я своим поведением не горжусь, но это правда. Мне хотелось, чтобы ты поняла, и прости меня, если сделал тебе больно.
   Ханна молчала, боялась заговорить. Она надеялась, что ей удастся сохранить каменное выражение лица, пока он не уйдет. Никогда ей не приходилось так трудно, как сейчас: смотреть, как он уходит, и не окликнуть его. Ей хотелось этого безумно, но она знала, что не должна, Она стояла непо­движно, пока не услышала звук захлопнувшейся внизу двери, и только тогда она позволила себе отпустить тормоза.
   Слезы градом катились по ее лицу. Кого она пытается об­мануть? Вовсе она не разлюбила Феликса, ничего подобного, она все еще безумно его любит. Ей хотелось обнять его, по­целовать, заняться с ним любовью. Немыслимо даже думать, что он навсегда исчез из ее жизни, что он никогда не при­жмет ее к себе, что она не сможет его коснуться, не почувствует его дыхания на своей коже. Невозможно представить себе жизнь, в которой Феликс будет существовать, но она не сможет его видеть, не сможет никогда услышать его хрипловатый голос, полный любви, никогда не коснется с нежнос­тью его лица.
   Ханна рыдала, вспоминая чудесное время, проведенное вместе с ним, рыдала, потому что знала: Феликс был бы сей час с ней, если бы она позволила ему остаться. Плевать ей, со сколькими женщинами он спит, кроме нее, ей бы только иногда его видеть. Гордыня заставила ее выгнать его, и теперь она за это расплачивается. Одна, одна навсегда.
   Наконец Ханна заставила себя прекратить истерику, механически пошла в ванную, и едва узнала себя в зеркале женщина с ввалившимися глазами и потоками туши на щеках. Она выглядела на все семьдесят, а не на тридцать семь. Зачем удивляться, что Феликсу захотелось встретиться с беспечной юной девушкой? Ему нужна хорошенькая молодая женщина, а не старая неврастеничка с тяжелым эмоциональным грузом прошлого.
   Она сняла макияж и умылась. Затем сбросила рабочую одежду и надела самое удобное из того, что попалось на глаза: старые мягкие джинсы и огромный, бесформенный серый свитер. Прошлепала босиком на кухню и огляделась. Когда он пришел, она готовила ужин – макароны с луком и чесноком. В кухне сильно пахло чесноком, но Ханна уже потеряла всякий аппетит.
   Она сбросила чеснок в ведро и швырнула пластиковую доску в раковину. Ужин для одной – такова теперь ее судьба! Она никогда больше не приготовит вкусный ужин на двоих. Хотя повариха из нее никчемная, Феликс всегда хвалил ее стряпню.
   – Мне нравится, что ты можешь смастерить из макарон и соуса из банки, – дразнил он ее.
   Господи, ну зачем она в него влюбилась?! Почему не смогла устоять? Ведь знала, что от мужчин одна головная боль, так нет, не последовала собственному совету. Попалась ему на крючок. Заглотнула наживку целиком. Сейчас у Ханны было ощущение, что большая часть ее жизни позади. Все, что она раньше так ценила, – работа, квартира, независимость – потеряло значение. Все стало незначительным рядом с любовью. Или отсутствием оной. Но ведь настоящая любовь – полная чушь! По-настоящему мы любим только самих себя. Никому другому нельзя доверять, и люди, подобные Лиони, которые жаждут любви, – безумцы.
   Лиони! Она вспомнила смеющиеся голубые глаза подруги. Да, она поедет к Лиони. Ей дурно становилось при мысли, что придется провести остаток вечера одной в квартире.
   Ханна взглянула на часы. Без десяти девять. Странно, ее жизни нанесен такой сокрушительный удар, а прошло всего два часа.
   Один голос Лиони по телефону бальзамом пролился на се израненную душу.
   – Приезжай, – сказала она, – и оставайся ночевать. На работу поедешь от меня, так что мы вполне сможем выпить но паре бокалов. Ты ела? – спросила практичная Лиони.
   – Не могу, – тупо ответила Ханна.
   – Еще как можешь! – решительно возразила Лиони. – У меня как раз есть то, что тебе нужно, – суп из моллюсков. Я его уже сварила.
   Но Ханна о еде даже помыслить не могла. Выпить – дру­гое дело. Так что она остановилась по дороге у магазина и ку­пила три бутылки вина. Но стоило ей приехать и почувство­вать нежный аромат супа, как сразу же захотелось есть.
   – Вот не думала, что хоть ложку смогу съесть, – замети­ла она, заглядывая в кастрюлю, где булькал суп.
   Очаровательная золотистая собака Лиони жалась к ее ногам, требуя ласки.
   – До чего же ты славная девочка! – заворковала Ханна, садясь на корточки и обнимая Пенни, которая была счастлива приобрести еще одну поклонницу.
   Мел, Эбби и Дэнни гуськом вошли на кухню, чтобы поздороваться, но Лиони выгнала их через несколько минут.
   – Вы только что ворчали, что я хочу посмотреть «Тело­хранителя», которого вы ненавидите. А теперь, когда вам можно смотреть что угодно, вы решили, что ваше место на кухне? Брысь!
   – Ты ведь не собираешься выпить все это вино? – спро­сил Дэнни, несколько шокированный тем, что его мать и Ханна собираются выдуть три бутылки на двоих. Он с дру­зьями даже бы не задумался над таким количеством, но мама…
   – Да, собираюсь! – решительно заявила она и плотно за­крыла за ним дверь кухни.
   Когда они остались одни, Лиони крепко обняла Ханну.
   – Не плачь, – предупредила она. – Съешь сначала суп. Затем откроем бутылку, и можешь плакать хоть до утра. Но сначала поешь.
   Ханна кивнула и попыталась улыбнуться. Приятно было чувствовать такую заботу. Она села за стол, и Лиони поставив ла перед ней большую дымящуюся тарелку супа. Ханна намазала маслом свежую булку и принялась за еду. Пенни села сбоку и с такой тоской смотрела на нее, будто хотела сказать что никогда в жизни ничего не ела и была бы рада хотя бы маленькой крошке.
   – Замечательно, – честно признала Ханна, откладывая ложку и отодвигая пустую тарелку. – Жаль, что я не умею так готовить. Феликс шутил, что я могла бы открыть школу обучая студентов открывать банки.
   Губы у нее задрожали. Снова Феликс. Она не могла за быть о нем ни на минуту. Слезы потекли у нее по щекам, а Лиони убрала посуду, принесла ей коробку с бумажными платками и открыла первую бутылку вина.
   – Теперь рассказывай, – мягко сказала она, наливая вино в бокалы.
   Где-то на середине второй бутылки Лиони простонала что утром она об этом сильно пожалеет, зато Ханна почти оправилась. Хорошая еда, приятное вино и общество хоро­шей подруги очень этому поспособствовали. Как и присутствие золотистого ретривера. Пенни, казалось, понимала, что у Ханны беда, и верно сидела около стола весь вечер, норовя лизнуть то одну, то другую женщину.
   Когда Ханна устала говорить о Феликсе, Лиони рассказала ей о свадьбе Рея, о том, как больно было ей видеть близнецов рядом с их новой мачехой.
   – Ты бы ее видела! – вздохнула Лиони. – Что-то невероятное – умная, стройная, приветливая, одним словом – потрясающая. Это и есть самое тяжелое: она очаровательная женщина, по-настоящему очаровательная. Будь она хитрой сукой, легче было бы ее ненавидеть. Но она добрая, ласковая, замечательная. Близнецы ее обожают, и Дэнни ради нее готов на все.
   Ханна налила Лиони еще бокал вина.
   – Мне, пожалуй, хватит, – нерешительно сказала Лиони, но тут же сделала большой глоток. – Они с Реем трижды звонили во время медового месяца. Ладно, я знаю, Рей любит детей, но еще я знаю, что он три раза не позвонил бы Это все Флисс! Она мне по телефону сказала, что очень важно, чтобы дети не думали, что она отбирает у них отца. Наоборот, ей хочется, чтобы они виделись с ним еще чаще. – Она с несчастным видом глотнула вина. – Разве можно ненавидеть такую женщину? И она продолжает посылать им самые невероятные подарки. Пиджаки от Донны Каран для девочек, какой-то новый проигрыватель для Дэнни. Да, еще кучу духов и всякие глупости типа сверкаю­щего лака для ногтей. А я слишком занята готовкой и убор­кой, чтобы думать о сверкающем лаке для ногтей, – мрачно подытожила она.
   – Все это очень мило, – слегка заплетающимся языком заметила Ханна, – но ты их мать. Ты не должна видеть в ней угрозу. Они же не променяют тебя на пиджаки от модного модельера!
   Лиони фыркнула.
   – Они же подростки! Они пойдут за Джеком Потрошите­лем, если он предложит им модные тряпки.
   – Ну, не так уж часто они ее видят, – резонно заметила Ханна.
   – В этом-то все дело! – Лиони допила вино и протянула бокал за добавкой. – Он хочет, чтобы они все свободное время проводили в Бостоне. Слушай, я эгоистка, если не хочу их туда пускать?
   – Не суди себя слишком строго, – посоветовала Ханна. – Тут сложная ситуация. Я так устала, – добавила она, выпив бокал вина из третьей бутылки. Было уже поло­вина первого, и она чувствовала, что не может пошевелить ни ногой, ни рукой, как после тяжелых занятий в спортза­ле. – Пожалуй, пойду спать. Если ты дашь мне одеяло, Лио­ни, я устроюсь здесь, на диване.
   – Ничего подобного, – возразила Лиони. – У меня дву­спальная кровать, так что можешь расположиться со мной. Если верить приятелям Дэнни, спать на этом диване все равно, что спать на гвоздях. Я тебе этого не желаю. У меня хорошая кровать, если ты, конечно, не возражаешь…
   – Не говори глупостей, – перебила ее Ханна и снова расплакалась, на этот раз от доброты Лиони. – Ты меня на­кормила, выслушала, а теперь разрешаешь спать в твоей по­стели!
   – Если только ты не имеешь ничего против того, что среди ночи кое-кто заскочит в постель, – усмехнулась Лио­ни. – Пенни спит на своем месте до середины ночи, потом ей становится одиноко, и она заваливается прямо на меня. Если будешь себя хорошо вести, она утром слижет твой ма­кияж.
   Они рассмеялись, Пенни тоже радостно залаяла.
   – Пошли, – сказала Лиони, открывая дверь кухни. – Ты укладывайся, а я выпущу Пенни в сад, пусть сделает свои дела.
   – Вы наконец ушли из кухни? – спросил Дэнни, высу­нув голову из двери своей комнаты. – Умираю с голода, но не хотел мешать вашей пьянке.
   – Мне кажется, у него глисты, – поделилась Лиони с Ханной. – Только этим можно объяснить, почему он при его обжорстве остается таким худым.
   – Ну, мам! – засмеялся Дэнни, бросаясь к холодильни­ку. – Если у тебя завелся глист, то он сейчас наверняка пьян в стельку. Три бутылки! Ты просто старая алкашка!
   – Очень смешно! – Лиони шутливо шлепнула его по заднице. – Здесь я все еще хозяйка, милый мой. И я не раз­решу тебе рыскать по холодильнику, если будешь критико­вать свою старую мамочку. Ясно?
   – Ты прекрасная мама и совсем не пьяница, – пробор­мотал Дэнни с – набитым ртом. – Твое желание для меня закон.
   Проснувшись с раскалывающейся головой, Ханна сразу поняла, что находится не дома. Кровать другая, да и розовых простыней у нее никогда не было. Тут появилось еще кое-что розовое – длинный розовый язык, с удовольствием вылизы­вающий ее лицо.
   – Пенни! – ласково сказала Ханна, вспомнив, где находится и почему так болит голова. – Славная девочка. Как приятно просыпаться от поцелуев.
   Пенни вытянулась радом с Ханной в ожидании ласки. Ханна механически принялась гладить ее и с трудом сдержа­ла слезы, вспомнив все свои несчастья. Она глубоко вздохну­ла, твердо решив не раскисать. Пенни повертелась, издавая урчащие звуки, который Ханна совершенно верно перевела как: «Погладь меня еще, теперь животик». Может, ей взять собаку? Она бы ее очень любила, но вряд ли это справедливо по отношению к собаке, учитывая, сколько времени она про­водит в конторе. Нельзя оставлять пса на весь день в одино­честве. Или взять двух собак? Тогда бы они развлекали друг друга…
   – Может, мне украсть тебя, Пенни, и отвезти домой? – сказала она, садясь на постели.
   – Она – бесстыжая приставала, – заявила Лиони, входя в комнату с завтраком. – Почеши ей брюшко – и она твоя.
   Я принесла тебе тост, кофе и сок. Дэнни делает бутерброды с беконом, но мне подумалось, что тебе вряд ли захочется чего-то столь продвинутого.
   – Это точно, – согласилась Ханна. Ее даже затошнило при мысли о жирном беконе. Но кофе и тост годятся. – Ты меня балуешь, Лиони, – сказала она. – Просто не знаю, как тебя и благодарить.
   – Перестань, – отмахнулась Лиони. – Подожди, пока не увидишь счет. – Прогнав Пенни, она поставила поднос на колени к Ханне. – Уже половина восьмого, так что у тебя не слишком много времени, если хочешь успеть на работу к восьми сорока пяти, – предупредила она. – Я быстренько приму душ и приведу себя в порядок. Это ты виновата, Кэмпбелл, что у меня так трещит голова с похмелья!
   Ханна ухмыльнулась и принялась за апельсиновый сок.
   Без четверти девять она поставила машину на стоянке возле конторы, чувствуя себя значительно лучше, чем можно было надеяться. Доброта Лиони и препирательства трех под­ростков по поводу ванной комнаты невероятно ее взбодрили. Все это доказывало, что жизнь и без Феликса продолжается.
   Она несколько раз глубоко вздохнула и направилась в контору, решив сделать все возможное, чтобы день прошел нормально. Но оказалось, что это нелегко. Стоило ей войти к приемную, Джиллиан начала жаловаться на Керри, секре­таршу.
   – Представляешь, она уже второй раз за эту неделю гово­рит, что меня не было на месте, когда я была нужна. А я всего лишь сбегала в туалет! – ныла Джиллиан, стараясь на случай неприятностей привлечь ее на свою сторону.
   – И что ты сказала Керри? – устало спросила Ханна, зная, что на самом деле ей следует напомнить Джиллиан, что теперь разбор разных стычек в конторе не входит в ее обязан­ности. К счастью, теперь этим занималась Саша, их новый менеджер. Но ссориться с Джиллиан не было сил.
   – Я сказала, что она здесь не задержится, если не может отличить человека, вышедшего в туалет, от человека, которо­го нет на месте! – горячо объяснила Джиллиан.
   Ханна честно попыталась разобраться в этом странном заявлении, но быстро махнула рукой.
   – Тебя ведь и в самом деле не было на месте, так? Зна­чит, Керри была права. Так ведь лучше, чем объяснить, что ты в сортире?
   Джиллиан аж раздулась от возмущения.
   – Так я и знала, что ты примешь ее сторону! – прошипе­ла она. – Это возмутительно! Ты меня невзлюбила с первого дня и постоянно это демонстрируешь. Да кто ты такая?! Просто провинциальная выскочка, которая сумела втереться в доверие к начальству!
   «Большая ошибка, – холодно подумала Ханна. – Джил­лиан умудрилась выбрать один день из миллиона, когда со мной не следует связываться». Медленно, подобно львице, выбирающей жертву, она двинулась к Джиллиан, которая стояла всего в двух футах от нее. Все присутствующие замерли.
   – Ты, наверное, так и не поняла, почему тебя не сделали менеджером, Джиллиан, – сказала она достаточно громко, чтобы все слышали. – Все дело в твоем непрофессиональ­ном поведении. Если бы ты занималась работой хотя бы по­ловину того времени, которое тратишь на склоки и жалобы, , то представляла бы для компании хоть какую-то ценность. Но ты этого не понимаешь, Джиллиан. Ты ищешь недостат­ки в других и не замечаешь собственных. Если тебя нет на месте, когда звонит телефон, значит, Керри права, говоря, • что тебя нет. И поскольку я тебе на это указала, ты набросилась на меня при всех сотрудниках. Это не слишком мудро – если, конечно, ты хочешь сохранить свою работу.
   В этот момент в приемную вошел Дэвид Джеймс с кей­сом в руке, и Джиллиан побледнела. А Ханна уже не могла остановиться:
   – И еще, Джиллиан, я горжусь тем, что родилась в дерев­не. По крайней мере, я не пытаюсь скрыть свои корни за ис­кусственным акцентом! – До сих пор она вела себя вполне профессионально, но тут не удержалась, позволила себе уко­лоть Джиллиан, которая старалась скрыть свой нормальный дублинский выговор и корчила из себя аристократку.
   – Ханна, не будете ли вы так добры и не зайдете ли ко мне в кабинет, – сказал Джеймс, проходя мимо. – Нам нужно поговорить о наших сотрудниках.
   У Джиллиан подкосились ноги, она упала на стул, а Хан­на направилась в кабинет к боссу.
   – В чем дело, Ханна? – спросил он, усаживаясь за стол. Ханна села напротив, радуясь, что сумела наладить такие отношения с боссом, которые позволяют ей быть с ним вполне откровенной.
   – Джиллиан меня терпеть не может, – вздохнула она. – Сегодня утром она разозлилась на Керри и хотела, чтобы все ее поддержали. Вот и начала мне все рассказывать, как только я вошла. Когда же я сказала, что Керри все сделала пра­вильно, она на меня набросилась, позволила себе личные ос­корбления…
   – Это я слышал, – сухо сказал он. – Мне все ясно. Слава богу, вся эта сцена не развернулась в присутствии кли­ента. Джиллиан глупа и ленива, сегодня она поступила не­правильно, но и ты не должна была превращать это в публич­ную ссору. Это непрофессионально и, – он взглянул на нее, – совсем на тебя не похоже.