Келли Кэти. Мужчины свои и чужие

   – Знаю, знаю, лапочка, – вздохнула Лиони, села на кро­вать и погладила свою строптивую собаку. – Я ненадолго. Какие-то восемь дней. Мамочка скоро вернется. А тебе, до­рогая, Египет наверняка бы не понравился. Там слишком жарко.
   Однако Пенни, которую семь лет безумно обожали и без­удержно баловали, отказалась мириться. Она выдернула го­лову из-под руки Лиони и фыркнула, давая понять, что про­стым поглаживанием не обойтись и что неплохо бы было от­ведать собачьего печенья для поднятия духа.
   И Лиони – та самая Лиони, работавшая в ветеринарной клинике, которая всего лишь накануне объясняла владелице китайского мопса, что собаки жуткие шантажисты и ни в коем случае нельзя давать им человеческую еду, сколько бы они ни клянчили за столом, – поспешила на кухню и прине­сла оттуда печенье.
   Пенни приняла подношение подобно персидской царев­не, засыпала крошками все покрывало и тут же снова начала дуться.
   – Наверное, мне не следует ехать! – в отчаянии вос­кликнула Лиони, думая о том, что не сможет оставить Пен­ни, Кловер и Германа на целых восемь дней.
   Она собиралась отправить животных к своей матери, ко­торая души в них не чаяла, позволяла Пенни спать на посте­ли и кормила ее тщательно приготовленной телячьей печен­кой. Но Кловер, любимая кошка Лиони, не уживалась с кош­ками Клер, поэтому наверняка просидит все время ее отсутствия, забившись в угол, устроит голодную забастовку и совсем, отощает к ее приезду. Даже Герман, хомячок детей, приуныл, когда его роскошную клетку перевезли в дом Клер. И все же… нельзя было сказать, что она их всех бросала.
   Трое детей Лиони отправились на три недели к отцу в США, и она поклялась, что позволит себе отдохнуть, чтобы хоть немного взбодриться. Нельзя поддаваться шантажу из­балованных животных. Тем не менее Лиони чувствовала себя виноватой, оставляя своих питомцев на время круиза по Нилу в роскошных условиях отдельной каюты на «Королеве Трие».
   – Не надо мне ехать, – повторила она.
   Пенни тут же почувствовала слабинку, завиляла хвостом и широко улыбнулась. Для пущего эффекта она попрыгала на медвежонке и игриво покусала его. «Как можно оставить такую милую, забавную собаку?» – говорил весь ее вид.
   «И вообще, зачем я еду?» – все больше сомневалась Лио­ни. Она могла провести эти свободные восемь дней дома и заняться заросшим садом у реки. Нет смысла владеть боль­шим участком в графстве Уиклоу в очень живописном месте и позволить своему саду зарости сорняками.
   Еще надо буфет в кухне перекрасить. Она уже семь лет собирается это сделать, как только сюда въехала. Всегда не­навидела темное дерево. И неплохо было бы убраться в ком­нате Дэнни. Он с девочками в Бостоне уже десять дней, а она еще не прикоснулась к его логову. Можно не сомневаться, под кроватью полно обычного подросткового мусора: гряз­ные носки, от которых несет за милю, старые футболки, на которых скопилось достаточно ДНК, чтобы начать клонирование. Зато в комнате девочек – идеальный порядок, потому что с Эбби перед отъездом случился приступ любви к чистоте и она заставила Мел помочь ей убраться. Дружными усилия­ми они заполнили помойный бак журналами «Мизз», стары­ми плюшевыми игрушками, которые даже Пенни отказыва­лась жевать, ручками без колпачков и тетрадями с вырванными наполовину страницами. В результате их комната перестала напоминать спальню двух четырнадцатилетних фанаток – если не считать слегка ободранного плаката с изображением Робби Уильямса на стене, с которым Мел решительно отказалась расстаться.
   – Не расстраивайся, мам, – утешила ее Эбби, когда Лиони заглянула в комнату и пробормотала, что у нее такой вид, будто девочки не собираются возвращаться. – Мы ведь едем к отцу всего на три недели. А ты прекрасно проведешь время в Египте, будешь флиртовать с красивыми мужчинами и не заметишь, как пройдет время.
   – Я знаю, – соврала Лиони.
   Она злилась на себя за то, что нарушила собственное правило и позволила детям понять, как ужасно переживает каждый их отъезд к отцу. Дело не в том, что она не хотела, чтобы дети виделись с отцом, совсем нет. Просто она по ним страшно скучала, а Бостон находился так далеко. По крайней мере, когда он жил в Белфасте, туда из Дублина можно было добраться за два часа. Конечно, Лиони и в голову не пришло бы ворваться в дом к мужу, когда там гостили дети, но ее всегда утешала мысль, что, если ей вздумается навестить детей во время этого длинного летнего месяца, она всегда может это сделать.
   Здесь на самом деле крылась одна из истинных причин ее поездки в Египет, которая была ей явно не по карману: за­глушить муки одиночества во время отсутствия детей. Еще ей хотелось как-то нарушить монотонность своего существова­ния. Отпуск в экзотическом месте всегда казался ей удачным началом для новой жизни.
   Рядом громко зазвонил телефон. Лиони сняла трубку, мимоходом поправив на столе фотографию, где она была за­печатлена с Дэнни у роллер-костера в «Евро-Диснейленде». «Девятнадцатилетние парни не ездят отдыхать со своими ма­мочками», – напомнила она себе, прекрасно зная, что ей уже никогда не собрать на отдых всех троих детей.
   – Надеюсь, ты не передумала? – раздался громкий голос в трубке. Это была Анита – ее старая подруга, шумная мать-командирша, умевшая разговаривать только двумя способа­ми – кричать так, что в ушах звенит, или переходить на теат­ральный шепот, причем в обоих случаях ее было слышно за квартал.
   – Тебе надо отвлечься, а раз ты отказываешься ехать в Уэст-Крик вместе со всей нашей бандой, Египет – самый подходящий вариант. И не позволяй этой проклятой собаке себя отговорить!
   Лиони улыбнулась.
   – Пенни очень расстроена, – призналась она, – и я действительно подумываю, не остаться ли дома.
   – И потерять все эти деньги?! – возмутилась Анита, мать четверых детей, которая не брезговала сбором купонов и иногда пользовалась пакетиком с чаем дважды, если никто не видел.
   Лиони знала, что просто не выдержит еще одного отпуска в снятом бунгало вместе с «бандой», как Анита называла их компанию, сдружившуюся двадцать лет назад, когда все они еще были молодоженами. Она ничего против «банды» не имела, но надо было быть ее частью в качестве пары; если же ты разведена и одинока, а все остальные состоят в счастли­вом браке, это совсем другое дело – не с кем даже попла­каться друг другу в жилетку, жалуясь на горести одиночества и трудности в поисках приличного мужчины. После послед­ней поездки, во время которой один из мужей, изрядно на­бравшись, удивил ее весьма непристойным лапаньем в кухне со словами: «Я всегда думал, что ты не против», Лиони дала себе клятву: никогда больше.
   Десять лет назад, когда они с Реем разводились, она была полна надежд на будущее. Но Рей удовольствовался верени­цей подружек, а Лиони все еще ждала настоящей любви. Она уже шесть лет не ходила на свидания, да и то последнее орга­низовала для нее Анита – с лектором из колледжа, который напомнил ей (во всех отношениях) Энтони Перкинса из «Психа». Ясно, что из этого ничего не вышло.
   – Лиони, в Уэст-Крике для тебя всегда есть место, – за­верила Анита. – Мы все будем рады, так что если ты переду­маешь…
   – Я пошутила, – поспешно перебила Лиони. – Мне очень хочется в Египет, честно. Побрякушек накуплю целую кучу! – добавила она с настоящим энтузиазмом.
   Лиони коллекционировала экзотическую бижутерию, ко­торая уже переполнила все ящики ее и без того захламленно­го туалетного столика. Филигранные сережки цеплялись за металлические тайские ожерелья, большинство из которых были приобретены в этнических лавках в Дублине и Лондо­не, а не на их далекой исторической родине.
   – Ты там поосторожнее с торговцами на рынках, – пре­дупредила Анита, не любившая путешествия и свято веря­щая, что все, что лежит за проливом Ла-Манш, – жуткая даль. – Ты ведь знаешь, как они любят крупных женщин.
   – Да будет тебе, – протянула Лиони, машинально пере­ходя на привычные интонации Лиони Делани – взбалмош­ной и страшно сексуальной роковой женщины, каковую она усиленно изображала уже несколько лет. Если Анита и дога­дывалась, что все это притворство, а страстные свидания на самом деле состоятся на дому с коробкой клубничного моро­женого и пультом дистанционного управления в руке, она вида не подавала.
   Они поболтали еще несколько минут, и Лиони положила трубку, про себя подумав, что любому торговцу белым това­ром потребуется немалая сила, чтобы умыкнуть ее. При весе в девяносто пять килограммов она ничем не напоминала стройную танцовщицу из гарема и обладала к тому же доста­точной силой, чтобы превратить в лепешку любого, вздумав­шего ущипнуть ее за задницу.
   «А все-таки мило со стороны Аниты так сказать», – по­думала она позже, рассматривая себя в зеркале и оценивая эффект индийской юбки и своей любимой черной шелковой блузки, украшенной ниткой янтаря. Черный цвет не слиш­ком подходил для путешествия в жаркую страну, она это по­нимала, но в таком наряде чувствовала себя значительно уютнее. Конечно, ничто не могло скрыть ее размеры, но чер­ный цвет хотя бы слегка скрадывал впечатление. Вообще-то Лиони шли яркие цвета. Она обожала носить развевающиеся алые туники, накидки с капюшонами из пурпурного бархата и юбки до щиколоток, украшенные индийскими зеркалами и яркой вышивкой. И все же черный был ее любимым цветом.
   Удовлетворившись своим отражением, Лиони принялась за лицо, накладывая толстый слой косметики. Не будь она ветеринаром, с радостью стала бы художником по макияжу. Бог обделил ее красотой, но ей казалось, что с помощью своих чудесных карандашей и кисточек она делает свое лицо таинственным и экзотическим. Она напоминала себе девицу с турецких рекламных плакатов, которая ждет своего шейха, и уж никак не слишком толстую, старую и напуганную оди­ноким будущим женщину.
   У Лиони был хорошенький ротик, как у Купидона, кото­рый бы великолепно смотрелся на миниатюрной женщине, но не слишком годился для высокой и увесистой дамы. Лицо у нее было круглое, с выделяющимися скулами, которые Лиони обожала, потому что, как она ни толстела, скулы все равно выделялись и лицо не казалось жирным. Волосы, есте­ственный цвет которых, по ее собственным словам, был кры­синым, она красила в золотистый цвет.
   Но самой лучшей чертой Лиони были ее глаза – огром­ные, с пушистыми ресницами, того потрясающего сине-зеле­ного цвета, которым отличается Адриатическое море.
   Мать всегда утверждала, что выглядеть можно так, как сама пожелаешь. Клер, отличавшаяся в молодости потрясаю­щей внешностью, не сомневалась, что красота рождается внутри человека. К сожалению, уже лет в восемнадцать Лио­ни пришла к выводу, что одних красивых глаз недостаточно, чтобы быть такой очаровательной, как ей хотелось. Озарение это пришло, когда она поступила в колледж после долгих лет учебы в закрытом женском заведении при монастыре. А в Дублинском университете она впервые открыла для себя мужчин – и ей тут же стало ясно, что тем парням, которые привлекали ее внимание на лекциях по биологии, куда боль­ше нравятся девушки помельче и поглупее.
   Короче, Лиони очень скоро поняла, что она всего лишь толстая и некрасивая девица. Тогда она решила радикально изменить себя. Лиони Маррей, всегда скромно стоявшая в заднем ряду на школьных – фотографиях, превратилась в экс­центричную особу, любительницу экзотических тряпок и ярких украшений, злоупотребляющую макияжем, который больше напоминал боевую раскраску. Она стала веселой и жизнерадостной, и ее охотно приглашали на лучшие вече­ринки, но никогда – в темный уголок на террасе.
   Ее единственная настоящая любовь, Рей, сумел разгля­деть под слоем изделий «Макс Фактор» крайне неуверенную в себе женщину, каковой она была на самом деле. Однако их брак оказался ошибкой. Лиони была благодарна за спасение от одиночества, но этого недостаточно, чтобы выходить замуж. Теперь она это понимала. Даже беременность – недо­статочное основание. Она напрасно вышла за него замуж, и через десять лет этому браку пришел конец.
   Они познакомились в кино и провели вечер вместе, вспо­миная юмор Вуди Аллена. Уже позднее, , когда они были давно женаты, Лиони сообразила: единственное, что их объ­единяло, – это любовь к фильмам Вуди Аллена. В остальном они находились на разных полюсах. Рей – тихий студент ху­дожественного факультета – любил серьезные книги, поли­тические дискуссии и всячески избегал вечеринок. Лиони любила ходить в гости, танцевать и читать бульварную лите­ратуру со стаканом вина в руке. Они бы, наверное, скоро ра­зошлись, если бы не обнаружилось, что через семь месяцев появится Дэнни. Тогда они быстренько поженились и были безмерно счастливы, пока не окончился медовый месяц и оба не обнаружили, насколько они разные.
   Впрочем, в последующие десять лет они сохраняли срав­нительно цивилизованные отношения, что, считала Лиони, говорит о многом. Она долгое время жила, зная, что делает это ради Дэнни, Мелани и Абигейл. Но в какой-то момент что-то оборвалось, и она поняла, что должна освободиться. Она задыхалась, ей казалось, что она медленно умирает.
   Лиони и сейчас не понимала, как у нее тогда хватило ре­шимости усадить Рея на диван в гостиной и спросить его, не думает ли он, что им следует разойтись.
   – Я тебя люблю, Рей, – сказала она, приняв предвари­тельно две рюмки горячего портвейна, – но мы оба в ловушке. Мы больше похожи на брата с сестрой, чем на мужа и жену. В один прекрасный день ты кого-нибудь встретишь или я кого-нибудь встречу, и начнется между нами настоя­щая ядерная война. Мы возненавидим друг друга и покале­чим души детей. Тебе это надо? Давай будем честными, хва­тит дурачить друг друга.
   Ей пришлось нелегко. Рей настаивал, что он счастлив, что их жизнь его вполне устраивает.
   – Я не такой романтик, как ты, Лиони. Я не жду великой любви или чего-то в этом роде, – печально сказал он. – Мы ведь вполне счастливы, разве нет?
   Но она зародила в нем сомнения, и эта рана так и не смогла зарубцеваться. Постепенно они все больше отдаля­лись друг от друга, пока Рей наконец не согласился, что она права. Ее шокировало, как быстро он погрузился в новую жизнь, но она была слишком занята объяснениями с тремя ничего не понимающими детьми, чтобы долго над этим раз­думывать. Между тем приходилось признать, что вдали от нее он расцвел. У него появилась масса друзей, он сменил ра­боту и начал ездить в отпуск в интересные места. Он встре­чался с девушками, носил модную одежду и знакомил детей со своими подружками. Лиони же много работала, присмат­ривала за детьми и надеялась, что теперь, когда она снова свободна, появится тот самый, единственный. Но он явно не торопился.
   Она иногда говорила Пенни:
   – Мне следовало оставаться замужем и завести любовни­ка. Вот как надо поступать! Настоящая любовь и романтика плюс надежный тыл. Я же сделала все наоборот.
   Теперь же единственными, кто видел настоящую Лиони, были ее трое детей. При них она накладывала лишь два слоя макияжа, немного подмазывала губы и ходила в халате. Гос­поди, как же она по ним скучает!
   Чтобы заставить себя не думать о детях, Лиони принялась вспоминать, как ей всегда хотелось побывать в Египте. И ни­чего, что она всю жизнь боится летать. Во-первых, она не может позволить себе выкинуть деньги, уплаченные за путев­ку. А во-вторых, когда это Лиони Делани сдавалась? Она до­стала карандаш для подводки глаз и прочертила такую густую и толстую линию, которая бы сделала честь Клеопатре.
   Разве можно начать новую жизнь, если вы сдаетесь перед первым же препятствием – каникулами в одиночку?

4

   Четыре часа спустя Лиони стояла в очереди в аэропорту, прижав к груди путеводитель и мечтая, чтобы воздушное пу­тешествие поскорее осталось позади. Она когда-то видела фильм о людях в горах Перу, которые вынуждены были есть друг друга после авиационной катастрофы, и с той поры не­навидела самолеты.
   – Я могу дать тебе немного кетамина на дорогу, – пошу­тила Анита во время их телефонного разговора, имея в виду очень тяжелый транквилизатор для животных.
   – Я бы взяла, – ответила Лиони вполне серьезно.
   Она накупила растительных успокаивающих таблеток, приобрела браслет от дурноты и масло для ароматерапии, но тем не менее была напряжена, как породистый кот миссис Рейлли перед стрижкой когтей.
   Лиони передвинула тележку вперед вместе с очередью и принялась разглядывать других пассажиров рейса МС634 до Луксора. Вроде бы никто больше не потел от страха. Во вся­ком случае, этого нельзя было сказать про очень стройную женщину в начале очереди с длинными светло-русыми воло­сами, которые спадали на большие, как плошки, глаза. Ее кремовый костюм совершенно ей не шел. Она казалась очень худой и несчастной. «Наверное, ей около тридцати, – поду­мала Лиони, – но держится она как подросток, которого за­ставили ехать на каникулы с семьей, хотя ей больше бы хоте­лось остаться дома».
   Женщина постарше, наверняка ее мать, стояла рядом и без конца тараторила. На ней было старомодное платье в цветочек, которое мать Лиони, особа с весьма богемными наклонностями, отказалась бы надеть много лет назад, пото­му что к нему полагались перчатки и шляпа. Тут рядом с ними появился мужчина огромных размеров и начал спорить со служащей аэропорта, причем говорил так громко, что его слышала вся очередь.
   – Я бы пожаловался на вас, мисс, но, не вижу смысла! – орал он на служащую. – Я ясно выразил свои пожелания ра­ботникам агентства, и что же получаю в результате? Помяни­те мое слово, вам меня не провести!
   Худенькая женщина отвернулась, смущенно пряча лицо, и заметила, что Лиони на них смотрит. Растерявшись, Лиони опустила глаза на тележку. Она обожала наблюдать за людь­ми, но терпеть не могла быть пойманной за этим занятием.
   Впереди послышался голос служащей, с облегчением сказавшей:
   – Следующий!
   Когда семейство проходило мимо Лиони, она отверну­лась, но все же мельком взглянула на молодую женщину. Та как раз аккуратно складывала проездные документы в сумоч­ку, в которую не влезла бы и половина косметики Лиони. Она смотрела прямо перед собой, сознавая, что вся очередь слышала спор, и потому боялась встретиться с кем-нибудь взглядом. «Явно не хочет ехать отдыхать вместе с родителя­ми», – решила Лиони.
   Очередь продвинулась вперед, никого интересного Лиони больше не заметила и снова подумала, не вернуться ли до­мой. В конце концов, никто ничего не узнает. Нет, мать уз­нает, потому что первым делом она помчится к ней – забе­рет свою возлюбленную Пенни и других зверей. Но Анита как раз едет в Уэст-Крик и вернется в Уиклоу только через три недели и ни за что не узнает, что ее развеселая, с виду та­кая смелая разведенная подруга сорока двух лет от роду отка­залась от своих первых каникул, потому что боялась лететь.
   – Схожу в туалет. Я скоро, – послышался женский голос за ее спиной.
   – Я буду скучать, – ответил мужской голос.
   – Ох, – вздохнула женщина. – Я тебя люблю.
   – Я тоже тебя люблю, – ответил мужчина. «Новобрачные», – догадалась Лиони.
   Она сделала вид, что со скукой оглядывается вокруг, и мельком увидела целующуюся молодую пару. Женщина, оде­тая в девственно-розовое короткое хлопчатобумажное пла­тье, не слишком подходящее для путешествия, направилась в сторону туалетов, все время оглядываясь на мужа, махая рукой и робко улыбаясь. Он улыбался в ответ, держа в одной руке сразу два чемодана.
   «Была ли я когда-нибудь так счастлива или так влюбле­на?» – задумалась Лиони, отворачиваясь. Как все-таки не­справедливо устроен мир! Разве она не заслуживает счастья? Неужели нет человека, которому жаль было бы с ней расста­ваться даже на такое короткое время, который поцелует ее на прощание и попросит беречь себя? Наверняка такой человек где-то есть. Дома, пропалывая сад, она его не найдет.
   Лиони решительно толкнула свою тележку вдоль медлен­но двигающейся очереди. Ее ждал Египет!
   …Лиони досталось место 56В у иллюминатора в самом хвосте самолета. Она села и поморщилась, с завистью глядя на два свободных места рядом. Хорошо бы ей с кем-нибудь поменяться. А вдруг ее соседи откажутся?.. Лиони разозли­лась на себя за то, что нервничает, и повернулась к проходу, надеясь найти стюардессу и обратиться к ней с просьбой по­менять ей место. Но вместо стюардессы она увидела идущую в ее сторону изящную женщину в джинсах, футболке и не­брежно наброшенном на плечи белом кардигане. Она выгля­дела очень элегантной и уверенной в себе – женщиной, рож­денной специально для путешествий по Нилу.
   Женщина дошла до 56-го ряда, и Лиони решила сразу взять быка за рога.
   – Я просила не давать мне место около окна, – поведала она великолепной брюнетке. Страх от необходимости смот­реть в иллюминатор пересилил ощущение неловкости.
   – Так садитесь на мое место, – предложила женщина, у нее был мягкий голос с легким ирландским акцентом. – Я ненавижу сидеть в середине.
   Они поменялись местами, и Лиони почувствовала дурма­нящий запах духов «Одержимость». Женщина поудобнее усе­лась в кресле, надела очки, достала из небольшой сумки со­лидный путеводитель и принялась читать. «Обручального кольца нет, – заметила Лиони. – Наверное, она путешеству­ет одна, и мы могли бы составить друг другу компанию».
   Почти все пассажиры были уже на борту, когда к ряду сиденьев перед ними подошло то самое семейство, за которым Лиони наблюдала в очереди. Впереди шла молодая женщина. Она не подняла глаз, даже когда укладывала небольшой рюк­зак на полку, после чего поспешно опустилась в кресло около иллюминатора. За ней двигалась пожилая пара. Лиони поморщилась. Можно было легко представить, как будет вести себя во время полета этот громкоголосый мужчина, устроивший такую сцену, в аэропорту.
   – Место 55В, – пробормотала пожилая женщина. – Это здесь. Может быть, мне лучше сесть у окна?
   Девушка молча поднялась, уступила матери место и оста­лась стоять, ожидая, где предпочтет сесть отец.
   – Садись, Эмма! – раздраженно рявкнул великан.
   – Извини, – промолвила девушка, – я только думала…
   – Твою сумку поставить наверх, Анна-Мари? – грубо перебил он ее.
   – Нет, подожди, давай подумаем, – начала пожилая женщина. – Мне понадобятся очки и таблетки и…
   Лиони посмотрела в иллюминатор. Семейная жизнь, какой кошмар! В таком возрасте, как эта девушка, она бы за весь чай Китая не поехала в отпуск с родителями. Она, вер­но, с ума сошла или умственно неполноценная от рождения.
   Когда самолет наконец взлетел, Лиони закрыла от ужаса глаза; Ханна тоже закрыла глаза и улыбнулась, вспоминая недавние страсти в постели; Эмма сосала мятную конфетку и чувствовала себя немного спокойнее, потому что заранее ус­пела в туалете выпить половинку таблетки валиума. Она на­деялась, что половина таблетки не повредит малышу. Вот только отец пребывал в ужасном настроении и вознамерился испортить жизнь всем остальным. Эмма заметила, что не­сколько человек в очереди следили за ними, когда он ругался с бедной служащей. Если он будет так вести себя постоянно, их поездка превратится в ад. Господи, ну зачем она согласи­лась?!
   Ханна с облегчением уселась на прохладное сиденье в автобусе с кондиционером и подумала, что пережить эту жару она сможет, только если ей позволительно будет ходить голой, привязав к спине мешок со льдом. Шел уже седьмой час вечера, и все же за пятнадцать минут в аэропорту она прожарилась до костей. Она сумела бы быстрее добраться до спасительного автобуса, если бы не два араба-носильщика, подравшиеся из-за чести погрузить ее чемодан в автобус.
   – Неплохое представление, ребята, – сказала она, давая чаевые обоим.
   Было уже абсолютно темно, но температура держалась где-то около 80 градусов по Фаренгейту. Страшно предста­вить, как жарко будет днем! Ханна принялась обмахиваться картой их маршрута – такие карты переводчица раздала по приезде всем тридцати двум членам группы.
   – Идите к автобусу, а я пока тут закончу, – сказала она, показывая на автобусы, дожидавшиеся своих пассажиров по­добно серебряным гигантам в плавящемся от жары воздухе.
   Переводчицу звали Флора. В синей блузке и кремовых шортах она выглядела свежей и деловитой. «Ей понадобится все ее спокойствие, чтобы справиться с тем ужасным грубия­ном, который сидел передо мной в самолете», – подумала Ханна. Он непрерывно жаловался на холодную еду и требовал разъяснений, заплатят ли им компенсацию за часовое опоздание при отлете. «Жуткий грубиян», – с отвращением решила Ханна. Во время оформления виз в Луксоре только глухой не расслышал бы его саркастических замечаний по поводу низкой эффективности работников-египтян.
   – И это аэропорт?! – орал он, пока толпы с прибываю­щих самолетов искали своих гидов, пытались обменять день­ги и пройти визовый контроль. – Настоящий позор, черт по­бери! И они смеют приглашать европейцев в это богом забы­тое место! Никаких указателей, никаких служащих, плохое кондиционирование… Неудивительно, что эти ребята позво­ляли столько лет управлять собой иностранцам. Вот что я вам скажу: дайте мне только вернуться, и я напишу письмо в «Айриш тайме» и египетское посольство!