Страница:
Дальше будет лучше. Всё, что не убило меня, то сделало сильнее.
Мир возвращался постепенно. Кружась вокруг, он с каждым новым оборотом позволял мне ощущать себя всё явственней и явственней. Позволял мне слышать голоса живущих в нём существ, позволял ощущать приятную прохладу пола у себя под левым виском.
… - Кейн? - Кимберли лежала рядом со мной на полу и, глядя мне в широко распахнутые глаза, откуда-то издалека звала меня по имени, казалось, целую вечность. И целая вечность понадобилась мне для того, чтобы прошептать:
– … Ким…
– Что же ты с собой сделала… - прошептала русоволосая девушка и погладила меня по плечу. - Неужели его разбитая губа того стоила?
Разбитая губа… Внутри у меня несказанно потеплело. Всё было не напрасно. Я его таки достала… Виват, Кейни!
А теперь посмотри, что от тебя осталось…
Ким придвинулась ближе и обняла меня, согревая теплом своего тела, одетого в то самое белое платье. Такое же мокрое и грязное от крови, как и моя одежда. Ким подобно кошке вселяла в меня спокойствие одним своим прикосновением. Она не была пушистой и её вряд ли можно было погладить за ухом, но она была кошкой. Мокрой и взъерошенной кошкой. И она лечила душу, как самая настоящая кошка.
Под её прикосновением моё дыхание и сердцебиение пришли в норму. Сознание вернулось в сырые руины тела, лежащего на мокром полу, и принесло с собой одеяло аппатии, которым укуталось так, словно это могло спасти его ото всех бед мира.
Мне становилось всё равно. Плевать на всё и на всех. На вампиршу, на Эдуарда… Какая разница, спас он мне жизнь или не спас? А она? Ну укусила, ну попила крови - ранки заживут, кровь восстановится.
Вот и всё…
… - Кейн, не спи, Кейн, - прошептала ласково Кимберли где-то далеко-далеко и погладила меня по щеке. Приоткрыв глаза, я увидела её чуть расплывающуюся, но оттого не менее сострадательную улыбку.
– Тебе надо сделать укол, Кейни, понимаешь? Укол, - медленно разъясняла девушка, и я отупело кусок за кусочком воспринимала её фразы. - Чтобы вампирша не смогла тебя позвать следующей ночью, слышишь? Чтобы ты всегда-всегда была от неё свободна. Но ты же знаешь, как я боюсь игл. Знаешь ведь, правда? Я даже носки боюсь зашивать - так боюсь этих проклятых иголок. Поэтому укол тебе сделает Эдуард, он будет по моей просьбе очень, очень хорошим мальчиком и сделает тебе укол. И ни слова не скажет, обещаю. Понимаешь, Кейни? Просто сделает укол. И я хочу, чтобы ты больше не доводила себя до такого состояния. Я хочу, чтобы утром ты пошла в больницу, которая здесь, на территории вашего приюта, и позволила докторам позаботиться о тебе. Понимаешь, Кейни? Тебе очень, очень нужна медицинская помощь.
Я прикрыла глаза. На самом деле всё, что мне нужно было - это Киара. Моя вторая половина, сосредоточие отведённой нам на двоих рассудительности и спокойствия. Киара, моя милая Киара, где же ты, сестрёнка? Как же мне тебя не хватает, Господи… приходи ко мне, моя милая Киара, Киарочка, Киаррен Лила Браун… мне так тебя не хватает… здесь так пусто и душно без тебя… здесь так страшно…
– Вот и хорошо, - выдохнула Ким и, осторожно усадив меня спиной к стенке, стянула рубашку с одного моего плеча. - Он сделает укол и всё, Кейн. Всё будет хорошо.
Всё, что меня не убило, то сделало сильнее.
– … Киа, - позвала я еле слышно. Я знала, что она сейчас лежит, свернувшись клубочком, на своей двуспальной постели. У стенки храпит Джо - он всегда ночует у неё, если в нашем доме была гулянка. Но она не спит, я знаю, она не спит. Она смотрит в окно и, зовёт меня по имени:
– Кени, Кени, Кени…
– Киа… - выдохнула я и посмотрела на Эдуарда, который опустился рядом со мной на корточки с ваткой и парой шприцов в руках. Ким сидела рядом со мной и сжимала мою руку.
– Это однопроцентный раствор серебряной глюкозы - диренидролл, - мягко произнесла она видя, как настороженно я наблюдаю за белокурым парнем. - Ничего посильней мы не нашли. Но двух кубиков тебе хватит за глаза, Кейн. Я пойду приготовлю тебе какой-нибудь фруктовый сок из тех, которые ты любишь. Жутко вкусный и жутко витаминный.
С этими словами она бесшумно поднялась на ноги и растворилась в полумраке этой комнаты. Остались только я и Эдуард с его разбитой губой. Один только взгляд на неё приносил мне колоссальное моральное удовлетворение.
Мокрая от спирта ватка коснулась ранок и залила их огнём боли. Она одуряющей водой поднялась до моего сознания, а потом как-то растворилась. Я могла её терпеть.
Не особо ласково белокурый парень оттёр участок моей шеи от крови и грязи. Странное дело, но больше ему не хотелось ни улыбаться, ни называть меня идиотскими прозвищами. Неужели я ему в придачу ещё и зуб выбила?
– А теперь постарайся не дёргаться, потому что диренидрола больше нет, и если ты всё испортишь, то следующей ночью побежишь приносить вампирше газетку и тапочки, - произнёс он.
Я ничего не ответила. Он был прав. В слюне каждого вампира содержатся особые Ферменты Повеления. Впрочем, ферментами их назвали только потому, что содержатся они в полости рта и выделяются слизистой оболочкой. По сути это скорее Вирус Повеления. Он делает человека неустойчивым перед Силой вампира даже на больших расстояниях. В итоге, если вампир позовёт, укушенный им человек придёт хоть из другого города, хоть с того материка - в зависимости от силы кровососа - и исполнит всё, что ему скажут. Мне не хочется быть одной из них. Я подчиняюсь только самой себе, а не мертвецам. Впрочем, при такой жизни я и мертвецы скоро будем эквивалентны.
Я ощутила, что укус начал опять кровоточить. Очень щекотная струйка крови медленно поползла по шее на грудь, но я даже не дёрнулась, чтобы её вытереть, потому что моё внимание привлекло другое.
Эдуард потянул носом воздух и шумно сглотнул. По его розоватым губам лихорадочно заплясал язык, потому что он чувствовала запах крови. Моей крови. На какую-то часть он оборотень, а оборотни неравнодушны к такому запаху, как люди даже в самом сытом состоянии неравнодушны к аромату любимого блюда. Меня сводит с ума запах пиццы, которую Киара готовит по воскресеньям, Эдуарда - запах крови. В полнолуние оборотни должны получить хотя бы столовую ложку этого "супчика", такова их природа. А против природы, особенно чужой, не попрёшь.
Однако белокурый парень пересилил себя и сделал поочерёдно уколы в одну и вторую ранки. В его движениях была видна сноровка, но для того, чтобы попасть иглой в ранки как можно глубже, ему пришлось очень близко наклониться к моей шее и очень глубоко вздохнуть аромат старых монеток.
Когда мы на мгновенье встретились взглядами, я поняла что свечение эдуардовых глаз мне аж никак не нравится. То, что они светятся - чёрт с ним, у него во тьме глаза всегда как фары, но то, какие фары… Почему-то он смотрит только на мою шею и только с самыми паскудными намерениями. Я слышу его неровное дыхание, такое неровное, словно собственными руками душу его уже битый час. Но на самом деле он борется с собой, с тем, что живёт в нём и досталось ему от его бабки. И лучше б это были кишечные паразиты.
Но внезапно, не успела я даже что-то подумать, влажный, чуть шершавый как у кошки язык Эдуарда слизнул потёк моей крови. Отрывистое, частое и горячее дыхание забилось о грязную кожу шеи как второй пульс.
– Твою мать!… - начала было я, но четверть-оборотень трясущейся рукой отложил шприц в сторону и придвинулся ко мне. Ближе была только одежда. Я хотела что-то завопить, но тут белокурый парень ткнулся носом в мочку моего уха, слегка закусил её… а в следующую секунду его дрожащие губы сомкнулись на моих ранках.
Словно ток чужая Сила потекла в моё тело и зазмеилась, заплясала в венах, принуждая кровь вскипать. Резкая, яркая, она обжигала моё сознание так сильно, что я не могла понять, холодная она или наоборот - жарче огня. Я была песчинкой в её белом естестве, и она ослепляла меня, как ослепляет солнце, если смотреть на него широко распахнутыми глазами. Но у меня не было глаз и я не могла закрыть их, чтобы спрятаться от одуряющего света. Сила молчала и гремела вальсом, парила неподвижной вечностью и ревела вокруг меня неистовым хаосом. Сосредотачивалась вокруг, облепляла и пронизывала меня насквозь. А на её фоне обозначалось нечто. Густое, тёмное, оно раньше было сокрыто даже от моего подсознания. Но сейчас, ослеплённая и оглушённая, я виделаего, слышала, как оно неспеша бьётся во мне. Вернее, бьётся что-то внутри него, созревает, как в шёлковом коконе. Чёрное, нервно ворочающееся. Это…
Чувство было такое, словно моё истощённое сознание как младенца вынули из тёплой воды и опять поместили в тёмное, ноющее от боли тело. Перед глазами вместо белого света запрыгали яркие пятна, но они не скрывали за собой полностью весь мир.
Эдуард сидел напротив, и его губы были чёрные от крови, тоненькой струйкой стекающей от уголка рта. Ким обнимала его и тихо, успокаивающе шептала ему на ухо, как порой шепчут детям. Он задумчиво слушал её, но ничего не говорил.
Мне тоже не хотелось нарушать странной расслабленной тишины. Вполне хватает дождя и биения моего сердца.
Глаза Жаниль и Лэйда горели, как у кошек в полумраке, эдаким зеленовато-лунным светом. Я могла чуть изменить угол обзора, и свечение прекращалось. Кимберли обычно не показывает свою вторую природу, так что происходящее немного… пугало меня.
Только я не боюсь. Моё сознание укуталось с головой в прежнее одеяло апатии и явно не собирается из него вылезать.
Длинные тонкие пальцы девушки погрузились в волосы четверть-оборотня, и тот словно во сне медленно повернул к ней голову. Тогда она просто поцеловала его окровавленные губы, облизнулась и встала на ноги.
– Я выброшу, - с этими словами Ким подобрала окровавленную ватку, оба пустых шприца и растворилась в полумраке.
Эдуард переместился в кресло, откуда начал флегматично наблюдать за мной, хотя всё, что я делала - дышала и моргала. На вас когда-нибудь смотрели чужие коты? Этот странный невозмутимый взгляд. Есть они не хотят, но почему-то смотрят на вас, и что им нужно - непонятно.
– Чего уставился? - заплетающимся языком поинтересовалась я.
– А что, нельзя?
– Очень оригинальны ответ, - не удержалась я, - даже у моего медвежонка хватило б мозгов на что-нибудь получше.
– Наверное, он был величайшим гением, - белокурый парень не переставал наблюдать за мной, и это потихоньку злило. Как и то, что на его губах была моя кровь. С него причитается. Выбитая по одному зубу челюсть - и мы в расчёте.
– Ага, был. В отличие от тебя. Все знают, что девкам ты нравишься только из-за своей смазливой морды, - я высказала это с непередаваемым наслаждением. - И даже если бы у тебя был интеллект, они бы его не оценили.
– Чтобы делать комплименты чужому интеллекту, нужно сначала иметь свой собственный. А его у окружающих меня людейне наблюдается, - фыркнул в сторону Эдуард. Я поняла его намёк и запомнила как собственное имя.
– Кто ж виноват, что все твои поклонницы - безмозглые дуры? Только ты сам. Что-то вроде: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - я желчно фыркнула. - Хотя тут было бы уместней сказать: скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты. Наличие моих мозгов подтверждает хотя бы то, что мне ты абсолютно не нравишься.
– Потому что я не хочу тебе нравиться, - он произнёс это так же спокойно, как "Дважды два - четыре". Как аксиому стереометрии.
– Да ты что? - сквозь одеяло апатии я почти удивилась его наглости и спокойному тону. - Ты только не плачь, детка, но если бы ты даже захотел это сделать, то не смог.
Это тоже аксиома. Как и то, что Земля имеет форму эллипса.
– Хочешь сказать, что тысможешь мне понравиться, если захочешь? - как всегда всё вывернув через рукава, четверть-оборотень косо взглянул на меня и тихонько хохотнул, видимо, намалевав что-то похабное в своём воображении.
Однако его вопрос, признаться, застал меня врасплох. Понравиться ему? Смогу ли я понравиться ему? В мире есть куда более полезные занятия. Например, пересчитывать чёрные и белые полосочки на зебрах. Или переселить пингвинов в долину Миссисипи, вот кому-то будет весело!…
Однако хохоток белокурого парня уже перерос в настоящий хохот, громкий и мешающий мне как следует подумать. Скорее всего именно поэтому, чтобы утереть ему нос, я как можно громче произнесла:
– Могу!
Вот это уже теорема. Ну вроде теоремы о трёх перпендикулярах. Терпеть не могу их доказывать, да и геометрию не люблю вообще. Моему учителю надо памятник из платины поставить и корваллол давать за вредность.
– Спорим? - вот это я брякнула весьма и весьма неожиданно для самой себя. На самом деле, чтобы хоть как то прекратить его ржание. И мне это удалось.
Эдуард, всхлипнув от смеха, резко умолк, будто кто-то отключил звук, и в нарушаемой дождём тишине приподнял голову с мягкого подлокотника кресла. В изумрудных глазах загорелся неподдельный интерес. Киске показали рыбку. Засунуть бы ей эту рыбку в задницу.
Отступать было некуда. Вообще любое отступление сейчас было бы куда б о льшим позором чем то, что он спас мне жизнь.
– Спорим, - медленно, с расстановкой произнесла я, глядя ему в глаза, - что я смогу понравиться тебе, но при этом ты мне - нет?
Белокурый парень призадумался. Только на одну секунду.
– Спорим! - легко кивнул он и соскользнул с кресла. В два шага оказавшись рядом, изящно опустился на корточки и протянул мне руку со словами:
– Если выиграю я, твой долг возрастёт в ещё два раза.
Ни хрена себе!!! Кстати, о долгах…
– А если выиграю я, то мой долг исчезнет.
– Согласен.
– Аналогично, - я сжала его тёплую, пахнущую спиртом и диренидроллом ладонь.
Жаниль, держа в руках стакан с соком, изумлённо замерла в метре от нас. По сценарию ей полагалось уронить всё, что было у неё в руках, но самообладание у Кимберли явно покрепче моих мозгов.
– Ким, - попросила я, - разбей.
Непонимающе гладя то на меня, то на Эдуарда, девушка поставила стакан на пол рядом со мной и легко ударила по нашим рукам.
Вот и всё. Ну я и подписалась…
Схватив дрожащими руками стакан с соком, я опустошила его ровно наполовину и только потом, сонно зевнув, поняла, как странно Жаниль смотрит на нас с белокурым парнем. Кажется, она что-то прикидывала в уме или просто размышляла. Хотелось бы знать, о чём именно.
Но не успела я и рта открыть, как Кимберли задумчиво произнесла:
– Ладно, я пошла, а то бабця с дедкой будут волноваться. Надеюсь, глотки вы друг другу не перегрызёте.
Развалившийся в кресле Эдуард фыркнул:
– Надейся. Пока.
Ким бесшумно исчезла в полумраке, откуда до моего слуха не донёсся даже хлопок двери. Впрочем, она могла выйти и не через дверь, правда? Хотя, чтобы Ким выбиралась через окно, если можно воспользоваться дверью? Что-то я совсем отупела.
– Где мой рюкзак? - внезапно спохватилась я.
Белокурый парень, уже поднявшийся было на ноги, посмотрел на меня и ответил:
– На крыльце. Ты же не думала, что я внесу пять килограмм протухшего гульевого мяса под свою крышу?
Его слова несказанно успокоили меня. На крыльце, значит. Думаю, до утра на них никто не позарится. Лично я б точно не посягнулась на такое "сокровище".
Зевнув, Эдуард отправился прочь из комнаты и где-то уже в полумраке произнёс:
– Ким очень просила меня позволить тебе переночевать здесь. Я согласился только ради неё, так что не вздумай измазать обивку мебели.
– Ты просто генератор умных мыслей, - пробурчала я ему вслед и, уже через минуту блаженно вытянувшись на мягком диване, провалилась во тьму, тревожно шепчущую:
– Кени…
29.
Мир возвращался постепенно. Кружась вокруг, он с каждым новым оборотом позволял мне ощущать себя всё явственней и явственней. Позволял мне слышать голоса живущих в нём существ, позволял ощущать приятную прохладу пола у себя под левым виском.
… - Кейн? - Кимберли лежала рядом со мной на полу и, глядя мне в широко распахнутые глаза, откуда-то издалека звала меня по имени, казалось, целую вечность. И целая вечность понадобилась мне для того, чтобы прошептать:
– … Ким…
– Что же ты с собой сделала… - прошептала русоволосая девушка и погладила меня по плечу. - Неужели его разбитая губа того стоила?
Разбитая губа… Внутри у меня несказанно потеплело. Всё было не напрасно. Я его таки достала… Виват, Кейни!
А теперь посмотри, что от тебя осталось…
Ким придвинулась ближе и обняла меня, согревая теплом своего тела, одетого в то самое белое платье. Такое же мокрое и грязное от крови, как и моя одежда. Ким подобно кошке вселяла в меня спокойствие одним своим прикосновением. Она не была пушистой и её вряд ли можно было погладить за ухом, но она была кошкой. Мокрой и взъерошенной кошкой. И она лечила душу, как самая настоящая кошка.
Под её прикосновением моё дыхание и сердцебиение пришли в норму. Сознание вернулось в сырые руины тела, лежащего на мокром полу, и принесло с собой одеяло аппатии, которым укуталось так, словно это могло спасти его ото всех бед мира.
Мне становилось всё равно. Плевать на всё и на всех. На вампиршу, на Эдуарда… Какая разница, спас он мне жизнь или не спас? А она? Ну укусила, ну попила крови - ранки заживут, кровь восстановится.
Вот и всё…
… - Кейн, не спи, Кейн, - прошептала ласково Кимберли где-то далеко-далеко и погладила меня по щеке. Приоткрыв глаза, я увидела её чуть расплывающуюся, но оттого не менее сострадательную улыбку.
– Тебе надо сделать укол, Кейни, понимаешь? Укол, - медленно разъясняла девушка, и я отупело кусок за кусочком воспринимала её фразы. - Чтобы вампирша не смогла тебя позвать следующей ночью, слышишь? Чтобы ты всегда-всегда была от неё свободна. Но ты же знаешь, как я боюсь игл. Знаешь ведь, правда? Я даже носки боюсь зашивать - так боюсь этих проклятых иголок. Поэтому укол тебе сделает Эдуард, он будет по моей просьбе очень, очень хорошим мальчиком и сделает тебе укол. И ни слова не скажет, обещаю. Понимаешь, Кейни? Просто сделает укол. И я хочу, чтобы ты больше не доводила себя до такого состояния. Я хочу, чтобы утром ты пошла в больницу, которая здесь, на территории вашего приюта, и позволила докторам позаботиться о тебе. Понимаешь, Кейни? Тебе очень, очень нужна медицинская помощь.
Я прикрыла глаза. На самом деле всё, что мне нужно было - это Киара. Моя вторая половина, сосредоточие отведённой нам на двоих рассудительности и спокойствия. Киара, моя милая Киара, где же ты, сестрёнка? Как же мне тебя не хватает, Господи… приходи ко мне, моя милая Киара, Киарочка, Киаррен Лила Браун… мне так тебя не хватает… здесь так пусто и душно без тебя… здесь так страшно…
– Вот и хорошо, - выдохнула Ким и, осторожно усадив меня спиной к стенке, стянула рубашку с одного моего плеча. - Он сделает укол и всё, Кейн. Всё будет хорошо.
Всё, что меня не убило, то сделало сильнее.
– … Киа, - позвала я еле слышно. Я знала, что она сейчас лежит, свернувшись клубочком, на своей двуспальной постели. У стенки храпит Джо - он всегда ночует у неё, если в нашем доме была гулянка. Но она не спит, я знаю, она не спит. Она смотрит в окно и, зовёт меня по имени:
– Кени, Кени, Кени…
– Киа… - выдохнула я и посмотрела на Эдуарда, который опустился рядом со мной на корточки с ваткой и парой шприцов в руках. Ким сидела рядом со мной и сжимала мою руку.
– Это однопроцентный раствор серебряной глюкозы - диренидролл, - мягко произнесла она видя, как настороженно я наблюдаю за белокурым парнем. - Ничего посильней мы не нашли. Но двух кубиков тебе хватит за глаза, Кейн. Я пойду приготовлю тебе какой-нибудь фруктовый сок из тех, которые ты любишь. Жутко вкусный и жутко витаминный.
С этими словами она бесшумно поднялась на ноги и растворилась в полумраке этой комнаты. Остались только я и Эдуард с его разбитой губой. Один только взгляд на неё приносил мне колоссальное моральное удовлетворение.
Мокрая от спирта ватка коснулась ранок и залила их огнём боли. Она одуряющей водой поднялась до моего сознания, а потом как-то растворилась. Я могла её терпеть.
Не особо ласково белокурый парень оттёр участок моей шеи от крови и грязи. Странное дело, но больше ему не хотелось ни улыбаться, ни называть меня идиотскими прозвищами. Неужели я ему в придачу ещё и зуб выбила?
– А теперь постарайся не дёргаться, потому что диренидрола больше нет, и если ты всё испортишь, то следующей ночью побежишь приносить вампирше газетку и тапочки, - произнёс он.
Я ничего не ответила. Он был прав. В слюне каждого вампира содержатся особые Ферменты Повеления. Впрочем, ферментами их назвали только потому, что содержатся они в полости рта и выделяются слизистой оболочкой. По сути это скорее Вирус Повеления. Он делает человека неустойчивым перед Силой вампира даже на больших расстояниях. В итоге, если вампир позовёт, укушенный им человек придёт хоть из другого города, хоть с того материка - в зависимости от силы кровососа - и исполнит всё, что ему скажут. Мне не хочется быть одной из них. Я подчиняюсь только самой себе, а не мертвецам. Впрочем, при такой жизни я и мертвецы скоро будем эквивалентны.
Я ощутила, что укус начал опять кровоточить. Очень щекотная струйка крови медленно поползла по шее на грудь, но я даже не дёрнулась, чтобы её вытереть, потому что моё внимание привлекло другое.
Эдуард потянул носом воздух и шумно сглотнул. По его розоватым губам лихорадочно заплясал язык, потому что он чувствовала запах крови. Моей крови. На какую-то часть он оборотень, а оборотни неравнодушны к такому запаху, как люди даже в самом сытом состоянии неравнодушны к аромату любимого блюда. Меня сводит с ума запах пиццы, которую Киара готовит по воскресеньям, Эдуарда - запах крови. В полнолуние оборотни должны получить хотя бы столовую ложку этого "супчика", такова их природа. А против природы, особенно чужой, не попрёшь.
Однако белокурый парень пересилил себя и сделал поочерёдно уколы в одну и вторую ранки. В его движениях была видна сноровка, но для того, чтобы попасть иглой в ранки как можно глубже, ему пришлось очень близко наклониться к моей шее и очень глубоко вздохнуть аромат старых монеток.
Когда мы на мгновенье встретились взглядами, я поняла что свечение эдуардовых глаз мне аж никак не нравится. То, что они светятся - чёрт с ним, у него во тьме глаза всегда как фары, но то, какие фары… Почему-то он смотрит только на мою шею и только с самыми паскудными намерениями. Я слышу его неровное дыхание, такое неровное, словно собственными руками душу его уже битый час. Но на самом деле он борется с собой, с тем, что живёт в нём и досталось ему от его бабки. И лучше б это были кишечные паразиты.
Но внезапно, не успела я даже что-то подумать, влажный, чуть шершавый как у кошки язык Эдуарда слизнул потёк моей крови. Отрывистое, частое и горячее дыхание забилось о грязную кожу шеи как второй пульс.
– Твою мать!… - начала было я, но четверть-оборотень трясущейся рукой отложил шприц в сторону и придвинулся ко мне. Ближе была только одежда. Я хотела что-то завопить, но тут белокурый парень ткнулся носом в мочку моего уха, слегка закусил её… а в следующую секунду его дрожащие губы сомкнулись на моих ранках.
Словно ток чужая Сила потекла в моё тело и зазмеилась, заплясала в венах, принуждая кровь вскипать. Резкая, яркая, она обжигала моё сознание так сильно, что я не могла понять, холодная она или наоборот - жарче огня. Я была песчинкой в её белом естестве, и она ослепляла меня, как ослепляет солнце, если смотреть на него широко распахнутыми глазами. Но у меня не было глаз и я не могла закрыть их, чтобы спрятаться от одуряющего света. Сила молчала и гремела вальсом, парила неподвижной вечностью и ревела вокруг меня неистовым хаосом. Сосредотачивалась вокруг, облепляла и пронизывала меня насквозь. А на её фоне обозначалось нечто. Густое, тёмное, оно раньше было сокрыто даже от моего подсознания. Но сейчас, ослеплённая и оглушённая, я виделаего, слышала, как оно неспеша бьётся во мне. Вернее, бьётся что-то внутри него, созревает, как в шёлковом коконе. Чёрное, нервно ворочающееся. Это…
Чувство было такое, словно моё истощённое сознание как младенца вынули из тёплой воды и опять поместили в тёмное, ноющее от боли тело. Перед глазами вместо белого света запрыгали яркие пятна, но они не скрывали за собой полностью весь мир.
Эдуард сидел напротив, и его губы были чёрные от крови, тоненькой струйкой стекающей от уголка рта. Ким обнимала его и тихо, успокаивающе шептала ему на ухо, как порой шепчут детям. Он задумчиво слушал её, но ничего не говорил.
Мне тоже не хотелось нарушать странной расслабленной тишины. Вполне хватает дождя и биения моего сердца.
Глаза Жаниль и Лэйда горели, как у кошек в полумраке, эдаким зеленовато-лунным светом. Я могла чуть изменить угол обзора, и свечение прекращалось. Кимберли обычно не показывает свою вторую природу, так что происходящее немного… пугало меня.
Только я не боюсь. Моё сознание укуталось с головой в прежнее одеяло апатии и явно не собирается из него вылезать.
Длинные тонкие пальцы девушки погрузились в волосы четверть-оборотня, и тот словно во сне медленно повернул к ней голову. Тогда она просто поцеловала его окровавленные губы, облизнулась и встала на ноги.
– Я выброшу, - с этими словами Ким подобрала окровавленную ватку, оба пустых шприца и растворилась в полумраке.
Эдуард переместился в кресло, откуда начал флегматично наблюдать за мной, хотя всё, что я делала - дышала и моргала. На вас когда-нибудь смотрели чужие коты? Этот странный невозмутимый взгляд. Есть они не хотят, но почему-то смотрят на вас, и что им нужно - непонятно.
– Чего уставился? - заплетающимся языком поинтересовалась я.
– А что, нельзя?
– Очень оригинальны ответ, - не удержалась я, - даже у моего медвежонка хватило б мозгов на что-нибудь получше.
– Наверное, он был величайшим гением, - белокурый парень не переставал наблюдать за мной, и это потихоньку злило. Как и то, что на его губах была моя кровь. С него причитается. Выбитая по одному зубу челюсть - и мы в расчёте.
– Ага, был. В отличие от тебя. Все знают, что девкам ты нравишься только из-за своей смазливой морды, - я высказала это с непередаваемым наслаждением. - И даже если бы у тебя был интеллект, они бы его не оценили.
– Чтобы делать комплименты чужому интеллекту, нужно сначала иметь свой собственный. А его у окружающих меня людейне наблюдается, - фыркнул в сторону Эдуард. Я поняла его намёк и запомнила как собственное имя.
– Кто ж виноват, что все твои поклонницы - безмозглые дуры? Только ты сам. Что-то вроде: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - я желчно фыркнула. - Хотя тут было бы уместней сказать: скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты. Наличие моих мозгов подтверждает хотя бы то, что мне ты абсолютно не нравишься.
– Потому что я не хочу тебе нравиться, - он произнёс это так же спокойно, как "Дважды два - четыре". Как аксиому стереометрии.
– Да ты что? - сквозь одеяло апатии я почти удивилась его наглости и спокойному тону. - Ты только не плачь, детка, но если бы ты даже захотел это сделать, то не смог.
Это тоже аксиома. Как и то, что Земля имеет форму эллипса.
– Хочешь сказать, что тысможешь мне понравиться, если захочешь? - как всегда всё вывернув через рукава, четверть-оборотень косо взглянул на меня и тихонько хохотнул, видимо, намалевав что-то похабное в своём воображении.
Однако его вопрос, признаться, застал меня врасплох. Понравиться ему? Смогу ли я понравиться ему? В мире есть куда более полезные занятия. Например, пересчитывать чёрные и белые полосочки на зебрах. Или переселить пингвинов в долину Миссисипи, вот кому-то будет весело!…
Однако хохоток белокурого парня уже перерос в настоящий хохот, громкий и мешающий мне как следует подумать. Скорее всего именно поэтому, чтобы утереть ему нос, я как можно громче произнесла:
– Могу!
Вот это уже теорема. Ну вроде теоремы о трёх перпендикулярах. Терпеть не могу их доказывать, да и геометрию не люблю вообще. Моему учителю надо памятник из платины поставить и корваллол давать за вредность.
– Спорим? - вот это я брякнула весьма и весьма неожиданно для самой себя. На самом деле, чтобы хоть как то прекратить его ржание. И мне это удалось.
Эдуард, всхлипнув от смеха, резко умолк, будто кто-то отключил звук, и в нарушаемой дождём тишине приподнял голову с мягкого подлокотника кресла. В изумрудных глазах загорелся неподдельный интерес. Киске показали рыбку. Засунуть бы ей эту рыбку в задницу.
Отступать было некуда. Вообще любое отступление сейчас было бы куда б о льшим позором чем то, что он спас мне жизнь.
– Спорим, - медленно, с расстановкой произнесла я, глядя ему в глаза, - что я смогу понравиться тебе, но при этом ты мне - нет?
Белокурый парень призадумался. Только на одну секунду.
– Спорим! - легко кивнул он и соскользнул с кресла. В два шага оказавшись рядом, изящно опустился на корточки и протянул мне руку со словами:
– Если выиграю я, твой долг возрастёт в ещё два раза.
Ни хрена себе!!! Кстати, о долгах…
– А если выиграю я, то мой долг исчезнет.
– Согласен.
– Аналогично, - я сжала его тёплую, пахнущую спиртом и диренидроллом ладонь.
Жаниль, держа в руках стакан с соком, изумлённо замерла в метре от нас. По сценарию ей полагалось уронить всё, что было у неё в руках, но самообладание у Кимберли явно покрепче моих мозгов.
– Ким, - попросила я, - разбей.
Непонимающе гладя то на меня, то на Эдуарда, девушка поставила стакан на пол рядом со мной и легко ударила по нашим рукам.
Вот и всё. Ну я и подписалась…
Схватив дрожащими руками стакан с соком, я опустошила его ровно наполовину и только потом, сонно зевнув, поняла, как странно Жаниль смотрит на нас с белокурым парнем. Кажется, она что-то прикидывала в уме или просто размышляла. Хотелось бы знать, о чём именно.
Но не успела я и рта открыть, как Кимберли задумчиво произнесла:
– Ладно, я пошла, а то бабця с дедкой будут волноваться. Надеюсь, глотки вы друг другу не перегрызёте.
Развалившийся в кресле Эдуард фыркнул:
– Надейся. Пока.
Ким бесшумно исчезла в полумраке, откуда до моего слуха не донёсся даже хлопок двери. Впрочем, она могла выйти и не через дверь, правда? Хотя, чтобы Ким выбиралась через окно, если можно воспользоваться дверью? Что-то я совсем отупела.
– Где мой рюкзак? - внезапно спохватилась я.
Белокурый парень, уже поднявшийся было на ноги, посмотрел на меня и ответил:
– На крыльце. Ты же не думала, что я внесу пять килограмм протухшего гульевого мяса под свою крышу?
Его слова несказанно успокоили меня. На крыльце, значит. Думаю, до утра на них никто не позарится. Лично я б точно не посягнулась на такое "сокровище".
Зевнув, Эдуард отправился прочь из комнаты и где-то уже в полумраке произнёс:
– Ким очень просила меня позволить тебе переночевать здесь. Я согласился только ради неё, так что не вздумай измазать обивку мебели.
– Ты просто генератор умных мыслей, - пробурчала я ему вслед и, уже через минуту блаженно вытянувшись на мягком диване, провалилась во тьму, тревожно шепчущую:
– Кени…
29.
В моих снах было много крови, пахнущей розами, и много роз, пахнущих кровью. Они сменяли друг друга поочерёдно и никогда не появлялись вместе. Кровь и розы… А ещё голос, поющий странную колыбельную:
" Здесь в чёрных садах томно розы цветут,
Звеня бубенцами на длинных шипах,
В объятьях их острых найдёшь ты приют,
Усни же, дитя! Пусть во снах будет страх…"
Вспомнить приснившееся я не смогла никаким Макаром. Ни лиц, ни событий - ничего. Может быть потому, что их там не было вовсе. Только слова садистской колыбельной прочно засели у меня в голове, и уже исходя из этого я подвела итог: сон мне абсолютно не понравился. И вообще это был не мой сон: мне такие сны никогда не снятся. Хотя, всё когда-нибудь случается в первый раз. Даже третья нога вырастает.
Немного полежав, я приоткрыла глаза и увидела безукоризненно чистый потолок.
Дьявол!!!
Какая скотина уже успела содрать с него плакат "Linkin Park"?!. Хотя, нет, стоп, стоп, стоп… Это же не мой потолок! Мать-перемать… Нет, точно не мой. На моём потолке красуются следы серийного убийства комаров и отпечатки обуви, которая, собственно, эти убийства и совершила. Если это не мой потолок, то это и не мой дом. Интересно, где это я проснулась и как сюда попала? Ну не ураганом же меня сюда принесло, а если даже ураганом, то где Тотошка?… Или я ещё сплю? Да, точно, я ещё просто сплю, надо повернуться на другой бок и…
Ой нет, точно не сплю… Чёрт возьми, да это хуже, чем похмелье… Кажется, у меня опять СУП. Любопытно, где я его заработала?…
Первой ко мне вернулась боль и стала тем сильнее, чем больше я просыпалась. Она разлилась по всему телу горячим монотонным свинцом и зазвучала на одной низкой ноте. Конкретно болели некоторые мышцы, то есть, выли чуть сильнее, чем всё остальное. А ещё локоть левой руки и шея.
Шея… о господи…
Под монотонное тиканье часов я невидяще пялилась в потолок и вспоминала прошедшую ночь, как какой-то малобюджетный, дурацкий, но очень реалистичный ужастик с собой в главных ролях. М-да, оторвать бы сценаристу, во-первых, кое-что, а во-вторых, голову. Уж лучше бы я ничего не помнила и вообще проснулась с неизлечимой амнезией: каждое воспоминание наваливалось на меня как концертный рояль, играющий похоронный марш, и в душе становилось до тошноты гадостною. Самые роялистые и отвратительные воспоминания были о вампирском укусе и о том, что Эдуард спас мне жизнь. Наверное, ему не следовало этого делать. Лучше б я тихо-мирно сдохла там, на мосту. Тогда не было бы ничего этого: ни боли, ни роялей. И я сейчас не была бы по уши в дерьме…
А Киара? Ты готова бросить её одну в этом проклятом мире? Хороша сестра, мать тебя так, ничего не скажешь! Она тебя никогда не бросала!
Киара…
При одном воспоминании о сестре у меня потеплело на душе. Очень потеплело. Я хочу её увидеть и обнять - вот это будет лучше всего на свете. Только…
Осторожно, чтобы не упасть с узенького диванчика, я перевернулась на бок и, спрятав согнутую в локте руку под подушку, задумалась.
Только вот стоит ли ей рассказывать то, что произошло со мной сегодня? Не то, что она мне не поверит - я же себе поверила - просто… Я никогда от неё ничего не скрывала. Никогда. И она от меня - тоже. Мы друг другу были как священники для исповеди. До сегодняшнего дня. Я не хочу говорить ей о вампирше, о том, что Эдуард спас мою задницу… да и про гуля в ошейнике с бубенцами тоже лучше не упоминать.
Почему?
Не знаю. Я не знаю, почему ей лучше этого не знать. Знаю просто: лучше не знать. Всё. Вот так говорит моя интуиция. Наверное, если я перестану пренебрегать ею, жизнь станет куда проще и количество клавишных инструментов в ней сократится до минимума.
Я никому ничего не скажу. Ни Киа, ни Саноте, ни Джо - никому. Об этом будем знать только я, вампирша и Эдуард. А точнее, Принц Клана Белых Тигров.
На душе стало противно.
Принц… Ведь правда Принц и на белом почти коне. Вернее, белых почти коней. И Сила его куда больше, чем я думала. На пару вагонов. Вот теперь и пытайся оторвать ему голову. Он на меня может только посмотреть, и хорошо, если от меня хоть возмущённо булькающая лужица крови останется. Можно обмакнуть в неё салфетку и положить её в гроб вместо моих останков. Чёрт возьми, придётся теперь вести себя с ним поаккуратней. Впрочем, в стенах Круга Поединков он всё равно не пользуется своими ментальными способностями. Он типа пообещал этого не делать. Только если я буду постоянно таскать его за усы и прочие части тела, он на это обещание плюнет. И кто тогда будет плакать у меня на могилке окромя моей совести в виде роты сверчков?
Другое дело, что я даже до такогомогу не дожить. В смысле, до такой смерти. Я - лишний свидетель (хотя лишних не бывает - только запасные). На меня теперь клык заточен и у Белых, и у Огненных. Про гулей вообще молчу, им пора создавать партию "Кладбища без Кейни Браун". Блин, хоть вообще носу за пределы Киндервуда не показывай, только уши. Итим - он вообще должен был хорошо меня запомнить, если, конечно, падение в лужу не отшибло у него память. Хотя на такие козыри лучше не надеяться…
Кажется, об этом придётся поговорить с Лэйдом. Но только не сейчас. Я хочу есть, я хочу спать, я хочу принять горячую ванну, но больше всего на свете я хочу увидеть Киару. И только после этого начну расхлёбывать всю эту кашу… Откровенно говоря, даже не знаю, с чего начать…
Может, со слов: "Горшочек, не вари!"? Или с того, что ты поспорила с Эдуардом, кто кого закадрит?
Ох ты ж мать его!
Я нервно перевернулась на спину и почесала щёку.
А я ведь совсем забыла об этом!… О, так для белокурого парня это лишний повод не убивать меня!…
Ага, размечталась! Для него Клан поважнее тебя будет.
Нет, надо это только преподнести как следует… Типа, если ты меня размажешь по кускам хлеба и отдашь на съеденье своим тиграм, это будет означать, что ты проиграл. Или тип того. Фу ты чёрт, это надо ж было вообще так вляпаться и обеими ногами… Я собираюсь привораживать Эдуарда? Дерьмо какое-то. С одной стороны, лучше этого не делать, потому что наш спор послужит мне неплохим щитом, если как следует это размусолить. А с другой… Я не хочу быть у него в должниках. У кого угодно, но только не у него.
Ладно, об этом я подумаю позже, а пока… пока надо попытаться хотя бы встать на ноги. Диван я достаточно испачкала. Пора приниматься за ковёр.
Я осторожно, стараясь распределять нагрузку равномерно на все возможные мышцы, села. Боль тут же зазвучала громче, и мне пришлось просидеть несколько минут в полной расслабленности и неподвижности. Я по-прежнему находилась в бело-серой гостиной. Интересно, как обитатели этого дома избегают ежесезонной депрессии с таким "радостным" интерьером? Если и весь дом обставлен в таком стиле, с туалетом я потерплю до дома.
Стрелка круглых настенных часов, к тиканью которых мои уши успели так привыкнуть, показывала начало девятого. Хм, интересно, сколько же моя драгоценная особь проспала? Бьюсь о каменный заклад собственной башкой, что не очень много.
Наконец я со вздохом поднялась на ноги. Они предательски дрогнули в коленях, чуть подогнулись, но выдержали мой вес и ещё тонну налипшей на меня грязи. Вот это уже радует. Ух ты! Я даже ходить могу! Жива, жива, жива… можно даже в больницу не ходить. Понимаю, да, Ким просила, но… Как я объясню рану на локте и укус вампира? На меня напал маньяк-локтеман с шилом? Да Крестовский меня сразу же отправит на третий этаж в "вытрезвитель". И вообще, если я могу ходить, значит, всё не так уж плохо и помощь врачей мне не нужна. А уж тем более их морковное пойло для близоруких кроликов.
Чуть расставив руки, чтобы подстраховать свой барахлящий вестибулярный аппарат, я пошла вперёд. Мне бы ещё зонтик или шест в помощь. И чёрт с ним, с интерьером! Я хочу в туалет… и, пожалуй, умыться холодной водой.
Шагать приходилось медленно и неуверенно, сохраняя пустоту в мыслях и фиксируя всё происходящее, как какой-нибудь радар. Просто так легче эксплуатировать остатки своего тела и игнорировать их матерные предупреждения о полной неработоспособности. В мыслях и без того царит недоваренная холодная каша, поверх которой то и дело всплывают отвратительные воспоминания то о встрече с Саноте, то о вампирше, то об Эдуарде. От каждого такого воспоминания у меня противно замирает сердце. Я пыталась было огородиться от всего этого мысленными стенами из камня и запереть своё сознание в эдакой каменной тюрьме, но получилось плохо. Стены то и дело отъёзжали в сторону и я опять вспоминала по кругу о Саноте, потом о драке оборотней и о вампирше. А в качестве паршивого гвоздя программы, забитого мне в мозги - о Принце Белых. И только портрет готовящей спагетти Киары, который воображение рисовало мне на обратной стороне век каждый раз, как я медленно моргала, помогал мне двигаться вперёд.
Вперёд, потом поворот на девяносто градусов… А вот и дверь в ванную. Кто-то с чувством юмора - даже не знаю, кто именно - приклеил на неё небольшой портрет полуобнажённой красотки в пене и с мочалкой в руках. Судя по тому, что кружевные трусики, пена, мочалка и общий фон тошнотворно-розовые, это вполне могла быть Мажуа. Или предыдущий владелец этого дома. Что-то коротко мыслю…
А чёрт! Дверь открывается на себя! Пришлось переключить передачу и несколько сдать назад. Мы на этом Запорожце ещё покатаемся. Минута ушла на то, чтобы моя бедная дрожащая грабелька нашарила выключатель и щёлкнула им.
Вспыхнул резкий белый свет.
Ванная оказалась вполне обыкновенной. С замогильно чёрной плиткой под ногами и белой - на стенах. Каёмочка из то ли дельфинов, то ли сардин шла почти под самым потолком, а больше - ничего особого. Белые ванна, унитаз, раковина и стиральная машинка, за которой коварно пряталась полупустая корзина для грязного белья. Над рукомойником зеркало, по бокам которого стеклянные полочки с кремами, гелями и прочей ахинеей.
" Здесь в чёрных садах томно розы цветут,
Звеня бубенцами на длинных шипах,
В объятьях их острых найдёшь ты приют,
Усни же, дитя! Пусть во снах будет страх…"
Вспомнить приснившееся я не смогла никаким Макаром. Ни лиц, ни событий - ничего. Может быть потому, что их там не было вовсе. Только слова садистской колыбельной прочно засели у меня в голове, и уже исходя из этого я подвела итог: сон мне абсолютно не понравился. И вообще это был не мой сон: мне такие сны никогда не снятся. Хотя, всё когда-нибудь случается в первый раз. Даже третья нога вырастает.
Немного полежав, я приоткрыла глаза и увидела безукоризненно чистый потолок.
Дьявол!!!
Какая скотина уже успела содрать с него плакат "Linkin Park"?!. Хотя, нет, стоп, стоп, стоп… Это же не мой потолок! Мать-перемать… Нет, точно не мой. На моём потолке красуются следы серийного убийства комаров и отпечатки обуви, которая, собственно, эти убийства и совершила. Если это не мой потолок, то это и не мой дом. Интересно, где это я проснулась и как сюда попала? Ну не ураганом же меня сюда принесло, а если даже ураганом, то где Тотошка?… Или я ещё сплю? Да, точно, я ещё просто сплю, надо повернуться на другой бок и…
Ой нет, точно не сплю… Чёрт возьми, да это хуже, чем похмелье… Кажется, у меня опять СУП. Любопытно, где я его заработала?…
Первой ко мне вернулась боль и стала тем сильнее, чем больше я просыпалась. Она разлилась по всему телу горячим монотонным свинцом и зазвучала на одной низкой ноте. Конкретно болели некоторые мышцы, то есть, выли чуть сильнее, чем всё остальное. А ещё локоть левой руки и шея.
Шея… о господи…
Под монотонное тиканье часов я невидяще пялилась в потолок и вспоминала прошедшую ночь, как какой-то малобюджетный, дурацкий, но очень реалистичный ужастик с собой в главных ролях. М-да, оторвать бы сценаристу, во-первых, кое-что, а во-вторых, голову. Уж лучше бы я ничего не помнила и вообще проснулась с неизлечимой амнезией: каждое воспоминание наваливалось на меня как концертный рояль, играющий похоронный марш, и в душе становилось до тошноты гадостною. Самые роялистые и отвратительные воспоминания были о вампирском укусе и о том, что Эдуард спас мне жизнь. Наверное, ему не следовало этого делать. Лучше б я тихо-мирно сдохла там, на мосту. Тогда не было бы ничего этого: ни боли, ни роялей. И я сейчас не была бы по уши в дерьме…
А Киара? Ты готова бросить её одну в этом проклятом мире? Хороша сестра, мать тебя так, ничего не скажешь! Она тебя никогда не бросала!
Киара…
При одном воспоминании о сестре у меня потеплело на душе. Очень потеплело. Я хочу её увидеть и обнять - вот это будет лучше всего на свете. Только…
Осторожно, чтобы не упасть с узенького диванчика, я перевернулась на бок и, спрятав согнутую в локте руку под подушку, задумалась.
Только вот стоит ли ей рассказывать то, что произошло со мной сегодня? Не то, что она мне не поверит - я же себе поверила - просто… Я никогда от неё ничего не скрывала. Никогда. И она от меня - тоже. Мы друг другу были как священники для исповеди. До сегодняшнего дня. Я не хочу говорить ей о вампирше, о том, что Эдуард спас мою задницу… да и про гуля в ошейнике с бубенцами тоже лучше не упоминать.
Почему?
Не знаю. Я не знаю, почему ей лучше этого не знать. Знаю просто: лучше не знать. Всё. Вот так говорит моя интуиция. Наверное, если я перестану пренебрегать ею, жизнь станет куда проще и количество клавишных инструментов в ней сократится до минимума.
Я никому ничего не скажу. Ни Киа, ни Саноте, ни Джо - никому. Об этом будем знать только я, вампирша и Эдуард. А точнее, Принц Клана Белых Тигров.
На душе стало противно.
Принц… Ведь правда Принц и на белом почти коне. Вернее, белых почти коней. И Сила его куда больше, чем я думала. На пару вагонов. Вот теперь и пытайся оторвать ему голову. Он на меня может только посмотреть, и хорошо, если от меня хоть возмущённо булькающая лужица крови останется. Можно обмакнуть в неё салфетку и положить её в гроб вместо моих останков. Чёрт возьми, придётся теперь вести себя с ним поаккуратней. Впрочем, в стенах Круга Поединков он всё равно не пользуется своими ментальными способностями. Он типа пообещал этого не делать. Только если я буду постоянно таскать его за усы и прочие части тела, он на это обещание плюнет. И кто тогда будет плакать у меня на могилке окромя моей совести в виде роты сверчков?
Другое дело, что я даже до такогомогу не дожить. В смысле, до такой смерти. Я - лишний свидетель (хотя лишних не бывает - только запасные). На меня теперь клык заточен и у Белых, и у Огненных. Про гулей вообще молчу, им пора создавать партию "Кладбища без Кейни Браун". Блин, хоть вообще носу за пределы Киндервуда не показывай, только уши. Итим - он вообще должен был хорошо меня запомнить, если, конечно, падение в лужу не отшибло у него память. Хотя на такие козыри лучше не надеяться…
Кажется, об этом придётся поговорить с Лэйдом. Но только не сейчас. Я хочу есть, я хочу спать, я хочу принять горячую ванну, но больше всего на свете я хочу увидеть Киару. И только после этого начну расхлёбывать всю эту кашу… Откровенно говоря, даже не знаю, с чего начать…
Может, со слов: "Горшочек, не вари!"? Или с того, что ты поспорила с Эдуардом, кто кого закадрит?
Ох ты ж мать его!
Я нервно перевернулась на спину и почесала щёку.
А я ведь совсем забыла об этом!… О, так для белокурого парня это лишний повод не убивать меня!…
Ага, размечталась! Для него Клан поважнее тебя будет.
Нет, надо это только преподнести как следует… Типа, если ты меня размажешь по кускам хлеба и отдашь на съеденье своим тиграм, это будет означать, что ты проиграл. Или тип того. Фу ты чёрт, это надо ж было вообще так вляпаться и обеими ногами… Я собираюсь привораживать Эдуарда? Дерьмо какое-то. С одной стороны, лучше этого не делать, потому что наш спор послужит мне неплохим щитом, если как следует это размусолить. А с другой… Я не хочу быть у него в должниках. У кого угодно, но только не у него.
Ладно, об этом я подумаю позже, а пока… пока надо попытаться хотя бы встать на ноги. Диван я достаточно испачкала. Пора приниматься за ковёр.
Я осторожно, стараясь распределять нагрузку равномерно на все возможные мышцы, села. Боль тут же зазвучала громче, и мне пришлось просидеть несколько минут в полной расслабленности и неподвижности. Я по-прежнему находилась в бело-серой гостиной. Интересно, как обитатели этого дома избегают ежесезонной депрессии с таким "радостным" интерьером? Если и весь дом обставлен в таком стиле, с туалетом я потерплю до дома.
Стрелка круглых настенных часов, к тиканью которых мои уши успели так привыкнуть, показывала начало девятого. Хм, интересно, сколько же моя драгоценная особь проспала? Бьюсь о каменный заклад собственной башкой, что не очень много.
Наконец я со вздохом поднялась на ноги. Они предательски дрогнули в коленях, чуть подогнулись, но выдержали мой вес и ещё тонну налипшей на меня грязи. Вот это уже радует. Ух ты! Я даже ходить могу! Жива, жива, жива… можно даже в больницу не ходить. Понимаю, да, Ким просила, но… Как я объясню рану на локте и укус вампира? На меня напал маньяк-локтеман с шилом? Да Крестовский меня сразу же отправит на третий этаж в "вытрезвитель". И вообще, если я могу ходить, значит, всё не так уж плохо и помощь врачей мне не нужна. А уж тем более их морковное пойло для близоруких кроликов.
Чуть расставив руки, чтобы подстраховать свой барахлящий вестибулярный аппарат, я пошла вперёд. Мне бы ещё зонтик или шест в помощь. И чёрт с ним, с интерьером! Я хочу в туалет… и, пожалуй, умыться холодной водой.
Шагать приходилось медленно и неуверенно, сохраняя пустоту в мыслях и фиксируя всё происходящее, как какой-нибудь радар. Просто так легче эксплуатировать остатки своего тела и игнорировать их матерные предупреждения о полной неработоспособности. В мыслях и без того царит недоваренная холодная каша, поверх которой то и дело всплывают отвратительные воспоминания то о встрече с Саноте, то о вампирше, то об Эдуарде. От каждого такого воспоминания у меня противно замирает сердце. Я пыталась было огородиться от всего этого мысленными стенами из камня и запереть своё сознание в эдакой каменной тюрьме, но получилось плохо. Стены то и дело отъёзжали в сторону и я опять вспоминала по кругу о Саноте, потом о драке оборотней и о вампирше. А в качестве паршивого гвоздя программы, забитого мне в мозги - о Принце Белых. И только портрет готовящей спагетти Киары, который воображение рисовало мне на обратной стороне век каждый раз, как я медленно моргала, помогал мне двигаться вперёд.
Вперёд, потом поворот на девяносто градусов… А вот и дверь в ванную. Кто-то с чувством юмора - даже не знаю, кто именно - приклеил на неё небольшой портрет полуобнажённой красотки в пене и с мочалкой в руках. Судя по тому, что кружевные трусики, пена, мочалка и общий фон тошнотворно-розовые, это вполне могла быть Мажуа. Или предыдущий владелец этого дома. Что-то коротко мыслю…
А чёрт! Дверь открывается на себя! Пришлось переключить передачу и несколько сдать назад. Мы на этом Запорожце ещё покатаемся. Минута ушла на то, чтобы моя бедная дрожащая грабелька нашарила выключатель и щёлкнула им.
Вспыхнул резкий белый свет.
Ванная оказалась вполне обыкновенной. С замогильно чёрной плиткой под ногами и белой - на стенах. Каёмочка из то ли дельфинов, то ли сардин шла почти под самым потолком, а больше - ничего особого. Белые ванна, унитаз, раковина и стиральная машинка, за которой коварно пряталась полупустая корзина для грязного белья. Над рукомойником зеркало, по бокам которого стеклянные полочки с кремами, гелями и прочей ахинеей.