– Может, быть в прошлой жизни?
   Ага, когда я была Гераклом, а он - львом с пуленепробиваемой шкурой, которому я, в буквальном смысле этого слова, порвала пасть. Помню, помню, вот это славные были времена!
   Я тоскливо вздохнула от "нахлынувших воспоминаний", и Эдуард отметил это лёгким поцелуем моего бедного плеча. Честное слово, бутербродом клянусь, что я открыла рот для того, чтобы, проглотив всё нелитературное, произнести: "Не делай так!", но меня опять остановило распроклятое тело, по которому от плеча и до груди наискось раскатилось какое-то подобие сладкой дрожи. Словно в иссушенную потрескавшуюся степную землю плеснули живительной холодной воды.
   О, да ты сегодня на редкость поэтична! Интересно, а что после такой поливки вырастет? И вообще, странно на тебя влияет розовый цвет. Сегодня за тобой, милая Кейни, всякие там метафоры и художественные средства записывать надо!
   Ага, но вообще можно и нужно просто отправиться в больницу, прихватив с собой и макаронины, и костыли, и вооружённого шилом и мешком кота. Вот это будет весёлая компания! Интересно, морковного пойла для близоруких кроликов на всех хватит?
   Так, ладно, предлагаю думать о насущном. То есть о том, что всякого рода телячьи нежности белокурого ублюдка сегодня придётся терпеть как самое себя. Мать вашу, и за что же мне такое наказание?! Как я могла на такое подписаться?!
   Повернув голову, я неожиданно увидела за нашими спинами обпилок толстого дубового ствола - да не сгниёт колбаса в холодильнике того, кто приволок сюда это полено! Типа, на этом можно посидеть, не так ли? Ур-р-ра, товарищи! Трижды ур-ра в честь партии!!!
   Я честно попыталась не быть грубой, и, думаю, мне удалось очень мягко отстранить от себя четверть-оборотня, после чего на совсем негнущихся костылях моё несчастное тело выдвинулось в сторону бревна. Как самая галантная утварь - ладно, "у" можно выкинуть - нашей кухни, Эдуард опередил меня и постелил свой плащ поверх шершавой коры дерева. То ли это правила такие, то ли он и впрямь о заднице моей заботится.
   С нескрываемым облегчением я хлопнулась на поваленный ствол и первым делом помассировала свои колени, а потом, задрав треклятое платье до колен, согнулась в три погибели снять капканы на каблуках. Вчера был последний раз, когда я поддалась на провокации Ким и сделала так, как она хочет! Кабачками клянусь, последний!
   – Давай я тебе помогу, амурчик, - неожиданно произнёс четверть-оборотень и присел передо мной на корточки.
   О да, он бы мне очень помог, если бы сейчас прыгнул с обрыва головой вниз.
   – В каком смысле? - подозрительно уставилась я на белокурого ублюдка. Не исключено, что он сейчас просто поотрывает мне ноги.
   Откровенно говоря, всю дорогу я тихонько ломала себе голову над тем, узнал он меня или нет. Так и не разломала. С одной стороны, я вроде как особых проколов не допускала, но с другой, из нас двоих куда лучший актёр Эдуард. Он вполне мог узнать меня и спрятать этот факт в яйцо, яйцо в утку, утку в зайца и так далее по сказке. По-крайней мере, я знаю: он догадывается, что на самом деле я тот ещё сахар и наверняка из круга его знакомств, но… Вот пока есть это изумительное "но", он меня не узнает. Может быть. Как-нибудь. Если я буду пай-девочкой.
   Я?!!
   – Без смысла, - такое впечатление, что белокурый ублюдок всю свою сознательную и бессознательную жизнь только тем и занимался, что расстёгивал женскую обувь. Вернее, женские капканы на каблуках. Наверное, он просто каждую свою куклу-подстилку сам раздевает. Ага, именно. И чего это я так сегодня торможу?
   Отложив в сторону мой второй босоножек, четверть-оборотень мягко поцеловал мою колено. Я почти ожидала, что сработает древний рефлекс, и моя ножка радостно пнёт парня под дыхало. Увы и ах, рефлексы не сработали, надо будет тоже расстрелять их дома из водного пулемётика. Сегодня вообще какая-то чудн а я ночь: ножки подкашиваются и превращаются в макаронины, рефлексы не работают, капитаны футбольных команд отдыхают всю ночь в туалете, а мы с Эдуардом пьём шампанское за знакомство. Пять раз с ума сойти и вернуться обратно!
   Из глубин задумчивости меня вырвала странная боль.
   – Эй, ты что творишь?!! - завопила я и взбрыкнула всем телом, особенно нежной левой ножкой. Почти с удивлением я буквально тут же ощутила, как она во что-то врезалась. Понять во что именно я так и не смогла, так как дубовое бревно не было рассчитано на подобные акробатические финты, и я с "Уэ-эх!"-ом полетела назад, в шелковистую траву.
   Шелковистую, ага. Об землю моя спина хряпнулась так, что будь здорова, сова! Даже крылья не спасли, скорее, их придётся выбросить первым пунктом. Вторым - мой затылок, потому как приложилась я им - всем спасибо. А пейзаж предо мной предстал восхитительный. Вверху звёздное небо, а на его фоне обе мои задранные ножки в чулках и с растопыренными - видимо, от неожиданности падения - пальцами. Погодите-ка, а я знаю эту картину… Уильям Джозеф Тернер?
   Нет, чёрт возьми, хотя ему бы понравилось, как ты тут светишь нижним бельём.
   Люди добрые, а я ведь и впрямь сама с собой разговариваю!
   Лихорадочно прикрыв шуршащей юбкой трусы и подвязки, я расслабила ноги, и они хлопнулись на застеленное плащом бревно. Лучший пуфик на дороге, протяни, товарищ, ноги!
   – Ты в порядке, амурчик? - неожиданно надо мной склонился Эдуард. С его нижней губы прямо мне в декольте капнула кровь. Ага, так вот какого фашиста я задела при падении. Что ж, товарищи, это уже лучше!
   – Да, в относительном, - я попыталась понять, что же повлекло за собой всю эту истерию. Левая ступня торжественно подсказала мне, что некто попытался её размять или сделать ей массаж. Угу, вот где корыто зарыто, а земля перерыта.
   Шумно вздохнув и вытерев с лица кровь тыльной стороной ладони, белокурый парень присел и, сунув одну руку мне под ноющие колени, другую - за спину, легко поднял меня в воздух.
   – Извини, я не хотел делать тебе больно, - и впрямь с нотками искреннего покаяния произнёс он. Чья-то мания величия резко поползла вверх, и я честно попыталась затолкать её поглубже.
   – Давай свои стопы я буду разминать сама, - на этих словах меня усадили обратно на бревно, однако я встала и с наслаждением прошлась по траве. Наконец-то избавившиеся от каблуков ноги просто пели. Если я не буду за ними следить, они ещё и напьются от радости. Тут надо быть на чеку!
   – Расскажи мне что-нибудь о себе, - неожиданно произнёс за моей спиной Эдуард. Я чуть было не посмотрела на него как на сумасшедшего. А уж каким Макаром заставила себя пальцем у виска не крутить - страшная тайна!
   Интересно, он на меня досье собирает или дело шьёт?
   – Что ты хочешь знать? - точность есть залог вежливости, а вместе они - осторожность.
   – Ну, - развёл руками четверть-оборотень, словно у него впервые в жизни не было слов, - всё, что я о тебе знаю, так это то, что тебе четырнадцать, ты учишься в обыкновенной школе, неплохо разбираешься в философии и психологии, сильна в биологии и обладаешь поразительной независимостью.
   А ещё я крестиком вышивать умею!
   – Ну, я прогуливаю физкультуру, слушаю Мадонну и люблю ходить по магазинам вместе с матерью или лучшей подружкой по имени Гвен, - люди добрые, это всё не про меня, честное пионерское! И вообще, кто такая Гвен?!
   Но Эдуард, кажется, поверил этому, так как улыбнулся и, поднявшись на ноги, приблизился ко мне. Интересно, что этот паразит опять удумал? Наверняка опять какие-то свои дурные штучки из разряда "Обнять-поцеловать"! А спорим, что сейчас будет драка?!
   Склонив голову, четверть-оборотень посмотрел куда-то ниже моего лица и неожиданно поинтересовался:
   – А что это за вторая цепочка?
   То смерть твоя, супостат нечистый!!. Ой, а ведь и впрямь - что это?
   – Не думаю, - медленно ответила я, - что тебе оно понравится.
   Насмешливо фыркнув куда-то в сторону, четверть-оборотень произнёс:
   – Это что, какой-то особо ценный подарок Брока? - и не успела я рта раскрыть, как его ловкие пальцы поддели цепочку и дёрнули её вверх.
   Вообще, крест - это такая штука, которой маски и игры нипочем. Она сама всё чует, и ничего ей рассказывать не надо. Видимо, оказавшись на ладони у белокурого ублюдка, этот изумительный кусочек серебра рассмотрел в нём две вещи: его богомерзкую, как говорится, нечеловечность и острую неприязнь ко мне. И всё, тут даже не в Боге дело. Даже если б его сам Дракула трогал, крест бы не гукнулся, хотя, несомненно, обжёг бы старому хрычу пальчики.
   А сейчас он вспыхнул как лампочка на сто ватт, причём так внезапно, что я и Эдуард испуганно дёрнулись в разные стороны. Вместе со светом шло ласковое тепло, но лучше от этого не становилось.
   – Чёрти-кошки!!! - ага, кажется, у всяких ублюдков начинают сдавать нервы.
   Внезапно я ощутила, как одна из цепочек на моей шее натянулась и лопнула, щёлкнув меня напоследок по уху. Я даже знаю, какая именно, потому что маленькое белое солнце неожиданно взлетело в воздух, а потом словно камень стремительно понеслось во мрак, царящий где-то далеко внизу, чтобы опять превратиться в кусочек серебра. В крест.
   Папин крест.
   Сердце, ударившись о рёбра последний раз, болезненно опало.
   –  ТЫ С УМА СОШЁЛ?!!- заорала я и бросилась к обрыву с намерением искать путь вниз. Любой - только вниз. Прыгать - это, конечно, перебор, но здесь должен быть спуск, обязательно должен быть спуск.
   Обязан быть!!!
   Папин крест - это вся память, которая у меня осталась о нём!!! Даже Тэдди не в счёт, потому что крест принадлежалотцу, а медведь был им подарен. Разные вещи, разная память, разная ценность! Мать его так, я обязана спуститься вниз с этого проклятого склона!!! Почему он перестал светиться?! Почему я не вижу его?! Как же я буду искать его в такой тьме?!
   – Лэй, да ты что?! - схватив за талию, Эдуард поднял меня в воздух и оттащил подальше от обрыва, а я завопила от злости в прямом смысле этого слова. Хватка у него была железная, даже рёбра трещали, но я всё равно попыталась вырваться.
   Всё, теперь действительно не смешно! Этот ублюдок сорвал с моей шеи папин крест и выбросил его куда-то к собачьей матери! Мать его так, теперь он - покойник!
   Очень болели ноги, но я всё равно брыкалась как бешенный опоссум, которого пытаются перекрутить в мясорубке. Правда, из моего положения, да ещё и в таком виде, со сто раз передавленным верёвками телом вырываться было нелегко, но я старалась.
   – Послушай, Лэй! - хлопнув меня на взвывшие ноги, четверть-оборотень резко повернул моё бедное тельце на сто восемьдесят градусов и встряхнул как банку с газированной водой.
   Ну я сейчас всыплю ему по самую крышечку!…
   – Послушай, Лэй, - мягко повторил белокурый ублюдок, стиснув мои предплечья и притянув меня поближе к себе, - послушай меня внимательно! - тут мне прямо под ноющую стопу попался какой-то камень, и я вынуждена была замереть от боли. - Вот так, спокойней… Честное слово, я не хотел выбрасывать твой крест, просто он так неожиданно вспыхнул, что я испугался…
   Испугался он!!! Нашёл, чего бояться!!! Вот я сейчас вырвусь, и будет действительно страшно!!!
   – Это был папин крест, понимаешь, сукин ты сын?!! - в ярости заорала я прямо ему в лицо, ухватив его за воротник рубахи. - Понимаешь?! Папин!!! Это вся память, которая у меня осталась!!! И ты выбросил его к чёртовой матери!!!
   Повторно встряхнув меня, четверть-оборотень посмотрел мне в глаза и раздельно произнёс:
   – Я верну тебе его, Лэй, клянусь! Утром я спущусь туда сам и найду этот крест, а потом принесу его тебе, хорошо? Только давай без истерик!
   – Утром? - зашипела я, приблизившись к его лицу в полумаске. - Утром - это слишком поздно, тварь! Только ты этого не понимаешь! Нихрена ты не понимаешь!!!
   Вывернувшись, я от души врезала ему в солнечное сплетение и враз оказалась на свободе. Правда, добивать согнувшегося пополам в поисках воздуха Эдуарда у меня не было никакого желания. Было желание пинком отправить его вниз с обрыва, и даже старый баобаб в Африке не знает, почему я так несделала.
   Вместо игр в тєдоболл я бросилась бежать сначала вниз по склону холма, а потом просто вперёд. Высокая трава щекотала ноги, стволы деревьев иногда возникали в полумраке просто из ниоткуда, и несколько раз моё тело только чудом не впечаталось в шершавую кору. Передо мной летела тьма, мешая увидеть что-либо впереди, но я точно знала, что ещё какое-то время, и я выбегу на окраину Парка. Там надо будет свернуть налево и найти то место, где валяется крест.
   Пожалуй, всё дело даже не в том, что я боюсь Лал или ещё каких-то вампиров из её Братства. Вообще не могу понять, отчего это я такая нервная сегодня. Скорее всего, меня просто достало всё на свете. Это долбанное платье, эти треклятые крылья, чулки, уже сто раз порвавшиеся, роль чокнутой Лейлы - всё-всё-всё! Почему я должна терпеть выходки белокурого ублюдка? Почему я должна изображать из себя какое-то чучело? Почему я вообще вляпалась так, что мне надо его изображать? Ответ "Потому что я Кейни Лэй Браун!" меня не удовлетворяет, учтите! И то, что я ненормальная, мне тоже известно!
   Сердце отчаянно дёргалось где-то в горле, и я никак не могла его проглотить. Меня трясло от злости так, что я ощущала это даже на бегу, но хуже всего пришлось ногам. Да, конечно, я слезла с каблуков, но это было не так давно! Каждая неровность ощущалась мной так, словно была ножом, входящим по самую рукоять в мои стопы. Из какой же это сказки?… Ах да, про Русалочку. Эдуарду очень хорошо подойдёт роль Морской Ведьмы, хотя в книге Андерсена она была приличного рода тёткой…
    ВАШУ МАТЬ!!!
   Я полетела кубарем по траве, причём не одна, а в компании. Инерция - это вообще странная вещь, только она может раскатывать вас по земле так, как повар раскатывает по столу тесто деревянной скалкой. Правда, я была покрепче теста, и поэтому густая трава, тьма, лоскутки неба с десяток раз пролетели перед моими глазами прежде чем я зажмурилась и неожиданно просто оказалась на спине.
   Видимо, даже инерцию ты достала.
   Мир замер и наполнился шумом крови в ушах, который заглушало только биение сердца - ну просто перестук копыт бешеного оленя, удирающего от сожравшей волка Красной Шапочки. Ещё не разобравшись в полумраке, где чьё мясо, я лихорадочно попыталась столкнуть с себя непойми кого, а заодно и врезать ему хорошенько, чтоб своих предков обезьян вспомнил.
   – Ты чего дерёшься, Лэй?! - пара тёплых, покрытых человеческой кожей тисков, ухватила мои запястья и вжала их в траву. Кажется, пришло время кусаться. Представим, что у меня прорезается второй ряд акульих зубов…
   Пара зеленоватых глаз вспыхнула просто передо мной так неожиданно, что я прикусила язык и чертыхнулась. И буквально тут же кожей лица - той, что не была под маской - я ощутила горячее дыхание, немного пахнущее шампанским. Подозрительно горячее и подозрительно рядом.
   Прядь шелковистых волос, таких явственно белых в полумраке, коснулась моей щеки, и я, приоткрыв рот от возмущения, неожиданно ощутила на своих губах чужие губы. Мозг едва не подал заявление об отключке, но его опередил поток тёплой, подозрительно знакомой Силы которая ослепляющим светом потекла в меня и ослепила разум. Ревя как штормовое море, она неподвижно замерла вокруг меня, одновременно с грохотом вальсируя где-то за пределами моей видимости. Впрочем, едва ли у меня были глаза, хотя я видела, видела этот белый свет, видела чёрный кокон, где во сне беспокойно ворочалось нечто, какая-то не самая добрая бабочка-капустница.
   И я видела долговязую чёрную тень, которая странно танцевала вокруг этого кокона и помахивала руками как лентами. И эти ленты звенели до боли знакомым серебристым звоном. Несомненно, я знала этот звон, знала, почему он сопровождает мою жизнь. У меня было это знание, но моё бедный рассудок, измученный жизнью, ослепший ото всего, что свалилось на меня в последнее время, не мог до него дотянуться. Казалось, ещё чуть-чуть - и я пойму.
   Но я не понимала.
   Резко дёрнув головой, я прервала поцелуй и судорожно заглотнула холодный ночной воздух. Впечатление было такое, словно я воду из проруби глотала. И это в июне месяце?!!
   Голова немного кружилась, но в остальном я ощущала себя весьма неплохо. Вся моя предыдущая злость вытекла из меня, будто я была губкой, неспособной надолго удерживать в себе такую воду. И даже Эдуарда, хлопнувшегося рядом со мной на траву, я восприняла как-то спокойно.
   Только отметила, что он успел стянуть с головы парик и полумаску, окончательно превратившись в прежнего сукиного сына.
   Итак, во мне есть два паразита. Чёрный кокон и эта вот звенящая тень. Либо два паразита, либо такая себе распрекрасная галлюцинация. Интересно, какая из этих двух белочек вероятнее? А даже если первая, то интересно, у Киары она тоже есть?
   Вообще, надо спросить.
   Перевернувшись на бок, четверть-оборотень поцеловал меня в ключицу.
   Вот только как я объясню Киа, при каких обстоятельствах я сделала это открытие?

50.

   Рассвет приближался медленно, а оттого ещё более неумолимо. Он тяготил своим промедлением, потому что всё вокруг указывало на его скорое появление. Серое небо с парой блудных звёзд, тишина и прохладный свежий ветерок, гоняющий по асфальту мусор.
   Ещё было слишком рано даже для уборщиков, поэтому на улицах Чёрных Кварталов были налицо все последствия ночных гулянок. Обёртки ото всего, что только могут поглощать люди и нелюди ночью, переполненные или перевёрнутые урны, пустые пластиковые и стеклянные бутылки, пакеты из-под консервированной крови, несколько разбитых витрин, загороженных изнутри фанерой, погасшие фонари и неоновые вывески. Странно, что сейчас без вампиров и готов всё вокруг кажется таким серым и невзрачным. Будто они и были той самой личиной, одев которую, Кварталы ночью преображались до неузнаваемости.
   И вроде бы всё осталось на месте: и викторианские фонарики, и стройные липы вдоль обочин, и высокие дома - а притихший город казался не тем. Будто вернувшийся с рок-концерта подросток он смыл с себя весь аквагрим, стянул напульсники и цепи и превратился в милого домашнего ребёнка. Ребёнка, усталость которого чувствуешь насебе и каксвою.
   Мы с Эдуардом шли молча, и те редкие прохожие, которые попадались нам по пути, смотрели на нас удивлённо. Да, пожалуй, со стороны мы ещё та компания. Впрочем, я так вымоталась, что мне даже не хочется смотреть на наше отражение в зеркальных витринах. Надо ещё только как-нибудь уладить вопрос со снятием моей маски, и всё будет хорошо.
   Мысль о том, что придётся обнажать лицо, тяготила. Мало ли, а вдруг белокурого ублюдка потянет на драку? Он же меня при теперешнем моём состоянии просто убьёт. Стыдно признаться, но в мою лохматую голову начали заползать тараканы вроде "А давай устроим шумок и смоемся под него?". Нет уж, раз я решила снимать маску, значит, я её сниму.
   Проводив взглядом какого-то жаворонка-таксиста, в машине которого давно пора сменить глушитель, я посмотрела на круглосуточную пиццерию, мимо которой мы как раз проходили.
   – Хочешь есть? - неожиданно поинтересовался Эдуард. Поплотнее укутавшись в его плащ, я переступила с одной ноги в капкане на другую и отрицательно покачала головой. Но буквально тут же мой желудок разразился нелитературной и поразительно громкой тирадой в виде булькающего урчания.
   Четверть-оборотень тихо рассмеялся и ласково потрепал меня по щеке.
   – Слышу, очень не хочешь. Я возьму пиццу с грибами и сыром, не возражаешь?
   Есть хотелось так, что кишки в косички заплетались, но не настолько, чтобы я позволила белокурому ублюдку кормить меня. Неопределённо кивнув, я произнесла:
   – Хорошо. Только я подожду тебя здесь и поем по дороге, ладно? Меня и так мать убьёт.
   – Без проблем! - кивнул Эдуард и скрылся где-то в недрах пиццерии. Я же отошла подальше от её огромных, до блеска надраенных стёкол, чтобы меня не было видно её ранним посетителям, и сбросила плащ на асфальт. Всё, хватит с меня игр, пора опускать занавес и раскрывать все карты.
   Решив не утруждать себя поиском и развязыванием тесёмок, я осторожно сунула пальцы под маску словно под кожу и как следует дёрнула. Разумеется, розовые завязки не устояли перед натиском усталой и раздражённой Кейни Лэй Браун и почти мгновенно лопнули, оставив мне напоследок ссадину на затылке.
   Ощутив прохладный ветерок, я чуть не завыла. Вашу мать, как же хорошо без этой полумаски! Растирая буквально онемевшую за ночь кожу, я ощутила небывалую радость и даже немного оживилась. Наверное, я сейчас и впрямь не откажусь от пиццы. Чтобы засунуть её Эдуарду в задницу, разумеется, и припомнить ему каждый поцелуй, накачивая его острым кетчупом. А потом можно будет залить это горчицей и устроить мексиканские похороны!
   – Я смотрю, бал окончился, и наша маленькая Золушка спешит домой?
   Ноги взвизгнули от боли, когда я круто развернулась на сто восемьдесят градусов.
   Лал беззлобно рассмеялась и, склонив голову набок, произнесла:
   – А я тебя, признаться, с трудом узнала.
   Я уставилась на неё как баран на новый турникет в метро. Какого чёрта она делает в такое время на улице?! Скоро рассвет - она что, не боится солнца?! Только этого не хватало на мою больную голову!!! Или она полагает, что этот красненький брючный костюмчик и эти чёрненькие лодочки с удлинённым замшевым носком спасут воз её гнилого мяса от солнцепёка? Я так не думаю.
   – Какого чёрта ты здесь делаешь?! - в такую рань мне трудно быть вежливой, особенно с мёртвыми стервами, которые смаковали мою кровь.
   Пожав плечами, вампирша опять улыбнулась блестящими от красной помады губами и ответила:
   – А то ты сама не знаешь, дитя моё.
   Фыркнув, я покосилась в сторону пиццерии. Интересно, что будет делать Эдуард, когда увидит нашу "милую" компанию?
   – Я не твоё, и не дитя, - устало ответила я. - Чего ты ко мне привязалась? Я что, последняя девчонка в городе?
   – Ну, в своём роде - единственная, - Лал неспешно прошлась мимо меня взад-вперёд, так спокойно, словно рассвет не наступал ей на хвост. Впрочем, если потянуть время, я смогу узнать, насколько она невосприимчива к свету. Правда, время придётся тянуть ещё с часик. Или выйдет четверть-оборотень и начнёт качать права на отрывание моей башки от туловища. Вот это я посмеюсь, если Принц Белых и Герцогиня Братства Кровавого Ветра подерутся из-за меня! Животик надорву и помру от хохота!
   М-да, незавидная участь.
   Нельзя сказать, что я боялась Лал, хотя её компания была куда более "приятной" чем компания даже Эдуарда. Удивительно, но факт, товарищ прокурор, надо отметить это в чьём-то завещании. Видимо, осознание того, что скоро будет рассвет, вселяло в меня всю наглость, которую бог отмерял человечеству. Я наблюдала, как вампирша с грацией смерти - у которой на самом деле нет ни грации, ни косы, ни даже партбилета - прохаживалась в полутора метрах от меня и бросала такие себе лукаво-задумчивые взгляды.
   Слушайте, а может, она того? Испорченной ориентации?
   Пахнет пиццей и идиотизмом.
   Я нервно хохотнула, и это было скорее началом истерики, чем веселья. Особенно учитывая тот факт, что Лал может быть действительно со сдвигом по женскому полу. Это, по-крайней мере, хоть что-то более-менее объясняет.
   – Кто ты такая, Лал? - неожиданно спросила я, хотя собиралась сформулировать вопрос в несколько иной форме.
   Однако, по-моему, именно эта форма оказалась верной и мне начислили сразу сто очков и путёвку в Швейцарию. Вампирша заинтересованно обернулась на меня, словно я впервые произнесла что-то занятное, да ещё и на китайском суржике. А лично я опять обернулась на пиццерию в поисках одного белокурого ублюдка.
   Неужели ты надеешься на его помощь?
   На его чувство собственности.
   – Странно, - Лал произносила слова медленно и как-то грустно, - а я думала, что ты знаешь или хотя бы догадываешься. Ну что ж, в таком случае позволь представиться, - тут она, к очередной дозе моего изумления, театрально поклонилась. - Я - Лал, Герцогиня Братства Кровавого Ветра и часть проклятия рода Арьеш.
   Не удержавшись, я почесала в затылке и недоумённо посмотрела на неё.
   – Ты реверанс забыла сделать, - вот, сразу видно, что я помаленьку оклёмываюсь. - Какое ещё к чёртовой матери проклятье?
   – То, которое губило твой славный род на протяжение многих десятилетий, - слегка прищурившись, ответила вампирша, - или ты полагаешь, что твой предок сорвался со своего места и переехал сюда, в городок Роман просто так?
   Повторно почесав в затылке, я ответила:
   – А по-моему, в его земли пришла чума.
   – Ах, так Винсент тебе кое-что рассказал, - презрительно фыркнув, Лал в кои-то веки перестала изображать из себя маятник и остановилась, - но я смотрю, не так-то много. Он ведь не упомянул, что именно мы, проклятье, убили твоих родителей?
   Зима. Казалось, что за сотые доли секунды на Роман-Сити упала зима, тяжёлая, пустая, неподвижная и мертвенно-тихая. Её холодные когти игриво прошлись по поим нервам, пощекотали их окончания, а потом медленно погрузились в моё сердце, как погружаются в масло острые-острые ножи. Я ощущала всю её тяжесть, резко навалившуюся мне на душу, ощущала её дыхание, сливающееся с шумом моей собственной крови, но продолжала смотреть на вампиршу.
   В голове, как противовес оледеневшему миру, мелькали мысли - яркие истерично кричащие вспышки белого света, быстро затмевающие друг друга. Лал - часть проклятья. Какого ещё к чертям собачьим проклятья?! Впрочем, неважно. Она сказала "мы". Таких как она много. Или несколько, и именно с ними она убила моих родителей. Убила. Моих. Родителей. Она, про других ничерта не знаю. Но это она. В том, что утро наполнилось вонью смерти - её вина. В том, что наша с Киа жизнь полетела к чёрту - её вина. В том, что я не помню ни маминого, ни папиного лица - её вина. Они мертвы. И она виновата.