Страница:
Иногда я сама себе кажусь мелочной скупердяйкой.
Хотя, я смотрю, тут некоторые думают, что я на эту самую шею села. Неужели я так низко пала? Нетушки, я обвила её руками и всю дорогу висела, подёргивая ножками и рассматривая затылок четверть-оборотня. Пахнет идиотизмом? Иго-го! Вы бы знали, какой идиоткой я себя чувствовала во время этого распроклятого спуска! Тут даже роль Алисы Селезнёвой отходит на задний план! С одной стороны, в этой ситуации была своя доля юмора, немного, так, по стенкам размазано, а с другой - это всё нелепо до чьих-то зелёных чёртиков в кальсонах.
Эдуард вроде бы не замечал моих сорока восьми килограмм, камнем болтающихся на его родной шее. Настроение у него было хорошее, и я могу только догадываться, почему. Наверное, эта гадина уже догадалась, кто там у него за спиной, и теперь вынашивает план мести. И мстя эта будет страшная, как розовый пеньюар. Фу! А может, я лучше вниз своим ходом?
Ну а в остальном спуск прошёл гладко, без сучка и задоринки. Покупайте наши лесоматериалы! Платьице моё, что правда, так и норовило задраться повыше, но слишком оно было длинным, чтобы явить всему миру мои ноги в розовых чулочках. Тут надо выписать чек благодарности на имя Кимберли о`Нилл.
Когда белокурый ублюдок спрыгнул на землю, я с облегчением разжала свои бедные затёкшие ручёночки и тоже оказалась на ногах. Мир в виде окружающего меня кустарника странно покачнулся, но устоял. Надо больше времени проводить на свежем воздухе, а то у меня кислородное оголодание.
– Ну, ты как? - оттряхивая руки, четверть-оборотень обернулся ко мне. Я пожала плечами и произнёсла:
– Наш рейс только что совершил мягкую посадку, спасибо первому пилоту Эдуарду. Уважаемые пассажиры, сорвавшие себе руки, добро пожаловать на волю!
Белокурый ублюдок легко рассмеялся. Господи, дожились! Кажется, я только что сказала ему спасибо! Та-ак, это даже не лечится и с возрастом не проходит. Маразм, знакомься, это Кейни. Кейни, это маразм. Унести маразм!
Пока я думала, куда именно уносят маразм и как мне это организовать, четверть-оборотень, несколько раз чертыхнувшись, стянул грязные перчатки и выбросил их прочь. Видимо, отстирать их было куда проблематичней. Хотя с другой стороны, ай-ай-ай, какая неэкономия! Они же ночью будут носиться за ним с пачками дустового порошка и противно так подвывать: "Постира-ай на-ас!!!". Хотела бы я на это посмотреть.
– Ну что, давай выбираться из этого дремучего леса? - спросил Эдуард. И только тут я по-настоящему обратила внимание на растущие вокруг нас кустики. Кусты. Кустищи высотой в два мои роста. Они давно уже сожрали садовника, поэтому в последнее время подстричь их абсолютно некому. И согласно моей сказке про бал у нью-металлистов, я сквозь эти заросли уже пробиралась. Более того, я даже не порвала чулки и платье. Прямо фантастика какая-то! Мистика! Да чтобы я - и что-то не порвала? Бред мёртвой индюшки.
И внезапно меня охватило странное чувство, от которого немела спина. Поначалу мне это показалось невероятным, тем более что единственный мой спутник в виде Эдуарда стоял сейчас передо мной. Но онемение свернулось свинцовым клубочком аккурат между лопаток, и сомнений в том, что это чей-то пристальный взгляд, у меня не осталось.
Уже не слушая, что говорит мне белокурый ублюдок, я осторожно обернулась и посмотрела во мрак, из которого выныривали разрозненные ветки кустов и покачивались на фоне иссиня-чёрного неба. Разумеется, я никого не увидела, даже парочки горящих во тьме буркал. Куда уж мне! Я ведь теперь непойми кто: то ли человек, то ли получеловек, то ли нечеловек - и особо уповать на апгрейдженное зрение не стоит. Однако, оставлять вот этого безымянного наблюдателя у себя за спиной я не собираюсь. Ладно бы он ещё четверть-оборотня хотел скушать - я б ему даже помогла - но его интересует только моя маленькая чёрная душонка.
– Лэй! - тихий смешок Эдуарда раздался над ухом так неожиданно, что я еле придержала рефлекс "Врезать, а потом разбираться". Ограничивалась испуганным подпрыгиванием.
– Там кто-то есть, - я решила проявить гуманность и не прятать кота в мешке. - Вон там в кустах
Четверть-оборотень безропотно посмотрел в том направлении, куда оказывала моя слегка подрагивающая от усталости ручонка, и замер. Он явно увидел куда больше, чем я. И увиденное ему не понравилось.
В повисшей тишине, которую не посмел нарушить даже сонный шелест кустарника, бубенцовый звон прозвучал как первая нотка моего сумасшествия. Здрасте, приехали! Кажется, мне надо основательно отдохнуть в реанимации. Вот теперь уж точно надо, потому как точно такой же звон я слышала на кладбище во время охоты на гулей. По-моему, галлюцинации должны быть разнообразными!
Однако сердце у меня решительно пропустило второй удар и холодным комочком поползло куда-то в желудок. Вдох получился через силу. Кажется, мне опять страшно. Хотя, если я просто схожу с ума, то бояться, в общем-то, нечего.
– Стой здесь, - неожиданно приказал Эдуард и решительно направился во мрак. Может, конечно, ему просто приспичило, а может, он всё-таки услышал то же, что и я. А из этого следует, что на справку 7Б мне ещё пахать и пахать.
Но не успел четверть-оборотень сделать и двух шагов, как звон неожиданно участился. А потом резко затрещали кусты, судорожно взмахнув ветками на фоне звёздного неба. Нечто непонятное, чёрное, согнутое, в ореоле частого серебристого звона пронеслось мимо меня с недоступной человеку скоростью и исчезло во мраке за моей спиной. Звон и треск оборвались внезапно, словно кто-то выключил звук. Казалось, эта странная тварюка просто замерла на месте, но я каждой клеточкой своей похолодевшей от страха души была уверена: её здесь больше нет. Смылась.
Есть только я, Эдуард и прохладный ночной воздух, который тяжело входит в мои лёгкие, остужая тело изнутри, и тяжело выходит наружу. Удары сердца гремели по всему телу, каждый палец моих дрожащих рук ощущал, как оно сокращается, перегоняя кипящую от страха кровь, и, казалось, сокращался вместе с ним.
М-да, идея о реанимации была не такой уж и плохой. Даже от стакана морковного сока я бы сейчас не отказалась, потому как география земного шара у нас координально изменилась, и Сахара оказалась прямо у меня в глотке. Вот сейчас отплююсь от кактусов с тушканчиками и скажу что-нибудь дельное.
– Что это было? - поинтересовалась я, зная, что ночное зрение белокурого ублюдка позволило ему увидеть куда больше моего.
– Чёрт его знает. То ли вампир, то ли взбесившийся упырь, хотя непонятно, из какого кладбища он забрёл в такую даль, - отозвался Эдуард, а потом посмотрел на меня. - Но ведь ты тоже слышала звон бубенцов? Или мне показалось?
И на кладбище слыхала, родной, и в ящике стола у меня такой заливается, когда я ищу там морковку.
– Слышала, - я переступила с одной болящей ноги на другую. Хотела бы я поговорить с глазу на глаз с тем уродом, который придумал каблуки! Впрочем, это я всегда успею, учитывая, что этот самый урод мертвяком лежит на кладбище и никуда оттуда деться не может. Куда интересней вот вопрос, что это за бабайка звенела тут по кустам. Гуль, щеголявший по кладбищу в ошейнике от Диор, мёртв на триста костлявых процентов благодаря мне любимой, спасибо за аплодисменты. А вот полоумный гуманоид, который этот самый ошейник одел на него… Ну, он то, разумеется, жив-здоров… или мёртв-здоров, если это вампир.
Если это вампир. В этом мире есть пока что один кровосос, замышляющий против меня какую-то гадость. И вообще, не кровосос, а кровососка, но если точнее - иктанка. Лал, то есть.
И ты думаешь, что это она повесила на гуля бубенчики, а сегодня шлялась на этом пустыре? Унесите маразм!
– Пошли отсюда, Лейла, ты совсем замёрзла, - Эдуард, о котором я по болезни своей душевной успела на время позабыть, укутал меня в свой плащ. - Не бойся, пока я рядом, тебя не одна сволочь не зацепит.
Я еле сдержалась от порыва бросить "Кроме тебя, разумеется!". После этого маленького происшествия с неизвестным звонарём мне совсем перехотелось куда-то идти, но если я сейчас развернусь и пойду домой, то это наверняка мне выйдет боком. Вероятнее всего, левым и через задницу.
49.
Хотя, я смотрю, тут некоторые думают, что я на эту самую шею села. Неужели я так низко пала? Нетушки, я обвила её руками и всю дорогу висела, подёргивая ножками и рассматривая затылок четверть-оборотня. Пахнет идиотизмом? Иго-го! Вы бы знали, какой идиоткой я себя чувствовала во время этого распроклятого спуска! Тут даже роль Алисы Селезнёвой отходит на задний план! С одной стороны, в этой ситуации была своя доля юмора, немного, так, по стенкам размазано, а с другой - это всё нелепо до чьих-то зелёных чёртиков в кальсонах.
Эдуард вроде бы не замечал моих сорока восьми килограмм, камнем болтающихся на его родной шее. Настроение у него было хорошее, и я могу только догадываться, почему. Наверное, эта гадина уже догадалась, кто там у него за спиной, и теперь вынашивает план мести. И мстя эта будет страшная, как розовый пеньюар. Фу! А может, я лучше вниз своим ходом?
Ну а в остальном спуск прошёл гладко, без сучка и задоринки. Покупайте наши лесоматериалы! Платьице моё, что правда, так и норовило задраться повыше, но слишком оно было длинным, чтобы явить всему миру мои ноги в розовых чулочках. Тут надо выписать чек благодарности на имя Кимберли о`Нилл.
Когда белокурый ублюдок спрыгнул на землю, я с облегчением разжала свои бедные затёкшие ручёночки и тоже оказалась на ногах. Мир в виде окружающего меня кустарника странно покачнулся, но устоял. Надо больше времени проводить на свежем воздухе, а то у меня кислородное оголодание.
– Ну, ты как? - оттряхивая руки, четверть-оборотень обернулся ко мне. Я пожала плечами и произнёсла:
– Наш рейс только что совершил мягкую посадку, спасибо первому пилоту Эдуарду. Уважаемые пассажиры, сорвавшие себе руки, добро пожаловать на волю!
Белокурый ублюдок легко рассмеялся. Господи, дожились! Кажется, я только что сказала ему спасибо! Та-ак, это даже не лечится и с возрастом не проходит. Маразм, знакомься, это Кейни. Кейни, это маразм. Унести маразм!
Пока я думала, куда именно уносят маразм и как мне это организовать, четверть-оборотень, несколько раз чертыхнувшись, стянул грязные перчатки и выбросил их прочь. Видимо, отстирать их было куда проблематичней. Хотя с другой стороны, ай-ай-ай, какая неэкономия! Они же ночью будут носиться за ним с пачками дустового порошка и противно так подвывать: "Постира-ай на-ас!!!". Хотела бы я на это посмотреть.
– Ну что, давай выбираться из этого дремучего леса? - спросил Эдуард. И только тут я по-настоящему обратила внимание на растущие вокруг нас кустики. Кусты. Кустищи высотой в два мои роста. Они давно уже сожрали садовника, поэтому в последнее время подстричь их абсолютно некому. И согласно моей сказке про бал у нью-металлистов, я сквозь эти заросли уже пробиралась. Более того, я даже не порвала чулки и платье. Прямо фантастика какая-то! Мистика! Да чтобы я - и что-то не порвала? Бред мёртвой индюшки.
И внезапно меня охватило странное чувство, от которого немела спина. Поначалу мне это показалось невероятным, тем более что единственный мой спутник в виде Эдуарда стоял сейчас передо мной. Но онемение свернулось свинцовым клубочком аккурат между лопаток, и сомнений в том, что это чей-то пристальный взгляд, у меня не осталось.
Уже не слушая, что говорит мне белокурый ублюдок, я осторожно обернулась и посмотрела во мрак, из которого выныривали разрозненные ветки кустов и покачивались на фоне иссиня-чёрного неба. Разумеется, я никого не увидела, даже парочки горящих во тьме буркал. Куда уж мне! Я ведь теперь непойми кто: то ли человек, то ли получеловек, то ли нечеловек - и особо уповать на апгрейдженное зрение не стоит. Однако, оставлять вот этого безымянного наблюдателя у себя за спиной я не собираюсь. Ладно бы он ещё четверть-оборотня хотел скушать - я б ему даже помогла - но его интересует только моя маленькая чёрная душонка.
– Лэй! - тихий смешок Эдуарда раздался над ухом так неожиданно, что я еле придержала рефлекс "Врезать, а потом разбираться". Ограничивалась испуганным подпрыгиванием.
– Там кто-то есть, - я решила проявить гуманность и не прятать кота в мешке. - Вон там в кустах
Четверть-оборотень безропотно посмотрел в том направлении, куда оказывала моя слегка подрагивающая от усталости ручонка, и замер. Он явно увидел куда больше, чем я. И увиденное ему не понравилось.
В повисшей тишине, которую не посмел нарушить даже сонный шелест кустарника, бубенцовый звон прозвучал как первая нотка моего сумасшествия. Здрасте, приехали! Кажется, мне надо основательно отдохнуть в реанимации. Вот теперь уж точно надо, потому как точно такой же звон я слышала на кладбище во время охоты на гулей. По-моему, галлюцинации должны быть разнообразными!
Однако сердце у меня решительно пропустило второй удар и холодным комочком поползло куда-то в желудок. Вдох получился через силу. Кажется, мне опять страшно. Хотя, если я просто схожу с ума, то бояться, в общем-то, нечего.
– Стой здесь, - неожиданно приказал Эдуард и решительно направился во мрак. Может, конечно, ему просто приспичило, а может, он всё-таки услышал то же, что и я. А из этого следует, что на справку 7Б мне ещё пахать и пахать.
Но не успел четверть-оборотень сделать и двух шагов, как звон неожиданно участился. А потом резко затрещали кусты, судорожно взмахнув ветками на фоне звёздного неба. Нечто непонятное, чёрное, согнутое, в ореоле частого серебристого звона пронеслось мимо меня с недоступной человеку скоростью и исчезло во мраке за моей спиной. Звон и треск оборвались внезапно, словно кто-то выключил звук. Казалось, эта странная тварюка просто замерла на месте, но я каждой клеточкой своей похолодевшей от страха души была уверена: её здесь больше нет. Смылась.
Есть только я, Эдуард и прохладный ночной воздух, который тяжело входит в мои лёгкие, остужая тело изнутри, и тяжело выходит наружу. Удары сердца гремели по всему телу, каждый палец моих дрожащих рук ощущал, как оно сокращается, перегоняя кипящую от страха кровь, и, казалось, сокращался вместе с ним.
М-да, идея о реанимации была не такой уж и плохой. Даже от стакана морковного сока я бы сейчас не отказалась, потому как география земного шара у нас координально изменилась, и Сахара оказалась прямо у меня в глотке. Вот сейчас отплююсь от кактусов с тушканчиками и скажу что-нибудь дельное.
– Что это было? - поинтересовалась я, зная, что ночное зрение белокурого ублюдка позволило ему увидеть куда больше моего.
– Чёрт его знает. То ли вампир, то ли взбесившийся упырь, хотя непонятно, из какого кладбища он забрёл в такую даль, - отозвался Эдуард, а потом посмотрел на меня. - Но ведь ты тоже слышала звон бубенцов? Или мне показалось?
И на кладбище слыхала, родной, и в ящике стола у меня такой заливается, когда я ищу там морковку.
– Слышала, - я переступила с одной болящей ноги на другую. Хотела бы я поговорить с глазу на глаз с тем уродом, который придумал каблуки! Впрочем, это я всегда успею, учитывая, что этот самый урод мертвяком лежит на кладбище и никуда оттуда деться не может. Куда интересней вот вопрос, что это за бабайка звенела тут по кустам. Гуль, щеголявший по кладбищу в ошейнике от Диор, мёртв на триста костлявых процентов благодаря мне любимой, спасибо за аплодисменты. А вот полоумный гуманоид, который этот самый ошейник одел на него… Ну, он то, разумеется, жив-здоров… или мёртв-здоров, если это вампир.
Если это вампир. В этом мире есть пока что один кровосос, замышляющий против меня какую-то гадость. И вообще, не кровосос, а кровососка, но если точнее - иктанка. Лал, то есть.
И ты думаешь, что это она повесила на гуля бубенчики, а сегодня шлялась на этом пустыре? Унесите маразм!
– Пошли отсюда, Лейла, ты совсем замёрзла, - Эдуард, о котором я по болезни своей душевной успела на время позабыть, укутал меня в свой плащ. - Не бойся, пока я рядом, тебя не одна сволочь не зацепит.
Я еле сдержалась от порыва бросить "Кроме тебя, разумеется!". После этого маленького происшествия с неизвестным звонарём мне совсем перехотелось куда-то идти, но если я сейчас развернусь и пойду домой, то это наверняка мне выйдет боком. Вероятнее всего, левым и через задницу.
49.
Янтарный свет мягко струился сквозь листву невысоких клёнов, пытающихся своими густыми ветвями прикрыть викторианские фонарики, и падал на асфальт. Лила смотрела на это со звёздного неба, уже клонясь куда-то за горизонт - полночь давно прошла, и основной наплыв народу схлынул. А на Скулроуз-стрит, где хоть одно увеселительное заведение надо ещё поискать, народу вообще никогда не было много. Эту улицу, украшенную лишь утончёнными фонарями и невысокими деревьями, больше всего любят готы, потому что она ведёт прямиком к кладбищу Святой Екатерины. Не скажу, чтобы на самом этом кладбище ночью было так много готов - я во время последней прогулки вообще ни одного не встретила - но малолюдная Скулроуз никогда не была пустой. Несколько похоронных бюро, продуктовый магазинчик и пятиэтажные дома - вот краткое её описание.
А теперь добавьте к нему одну сумасшедшего вида парочку в виде меня и Эдуарда. Никогда не смогу понять, каким рыжим Макаром нас в третьем часу ночи занесло сюда, но факт остаётся фактом: мы бок о бок шли по асфальту и спорили.
– Смерть? - переспросил белокурый парень. - Амурчик, а что ты подразумеваешь под смертью? Нечто противоположное жизни с её ростом, развитием и размножением? Тогда получается, что вампиры тоже мертвы и ещё похлеще тех, кто столетьями гниёт на кладбище.
– Они не мертвы, - вздохнула я. - То, что они неживые, ещё не делает их мёртвыми. Почему ты впадаешь в крайности? Между смертью и жизнью есть ещё масса чего.
Белокурый парень устало помотал головой - кажется, я вкрай его достала за сегодняшнюю ночь - и ответил:
– На самом деле, не так уж много. Если ты жив, то ты жив, если ты мёртв, то ты мёртв. Даже вампиры - это какая-то извращённая форма жизни, быть может, симбиоз жизни и смерти. Амурчик, между белым и чёрным только серый, не больше. Оттенки - это уже совсем иное.
Раздосадовано пожав плечами, я решила не продолжать этот бессмысленный спор. Не то, чтобы я слаба в философии - хотя и это тоже да - просто белокурый ублюдок смотрит на вещи как-то вывернуто. В разговоре он всегда умудрялся находить середину и твёрдо останавливался на ней, так что спорить со своей позиции, находящейся либо ближе к правому, либо к левому, было проблематично.
Правильно, не забивай себе голову ерундой. Лучше подумай о ногах!
О ногах… Нет у меня уже ног, я их стёрла по самые уши!
А если серьёзно, мне надо поставить памятник за то, что я практически всю эту ночь проползала на каблуках и до сих пор на ходу. Разумеется, вон та пара макаронин, растущих из моего тела и обутых в босоножки, то и дело норовит подленько раскрошиться, да к тому же болит дико, но ничего, я ещё жива. Хотя мне очень хочется либо сдохнуть, либо просто сесть посидеть. Насчёт сдохнуть, кстати, здравая мысль: Скулроуз-стрит упирается аккурат в кладбище.
– Ты не устала, Лэй? - неожиданно поинтересовался Эдуард, и я ощутила на запястье его тёплую руку. Кажется, даже нервно дёрнулась, чтобы освободиться. Нет, ну вы только посмотрите, я сегодня просто эталон терпения! Ровно один килограмм!
– Устала, ноги уже болят от каблуков, - ни капельки не покривив душой, только другим местом, ответила я.
– Я могу проводить тебя домой, - четверть-оборотень неотрывно смотрел на меня и вроде как придвинулся ближе. Эй, а таможенная пошлина?
– Ты хочешь, чтобы я ушла? - неожиданно не то, что для себя - для своих чулков поинтересовалась я. - Тогда нам совсем в другую сторону. Скулроуз ведёт на кладбище.
Эдуард остановился как раз в потоке тусклого янтарного света. После нашей совместной прогулки он уже не так сильно напоминал мне Короля гоблинов, и вообще, пора завязывать с детскими фильмами. Проще говоря, пора со всем этим завязывать, потому как я устала до чёртиков и жутко хочу спать. А если учитывать, что отсюда топать до приюта - ого-го!… Вашу мать, пристрелите меня кто-нибудь!!!
– Я хочу, чтобы ты сняла маску, Лэй, - наконец произнёс белокурый парень. Ну и тормозит же он сегодня! Я уже три часа ожидаю от него именно этих слов, а он ни гу-гу. И теперь созрел, что называется! Пора собирать урожай, дамы и господа! Где тут мои коса, тяпка, лопата и садовые ножницы?
– Ты хочешь, чтобы я сунула руки в причёску и испортила её тормошением и дёрганьем завязок?! - чтобы изобразить ужас, я мысленно представила Крыс в кожаном нижнем белье. Правда, меня больше потянуло на смех, но своё дело моё больное изображение сделало.
– Ты там что, морских узлов навязала? - слегка хохотнул четверть-оборотень. Ну ничего, заранее я все его фразы распланировала и расчертила. Тут у нас ванная, а здесь мы устроим маленький фонтанчик, где будут плавать жёлтые уточки!
– Почти. Знаешь, самой закрепить маску не так-то легко, - пожала я плечами и почему-то вспомнила жаренную картошку в киарином приготовлении. - Давай я сниму её уже около своего дома, чтоб никого не пугать? И ты тоже покажешь мне своё лицо.
В этот момент мой желудок извернулся от голода, а белокурый парень опять рассмеялся.
– Ты ведь умная девушка, Лэй, - произнёс он, привлекая меня поближе к себе, - с тобой можно поговорить обо всём на свете. А вот бзики насчёт внешнего вида у тебя как у всех.
Интересно, мне это воспринимать как комплимент или оскорбление? Сложный вопрос… Что было раньше: курица или яйцо?
– Ну ты же сам сказал, что я девушка, - поспешно уточнила я. - У меня такая потребность. Функция. Ну так куда мы идём?
Эдуард на мгновенье задумался, и я почти услыхала шуршание процессора в его голове. Щас он сгенерирует супер-мысль. Как бы мне ещё после неё посуперовее выжить? Не исключено, что он как и я думает о жареной картошке, а не о том, что я ему приписываю. Но всё равно надо быть начеку.
– Знаешь, - наконец произнёс белокурый парень, - отсюда рукой подать до Парка. Пошли туда.
– И какой длины должна быть эта рука, чтоб ею можно было подать до парка? - поспешно уточнила я. Поймите правильно, это не моя стервозность изо всех щелей прёт, это элементарная забота о парочке собственных костылей. Ног у меня, увы, не осталось. Всё, это конец эры! Караул! Трагедия века!
– Внушительной, - с улыбкой кивнул Эдуард, - но ты не волнуйся. Мы сделаем проще.
И не успела я поднять вверх указательный палец и открыть рот для вопроса, как он немыслимо извернулся и поднял меня на руки.
Так, всё, унести маразм!
– Т-ты чего? - я не сумела скрыть того факта, что удивлена его выходкой. Возмущение мне ещё удалось затолкать в чью-то задницу, а вот удивление - никак, видимо, контейнер переполнен. Избыточность пофигизма налицо. Вернее, не совсем на лицо.
Вот только костыли мои радостно взвыли от счастья, как два добермана, наконец-то получившие свою порцию собачьего корма. М-да, таки очень сильно я их сегодня напрягла, хоть потом и вовсе ампутируй. Бьюсь об заклад каждой частью тела - за исключением ног - что завтра мои колени не прогнутся. А если прогнутся, то совершенно в другую сторону. В траве сидела Кейни, совсем уж как кузнечик, не в рифму, зато по делу!
– Не бойся, я тебя не уроню. Ты ведь сама сказала, что у тебя ноги устали, - произнёс белокурый парень и закружил меня в потоках мягкого янтарного света. Чёрное бархатное небо над моей запрокинутой головой превратилось в звёздный водоворот, по окраине которого летела и смеялась рыжая Лила. Мёртвая река, похожая на оброненную в ручей ленту, только во сто крат больше, тоже кружилась и пела тысячами составляющих её душ, но эта песня, превращаясь в свежесть прохладного ночного воздуха, была грустной.
Надо же, какие мы сегодня поэтичные.
Еле сдерживая ругательства, я судорожно вцепилась в четверть-оборотня и мысленно воззвала ко всем его мохнатым ангелам-хранителям, чтобы они заставили его остановиться. Иначе я за себя - и, кстати, за того парня тоже - не отвечаю. Это всё что, какой-то новый извращённый аттракцион сугубо для Кейни Браун?!! Ненавижу аттракционы! Всё, щас сниму маску и начну смертоубийство! Только не вращайте меня! Я не прошусь в космонавты!!!
Эдуард неожиданно остановился и, покачав меня как ребёнка, произнёс:
– Знаешь, амурчик, ты сейчас похожа на мою маленькую кошку по прозвищу Нефертити. Когда она таскает со стола колбасу, я в наказание сажаю её на висящий у стены ковёр. Так она судорожно впивается в него коготками и смотрит по сторонам круглыми голубыми глазищами.
Садюга. Интересно, а тигров своих он тоже так наказывает?
– Зато ты, - хрипло произнесла я, заставляя себя разжать хватку, - наверняка меньше всего похож на коврик.
Хотя… если его пропустить под катком, будет один в один. Ага, теперь я точно знаю, что просить на Рождество у Санта-Клауса!
– Верно, - кивнул четверть-оборотень, и направился по Скулроуз в противоположном кладбищу направлении. Так, по-крайней мере, ясно, что он не собирается закопать меня заживо. Впрочем, это вполне может быть отвлекающий манёвр, чтобы усыпить мою бдительность. Но… как бы это помягче сказать? Я бдела, бдю и буду бдеть. Аж самой смешно.
По мере того, как мы приближались к парку кто на своих двоих, а кто и на чужих, моя самооценка росла как на дрожжах. Будет потом, чего вспомнить! Эдуард о`Тинд таскал меня на руках! Хотя тут больше противного. Что я теперь буду делать со своей манией величия?
Заталкивать себе в задницу.
Логично. Впрочем, мне сейчас главное дать своим бедным ногам отдохнуть. Парк так парк, мать вашу, ведь в каждом парке есть скамейки! О-о-о эти благословенные скамейки! Хотя с другой стороны… Никто не говорил, кстати, что я и белокурый парень будем сидеть на пионерском расстоянии друг от друга и с воодушевлением обсуждать постулаты теории относительности. Встреча Эйнштейна с Эйнштейном, ха-ха. Но ведь, какой бы сволотой Эдуард ни был, на маньяка он смахивает меньше всего.
Ага, а давай снимем маску и посмотрим, кто там на кого смахивает.
Нет, лучше обойтись без драки: я устала не то, что до чёртиков - до ёжиков.
Напоенная мраком и шелестом листьев стена парка открылась перед нами, стоило повернуть с улицы Склепов и перейти дорогу. Одинокая дорожка выливалась из общего тротуара и сиротливо убегала во тьму под сень невидимых деревьев, чьи густые кроны закрыли от меня половину неба. Только тогда я поняла, какой именно Парк имел ввиду четверть-оборотень.
И знаете, меня "приятнее" всего удивило то, что в такое время в таком огромном парке не совершенно горят фонари. Интересно, это у них только по вторникам или всю неделю темно, как до божественной и весьма лысой лампочки Ильича в России? Экономят, небось, сукины дети, вот чес-слово, экономят! А никто случайно не подумал, что мне никаким местом не улыбается сидеть с таким выродком, как Эдуард, в темноте?!! Не подумал! Вашу ж мать, чтоб у вас в глазах всегда была такая же темень!!!
– Мы почти на месте, - произнёс четверть-оборотень и храбро шагнул во мрак. Наверное, впервые в жизни мне хотелось, чтобы он не перецепился через какую-нибудь бутылку или не поскользнулся на банановой кожуре. В противном случае, как же мы тогда весело загремим костями об асфальт! Непонятно, правда, кому будет веселее: то ли самому асфальту, то ли костям, то ли парочке сидящих на лавочке бомжей.
Впрочем, основную массу здесь присутствующих - насколько позволило мне видеть моё скромненькое, но со вкусом ночное зрение - влюблённые парочки. А никому, случайно, завтра на работу не надо, а? Впрочем, это пять раз не моё дело. Если бы они оставили хоть одну свободную скамейку…
Однако Эдуард неожиданно свернул с аллейки, и я услышала, как высокая густая трава зашуршала под его сапогами. Оттеснённый назад высокими раскидистыми деревьями, очень быстро смолк весь тот шум, который издаёт по ночам мегаполис. Лишь ночные птицы и остатки моей совести, сбившиеся в сверчковый оркестр, заполняли симфонией свежую ночную тишину меж угольных стволов. Запрокинув назад голову, я могла видеть лоскутки звёздного небо, которыми то тут, то там - но по любому очень высоко - лениво помахивали густые ветви.
М-да, не ночь, а сказка. Была на балу нью-металлистов, после двенадцатого удара типа прекрасный принц белых почти коней начал своевольничать и поволок меня в тридесятое царство и решил отправить на седьмое небо. И кажется, не счастьем. Так, унести маразм, это всё и впрямь не смешно! Мало того, что эта скотина таскает меня на руках, как бройлерного цыплёнка, так ещё и в неизвестном направлении. Интересно, что он удумал?… Хотя нет, не говорите мне, я, кажется, и так догадалась.
Утром будут трупы.
Только со временем я прочувствовала всё неудобство своего положения. Мышцы начали отекать, удавка, которой перетянула меня Ким, а так же те силиконовые ремешки, на которых держатся крылья, врезались в тело и наверняка уже оставили мне не одну роскошную ссадину. Папин крест весело бился в декольте то об один, то об другой холмик груди, и вообще, чувствовала я себя паршиво. Точнее, полной дурой, но это уже идентично.
– Куда мы? - не утерпев, всё-таки полюбопытствовала я и приготовилась было услышать ответ типа "На твои похороны, малышка Браун!", но Эдуард ответил:
– Не бойся, амурчик, тут недалеко осталось. Тебе обязательно понравится.
Угу, это из разряда: нравится, не нравится - терпи, моя красавица. Переделаем это на свой лад: коль чего не нравится, пусть кобель удавится. Так-то лучше.
Неожиданно почва под ногами Эдуарда резко пошла вверх и я поняла, что он поднимается на вершину холма. Какого ещё к чертям собачьим холма? Откуда в мегаполисе холмы? Нет, таки надо было получше исследовать этот Парк, лежащий между Чёрными Кварталами и человеческими районами. И какая ленивая муха меня покусала? Побродили бы тут нашей славной пятёркой "Кейни-Киа-Джо-Никита-Майк", пивка попили бы и всё разведали. А сейчас я словно какаду на ликероводочном заводе: нихрена не понятно!
Подъём окончился совершенно неожиданно, и так же быстро я забыла о нём, целиком и полностью увлечённая открывшейся мне картиной. Кажется, я даже как чрезвычайно заинтересованный чем-то ребёнок подалась вперёд, и четверть-оборотень мягко поставил меня на ноги или на то, что от них осталось. Вначале "то" паршивенько так подогнулось, но белокурый парень ловко поддержал меня, а дальше я, отдав ему плащ, покостыляла по траве сама.
Один склон холма заменял головокружительный обрыв, на дне которого сгустился непроглядный ночной мрак, но зато впереди до самого горизонта, в нём и далеко за его пределами лежал город, отчаянно тянущийся к звёздам шпилями своих небоскрёбов. На его взбудораженном теле горели триллионы ярких огоньков, мигали и перемигивались, меняли свои цвета и месторасположение. Будь они поспокойней, и Роман-Сити напоминал бы отражение ночного неба. Несколько иное, более оживлённое, хранящее в себе другие секреты небо. Но такая иллюзия лишь ненавязчивым призраком висела в воздухе и не имела силы лечь на глаза.
Здесь, на довольно открытой вершине, царил ветер. Расправляя свои прохладные крылья, он хищной птицей налетал на меня, но был не в силах остудить тот восторг, что рвался из моего дрожащего от холода тельца, как рвётся из кокона бабочка. Казалось, ещё секунда, и я разлечусь на куски, но выпущу в мир самое чистое, искромётное и прекрасное существо - свою радость.
Наверное, лучший вид открывался только с телевизионной вышки - кстати, вон она, с красным огоньком на вершине - куда как-то раз пробралась наша милая пятёрка. Пробралась - это потому, что в два ночи туда вход воспрещён. Но таким сволочам как мы закон не писан, и распитие пива на смотрительной площадке нам запомнилось надолго. А каким кайфом выявилось разбрасывание пакетов с водой! Мы специально притащили их с собой целую охапку, а потом бегали в туалет и под руководством Джо, смотрящего вниз через бинокль и дающего нам поправку на ветер, отправляли бомбы на людские - и не очень - головы. Наибольший восторг нам доставила бомбёжка в напильник пьяного Братства Иных. Вот это мы повеселились!
– Нравится? - с улыбкой поинтересовался Эдуард, глядя, как я с приоткрытым ртом глазею на ночной Роман-Сити.
– Ага, - я в который раз проявила гуманность и не стала подсовывать ему вооружённого шилом кота в мешке. - Очень… Ты сюда каждую девушку приводишь? - так, капитан, у нас в борту пробоина и стервозность теперь стремительно заполняет трюм. Щас меня ещё с этого обрыва вниз катапультируют в поисках спичек. Главное, на кой чёрт спички - непонятно.
И вообще, отрезать бы кое-кому длинный язык и отдать на пропитание голодающим детям Кот-Дивуара!
– Нет, не каждую, - некоторых сволочей, кажется, вообще невозможно смутить, они преспокойно берут вас за руки и, стоя у вас за спиной, кладут подбородок вам на плечо. - Но ты ведь не каждая, амурчик, правда? С одной стороны, такая знакомая, а с другой - совершенно чужая. Твой голос, запах, - так, шнобиль прочь от советской власти, - для меня абсолютно новы. Признайся, неужели мы никогда не были знакомы раньше?
Закатив глаза к звёздному небу, я пошевелила пальцами на ногах и произнесла:
А теперь добавьте к нему одну сумасшедшего вида парочку в виде меня и Эдуарда. Никогда не смогу понять, каким рыжим Макаром нас в третьем часу ночи занесло сюда, но факт остаётся фактом: мы бок о бок шли по асфальту и спорили.
– Смерть? - переспросил белокурый парень. - Амурчик, а что ты подразумеваешь под смертью? Нечто противоположное жизни с её ростом, развитием и размножением? Тогда получается, что вампиры тоже мертвы и ещё похлеще тех, кто столетьями гниёт на кладбище.
– Они не мертвы, - вздохнула я. - То, что они неживые, ещё не делает их мёртвыми. Почему ты впадаешь в крайности? Между смертью и жизнью есть ещё масса чего.
Белокурый парень устало помотал головой - кажется, я вкрай его достала за сегодняшнюю ночь - и ответил:
– На самом деле, не так уж много. Если ты жив, то ты жив, если ты мёртв, то ты мёртв. Даже вампиры - это какая-то извращённая форма жизни, быть может, симбиоз жизни и смерти. Амурчик, между белым и чёрным только серый, не больше. Оттенки - это уже совсем иное.
Раздосадовано пожав плечами, я решила не продолжать этот бессмысленный спор. Не то, чтобы я слаба в философии - хотя и это тоже да - просто белокурый ублюдок смотрит на вещи как-то вывернуто. В разговоре он всегда умудрялся находить середину и твёрдо останавливался на ней, так что спорить со своей позиции, находящейся либо ближе к правому, либо к левому, было проблематично.
Правильно, не забивай себе голову ерундой. Лучше подумай о ногах!
О ногах… Нет у меня уже ног, я их стёрла по самые уши!
А если серьёзно, мне надо поставить памятник за то, что я практически всю эту ночь проползала на каблуках и до сих пор на ходу. Разумеется, вон та пара макаронин, растущих из моего тела и обутых в босоножки, то и дело норовит подленько раскрошиться, да к тому же болит дико, но ничего, я ещё жива. Хотя мне очень хочется либо сдохнуть, либо просто сесть посидеть. Насчёт сдохнуть, кстати, здравая мысль: Скулроуз-стрит упирается аккурат в кладбище.
– Ты не устала, Лэй? - неожиданно поинтересовался Эдуард, и я ощутила на запястье его тёплую руку. Кажется, даже нервно дёрнулась, чтобы освободиться. Нет, ну вы только посмотрите, я сегодня просто эталон терпения! Ровно один килограмм!
– Устала, ноги уже болят от каблуков, - ни капельки не покривив душой, только другим местом, ответила я.
– Я могу проводить тебя домой, - четверть-оборотень неотрывно смотрел на меня и вроде как придвинулся ближе. Эй, а таможенная пошлина?
– Ты хочешь, чтобы я ушла? - неожиданно не то, что для себя - для своих чулков поинтересовалась я. - Тогда нам совсем в другую сторону. Скулроуз ведёт на кладбище.
Эдуард остановился как раз в потоке тусклого янтарного света. После нашей совместной прогулки он уже не так сильно напоминал мне Короля гоблинов, и вообще, пора завязывать с детскими фильмами. Проще говоря, пора со всем этим завязывать, потому как я устала до чёртиков и жутко хочу спать. А если учитывать, что отсюда топать до приюта - ого-го!… Вашу мать, пристрелите меня кто-нибудь!!!
– Я хочу, чтобы ты сняла маску, Лэй, - наконец произнёс белокурый парень. Ну и тормозит же он сегодня! Я уже три часа ожидаю от него именно этих слов, а он ни гу-гу. И теперь созрел, что называется! Пора собирать урожай, дамы и господа! Где тут мои коса, тяпка, лопата и садовые ножницы?
– Ты хочешь, чтобы я сунула руки в причёску и испортила её тормошением и дёрганьем завязок?! - чтобы изобразить ужас, я мысленно представила Крыс в кожаном нижнем белье. Правда, меня больше потянуло на смех, но своё дело моё больное изображение сделало.
– Ты там что, морских узлов навязала? - слегка хохотнул четверть-оборотень. Ну ничего, заранее я все его фразы распланировала и расчертила. Тут у нас ванная, а здесь мы устроим маленький фонтанчик, где будут плавать жёлтые уточки!
– Почти. Знаешь, самой закрепить маску не так-то легко, - пожала я плечами и почему-то вспомнила жаренную картошку в киарином приготовлении. - Давай я сниму её уже около своего дома, чтоб никого не пугать? И ты тоже покажешь мне своё лицо.
В этот момент мой желудок извернулся от голода, а белокурый парень опять рассмеялся.
– Ты ведь умная девушка, Лэй, - произнёс он, привлекая меня поближе к себе, - с тобой можно поговорить обо всём на свете. А вот бзики насчёт внешнего вида у тебя как у всех.
Интересно, мне это воспринимать как комплимент или оскорбление? Сложный вопрос… Что было раньше: курица или яйцо?
– Ну ты же сам сказал, что я девушка, - поспешно уточнила я. - У меня такая потребность. Функция. Ну так куда мы идём?
Эдуард на мгновенье задумался, и я почти услыхала шуршание процессора в его голове. Щас он сгенерирует супер-мысль. Как бы мне ещё после неё посуперовее выжить? Не исключено, что он как и я думает о жареной картошке, а не о том, что я ему приписываю. Но всё равно надо быть начеку.
– Знаешь, - наконец произнёс белокурый парень, - отсюда рукой подать до Парка. Пошли туда.
– И какой длины должна быть эта рука, чтоб ею можно было подать до парка? - поспешно уточнила я. Поймите правильно, это не моя стервозность изо всех щелей прёт, это элементарная забота о парочке собственных костылей. Ног у меня, увы, не осталось. Всё, это конец эры! Караул! Трагедия века!
– Внушительной, - с улыбкой кивнул Эдуард, - но ты не волнуйся. Мы сделаем проще.
И не успела я поднять вверх указательный палец и открыть рот для вопроса, как он немыслимо извернулся и поднял меня на руки.
Так, всё, унести маразм!
– Т-ты чего? - я не сумела скрыть того факта, что удивлена его выходкой. Возмущение мне ещё удалось затолкать в чью-то задницу, а вот удивление - никак, видимо, контейнер переполнен. Избыточность пофигизма налицо. Вернее, не совсем на лицо.
Вот только костыли мои радостно взвыли от счастья, как два добермана, наконец-то получившие свою порцию собачьего корма. М-да, таки очень сильно я их сегодня напрягла, хоть потом и вовсе ампутируй. Бьюсь об заклад каждой частью тела - за исключением ног - что завтра мои колени не прогнутся. А если прогнутся, то совершенно в другую сторону. В траве сидела Кейни, совсем уж как кузнечик, не в рифму, зато по делу!
– Не бойся, я тебя не уроню. Ты ведь сама сказала, что у тебя ноги устали, - произнёс белокурый парень и закружил меня в потоках мягкого янтарного света. Чёрное бархатное небо над моей запрокинутой головой превратилось в звёздный водоворот, по окраине которого летела и смеялась рыжая Лила. Мёртвая река, похожая на оброненную в ручей ленту, только во сто крат больше, тоже кружилась и пела тысячами составляющих её душ, но эта песня, превращаясь в свежесть прохладного ночного воздуха, была грустной.
Надо же, какие мы сегодня поэтичные.
Еле сдерживая ругательства, я судорожно вцепилась в четверть-оборотня и мысленно воззвала ко всем его мохнатым ангелам-хранителям, чтобы они заставили его остановиться. Иначе я за себя - и, кстати, за того парня тоже - не отвечаю. Это всё что, какой-то новый извращённый аттракцион сугубо для Кейни Браун?!! Ненавижу аттракционы! Всё, щас сниму маску и начну смертоубийство! Только не вращайте меня! Я не прошусь в космонавты!!!
Эдуард неожиданно остановился и, покачав меня как ребёнка, произнёс:
– Знаешь, амурчик, ты сейчас похожа на мою маленькую кошку по прозвищу Нефертити. Когда она таскает со стола колбасу, я в наказание сажаю её на висящий у стены ковёр. Так она судорожно впивается в него коготками и смотрит по сторонам круглыми голубыми глазищами.
Садюга. Интересно, а тигров своих он тоже так наказывает?
– Зато ты, - хрипло произнесла я, заставляя себя разжать хватку, - наверняка меньше всего похож на коврик.
Хотя… если его пропустить под катком, будет один в один. Ага, теперь я точно знаю, что просить на Рождество у Санта-Клауса!
– Верно, - кивнул четверть-оборотень, и направился по Скулроуз в противоположном кладбищу направлении. Так, по-крайней мере, ясно, что он не собирается закопать меня заживо. Впрочем, это вполне может быть отвлекающий манёвр, чтобы усыпить мою бдительность. Но… как бы это помягче сказать? Я бдела, бдю и буду бдеть. Аж самой смешно.
По мере того, как мы приближались к парку кто на своих двоих, а кто и на чужих, моя самооценка росла как на дрожжах. Будет потом, чего вспомнить! Эдуард о`Тинд таскал меня на руках! Хотя тут больше противного. Что я теперь буду делать со своей манией величия?
Заталкивать себе в задницу.
Логично. Впрочем, мне сейчас главное дать своим бедным ногам отдохнуть. Парк так парк, мать вашу, ведь в каждом парке есть скамейки! О-о-о эти благословенные скамейки! Хотя с другой стороны… Никто не говорил, кстати, что я и белокурый парень будем сидеть на пионерском расстоянии друг от друга и с воодушевлением обсуждать постулаты теории относительности. Встреча Эйнштейна с Эйнштейном, ха-ха. Но ведь, какой бы сволотой Эдуард ни был, на маньяка он смахивает меньше всего.
Ага, а давай снимем маску и посмотрим, кто там на кого смахивает.
Нет, лучше обойтись без драки: я устала не то, что до чёртиков - до ёжиков.
Напоенная мраком и шелестом листьев стена парка открылась перед нами, стоило повернуть с улицы Склепов и перейти дорогу. Одинокая дорожка выливалась из общего тротуара и сиротливо убегала во тьму под сень невидимых деревьев, чьи густые кроны закрыли от меня половину неба. Только тогда я поняла, какой именно Парк имел ввиду четверть-оборотень.
И знаете, меня "приятнее" всего удивило то, что в такое время в таком огромном парке не совершенно горят фонари. Интересно, это у них только по вторникам или всю неделю темно, как до божественной и весьма лысой лампочки Ильича в России? Экономят, небось, сукины дети, вот чес-слово, экономят! А никто случайно не подумал, что мне никаким местом не улыбается сидеть с таким выродком, как Эдуард, в темноте?!! Не подумал! Вашу ж мать, чтоб у вас в глазах всегда была такая же темень!!!
– Мы почти на месте, - произнёс четверть-оборотень и храбро шагнул во мрак. Наверное, впервые в жизни мне хотелось, чтобы он не перецепился через какую-нибудь бутылку или не поскользнулся на банановой кожуре. В противном случае, как же мы тогда весело загремим костями об асфальт! Непонятно, правда, кому будет веселее: то ли самому асфальту, то ли костям, то ли парочке сидящих на лавочке бомжей.
Впрочем, основную массу здесь присутствующих - насколько позволило мне видеть моё скромненькое, но со вкусом ночное зрение - влюблённые парочки. А никому, случайно, завтра на работу не надо, а? Впрочем, это пять раз не моё дело. Если бы они оставили хоть одну свободную скамейку…
Однако Эдуард неожиданно свернул с аллейки, и я услышала, как высокая густая трава зашуршала под его сапогами. Оттеснённый назад высокими раскидистыми деревьями, очень быстро смолк весь тот шум, который издаёт по ночам мегаполис. Лишь ночные птицы и остатки моей совести, сбившиеся в сверчковый оркестр, заполняли симфонией свежую ночную тишину меж угольных стволов. Запрокинув назад голову, я могла видеть лоскутки звёздного небо, которыми то тут, то там - но по любому очень высоко - лениво помахивали густые ветви.
М-да, не ночь, а сказка. Была на балу нью-металлистов, после двенадцатого удара типа прекрасный принц белых почти коней начал своевольничать и поволок меня в тридесятое царство и решил отправить на седьмое небо. И кажется, не счастьем. Так, унести маразм, это всё и впрямь не смешно! Мало того, что эта скотина таскает меня на руках, как бройлерного цыплёнка, так ещё и в неизвестном направлении. Интересно, что он удумал?… Хотя нет, не говорите мне, я, кажется, и так догадалась.
Утром будут трупы.
Только со временем я прочувствовала всё неудобство своего положения. Мышцы начали отекать, удавка, которой перетянула меня Ким, а так же те силиконовые ремешки, на которых держатся крылья, врезались в тело и наверняка уже оставили мне не одну роскошную ссадину. Папин крест весело бился в декольте то об один, то об другой холмик груди, и вообще, чувствовала я себя паршиво. Точнее, полной дурой, но это уже идентично.
– Куда мы? - не утерпев, всё-таки полюбопытствовала я и приготовилась было услышать ответ типа "На твои похороны, малышка Браун!", но Эдуард ответил:
– Не бойся, амурчик, тут недалеко осталось. Тебе обязательно понравится.
Угу, это из разряда: нравится, не нравится - терпи, моя красавица. Переделаем это на свой лад: коль чего не нравится, пусть кобель удавится. Так-то лучше.
Неожиданно почва под ногами Эдуарда резко пошла вверх и я поняла, что он поднимается на вершину холма. Какого ещё к чертям собачьим холма? Откуда в мегаполисе холмы? Нет, таки надо было получше исследовать этот Парк, лежащий между Чёрными Кварталами и человеческими районами. И какая ленивая муха меня покусала? Побродили бы тут нашей славной пятёркой "Кейни-Киа-Джо-Никита-Майк", пивка попили бы и всё разведали. А сейчас я словно какаду на ликероводочном заводе: нихрена не понятно!
Подъём окончился совершенно неожиданно, и так же быстро я забыла о нём, целиком и полностью увлечённая открывшейся мне картиной. Кажется, я даже как чрезвычайно заинтересованный чем-то ребёнок подалась вперёд, и четверть-оборотень мягко поставил меня на ноги или на то, что от них осталось. Вначале "то" паршивенько так подогнулось, но белокурый парень ловко поддержал меня, а дальше я, отдав ему плащ, покостыляла по траве сама.
Один склон холма заменял головокружительный обрыв, на дне которого сгустился непроглядный ночной мрак, но зато впереди до самого горизонта, в нём и далеко за его пределами лежал город, отчаянно тянущийся к звёздам шпилями своих небоскрёбов. На его взбудораженном теле горели триллионы ярких огоньков, мигали и перемигивались, меняли свои цвета и месторасположение. Будь они поспокойней, и Роман-Сити напоминал бы отражение ночного неба. Несколько иное, более оживлённое, хранящее в себе другие секреты небо. Но такая иллюзия лишь ненавязчивым призраком висела в воздухе и не имела силы лечь на глаза.
Здесь, на довольно открытой вершине, царил ветер. Расправляя свои прохладные крылья, он хищной птицей налетал на меня, но был не в силах остудить тот восторг, что рвался из моего дрожащего от холода тельца, как рвётся из кокона бабочка. Казалось, ещё секунда, и я разлечусь на куски, но выпущу в мир самое чистое, искромётное и прекрасное существо - свою радость.
Наверное, лучший вид открывался только с телевизионной вышки - кстати, вон она, с красным огоньком на вершине - куда как-то раз пробралась наша милая пятёрка. Пробралась - это потому, что в два ночи туда вход воспрещён. Но таким сволочам как мы закон не писан, и распитие пива на смотрительной площадке нам запомнилось надолго. А каким кайфом выявилось разбрасывание пакетов с водой! Мы специально притащили их с собой целую охапку, а потом бегали в туалет и под руководством Джо, смотрящего вниз через бинокль и дающего нам поправку на ветер, отправляли бомбы на людские - и не очень - головы. Наибольший восторг нам доставила бомбёжка в напильник пьяного Братства Иных. Вот это мы повеселились!
– Нравится? - с улыбкой поинтересовался Эдуард, глядя, как я с приоткрытым ртом глазею на ночной Роман-Сити.
– Ага, - я в который раз проявила гуманность и не стала подсовывать ему вооружённого шилом кота в мешке. - Очень… Ты сюда каждую девушку приводишь? - так, капитан, у нас в борту пробоина и стервозность теперь стремительно заполняет трюм. Щас меня ещё с этого обрыва вниз катапультируют в поисках спичек. Главное, на кой чёрт спички - непонятно.
И вообще, отрезать бы кое-кому длинный язык и отдать на пропитание голодающим детям Кот-Дивуара!
– Нет, не каждую, - некоторых сволочей, кажется, вообще невозможно смутить, они преспокойно берут вас за руки и, стоя у вас за спиной, кладут подбородок вам на плечо. - Но ты ведь не каждая, амурчик, правда? С одной стороны, такая знакомая, а с другой - совершенно чужая. Твой голос, запах, - так, шнобиль прочь от советской власти, - для меня абсолютно новы. Признайся, неужели мы никогда не были знакомы раньше?
Закатив глаза к звёздному небу, я пошевелила пальцами на ногах и произнесла: