Кейз Джон. Синдром

   Спутница удивленно взглянула на него, а следователь прекратил печатать.
   — То есть как?
   — Я не уверен, может, мне показалось… Но тот крупный мне вроде бы знаком.
   — Как это?
   — Не знаю… Кажется, я где-то его видел.
   — Хорошо. А где именно?
   — Не знаю, — ответил Дюран. — Точно не помню.
   — Хо-ро-шо, — проговорил Петреску и принялся усердно печатать: «Возможно, где-то видел». — Все верно?
   Тот кивнул.
   — Вас называют «Док»? — уточнил детектив.
   — Да, иногда.
   — Это означает, что вы психиатр?
   Дюран покачал головой:
   — Не совсем: я клинический психолог.
   — Ага, только в его воображении, — вмешалась Эйдриен, скрестив руки на груди. — У мистера Дюрана нет лицензии, и он ничего не оканчивал.
   Дюран устало вздохнул, а Петреску перевел взгляд с одного свидетеля на другого: через это они уже проходили.
   — Спросите, сколько у него пациентов.
   — А чего мы этим добьемся? — поинтересовался детектив.
   — Просто спросите!
   Петреску взглянул на собеседника и пожал плечами:
   — Ну, так сколько у вас пациентов?
   — Два.
   Детектив переварил ответ, точно некое экзотическое блюдо, которое он собирался одобрить, и обратился к Эйдриен:
   — Итак, у мистера Дюрана два клиента. Голова от них кругом не идет, Док? — В ответ на испепеляющий взгляд Эйдриен Петреску отмахнулся: — Я знаю, что вы хотите сказать. Но взгляните на ситуацию и с моей точки зрения: у нас уже имеется одна ваша жалоба на доктора Дюрана…
   — Никакой он не доктор.
   — Да, и поэтому, насколько я понимаю, вы с ним судитесь! Только сейчас давайте не будем касаться гражданского иска. Вы пришли сюда потому, что на ваших глазах произошло убийство. Остальное — совсем из другой оперы. Поэтому предлагаю вернуться к…
   Эйдриен заскрипела зубами и возвела взгляд к потолку.
   — Вам не кажется, что одно имеет отношение к другому?
   Петреску проигнорировал замечание и продолжил допрос:
   — Вы упомянули, что здоровяк выстрелил в напарника.
   — Да, выстрелил, чтобы добраться до мистера Бониллы, — подтвердил Дюран.
   — Значит, вы хотите сказать, что он промахнулся?
   — Нет, он не промахнулся… — начала Эйдриен, и Дюран перехватил инициативу:
   — Мистер Бонилла загородился коротышкой, как щитом. Понимаете, он хотел, чтобы громила опустил оружие.
   — А тот вместо этого застрелил своего напарника?
   — Он просто хотел убить мистеру Бониллу, — объяснил Дюран.
   — Вы тоже так считаете? — спросил коп свидетельницу.
   — Да, — подтвердила та. — Теперь отвезете нас на место преступления?
   Следователь покачал головой:
   — Нет необходимости: ребята из отдела убийств выехали туда час назад. Подождем их и послушаем, что скажут.
   Детектив продолжал задавать вопросы о том, что видели Эйдриен с Дюраном.
   — И вы говорите, тот человек приставил пистолет к вашей голове?
   Дюран кивнул.
   — Но потом он передумал и ударил вас пистолетом?
   — Верно, — подтвердил тот и указал на синяк на лбу.
   — Значит, он не собирался вас убивать, — решил Петреску. — А вас? — продолжил он, обращаясь к Эйдриен.
   — А меня — да, — ответила она. — И Эдди.
   — Да, вы уже говорили об этом. Но почему? Что было у него на уме?
   — Понятия не имею, — сказала Эйдриен.
   — Он ничего не сказал?
   Эйдриен покачала головой, но затем, что-то вспомнив, проговорила:
   — Хотя…
   — Что? — поинтересовался коп.
   — Он сказал: «Тебе не будет больно».
   — «Тебе не будет больно», — повторил вслух полицейский, занося фразу в отчет. — Что «не будет больно»?
   — Получить пулю в лоб! — ответила та. — Думаю, он пытался меня утешить.
   Петреску передернул плечами.
   — Тоже мне юморист, — пробормотал он и стал печатать дальше.
   В кабинет заглянул смуглый человек с прилизанными черными волосами. Мельком взглянув на свидетелей, он попросил Петреску выйти на минутку.
   — Ну вот, теперь все выяснится, — сказал Петреску и поднялся. — Я на минутку.
   Оба свидетеля сидели молча, а Эйдриен нервно постукивала ногой. Наконец вернулся детектив, аккуратно прикрыл за собой дверь и уселся в кресло. Тяжело вздохнув, он выключил компьютер и, потирая руки, повернулся к посетителям.
   Эйдриен была потрясена.
   — Вы не сохранили файл, — сказала она.
   Дюран покачал головой и пробормотал:
   — Невероятно.
   Петреску небрежно отмахнулся.
   — Это был детектив Виллареаль, — сообщил коп. — Он только что вернулся из вашей квартиры.
   Эйдриен выжидающе посмотрела на него.
   — А Эдди…
   — Детектив сейчас составляет отчет. Прокурор использует его в качестве основания для возбуждения против вас уголовного дела. Я бы предложил вам…
   — Что? — воскликнула Эйдриен.
   — В чем нас обвиняют?
   Петреску умоляюще поднял руку.
   — Насколько я могу судить, не исключено, что в вашем случае имеют место смягчающие обстоятельства. Возможно, вы двое просто нуждаетесь в психиатрической помощи, — предположил он, переводя взгляд с ошарашенной Эйдриен на потрясенного Дюрана и обратно. — Подача ложного заявления считается уголовно наказуемым правонарушением. Это классифицируется как проступок, за который предусмотрены наказание и штраф.
   — О чем вы говорите? — жестко спросил Дюран.
   — Квартира пуста, и никаких следов убийства не наблюдается.
   — Вы ошиблись адресом, — простонал психиатр.
   Коп покачал головой:
   — Детектива впустил охранник. Ваша почта — почта на имя Джеффри Дюрана — лежит аккуратной стопочкой на столике в прихожей. Что, не тот адрес?
   Дюран так удивился, что не знал, как ответить.
   — Они убрали тела, — предположила Эйдриен.
   Петреску склонил набок голову, обдумывая такую вероятность, и спросил:
   — Так, а зачем им это понадобилось? И кто такие «они»? Вы же сказали, что вас преследовал только один полицейский, а другой умер, не так ли?
   — Понятия не имею, — сказала Эйдриен. — Мне-то откуда знать? Вы здесь детектив!
   — Верно. Я здесь детектив. И Виллареаль — тоже. А он утверждает, что на полу нет крови, в квартире вообще нет никаких следов борьбы. Или вы думаете, убийца прибрался перед уходом? И стрелял, видимо, некий фантастический снайпер, потому что нигде нет выбоин от пуль — разве только в телах, коих тоже не наблюдается. Так что нет крови, нет трупов, нет беспорядка, и никто ничего не слышал и не видел заодно. Только вы двое. И я, как детектив, задаю себе вопрос: как одному-единственному человеку удалось вынести два трупа из заселенного многоквартирного дома так, чтобы его не заметили? Он нес их по лестнице или воспользовался лифтом? Может быть, завернул в ковер или выбросил в окно, как вы считаете? — Полицейский вопросительно взглянул на Дюрана: — Хотелось бы услышать вашу версию.
   Эйдриен с Дюраном были настолько потрясены, что просто молча сидели. Поняв, что ответа не получит, Петреску оттолкнулся от стола и откатился в кресле.
   — У меня много работы, — проговорил детектив и поднялся с места. Устало махнув в сторону двери, он предложил посетителям уйти. — Вы услышите о нас через пару дней. Пока все очень заняты, но, поверьте, мы еще увидимся.
   — Ушам своим не верю! — возмутилась Эйдриен.
   — Советую поискать хорошего специалиста: вам определенно понадобится адвокат, — ответил Петреску. На этом разговор и закончился.
 
   Квартира Эйдриен находилась примерно в двух кварталах от полицейского участка. Девушка и ее спутник даже не заметили, как добрались туда, все еще погруженные в дымку неверия.
   — И что ты думаешь теперь делать? — поинтересовалась Эйдриен.
   — Не знаю.
   — Возвращаться в квартиру тебе нельзя.
   — А я не уверен, что и тебе стоит идти домой, — ответил Дюран.
   Она беспомощно пожала плечами.
   — Но я же живу там.
   Они вместе пересекли авеню Маунт-Плезант, свернули во двор Ламонт-стрит и направились по аллее. Часы показывали полседьмого вечера, и уже начинало темнеть.
   — Знаешь, — сказал Дюран, — через какое-то время Бониллу начнут искать. И когда это случится, полиция будет выглядеть, прямо скажем… паршиво.
   Эйдриен кивнула:
   — Знаю. И надеюсь, мы до этого доживем.
   На мрачном лице ее спутника промелькнула улыбка. «Мы?…» Они шли по аллее, направляясь к гаражу. Под ногами хрустело битое стекло.
   — У тебя нет парадного входа?
   Девушка покачала головой:
   — У меня полуподвал. Я захожу через гараж.
   Они прошли несколько метров, и Эйдриен повернулась к Дюрану:
   — Вот мы и дома.
   Беглецы стояли перед откидными воротами гаража. Эйдриен нажала кнопку на пульте управления, и дверь с дребезжанием стала подниматься. Они прошли через гараж во двор, пересекли лужайку и оказались у высокой лестницы перед входом в квартиру.
   — Прибыли! — торжественно проговорила Эйдриен и подумала: «Погоди-ка, ты что, собираешься пригласить его? А почему бы и нет? Он спас тебе жизнь, да ему и податься некуда — не к себе же возвращаться».
   Спутник понял ее нерешительность и взял на себя инициативу:
   — Я переночую в гостинице. Предстоит о многом подумать.
   У Эйдриен стало легче на душе, и она проговорила:
   — Что ж, как знаешь. Только, пожалуйста, держи со мной связь. Как только станет известно, что Эдди пропал…
   — Я подам весточку, — пообещал Дюран и повернулся, готовый уйти.
   Эйдриен вставила ключ в замок и толкнула дверь. Та не поддалась, и девушка толкнула ее снова, раздраженно хмыкнув.
   Дюран услышал и обернулся:
   — Что, не получается?
   — Ох уж эта дверь, — объяснила она и снова попыталась открыть замок.
   На этот раз язычок повернулся, и дверь распахнулась настежь. Эйдриен хмуро посмотрела на ключ, словно обдумывая что-то.
   — Наверное, было не заперто.
   Они зашли — и оказались словно не в квартире, а на свалке: мебельные ящики опустошены, а их содержимое разбросано по полу; матрас перевернут; кипы одежды валялись среди книг, лампочек, коробок с хлопьями и туфель.
   Эйдриен воспринимала случившееся постепенно — как если бы ей пришлось наблюдать разворачивающуюся у нее на глазах катастрофу. Она сделала несколько острожных шажков в глубь квартиры, словно в воде пробираясь среди обломков своей повседневной жизни. Мало-помалу потрясение пошло на убыль, и на смену ему пришла все возрастающая ярость. Владелица разоренного жилища остановилась у книжного шкафа и начала механически подбирать вещи, ставить книги на полки. Подняла книжку, которую читала накануне, и обнаружила под ней опрокинутую на бок урну с прахом сестры. Крышка сосуда упала, и часть содержимого просыпалась на пол. Эйдриен опустилась на колени и стала горстями собирать золу и класть ее обратно в емкость.
   — Что ты делаешь? — удивился Дюран, все время наблюдавший за происходящим.
   Та подняла на него злые, полные слез глаза.
   — Это Никки.
   Он отвернулся и с силой втянул носом воздух.
   — Надо убираться отсюда, — сказал психиатр.
   Эйдриен кивнула и, не проронив ни слова, встала, разглядывая что-то на ладони.
   — Что там у тебя? — поинтересовался Дюран.
   Эйдриен покачала головой и показала ему свою находку: кусочек стекла — небольшой, едва ли в сантиметр длиной, а внутри что-то похожее на проволоку.
   — Это из урны выпало.
   Дюран взглянул на предмет, не узнавая его.
   — Знаешь, нам лучше поторопиться, — проговорил он. — Переночуем в гостинице, где-нибудь на окраине, а лучше — в пригороде.
   — Ты только посмотри. — Эйдриен не могла отвести взгляд от находки. — В голове не укладывается.
   — Что именно?
   — Невероятно. Видимо, это часть какой-то кремационной машины или механизма. До чего люди дошли: всякий мусор выдают с останками покойных.
   — Точно, — прервал ее рассуждения Дюран. — Только нам надо сматываться — как бы они не вернулись.
   Эйдриен кивнула, суетливо дернув головой, и швырнула стекляшку на пол. Аккуратно пробралась сквозь царившую в комнате разруху к телефону и подняла его из кучи мусора. Положила трубку на место, взглянула на Дюрана и спросила:
   — В полицию звонить бесполезно, да?
   Он покачал головой:
   — Нас и так считают психами.
   — Верно, — согласилась Эйдриен и направилась на кухню, где включила кран и смыла с рук прах сестры.

Глава 20

   Ночь беглецы провели в самом неприметном месте, какое только сумели отыскать. Их выбор пал на спрингфилдский «Комфорт-инн»[21], примерно в десяти милях от Вашингтона.
   Номер оказался не так уж и плох, хотя правильнее было бы назвать его каморкой. Каморкой с двумя сдвигающимися кроватями, телевизором, столиком и письменным столом, на котором стояла неисправная лампа.
   Эйдриен раздвинула висевшие над кондиционером шторы, и ее взору открылся «живописный» вид на автостоянку и ряды торговых палаток. В комнате висел застарелый спертый воздух, отчего складывалось впечатление, что находишься под стеклянным колпаком. Эйдриен хотела открыть окно, но выяснилось, что рамы наглухо заколочены — вероятно, по распоряжению какого-нибудь чиновника. Оставался только кондиционер, который, повиновавшись нехитрой команде, затарахтел, включившись в работу, и принялся обдувать кровати потоком теплого воздуха.
   — И что теперь? — упавшим голосом спросила Эйдриен, равнодушно разглядывая автостоянку за окном.
   Дюран посмотрел на нее:
   — Ты меня спрашиваешь?
   Лениво раскинув руки, он развалился на постели и уставился в потолок. Увидев это, Эйдриен неожиданно озлобилась.
   — Да! Тебя!
   — Ну, знаешь ли, я не гадалка, — ответил тот. — Понятия не имею.
   Она не сводила с Джеффри гневного взгляда, и тот предложил:
   — Как насчет пиццы?
   — Пиццы?
   — Да. И в душ можно сходить.
   Эйдриен залилась слезами. Глядя на Дюрана, она только теперь осознала — просветление снизошло на нее разом, — что их неприятности окончатся не скоро. До этого момента несчастная лелеяла наивную надежду на то, что скоро все утрясется само собой. Она снова окажется там, откуда все и началось: в своей настоящей жизни и, как и прежде, продолжит ходить на работу в адвокатскую контору…
   Теперь же становилось понятно, что перемен к лучшему не ожидается. Из такой ситуации так просто не выкрутишься: она на неопределенное время застряла в пригородной глуши, в дешевом отеле наедине с сумасшедшим; в ее квартире все перевернуто вверх дном; сестра мертва, а единственный человек, который ей помогал, убит. Полиция не принимает ее слов всерьез, и в довершение ко всему кто-то хочет ее убить. Теперь она уже не заберет из прачечной черный костюм и не составит план по «Амалджимейтид»… И вообще все в ее жизни полетело кувырком. От таких мыслей Эйдриен разрыдалась, чем повергла в немалое удивление Дюрана. Он тут же помчался в ванную и вернулся с целой кипой салфеток в руках.
   — Все уладится, — сказал Дюран, протягивая салфетку «Клинекс»[22]. — Не плачь.
   Но Эйдриен разревелась еще сильнее — потому что именно так когда-то говорила ее мать.
   Ее родная мать, Диди, при жизни была ходячей катастрофой, что называется, «подарочком»: забеременела в пятнадцать, с шестнадцати — на пособии, с восемнадцати — на героине, в двадцать четыре — на столе патологоанатома. «Передозировка» — так значилось в отчете делавшего вскрытие врача.
   Старшая сестра хорошо помнила, как это произошло, и частенько вспоминала об этом. Как она, Никки, обнаружила мать в луже собственной рвоты, как она бегала по дому, кричала и плакала, а трехлетняя малышка Эйдриен — тут Нико изображала сестренку с невинным личиком и круглыми серьезными глазами — тем временем постучалась в дверь к соседям и сказала: «Нам нужна помощь. Маме плохо. Надо скорее вызвать доктора».
   Эйдриен не помнила всего этого. Она вообще почти не помнила матери — только эти обнадеживающие слова и сладковатый запах когда-то протянутого ей «Клинекса». А что касается отца…
   Похоже, его звали «неизвестный». По крайней мере так значилось в графе документов, отведенной для его имени и фамилии. Эйдриен с Никки частенько гадали — кто же он такой? Одно время девочки воображали себе симпатичного бизнесмена-изобретателя с каким-нибудь звучным, многообещающим именем вроде Чарлз де Вер. Он проживал в анклаве богачей в роскошном районе Брэндиуайн-Вэлли, состоял в браке с нелюбимой женщиной и потерял голову от прекрасной и родившейся под несчастливой звездой девушки, которая после их разрыва скатилась к пьянству и наркотикам. Попав в смертельную ловушку самобичевания, подпитываемого несчастной любовью, она оказалась в трущобах Уилмингтона, где ее следы и оборвались… И по сей день отец девочек — это неизменно оказывался их общий отец, сколь бы ни мала была вероятность подобного — искал потерянных дочурок, помещал объявления во все крупные газеты и нанимал целые бригады детективов.
   — Чему смеешься? — спросил Дюран, сидевший на кровати с зажатой подбородком телефонной трубкой.
   Вопрос вывел Эйдриен из задумчивости. Оказывается, она смотрела на парковку и, не отдавая себе отчета, хихикала над своими воспоминаниями.
   — Вспомнился отец, — сказала девушка и, заметив, что Дюран набирает номер, внезапно прониклась подозрительностью. — Куда ты звонишь?
   — В «Домино».
   — Ах вот как…
   — Я делаю заказ. Сосиски будешь?
   Она кивнула:
   — Пойдет.
   На линии ответили, и Дюран стал говорить в трубку. Эйдриен снова отвернулась к парковке. В оконное стекло ударяли мелкие капли дождя. За автостоянкой раскинулась «бесхозная» пешеходная территория изолированных друг от друга конторских зданий, мотелей и рядов магазинчиков. Это место во многом напоминало район, где выросли Нико и Эйдриен. Детство девочек прошло в нескольких милях от Уилмингтона, где проживала их родная бабушка, после смерти матери взявшая сирот на воспитание. Эйдриен почти не помнила бабулю, и почти все ее представления складывались из рассказов Никки. Лучше всего запомнился запах в бабушкиной комнате — настоящий эликсир, смесь каких-то непонятных лекарственных ароматов, на которые наложился запах косметики — ландышевого одеколона и сыпучей пудры для лица «Коти», стоявшей на туалетном столике возле кровати.
   Бабушка не любила говорить о дочери, она уничтожила все ее фотографии. Все до единой. Судьба Диди Салливан превратилась в своего рода домашнее табу. Вопросы о ней неизменно вели к слезам, поэтому Эйдриен с раннего детства научилась сдерживать свое любопытство. А вот Никки — напротив. Она без устали пыталась разузнать от бабушки побольше, что неизменно заканчивалось криками и скандалом, Никки попадала под домашний арест, и ей на несколько дней устраивали молчаливый бойкот. Именно в такие периоды Эйдриен приходилось брать на себя роль посредника между двумя враждующими сторонами, передавая сказанные шепотом сообщения: «Бабуля говорит, иди мыть руки и пора ужинать» — «Ники сказала, у нее чистые руки».
   Бабуля умерла, когда Эйдриен еще не исполнилось и шести. Никки тогда было одиннадцать. Поначалу девочки пару месяцев прожили у престарелой четы, взявшей сирот ради пособия, которое выплачивало на усыновленных детей государство. По прибытии в новый дом девочки получили едкий шампунь от вшей, и в восемь их отправили спать. С тех пор сестрам разрешалось мыться только раз в неделю, а перед сном их заставляли читать молитвы. Никки расстраивалась из-за того, что не могла принять душ или вымыть голову, когда ей вздумается, и называла свою приемную мать, миссис Данкирк, прямо в глаза зловредной дурой.
   Пока Никки скандалила и очаровывала, крушила и подлизывалась, Эйдриен делала то, что ей говорили, и ничего не просила взамен. Она надеялась, что Данкирки увидят, какие они хорошие девочки, и оставят их у себя навсегда. Девочке казалось, что это лучше, чем неизвестная, а потому заранее страшная альтернатива. Так они и жили: старшая сестра в истерике раскидывала вещи, а младшая их собирала. Эйдриен с армейской аккуратностью застилала обе постели, мыла посуду и накрывала на стол — все безропотно. Никки тем временем создавала семейству массу всевозможных проблем, нарывалась на крик и завоевывала сердца престарелой четы, заставляя их хохотать до слез.
   Однажды вечером Эйдриен тихо вышла из комнаты и с верхней ступени лестницы услышала разговор между стариками и представителем службы сиротского надзора.
   — Со старшей девочкой хлопот нет, — говорила приемная мать. — Непоседа, шалит без меры, но в остальном — такая милашка. А вот та, что помладше, меня беспокоит. Маленькая чистюля, никогда и словом не обмолвится — все в себе держит, словно робот какой-то.
   Наутро Эйдриен спросила Никки:
   — Что такое робот?
   Никки, чтобы продемонстрировать робота, стала ходить по комнате на негнущихся ногах и неуклюже размахивать руками. Она жужжала, натыкаясь на стены, и стучала по ним, приговаривая: «Жжж, жжж». Эйдриен изо всех сил изображала веселье и вовсе не собиралась рассказывать сестре о словах миссис Данкирк. Ведь Никки обязательно бы взбесилась, а в таком состоянии она становилась неуправляемой.
 
   — Через двадцать минут будут здесь, — сказал Дюран, вешая трубку, — иначе пицца бесплатно.
   Эйдриен кивнула, по-прежнему думая о сестре и своем детстве. После Данкирков они сменили еще три дома, перемежая жизнь у приемных родителей с сериями коротких пребываний в приемнике Делавэрского детского центра. А потом их взяли Дек и Марлена.
   «Хватит», — подумала она и отправилась в душ, оставив Дюрана щелкать пультом перед телевизором.
   Когда доставили пиццу, Эйдриен уже оделась. Ее лицо разрумянилось и блестело после горячей воды.
   — Прости, что не сдержалась, — сказала она, вернувшись в комнату.
   Дюран окинул девушку удивленным взглядом.
   — Слезы, — объяснила та. — Не удержалась.
   — А, ты об этом, — ответил он и подумал: «Бог ты мой, как она хороша!» Дюран прежде по-настоящему не смотрел на Эйдриен — во всяком случае, не так. Лицо ее обрамляли завитки влажных, цвета потемневшей меди, волос. Он, не задумываясь, поднял с коробки с пиццей крышку и придвинул угощение к Эйдриен — лучшее, что Дюран мог предложить в подобных обстоятельствах.
   — М-м… вкуснятина… — протянула она, взяла кусочек и унесла с собой к письменному столу у окна. Усевшись, Эйдриен раскрыла блокнотик, что лежал возле телефона, и приступила к составлению списка дел:
   1. Работа:
   А. Одеться, макияж
   Б. Позвонить Слу
   В. Ссылки из «Лексиса» в резюме по асфальту
   2. Прах Ники 
   3. Дюран -? 
   4… 
   Дюран смотрел телевизор, а Эйдриен, постукивая карандашом о блокнот, размышляла, что же будет четвертым номером. В итоге она решила вовсе отказаться от пункта четыре. Возможно, добавит еще что-нибудь к «работе» — и хватит. Того, что есть, уже достаточно: надо развеять прах сестры, да и Дюран сам по себе заслуживает целого алфавита.
   — Что такое Слу? — словно подслушав ее мысли, поинтересовался тот. Он незаметно подошел к Эйдриен и внимательно изучал список из-за ее плеча.
   — Юридическая фирма, где я работаю. А теперь тише, мне надо подумать, — сказала девушка, помахав в воздухе рукой. В пункте «Дюран» она записала:
   А. Общее — детектор
   Б. Записи
   В. Компьютер
   Г. Пациенты
   — Я прошел детектор, — подсказал Джеффри, стараясь быть полезным и втайне довольный, что так много места занял в списке дел своей хорошенькой подруги по несчастью. Эйдриен подняла на него взгляд и кивнула:
   — Верно, прошел. И мне интересно как.
   — Ничего удивительного, — ответил тот, — просто сказал правду.
   — Только ты не Джеффри Дюран — и сам хорошо это знаешь. Ты же ходил на кладбище.
   — Да, — сказал он. — Только я могу это объяснить.
   — Правда? — удивилась Эйдриен. — Хотелось бы услышать твою теорию.
   — Ладно, — ответил Дюран и присел на край кровати. — Ситуация такова: имя я получил от родителей, которые носили фамилию Дюран. Так меня зовут сколько себя помню. Значит, если фамилия украдена — позаимствована с надгробия, например, — то, видимо, это сделали они.
   Эйдриен нахмурилась:
   — А зачем им это понадобилось?
   — Я могу лишь догадываться, — ответил Дюран. — Не исключено, что они были беглецами. — Собеседница пренебрежительно усмехнулась, и Джеффри решил уточнить: — В то время Америку сотрясали антивоенные беспорядки. Не исключено, что они участвовали в пацифистском движении.
   Эйдриен некоторое время молчала и наконец спросила:
   — В этом и заключается твоя теория?
   Джефф пожал плечами:
   — Ну да…
   — А что с университетами, в которых ты якобы учился? Браун и Висконсин?
   — А что с ними?
   — Там о тебе никогда не слышали! — возмутилась Эйдриен, откинувшись на спинку кресла и отложив карандаш.
   — Сбой в базе данных, — ответил тот. — Я в списке выпускников университетов. Мне оттуда каждый месяц почта приходит: то пожертвования собирают, то продают майки со своими эмблемами. В ведомостях не отмечен — только и всего.
   — И как ты это объяснишь?
   — Ну, мало ли. Задолжал книгу в библиотеке, какое-то административное взыскание объявили… Смысл не в этом. Главное — я прекрасно помню, где учился. Я уже написал и в Висконсин, и в Браун. Скоро все прояснится. Меня уже, наверное, письма дожидаются, где они извиняются за недоразумение. Только доберусь до почтового ящика, перешлю их тебе по факсу.