— Нет.

Глава 35

   Макбрайд подкинул в печь дров, а состарившийся ученый тем временем готовил обед на троих: простую трапезу из жасминового риса и овощей со своего огорода, к которой, правда, присовокупил бутылочку «Старой красной лозы». Пища была аппетитной. Пока ели, Шапиро поведал гнусную историю программы по исследованию «управления сознанием».
   — Большинство считало ее ответом на то, что коммунисты делали в Центральной Европе и Корее. Помните, они провели показательный судебный процесс с участием одного польского священника? Тогда еще много болтали о «промывании мозгов»? Но, по правде говоря, Программа началась задолго до этого.
   — Программа? — переспросила Эйдриен, вспомнив сайт, который часто посещала сестра.
   Шапиро нахмурился:
   — Так мы сами называли этот проект. Программа началась в Европе, во время Второй мировой войны, когда Управление стратегических служб искало «сыворотку правды» — наркотик, который можно использовать на допросах.
   Налив бокал вина, ученый объяснил, что в послевоенные годы проект расширился — стали поступать деньги из недавно созданного ЦРУ. К 1955 году проводилось уже более 125 экспериментальных программ в лучших университетах страны и кое-каких тюрьмах. Отдельно велись исследования в учреждениях для душевнобольных и над «неподозревающими добровольцами».
   — Что это означает? — поинтересовался Макбрайд.
   — Мы устанавливали скрытые камеры в публичных домах, пробовали препараты на отбросах общества без их ведома, — ответил Шапиро. — Использовали для своих целей наркоманов, гомосексуалистов, коммунистов, извращенцев и всякое хулиганье. — Он умолк и, улыбнувшись, добавил: — Либералов и фанатов «Доджеров».
   Затем Шапиро снова посерьезнел и продолжил, объяснив, что в условиях «вечной мерзлоты» «холодной войны» всех девиантных личностей считали законной добычей спецслужб.
   — Нам не требовалось официального разрешения, — подчеркнул Шапиро, — потому что исследования засекретили. Они проводились в «интересах национальной безопасности», и, значит, на них не распространялись обычные ограничения.
   — Чтобы легко спрятать концы в воду? — предположила Эйдриен.
   — Ничего не приходилось прятать — исследования и так велись в обстановке полнейшей тайны. И хотя у некоторых из нас и возникали этические соображения по поводу тестирования лекарств на не подозревающих ни о чем людях, эти соображения казались малозначимыми, когда ты чувствовал, что имеешь дело с врагом.
   — Я думал, врагом считался Советский Союз, — заметил Макбрайд.
   — Конечно. Но «холодная война» велась не только на внешнем фронте, но и на внутреннем. Это была война за «Американский путь», который, могу вас заверить, не включал в себя в те времена ни геев, ни психов, ни наркоманов. Их легко отдавали на расправу.
   — О каких исследованиях вы вообще говорите? — спросил Льюис.
   Старик замялся и пожал плечами.
   — Что ж, — пробормотал он, обращаясь не столько к гостям, сколько к себе, — вряд ли это является секретом в наши дни… Двадцать лет назад уже проходили парламентские слушания и судебные процессы на эту тему, написано много книг…
   — Верно. Так что это были за исследования?
   — Мы изучали гипноз, телепатию и управление психикой. Еще, пожалуй, назову дистанционное наблюдение. Занимались и психологической обработкой объектов с использованием условных рефлексов: унижения и боли.
   — Унижения и боли? — потрясенно повторила Эйдриен, не в силах поверить своим ушам.
   — Да, этими физиологическими факторами — как усилить их в психике испытуемого, закрепить и использовать. Более того, мы научились замерять их, — добавил Шапиро. — Только эксперименты с болью оказались не слишком полезны.
   — Почему? — поинтересовался Макбрайд.
   Ученый вздохнул:
   — Кое-какие сложности с подбором персонала. Видите ли, специалисты, которые дорожили своей репутацией, отказывались иметь с нами дело. А те, кто соглашался, не оправдывали ожиданий в плане объективности.
   Льюис удивленно хмыкнул:
   — Как же так?
   — Постепенно исследования перешли за ту тонкую грань, которая отличает науку от садизма. Так же как эксперименты с наркотиками стали мешаться с сексом. Откровенно говоря, Программа в целом оказалась связана с использованием сексуальных импульсов, что наложило отпечаток на результаты.
   — Вы упомянули об «управлении психикой», — подсказала Эйдриен.
   Шапиро поерзал на подушке — ему был явно неприятен этот разговор.
   — Да.
   — Расскажите вкратце.
   Отставной церэушник некоторое время помолчал, а потом все же ответил:
   — Мы изучали способы управления психикой, производя опыты, в ходе которых испытуемый получал большую дозу какого-нибудь психоделического препарата и помещался в темную герметичную среду. Затем на него воздействовали с помощью многократно повторяющихся записей с определенной информацией. Предполагался терминальный исход эксперимента.
   — Вы сказали, в герметичную среду? — переспросила Эйдриен.
   — Да, мы использовали металлические ящики. Наподобие тех, в которых хранят покойников в моргах, — пояснил Шапиро.
   Макбрайд раскрыл рот, одновременно формулируя в уме следующий вопрос:
   — А что вы имели в виду под терминальным исходом?
   — Никто не умер, — заверил Шапиро, — однако считали, что испытуемые уже не поправятся. Так в большинстве случаев и происходило.
   — И что же…
   — Шестьсот миллиграммов ЛСД ежедневно, — сказал ученый. — От двух до шести месяцев в полной темноте.
   Ни один из гостей не проронил ни слова. Наконец Эйдриен обрела дар речи и прошептала:
   — Как вы могли?
   Шапиро взглянул ей в глаза и намеренно исказил смысл вопроса:
   — Насколько я помню, мы вставляли испытуемым катетеры, и питание они получали внутривенно.
   — Господи, — тихо проговорил Льюис.
   — Вам налить? — предложил хозяин.
   Эйдриен поежилась и отвернулась, Макбрайд покачал головой. Шапиро смежил веки и некоторое время просто сидел, вкушая прелесть момента: потрескивающий в очаге огонь и вкус «Старой красной лозы». Когда через некоторое время старик открыл глаза и заговорил, гостям стало неуютно. Переход оказался столь резок, что Эйдриен вспомнила о хищных птицах — орлах или ястребах, с их пристальным и жестоким взглядом.
   — Догадываюсь, о чем вы думаете, — проговорил хозяин дома.
   — Полагаете?
   — Вы считаете меня военным преступником.
   Фраза потонула в мертвой тишине — никто и не подумал возразить.
   — Что ж, — заключил Шапиро, — думаю, вам стоило бы там побывать. — Он пригубил вино и взглянул на собеседников. — Теперь легко осуждать то, чем мы занимались тогда. Трудно в это поверить, но намерения людей, создававших Программу, были чисты как первый снег.
   Глаза Эйдриен округлились, и бывший разведчик продолжил:
   — Те люди знали, на что способны Гитлер и ему подобные. Поэтому они готовились фанатично защищать свободу. Знаю, звучит банально — разговоры о свободе всегда кажутся банальными, — но я сказал правду. — Ученый-разведчик умолк и, опершись левой рукой о пол, с неожиданной для его возраста ловкостью вскочил на ноги. Пройдя к печи в противоположном углу комнаты, он открыл дверцу, помешал кочергой угли и подкинул свежее полено. И снова обернулся к гостям: — Изначально Программу разработали, чтобы выявлять и устранять таких, как Гитлер и Сталин, не допускать их прихода к власти.
   — То есть в рамках Программы выращивали наемных убийц? — предположил Макбрайд.
   Старик пожал плечами:
   — Отчасти. Идея заключалась в том, чтобы создать агентов с контролируемым поведением, готовых пойти на задание, даже если его исход противоречит инстинкту самосохранения.
   — А это как понимать? — спросил Льюис.
   — Полагаю, что агентам внушали не бояться смерти, — предположила Эйдриен.
   Шапиро едва заметно склонил голову, неохотно соглашаясь.
   — Выживание агента не являлось для нас решающим фактором. Если агент выживает и пойман, то возникают проблемы. А людям так или иначе свойственно попадать в ловушки… Не в первый и не во второй раз, но рано или поздно это происходит.
   Гости взглянули на хозяина дома.
   — Предположим, ружье даст осечку, — объяснил Шапиро. — Или полицейские неожиданно заинтересуются безобидными на первый взгляд вещами — так ведь тоже происходит. И скоро вы узнаёте, что ваш человек подвешен за ноги в подвале министерства безопасности какой-нибудь страны и все норовят задать ему вопросы. Вот поэтому мы довольно активно разрабатывали способы создания особых агентов…
   — Попробую угадать, — вызвался Макбрайд. — Вы сводили их с ума?
   Шапиро направлялся к столу, будто взвешивая эту формулировку. Он устроился на подушках и ответил:
   — Нет. Если бы мы сводили агентов с ума, они оказались бы не в состоянии функционировать. Мы потратили годы и довольно крупные суммы денег на изучение дифферентной амнезии и способов расщепления личности[44]. И в конце концов нашли оптимальное решение: воспоминания-ширмы[45]. Впрочем, даже с ними возникали проблемы. У агентов наблюдалась тенденция к дестабилизации личности, и поэтому требовался психотерапевт, осуществлявший постоянную подпитку информацией.
   Эйдриен взглянула на Макбрайда, затем обратила озадаченный взгляд на Шапиро.
   — Что такое воспоминание-ширма? — поинтересовалась она.
   Ученый задумался.
   — Это ложные воспоминания, смехотворные уже в своей основе. Любой, кто будет настаивать на их истинности, сам себя дискредитирует.
   — Вы не могли бы пояснить на примере? — попросил Макбрайд.
   — Меня похитили пришельцы и отвезли на подземную базу в Антарктике, — проговорил ученый.
   — В детстве меня истязали сатанисты, — добавила Эйдриен.
   — Точно, — сказал Шапиро. — Говорящий — а в нашем случае убийца — моментально становится в глазах слушателей «тихо помешанным». Что, как вы можете себе представить, выглядит убедительно для каждого.
   — Убедительно? — бросила ему в лицо Эйдриен. — Вы говорите о человеческих жизнях. Вы говорите о моей сестре!
   Старика потрясла неожиданная вспышка гнева со стороны гостьи.
   — Я говорю гипотетически. А кроме того, Программа вряд ли имеет какое-то отношение к вашей сестре, если только она не гораздо старше вас.
   — Как вы смеете такое утверждать? — возмутилась Эйдриен. — Вы же видели имплантат.
   — Нас перестали финансировать лет тридцать назад. К тому времени подавляющее число проектов переместилось за границу. Шестидесятые, что вы хотите! Каждый, кому не лень, проводил собственные эксперименты по управлению рассудком.
   Неожиданно для себя Лью улыбнулся:
   — Вы сказали, исследования переместились за границу?
   — Большая часть работ проводилась в университетах и исследовательских институтах. Финансирование шло через фонды и учреждения, которым мы могли доверять. Когда агентством пристально заинтересовались конгресс и журналисты, некоторые особенно секретные проекты пришлось переместить за рубеж. К тому времени когда комиссия Рокфеллера приступила к расследованиям, вся деятельность оказалась прикрыта, а я ушел в отставку.
   Какое-то время все молча сидели, глядя на блики огня. Наконец Макбрайд откашлялся.
   — А как же я? — спросил он. — Откуда взялся имплантат?
   Шпион в отставке покачал головой.
   — А моя сестра! — настаивала Эйдриен — Как насчет нее?
   Шапиро развел руками:
   — Вы говорите не с тем человеком. Повторяю, я — динозавр в этой области.
   — Нет, думаю, я разговариваю с человеком, который не хочет принять факты. Даже когда они лежат у него перед носом. Вы видели историю болезни, видели имплантат.
   — Я видел фотографию.
   — Считаете, что мы все выдумали? — поинтересовался Льюис.
   — Нет, — уступил ученый.
   — Тогда почему не хотите признать очевидное? Ведь ясно, что Программа не закрыта, — настаивала Эйдриен. — ЦРУ…
   — ЦРУ не имеет к этому никакого отношения. — Шапиро медленно покачал головой. — Поверьте мне: если бы в проекте было замешано Управление, я бы знал.
   Макбрайд пытался понять.
   — Тогда кто же всем этим занимается?
   — Франкенштейн, — ответил Шапиро.
   Гости переглянулись, полагая, что неверно расслышали последнюю реплику хозяина дома.
   — Простите, кто?
   — Франкенштейн. — Старый ученый прикончил второй бокал вина и откинулся на подушки. На его губах блуждала отчужденная улыбка. — Агент или организация, не контролирующаяся извне.
   — И?… — Эйдриен посмотрела на Шапиро, побуждая его закончить мысль.
   — Это просто мои догадки, — признался он. — Судя по фотографии, я бы сказал, что Программу приватизировали.
   — То есть как — приватизировали? — не понял Льюис.
   — Значит, она оказалась в руках владельца из частного сектора. Или того, кто перешел работать в частный сектор. Иными словами, некто продолжил исследования уже самостоятельно — без помощи ЦРУ.
   — Кто это может быть? — спросила Эйдриен.
   Шапиро пожал плечами:
   — Не имею представления.
   — На такой проект требуется немало средств, — размышлял вслух Макбрайд.
   Бывший разведчик кивнул:
   — Да, не один миллион. А с другой стороны — на что не требуется денег?
   — Как же им удается держать исследования в тайне? — удивилась гостья.
   Старик немного поразмыслил.
   — Вполне осуществимо, если разместиться в оффшорной зоне. Это должно быть что-нибудь небольшое, вроде клиники, где анонимность пациента имеет первоочередную значимость. — Ученый задумался. — Знаете, а ведь над Программой работают уже тридцать лет. Бог ты мой!
   — Вы сказали, что поместили бы исследования в клинические условия? — ухватилась за мысль Эйдриен.
   — Да.
   Она подалась вперед:
   — Тогда скажите, вы когда-нибудь слышали о клинике Прудхомма?
   Шапиро насупился, подумал и покачал головой:
   — Не припомню.
   Эйдриен обернулась к своему спутнику, который смотрел на нее с немым вопросом, не понимая, к чему она клонит.
   — А ты?
   Вопрос застал Макбрайда врасплох.
   — Что? Слышал ли я о клинике? — Льюис представления не имел о том, что за игру затеяла Эйдриен, однако, поняв, что она настроена решительно, покопался в памяти. — В Луизиане есть шеф-повар с похожей фамилией, но не думаю, что он здесь как-то замешан. — После недолгой паузы Лью спросил: — И где эта клиника Прудхомма?
   Эйдриен проигнорировала вопрос и снова обратилась к Шапиро:
   — Вы все время упоминаете о какой-то Программе, и… — Она остановилась и вздохнула, собираясь с мыслями. — Несколько дней назад, перед тем как Лью удалили имплантат, я застала его за компьютером своей сестры. Он зашел на какой-то очень странный сайт: «programm. org».
   — И что?
   — Льюис находился в трансе — полностью отключился. Он не реагировал ни на что, кроме сайта, который оказался интерактивным: на экране появлялись вопросы, а Лью набирал на клавиатуре ответы. Один из вопросов звучал так: «Где ты находишься?»
   — Что ж, интересно, — заметил Шапиро, — только я не совсем понимаю, к чему вы клоните.
   — А клоню я к тому, — ответила Эйдриен, — что на следующую ночь нас попытались убить. Открыли газ, и дом взорвался. А ведь до этого никто не знал, где мы находимся. Из этого я делаю вывод, что адрес им дал Лью — когда торчал на той проклятой веб-странице.
   — Вам удалось что-нибудь выяснить о сайте?
   — У меня есть друг, в компьютерах он настоящая голова. Так вот, он кое-что узнал, — продолжила Эйдриен.
   — И что именно? — поинтересовался Шапиро.
   — Страничка создана в некой клинике Прудхомма, которая находится в одном швейцарском городке.
   Бывший церэушник покачал головой и пожал плечами:
   — Первый раз о ней слышу.
   Эйдриен откашлялась.
   — Есть еще кое-что, о чем я пока не рассказывала. — Она обернулась к Макбрайду: — Сестра кого-то убила.
   — Что?!
   — Она прикончила какого-то человека во Флориде.
   Глаза Шапиро округлились. Эйдриен продолжала:
   — Ее жертвой оказался старик в инвалидном кресле — он сидел на эспланаде и любовался закатом. Никки застрелила его из снайперской винтовки с глушителем и телескопическим прицелом. Потом в газетах писали, что пуля перебила позвоночник надвое.
   — А откуда у вас такая информация? — В тоне Шапиро сквозил скептицизм.
   Девушка рассказала о том, как нашла винтовку в квартире сестры.
   — И я только сейчас об этом узнаю?! — воскликнул Лью.
   — Я не имела представления о ее назначении, — пояснила Эйдриен, — пока не просмотрела выписки с кредиток. Из них стало ясно, что Никки ездила во Флориду. Затем я выяснила, где она останавливалась, и прочла в газетах о старике, которого убили в то время, когда она там находилась. Тебя держали в больнице, а потом мы приехали сюда. К тому же я хотела свести все в общую картину.
   Макбрайд осушил бокал вина и поинтересовался:
   — Так кого она убила?
   — В газетах писали о каком-то Кальвине Крейне.
   Рука Шапиро непроизвольно дернулась, и он чуть не расплескал вино. Эйдриен заметила, что черные глаза старика снова округлились от изумления.
   — Ваша сестра убила Кальвина Крейна? — переспросил Шапиро.
   Гостья кивнула:
   — Вне всяких сомнений.
   — Погодите, — пробормотал Лью, обращаясь то ли к себе, то ли к собеседникам. — В Институте работал один Крейн.
   — Если мы говорим об одном и том же человеке, то он возглавлял Институт глобальных исследований, — проговорил Шапиро, — и не один десяток лет.
   — Совершенно верно! — воскликнул Макбрайд. — Я Крейна не застал — когда я начал работать на Институт, он уже отошел от дел, но его фамилия по-прежнему значилась на официальных документах. Если не ошибаюсь, он оставался почетным директором. — Льюис помедлил и потрясенно проговорил: — Боже мой, подумать только!
   Эйдриен кивнула.
   — Ты и Никки… Крейн и Институт. Ты и Дюран. Дюран и моя сестра. Моя сестра и Крейн… Какой-то замкнутый круг!
   На секунду все замолчали. Девушка съежилась в кресле, обхватив себя руками, и сосредоточенно нахмурилась.
   — Но ради чего все это? — жалобно проговорила она, переводя взгляд с одного собеседника на другого. — Джефф Дюран, имплантаты, Кальвин Крейн… Моя сестра. — Эйдриен покачала головой. — Зачем?
   Шапиро откашлялся и стал подниматься, и Макбрайд увидел в этом знак, что старик потрясен.
   — Что ж, — сказал бывший разведчик, — я не стану спрашивать, кто такой Дюран. Думаю, наш разговор и так зашел достаточно далеко.
   — Откуда вы его знаете? — спросила Эйдриен. В ее голосе вновь звучала свойственная ей деловитость.
   — Кого?
   — Кальвина Крейна.
   Церэушник в отставке молчал, казалось, довольно долго, и гостья собиралась уж было повторить вопрос, когда он заговорил:
   — Кальвин Крейн — это легенда. Он — член ордена тамплиеров.
   — Какого ордена? — переспросил Лью.
   — Так их называли — близкий круг Аллена Даллеса[46]. Сразу после войны они создали ЦРУ. Дес Фитцджеральд и Ричард Хелмс, Корд Мейер и Кальвин Крейн.
   — Значит, он был агентом ЦРУ? — уточнила Эйдриен.
   Шапиро поежился, услышав такую наивную формулировку, и покачал головой:
   — Нет. Крейн пришел к началу спектакля, но не досмотрел и первого действия… — Шапиро замолчал. — Послушайте, — признался он, — вы милые люди, но зашли в самую темень. Не лучше ли уйти по-тихому?
   — Уйти? — проговорил Макбрайд. — Нас пытаются убить. Как, черт возьми…
   — Кто пытается вас убить?
   Льюис вопросительно взглянул на спутницу. Та пожала плечами, и он признался:
   — Точно не знаю.
   Хозяин дома вздохнул.
   — Институт входил в число каналов финансирования, — сказал он. — Крейн пользовался полным доверием как хороший друг Управления.
   — Выходит, он тоже имел какое-то отношение к Программе? — предположила Эйдриен.
   — И не только. Кальвин Крейн владел капиталом и обладал связями с влиятельными людьми по всему свету. А кроме того, он считался разумным и мыслящим человеком. — Шапиро заколебался, нахмурился. — То, что ему пришлось умереть так, как вы сказали, действительно трагично. — Помедлив, он добавил: — И в этом есть своя ирония.
   — Ирония? — удивилась Эйдриен.
   Шапиро кивнул.
   — Змея укусила себя за хвост. Крейн хотел создать в системе ЦРУ организацию наемных убийц, но не получил поддержки.
   Гостья покачала головой — быстрое движение слева направо, которое можно было истолковать как «Невероятно!».
   — Как вы это назвали?
   — Организация наемников.
   — А в ваших устах это прозвучало, словно «служба коммунальных услуг».
   Шапиро вяло улыбнулся:
   — Они стремились выявлять и устранять людей, представлявших угрозу спокойствию в мире. Организация защищала бы либеральную демократию или «Американский образ жизни» — я не помню точно, да Крейн и не уточнял ее задачи. Он лишь собирал круг приближенных, чтобы создать особую структуру внутри Управления — такую, которая бы узаконила убийство в качестве инструмента государства.
   — Так вы хотите сказать, что ЦРУ не занималось устранением людей? — поинтересовался Макбрайд. — А как же тогда убийцы с «контролируемым поведением», о которых вы рассказывали?
   Шапиро покачал головой:
   — Это разные вещи. Программа под моим руководством представляла собой смелый исследовательский проект — широкомасштабный и засекреченный. Конечно, его неотъемлемой частью была и оперативная деятельность. Но мы не занимались устранением нежелательных людей.
   — А как насчет Кастро? — смело предположил Льюис.
   — Я понимаю, что вы хотите сказать, — согласился Шапиро. — Это самодеятельность, а вовсе не то, что замышлял Крейн. Более того, попытки оказались неудачными.
   Макбрайд наклонил голову.
   — А вам не кажется странным, что так много «тихо помешанных» с успехом устраняли политических лидеров, в то время как ЦРУ, располагающее огромными ресурсами, проваливало каждую известную нам попытку?
   Хозяин дома взглянул на часы, поднялся, давая понять, что разговор подошел к концу, и начал убирать со стола посуду.
   — Что ж, — вздохнул Шапиро, — все это очень интересно. Однако вокруг темно, а вам далеко идти.
   Льюис понял намек, встал и помог подняться своей спутнице.
   — Вообще-то, — уточнила она, — мы остановились в «Хиллтоп-Хаус» — отсюда рукой подать.
   Шапиро покачал головой.
   — Я не это имел в виду, — туманно пояснил он. — Вам предстоит долгий путь в темноте.
   Проводив гостей к выходу, Шапиро открыл дверь и ненадолго задержался.
   — Пристегните ремни, — сказал старик и исчез за закрывшейся дверью.

Глава 36

   Дорога на «Хиллтоп-Хаус» казалась тихой и печальной, окрестности — прекрасными. Река Шенандоа мерцала в свете луны, и спутники, не говоря ни слова, думали об одном: «Все, прикоснувшиеся к этой тайне, погибли: Никки, Бонилла, Шоу».
   Макбрайд рулил одной рукой, небрежно закинув другую на спинку пассажирского сиденья. От этого Эйдриен чувствовала себя в напряжении — беспокоилась, как бы ему не вздумалось обнять ее.
   Автомобиль мчался по сельской местности, на фоне звездного неба чернели силуэты лесистых гор.
   Рассеянный свет фар показался в зеркале заднего обзора, и у Макбрайда по спине побежали мурашки. Однако машина пронеслась мимо, и они снова остались одни на дороге.
   — Я подумал, — заговорил Макбрайд, — что тебе неплохо куда-нибудь уехать.
   — Куда, например?
   — На Луну, если достанешь билет. А если нет — куда угодно. Главное — затаиться.
   Эйдриен задумалась. И правда, ехать ей некуда. Подвальный бункер на Ламонт-стрит исключается. Работы у нее больше нет. А после смерти Бониллы и Шоу она не хотела ввязывать в свои дела друзей.
   — Я хочу выяснить, что случилось с Никки, — возразила девушка. — А кроме того, я нужна тебе.
   — Да? — Макбрайд взглянул на нее: мир внутри машины представлял собой игру контрастов — света и тени, черного и белого. Лунный свет обрисовывал изящный профиль Эйдриен.
   — Ага, — подтвердила она. — Тебе нужна машина, а она оформлена на меня.
   Макбрайд пожал плечами:
   — Ладно, разрешаю остаться.
   — Тебя несложно уломать.
   Льюис хмыкнул и подумал: «А ведь я запросто мог бы обнять ее». В тот же миг в поле зрения показался «Хиллтоп-Хаус», и момент ушел.
   Но не забылся.
   Уже в номере Макбрайд попросил Эйдриен рассказать, что она узнала о Крейне. В ответ девушка извлекла из дипломата кипу бумаг и протянула ему. Это были главным образом распечатки из «Нексиса» плюс пара некрологов из газет «Вашингтон пост» и «Сарасота стар трибюн». Льюис внимательно перечитал статьи, обратив особое внимание на организации, в которых состоял Крейн, и фамилию его проживавшей в Сарасоте сестры. Он бегло просматривал распечатки, одну за другой, прикладывая массу усилий, чтобы не замечать присутствия Эйдриен — девушка, скрестив ноги, сидела на кровати. В комнате царила духота, и Макбрайд устроился на кушетке — неудобном плетеном предмете интерьера у балконной двери.