— Видите, — сказал Шоу, обратив к Эйдриен открытую ладонь. — Вы ничего не забыли. Так и должно быть, потому что потеря первого зуба — событие из ряда вон выходящее. Большинство людей помнят о нем всю жизнь. А вот Джеффри — нет. Он не имеет ни малейшего представления о том, как у него выпал первый зуб.
   Психиатр взглянул на Дюрана. Тот пожал плечами.
   — Как бы там ни было — и Джефф уже в курсе — у меня есть целый каталог подобных малозначимых событий, которые когда-либо происходили с каждым из нас: обед в начальной школе, поход в парикмахерскую, визит к дантисту — масса всего. Могу привести с десяток примеров того, что принято называть коллективной памятью — воспоминания, которые можно назвать общими для всех людей. По крайней мере для граждан Америки. Однако, — Шоу повернулся к пациенту с виноватой улыбкой, — наш друг с тем же успехом мог бы оказаться пришельцем с Марса: из всех событий, о которых я его спрашивал, Джеффри помнит всего два. — Врач поднял два пальца, изобразив знак победы. — Как ездил с родителями в Бетани-Бич и как задувал свечи на праздничном торте в свой день рождения. Все остальное — провал. Я ожидал совсем иного.
   Эйдриен озадаченно смотрела на Шоу.
   — Но что здесь удивительного, доктор, ведь у Джеффа амнезия.
   Собеседник покачал головой.
   — Да, верно. Однако еще мы знаем, что наш общий знакомый выдает себя за другого человека, и именно поэтому я нахожу его заболевание столь интересным. Джефф как замочек с секретом. Двуликий мистер Дюран убежден в истинности своих воспоминаний — вот почему он с успехом прошел испытание на детекторе лжи, о чем вы упомянули при нашей первой встрече. И по той же причине он отвез вас к несуществующему домику на побережье. Все это прекрасно вписывается в общую картину, которая начала у меня складываться после сегодняшней беседы. Когда я спрашивал его о незначительных событиях вроде того, о чем мы с вами только что говорили, он не предпринял ни единой попытки что-либо придумать. Джефф либо помнил, либо нет — в основном последнее.
   — И что это означает? — поинтересовалась девушка.
   — Наш друг не пытается никого обмануть. Он не мошенник.
   — Ну и?…
   — Помимо потери памяти, он страдает еще и обманом чувств. Попросту говоря, галлюцинациями. — Шоу повернулся к пациенту: — Не раздражает, что мы обсуждаем вас подобным образом?
   Дюран закатил глаза.
   — Нисколько. Мы с Эйдриен старинные приятели. С тех самых пор, как она решила отозвать иск.
   Шоу удивился:
   — Вы судитесь?
   Эйдриен покачала головой:
   — Теперь нет — все в прошлом.
   Психиатр воспринял это известие должным образом.
   — Как бы там ни было, мы провели один из клинических тестов, о которых я уже упоминал.
   — И что выяснилось?
   — Все в норме, кроме самого пациента. — Шоу улыбнулся. — Поэтому я решил испробовать гипноз.
   Собеседница нахмурилась:
   — Но мне казалось, что вы противник гипноза.
   — Напротив, я считаю гипноз полезным инструментом. А кроме того, я подумал, что Джеффри не помешает чуть-чуть отдохнуть, ослабить самоконтроль.
   — Что-нибудь получилось? — полюбопытствовала Эйдриен.
   — Нет. Даже под гипнозом у Джеффри были провалы памяти. Но те два случая из своего детства — поездку на пляж и праздничный торт — он опять вспомнил. И вот тут началось самое интересное.
   — То есть?
   — Джефф рассказал о случившемся слово в слово, точно стихотворение или наизусть заученную речь.
   — И что отсюда вытекает?
   Доктор покачал головой:
   — Рано делать какие-либо выводы. Сначала я хотел бы предложить ему пройти еще пару тестов, чтобы исключить маловероятные гипотезы.
   — Наподобие чего?
   — Наподобие травмы области мозга, ответственной за память.
   — А что за тесты? — поинтересовалась собеседница.
   — Компьютерная томография, магнитно-резонансная томография, сканирование радиоактивным изотопом.
   Услышав это, Эйдриен закатила глаза:
   — Боже мой. Не думаю, что мистер Дюран в состоянии позволить себе такие расходы.
   — Он застрахован, — ответил Шоу. — Мы проверили.
   — В самом деле? — удивилась та. — Случайно, не во «Взаимном страховании граждан»?
   — Нет, — вмешался в разговор Джефф. — У меня «Тревеллерс»[29]. А та страховка, с пленками — на случай обвинения в профессиональной некомпетентности.
   Шоу поднялся с кресла, направился к стойке в приемной и стал один за другим открывать ящики. Извлек какую-то схему, кипу бумаг и протянул все Дюрану.
   — Что это? — спросила Эйдриен, заглядывая ему через плечо.
   — Вот карта больницы. По ней вы найдете лабораторию. А это формы согласия на проведение тестирования.
   Шоу взглянул на часы и с досадой махнул рукой:
   — Ну и ну. Да я уже опаздываю!
   — Простите, мы совсем вас уболтали, — ответила Эйдриен, прижав к себе небольшой сверток: кроссовки и мокрую от пота одежду для пробежек.
   Психиатр отмахнулся и успокоил посетительницу:
   — Не впервые. — Он проводил их до лифта и обратился к пациенту: — У вас слабые нервы, Джеффри? Не боитесь замкнутого пространства?
   Тот пожал плечами и рассеянно проговорил:
   — Понятия не имею.
   Шоу усмехнулся:
   — Что ж, если почувствуете, что могут возникнуть проблемы с магнитно-резонансной томографией, скажите технику. Он даст вам успокоительное.
   Под щеткой ветрового стекла их ждала квитанция.
   — Черт возьми! — взвыла Эйдриен, поспешно вытаскивая листок, словно боялась, как бы он не размножился сам собой. — Сто баксов!
   Кинув взгляд на бумажку, девушка заметила, что штраф выписали несколько часов назад. Примерно в то время, когда она бегала в парке и заблудилась, а потом так торопилась к Шоу, что начисто забыла про счетчик. Обернувшись к Дюрану, точно считала виноватым его, Эйдриен недовольно проговорила:
   — Обязательно было так долго торчать там?
   Джеффри прекрасно понимал, как она разозлилась из-за штрафа, и решил не испытывать ее терпения. Он просто тихо произнес:
   — Не знаю. Прости, что задержался.
   Две минуты спустя они уже ехали в машине в сторону Нижнего Манхэттена. Тут Эйдриен решила извиниться.
   — Ты не виноват, — сказала она полным раскаяния голосом. — Это я там припарковалась, сама забыла подбросить в счетчик монет и наорала на тебя ни за что. — Она вздохнула и добавила: — Выхожу из себя по пустякам.
   — Да ладно, забудь.
   — Нет, мне действительно неловко. Ведь я затеяла всю эту беготню по врачам, где тебя разбирают по косточкам. Какая же я сволочь!
   Эйдриен выглядела столь безутешной, что Дюрану так и хотелось обнять ее и прижать к себе. Однако он ограничился словами:
   — Думаешь, я не понимаю, каково тебе приходится: столько денег уже угрохала. Ты и ночевать-то здесь не хотела.
   — Пожалуйста, не пытайся перевести разговор на другую тему, — сказала девушка, и ее вдруг разобрал смех. — Я такой нытик… — Она испустила наигранные стенания. — Сто долларов… Подумаешь, ерунда!
   Эйдриен потерла запотевшее ветровое стекло ребром ладони, и ее спутник поинтересовался:
   — Куда едем?
   — Я забронировала номер в одном отеле на Вашингтон-сквер.[30]
   — Чудненько.
   Собеседница засмеялась:
   — Я бы не сказала — они берут семьдесят баксов за ночь.
   — Да?… А что говорит об этом «Лонли планет»?
   — В меру чисто. Безопасно. Цены умеренные.
   — Так чего же мы ждем! — воскликнул Дюран. — Это же три кита, на которых зиждется благополучие!
   — Хм, наверное…
   — А что тебя беспокоит?
   Эйдриен на миг задумалась и ответила:
   — В меру чисто.

Глава 26

   Гостиница оказалась настоящей дырой.
   Их номер вызывал в памяти слова «клинически депрессивный», как выразился Дюран. Грязный и захудалый вид помещения наводил на мысль о тех заведениях, где останавливаются вышедшие из мест заключения граждане. Две бесформенные односпальные кровати заправлены легкими покрывалами, которые, судя по нескольким темнеющим полоскам у швов, когда-то были оранжевыми, но давно обрели грязно-белый цвет застиранного белья. В углу на заляпанном ковровом покрытии стоял низкий столик. Возле окна скучало засаленное и прожженное окурками кресло, а неподалеку на встроенном стенном шкафу громоздился 27-дюймовый «Сони Тринитрон».
   В кухонной зоне, позади стойки из жаропрочного пластика, висела раковина, явно нуждавшаяся в новой глазуровке, рядом располагался маленький, но очень шумный холодильник, и дополняла картину стенка из дешевого каталога доставки товаров по почте, внутри которой размещались стопки чашек и тарелок.
   Эйдриен открыла дверцу холодильника и заглянула внутрь. К счастью, там оказалась лишь форма для льда — по всей видимости, сделанная вручную из прессованной фольги.
   — Кошмарное место, — пожаловалась девушка.
   Джефф подсунул спинку кресла под круглую дверную ручку.
   Утром они дошли до метро и поехали в северную часть города. В медицинском центре «Пашена» их приветливо встретили работники отделения нейросканирования и компьютерной томографии. Секретарша-азиатка в приемной открыла прозрачное оконце и одарила Джеффа радушной улыбкой.
   — Да-да, все верно, — проговорила она, — мистер Дюран. Вам назначено обследование. Я позову Виктора.
   Минуту спустя в дверях появился латиноамериканец в комбинезоне цвета морской волны с резкими чертами лица, напоминавшими об ацтекских фризах.
   — Передайте Мелиссе форму согласия на проведение процедур, и начнем, — проговорил он и обратился к Эйдриен: — Вы миссис Дюран?
   Ее лицо залилось краской, и она несколько поспешно ответила:
   — Нет, просто знакомая.
   — Тогда вы, наверное, предпочтете подождать где-нибудь в другом месте. Видите ли, тестирование — довольно долгая процедура. Я бы посоветовал зайти в четыре.
   Спутница Дюрана удалилась, и его проводили в комнату, где сняли основные показатели жизнедеятельности организма, а затем в кабинете для обследования он стал дожидаться, когда к нему подойдет специалист. Помещение, украшенное геометрическими бордюрами, оформители выдержали в пастельных тонах, на стене одиноко висела гравюра Норманна Рокуэлла с изображением врача в белом халате. С доброй улыбкой на губах и стетоскопом в руке доктор склонился над трепещущим мальчиком, голый зад которого виднелся под слишком коротким хирургическим балахоном. Слащавый образ чадолюбивого педиатра относился к временам, имеющим мало общего с миром, в котором жил Дюран.
   Центр нейросканирования можно было с легкостью назвать мечтой технофила: на столах высился дремучий лес компьютеров и светодиодов, осциллоскопов, светло-коричневых и желтовато-серых приборов, одновременно казавшихся современными и доисторическими.
   Первой в списке тестов шла компьютерная аксиальная томография[31]. Дюрана попросили лечь лицом вниз, голову привязали к подбородку ремнями. По настоянию ассистентки пациент зажал во рту специальное резиновое приспособление, обеспечивающее максимальную фиксацию головы. Любое движение, как ему сообщили, — злостный враг диагностики. Поэтому Джефф лежал, стараясь сохранять полную неподвижность и ощущая неимоверное желание почесать то тут, то там. Но он твердо решил не двигаться и черпал поддержку из неутомимой болтовни обслуживающей его медсестры — техника и вдохновительницы в одном лице. В ходе процедуры она ловко управлялась с неким прибором, который двигался по арматуре вокруг головы Дюрана и делал серии снимков, подробно останавливаясь на каждом из сорока восьми поперечных сечений черепа пациента. Прибор перемещался с глухим жужжанием, причем, когда он щелкал, чтобы запечатлеть изображение, оставаться спокойным было невозможно.
   Медсестра ласково щебетала, и Дюрану пришло в голову, что в такой манере обычно разговаривают с собаками и младенцами. По завершении процедуры в кабинете материализовалась индианка, схватившая цветную диаграмму, где в зашифрованном виде содержалась информация о состоянии мозга Джеффри, и препроводила пациента в кабинет, на двери которого висела табличка:
   МАГНИТНО-РЕЗОНАНСНАЯ ТОМОГРАФИЯ
   На этот раз процедура прошла не так гладко.
   Томограф представлял собой длинный стол, въезжавший в большой барабан, напоминающий по форме гроб — «магнит», как называли это жутковатое приспособление лаборанты. Лежащего на столе Дюрана снабдили подобием шлема с закрывающей лицо пластиковой решеткой. Сестра сунула ему в ладонь кнопку аварийной сигнализации и посоветовала надавить на нее, если он испугается. Затем пациента попросили лежать неподвижно и не реагировать на звуки помпы, которая скоро включится.
   Сестра коснулась какой-то кнопки, и стол покатился в барабан, точно унося Дюрана в глотку какого-то гигантского хищника. Джефф старательно вглядывался в темноту, пытаясь рассмотреть — что же находится за пластмассовой решеткой шлема. До свода барабана оставалось около восьми дюймов, когда стол стал подниматься и остановился, лишь приблизившись к своду почти вплотную.
   Джефф сделал глубокий вдох. «Ты в безопасном месте», — сказал он себе и что есть мочи надавил на кнопку тревоги. Сработала сигнализация, прибежала сестра, стол подался вниз и медленно выкатился назад.
   Персонал шепотом посовещался, и пациента препроводили обратно в диагностический кабинет. Там некий молодчик с бритой головой и золотым кольцом в носу сделал ему укол, заверив, что инъекция поможет расслабиться. Препарат и впрямь подействовал, и остаток утра и большая часть дня пролетели если не как сон, то как кинохроника — черно-белая и немая.
   Дюран не запомнил, сколько еще сделали тестов. Последним шло сканирование с радиоактивным изотопом. Ацтек Чарли, как называли сотрудники латиноамериканца с характерным лицом, в двух словах объяснил пациенту, в чем заключается процедура:
   — Проще говоря, вас будут просвечивать вот этим. — Чарли взял с блестящего алюминиевого подноса шприц и поведал: — Здесь — радиоактивный изотоп, просвечивающий мозг, чтобы док смог посмотреть, что там происходит. — Ацтек постучал по шприцу ногтем и попросил Джеффри прилечь на покрытый бумагой стол.
   Тот послушался и едва ощутил укол.
   Два часа спустя Дюран вышел в небольшой конференц-зал клиники, где его ждали доктор Шоу и Эйдриен. К ряду освещенных контурным светом кодоскопов были прикреплены десятки снимков поперечных сечений его мозга. Нейропсихиатр переходил от одного изображения к другому, постукивая кончиком указки по маленькой яркой точке, залитой океаном серого цвета.
   — Вот здесь, — сказал он. — И тут. И еще здесь, взгляните. На этом снимке тоже видно.
   — Похоже на рисовое зернышко, — проговорила Эйдриен.
   — Что это? — поинтересовался Джеффри.
   Шоу на миг задумался и хмуро ответил:
   — Не знаю. — Снова подумал и пожал плечами. — Могу сказать, чем это не является. Это не ткань. Значит, объект представляет собой «инородное тело». Так мы выражаемся, когда все возможные догадки уже исчерпали себя, а природа объекта по-прежнему неясна.
   Врач нахмурился и замолчал. На потолке зажужжала одна из флуоресцентных ламп.
   — Вы не припоминаете никаких травм головы? — с надеждой в голосе спросил Шоу. — Может, попадали в автомобильную аварию или авиакатастрофу? Вы служили в армии?
   Дюран ухмыльнулся:
   — У меня что-то с памятью в последнее время, док.
   Шоу слабо улыбнулся:
   — Очень смешно.
   — Подождите-ка, — заговорила Эйдриен, глядя на Шоу. — То есть вы предполагаете, что…
   — Возможной причиной нынешнего состояния мистера Дюрана является травма. — Психиатр вскинул руки, и его лицо исказилось в театральном замешательстве. — Скажем так… это рабочая гипотеза. — Врач указал на галерею снимков. — В истории психологии и нейробиологии имеется масса примеров того, как физическое повреждение отражается на работе мозга. На самом деле, ценная информация о памяти попадает в наше распоряжение именно от травмированных больных, людей, которые попадали в чудовищные аварии и их мозг оказывался изувечен. Согласитесь, что подобные эксперименты в условиях клиники провести невозможно. — Шоу ритмично постучал по столу, будто размышляя о чем-то своем.
   — Скажите, а как по-вашему, это зернышко могло бы воздействовать на память Джеффри? — поинтересовалась Эйдриен.
   Психиатр пожал плечами:
   — Не исключено. Это одна из вероятных гипотез.
   — Доктор, а вы не можете проверить? — подал голос Дюран.
   — Для этого нам понадобилось бы сначала изучить объект. — Заметив, что Эйдриен сникла, Шоу попытался ободрить ее сочувственной улыбкой. — Память — вещь странная. Люди склонны полагать, что воспоминания хранятся в мозгу, как книги в библиотеке — стоят себе рядком, все аккуратненько, отдельными группками. Так вот, смею вас заверить, это заблуждение. Мы провели массу экспериментов, и знаете, что выяснилось? Наши воспоминания не носят локального характера — они распределены по мозгу, равномерно рассеяны. Приведу пример. Скажем, мы научили мышь проходить лабиринт, а потом повредили определенную зону ее мозга таким образом, что она с трудом способна передвигаться. И что вы думаете? Обездвиженное животное по-прежнему помнит, как пройти лабиринт от начала до конца. Что особенно интересно в вашем случае, — продолжил Шоу, обращаясь к пациенту, — это то, что мы не наблюдаем здесь обычных для потери памяти симптомов. Кратковременная память не повреждена, и ваш мозг, похоже, не лишился способности формировать долгосрочные воспоминания.
   — Да, и у вас уже есть какие-нибудь соображения на этот счет? — спросил Дюран.
   — Пока ничего определенного. Все, чем я располагаю на данный час, — вот этот инородный объект. — Шоу постучал по одному из снимков на световой панели.
   Джеффри пристально смотрел на развешанные в кабинете снимки, как вдруг его захлестнуло ликование: а что, если психиатр прав? Тогда все встает на свои места. Ну, не совсем все — убийство Эдди Бониллы так просто не объяснишь, — но очень многое.
   — Доктор, что вы посоветовали бы теперь? — поинтересовался Дюран.
   Шоу заколебался.
   — На данном этапе все зависит только от вас.
   — А что я могу сделать?
   — Мы могли бы извлечь объект, взглянуть на него и попробовать разобраться — что он собой представляет и из чего изготовлен.
   — Это опасно? — спросила Эйдриен.
   Доктор задумчиво покачал головой:
   — Не особенно. Предмет расположен в сравнительно доступной области. Пациент будет находиться в сидячем положении, а мы проникнем в клиновидную пазуху через переднюю носовую перегородку.
   — Через нос?
   Шоу решительно шлепнул указкой по открытой ладони.
   — Верно. Придется применить антибиотики широкого спектра действия. А в остальном — не операция, а одно удовольствие.
   — Но ведь любое хирургическое вмешательство сопряжено с определенным риском, — заметила Эйдриен.
   Доктор кивнул:
   — Да, разумеется.
   — А поподробнее? — обеспокоился Дюран.
   — Можно нечаянно повредить зрительный нерв.
   — То есть он ослепнет?
   — Очень, очень маловероятно. Я бы скорее опасался истечения ЦСЖ.
   — Простите, как вы сказали? — спросила Эйдриен.
   — ЦСЖ — цереброспинальная жидкость, которой мозг отделен от черепной коробки. При операциях такого рода… — Шоу не окончил предложения и лишь неопределенно пожал плечами.
   — Жуть какая, — пробормотал Дюран.
   — В любом случае вероятность летального исхода менее одного процента.
   Комментариев не последовало.
   — Разумеется, — продолжил психиатр, — пока инородное тело находится в мозгу, всегда присутствует опасность осложнений. Например, оно может вызвать какую-нибудь локализованную инфекцию или набухание мозга — ликвор. На снимках я заметил область раздражения вокруг предмета. — Шоу порылся в пачке больших цветных распечаток, которые походили на психоделические картинки. На них все так и пылало пурпурным и светло-вишневым, отдельные участки светились сапфиром — одним словом, легко представлялось, будто какой-то шутник разложил на столе образцы расцветок для коллекции модных футболок в стиле ретро.
   Доктор поднес снимок к фотографическому увеличителю.
   — Вот. Взгляните-ка сюда. Отчетливый ореол, видите?
   Дюран с Эйдриен по очереди подходили и рассматривали снимок: на фоне пурпура явственно выделялся крошечный желтый блик.
   — Доктор, а вы бы что посоветовали? — в отчаянии махнул рукой пациент.
   — Соглашайтесь на пробную операцию. Нужно еще посмотреть, сможем ли мы проникнуть внутрь и выйти, не причинив лишних повреждений. А если это удастся, заодно удалим инородное тело. Неплохо посмотреть, с чем мы столкнулись.
   — А оперировать вы будете сами? — поинтересовалась Эйдриен.
   Шоу покачал головой:
   — Нет, я поищу руки получше. — Он развернулся к картотеке, стоявшей за его спиной, выдвинул ящик, достал папку и отобрал кое-какие листы. Постучал ими по столу, выравнивая в аккуратную стопочку, и скрепил их. — Возьмите. Это формы на согласие. Внимательно прочтите и хорошо выспитесь, а с утра… Позвоните мне, договорились?
   Всего в квартале от гостиницы обнаружилась неплохая кубино-китайская забегаловка, где готовили на вынос. Путешественники вернулись в комнату с картонными упаковками риса и блоком из шести банок пива «Цинь-Цуо».
   Пока Дюран просматривал формы на согласие, Эйдриен принесла тарелки и стала накрывать столик в углу.
   — Я могу ослепнуть, — проговорил Джефф, — или «претерпеть изменение личности». Послушай, вот мое любимое место: «утрата когнитивной функции».
   Эйдриен протянула ему банку пива.
   — И как это понимать?
   — Это значит, что я могу стать идиотом.
   — Господи! — проговорила девушка, метнув на него нерешительный взгляд. — Ну, не знаю…
   — О чем ты?
   Эйдриен покачала головой:
   — Я не стану давать тебе советов — не хочу брать на себя ответственность.
   Все блюда были настоящим объедением.
   — Интересно все-таки придумали — объединить китайскую и кубинскую кухню, — сказала Эйдриен. — Как им такое в голову-то пришло? Я бы не додумалась.
   Джеффри пожал плечами и пояснил:
   — Ничего удивительного: в Вест-Индии полно китайцев. Во всяком случае, на Ямайке и Гаити точно. Собственно, почему бы им не перебраться и на Кубу тоже?
   Собеседница так и застыла, не донеся деревянные палочки до рта.
   — Ничего себе, какая осведомленность.
   — А чему ты удивляешься?
   — Ты что, разве бывал на Ямайке?
   Дюран задумался и не очень уверенно проговорил:
   — Наверное. На Гаити точно.
   — Давай копнем поглубже. Может, что-нибудь вспомнишь.
   Джефф со смаком прожевал очередную ложку риса с бобами и прильнул губами к пивной банке. Наконец закрыл глаза и начал:
   — Большой белый дом с верандой. Зелень вокруг. — Он остановился на миг: в ушах стоял шум транспорта — глухой однообразный гул. — Поднялся ветер и поворошил кроны растущих вокруг пальм. Только это был не тихий шелест гуляющего в листве ветерка, а настоящий шквал. — Дюран помолчал и продолжил: — В такую погоду садовник всегда забирался на деревья…
   — Зачем? — удивилась Эйдриен.
   — Срезал кокосы, а то они веранду побьют.
   — Продолжай, — подбадривала собеседница, отложив в сторону палочки. — Помнишь, как мы с тобой в шахматы играли, а потом ты стал вспоминать? Ром, зной.
   Джефф сидел напротив девушки, его лицо расслабилось — казалось, будто он тихо и мирно спит, только вот веки подрагивали. Вдруг он вскочил на ноги и вытаращил глаза.
   — Что с тобой? — вздрогнула Эйдриен.
   Дюран тряхнул головой и отвернулся. Сделал пару глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, и обратил взгляд на девушку:
   — Слушай, я такое увидел… Господи. Такое уже было — и не раз. Ужас какой-то. Когда я вдруг вроде бы начинаю вспоминать прошлое, внезапно возникает та комната… Уф, аж волосы дыбом встали.
   — Что за комната?
   Он покачал головой и отошел к окну. Выглянул на улицу.
   — Я не хочу об этом говорить.
   — Придется.
   Дюран все смотрел в окно, будто выискивая что-то.
   — Я пытался понять, какой там цвет.
   — Где?
   — В комнате. Не желтый… Охра. И все в крови. — Джефф испустил тяжелый вздох. — Неприятно об этом говорить.
   — Тебе же самому это нужно. Давай возьми себя в руки. Попробуй еще вспомнить, может, что-нибудь получится.
   — Нет!
   — Ну, как знаешь. — Эйдриен взяла палочки, помешала рыжеватый соус и принялась сосредоточенно ловить черный боб.
   — Прости, — сказал Дюран. — Просто я не могу. Это все… Не знаю, как тебе объяснить.
   — Ладно, забудь, — небрежно бросила его собеседница. — Не важно.
   — Послушай…
   — Просто мне кажется, что здесь — зацепка. Я подумала, за нее стоит ухватиться.
   Джефф некоторое время сидел молча, прижав пальцами упавшую на лоб темную прядь.
   — Пойми, я просто не могу дальше продолжать, это невыносимо.
   Эйдриен вздохнула и промолчала.
   — Я вижу ту комнату и будто теряю сознание, — сказал Дюран. — Мне хочется отключиться и забыть обо всем.