Страница:
Ах да, она приехала из Флориды.
Утром поднялась в пять (невозможно спать в таком состоянии), прибралась в застекленных шкафчиках на кухне и разморозила холодильник. Поскребла духовку, вымыла и натерла воском полы. Зашла в ванную, двумя взмахами руки смела в полиэтиленовый мешок содержимое аптечки, освободила полочки под зеркалом, в полной уверенности, что лекарства ей больше не понадобятся — ни «Викс» от простуды, ни литий, ни аспирин. Да здравствует обновленная Нико, чистая и бурлящая жизнью, как водопад Эвиан!
Сегодня — встреча с Дюраном.
Его офис располагался в Кливленд-парке. Чтобы добраться туда из Джорджтауна, Никки предстояло пройти пешком до моста Ки-бридж, перейти Потомак и сесть на метро. Путь неблизкий, но идти на встречу ее никто не заставлял — как не заставляют дышать. Литий она недолюбливала, а вот беседы с психотерапевтом оказались настолько важны, что Никки ни разу в голову не пришло пропустить сеанс. Дюран был ее психиатром, якорем, удерживающим на плаву, и экзорцистом, помогавшим выводить терзавших сознание демонов на чистую воду. Доктор обещал ей помочь, и Нико в это верила.
Когда девушка вошла в метро, ее поразил давно забытый запах подземки: особая смесь затхлости и пыльной пустоты. Так пахли темные тоннели и подвалы, так пахло подземелье в Южной Каролине. Вспомнилось, как однажды она с сестренкой и родителями ездила на экскурсию в пещеры заповедника Шенандоа в Виргинии и как на Эйдриен прикрикнула смотрительница, когда девочка случайно коснулась сталагмита. До сих пор стоит в ушах гнусавый назидательный голос: «За десять тысяч лет сталагмит вырастает на четверть дюйма, а некоторые эгоистичные люди не могут удержать рук. Пожалуйста, относитесь с уважением к величию природы! Спасибо».
Этот подземный запах был обонятельным фоном метро, столь же неотъемлемым, как басовая тема в музыкальном произведении или сцена в комедии положений. Впрочем, в воздухе присутствовали и более сильные ароматы: кофе, пот, табак, пыль. Повеяло мочой, в нос ударил запах туалетной воды — или лака для волос?
Но зато сама поездка! Поездка успокаивала и расслабляла, как руки хорошего массажиста, и Никки едва не заснула. Ей нравилось, как ритмично покачивается гибкий, разделенный на вагоны поезд, со свистом рассекая воздух тоннеля. Она чувствовала, как ее тело проделывает замысловатые движения, приспосабливаясь к переменам в скорости и направлении движения, как мышцы моментально реагируют на ньютоновские силы — невидимые, но реальные.
Поезд доехал до «Кливленд-Парка», Никки вышла и поднялась по эскалатору на улицу, где в двух шагах от выхода стоял стенд с напитками. По своему обыкновению, купила молочный коктейль из папайи и высосала его до дна так быстро, что скулы свело от холода. Впрочем, это ощущение ей даже нравилось, потому что после наступал краткий миг, когда ее рассудок становился кристально чистым. А ради этого можно потерпеть и боль.
Однажды Нико пыталась объяснить Эйдриен, что чувствует в такие моменты, но сестренка просто не поняла, посмотрела на нее с опаской и отшутилась.
А вот Дюран — другое дело, он знает Никки до мелочей.
Кооперативная квартира, где жил психотерапевт, располагалась в доме-совладении в квартале от станции метро, в восточной части Коннектикут-авеню. Неплохой райончик, если вас не раздражает несмолкающий гул транспорта: мимо пожарной станции прогуливаются мамаши с колясками, бегают трусцой любители утренних пробежек и торопятся на ленч бизнесмены. Вот и теперь какая-то молодая пара изо всех сил старалась не замечать шизофреничного чернокожего, клянчившего мелочь у «Старбакса».
И конечно, старики сидели на скамейках перед индо-тайской закусочной «У Айви» и кормили голубей. Одного из завсегдатаев этого места Нико видела каждую неделю, узнавая по рыбацкой шапочке, которую он носил не снимая, в любую погоду, и по изуродованным артритом ладоням размером с суповую тарелку. Старик кормил птиц, швыряя в них поп-корн из темного бумажного пакета.
Здание, где находилась квартира Дюрана, выстроили много лет назад, и поэтому все в нем — от домофона до лифта — функционировало со странностями. Например, звонок внутренней связи гремел так оглушительно, словно возвещал квартиранта о том, что у него серьезные проблемы. В особенности это раздражало, когда Дюран спокойно сидел в гостиной и смотрел телевизор.
Так что едва Нико нажала кнопку звонка, доктор вздрогнул от неожиданности — и так же быстро взял себя в руки, сделал глубокий вдох, выдохнул и нажал кнопку на дистанционном пульте. Изображение взорвалось водоворотом искорок, а телеведущая Опра, которая как раз подалась к камере, чтобы уточнить очередной вопрос, растворилась в статическом потрескивании.
Дюран знал, что пришла Нико, но, желая соблюсти формальности, вышел из комнаты и проговорил в металлическую решетку домофона:
— Кто там?
Ответ не заставил себя ждать, и до психиатра донесся легкий певучий голос:
— Это Нико. Нико-Нико-Нико!
Пациентка так и излучала энергию — Дюран сразу понял, что литий она не принимала.
— Здравствуй. Ты, как обычно, вовремя. Поднимайся.
Ожидая Нико, Дюран поймал себя на мысли, что гадает — о чем же хотела спросить Опра, когда его отвлек вызов домофона. Перед глазами стояло лицо ведущей: сложенные в трубочку губы, тонкие морщинки на сосредоточенном лице, прищуренные глаза — озорной, извиняющийся взгляд будто приглашал собеседника вступить в некий тайный сговор: «Мои вопросы в обмен на твои ответы. Если я посмею спросить, рискнешь ли ты ответить?» Взгляд на «все сто» — не то что липкие гримасы иных тележурналистов, буквально выдавливающих из себя сочувственное понимание.
Доктор стоял у двери, ожидая Нико, и, когда на шестом этаже разъехались двери лифта, он почти физически ощутил, как дрогнул воздух. Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
— Нико!
— О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
— Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
— Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
— Да так, на пляже.
— Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
— Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
— Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
— Да. Недавно обзавелся.
— Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
— Я заказал по каталогу.
— Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
— Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
— Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
— А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
— Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
— Док, я все равно не буду с тобой судиться.
— К сожалению, именно так все и утверждают.
Дюран ввел пациентку в легкий транс. Она расслабленно лежала на диване с закрытыми глазами, на лице застыло безмятежное выражение. Низкий, баюкающий голос психиатра направлял ее по воображаемому ландшафту, следуя привычной последовательности образов:
— Ты идешь вдоль прохладного ручья по мягкой влажной тропке. Задержись ненадолго. Слышишь? Вода журчит. Лист плывет по воде, как маленький корабль, и ты провожаешь его взглядом. Вот его прибило к камню, но тут же освободило течением, он закружился в потоке и скрылся за поворотом. Как красиво перекатывается по дну вода, лаская камни…
На миг Нико нахмурилась: Дюран начал уводить ее от ручья. Теперь ее лицо слегка напряглось: исполняя волю психотерапевта, она, скорчившись, пролезла под колючими ветками. На лбу пролегли морщинки, пока Никки продиралась сквозь густые заросли — и вернулась легкая, блаженная улыбка, едва она ступила на мягкую, пружинящую под ногами луговую зелень.
— Твое лицо ласкает легкий ветерок, он ворошит волосы и гладит траву…
Вслед за Дюраном Никки отворила белую калитку, ведущую на поросшие мхом ступени в рассеянной тени листвы, и спустилась к уединенному прудику. Села на поваленный ствол укутанного мхом дуба и залюбовалась танцующим на воде солнечным зайчиком, что пробрался сквозь завесу крон. Левая рука Нико свесилась с дивана и, путешествуя по ковру, окунулась в прохладу озерца.
Никки снова в укромном уголке, где никто и ничто не может причинить ей зла. Дюран понаблюдал, как мерно поднимается и опускается грудь девушки, а потом стал выводить пациентку в прошлое:
— Давай вернемся в то время, когда ты была девочкой.
— А я и сейчас не мальчик.
— Нет, маленькой девочкой. Двенадцать лет… одиннадцать… десять. Вспомнила?
Нико беспокойно поерзала на диване и кивнула. Дюран, сидевший в высоком кресле в паре шагов от пациентки, подался вперед и в который раз принялся с удивлением следить за переменами на ее лице — настороженность умудренного жизнью человека сменилась детской непосредственностью. И даже голос Никки теперь звучал по-детски.
— Где мы? — спросил Дюран.
— В Южной Каролине.
— А твои приемные родители?
— М-м… дома. У нас большой белый коттедж за городом.
— Расскажи мне о нем.
— Ты и так знаешь.
— Мне бы хотелось услышать еще раз.
Она нахмурилась.
— Там колонны — высокие колонны, как в старинных богатых домах. Только на наших краска облезает. И там, где ее нет, видно, что они не каменные, а деревянные — собраны из дощечек, а теперь вот расклеиваются. Наверное, скоро упадут.
— Что ты видишь? — спросил Дюран.
— Крыльцо.
— Хорошо… Что еще?
— Деревья.
— Какие именно?
— Простые деревья. Дубы. Дом стоит в конце маленькой дороги.
— Длинной подъездной аллеи, — поправил Дюран.
— Длинной подъездной аллеи с гнилыми дубами по обе стороны.
— Живыми дубами, — уточнил психотерапевт.
— Да, наверное. Все считают их здоровскими, только мне они не нравятся. Они старые и мерзкие.
— Недолюбливаешь их?
— Терпеть не могу!
— Почему?
— Потому что… Ну, как сказать…
— Почему же?
— Они жуткие.
— Жуткие? Как это?
— На них паутина.
— Ты хочешь сказать, «бородатый мох»? — подсказал Дюран.
— Ага.
— И что в том плохого? — продолжал доктор.
Нико свела брови, задумалась и молча покачала головой в ответ.
— У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания? — спросил Дюран.
Пациентка поежилась и кивнула:
— Угу.
— Дек что-то делал с этим мхом?
Никки уткнулась головой в подушку:
— Он запутывал его в волосы. В безлунные ночи.
Доктор кивнул.
— На что это было похоже, Никки?
— На паутину.
Дюран придвинулся к пациентке.
— Расскажи о Деке, — попросил он.
— Мне не нравится Дек! — воскликнула Нико, неожиданно раскрыла глаза и попыталась сесть. — Только, пожалуйста, не говори ему!
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю. А теперь ложись и закрой глаза. Ты в безопасности. — Дюран заметил, что пациентка начинает задыхаться. — Здесь только ты и я, и ветер, и ручей. Порядок?
Она кивнула.
Через некоторое время доктор возобновил тему:
— Почему тебе не нравится Дек?
Нико молчала с минуту, ее грудь беспокойно вздымалась, Дюран выжидающе смотрел на лицо девушки. Наконец та выпалила:
— Из-за того, что он делает!
— Что он делает?
Нико скорчилась на диване.
— Он зовет нас в церковь с друзьями, а сам ведет в тоннель в подвале.
— Что там происходит?
Нико замерла и некоторое время лежала, боясь шелохнуться, а затем безмолвно покачала головой.
— Вы снимали кино?
Она кивнула.
— Расскажи поподробнее, — попросил Дюран.
Пациентка нахмурилась, перевернулась на другой бок и уставилась в спинку дивана.
— Не могу, — сказала она.
— Не можешь?
Никки отрицательно покачала головой.
— Почему? — удивился Дюран.
— Не могу — и все.
— Ты не помнишь?
Нико молча кивнула.
— Я подскажу, — предложил доктор. — Был фильм, в котором вы поженились.
Никки неохотно кивнула, и упрямство на ее лице сменилось обреченностью.
— Давай поговорим о свадьбе.
Нико не могла не подчиниться и под руководством Дюрана во всех подробностях поведала историю смерти своей старшей сестры в порнофильме. В этой картине две девочки исполнили главные роли, а третьей, самой младшей, отводилась роль второго плана.
Николь с Дюраном частенько наведывались на эту запретную территорию. Отсюда происходили проблемы пациентки, а потому было жизненно необходимо начать сражение с болезнью с раскрытия секретов ее детства.
— Я в белом, — рассказывала Нико, затаив дыхание. — Все, как полагается невесте: длинная фата и букет.
— Какие в нем цветы?
— Красные розы и гипсофилии, — без колебаний ответила пациентка. — Да, и еще папоротник. Розанна — жених. Глупость какая, как девочка может изображать жениха!
— Во что одета Розанна? — спросил Дюран.
— На ней черный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Она такая прелесть! А Эйдриен несет кольца.
— В чем она?
— На ней, кроме венка из цветов, ничего нет.
— И вы подходите к алтарю?
— Угу.
— А свечи на нем есть?
— Да. Вокруг свечи, и какие-то люди занудно бубнят молитвы. А потом к нам выходит священник и спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину?…» — Голос Нико затих, и создалось впечатление, будто она забыла, что от нее требуется.
Дюран подсказал:
— Священник спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину…» — и что дальше? Насколько я помню, дальше следует твоя реплика?
— Верно, — сказала Нико.
— Что ты должна сделать?
— Встать на колени…
— И?
— Открыть рот.
Теперь дискомфорт Нико стал осязаемым, и Дюран забеспокоился, как бы нынешнее волнение пациентки не вылилось в истерику. Так уже случалось на прошлых сеансах, и психиатр решил сменить тактику:
— Расскажи о Розанне. Кто она?
— Жених.
Дюран отмахнулся от ответа, как от назойливой мошки.
— Верно, в кино она жених. А кто она в жизни?
— Когда не в фильме?
— Да.
— Розанна — моя старшая сестра, а Эйдриен — младшая.
— Вот как…
— Да, потому что когда мне исполнилось десять, Эйдриен — только пять. Значит, я гораздо старше.
— Как я понял, у тебя две сестры?
Нико покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Только Эйдриен, а Розанны больше нет.
— Почему?
— Она умерла.
— Ах, как жаль, — сказал Дюран и после некоторой паузы продолжил: — Как это случилось?
— Что?
— Как умерла Розанна?
— Ее убили в кино! — прошептала Нико.
— Да, верно, но ведь кино — это понарошку.
— Не-а. Там все было по-настоящему.
— Что именно?
— Все!
— Объясни.
— Кино настоящее: он оттянул ей голову за волосы и…
— Кто?
— Тот дядька.
— Какой дядька?
— В красном капюшоне. На нем был балахон с капюшоном.
— Балахон?
— Да, там все носили балахоны. Все, кроме меня, Розанны, и Эйдриен с Деком.
— А в чем был твой приемный отец?
Нико нахмурилась, по-детски собираясь с мыслями.
— В каких-то ремешках.
— Что-что?
— Ну, понимаешь, Дек считался каким-то важным священником, только никакой сутаны на нем не было — одни кожаные ремни и паутина в волосах.
— Ладно, я понял. Давай продолжим. Ты остановилась на том, что Розанну потянули за волосы, правильно?
Нико кивнула:
— Ага.
— А где она находилась в тот момент?
— На полу. Стояла на четвереньках.
— Почему на четвереньках?
— Потому что у нее был секс!
— Розанна занималась сексом?
Очередной кивок.
— С кем? — спросил Дюран.
— С какими-то людьми.
— Но она же была совсем маленькой?
Нико пожала плечами:
— Двенадцать лет.
— Хорошо. Она занималась сексом… и что потом?
— Я уже сказала: человек в красном капюшоне оттянул назад ее голову…
— И?
— Резанул ножом. Вот так. — Нико провела рукой по горлу.
— Что случилось потом?
Нико всхлипнула и отвернулась.
— Не отворачивайся, Нико, ты должна посмотреть. Просто скажи, что случилось.
— У Розанны сделались такие большие глаза — она очень напугалась! Кровь текла из раны, и она не могла сказать ни слова, только хрипела.
— А где в этот момент была ты?
— Под Деком.
— Ладно. Но… если все происходило в кино, понарошку…
Нико отчаянно замотала головой.
— Нет, — настаивала она, приподнявшись на локте; девушка почти кричала от страха. — Не понарошку! Все случилось по правде! У Дека даже был специальный ящик, запиравшийся на ключ. Там он хранил кино, а иногда заставлял меня сидеть и смотреть вместе с ним. А Розанны я больше не видела. Она исчезла, умерла в тоннеле, который дядьки зачем-то называли церковью…
Дюран стал тихо нашептывать, пытаясь успокоить Нико: «Тш-ш-ш, все в порядке. Я рядом, ничего плохого не случится».
Мало-помалу напряжение отпустило Никки, и она, обессилев, уронила голову на подушку.
Тихо, медленно проговаривая слова, психотерапевт вывел пациентку из транса, в обратном порядке повторяя путь по воображаемому ландшафту, столь знакомому им обоим: тропка, ручей, начало дороги.
— Глубоко вдохни, — сказал он. — Какой воздух! Свежий, прохладный.
Ее грудь поднялась, опустилась и снова поднялась.
— Когда я досчитаю до пяти, — попросил Дюран, — ты проснешься свежей и отдохнувшей. Хорошо? — Не дожидаясь ответа, он начал отсчет: — Один… два… три.
Веки Нико дрогнули, и глаза открылись: широкие зрачки тут же сузились на свету.
Дюран протянул ей салфетку.
— Ты неплохо поработала, Нико. Я тобой горжусь.
Некоторое время она отчаянно щурилась, пока глаза не привыкли к свету, затем свесила ноги с дивана, села прямо и откашлялась. Никки разрумянилась, ее глаза блестели.
— Значит, все хорошо? — спросила она.
Дюран кивнул.
— Просто замечательно, продолжим в пятницу. — С этими словами он помог пациентке подняться и проводил к двери, где Нико одарила его обворожительной улыбкой и поцеловала в щеку.
— Мне правда стало легче, Док.
— А иначе зачем бы я был нужен? — отшутился он и моментально посерьезнел: — Но я тебе еще кое-что хотел сказать.
— Что?
— Принимай литий, Нико.
Она закатила глаза к потолку и покосилась в сторону.
— Пообещай, — попросил Дюран.
Нико неохотно кивнула и пожаловалась:
— Терпеть не могу эти чертовы таблетки, я от них как неживая.
— Лекарство уравновешивает — без этого тебе не обойтись. Или предпочитаешь все время кататься на американских горках?
Нико отрицательно покачала головой.
— Тогда принимай лекарства.
Когда дверь за пациенткой закрылась, Дюран вернулся к столу и написал краткий отчет о недавнем сеансе.
Завершив приготовления, доктор откинулся в кресле и задумался. Ближайший почтовый ящик в квартале от дома — в одном долгом квартале — на углу Портер-стрит и Коннектикут-авеню. Придется спуститься на лифте и все-таки выйти на улицу. Нерадостная перспектива: что греха таить, Дюран терпеть не мог выходить из дома, хотя делать это, разумеется, приходилось.
Сжимая сверток в руке, врач вышел в общий коридор и вызвал лифт, стараясь думать на отвлеченные темы.
В голову тут же пришло воспоминание о недавнем сеансе и ритуальных жертвоприношениях сатанистов.
Несомненно, история Нико шокировала, но была абсолютно неоригинальна. Если почитать специальную литературу, в ней найдутся сотни повествований об «организованных» актах насилия над детьми. И почти все они сводились к одному: над жертвами производились столь мерзкие действия, что поверить в истинность этих историй действительно трудно.
Пришел лифт, двери разъехались, и Дюран шагнул внутрь. Нажал кнопку первого этажа и поехал вниз.
Ни психотерапевты, ни пресса не пришли к единому мнению относительно РЖС. Кто-то считал это явление массовым самообманом, другие — менее вероятной, но гораздо более неприглядной вещью: психической эпидемией, распространяемой некими подпольными организациями, чьи страшные ритуалы сосредоточены вокруг умерщвления детей.
Двери лифта открылись, и Дюран вышел в вестибюль. Стараясь не смотреть по сторонам, он сосредоточился на внутреннем монологе, вышел на улицу и проворно зашагал в сторону почтового ящика на углу. Стоял один из тех прохладных, ветреных дней, когда кажется, будто весь мир обдувает огромный кондиционер: над головой шумели листья, сильные порывы ветра сотрясали стекла витрин.
Дюрану вспомнились феминистки, которым не терпелось внести свою лепту в споры о кровавых ритуалах. Многие из представительниц «сильного» прекрасного пола считали, что те, кто не верит в правдивость рассказов изнасилованных на дьявольском алтаре детей, недалеки от отрицания и более прозаичных форм сексуального насилия. Поэтому каждый скептик автоматически становился «подозреваемым» или еще хуже — соучастником сексуального растления малолетних и женщин.
И все-таки…
Если предположить, что действительно существуют сатанистские организации, практикующие таинственные ритуалы с жертвоприношениями, каннибализмом и педофилией, то где доказательства? Где тела, пятна крови, кости?
Дюран не мог однозначно ответить на этот вопрос, но и спросить вслух не решался. Для многих скептическое отношение к данной проблеме было эквивалентом отрицания реальности Холокоста. И по правде говоря, РЖС на самом деле можно назвать разновидностью современного истребления целой нации. По крайней мере так утверждали знатоки.
Дюран поднял глаза к необъятному прозрачному небу, и на миг закружилась голова — в ушах словно звучали такие чужие слова: «трупы, пятна крови, кости».
«Не отвлекайся, — сказал он себе. — Ты думал о Нико». Не важно, что рассказывала пациентка, врач обязан держать собственные чувства под замком — никакого потрясения, никаких сомнений, только готовность помочь, сочувствие и участие. Что-то произошло с Никки, и эта выдуманная история — если она действительно выдумана — ее способ справиться с психическим расстройством, с диссоциацией. Случайно выхваченный из разговоров кусок информации стал для девушки объяснением ее собственных проблем. Тем или иным образом он помогал ей держаться на плаву, а задача Дюрана как психотерапевта состоит в том, чтобы… Но вот и почтовый ящик.
Утром поднялась в пять (невозможно спать в таком состоянии), прибралась в застекленных шкафчиках на кухне и разморозила холодильник. Поскребла духовку, вымыла и натерла воском полы. Зашла в ванную, двумя взмахами руки смела в полиэтиленовый мешок содержимое аптечки, освободила полочки под зеркалом, в полной уверенности, что лекарства ей больше не понадобятся — ни «Викс» от простуды, ни литий, ни аспирин. Да здравствует обновленная Нико, чистая и бурлящая жизнью, как водопад Эвиан!
Сегодня — встреча с Дюраном.
Его офис располагался в Кливленд-парке. Чтобы добраться туда из Джорджтауна, Никки предстояло пройти пешком до моста Ки-бридж, перейти Потомак и сесть на метро. Путь неблизкий, но идти на встречу ее никто не заставлял — как не заставляют дышать. Литий она недолюбливала, а вот беседы с психотерапевтом оказались настолько важны, что Никки ни разу в голову не пришло пропустить сеанс. Дюран был ее психиатром, якорем, удерживающим на плаву, и экзорцистом, помогавшим выводить терзавших сознание демонов на чистую воду. Доктор обещал ей помочь, и Нико в это верила.
Когда девушка вошла в метро, ее поразил давно забытый запах подземки: особая смесь затхлости и пыльной пустоты. Так пахли темные тоннели и подвалы, так пахло подземелье в Южной Каролине. Вспомнилось, как однажды она с сестренкой и родителями ездила на экскурсию в пещеры заповедника Шенандоа в Виргинии и как на Эйдриен прикрикнула смотрительница, когда девочка случайно коснулась сталагмита. До сих пор стоит в ушах гнусавый назидательный голос: «За десять тысяч лет сталагмит вырастает на четверть дюйма, а некоторые эгоистичные люди не могут удержать рук. Пожалуйста, относитесь с уважением к величию природы! Спасибо».
Этот подземный запах был обонятельным фоном метро, столь же неотъемлемым, как басовая тема в музыкальном произведении или сцена в комедии положений. Впрочем, в воздухе присутствовали и более сильные ароматы: кофе, пот, табак, пыль. Повеяло мочой, в нос ударил запах туалетной воды — или лака для волос?
Но зато сама поездка! Поездка успокаивала и расслабляла, как руки хорошего массажиста, и Никки едва не заснула. Ей нравилось, как ритмично покачивается гибкий, разделенный на вагоны поезд, со свистом рассекая воздух тоннеля. Она чувствовала, как ее тело проделывает замысловатые движения, приспосабливаясь к переменам в скорости и направлении движения, как мышцы моментально реагируют на ньютоновские силы — невидимые, но реальные.
Поезд доехал до «Кливленд-Парка», Никки вышла и поднялась по эскалатору на улицу, где в двух шагах от выхода стоял стенд с напитками. По своему обыкновению, купила молочный коктейль из папайи и высосала его до дна так быстро, что скулы свело от холода. Впрочем, это ощущение ей даже нравилось, потому что после наступал краткий миг, когда ее рассудок становился кристально чистым. А ради этого можно потерпеть и боль.
Однажды Нико пыталась объяснить Эйдриен, что чувствует в такие моменты, но сестренка просто не поняла, посмотрела на нее с опаской и отшутилась.
А вот Дюран — другое дело, он знает Никки до мелочей.
Кооперативная квартира, где жил психотерапевт, располагалась в доме-совладении в квартале от станции метро, в восточной части Коннектикут-авеню. Неплохой райончик, если вас не раздражает несмолкающий гул транспорта: мимо пожарной станции прогуливаются мамаши с колясками, бегают трусцой любители утренних пробежек и торопятся на ленч бизнесмены. Вот и теперь какая-то молодая пара изо всех сил старалась не замечать шизофреничного чернокожего, клянчившего мелочь у «Старбакса».
И конечно, старики сидели на скамейках перед индо-тайской закусочной «У Айви» и кормили голубей. Одного из завсегдатаев этого места Нико видела каждую неделю, узнавая по рыбацкой шапочке, которую он носил не снимая, в любую погоду, и по изуродованным артритом ладоням размером с суповую тарелку. Старик кормил птиц, швыряя в них поп-корн из темного бумажного пакета.
Здание, где находилась квартира Дюрана, выстроили много лет назад, и поэтому все в нем — от домофона до лифта — функционировало со странностями. Например, звонок внутренней связи гремел так оглушительно, словно возвещал квартиранта о том, что у него серьезные проблемы. В особенности это раздражало, когда Дюран спокойно сидел в гостиной и смотрел телевизор.
Так что едва Нико нажала кнопку звонка, доктор вздрогнул от неожиданности — и так же быстро взял себя в руки, сделал глубокий вдох, выдохнул и нажал кнопку на дистанционном пульте. Изображение взорвалось водоворотом искорок, а телеведущая Опра, которая как раз подалась к камере, чтобы уточнить очередной вопрос, растворилась в статическом потрескивании.
Дюран знал, что пришла Нико, но, желая соблюсти формальности, вышел из комнаты и проговорил в металлическую решетку домофона:
— Кто там?
Ответ не заставил себя ждать, и до психиатра донесся легкий певучий голос:
— Это Нико. Нико-Нико-Нико!
Пациентка так и излучала энергию — Дюран сразу понял, что литий она не принимала.
— Здравствуй. Ты, как обычно, вовремя. Поднимайся.
Ожидая Нико, Дюран поймал себя на мысли, что гадает — о чем же хотела спросить Опра, когда его отвлек вызов домофона. Перед глазами стояло лицо ведущей: сложенные в трубочку губы, тонкие морщинки на сосредоточенном лице, прищуренные глаза — озорной, извиняющийся взгляд будто приглашал собеседника вступить в некий тайный сговор: «Мои вопросы в обмен на твои ответы. Если я посмею спросить, рискнешь ли ты ответить?» Взгляд на «все сто» — не то что липкие гримасы иных тележурналистов, буквально выдавливающих из себя сочувственное понимание.
Доктор стоял у двери, ожидая Нико, и, когда на шестом этаже разъехались двери лифта, он почти физически ощутил, как дрогнул воздух. Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
— Нико!
— О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
— Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
— Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
— Да так, на пляже.
— Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
— Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
— Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
— Да. Недавно обзавелся.
— Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
— Я заказал по каталогу.
— Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
— Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
— Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
— А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
— Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
— Док, я все равно не буду с тобой судиться.
— К сожалению, именно так все и утверждают.
Дюран ввел пациентку в легкий транс. Она расслабленно лежала на диване с закрытыми глазами, на лице застыло безмятежное выражение. Низкий, баюкающий голос психиатра направлял ее по воображаемому ландшафту, следуя привычной последовательности образов:
— Ты идешь вдоль прохладного ручья по мягкой влажной тропке. Задержись ненадолго. Слышишь? Вода журчит. Лист плывет по воде, как маленький корабль, и ты провожаешь его взглядом. Вот его прибило к камню, но тут же освободило течением, он закружился в потоке и скрылся за поворотом. Как красиво перекатывается по дну вода, лаская камни…
На миг Нико нахмурилась: Дюран начал уводить ее от ручья. Теперь ее лицо слегка напряглось: исполняя волю психотерапевта, она, скорчившись, пролезла под колючими ветками. На лбу пролегли морщинки, пока Никки продиралась сквозь густые заросли — и вернулась легкая, блаженная улыбка, едва она ступила на мягкую, пружинящую под ногами луговую зелень.
— Твое лицо ласкает легкий ветерок, он ворошит волосы и гладит траву…
Вслед за Дюраном Никки отворила белую калитку, ведущую на поросшие мхом ступени в рассеянной тени листвы, и спустилась к уединенному прудику. Села на поваленный ствол укутанного мхом дуба и залюбовалась танцующим на воде солнечным зайчиком, что пробрался сквозь завесу крон. Левая рука Нико свесилась с дивана и, путешествуя по ковру, окунулась в прохладу озерца.
Никки снова в укромном уголке, где никто и ничто не может причинить ей зла. Дюран понаблюдал, как мерно поднимается и опускается грудь девушки, а потом стал выводить пациентку в прошлое:
— Давай вернемся в то время, когда ты была девочкой.
— А я и сейчас не мальчик.
— Нет, маленькой девочкой. Двенадцать лет… одиннадцать… десять. Вспомнила?
Нико беспокойно поерзала на диване и кивнула. Дюран, сидевший в высоком кресле в паре шагов от пациентки, подался вперед и в который раз принялся с удивлением следить за переменами на ее лице — настороженность умудренного жизнью человека сменилась детской непосредственностью. И даже голос Никки теперь звучал по-детски.
— Где мы? — спросил Дюран.
— В Южной Каролине.
— А твои приемные родители?
— М-м… дома. У нас большой белый коттедж за городом.
— Расскажи мне о нем.
— Ты и так знаешь.
— Мне бы хотелось услышать еще раз.
Она нахмурилась.
— Там колонны — высокие колонны, как в старинных богатых домах. Только на наших краска облезает. И там, где ее нет, видно, что они не каменные, а деревянные — собраны из дощечек, а теперь вот расклеиваются. Наверное, скоро упадут.
— Что ты видишь? — спросил Дюран.
— Крыльцо.
— Хорошо… Что еще?
— Деревья.
— Какие именно?
— Простые деревья. Дубы. Дом стоит в конце маленькой дороги.
— Длинной подъездной аллеи, — поправил Дюран.
— Длинной подъездной аллеи с гнилыми дубами по обе стороны.
— Живыми дубами, — уточнил психотерапевт.
— Да, наверное. Все считают их здоровскими, только мне они не нравятся. Они старые и мерзкие.
— Недолюбливаешь их?
— Терпеть не могу!
— Почему?
— Потому что… Ну, как сказать…
— Почему же?
— Они жуткие.
— Жуткие? Как это?
— На них паутина.
— Ты хочешь сказать, «бородатый мох»? — подсказал Дюран.
— Ага.
— И что в том плохого? — продолжал доктор.
Нико свела брови, задумалась и молча покачала головой в ответ.
— У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания? — спросил Дюран.
Пациентка поежилась и кивнула:
— Угу.
— Дек что-то делал с этим мхом?
Никки уткнулась головой в подушку:
— Он запутывал его в волосы. В безлунные ночи.
Доктор кивнул.
— На что это было похоже, Никки?
— На паутину.
Дюран придвинулся к пациентке.
— Расскажи о Деке, — попросил он.
— Мне не нравится Дек! — воскликнула Нико, неожиданно раскрыла глаза и попыталась сесть. — Только, пожалуйста, не говори ему!
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю. А теперь ложись и закрой глаза. Ты в безопасности. — Дюран заметил, что пациентка начинает задыхаться. — Здесь только ты и я, и ветер, и ручей. Порядок?
Она кивнула.
Через некоторое время доктор возобновил тему:
— Почему тебе не нравится Дек?
Нико молчала с минуту, ее грудь беспокойно вздымалась, Дюран выжидающе смотрел на лицо девушки. Наконец та выпалила:
— Из-за того, что он делает!
— Что он делает?
Нико скорчилась на диване.
— Он зовет нас в церковь с друзьями, а сам ведет в тоннель в подвале.
— Что там происходит?
Нико замерла и некоторое время лежала, боясь шелохнуться, а затем безмолвно покачала головой.
— Вы снимали кино?
Она кивнула.
— Расскажи поподробнее, — попросил Дюран.
Пациентка нахмурилась, перевернулась на другой бок и уставилась в спинку дивана.
— Не могу, — сказала она.
— Не можешь?
Никки отрицательно покачала головой.
— Почему? — удивился Дюран.
— Не могу — и все.
— Ты не помнишь?
Нико молча кивнула.
— Я подскажу, — предложил доктор. — Был фильм, в котором вы поженились.
Никки неохотно кивнула, и упрямство на ее лице сменилось обреченностью.
— Давай поговорим о свадьбе.
Нико не могла не подчиниться и под руководством Дюрана во всех подробностях поведала историю смерти своей старшей сестры в порнофильме. В этой картине две девочки исполнили главные роли, а третьей, самой младшей, отводилась роль второго плана.
Николь с Дюраном частенько наведывались на эту запретную территорию. Отсюда происходили проблемы пациентки, а потому было жизненно необходимо начать сражение с болезнью с раскрытия секретов ее детства.
— Я в белом, — рассказывала Нико, затаив дыхание. — Все, как полагается невесте: длинная фата и букет.
— Какие в нем цветы?
— Красные розы и гипсофилии, — без колебаний ответила пациентка. — Да, и еще папоротник. Розанна — жених. Глупость какая, как девочка может изображать жениха!
— Во что одета Розанна? — спросил Дюран.
— На ней черный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Она такая прелесть! А Эйдриен несет кольца.
— В чем она?
— На ней, кроме венка из цветов, ничего нет.
— И вы подходите к алтарю?
— Угу.
— А свечи на нем есть?
— Да. Вокруг свечи, и какие-то люди занудно бубнят молитвы. А потом к нам выходит священник и спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину?…» — Голос Нико затих, и создалось впечатление, будто она забыла, что от нее требуется.
Дюран подсказал:
— Священник спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину…» — и что дальше? Насколько я помню, дальше следует твоя реплика?
— Верно, — сказала Нико.
— Что ты должна сделать?
— Встать на колени…
— И?
— Открыть рот.
Теперь дискомфорт Нико стал осязаемым, и Дюран забеспокоился, как бы нынешнее волнение пациентки не вылилось в истерику. Так уже случалось на прошлых сеансах, и психиатр решил сменить тактику:
— Расскажи о Розанне. Кто она?
— Жених.
Дюран отмахнулся от ответа, как от назойливой мошки.
— Верно, в кино она жених. А кто она в жизни?
— Когда не в фильме?
— Да.
— Розанна — моя старшая сестра, а Эйдриен — младшая.
— Вот как…
— Да, потому что когда мне исполнилось десять, Эйдриен — только пять. Значит, я гораздо старше.
— Как я понял, у тебя две сестры?
Нико покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Только Эйдриен, а Розанны больше нет.
— Почему?
— Она умерла.
— Ах, как жаль, — сказал Дюран и после некоторой паузы продолжил: — Как это случилось?
— Что?
— Как умерла Розанна?
— Ее убили в кино! — прошептала Нико.
— Да, верно, но ведь кино — это понарошку.
— Не-а. Там все было по-настоящему.
— Что именно?
— Все!
— Объясни.
— Кино настоящее: он оттянул ей голову за волосы и…
— Кто?
— Тот дядька.
— Какой дядька?
— В красном капюшоне. На нем был балахон с капюшоном.
— Балахон?
— Да, там все носили балахоны. Все, кроме меня, Розанны, и Эйдриен с Деком.
— А в чем был твой приемный отец?
Нико нахмурилась, по-детски собираясь с мыслями.
— В каких-то ремешках.
— Что-что?
— Ну, понимаешь, Дек считался каким-то важным священником, только никакой сутаны на нем не было — одни кожаные ремни и паутина в волосах.
— Ладно, я понял. Давай продолжим. Ты остановилась на том, что Розанну потянули за волосы, правильно?
Нико кивнула:
— Ага.
— А где она находилась в тот момент?
— На полу. Стояла на четвереньках.
— Почему на четвереньках?
— Потому что у нее был секс!
— Розанна занималась сексом?
Очередной кивок.
— С кем? — спросил Дюран.
— С какими-то людьми.
— Но она же была совсем маленькой?
Нико пожала плечами:
— Двенадцать лет.
— Хорошо. Она занималась сексом… и что потом?
— Я уже сказала: человек в красном капюшоне оттянул назад ее голову…
— И?
— Резанул ножом. Вот так. — Нико провела рукой по горлу.
— Что случилось потом?
Нико всхлипнула и отвернулась.
— Не отворачивайся, Нико, ты должна посмотреть. Просто скажи, что случилось.
— У Розанны сделались такие большие глаза — она очень напугалась! Кровь текла из раны, и она не могла сказать ни слова, только хрипела.
— А где в этот момент была ты?
— Под Деком.
— Ладно. Но… если все происходило в кино, понарошку…
Нико отчаянно замотала головой.
— Нет, — настаивала она, приподнявшись на локте; девушка почти кричала от страха. — Не понарошку! Все случилось по правде! У Дека даже был специальный ящик, запиравшийся на ключ. Там он хранил кино, а иногда заставлял меня сидеть и смотреть вместе с ним. А Розанны я больше не видела. Она исчезла, умерла в тоннеле, который дядьки зачем-то называли церковью…
Дюран стал тихо нашептывать, пытаясь успокоить Нико: «Тш-ш-ш, все в порядке. Я рядом, ничего плохого не случится».
Мало-помалу напряжение отпустило Никки, и она, обессилев, уронила голову на подушку.
Тихо, медленно проговаривая слова, психотерапевт вывел пациентку из транса, в обратном порядке повторяя путь по воображаемому ландшафту, столь знакомому им обоим: тропка, ручей, начало дороги.
— Глубоко вдохни, — сказал он. — Какой воздух! Свежий, прохладный.
Ее грудь поднялась, опустилась и снова поднялась.
— Когда я досчитаю до пяти, — попросил Дюран, — ты проснешься свежей и отдохнувшей. Хорошо? — Не дожидаясь ответа, он начал отсчет: — Один… два… три.
Веки Нико дрогнули, и глаза открылись: широкие зрачки тут же сузились на свету.
Дюран протянул ей салфетку.
— Ты неплохо поработала, Нико. Я тобой горжусь.
Некоторое время она отчаянно щурилась, пока глаза не привыкли к свету, затем свесила ноги с дивана, села прямо и откашлялась. Никки разрумянилась, ее глаза блестели.
— Значит, все хорошо? — спросила она.
Дюран кивнул.
— Просто замечательно, продолжим в пятницу. — С этими словами он помог пациентке подняться и проводил к двери, где Нико одарила его обворожительной улыбкой и поцеловала в щеку.
— Мне правда стало легче, Док.
— А иначе зачем бы я был нужен? — отшутился он и моментально посерьезнел: — Но я тебе еще кое-что хотел сказать.
— Что?
— Принимай литий, Нико.
Она закатила глаза к потолку и покосилась в сторону.
— Пообещай, — попросил Дюран.
Нико неохотно кивнула и пожаловалась:
— Терпеть не могу эти чертовы таблетки, я от них как неживая.
— Лекарство уравновешивает — без этого тебе не обойтись. Или предпочитаешь все время кататься на американских горках?
Нико отрицательно покачала головой.
— Тогда принимай лекарства.
Когда дверь за пациенткой закрылась, Дюран вернулся к столу и написал краткий отчет о недавнем сеансе.
«16 октября. Николь Салливан, 30 лет.Покончив с формальностями, Дюран занялся кассетой с записью недавнего сеанса: вынул ее из магнитофона и обернул в пузырчатую пленку, которую затем скрепил резинками. Запечатал сверток в конверт авиапочты и в строке адреса написал нью-йоркские координаты своей страховой компании.
Гипнотерапия и введение в образы по-прежнему указывают на факт изнасилования в ходе ритуального жертвоприношения сатанистов (РЖС), которому пациентка, по ее словам, подверглась ребенком (8-10 лет) в доме приемных родителей в Южной Каролине. Сестры, Розанна и Эйдриен, также стали жертвами жестокого обращения. Розанна предположительно убита приемным отцом, Декланом, во время съемки порнофильма. В повествовании эпизодически фигурируют выдающиеся политические деятели и знаменитости, которые якобы также имели отношение к деятельности сатанистов.
Для лечения приступов маниакальной депрессии[4] и навязчивых состояний назначены медикативные средства (соли лития). Пациентка провоцирует затяжную маниакальную фазу, не выполняя предписаний…»
Завершив приготовления, доктор откинулся в кресле и задумался. Ближайший почтовый ящик в квартале от дома — в одном долгом квартале — на углу Портер-стрит и Коннектикут-авеню. Придется спуститься на лифте и все-таки выйти на улицу. Нерадостная перспектива: что греха таить, Дюран терпеть не мог выходить из дома, хотя делать это, разумеется, приходилось.
Сжимая сверток в руке, врач вышел в общий коридор и вызвал лифт, стараясь думать на отвлеченные темы.
В голову тут же пришло воспоминание о недавнем сеансе и ритуальных жертвоприношениях сатанистов.
Несомненно, история Нико шокировала, но была абсолютно неоригинальна. Если почитать специальную литературу, в ней найдутся сотни повествований об «организованных» актах насилия над детьми. И почти все они сводились к одному: над жертвами производились столь мерзкие действия, что поверить в истинность этих историй действительно трудно.
Пришел лифт, двери разъехались, и Дюран шагнул внутрь. Нажал кнопку первого этажа и поехал вниз.
Ни психотерапевты, ни пресса не пришли к единому мнению относительно РЖС. Кто-то считал это явление массовым самообманом, другие — менее вероятной, но гораздо более неприглядной вещью: психической эпидемией, распространяемой некими подпольными организациями, чьи страшные ритуалы сосредоточены вокруг умерщвления детей.
Двери лифта открылись, и Дюран вышел в вестибюль. Стараясь не смотреть по сторонам, он сосредоточился на внутреннем монологе, вышел на улицу и проворно зашагал в сторону почтового ящика на углу. Стоял один из тех прохладных, ветреных дней, когда кажется, будто весь мир обдувает огромный кондиционер: над головой шумели листья, сильные порывы ветра сотрясали стекла витрин.
Дюрану вспомнились феминистки, которым не терпелось внести свою лепту в споры о кровавых ритуалах. Многие из представительниц «сильного» прекрасного пола считали, что те, кто не верит в правдивость рассказов изнасилованных на дьявольском алтаре детей, недалеки от отрицания и более прозаичных форм сексуального насилия. Поэтому каждый скептик автоматически становился «подозреваемым» или еще хуже — соучастником сексуального растления малолетних и женщин.
И все-таки…
Если предположить, что действительно существуют сатанистские организации, практикующие таинственные ритуалы с жертвоприношениями, каннибализмом и педофилией, то где доказательства? Где тела, пятна крови, кости?
Дюран не мог однозначно ответить на этот вопрос, но и спросить вслух не решался. Для многих скептическое отношение к данной проблеме было эквивалентом отрицания реальности Холокоста. И по правде говоря, РЖС на самом деле можно назвать разновидностью современного истребления целой нации. По крайней мере так утверждали знатоки.
Дюран поднял глаза к необъятному прозрачному небу, и на миг закружилась голова — в ушах словно звучали такие чужие слова: «трупы, пятна крови, кости».
«Не отвлекайся, — сказал он себе. — Ты думал о Нико». Не важно, что рассказывала пациентка, врач обязан держать собственные чувства под замком — никакого потрясения, никаких сомнений, только готовность помочь, сочувствие и участие. Что-то произошло с Никки, и эта выдуманная история — если она действительно выдумана — ее способ справиться с психическим расстройством, с диссоциацией. Случайно выхваченный из разговоров кусок информации стал для девушки объяснением ее собственных проблем. Тем или иным образом он помогал ей держаться на плаву, а задача Дюрана как психотерапевта состоит в том, чтобы… Но вот и почтовый ящик.