Ах да, она приехала из Флориды.
   Утром поднялась в пять (невозможно спать в таком состоянии), прибралась в застекленных шкафчиках на кухне и разморозила холодильник. Поскребла духовку, вымыла и натерла воском полы. Зашла в ванную, двумя взмахами руки смела в полиэтиленовый мешок содержимое аптечки, освободила полочки под зеркалом, в полной уверенности, что лекарства ей больше не понадобятся — ни «Викс» от простуды, ни литий, ни аспирин. Да здравствует обновленная Нико, чистая и бурлящая жизнью, как водопад Эвиан!
   Сегодня — встреча с Дюраном.
   Его офис располагался в Кливленд-парке. Чтобы добраться туда из Джорджтауна, Никки предстояло пройти пешком до моста Ки-бридж, перейти Потомак и сесть на метро. Путь неблизкий, но идти на встречу ее никто не заставлял — как не заставляют дышать. Литий она недолюбливала, а вот беседы с психотерапевтом оказались настолько важны, что Никки ни разу в голову не пришло пропустить сеанс. Дюран был ее психиатром, якорем, удерживающим на плаву, и экзорцистом, помогавшим выводить терзавших сознание демонов на чистую воду. Доктор обещал ей помочь, и Нико в это верила.
   Когда девушка вошла в метро, ее поразил давно забытый запах подземки: особая смесь затхлости и пыльной пустоты. Так пахли темные тоннели и подвалы, так пахло подземелье в Южной Каролине. Вспомнилось, как однажды она с сестренкой и родителями ездила на экскурсию в пещеры заповедника Шенандоа в Виргинии и как на Эйдриен прикрикнула смотрительница, когда девочка случайно коснулась сталагмита. До сих пор стоит в ушах гнусавый назидательный голос: «За десять тысяч лет сталагмит вырастает на четверть дюйма, а некоторые эгоистичные люди не могут удержать рук. Пожалуйста, относитесь с уважением к величию природы! Спасибо».
   Этот подземный запах был обонятельным фоном метро, столь же неотъемлемым, как басовая тема в музыкальном произведении или сцена в комедии положений. Впрочем, в воздухе присутствовали и более сильные ароматы: кофе, пот, табак, пыль. Повеяло мочой, в нос ударил запах туалетной воды — или лака для волос?
   Но зато сама поездка! Поездка успокаивала и расслабляла, как руки хорошего массажиста, и Никки едва не заснула. Ей нравилось, как ритмично покачивается гибкий, разделенный на вагоны поезд, со свистом рассекая воздух тоннеля. Она чувствовала, как ее тело проделывает замысловатые движения, приспосабливаясь к переменам в скорости и направлении движения, как мышцы моментально реагируют на ньютоновские силы — невидимые, но реальные.
   Поезд доехал до «Кливленд-Парка», Никки вышла и поднялась по эскалатору на улицу, где в двух шагах от выхода стоял стенд с напитками. По своему обыкновению, купила молочный коктейль из папайи и высосала его до дна так быстро, что скулы свело от холода. Впрочем, это ощущение ей даже нравилось, потому что после наступал краткий миг, когда ее рассудок становился кристально чистым. А ради этого можно потерпеть и боль.
   Однажды Нико пыталась объяснить Эйдриен, что чувствует в такие моменты, но сестренка просто не поняла, посмотрела на нее с опаской и отшутилась.
   А вот Дюран — другое дело, он знает Никки до мелочей.
   Кооперативная квартира, где жил психотерапевт, располагалась в доме-совладении в квартале от станции метро, в восточной части Коннектикут-авеню. Неплохой райончик, если вас не раздражает несмолкающий гул транспорта: мимо пожарной станции прогуливаются мамаши с колясками, бегают трусцой любители утренних пробежек и торопятся на ленч бизнесмены. Вот и теперь какая-то молодая пара изо всех сил старалась не замечать шизофреничного чернокожего, клянчившего мелочь у «Старбакса».
   И конечно, старики сидели на скамейках перед индо-тайской закусочной «У Айви» и кормили голубей. Одного из завсегдатаев этого места Нико видела каждую неделю, узнавая по рыбацкой шапочке, которую он носил не снимая, в любую погоду, и по изуродованным артритом ладоням размером с суповую тарелку. Старик кормил птиц, швыряя в них поп-корн из темного бумажного пакета.
   Здание, где находилась квартира Дюрана, выстроили много лет назад, и поэтому все в нем — от домофона до лифта — функционировало со странностями. Например, звонок внутренней связи гремел так оглушительно, словно возвещал квартиранта о том, что у него серьезные проблемы. В особенности это раздражало, когда Дюран спокойно сидел в гостиной и смотрел телевизор.
   Так что едва Нико нажала кнопку звонка, доктор вздрогнул от неожиданности — и так же быстро взял себя в руки, сделал глубокий вдох, выдохнул и нажал кнопку на дистанционном пульте. Изображение взорвалось водоворотом искорок, а телеведущая Опра, которая как раз подалась к камере, чтобы уточнить очередной вопрос, растворилась в статическом потрескивании.
   Дюран знал, что пришла Нико, но, желая соблюсти формальности, вышел из комнаты и проговорил в металлическую решетку домофона:
   — Кто там?
   Ответ не заставил себя ждать, и до психиатра донесся легкий певучий голос:
   — Это Нико. Нико-Нико-Нико!
   Пациентка так и излучала энергию — Дюран сразу понял, что литий она не принимала.
   — Здравствуй. Ты, как обычно, вовремя. Поднимайся.
   Ожидая Нико, Дюран поймал себя на мысли, что гадает — о чем же хотела спросить Опра, когда его отвлек вызов домофона. Перед глазами стояло лицо ведущей: сложенные в трубочку губы, тонкие морщинки на сосредоточенном лице, прищуренные глаза — озорной, извиняющийся взгляд будто приглашал собеседника вступить в некий тайный сговор: «Мои вопросы в обмен на твои ответы. Если я посмею спросить, рискнешь ли ты ответить?» Взгляд на «все сто» — не то что липкие гримасы иных тележурналистов, буквально выдавливающих из себя сочувственное понимание.
   Доктор стоял у двери, ожидая Нико, и, когда на шестом этаже разъехались двери лифта, он почти физически ощутил, как дрогнул воздух. Затем послышались шаги в коридоре, легкое «цок-цок-цок» по плиткам становилось все громче, громче и — внезапно смолкло. Пациентка нажала кнопку звонка, и прозвучала чистая завершенная нота, словно кто-то ударил молоточком по ксилофону. Подобный звук издает усилительная аппаратура для объявлений в крупных универмагах вроде «Мейси» и «Сакс, Пятая авеню». (Впрочем, Дюрана сложно было назвать частым посетителем супермаркетов.)
   Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
   — Нико!
   — О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! — воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
   — Прекрасно выглядишь, — заметил Дюран, закрывая дверь. — Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
   Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
   — Как дела, где пропадала?
   Нико пожала плечами:
   — Да так, на пляже.
   — Серьезно? На каком?
   Гостья покачала головой:
   — Название вылетело из головы.
   Доктор проводил ее в кабинет.
   — Ого, да у тебя новое приобретение?! — Никки указала на коврик у камина.
   Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
   — Да. Недавно обзавелся.
   — Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
   Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
   — Я заказал по каталогу.
   — Док, тебе надо чаще бывать на воздухе — ты бледен, как призрак.
   Собеседник пожал плечами:
   — Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
   Кабинет мало чем отличался от гостиной — разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
   Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам — сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов[3].
   — Располагайся, — сказал Дюран, садясь за письменный стол. — Я просмотрю записи, найду кассету — и начнем.
   — А что, обязательно записывать все сеансы? — пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
   — Да, — усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. — Ты же знаешь, это не моя прихоть — страховая компания требует.
   — Док, я все равно не буду с тобой судиться.
   — К сожалению, именно так все и утверждают.
   Дюран ввел пациентку в легкий транс. Она расслабленно лежала на диване с закрытыми глазами, на лице застыло безмятежное выражение. Низкий, баюкающий голос психиатра направлял ее по воображаемому ландшафту, следуя привычной последовательности образов:
   — Ты идешь вдоль прохладного ручья по мягкой влажной тропке. Задержись ненадолго. Слышишь? Вода журчит. Лист плывет по воде, как маленький корабль, и ты провожаешь его взглядом. Вот его прибило к камню, но тут же освободило течением, он закружился в потоке и скрылся за поворотом. Как красиво перекатывается по дну вода, лаская камни…
   На миг Нико нахмурилась: Дюран начал уводить ее от ручья. Теперь ее лицо слегка напряглось: исполняя волю психотерапевта, она, скорчившись, пролезла под колючими ветками. На лбу пролегли морщинки, пока Никки продиралась сквозь густые заросли — и вернулась легкая, блаженная улыбка, едва она ступила на мягкую, пружинящую под ногами луговую зелень.
   — Твое лицо ласкает легкий ветерок, он ворошит волосы и гладит траву…
   Вслед за Дюраном Никки отворила белую калитку, ведущую на поросшие мхом ступени в рассеянной тени листвы, и спустилась к уединенному прудику. Села на поваленный ствол укутанного мхом дуба и залюбовалась танцующим на воде солнечным зайчиком, что пробрался сквозь завесу крон. Левая рука Нико свесилась с дивана и, путешествуя по ковру, окунулась в прохладу озерца.
   Никки снова в укромном уголке, где никто и ничто не может причинить ей зла. Дюран понаблюдал, как мерно поднимается и опускается грудь девушки, а потом стал выводить пациентку в прошлое:
   — Давай вернемся в то время, когда ты была девочкой.
   — А я и сейчас не мальчик.
   — Нет, маленькой девочкой. Двенадцать лет… одиннадцать… десять. Вспомнила?
   Нико беспокойно поерзала на диване и кивнула. Дюран, сидевший в высоком кресле в паре шагов от пациентки, подался вперед и в который раз принялся с удивлением следить за переменами на ее лице — настороженность умудренного жизнью человека сменилась детской непосредственностью. И даже голос Никки теперь звучал по-детски.
   — Где мы? — спросил Дюран.
   — В Южной Каролине.
   — А твои приемные родители?
   — М-м… дома. У нас большой белый коттедж за городом.
   — Расскажи мне о нем.
   — Ты и так знаешь.
   — Мне бы хотелось услышать еще раз.
   Она нахмурилась.
   — Там колонны — высокие колонны, как в старинных богатых домах. Только на наших краска облезает. И там, где ее нет, видно, что они не каменные, а деревянные — собраны из дощечек, а теперь вот расклеиваются. Наверное, скоро упадут.
   — Что ты видишь? — спросил Дюран.
   — Крыльцо.
   — Хорошо… Что еще?
   — Деревья.
   — Какие именно?
   — Простые деревья. Дубы. Дом стоит в конце маленькой дороги.
   — Длинной подъездной аллеи, — поправил Дюран.
   — Длинной подъездной аллеи с гнилыми дубами по обе стороны.
   — Живыми дубами, — уточнил психотерапевт.
   — Да, наверное. Все считают их здоровскими, только мне они не нравятся. Они старые и мерзкие.
   — Недолюбливаешь их?
   — Терпеть не могу!
   — Почему?
   — Потому что… Ну, как сказать…
   — Почему же?
   — Они жуткие.
   — Жуткие? Как это?
   — На них паутина.
   — Ты хочешь сказать, «бородатый мох»? — подсказал Дюран.
   — Ага.
   — И что в том плохого? — продолжал доктор.
   Нико свела брови, задумалась и молча покачала головой в ответ.
   — У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания? — спросил Дюран.
   Пациентка поежилась и кивнула:
   — Угу.
   — Дек что-то делал с этим мхом?
   Никки уткнулась головой в подушку:
   — Он запутывал его в волосы. В безлунные ночи.
   Доктор кивнул.
   — На что это было похоже, Никки?
   — На паутину.
   Дюран придвинулся к пациентке.
   — Расскажи о Деке, — попросил он.
   — Мне не нравится Дек! — воскликнула Нико, неожиданно раскрыла глаза и попыталась сесть. — Только, пожалуйста, не говори ему!
   — Не буду.
   — Обещаешь?
   — Обещаю. А теперь ложись и закрой глаза. Ты в безопасности. — Дюран заметил, что пациентка начинает задыхаться. — Здесь только ты и я, и ветер, и ручей. Порядок?
   Она кивнула.
   Через некоторое время доктор возобновил тему:
   — Почему тебе не нравится Дек?
   Нико молчала с минуту, ее грудь беспокойно вздымалась, Дюран выжидающе смотрел на лицо девушки. Наконец та выпалила:
   — Из-за того, что он делает!
   — Что он делает?
   Нико скорчилась на диване.
   — Он зовет нас в церковь с друзьями, а сам ведет в тоннель в подвале.
   — Что там происходит?
   Нико замерла и некоторое время лежала, боясь шелохнуться, а затем безмолвно покачала головой.
   — Вы снимали кино?
   Она кивнула.
   — Расскажи поподробнее, — попросил Дюран.
   Пациентка нахмурилась, перевернулась на другой бок и уставилась в спинку дивана.
   — Не могу, — сказала она.
   — Не можешь?
   Никки отрицательно покачала головой.
   — Почему? — удивился Дюран.
   — Не могу — и все.
   — Ты не помнишь?
   Нико молча кивнула.
   — Я подскажу, — предложил доктор. — Был фильм, в котором вы поженились.
   Никки неохотно кивнула, и упрямство на ее лице сменилось обреченностью.
   — Давай поговорим о свадьбе.
   Нико не могла не подчиниться и под руководством Дюрана во всех подробностях поведала историю смерти своей старшей сестры в порнофильме. В этой картине две девочки исполнили главные роли, а третьей, самой младшей, отводилась роль второго плана.
   Николь с Дюраном частенько наведывались на эту запретную территорию. Отсюда происходили проблемы пациентки, а потому было жизненно необходимо начать сражение с болезнью с раскрытия секретов ее детства.
   — Я в белом, — рассказывала Нико, затаив дыхание. — Все, как полагается невесте: длинная фата и букет.
   — Какие в нем цветы?
   — Красные розы и гипсофилии, — без колебаний ответила пациентка. — Да, и еще папоротник. Розанна — жених. Глупость какая, как девочка может изображать жениха!
   — Во что одета Розанна? — спросил Дюран.
   — На ней черный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Она такая прелесть! А Эйдриен несет кольца.
   — В чем она?
   — На ней, кроме венка из цветов, ничего нет.
   — И вы подходите к алтарю?
   — Угу.
   — А свечи на нем есть?
   — Да. Вокруг свечи, и какие-то люди занудно бубнят молитвы. А потом к нам выходит священник и спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину?…» — Голос Нико затих, и создалось впечатление, будто она забыла, что от нее требуется.
   Дюран подсказал:
   — Священник спрашивает: «Берешь ли ты этого мужчину…» — и что дальше? Насколько я помню, дальше следует твоя реплика?
   — Верно, — сказала Нико.
   — Что ты должна сделать?
   — Встать на колени…
   — И?
   — Открыть рот.
   Теперь дискомфорт Нико стал осязаемым, и Дюран забеспокоился, как бы нынешнее волнение пациентки не вылилось в истерику. Так уже случалось на прошлых сеансах, и психиатр решил сменить тактику:
   — Расскажи о Розанне. Кто она?
   — Жених.
   Дюран отмахнулся от ответа, как от назойливой мошки.
   — Верно, в кино она жених. А кто она в жизни?
   — Когда не в фильме?
   — Да.
   — Розанна — моя старшая сестра, а Эйдриен — младшая.
   — Вот как…
   — Да, потому что когда мне исполнилось десять, Эйдриен — только пять. Значит, я гораздо старше.
   — Как я понял, у тебя две сестры?
   Нико покачала головой.
   — Нет, — сказала она. — Только Эйдриен, а Розанны больше нет.
   — Почему?
   — Она умерла.
   — Ах, как жаль, — сказал Дюран и после некоторой паузы продолжил: — Как это случилось?
   — Что?
   — Как умерла Розанна?
   — Ее убили в кино! — прошептала Нико.
   — Да, верно, но ведь кино — это понарошку.
   — Не-а. Там все было по-настоящему.
   — Что именно?
   — Все!
   — Объясни.
   — Кино настоящее: он оттянул ей голову за волосы и…
   — Кто?
   — Тот дядька.
   — Какой дядька?
   — В красном капюшоне. На нем был балахон с капюшоном.
   — Балахон?
   — Да, там все носили балахоны. Все, кроме меня, Розанны, и Эйдриен с Деком.
   — А в чем был твой приемный отец?
   Нико нахмурилась, по-детски собираясь с мыслями.
   — В каких-то ремешках.
   — Что-что?
   — Ну, понимаешь, Дек считался каким-то важным священником, только никакой сутаны на нем не было — одни кожаные ремни и паутина в волосах.
   — Ладно, я понял. Давай продолжим. Ты остановилась на том, что Розанну потянули за волосы, правильно?
   Нико кивнула:
   — Ага.
   — А где она находилась в тот момент?
   — На полу. Стояла на четвереньках.
   — Почему на четвереньках?
   — Потому что у нее был секс!
   — Розанна занималась сексом?
   Очередной кивок.
   — С кем? — спросил Дюран.
   — С какими-то людьми.
   — Но она же была совсем маленькой?
   Нико пожала плечами:
   — Двенадцать лет.
   — Хорошо. Она занималась сексом… и что потом?
   — Я уже сказала: человек в красном капюшоне оттянул назад ее голову…
   — И?
   — Резанул ножом. Вот так. — Нико провела рукой по горлу.
   — Что случилось потом?
   Нико всхлипнула и отвернулась.
   — Не отворачивайся, Нико, ты должна посмотреть. Просто скажи, что случилось.
   — У Розанны сделались такие большие глаза — она очень напугалась! Кровь текла из раны, и она не могла сказать ни слова, только хрипела.
   — А где в этот момент была ты?
   — Под Деком.
   — Ладно. Но… если все происходило в кино, понарошку…
   Нико отчаянно замотала головой.
   — Нет, — настаивала она, приподнявшись на локте; девушка почти кричала от страха. — Не понарошку! Все случилось по правде! У Дека даже был специальный ящик, запиравшийся на ключ. Там он хранил кино, а иногда заставлял меня сидеть и смотреть вместе с ним. А Розанны я больше не видела. Она исчезла, умерла в тоннеле, который дядьки зачем-то называли церковью…
   Дюран стал тихо нашептывать, пытаясь успокоить Нико: «Тш-ш-ш, все в порядке. Я рядом, ничего плохого не случится».
   Мало-помалу напряжение отпустило Никки, и она, обессилев, уронила голову на подушку.
   Тихо, медленно проговаривая слова, психотерапевт вывел пациентку из транса, в обратном порядке повторяя путь по воображаемому ландшафту, столь знакомому им обоим: тропка, ручей, начало дороги.
   — Глубоко вдохни, — сказал он. — Какой воздух! Свежий, прохладный.
   Ее грудь поднялась, опустилась и снова поднялась.
   — Когда я досчитаю до пяти, — попросил Дюран, — ты проснешься свежей и отдохнувшей. Хорошо? — Не дожидаясь ответа, он начал отсчет: — Один… два… три.
   Веки Нико дрогнули, и глаза открылись: широкие зрачки тут же сузились на свету.
   Дюран протянул ей салфетку.
   — Ты неплохо поработала, Нико. Я тобой горжусь.
   Некоторое время она отчаянно щурилась, пока глаза не привыкли к свету, затем свесила ноги с дивана, села прямо и откашлялась. Никки разрумянилась, ее глаза блестели.
   — Значит, все хорошо? — спросила она.
   Дюран кивнул.
   — Просто замечательно, продолжим в пятницу. — С этими словами он помог пациентке подняться и проводил к двери, где Нико одарила его обворожительной улыбкой и поцеловала в щеку.
   — Мне правда стало легче, Док.
   — А иначе зачем бы я был нужен? — отшутился он и моментально посерьезнел: — Но я тебе еще кое-что хотел сказать.
   — Что?
   — Принимай литий, Нико.
   Она закатила глаза к потолку и покосилась в сторону.
   — Пообещай, — попросил Дюран.
   Нико неохотно кивнула и пожаловалась:
   — Терпеть не могу эти чертовы таблетки, я от них как неживая.
   — Лекарство уравновешивает — без этого тебе не обойтись. Или предпочитаешь все время кататься на американских горках?
   Нико отрицательно покачала головой.
   — Тогда принимай лекарства.
   Когда дверь за пациенткой закрылась, Дюран вернулся к столу и написал краткий отчет о недавнем сеансе.
   «16 октября. Николь Салливан, 30 лет.
   Гипнотерапия и введение в образы по-прежнему указывают на факт изнасилования в ходе ритуального жертвоприношения сатанистов (РЖС), которому пациентка, по ее словам, подверглась ребенком (8-10 лет) в доме приемных родителей в Южной Каролине. Сестры, Розанна и Эйдриен, также стали жертвами жестокого обращения. Розанна предположительно убита приемным отцом, Декланом, во время съемки порнофильма. В повествовании эпизодически фигурируют выдающиеся политические деятели и знаменитости, которые якобы также имели отношение к деятельности сатанистов.
   Для лечения приступов маниакальной депрессии[4] и навязчивых состояний назначены медикативные средства (соли лития). Пациентка провоцирует затяжную маниакальную фазу, не выполняя предписаний…»
   Покончив с формальностями, Дюран занялся кассетой с записью недавнего сеанса: вынул ее из магнитофона и обернул в пузырчатую пленку, которую затем скрепил резинками. Запечатал сверток в конверт авиапочты и в строке адреса написал нью-йоркские координаты своей страховой компании.
   Завершив приготовления, доктор откинулся в кресле и задумался. Ближайший почтовый ящик в квартале от дома — в одном долгом квартале — на углу Портер-стрит и Коннектикут-авеню. Придется спуститься на лифте и все-таки выйти на улицу. Нерадостная перспектива: что греха таить, Дюран терпеть не мог выходить из дома, хотя делать это, разумеется, приходилось.
   Сжимая сверток в руке, врач вышел в общий коридор и вызвал лифт, стараясь думать на отвлеченные темы.
   В голову тут же пришло воспоминание о недавнем сеансе и ритуальных жертвоприношениях сатанистов.
   Несомненно, история Нико шокировала, но была абсолютно неоригинальна. Если почитать специальную литературу, в ней найдутся сотни повествований об «организованных» актах насилия над детьми. И почти все они сводились к одному: над жертвами производились столь мерзкие действия, что поверить в истинность этих историй действительно трудно.
   Пришел лифт, двери разъехались, и Дюран шагнул внутрь. Нажал кнопку первого этажа и поехал вниз.
   Ни психотерапевты, ни пресса не пришли к единому мнению относительно РЖС. Кто-то считал это явление массовым самообманом, другие — менее вероятной, но гораздо более неприглядной вещью: психической эпидемией, распространяемой некими подпольными организациями, чьи страшные ритуалы сосредоточены вокруг умерщвления детей.
   Двери лифта открылись, и Дюран вышел в вестибюль. Стараясь не смотреть по сторонам, он сосредоточился на внутреннем монологе, вышел на улицу и проворно зашагал в сторону почтового ящика на углу. Стоял один из тех прохладных, ветреных дней, когда кажется, будто весь мир обдувает огромный кондиционер: над головой шумели листья, сильные порывы ветра сотрясали стекла витрин.
   Дюрану вспомнились феминистки, которым не терпелось внести свою лепту в споры о кровавых ритуалах. Многие из представительниц «сильного» прекрасного пола считали, что те, кто не верит в правдивость рассказов изнасилованных на дьявольском алтаре детей, недалеки от отрицания и более прозаичных форм сексуального насилия. Поэтому каждый скептик автоматически становился «подозреваемым» или еще хуже — соучастником сексуального растления малолетних и женщин.
   И все-таки…
   Если предположить, что действительно существуют сатанистские организации, практикующие таинственные ритуалы с жертвоприношениями, каннибализмом и педофилией, то где доказательства? Где тела, пятна крови, кости?
   Дюран не мог однозначно ответить на этот вопрос, но и спросить вслух не решался. Для многих скептическое отношение к данной проблеме было эквивалентом отрицания реальности Холокоста. И по правде говоря, РЖС на самом деле можно назвать разновидностью современного истребления целой нации. По крайней мере так утверждали знатоки.
   Дюран поднял глаза к необъятному прозрачному небу, и на миг закружилась голова — в ушах словно звучали такие чужие слова: «трупы, пятна крови, кости».
   «Не отвлекайся, — сказал он себе. — Ты думал о Нико». Не важно, что рассказывала пациентка, врач обязан держать собственные чувства под замком — никакого потрясения, никаких сомнений, только готовность помочь, сочувствие и участие. Что-то произошло с Никки, и эта выдуманная история — если она действительно выдумана — ее способ справиться с психическим расстройством, с диссоциацией. Случайно выхваченный из разговоров кусок информации стал для девушки объяснением ее собственных проблем. Тем или иным образом он помогал ей держаться на плаву, а задача Дюрана как психотерапевта состоит в том, чтобы… Но вот и почтовый ящик.