Страница:
Полярный медведь красовался на груди куртки, в то время как на спине — что теперь нетрудно было представить — виднелись слова «Паруса Боудена». Все университетские команды носили специальные куртки с символом университета и надписью с видом спорта.
— Боуден, — проговорил пациент. — Колледж Боудена.[35]
— Да, — подтвердил Шоу, — конечно: Роберт Пири[36], полярные медведи.
Так вот где Джефф получал степень бакалавра — в колледже Боудена, а не в Брауне. Неудивительно, что его не узнали на встрече сидвеллских выпускников — он же из штата Мэн. Теперь Дюран вспомнил и еще одно — он учился в Бетеле, в Академии Гулда, где его мать преподавала английский.
Внезапно на первый план вышел огромный фрагмент его прошлого; сердце пропустило удар, как бывает в долгом путешествии по воде, когда неожиданно отказывает корабельный двигатель. Вся жизнь промелькнула перед глазами за миг, который, казалось, растянулся в целую вечность, и он точно умер на мгновение. На секунду Дюран подумал, что у него сердечный приступ.
Тут «моторчик» снова застучал, и пришло осознание того, что с сердцем все в порядке — просто Лью Макбрайд вернулся домой после долгого отсутствия.
Его переполняло ликование, как вдруг перед глазами стала проявляться новая картина. Комната цвета охры, похожая на скотобойню: со стен стекает кровь, а в голове с визгом проносится мысль: «Боже мой, я их убил».
Все исчезло. Картинка пропала так же быстро, как и появилась. Глаза его широко раскрылись, и он обнаружил себя там, где все это время и находился — в удобном кресле напротив доктора Шоу. И Льюиса переполняла студеная смесь радости и скорби: «Как я рад, что теперь знаю, кто я. Но как все-таки жаль, что я такой».
Вспомнив свое имя, Макбрайд поразился, насколько органично оно вписывалось в его представление о себе. Он подумал о матери — о настоящей маме, а не об иконе в рамке для фотографий, что стояла в его квартире. О том, как мать брала его на руки и поднимала, припевая: «Вот он, Лью! Крошка Лью!»
— Прервитесь на секундочку, — попросил Шоу — Я переверну кассету.
Его звали Льюисом. Иногда — Лью. Какое-то время он откликался на Мака, а один семестр сокурсники величали его Брейди. Имя Джефф, на которое он оборачивался еще час назад, теперь ему казалось таким же чужим, как Горацио или Этьен.
— Можете продолжать, — разрешил психиатр. — Вы говорили, отец завоевал медаль на Олимпийских играх. Одну? Разумеется, и это просто фантастика. Только я хотел спросить: он еще когда-нибудь участвовал в состязаниях такого уровня?
— Нет, больше никогда. Ему исполнилось тридцать четыре, когда он взял серебро. После отец занимался тренерской работой.
— Где?
— В Киллингтоне[37], какое-то время. На пике Шугарлоа в округе Франклин. В Стоу — это отроги Аппалачских гор.
— В штате Мэн? — предположил Шоу.
— Да-да, именно. Там мы жили, в Бетеле. Отец обычно уезжал на три-четыре месяца. А позже, когда и у нас стали заниматься лыжным кроссом, он давал уроки в «Бетель-инн».
— Они были счастливы?
— Кто?
— Ваши родители.
Макбрайд не знал, что ответить. В тот момент он пытался понять, почему не счастлив сам — его просто переполняло чувство тревоги. Наконец Льюис пожал плечами и ответил:
— Денег вечно не хватало. Да, в этом все и дело. Мать вырезала купоны в газетах и бегала по распродажам — учителя в частных школах зарабатывают не так уж и много. А у отца доход был слишком… спонтанным. И кажется, мать переживала, когда он внезапно уезжал. Отец был бесшабашным человеком. И мать даже на Олимпиаду с ним не поехала.
— Вот как?
— Когда команда была уже укомплектована, выяснилось, что жену он в Саппоро не возьмет — слишком дорого.
— А после победы?
— Он не победил — не хватило ста метров. Пришел вторым в гонке на десять километров и не получил ни гроша. Думаю, мать считала, что у него задержка развития. Однажды отец растянул лодыжку — совсем некстати, потому что у него не было страховки по нетрудоспособности. Настали тяжелые времена. Помню, мать вставала на лестницу и с верхней ступеньки бросала вниз счета. Затем она спускалась и смотрела: какой лег сверху, тот и оплачивала. — Дюран помедлил. — Вы не могли бы налить мне стакан воды?
— Разумеется, — с готовностью согласился Шоу и направился к холодильнику, где стояла холодная вода.
На самом деле Макбрайда не мучила жажда — он просто тянул время. Откуда-то снизу поднималась волна паники, из-за которой голос противно дрожал, когда Льюис начинал терять контроль над собой. И это при том, что ему дали лекарство.
— Спасибо, — сказал он и отпил глоточек.
— Продолжайте, — настаивал психиатр.
— На чем я остановился?
— Ваша семья переживала не лучшие времена.
— Ах да. Нелегко нам приходилось, но мать по-прежнему сходила по отцу с ума. Думаю, они любили друг друга до самой смерти.
Шоу взглянул на собеседника с сочувствием:
— Родителей нет в живых?
Тот покачал головой:
— Нет. На них рухнул полуприцеп.
Психиатр был поражен.
— Рухнул?
— На Кет-Маусам-роуд прицеп оторвался, пробил ограждение и упал на автомагистраль. Прямо на их «вольво». Смял в лепешку.
— Какое несчастье.
Макбрайд пожал плечами:
— Столько времени прошло…
— Кто о вас заботился? Тети, дяди?
— Никаких родственников не осталось. У матери оказалась какая-то страховка, а я уже учился в колледже, когда все случилось.
— А до того? Вы были счастливы в детстве?
— Не знаю. Наверное. Бетел — хороший город, я дружил со многими ребятами… Да и подрабатывал к тому же.
— Где вы работали?
— В супермаркете, в отделе чулок. Расставлял кегли в кегельбане. А когда стал постарше, устроился вожатым — в Мэне много баз отдыха.
День близился к вечеру. Шоу послал за кофе, потом за пиццей. Несколько раз он спрашивал: не устал ли собеседник, способен ли продолжать? Однако та странная апатия, которая так долго держала Макбрайда мертвой хваткой, заставляя просиживать перед телевизором изо дня в день, ушла. Правда, его не покинул глубинный страх, который время от времени накатывал безо всякой на то причины. В целом же Льюис чувствовал себя бодро, и ему не терпелось вспомнить как можно больше. Действие принятого препарата постепенно сходило на нет, и психиатр стремился продолжить сеанс. Они поговорили о детстве и студенческих годах, о Боудене и Стэнфорде, где Макбрайд защитил докторскую по психологии.
— Мне хотелось заниматься наукой, — пояснил он.
— Итак, вы не практиковали психотерапию, как Джеффри Дюран?
— Нет. У меня не было пациентов. Может, когда-нибудь и занялся бы этим, но в то время я сумел получить грант на исследования в одном институте.
— В каком? — поинтересовался психиатр.
— В Институте глобальных исследований. — Макбрайд поерзал в кресле, кашлянул и скрестил ноги.
— Расскажите подробнее.
— Это фонд, который субсидирует исследования в различных дисциплинах.
— Значит, они не просто оплачивали ваше обучение где-то?
— Нет. Исследователю назначается стипендия и выдают деньги на командировочные расходы. Фонд довольно щедр. Плюс тебе делают неплохую раскрутку.
Шоу нахмурился:
— Какого рода?
Собеседник задумался и беспомощно махнул рукой:
— Простите, я… Что-то мне нехорошо. Я просто попытался понять, сколько времени отсутствовал.
Психиатр покачал головой:
— Вот опять. Так происходит каждый раз, когда вы начинаете блокировать память. Не пытайтесь сосредоточиться на том, где кончается Джефф Дюран и начинается Лью Макбрайд. Просто, — он описал рукой круг в воздухе, — разматывайте мысль. Мы остановились на стипендиях.
Рассказчик кивнул.
— Схема такова: я писал что-то вроде отчета — раз в месяц примерно. Отсылал его директору института, а институт, в свою очередь, рассылал копии моей работы в кучу разных изданий из тех, что финансировали его деятельность. Кроме этого, копии работ получали заинтересованные академики и влиятельные люди в Штатах и за границей.
— Невероятно. Подскажите, как туда обращаются?
— В фонд не обращаются. Все происходит так: тебя кто-то рекомендует. Кто именно — для тебя остается загадкой, хотя обычно это преподаватель или бывший однокурсник. Пару раз приглашают на ленч и расспрашивают — чем бы ты хотел заняться при наличии времени и средств. Если ты не полный дурак, то через некоторое время делаешь заявку на исследование. Они дают кое-какие рекомендации, как лучше его провести, — и проходишь массу тестов.
— Какою рода?
— Наподобие того, что делали вы. Многофазовый профиль личности, тест Майерса-Бриггса — мероприятие на целый день. Это я прекрасно помню.
Шоу состроил гримасу.
— Да? И зачем это им надо?
— Я задал тот же вопрос. Мне ответили, что таким образом отбираются кандидаты, способные работать самостоятельно, — контроль в институте минимальный. Однако я думаю, руководство подбирает людей, которым комфортно работать за границей. На этот пункт они обращают особое внимание.
— На что?
— На работу за границей.
— Хорошо, а в какой области знаний вы специализировались? — поинтересовался психиатр. — Что вы выбрали?
Макбрайд улыбнулся несколько смущенно.
— Моя работа называлась «Анимистическая терапия в странах “третьего мира”».
Шоу приподнял брови:
— Интересно.
— Я ставил перед собой цель изучить психологические и терапевтические составляющие примитивных религий. Исследование охватывало широкий круг тем — начиная с индейских парилен и заканчивая погружением в гипноз, воздействием затмений на функции организма и использованием галлюциногенных грибов в различных культурах.
— И этим вы занимались?
— Да. В этом полушарии я… — Голос рассказчика затих.
— Что?
К горлу подступила тошнота, будто крошечная птичка стала выписывать фигуры высшего пилотажа у Макбрайда в желудке.
— Простите, я отвлекся.
На лбу Шоу прорезались глубокие морщины.
— Итак, чем вы занимались?
— Я много ездил по Южной Америке, по Карибам. Чего только не изучал… Даже написал доклад «Марафоны на сверхдлинные расстояния как способ самобичевания и медитации». Две из моих статей напечатали в «Таймс».
— Чему они были посвящены? — поинтересовался Шоу.
— Одна — духовным аспектам видеоигр, достаточно смелая работа. Другая называлась «Общинные традиции употребления алкоголя для облегчения сезонных эмоциональных расстройств».
— И на что походило исследование последнего вопроса?
Льюис засмеялся:
— В феврале меня забросили на Юкон, и там я напился с эскимосами.
— А потом что?
— Плевал на погоду.
Шоу засмеялся.
— Вы упомянули про Карибы.
— Да. Какое-то время я пробыл на Гаити. Изучал использование голосовых модуляций и ритмических ключей для постгипнотических внушений.
— Звучит очаровательно.
— Так и было, — сказал Макбрайд и отстучал пальцами ритм на поверхности стола: «Та-та-та, тук, тук» — пять ударов. — Вот такие короткие послания заправляют большими делами.
— Согласен. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: аудиопамять тяготеет к последовательности, и потому мозг всегда стремится завершить начатый звукоряд. Итак, где вы еще побывали?
— Дальше я собирался поехать на Ямайку.
Психиатр ждал от рассказчика продолжения, и, когда его не последовало, сам нарушил молчание:
— Да-да?
Внезапно Макбрайд лишился дара речи. Комок подступил к горлу — всплыли воспоминания о перелете из Порт-о-Пренса в Сан-Франциско, куда он возвращался с пленками, фотографиями и записями. Ему нравилось писать дома, и, что еще важнее, появлялась возможность пообщаться с Джуди и Джошем. Они снова становились семьей. Хотя бы на несколько дней в месяц.
О беременности Джуди стало известно после того, как Макбрайду присудили стипендию, и оба сошлись на том, что упускать представившийся случай глупо. Договорились только, что при любой возможности Лью будет наведываться домой.
Так дальше и жили. За несколько месяцев до рождения сына Джуди приезжала проведать Льюиса то на недельку, то на пару дней. Если находила время — она работала графическим дизайнером и делала успешную карьеру. Ее поездки прекратились, когда на свет появился Джош, потому что… Ну, во-первых, они не могли себе этого позволить, даже если и выпадал случай. А во-вторых, там, куда уезжал Макбрайд, ребенку явно было не место.
— Лью! — Доктор Шоу склонился к пациенту, и на лбу его прорезались морщинки беспокойства.
Макбрайд услышал рев вертолета за окном, на улице взвыла сирена. Ее вой приближался, заполняя окрестности, а сквозь щелки жалюзи лился солнечный свет, беспощадно полосуя кроваво-красный восточный ковер.
«Не место ребенку».
— Лью?
Ему показалось, что рисунок света и тени поднялся с пола и прорезался сквозь мозг. Рев сирен превратился в безутешный плач младенца.
Ребенка.
Льюис слышал голос Шоу, но тот доносился очень слабо, приглушенно, будто издалека или сквозь многослойную толщу изоляции.
— Лью? Что происходит? С вами все в порядке?
Макбрайд не отвечал. Он стоял в комнате цвета охры — детской, превращенной в скотобойню. Льюис сжимал в руках биту с надписью «Луисвиллский снайпер», которую Джуди держала в подставке для зонтов в прихожей. Бита прошла сквозь кость и погрузилась в хлюпающую мякоть мозга — сначала сына, а потом и жены. Кровь брызгала в стороны, рассеиваясь во влажном воздухе. Он скользил в ней, спотыкался и размахивался снова и снова.
Пока тела Джошуа и Джуди не превратились в мягкую бесформенную массу.
Глава 31
— Боуден, — проговорил пациент. — Колледж Боудена.[35]
— Да, — подтвердил Шоу, — конечно: Роберт Пири[36], полярные медведи.
Так вот где Джефф получал степень бакалавра — в колледже Боудена, а не в Брауне. Неудивительно, что его не узнали на встрече сидвеллских выпускников — он же из штата Мэн. Теперь Дюран вспомнил и еще одно — он учился в Бетеле, в Академии Гулда, где его мать преподавала английский.
Внезапно на первый план вышел огромный фрагмент его прошлого; сердце пропустило удар, как бывает в долгом путешествии по воде, когда неожиданно отказывает корабельный двигатель. Вся жизнь промелькнула перед глазами за миг, который, казалось, растянулся в целую вечность, и он точно умер на мгновение. На секунду Дюран подумал, что у него сердечный приступ.
Тут «моторчик» снова застучал, и пришло осознание того, что с сердцем все в порядке — просто Лью Макбрайд вернулся домой после долгого отсутствия.
Его переполняло ликование, как вдруг перед глазами стала проявляться новая картина. Комната цвета охры, похожая на скотобойню: со стен стекает кровь, а в голове с визгом проносится мысль: «Боже мой, я их убил».
Все исчезло. Картинка пропала так же быстро, как и появилась. Глаза его широко раскрылись, и он обнаружил себя там, где все это время и находился — в удобном кресле напротив доктора Шоу. И Льюиса переполняла студеная смесь радости и скорби: «Как я рад, что теперь знаю, кто я. Но как все-таки жаль, что я такой».
Вспомнив свое имя, Макбрайд поразился, насколько органично оно вписывалось в его представление о себе. Он подумал о матери — о настоящей маме, а не об иконе в рамке для фотографий, что стояла в его квартире. О том, как мать брала его на руки и поднимала, припевая: «Вот он, Лью! Крошка Лью!»
— Прервитесь на секундочку, — попросил Шоу — Я переверну кассету.
Его звали Льюисом. Иногда — Лью. Какое-то время он откликался на Мака, а один семестр сокурсники величали его Брейди. Имя Джефф, на которое он оборачивался еще час назад, теперь ему казалось таким же чужим, как Горацио или Этьен.
— Можете продолжать, — разрешил психиатр. — Вы говорили, отец завоевал медаль на Олимпийских играх. Одну? Разумеется, и это просто фантастика. Только я хотел спросить: он еще когда-нибудь участвовал в состязаниях такого уровня?
— Нет, больше никогда. Ему исполнилось тридцать четыре, когда он взял серебро. После отец занимался тренерской работой.
— Где?
— В Киллингтоне[37], какое-то время. На пике Шугарлоа в округе Франклин. В Стоу — это отроги Аппалачских гор.
— В штате Мэн? — предположил Шоу.
— Да-да, именно. Там мы жили, в Бетеле. Отец обычно уезжал на три-четыре месяца. А позже, когда и у нас стали заниматься лыжным кроссом, он давал уроки в «Бетель-инн».
— Они были счастливы?
— Кто?
— Ваши родители.
Макбрайд не знал, что ответить. В тот момент он пытался понять, почему не счастлив сам — его просто переполняло чувство тревоги. Наконец Льюис пожал плечами и ответил:
— Денег вечно не хватало. Да, в этом все и дело. Мать вырезала купоны в газетах и бегала по распродажам — учителя в частных школах зарабатывают не так уж и много. А у отца доход был слишком… спонтанным. И кажется, мать переживала, когда он внезапно уезжал. Отец был бесшабашным человеком. И мать даже на Олимпиаду с ним не поехала.
— Вот как?
— Когда команда была уже укомплектована, выяснилось, что жену он в Саппоро не возьмет — слишком дорого.
— А после победы?
— Он не победил — не хватило ста метров. Пришел вторым в гонке на десять километров и не получил ни гроша. Думаю, мать считала, что у него задержка развития. Однажды отец растянул лодыжку — совсем некстати, потому что у него не было страховки по нетрудоспособности. Настали тяжелые времена. Помню, мать вставала на лестницу и с верхней ступеньки бросала вниз счета. Затем она спускалась и смотрела: какой лег сверху, тот и оплачивала. — Дюран помедлил. — Вы не могли бы налить мне стакан воды?
— Разумеется, — с готовностью согласился Шоу и направился к холодильнику, где стояла холодная вода.
На самом деле Макбрайда не мучила жажда — он просто тянул время. Откуда-то снизу поднималась волна паники, из-за которой голос противно дрожал, когда Льюис начинал терять контроль над собой. И это при том, что ему дали лекарство.
— Спасибо, — сказал он и отпил глоточек.
— Продолжайте, — настаивал психиатр.
— На чем я остановился?
— Ваша семья переживала не лучшие времена.
— Ах да. Нелегко нам приходилось, но мать по-прежнему сходила по отцу с ума. Думаю, они любили друг друга до самой смерти.
Шоу взглянул на собеседника с сочувствием:
— Родителей нет в живых?
Тот покачал головой:
— Нет. На них рухнул полуприцеп.
Психиатр был поражен.
— Рухнул?
— На Кет-Маусам-роуд прицеп оторвался, пробил ограждение и упал на автомагистраль. Прямо на их «вольво». Смял в лепешку.
— Какое несчастье.
Макбрайд пожал плечами:
— Столько времени прошло…
— Кто о вас заботился? Тети, дяди?
— Никаких родственников не осталось. У матери оказалась какая-то страховка, а я уже учился в колледже, когда все случилось.
— А до того? Вы были счастливы в детстве?
— Не знаю. Наверное. Бетел — хороший город, я дружил со многими ребятами… Да и подрабатывал к тому же.
— Где вы работали?
— В супермаркете, в отделе чулок. Расставлял кегли в кегельбане. А когда стал постарше, устроился вожатым — в Мэне много баз отдыха.
День близился к вечеру. Шоу послал за кофе, потом за пиццей. Несколько раз он спрашивал: не устал ли собеседник, способен ли продолжать? Однако та странная апатия, которая так долго держала Макбрайда мертвой хваткой, заставляя просиживать перед телевизором изо дня в день, ушла. Правда, его не покинул глубинный страх, который время от времени накатывал безо всякой на то причины. В целом же Льюис чувствовал себя бодро, и ему не терпелось вспомнить как можно больше. Действие принятого препарата постепенно сходило на нет, и психиатр стремился продолжить сеанс. Они поговорили о детстве и студенческих годах, о Боудене и Стэнфорде, где Макбрайд защитил докторскую по психологии.
— Мне хотелось заниматься наукой, — пояснил он.
— Итак, вы не практиковали психотерапию, как Джеффри Дюран?
— Нет. У меня не было пациентов. Может, когда-нибудь и занялся бы этим, но в то время я сумел получить грант на исследования в одном институте.
— В каком? — поинтересовался психиатр.
— В Институте глобальных исследований. — Макбрайд поерзал в кресле, кашлянул и скрестил ноги.
— Расскажите подробнее.
— Это фонд, который субсидирует исследования в различных дисциплинах.
— Значит, они не просто оплачивали ваше обучение где-то?
— Нет. Исследователю назначается стипендия и выдают деньги на командировочные расходы. Фонд довольно щедр. Плюс тебе делают неплохую раскрутку.
Шоу нахмурился:
— Какого рода?
Собеседник задумался и беспомощно махнул рукой:
— Простите, я… Что-то мне нехорошо. Я просто попытался понять, сколько времени отсутствовал.
Психиатр покачал головой:
— Вот опять. Так происходит каждый раз, когда вы начинаете блокировать память. Не пытайтесь сосредоточиться на том, где кончается Джефф Дюран и начинается Лью Макбрайд. Просто, — он описал рукой круг в воздухе, — разматывайте мысль. Мы остановились на стипендиях.
Рассказчик кивнул.
— Схема такова: я писал что-то вроде отчета — раз в месяц примерно. Отсылал его директору института, а институт, в свою очередь, рассылал копии моей работы в кучу разных изданий из тех, что финансировали его деятельность. Кроме этого, копии работ получали заинтересованные академики и влиятельные люди в Штатах и за границей.
— Невероятно. Подскажите, как туда обращаются?
— В фонд не обращаются. Все происходит так: тебя кто-то рекомендует. Кто именно — для тебя остается загадкой, хотя обычно это преподаватель или бывший однокурсник. Пару раз приглашают на ленч и расспрашивают — чем бы ты хотел заняться при наличии времени и средств. Если ты не полный дурак, то через некоторое время делаешь заявку на исследование. Они дают кое-какие рекомендации, как лучше его провести, — и проходишь массу тестов.
— Какою рода?
— Наподобие того, что делали вы. Многофазовый профиль личности, тест Майерса-Бриггса — мероприятие на целый день. Это я прекрасно помню.
Шоу состроил гримасу.
— Да? И зачем это им надо?
— Я задал тот же вопрос. Мне ответили, что таким образом отбираются кандидаты, способные работать самостоятельно, — контроль в институте минимальный. Однако я думаю, руководство подбирает людей, которым комфортно работать за границей. На этот пункт они обращают особое внимание.
— На что?
— На работу за границей.
— Хорошо, а в какой области знаний вы специализировались? — поинтересовался психиатр. — Что вы выбрали?
Макбрайд улыбнулся несколько смущенно.
— Моя работа называлась «Анимистическая терапия в странах “третьего мира”».
Шоу приподнял брови:
— Интересно.
— Я ставил перед собой цель изучить психологические и терапевтические составляющие примитивных религий. Исследование охватывало широкий круг тем — начиная с индейских парилен и заканчивая погружением в гипноз, воздействием затмений на функции организма и использованием галлюциногенных грибов в различных культурах.
— И этим вы занимались?
— Да. В этом полушарии я… — Голос рассказчика затих.
— Что?
К горлу подступила тошнота, будто крошечная птичка стала выписывать фигуры высшего пилотажа у Макбрайда в желудке.
— Простите, я отвлекся.
На лбу Шоу прорезались глубокие морщины.
— Итак, чем вы занимались?
— Я много ездил по Южной Америке, по Карибам. Чего только не изучал… Даже написал доклад «Марафоны на сверхдлинные расстояния как способ самобичевания и медитации». Две из моих статей напечатали в «Таймс».
— Чему они были посвящены? — поинтересовался Шоу.
— Одна — духовным аспектам видеоигр, достаточно смелая работа. Другая называлась «Общинные традиции употребления алкоголя для облегчения сезонных эмоциональных расстройств».
— И на что походило исследование последнего вопроса?
Льюис засмеялся:
— В феврале меня забросили на Юкон, и там я напился с эскимосами.
— А потом что?
— Плевал на погоду.
Шоу засмеялся.
— Вы упомянули про Карибы.
— Да. Какое-то время я пробыл на Гаити. Изучал использование голосовых модуляций и ритмических ключей для постгипнотических внушений.
— Звучит очаровательно.
— Так и было, — сказал Макбрайд и отстучал пальцами ритм на поверхности стола: «Та-та-та, тук, тук» — пять ударов. — Вот такие короткие послания заправляют большими делами.
— Согласен. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: аудиопамять тяготеет к последовательности, и потому мозг всегда стремится завершить начатый звукоряд. Итак, где вы еще побывали?
— Дальше я собирался поехать на Ямайку.
Психиатр ждал от рассказчика продолжения, и, когда его не последовало, сам нарушил молчание:
— Да-да?
Внезапно Макбрайд лишился дара речи. Комок подступил к горлу — всплыли воспоминания о перелете из Порт-о-Пренса в Сан-Франциско, куда он возвращался с пленками, фотографиями и записями. Ему нравилось писать дома, и, что еще важнее, появлялась возможность пообщаться с Джуди и Джошем. Они снова становились семьей. Хотя бы на несколько дней в месяц.
О беременности Джуди стало известно после того, как Макбрайду присудили стипендию, и оба сошлись на том, что упускать представившийся случай глупо. Договорились только, что при любой возможности Лью будет наведываться домой.
Так дальше и жили. За несколько месяцев до рождения сына Джуди приезжала проведать Льюиса то на недельку, то на пару дней. Если находила время — она работала графическим дизайнером и делала успешную карьеру. Ее поездки прекратились, когда на свет появился Джош, потому что… Ну, во-первых, они не могли себе этого позволить, даже если и выпадал случай. А во-вторых, там, куда уезжал Макбрайд, ребенку явно было не место.
— Лью! — Доктор Шоу склонился к пациенту, и на лбу его прорезались морщинки беспокойства.
Макбрайд услышал рев вертолета за окном, на улице взвыла сирена. Ее вой приближался, заполняя окрестности, а сквозь щелки жалюзи лился солнечный свет, беспощадно полосуя кроваво-красный восточный ковер.
«Не место ребенку».
— Лью?
Ему показалось, что рисунок света и тени поднялся с пола и прорезался сквозь мозг. Рев сирен превратился в безутешный плач младенца.
Ребенка.
Льюис слышал голос Шоу, но тот доносился очень слабо, приглушенно, будто издалека или сквозь многослойную толщу изоляции.
— Лью? Что происходит? С вами все в порядке?
Макбрайд не отвечал. Он стоял в комнате цвета охры — детской, превращенной в скотобойню. Льюис сжимал в руках биту с надписью «Луисвиллский снайпер», которую Джуди держала в подставке для зонтов в прихожей. Бита прошла сквозь кость и погрузилась в хлюпающую мякоть мозга — сначала сына, а потом и жены. Кровь брызгала в стороны, рассеиваясь во влажном воздухе. Он скользил в ней, спотыкался и размахивался снова и снова.
Пока тела Джошуа и Джуди не превратились в мягкую бесформенную массу.
Глава 31
Найти информацию о Кальвине Крейне оказалось несложно. Не труднее, чем доехать на такси до Нью-Йоркской публичной библиотеки. Пройдя мимо величественных каменных львов, охранявших вход в хранилище знаний, Эйдриен поднялась по ступеням на третий этаж. В читальном зале, на стеллаже справочной литературы, она нашла захватанный том энциклопедии «Кто есть кто», взяла в руки бордовую книгу и отнесла ее к круглому столу из красного дерева. Усевшись возле пожилого человека с нимбом торчащих в стороны непослушных волос, быстро обнаружила статью «Крейн» и принялась за чтение:
Статья в «Кто есть кто» требовала определенного домысливания. Гарвард и Йель предполагают деньги. Управление стратегических служб — значит, связан со шпионажем. Служил за границей, в том числе и в Швейцарии. И наконец — работа в фонде на протяжении сорока лет. Членство в престижных клубах и почетные звания. Под старость — отставка и пенсия во Флориде.
Скоропостижная кончина от рук сумасшедшей Николь…
Нужно поискать еще. Эйдриен поднялась с кресла, подошла к столу справок и поинтересовалась, где находится зал периодики. Он оказался в соседней комнате прямо по коридору. С помощью библиотекаря девушка отобрала катушки микрофильмов с подборками «Нью-Йорк таймс», «Майами дейли ньюс» и «Сарасота стар трибюн». Каждая из подборок охватывала один и тот же период октября — дни, когда был убит выдающийся старожил Лонгбоут-Ки.
Усевшись за аппарат для чтения микрофильмов, Эйдриен принялась кадр за кадром просматривать статьи, пока не получила некоторого представления об интересующем ее человеке. Хотя какое отношение к нему имела сестра, так и осталось неясно.
Сведения из УСС оказались особенно интересны. Из прочитанного Эйдриен узнала, что организацию создали по образцу британской разведки в самом начале Второй мировой войны. Как и его европейский собрат, Управление формировалось из элиты страны. Руководство старалось привлечь максимально возможное число выпускников лучших университетов и сотрудников самых престижных фирм на Уолл-стрит. Как писала «Таймс», УСС являлось одновременно главным предшественником ЦРУ и трансатлантической сетью проверенных, готовых поручиться друг за друга выпускников престижных школ.
Будто бы в довершение к уже сказанному в статье «Стар трибюн» размещался целый фоторяд, окрещенный «визуальной данью почтения». Фотографии представляли Крейна в разные годы жизни.
В молодости он выглядел чудесно, почти как кинозвезда: разлетистые брови, мужественный подбородок, копна густых темных волос, спадающих на лоб в манере Кеннеди. Вот Крейн обменивается рукопожатиями с Франклином Рузвельтом, позирует с Алланом Даллесом на склонах Альп у живописной деревушки, чокается высокими бокалами с де Голлем, сопровождает Одри Хепберн к парадному входу отеля «Эспланада» в Загребе. Сорок лет в Швейцарии, плюс-минус день. Юрист, шпион, глава фонда. «Как люди умудряются сделать такую карьеру?» — недоумевала Эйдриен. А затем Флорида, где этот выдающийся человек поддерживал уйму добрых начинаний — симфонический оркестр Сарасоты, общество охраны культуры исконных обитателей Флорида-Кис и экологическую группу «Отчизна», спасающую местную флору от давления агрессивных видов-пришельцев. До того как Крейн превратился в прикованного к креслу инвалида, эти благородные цели да игра в гольф занимали главное место в его жизни.
«Все это интересно, — рассуждала Эйдриен, — но никоим образом не объясняет одного — зачем сестра села на поезд, доехала до Флориды и застрелила выдающегося старика». Возникла занятная мысль, что Никки сочла Крейна причастным к якобы совершенному над ней насилию. Однако эта теория годилась лишь с большой натяжкой. Если верить помещенной в энциклопедии статье, в годы, когда Никки была ребенком, Крейн жил в Швейцарии.
Вернувшись в отель, Эйдриен обнаружила, что на телефоне возле кровати мигает огонек. Прослушав сообщение от Шоу, который просил срочно перезвонить, она набрала домашний номер врача.
— У нас серьезный прорыв, — сказал Шоу.
— Фантастика! — Эйдриен откашлялась. — Ну, выкладывайте, кто он?
— Что ж, он очень больной человек.
— Док…
— Нашего друга зовут Льюис Макбрайд. Это хорошая новость. А вот и плохая: он насмерть забил жену и сына бейсбольной битой.
— Что?!
— Думаю, вы меня слышали. Хотя правда это или очередная фантазия — так просто не скажешь.
Эйдриен прислонилась затылком к стене.
— Где это случилось? — спросила она.
— В Сан-Франциско, — ответил Шоу и посвятил ее в историю жизни Макбрайда — от Бетеля до Стэнфорда, включая смерть родителей. — Выдающийся молодой человек — спору нет, — добавил доктор. — Дипломы с отличием, докторская степень по психологии, престижные премии. Его ждало большое будущее, пока…
— Пока что?
— Он сорвался. В некотором роде пережил психический срыв. И убил жену вместе с сыном. Клянется, что наркотиками никогда не баловался, хотя лично меня все случившееся наводит на мысль об «ангельской пыли».
— Убил жену? — Эйдриен не могла поверить своим ушам.
— Да. И сына-младенца. Трех месяцев от роду.
Некоторое время оба молчали. Наконец девушка спросила:
— Его тогда арестовали, или что?
— Вот именно — или что! — воскликнул психиатр. — С того места все становится крайне расплывчато. Наш друг предельно подробно описывает убийство — и только. Следующее воспоминание — он живет в Вашингтоне и его зовут доктор Джеффри Дюран.
— И где он сейчас?
— В изоляции. Я отправил его в палату «А-4», в сектор с усиленной охраной.
Эйдриен была потрясена.
— Вы думаете, он попытается бежать?
— Нет. Я думаю, он попытается себя убить. По правде говоря, у меня в этом нет и тени сомнения.
— Тогда… — Эйдриен не находила слов. Да и мыслей в голову тоже никаких не приходило, поэтому она поинтересовалась: — А насчет того предмета что-нибудь выяснилось?
— Вы об имплантате?
— Да.
— На мой взгляд, имплантат имеет некоторое отношение к заболеванию Льюиса, но ничего определенного пока сказать не могу. Я с ног сбился, пытаясь хоть что-нибудь выяснить, — пожаловался Шоу. — Трижды звонил в лабораторию, и по-прежнему ничего.
— Значит…
— Я разберусь, — пообещал Шоу. — И все же должен признаться, что если мистер Макбрайд в самом деле убийца, этим объясняется многое: расстройство психики с последовавшей за ним истерической амнезией и даже сублимация подлинной личности в альтернативную.
— Если?
— Прошу прощения? — переспросил психиатр.
— Вы сказали, если он — убийца.
— Да, именно.
Эйдриен промолчала, взяла ручку и поинтересовалась:
— Когда, по вашим подсчетам, все это происходило?
— Пять лет назад в Сан-Франциско.
— Я проверю, — заверила девушка. — А если выяснится, что это правда?
— Не думаю, что у нас с вами будет какой-то выбор — придется сообщить в полицию.
Эйдриен понимала, что доктор прав. Однако она не исключала, что тут есть в чем усомниться. На данном этапе звонок в полицию казался преждевременным — еще позавчера этот якобы убийца выглядел совершенно другим человеком.
— В голове не укладывается, — проговорила она.
— У меня тоже, — ответил Шоу. — Действительно не верится. Но одно я знаю наверняка.
— Что?
— Он сам в это верит.
Утро следующего дня Рей Шоу провел за рулем своего «мерседеса», пытаясь приехать на работу. Машина застряла в пробке на мосту Джорджа Вашингтона, погрузившись в какофонию гудков. Шоу раздраженно достал из портфеля сотовый телефон, набрал номер, который знал как свой собственный, и приложил трубку к правому уху.
Дело в том, что Шоу не относился к тем людям, которые часто просят об одолжениях. И в тех редких случаях, когда его вынуждали это делать, Шоу рассчитывал, что в услуге ему не откажут. А в особенности в такой ситуации, как теперь, когда помощь требовалась от человека, с которым он вот уже многие годы дважды в неделю играл в сквош.
Чарли Догран был, во-первых, его лучшим другом и, во-вторых, ведущим исследователем-физиком в лаборатории проектирования и прикладных материалов Колумбийского университета. Шоу отправил имплантат на анализ в первые же часы после изъятия его из мозга Лью Макбрайда, за три часа до операции проиграв Дограну несколько партий в спортклубе «Манхэттен».
То, что Догран еще не выслал результатов, не слишком удивляло. Физику вечно не хватало времени, так как он с ловкостью жонглера ухитрялся совмещать преподавательскую деятельность с руководством отделом, состоявшим в запутанных, но прибыльных отношениях с рядом частных фирм и правительственных агентств. Поэтому психиатр не слишком поразился тому факту, что Дограна пришлось подталкивать. Что действительно встревожило Шоу — уже несколько дней приятель не отвечал на его звонки.
С Чарли они дружили с давних пор, и когда психиатр попросил об одолжении, он рассчитывал, что ему действительно помогут. Поэтому Шоу позвонил Дограну в очередной раз. Только теперь на домашний номер, в семь утра.
— Угадай, кто?
Догран хмыкнул.
— Чарли, это…
— Я узнал.
— Ну и?… — масленым голосом поинтересовался Шоу.
— Что «ну и»?
— Я звоню насчет того объекта, который отправил тебе несколько дней назад.
Догран ограничился молчанием.
— Алло? — напомнил о себе Шоу.
— Я здесь, — ответил тот.
— Хорошо, а то я подумал…
— Рей, я не могу об этом говорить.
Психиатр решил, что ослышался.
— Что ты не можешь?
— Слушай, мне пора идти. Я очень спешу, поговорим позже. — И с этими словами старинный приятель дал отбой, предоставив партнеру по сквошу брызгать слюной в трубку телефона.
Эйдриен знала имена трех китов, на которых зиждется удача: терпение, стойкость и сила духа. И еще она располагала информацией, где найти компьютер, с которого можно подключиться к «Нексису». Сев к открытому терминалу в одном из залов библиотеки, она отправилась на сайт-архив и ввела пароль своей адвокатской конторы. На экране появилась соответствующая страница, и Эйдриен щелкнула по кнопке «поиск», а затем «новости». Наконец, ввела фамилию «Макбрайд» в графу поиска и добавила «Сан-Франциско», «1996» и — для Перестраховки — «1995» и «1997».
«Крейн, Кальвин Флетчер.Эйдриен облокотилась на спинку кресла и побарабанила кончиками пальцев по раскрытой странице. Пожилой человек справа покосился на нее и вернулся к чтению книги «Секреты великих пирамид».
Филантроп, глава фонда. Род. 23 июля 1917 в г. Патчог, шт. Нью-Йорк. Окончил: Йельский университет 1938. Гарвард, юридич. фак. 1941. Должности: поверенный, Донован, Лейжер (Нью-Йорк) 1942, 1945. Управление стратегических служб[38] (УСС), Лондон, Базель, майор 1942-45. Центральная Разведывательная Группа (Вашингтон, округ Колумбия) 1946-47. Офицер международной службы, Гос. департамент (Цюрих) 1947-49. Секретарь-казначей, Институт глобальных исследований (ИГИ), 1949-63. Президент и казначей, ИГИ 1964-89. Почетный Директор, ИГИ 1989. Кавалер ордена «Почетного легиона», 1989. Член Совета по международным отношениям Бильдербергерского клуба. Клубы: Йель. «Сенчури», «Атенеум». Проживает: Лонгбоут-Ки, Флорида».
Статья в «Кто есть кто» требовала определенного домысливания. Гарвард и Йель предполагают деньги. Управление стратегических служб — значит, связан со шпионажем. Служил за границей, в том числе и в Швейцарии. И наконец — работа в фонде на протяжении сорока лет. Членство в престижных клубах и почетные звания. Под старость — отставка и пенсия во Флориде.
Скоропостижная кончина от рук сумасшедшей Николь…
Нужно поискать еще. Эйдриен поднялась с кресла, подошла к столу справок и поинтересовалась, где находится зал периодики. Он оказался в соседней комнате прямо по коридору. С помощью библиотекаря девушка отобрала катушки микрофильмов с подборками «Нью-Йорк таймс», «Майами дейли ньюс» и «Сарасота стар трибюн». Каждая из подборок охватывала один и тот же период октября — дни, когда был убит выдающийся старожил Лонгбоут-Ки.
Усевшись за аппарат для чтения микрофильмов, Эйдриен принялась кадр за кадром просматривать статьи, пока не получила некоторого представления об интересующем ее человеке. Хотя какое отношение к нему имела сестра, так и осталось неясно.
Сведения из УСС оказались особенно интересны. Из прочитанного Эйдриен узнала, что организацию создали по образцу британской разведки в самом начале Второй мировой войны. Как и его европейский собрат, Управление формировалось из элиты страны. Руководство старалось привлечь максимально возможное число выпускников лучших университетов и сотрудников самых престижных фирм на Уолл-стрит. Как писала «Таймс», УСС являлось одновременно главным предшественником ЦРУ и трансатлантической сетью проверенных, готовых поручиться друг за друга выпускников престижных школ.
Будто бы в довершение к уже сказанному в статье «Стар трибюн» размещался целый фоторяд, окрещенный «визуальной данью почтения». Фотографии представляли Крейна в разные годы жизни.
В молодости он выглядел чудесно, почти как кинозвезда: разлетистые брови, мужественный подбородок, копна густых темных волос, спадающих на лоб в манере Кеннеди. Вот Крейн обменивается рукопожатиями с Франклином Рузвельтом, позирует с Алланом Даллесом на склонах Альп у живописной деревушки, чокается высокими бокалами с де Голлем, сопровождает Одри Хепберн к парадному входу отеля «Эспланада» в Загребе. Сорок лет в Швейцарии, плюс-минус день. Юрист, шпион, глава фонда. «Как люди умудряются сделать такую карьеру?» — недоумевала Эйдриен. А затем Флорида, где этот выдающийся человек поддерживал уйму добрых начинаний — симфонический оркестр Сарасоты, общество охраны культуры исконных обитателей Флорида-Кис и экологическую группу «Отчизна», спасающую местную флору от давления агрессивных видов-пришельцев. До того как Крейн превратился в прикованного к креслу инвалида, эти благородные цели да игра в гольф занимали главное место в его жизни.
«Все это интересно, — рассуждала Эйдриен, — но никоим образом не объясняет одного — зачем сестра села на поезд, доехала до Флориды и застрелила выдающегося старика». Возникла занятная мысль, что Никки сочла Крейна причастным к якобы совершенному над ней насилию. Однако эта теория годилась лишь с большой натяжкой. Если верить помещенной в энциклопедии статье, в годы, когда Никки была ребенком, Крейн жил в Швейцарии.
Вернувшись в отель, Эйдриен обнаружила, что на телефоне возле кровати мигает огонек. Прослушав сообщение от Шоу, который просил срочно перезвонить, она набрала домашний номер врача.
— У нас серьезный прорыв, — сказал Шоу.
— Фантастика! — Эйдриен откашлялась. — Ну, выкладывайте, кто он?
— Что ж, он очень больной человек.
— Док…
— Нашего друга зовут Льюис Макбрайд. Это хорошая новость. А вот и плохая: он насмерть забил жену и сына бейсбольной битой.
— Что?!
— Думаю, вы меня слышали. Хотя правда это или очередная фантазия — так просто не скажешь.
Эйдриен прислонилась затылком к стене.
— Где это случилось? — спросила она.
— В Сан-Франциско, — ответил Шоу и посвятил ее в историю жизни Макбрайда — от Бетеля до Стэнфорда, включая смерть родителей. — Выдающийся молодой человек — спору нет, — добавил доктор. — Дипломы с отличием, докторская степень по психологии, престижные премии. Его ждало большое будущее, пока…
— Пока что?
— Он сорвался. В некотором роде пережил психический срыв. И убил жену вместе с сыном. Клянется, что наркотиками никогда не баловался, хотя лично меня все случившееся наводит на мысль об «ангельской пыли».
— Убил жену? — Эйдриен не могла поверить своим ушам.
— Да. И сына-младенца. Трех месяцев от роду.
Некоторое время оба молчали. Наконец девушка спросила:
— Его тогда арестовали, или что?
— Вот именно — или что! — воскликнул психиатр. — С того места все становится крайне расплывчато. Наш друг предельно подробно описывает убийство — и только. Следующее воспоминание — он живет в Вашингтоне и его зовут доктор Джеффри Дюран.
— И где он сейчас?
— В изоляции. Я отправил его в палату «А-4», в сектор с усиленной охраной.
Эйдриен была потрясена.
— Вы думаете, он попытается бежать?
— Нет. Я думаю, он попытается себя убить. По правде говоря, у меня в этом нет и тени сомнения.
— Тогда… — Эйдриен не находила слов. Да и мыслей в голову тоже никаких не приходило, поэтому она поинтересовалась: — А насчет того предмета что-нибудь выяснилось?
— Вы об имплантате?
— Да.
— На мой взгляд, имплантат имеет некоторое отношение к заболеванию Льюиса, но ничего определенного пока сказать не могу. Я с ног сбился, пытаясь хоть что-нибудь выяснить, — пожаловался Шоу. — Трижды звонил в лабораторию, и по-прежнему ничего.
— Значит…
— Я разберусь, — пообещал Шоу. — И все же должен признаться, что если мистер Макбрайд в самом деле убийца, этим объясняется многое: расстройство психики с последовавшей за ним истерической амнезией и даже сублимация подлинной личности в альтернативную.
— Если?
— Прошу прощения? — переспросил психиатр.
— Вы сказали, если он — убийца.
— Да, именно.
Эйдриен промолчала, взяла ручку и поинтересовалась:
— Когда, по вашим подсчетам, все это происходило?
— Пять лет назад в Сан-Франциско.
— Я проверю, — заверила девушка. — А если выяснится, что это правда?
— Не думаю, что у нас с вами будет какой-то выбор — придется сообщить в полицию.
Эйдриен понимала, что доктор прав. Однако она не исключала, что тут есть в чем усомниться. На данном этапе звонок в полицию казался преждевременным — еще позавчера этот якобы убийца выглядел совершенно другим человеком.
— В голове не укладывается, — проговорила она.
— У меня тоже, — ответил Шоу. — Действительно не верится. Но одно я знаю наверняка.
— Что?
— Он сам в это верит.
Утро следующего дня Рей Шоу провел за рулем своего «мерседеса», пытаясь приехать на работу. Машина застряла в пробке на мосту Джорджа Вашингтона, погрузившись в какофонию гудков. Шоу раздраженно достал из портфеля сотовый телефон, набрал номер, который знал как свой собственный, и приложил трубку к правому уху.
Дело в том, что Шоу не относился к тем людям, которые часто просят об одолжениях. И в тех редких случаях, когда его вынуждали это делать, Шоу рассчитывал, что в услуге ему не откажут. А в особенности в такой ситуации, как теперь, когда помощь требовалась от человека, с которым он вот уже многие годы дважды в неделю играл в сквош.
Чарли Догран был, во-первых, его лучшим другом и, во-вторых, ведущим исследователем-физиком в лаборатории проектирования и прикладных материалов Колумбийского университета. Шоу отправил имплантат на анализ в первые же часы после изъятия его из мозга Лью Макбрайда, за три часа до операции проиграв Дограну несколько партий в спортклубе «Манхэттен».
То, что Догран еще не выслал результатов, не слишком удивляло. Физику вечно не хватало времени, так как он с ловкостью жонглера ухитрялся совмещать преподавательскую деятельность с руководством отделом, состоявшим в запутанных, но прибыльных отношениях с рядом частных фирм и правительственных агентств. Поэтому психиатр не слишком поразился тому факту, что Дограна пришлось подталкивать. Что действительно встревожило Шоу — уже несколько дней приятель не отвечал на его звонки.
С Чарли они дружили с давних пор, и когда психиатр попросил об одолжении, он рассчитывал, что ему действительно помогут. Поэтому Шоу позвонил Дограну в очередной раз. Только теперь на домашний номер, в семь утра.
— Угадай, кто?
Догран хмыкнул.
— Чарли, это…
— Я узнал.
— Ну и?… — масленым голосом поинтересовался Шоу.
— Что «ну и»?
— Я звоню насчет того объекта, который отправил тебе несколько дней назад.
Догран ограничился молчанием.
— Алло? — напомнил о себе Шоу.
— Я здесь, — ответил тот.
— Хорошо, а то я подумал…
— Рей, я не могу об этом говорить.
Психиатр решил, что ослышался.
— Что ты не можешь?
— Слушай, мне пора идти. Я очень спешу, поговорим позже. — И с этими словами старинный приятель дал отбой, предоставив партнеру по сквошу брызгать слюной в трубку телефона.
Эйдриен знала имена трех китов, на которых зиждется удача: терпение, стойкость и сила духа. И еще она располагала информацией, где найти компьютер, с которого можно подключиться к «Нексису». Сев к открытому терминалу в одном из залов библиотеки, она отправилась на сайт-архив и ввела пароль своей адвокатской конторы. На экране появилась соответствующая страница, и Эйдриен щелкнула по кнопке «поиск», а затем «новости». Наконец, ввела фамилию «Макбрайд» в графу поиска и добавила «Сан-Франциско», «1996» и — для Перестраховки — «1995» и «1997».