Эйдриен посмеялась из вежливости и поспешила заверить Шоу:
   — Да-да, я с вами полностью согласна, и Билл уже упомянул, что дело Брюстера было для вас особым случаем. У нас проблема иного рода.
   — Вот как?
   — Да, я хотела, чтобы вы осмотрели одного человека.
   — То есть пациента. — Шоу произнес слово «пациент» так, будто собеседница пообещала показать ему утконоса.
   — Да.
   Доктор невесело усмехнулся и проговорил:
   — Тогда я вряд ли смогу вам помочь. Видите ли, у меня совсем не остается времени на пациентов… Я слишком занят: преподавание, исследования. Трудно за всем поспеть. Боюсь, мне придется вас разочаровать, но…
   — Доктор, я не прошу вас брать нового пациента. Я только хотела, чтобы вы его осмотрели. Вы — настоящий специалист, а этот случай совершенно необычный.
   На том конце провода скептично хмыкнули:
   — Полагаете?
   «Осторожно, — предостерегла себя Эйдриен. — Не рассказывай слишком много. Иначе в дверях появятся другие специалисты — со смирительной рубашкой».
   — Такие вещи не очень удобно обсуждать по телефону. Скажу лишь, что речь идет о человеке, который страдает крайней формой самообмана.
   — Он дееспособен?
   — Да.
   — Насколько самостоятелен?
   — Он считает себя психотерапевтом.
   — Да что вы! — Умиление Шоу было столь же явственно, сколь и его недавний скептицизм.
   — И хуже всего — он лечит людей.
   — Ого. — Интонация Шоу перешла с мажора на минор. — Приведите своего знакомого в четверг. Я смогу принять его в десять.
   Психиатр продиктовал собеседнице свой адрес, и та положила трубку. Теперь она чувствовала себя настоящей героиней. Дюран сидел в гостиной и допивал бутылку пива. Подойдя к нему, Эйдриен сообщила:
   — В четверг утром поедем кое с кем повидаться.
   — С кем же?
   — С одним психиатром. Он живет в Нью-Йорке.
   Джеффри окинул девушку скептическим взглядом и поинтересовался:
   — И чего мы этим добьемся?
   Эйдриен пожала плечами:
   — Пока не знаю. Просто я подумала, что нам не помешает мнение специалиста.
   — О чем?
   — О тебе.
   — Обо мне? — удивленно переспросил Дюран.
   Девушка кивнула. Морально она уже была готова к неминуемым, на ее взгляд, возражениям: «Со мной все в порядке. Чувствую себя как никогда», и так далее. Но ее опасения оказались напрасны — в ответ она услышала всего два слова:
   — Неплохая мысль.
   На следующее утро Эйдриен поднялась рано и посетила небольшой рынок в северной части города, где приобрела дешевый пишущий магнитофон. На обратном пути, возвращаясь в «Соленые брызги», остановилась у придорожного кафе и купила на двоих кофе и круассанов.
   Когда она вошла в дверь, навстречу выплыл Дюран. Он запустил в волосы пятерню и зевал — видно, только проснулся.
   — Знаешь, я подумала, неплохо бы послушать пленку, — предложила Эйдриен.
   — Какую пленку?
   — Ту, что ты не успел отправить.
   — А-а, — хмуро проворчал психотерапевт. — Эту…
   — А что, какие-то проблемы?
   Он покачал головой:
   — Все не так просто.
   — О чем ты?
   — Ну, во-первых, я не могу этого позволить по этическим соображениям. Видишь ли, Хенрик — мой пациент. Когда он говорит со мной, это конфиденциально — как если бы я был священником на исповеди, понимаешь?
   — То есть как если бы ты был настоящим психотерапевтом…
   Дюран проигнорировал сарказм.
   — И еще — ты судишься со мной, так что… В общем, мне эта идея не нравится.
   — Я с тобой не сужусь.
   — Как так, судилась же?
   — Да. Но это в прошлом. Я отзову жалобу сразу, как только… — Эйдриен замялась и несколько неуверенно договорила: — Как только все встанет на свои места.
   — С чего бы вдруг?
   — Потому что так не делается: сегодня я подаю на тебя в суд, а завтра мы вместе прячемся в гостинице. Некрасиво. А кроме того, все далеко не так просто, как могло показаться сначала.
   После недолгого размышления Джефф решился:
   — Хорошо, согласен. Только тебе не обязательно знать имя и фамилию клиента.
   Эйдриен склонила голову набок, а затем согласно кивнула.
   — Мне просто надо услышать тебя за работой.
   Говорил обладатель низкого, грудного голоса. Его английский выглядел почти безупречно, только слегка чувствовался резковатый бенилюксовский[28] акцент. Дюран небрежно развалился в кресле и задумчиво слушал, глядя в потолок.
   — Вообще-то ты с ним встречалась.
   — Я?
   Джеффри кивнул:
   — Когда впервые пришла ко мне.
   Собеседница задумалась, припоминая.
   — У нас был сеанс, — подсказал Дюран. — Помнишь здоровяка со светлыми волосами?
   Эйдриен склонилась к магнитофону и прибавила громкость, хмурясь от безуспешных попыток вспомнить пациента доктора.
   — Ты наорала на него, ну? Крикнула: «Проснись!»
   — Ах да. Точно!
   — И назвала меня…
   Она кивнула.
   — Я очень расстроилась. А теперь — тише, я хочу послушать. — Эйдриен чуть отмотала назад пленку и прибавила громкость.
   Дюран: «Сосредоточься на дыхании. Во-о-от так. А сейчас дыши со мной вместе… Хорошо! Очень хорошо. Ты чувствуешь умиротворение, Хенрик? Оно пронизывает тебя насквозь. И когда мы выдыхаем, чувство покоя только усиливается. Вот так. Да. Вот так. Я хочу, чтобы ты ощутил воздух, как он входит и выходит. Ты знаешь, где мы, Хенрик?
   Хенрик: В безопасном месте.
   Дюран: Верно. Мы в безопасном месте. На скале. Я слышу, как ласкают камень волны. Прямо под нами. Легкий ветерок колышет водную гладь. Ты чувствуешь, как он ворошит волосы?
   Хенрик: И чайка. Над головой.
   Дюран: Верно. Там чайка, кружит в небе над нашими головами. Парит на ветру.
   Хенрик: Как хорошо.
   Дюран: А теперь я попрошу тебя вспомнить ту ночь, когда ты ехал… Ты ехал на машине в Уоткинс-Глен. Помнишь, Хенрик?
   Пленка микрокассеты медленно отматывалась.
   Хенрик: Было уже поздно, дело шло к вечеру — стоял ясный день, я шел мимо кондитерской.
   Дюран: Нет, вряд ли. Не думаю, что ты шел. Может быть, ты ехал? Ты помнишь, что сидел в машине? Вечером?
   Хенрик: Да.
   Эйдриен взглянула на психотерапевта, который поставил ноги на пол и, сосредоточенно подавшись вперед, внимательно слушал.
   Дюран: Кому принадлежала машина?
   Хенрик: Я… не помню.
   Дюран: Я полагаю, твоим родителям?
   Хенрик: Да. Родителям.
   Дюран: Отлично. А потом что случилось?
   Хенрик: Я увидел огни.
   Дюран: На что они похожи?
   Хенрик: Я подумал, что это фары, но…
   Дюран: Нет. Я уже говорил тебе, Хенрик: так подумал твой отец. Тебе было семь лет, ты растерялся. А потом огни окружили тебя. Ты купался в свете. Помнишь?
   Хенрик: Да. Да, конечно.
   Дюран: Казалось, будто… Ты можешь сказать мне, на что это было похоже, Хенрик?
   Хенрик: Не знаю.
   Дюран: Ты словно оказался в свете прожектора, правда?
   Хенрик: Да! В моей груди. Как… прожектор в моей груди!
   Эйдриен остановила запись и пристально посмотрела на Дюрана. Он сдвинулся на самый край сиденья и выглядел явно потрясенным.
   — Ты рассказываешь за него, — сказала она.
   Тот кивнул.
   — Ведешь его по какому-то сценарию, — пояснила собеседница.
   — Я и сам понял.
   — И это называется терапией?
   Джефф покачал головой:
   — Нет. Это… не знаю что.
   — И чем страдает твой пациент? Какие у него проблемы?
   Психотерапевт откашлялся.
   — У него галлюцинации. Считает, что его похитили инопланетяне. Он уверен, будто у него в сердце сидит червь, отдающий ему приказы.
   Эйдриен внезапно зашлась пронзительным злым смехом и так же неожиданно смолкла.
   — Что ты с ним делаешь?
   Джеффри словно дар речи потерял. Наконец откашлялся и сказал:
   — Ну, после того, что мы слышали, я, видимо, свожу его с ума.
   — Как и Нико. Только другой байкой.
   Бывший врач не находил слов.
   Девушка склонилась над магнитофоном и снова нажала «Пуск». На пленке психотерапевт продолжал морочить клиента. Полчаса спустя, когда сеанс подошел к концу, Эйдриен шлепнула по кнопке «Стоп» и взглянула на Дюрана.
   — Я одного не пойму, — сказала она. — Зачем ты забиваешь людям головы этим бредом?
   — Не знаю.
   — Будто готовишь их к передаче «За гранью непознанного»! Моя сестра думала, что в десять лет трахалась с Дьяволом, а этот человек — Генри…
   — Хенрик.
   — Да не важно! Он считает, что у него в голове поселился ленточный червь!
   — В сердце.
   — Хватит! Меня лечить не надо!
   — Да, я понимаю, но…
   — И что ты понимаешь?
   Дюран покачал головой, не в силах подыскать правильные слова. Наконец он сказал:
   — Не знаю. Только это не я.
   — Что?!
   — Нет, я, конечно. Только я сам бы никогда не стал так разговаривать с пациентом.
   — Ты все слышал.
   — Да, но…
   — Что? Ну определись же наконец — это ты или нет?!
   Джефф на миг умолк и отрешенно промолвил:
   — Похоже. Очень похоже.
   В тот вечер Дюран ненадолго отлучился, вернувшись через полчаса с курицей гриль, пластиковыми коробочками картофельного салата и бутылкой охлажденного «Шардонэ». Ели на кухне, молча, за столом из серого жаростойкого пластика с обитыми металлическими уголками краями, который напоминал обеденный стол в доме Дека и Марлены.
   Наконец Эйдриен встала, резко скрипнув стулом по полу.
   — Я ненадолго — прогуляюсь.
   — Хочешь, составлю компанию? — предложил Дюран.
   — Нет, мне надо подумать.
   Стояла прохладная ночь, воздух был свеж, а в душе девушки кипело настоящее сражение. Эйдриен пыталась отогнать от себя мысли о том, как подло ее нынешний собрат по несчастью сводил с ума Никки и уловками заставлял поверить в собственное безумие голландца.
   И это вскрылось теперь, когда Дюран только начал ей нравиться… Надо отдать должное его чувству юмора, к тому же у него неплохая привычка спасать ее от неприятностей. А если начистоту, Дюран и впрямь хорош собой: высокий, поджарый, с правильными чертами лица, глаза цвета кобальтовой сини… А вот теперь он все больше и больше напоминает этого русского. Как его…
   Распутина.
   Размышляя подобным образом, Эйдриен дошла до края променада и уже хотела вернуться, как вдруг передумала. Она спустилась по деревянным ступеням к воде. В туфли песок набьется — ну и пусть, не важно. Стояла чудесная ночь: звезды сияли так ярко, что казались мокрыми, а луна походила на холодную чистую сферу, бросавшую на поверхность моря ясную серебристую дорожку. Вода как раз сходила — отлив. Прибой с мягким шелестом накатывал на гальку и отступал, нежно перебирая камни,
   «Дюран, — думала Эйдриен. — Что он сейчас делает?» В нем проявилась та же беззащитность, что и у Никки незадолго до смерти. Он был столь же потерян и отрешен. Эйдриен сняла туфли и понесла их в руке, медленно шагая вдоль кромки воды. Заигрывала ногой с мелкими волнами и удивлялась: «Откуда у него все эти фантазии? Даже не оригинально и не слишком занимательно: инопланетяне, сатанисты… Нелепость какая-то. В такие вещи давно никто не верит и всерьез их не воспринимает. А если кто-нибудь и интересовался подобным бредом, то давно разобрался, что здесь к чему. А этот червь в сердце? Вот уж увольте».
   Вроде бы смешно до абсурда, да только слишком для многих эта игра оказалась последней. Бонилла погиб, мертвы Медведь и его напарник. Самой Эйдриен тоже уготовили эту участь, и она лишь чудом спаслась. Благодаря Дюрану…
   Она что-то тихо пробормотала и покачала головой. Концы с концами не сходятся. Зачем сестре понадобилось оружие? Тем более такое… И что это было за оборудование в квартире Барберы? Что искали в ее доме? Эйдриен пыталась понять и не могла. Единственное, что имело хоть какое-то отношение к Никки, — ее прах. А если к ней наведывались за винтовкой, так она осталась в квартире сестрицы — стоит себе спокойненько в гардеробе. Ноутбук? Но она уже проверила там все содержимое, покопалась в папках и файлах и ничего необычного не обнаружила. В адресной книге десять строчек, ни одна из которых не представляет интереса: они с Дюраном, Рамон, банк, парочка «обедов с доставкой», ветеринар Джека… Никаких приятелей, которых можно хотя бы косвенно обвинить в ее самоубийстве; никаких списков, наводящих на мысль об участии Никки в добровольном патруле или женской ассоциации снайперов. И все-таки…
   Когда Эйдриен вернулась домой, посуда была перемыта и на кухне царила чистота. Из соседней комнаты доносился звук работающего телевизора — восторженный голос удачно продекламировал какую-то реплику, и в ответ раздался взрыв смеха. Впрочем, Дюран уже вовсю храпел на диване. Эйдриен перенесла ноутбук сестры на кухню, поставила его на стол, подняла крышку и нажала кнопку «Пуск». Затем откинулась в кресле и безучастно смотрела на экран, пока компьютер загружался.
   С минуту машинка проходила свою обычную рутину и скоро приготовилась к работе. Новая хозяйка подключилась к почтовому серверу, терпеливо подождала, когда закончится обмен паролями, и вскоре просматривала разделы в «почтовом центре»: новая почта, прочитанные сообщения, отправленные сообщения. Там не оказалось ничего стоящего: парочка новостей от страховой компании, специальные предложения с котировками ценных бумаг и парочка никому не нужных посланий с рекламой витаминов, косметики и пищевых добавок.
   Эйдриен вышла из Интернета, вернулась на рабочий стол и щелкнула по иконке бухгалтерской программы, лелея слабую надежду отыскать пропавшие полмиллиона. И опять ее ожидания не оправдались: судя по всему, сестрица этой программой так ни разу и не воспользовалась.
   Затем Эйдриен заглянула в календарь почты, который мог бы поведать многое, если бы жизнь сестры хоть отдаленно напоминала ее собственную. В отличие от ветреной Нико ее младшая сестренка заносила в компьютер время и место встреч, оставляла себе записочки на память; здесь же фиксировался ее вес и отмечалось, сколько она пробегала километров. Календарь напоминал ей о днях рождения, сроках сдачи самых разных работ и массе всего прочего. Календарь же Никки, как и ее жизнь, был раскрашен в черно-белую полоску: время от времени она отмечала встречи с Дюраном, походы в салон красоты, к парикмахеру, к ветеринару. Особенно порадовала лаконичная запись, появлявшаяся в календаре каждые две недели: «Сестр. — здесь в 19.00» или «Сестр. — у нее в 20.00». Напоминание об очередном месте семейного ужина… Календарь не выдал тайной принадлежности Никки ни к религиозной секте, ни к культу дьяволопоклонников; она не ходила в школу художественного мастерства, не посещала группы поддержки подвергшихся ритуальному насилию. И не брала уроков стрельбы.
   Короче говоря, проверка компьютерных файлов принесла с собой одно разочарование, хотя ничего другого Эйдриен и не ожидала. Вернувшись из Европы, сестра стала вести на удивление замкнутую жизнь. Она каталась на роликах, выгуливала Джека и не заводила ни с кем близких отношений. Кроме всего перечисленного и визитов к Дюрану, ее почти ничего не интересовало. А потому скудость календаря нельзя назвать неожиданной.
   Зато сам собой напрашивался вопрос: «Зачем Никки вообще понадобился компьютер?» Она с таким же успехом могла бы обойтись небольшим блокнотиком. Получается, что квартиру Эйдриен перевернули вверх дном вовсе не из-за ноутбука и, выходит, она проглядела что-то важное.
   Подавив зевок, девушка принялась просматривать календарь месяц за месяцем, надеясь обнаружить что-нибудь необычное. Пусто: визит к стоматологу в июле, поездка в гостиницу для собак в октябре, заметка «Съездить в Вулфтреп на винный фестиваль».
   Эйдриен нахмурилась: «Гостиница для собак? Это уже что-то новенькое». Она вернулась к октябрьским записям и щелкнула мышкой на девятнадцатом по счету файле:
   «Сделать: Джека — в собачий питомник.
   Место: Арлингтон.
   Дата начала: 7 октября, воскресенье.
   Дата завершения: 12 октября, пятница».
   Эйдриен откинулась на спинку кресла и озадаченно посмотрела на экран. Никки никуда не выезжала — так чего ради ей понадобилось отвозить Джека в собачий питомник? Стала перебирать в памяти события месячной давности и припомнила, что как-то в октябре пыталась связаться с сестрой, но та не подходила к телефону. Так что же у нее стряслось? Эйдриен тогда обеспокоилась и отправила сообщение по электронной почте, которое Нико проигнорировала. Та же участь постигла и все оставленные на автоответчике послания. Она собиралась уже наведаться к сестре домой — проверить, все ли там в порядке, — как вдруг Никки объявилась и вела себя как ни в чем не бывало.
   У них еще на эту тему произошел разговор: «Где ты была?» — «Нигде». — «То есть как нигде? Я тебя всюду искала». — «Не заводись, просто закрутилась и забыла перезвонить». После недолгих размышлений вспомнилось, что те события происходили как раз в начале октября. Эйдриен окатило волной некоего злорадного удовлетворения при мысли, что сестра ей солгала. Вот доказательства — прямо здесь, на компьютере, ее собственные слова: «Джека — в собачий питомник».
   «Где ты была?» — «Нигде».
   Девушка выключила компьютер, встала, потянулась и зевнула, подумав: «Никки вела тайную жизнь. Где-то».
 
   Утро началось с шума дождя. По крыше сильно барабанило, где-то рядом яростно ревел прибой, а Эйдриен лежала на непривычно голом матрасе, кутаясь в колючее одеяло. Домик сдавался без постельного белья, а когда они с Дюраном ездили за покупками, это совсем вылетело из головы. Хорошо хоть, нашлась пара ветхих пляжных полотенец, так что душ можно было принимать без неприятных последствий. Голова болела, и девушка коснулась ушибленного места, осторожно ощупав припухлость над ухом. Кажется, со вчерашнего дня стало только хуже. Свесив ноги с кровати, страдалица взглянула на часы и удивленно захлопала ресницами: почти полдень!
   Быстро оделась, натянула футболку и шорты для пробежек с явным намерением не отступать от заведенных правил, хотя и могло показаться, что планы на утро безнадежно испорчены из-за дождя. Дюран проснулся давно. Чистый и выбритый, он устроился на диване и, сжимая в руке пульт, смотрел телевизор. Эйдриен заглянула в комнату, и он выключил звук.
   — Привет.
   — А ты, как я погляжу, от голубого экрана ни на шаг?
   Вопрос был риторическим, но Джефф не уловил иронии. Он задумался и после размышления ответил, словно это оказалось для него откровением:
   — Да, видимо.
   Нажал кнопку, и телевизор, вспыхнув, погас. Дюран небрежно отбросил пульт в сторону.
   — Мог бы меня разбудить, — упрекнула Эйдриен.
   Джефф пожал плечами:
   — Зачем? На улице льет, как из ведра.
   — Я хотела кое-что сделать перед отъездом.
   — Что, например?
   — Ну, для начала выпить кофе, — без долгих раздумий ответила Эйдриен и направилась на кухню ставить чайник. На стойке нашлись специальная пластмассовая воронка для заваривания кофе и коробочка фильтров. Девушка вложила фильтр в воронку, водрузила ее на чашку и щедро насыпала пару столовых ложек кофе.
   — Ты не в курсе, Никки никуда не уезжала? — поинтересовалась она между делом.
   — То есть? — не понял Джефф и зашел на кухню.
   — Нико когда-нибудь выезжала из города?
   Дюран нахмурился.
   — Предположительно в начале октября, — продолжила собеседница. — Дней за десять до… — Но тут засвистел чайник, и фраза повисла в воздухе. Эйдриен молча залила кипятком молотый кофе.
   — Да, она пропустила сеанс, — подтвердил Джеффри, — как раз тогда.
   — Такое часто происходило? — поинтересовалась Эйдриен.
   Психотерапевт покачал головой:
   — Нет. Редчайший случай.
   — А куда уезжала, не знаешь?
   Дюран пожал плечами:
   — Нет. Только она здорово загорела. Помню, я еще пошутил на этот счет и спросил, где она пропадала.
   — И что она ответила?
   — Сказала — на пляже.
   — Очень интересно. А на каком?
   — Она не стала распространяться, а я не настаивал.
   — Что ж так?
   — Пациентке не хотелось откровенничать, а меня это не так уж интересовало.
   Ветер крепчал, дождь заметно усилился. Началась гроза: в небе вспыхивали молнии, гром гремел так, что стекла дребезжали. Казалось, небесный свод готов развалиться на части.
   — Никки боялась грозы, — вспомнила Эйдриен.
   — Никогда об этом не рассказывала.
   — Серьезно? Еще маленькой, если начинало грохотать, она надевала теннисные туфли с резиновой подошвой и бежала прятаться в подвал.
   За окном сорвало с петель ставню, и та стала хлопать на ветру, с грохотом ударяясь о стену дома. Снова и снова. Дюран бросился было на улицу, чтобы приладить ставню на место — Эйдриен едва успела схватить его за руку.
   — Ты в своем уме? — крикнула девушка.
   И они оба вдруг зашлись по-детски радостным смехом — так, что голова закружилась от хохота.
   Ее ладонь лежала на его руке, и на какой-то миг показалось, что поцелуй неизбежен. Но тут за окнами грянуло — будто бомба взорвалась, — сверкнула молния, Эйдриен вздрогнула от неожиданности, а дом погрузился во мрак внезапно наступивших сумерек.
   Когда девушка снова обрела способность дышать, она глотнула воздуха и сказала:
   — Электричество отключили.
   Дюран ухмыльнулся:
   — А я-то решил, что началось светопреставление.
   Они убивали время за шахматами — благо хорошего освещения для этого не требовалось. Дюран придумал, как заменить недостающие фигуры: крышки от бутылок превратились в пешки, солонки стали ладьями. Эйдриен не была сильна в шахматах, и противник обыграл ее за считанные минуты — с легкостью, почти не размышляя над ходами.
   — Я смотрю, у тебя рука набита, — заметила девушка.
   Джефф пожал плечами:
   — Похоже на то.
   — Дай отыграться, — попросила Эйдриен, расставляя фигуры на разлинованную от руки доску. — По сравнению с Гейбом игрок из меня никудышный… — Она замялась. — Один мой друг довольно серьезно занимался шахматами: числился в клубе или что-то вроде того. Короче, он пытался меня учить, так что не думай, будто я в шахматах ничего не понимаю.
   Девушка погрузилась в легкую задумчивость, развернула доску и стала выставлять съеденные противником фигуры.
   — Ну, берегись, сейчас я тебе задам. И не смей поддаваться. Посмотрим, сможешь ли ты меня теперь обыграть.
   Дюран смог — и очень быстро. По правде говоря, все время, что шла игра, ходы обдумывала Эйдриен. Противник переставлял фигуры почти механически, словно знал наизусть каждую комбинацию. Ей же приходилось с трудом прокладывать себе путь на шахматной доске, минуя расставленные ловушки. На десятом ходу Дюран взглянул на соперницу и заявил:
   — Мат.
   Эйдриен уставилась на доску и в недоумении покачала головой:
   — Не вижу. Где?
   Тот пожал плечами:
   — Здесь.
   Она снова все проверила и нахмурилась:
   — Ну, где?
   — Прямо перед тобой.
   Глаза метались от фигуры к фигуре. В итоге, отчаявшись что-либо обнаружить сама, Эйдриен недоверчиво посмотрела в лицо Дюрану:
   — Покажи, я не понимаю.
   Соперник невинно посмотрел на нее и проговорил:
   — Смотри, шах.
   Съев пешку на проходе, Дюран объявил шах королю. Еще два хода — и игра закончилась.
   В середине четвертой партии ставню окончательно оторвало, и ветер швырнул в стекло мощную струю воды.
   — Будь любезен, — попросила Эйдриен, откидываясь в кресле. — Закрой глаза и скажи, что тебе приходит в голову при мысли о шахматах.
   Джефф решил не спорить, закрыл глаза и сосредоточился.
   — Ну и?… — проговорила она.
   — Доска, — с серьезным видом начал Джефф. — И фигуры.
   — Поподробнее…
   — Черные и белые. Красное и черное.
   — Дальше.
   Он задумался и неожиданно для самого себя проговорил:
   — Ром.
   Эйдриен открыла глаза от изумления:
   — Ром?
   — Да, такой резкий вкус… И букет. Коньячный, терпкий.
   Собеседница не находила слов.
   На миг Дюрану показалось, будто он держит в руке наполненный до краев бокал и рассматривает темную поверхность напитка с плавающим по ней одиноким кубиком льда, который становится все меньше и меньше…
   — Что еще? — Голос доносился издалека, словно сквозь сон.
   — Жара. Помню, там было жарко — рубашка к спине прилипла.
   — А где ты находился?
   — Не знаю. Все очень смутно. Это похоже на воспоминание… о воспоминании.
   — Что еще?
   — Музыка. — Дюран едва заметно склонил набок голову, будто прислушиваясь. Но от этого движения он потерял нить, образы рассеялись. Джефф открыл глаза и взглянул на Эйдриен.
   — Задержись, — попросила она.
   Дюран попытался, но впустую и скоро признал это.
   К тому времени дождь порядком ослаб, и небо прояснилось, окрашиваясь в желтушечно-серый цвет.
   — Необычное ощущение, — описывал недавние переживания Дюран. — Точно я под гипнозом.
   Эйдриен откинулась в кресле и, поигрывая ладьей, задумчиво рассматривала его.
   — Больше ничего не вспомнилось? Ром, зной и музыка?
   Психотерапевт покачал головой:
   — Я просто высказывался по спонтанной ассоциации. Мы же говорим скорее об ощущениях, чем о чем-либо другом. Но в общем, да, это все, что я вспомнил.
   Девушка посерьезнела и с профессиональной строгостью спросила:
   — Тебе не кажется странным, что вы с Никки оба страдали затяжной амнезией и вас одновременно посещали «липовые» воспоминания?
   Джефф выглядел так, точно хотел ответить, но не решался. Наконец он проговорил: