Киз Грегори. Кровавый рыцарь

   Сердце Энни сжалось. Во время их последней встречи она наговорила Фастии столько всего ужасного. Откуда ей было знать, что им больше никогда не доведется поговорить снова?
   – Что мне делать? – пробормотала Фастия. – Я не должна. Не должна…
   Неожиданно Энни поняла, что означает затуманенный взгляд сестры. Она была пьяна. Фастия стояла, покачиваясь, и вдруг вскинула голову. Она смотрела прямо на Энни, и Энни не сомневалась, что сестра ее видит.
   – Мне жаль, Энни, – прошептала она. – Мне так жаль.
   Потом Фастия закрыла глаза и мягко запела:

 
Мне бы друга милого,
Чтобы грудь как снег бела,
Чтоб уста как кровь багряны,
Кудри вранова крыла.
Мне бы друга милого,
Чтоб меня бы миловал,
А на прочих на девиц
Даже глаз не вскидывал.
Канут солнце и луна,
Море высохнет до дна,
А до той поры найти бы
Мне бы друга милого.
 

   Она допела, и Энни смотрела на нее сквозь слезы, застилавшие глаза.
   – Прощай, Леу, – проговорила Фастия.
   Когда она начала поворачиваться, тихие всхлипывания Энни превратились в рыдания. Фастия подошла к гобелену, на котором был изображен рыцарь, оседлавший морского конька, и подняла его. Затем она постучала по стене, и панель отъехала в сторону.
   Фастия остановилась в проеме, за которым царил мрак.
   – Там, где мы живем, гораздо больше таких тайных проходов, – сказала она. – Но они понадобятся тебе позже. Пока же ты должна пережить это.
   Вдруг потянуло запахом гниющей плоти, и глаза Фастии превратились в дыры, где копошились черви. Энни закричала…
   …и с криком села, все еще держась рукой за стойку кровати. На глазах у нее гобелен медленно поднимался.

ГЛАВА 7
РЕВЕСТУРИ

   Человек стоял так близко, что Стивен чувствовал его дыхание у себя на шее.
   – Мне всегда казалось, что это всего лишь оборот речи, – пробормотал молодой человек.
   – Что за оборот? – спросил мужчина.
   – Гож даж, бродар Эхан, – пояснил Стивен.
   – Э-э, да, это в самом деле оборот такой, значит «добрый день», – ответил Эхан. – Ты и сам знаешь.
   – Я могу повернуться?
   – Конечно, разрешил Эхан. – Я всего лишь хотел тебя напугать.
   – У тебя получилось, – признал Стивен, медленно поворачиваясь.
   Он увидел маленького, похожего на карлика, человечка с ярко-рыжими волосами, который широко улыбался ему, уперев в бока кулаки, так что его острые локти, казалось, вот-вот проткнут дыры в зеленой рясе. Эхан вдруг резко выбросил вперед руку, и Стивен отшатнулся, но тут же увидел, что она пуста.
   – Какой ты, однако, нервный, – заметил Эхан, когда Стивен с опозданием пожал протянутую ладонь.
   – Это ведь ты начал с того, что назвал меня предателем, брат Эхан.
   – Так ведь ты и есть предатель, – ответил Эхан. – Многие из служителей церкви считают тебя предателем, но я не из их числа. В д'Эфе вообще никто так не думает. По крайней мере пока.
   – А как ты узнал, что я буду здесь?
   – Те, что внизу, сказали, что посылают тебя сюда, – пояснил Эхан.
   – Значит, вы заодно со слиндерами?
   Эхан почесал в затылке.
   – С вотенами? Ну, вроде того.
   – Я не понимаю.
   – Э-э… Понимаешь, объяснять тебе все – это не по моей части, – ответил Эхан. – А то еще напутаю что-нибудь. Я здесь, чтобы отвести тебя к тому, кто справится с этим лучше меня, и заверить, что ты среди друзей – или, по крайней мере, не среди врагов. Здесь нет союзников прайфека.
   – Так ты знаешь?..
   – Конечно, – ответил Эхан. – Слушай, пойдем уже, а? И так придется торопиться, прайцерсну уже скоро.
   Стивен глубоко вдохнул. Эхан был его другом или, по крайней мере, он его таковым считал. Они помогали друг другу в монастыре д'Эф, объединившись против Десмонда Спендлава и прочих монахов, вставших на путь зла. Но с тех пор жизнь преподала Стивену несколько уроков. В частности, он твердо усвоил: никто не является тем, за кого себя выдает, особенно среди церковников.
   Эхан не дал Стивену ни единого повода заподозрить подвох. Монах ведь мог бы и не здороваться, а просто вонзить ему в спину нож. Но – кто знает? Возможно, он задумал злодейство куда более изощренное, чем убийство.
   – Ну так пойдем, – сказал Стивен.
   – Давай за мной.
   Эхан провел его по тропе, которая вилась по опушке, а потом через пастбище. После они перешли по бревну ручеек, пересекли большой яблоневый сад, поднялись по склону холма и направились к монастырю. Несмотря на печальные воспоминания Стивен невольно залюбовался обителью. Над величественным храмом возвышалась часовая башня из розового гранита, сверкавшая бледным пламенем в лучах утреннего солнца. Так могла бы выглядеть истовая молитва, воплощенная в камне.
   – Что тут произошло, пока меня не было? – спросил Стивен, когда они взбирались по самому крутому участку подъема.
   – Ну, пожалуй, не будет вреда, если я расскажу тебе немного После того как ты спас лесничего от Десмонда Спендлава и его шайки, они бросились следом за тобой. Разумеется, позже мы узнали, что из этого вышло. А мы тем временем получили известие, что прайфек направил сюда нового фратекса. Мы знали, что Десмонд низкий человек, но нам не было известно, что он работает на гиероваси.
   – Гиероваси?
   – Я… нет, он объяснит лучше. А пока не бери в голову. Нехорошие люди, в общем. На самом деле большинство из нас, как и ты, до недавнего времени не знало, кто такие гиероваси. Но мы вычислили, что Хесперо один из них, а значит, и фратекс, которого он к нам послал, из той же компании. Так и оказалось. Ну, вышла небольшая драчка. И нам бы несдобровать, но у нас объявились союзники.
   – Слиндеры?
   – Дреоды, ну и вотены, конечно, были с ними. Тебе что-то не по нраву?
   – Они едят людей, – напомнил Стивен. Эхан фыркнул.
   – Да, это, конечно, дурно с их стороны. Но в той потасовке они съели того, кого нужно, так что мы не слишком возражали. Когда про нас стало известно, наши ряды значительно пополнились. Гиероваси атаковали нас еще несколько раз, но у них имелось множество других забот – ресакаратум, например.
   – Я что-то слышал об этом в Данмроге. По большей части слухи.
   – Если бы только слухи. На самом деле это пытки, повешения, сожжения, утопления и прочее в том же духе. Всякий, кто им не нравится, кто, по их мнению, может оказаться опасным…
   – «Им» – это гиероваси?
   – Ну да. На беду как раз они-то и заправляют в той церкви, которую большинство людей считают единственной, как ты, наверное, и сам знаешь.
   – Нет, я этого не знал, – признался Стивен. в нем вдруг затеплилась робкая надежда. Из слов Эхана следовало, что только часть церкви, пусть даже и очень могущественная, обратилась ко злу. Значит, возможно еще найти в этом противостоянии ту силу, под знаменами которой стоит сражаться.
   – Ты в этом не одинок, – ответил Эхан. – Я имею в виду в своем неведении. Мы сами об этом позаботились.
   – Подожди. Эти гиероваси… в обители Каилло Валлаим в з'Ирбине тоже они хозяйничают?
   – Пожалуй. Фратекс Призмо – один из них.
   – Неужели Ниро Лусио?..
   – О нет. – Эхан покачал головой.
   Тем временем они прошли в ворота под высокой аркой и направились в сторону двора западного крыла.
   – Лусио умер от загадочного и неожиданного заболевания желудка, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сейчас фратекс Призмо – Ниро Фабуло.
   – Значит, д'Эф больше не подчиняется святейшему из святых?
   – Не-а.
   – В таком случае кто сейчас им руководит?
   – Фратекс, разумеется, – сказал Эхан.
   – Фратекс Пелл? Но я видел, как он умер…
   – Нет, – возразил ему знакомый голос. – Нет, брат Стивен, ты видел, как я умирал. Но не умер.
   Стивен резко повернулся на голос.
   Фратекс Пелл, настоятель монастыря д'Эф, был первым из здешней братии, с которым познакомился Стивен. Фратекс изображал старика, пытающегося тащить огромную вязанку дров. Стивен помог ему с ношей, но не удержался от соблазна похвастать своими умениями перед стариком монахом. По правде говоря оглядываясь назад, он испытывал болезненное смущение из-за того с какой снисходительностью он тогда разговаривал.
   На самом деле это фратекс над ним посмеялся и довольно скоро показал Стивену, как глупо тот себя вел.
   И они снова встретились: фратекс Пелл сидит в необычного вида кресле за деревянным столом, а его фиолетовые глаза под кустистыми седыми бровями искрятся весельем. Он был в простой коричневой рясе, капюшон откинут на спину.
   – Фратекс!.. – удивленно выдохнул Стивен. – Я не… я думал, вы умерли. То, что я видел, а потом прайфек провел расследование…
   – Да, – растягивая гласные, проговорил фратекс. – Подумай хорошенько насчет последнего.
   – О! – сконфузился Стивен. – Значит, вы притворились, что умерли, чтобы скрыться от прайфека.
   – Ты всегда отличался сообразительностью, брат Стивен, – сухо сказал фратекс. – Хотя мне почти не пришлось притворяться. Как только Десмонд Спендлав открыл нам свою сущность, я сразу понял, кто стоит за ним. Раньше я не мог об этом догадаться. Я доверял Хесперо, считал его одним из нас. Но все мы иногда ошибаемся.
   – И тем не менее, когда вы спасли мне жизнь, то получили смертельную рану кинжалом, а потом на вас обрушилась стена, – сказал Стивен.
   – Ну, не то чтобы я совсем не пострадал, – проговорил Пелл.
   И только тут Стивен наконец понял, что такое странное ему все это время мерещилось в облике фратекса: ноги брата Пелла под рясой казались слишком худыми и угловатыми, да и в движениях верхней части тела было что-то не то…
   А кресло, разумеется, имело колеса.
   – Простите, – пробормотал Стивен.
   – Ну, могло бы быть и хуже. А сейчас, насколько я могу судить, не самое подходящее время, чтобы умирать.
   – Но вы пострадали, потому что спасали меня.
   – Да, спасал, – не стал спорить фратекс, – хотя делал это не только по доброте душевной. Ты нам нужен, брат Стивен. Живым. На самом деле гораздо больше, чем я.
   Почему-то Стивену совсем не понравилось, как это прозвучало.
   – Вы постоянно говорите «мы», – сказал он. – Почему-то мне кажется, что вы имеете в виду вовсе не орден святого Декмануса. И не церковь, если учесть, что рассказал мне брат Эхан.
   Фратекс Пелл снисходительно улыбнулся.
   – Брат Эхан, не мог бы ты принести нам зеленого сидра, – попросил он. – И немного хлеба, который так восхитительно пахнет.
   – С радостью, фратекс, – ответил тот и поспешил прочь.
   – Я могу помочь? – предложил Стивен.
   – Нет, останься. Садись. Нам нужно о многом поговорить, и я не хочу откладывать наш разговор. Времени слишком мало, чтобы играть в загадки. Дай мне пару минут, собраться с мыслями. В последние дни они стали не слишком послушными.
   Эхан принес сидр, каравай хлеба, пахнущий черными каштанами, и твердый белый сыр. Фратекс, с трудом наклоняясь над столом, взял всего понемногу; похоже, его правой руке особенно досталось.
   Сидр оказался холодным, крепким и слегка шипучим. Хлеб – теплым и очень вкусным, а сыр – острым, с послевкусием, напоминавшим запах дубовой коры.
   Фратекс откинулся на спинку кресла, неуклюже сжав в руке кружку с сидром.
   – Брат Стивен, как наши предки победили скаслоев? – спросил он, потягивая сидр.
   Это казалось странным отступлением от темы разговора, но Стивен послушно ответил:
   – Пленные под началом Виргеньи подняли восстание, – ответил он.
   – Да, конечно, – довольно нетерпеливо сказал фратекс. – Но даже из наших скудных записей мы знаем, что до этого были и другие восстания. Почему рабы, которых возглавила Виргенья Отважная, одержали победу, в то время как все остальные потерпели поражение?
   – Святые, – уточнил Стивен. – Святые встали на сторону рабов.
   – И снова: почему тогда, а не раньше? – спросил фратекс.
   – Потому что те, кто поднимал восстания до этого, оказались недостаточно набожны, – проговорил Стивен.
   – Понятно. Этому ответу тебя научили в колледже Рейли? – поинтересовался фратекс.
   – А есть другой?
   Фратекс Пелл благожелательно улыбнулся.
   – Если учесть все, что ты узнал после того, как покинул колледж, что сам ты об этом думаешь?
   Стивен вздохнул и кивнул. Потом закрыл глаза и потер виски, пытаясь сосредоточиться.
   – Я ничего об этом не читал, но кажется очевидным, что Виргенья Отважная и ее последователи прошли священными путями. Их сила, оружие…
   – Да, – сказал фратекс. – Но что лежит за пределами очевидного? Скаслои тоже владели колдовством – и могучим. Оно было дано им святыми?
   – Нет, разумеется, – ответил Стивен.
   – Ты уверен?
   – Скаслои поклонялись древним богам, которых победили святые, – проговорил Стивен, и лицо его просветлело. – Вероятно, святые не помогали предыдущим восстаниям, потому что к тому времени еще не успели одержать верх над древними богами.
   Фратекс Пелл улыбнулся чуть шире.
   – А тебе никогда не казалось возможным, что скаслои и древние боги потерпели поражение одновременно?
   – Думаю, это имеет смысл.
   – Это будет иметь еще больший смысл, если принять, что скаслои и древние боги суть одно и то же, – сказал фратекс.
   Стивен подумал немного и кивнул.
   – Вполне возможно, – не стал спорить он. – Я никогда раньше не задавался этим вопросом, поскольку он звучит святотатственно. А я все еще стараюсь избегать подобных вещей, если могу. Но это возможно. Скаслои владели магией, которая… – Он нахмурился. – Не хотите же вы сказать, что скаслои получили свое могущество от святых?
   – Нет, олух. Я хочу сказать, что ни древние боги, ни святые не существуют.
   Стивен потрясенно заморгал. Неужели фратекс сошел с ума? Боль, потеря крови, удушье, душевная боль, которую причиняют неизлечимые телесные увечья…
   Он заставил себя призвать к порядку разбегающиеся мысли.
   – Но… я сам шел по путям паломничеств. И ощутил могущество святых.
   – Нет, – немного мягче возразил фратекс. – Ты ощутил могущество. И это единственное, в существовании чего мы можем быть уверены. Остальное… откуда оно берется, почему действует на нас именно так, чем отличается от силы скаслоев… все это нам неизвестно.
   – И снова, когда вы говорите «мы»…
   – Ревестури, – проговорил фратекс Пелл.
   – Ревестури? – переспросил Стивен. – Я что-то про них читал. Еретическое движение внутри церкви, опровергнутое тысячу лет назад.
   – Тысячу сто лет назад, – уточнил фратекс. – Во время Сакаратума.
   – Верно. Это была одна из многих ересей.
   Фратекс покачал головой.
   – Все не так просто. История часто рассказывает не о прошлом, а о настоящем. Она должна быть удобна тем, кто обладает властью в те дни, когда ее излагают. Я расскажу тебе кое-что про Сакаратум, то, что ты вряд ли знаешь. Это было больше, чем священная война, больше, чем волна обращений и освящении. В своей основе она была гражданской, брат Стивен. Две группировки, обладавшие равной властью, сражались за душу церкви: ревестури и гиероваси. Начало спора было чисто научным, конец – нет. Целые ямы были заполнены костями ревестури.
   – Гражданская война внутри церкви? – удивился Стивен. – Но почему я никогда ничего об этом не слышал?
   – На самом деле было два таких конфликта, – продолжал фратекс. – Во главе ранней церкви, по примеру Виргеньи Отважной, всегда стояла женщина. Первый фратекс Призмо захватил это место силой, женщин изгнали из иерархии и отправили в монастыри, лишив какой-либо власти и установив за ними тщательное наблюдение.
   И весь мир Стивена перевернулся, когда фратекс заставил его взглянуть под иным углом.
   «Почему же все это хранили в тайне?» – удивленно подумал молодой ученый.
   – Получается… все, что я знаю, ложь? – спросил он.
   – Нет, – сказал фратекс. – Это история. Вопрос, который необходимо задать касательно любой версии истории, звучит так: кому выгодна именно такая точка зрения? За тысячу лет – или две тысячи – интересы власть имущих меняются, а с ними вместе меняются и исторические хроники, на которых держатся троны.
   – В таком случае не следует ли мне спросить, кому выгодна ваша версия событий? – спросил Стивен, возможно, слишком резко, но ему было все равно.
   – Разумеется, – ответил фратекс. – Но помни, существует еще и безусловная истина, события, которые действительно происходили. Подлинные факты, реальные тела в земле. Если ты узнал о некоторых искажениях, это не значит, что в мире нет ничего настоящего; это всего лишь требует от тебя отыскать метод, который поможет раскрыть правду, вычленить ее из массы лжи.
   – Я никогда не был настолько простодушен, чтобы верить всему, что слышу, сказал Стивен. – В священных стенах всегда случались диспуты, и я принимал в них участие. И дело не в том, чтобы услышать и поверить, а в том, чтобы понять, каким образом каждое утверждение соотносится с целым. А если мне говорят нечто, противоречащее всему, что мне известно, я подвергаю это сомнению.
   – Но разве ты не замечаешь? Это всего лишь использование одного сомнительного источника – или, того хуже, нескольких, – чтобы оценить другой. Я спросил тебя про восстание против скаслоев, отправную точку нашей истории, и что, по сути, ты мне ответил? К каким источникам ты можешь меня отослать? Откуда ты знаешь, что тебе сказали правду, а не извратили ее, чтобы подтвердить свои измышления? А как насчет событий прошлого года? Ты знаешь, что они действительно происходили, и часть видел собственными глазами. Как это соотносится с тем, чему тебя учили?
   – Первоисточники, относящиеся ко времени восстания, утеряны, – сказал Стивен, пытаясь отмахнуться от главного вопроса, ответив на второстепенный. – Мы доверяем тому, что имеем, потому что ничего другого нет.
   – Понятно. Значит, если ты запрешь в комнате трех человек с ножом и мешком золота, а потом снова откроешь дверь и обнаружишь там двух покойников, ты поверишь свидетельству оставшегося в живых только потому, что других очевидцев нет?
   – Это не то же самое!
   – Точно то же самое.
   – Но свидетельства, имеющиеся у нас, написаны с благословения святых!
   – А если никаких святых нет?
   – Мы замкнули круг и вернулись к тому, с чего начали, – устало проговорил Стивен. – А вы по-прежнему предлагаете мне сделать выбор между двумя сектами: той, что пытает и приносит в жертву детей, и другой, сотрудничающей с людоедами. Вы хотите сказать, что между ревестури и гиероваси нет никакой средней позиции?
   – Разумеется, есть. Самое распространенное течение – несведущие.
   – К которым отношусь и я.
   – До сих пор относился. Но теперь с тобой пытается связаться по крайней мере одна из сект.
   Сначала вы мне говорите, что все ревестури убиты в гражнской войне, о которой я никогда не слышал, а теперь утверждаете, будто они являются могущественной группой заговорщиков, действующей внутри современной церкви. И что же из этого правда?
   – И то и другое, конечно. Большинство ревестури были убиты или изгнаны за время Сакаратума. Но можно убить мужчин и женщин, а вот идею – намного сложнее.
   – И какова же она, эта идея? – поинтересовался Стивен.
   – А ты понимаешь это название – «ревестури»?
   – Полагаю, это производное от «ревестум» – проверять, инспектировать.
   – Именно. Мы считаем, что наша история, то, как мы ее понимаем, да и весь мир вокруг нас – это предмет, достойный наблюдения и изучения. Все мнения должны быть взвешены и приняты во внимание, каждый факт должен быть учтен при любом обсуждении.
   – Слишком смутная идея, чтобы за нее умирать.
   – Нет, если учесть, какие именно обсуждения она может вызвать, – возразил фратекс – Например, недопустимо обсуждение того, существуют ли на самом деле святые.
   – А что, именно этот вопрос стал причиной гражданской войны?
   – Не совсем. Дело в том, что обсуждение вопроса, приведшего к гражданской войне, было так мастерски подавлено, что мы не знаем в действительности, о чем шла речь. Зато нам известно, что вызвало шум.
   – И что же?
   – Дневник Виргеньи Отважной.
   Стивен от изумления потерял не только дар речи, но и способность мыслить. Виргенья Отважная, освободительница, спаситель человеческой расы, женщина, открывшая седосы, пути, ведущие к святым… Ее дневник.
   Он потряс головой и попытался сосредоточиться.
   – Он должен быть написан на древневиргенийском, – пробормотал он. – Или, может быть, на древнекаварумском. Ее дневник?
   Фратекс улыбнулся.
   Стивен потер подбородок.
   – Вы говорите, его удалось заполучить… задумчиво проговорил он. – Ее дневник, рукопись времен Сакаратума? Невероятно. И они не сделали с него копий… О! Значит, в дневнике есть что-то… не понравившееся гиероваси. Вы же это собираетесь сказать?
   – Да, – подтвердил фратекс Пелл. – На самом деле несколько копий было сделано. Все они уничтожены. Однако оригинал – нет.
   – Что? Он все еще существует?
   – Разумеется. Один из членов нашего ордена бежал с ним и спрятал его в надежном месте. К несчастью, сведения о том, где именно, утеряны. Это очень плохо, поскольку я верю: единственное, что может спасти нас и сам наш мир, – записи из этого дневника.
   – Подождите. Из чего это следует?
   – Дреод рассказал тебе об учении вотенов?
   – Вы имеете в виду их веру в то, что мир болен?
   – Да.
   – Рассказал.
   – Тебе она показалась разумной?
   Стивен неохотно кивнул.
   – До некоторой степени. По крайней мере, похоже, что лес умирает. А чудовища, которые разгуливают повсюду, кажутся чуть ли не воплощением болезни и смерти.
   – Точно. Думаю, тебя не удивит, если я скажу, что такое уже случалось, и эти чудовища появлялись и раньше.
   – Это следует из легенд, но…
   Фратекс жестом попросил его умолкнуть.
   – Копий дневника Виргеньи Отважной не сохранилось, но есть несколько священных рукописей, в которых он упоминается. Я их тебе покажу, разумеется, но позволь мне пока что кратко обрисовать их содержание. Эта болезнь приходит в мир время от времени. Если ее не остановить, она уничтожит все живое. Виргенья Отважная нашла способ положить ей конец раз и навсегда но как она это сделала, мы не знаем. Если этот секрет где-то и раскрывается, то только в её дневнике.
   – Согласно вашему собственному учению получается, что в отсутствие дневника эта история – не более чем пустой звук.
   – В отсутствие дневника – да, – подтвердил фратекс. – Но мы не сидели сложа руки. Нам удалось обнаружить две подсказки касательно его местонахождения: первая – это очень древнее упоминание о горе под названием Велноригануз, которая, как нам кажется, находится где-то в Бейргсе. А другой перед тобой.
   Фратекс поднял с колен изящный ларец из кедрового дерева и подтолкнул его к Стивену. Тот потянулся к нему и осторожно приподнял крышку. Внутри лежал потертый свиток свинцовой фольги.
   – Мы не можем его прочитать, – сказал фратекс. – И надеемся, что ты сможешь.
   – Почему?
   – Потому что ты нам нужен, чтобы найти дневник Виргеньи Отважной, – объяснил фратекс. – Повторюсь: я опасаюсь, что без него мы все обречены.

ГЛАВА 8
СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ

   Леоф проснулся, услышав, что кто-то едва слышно скребется в его дверь.
   Он не пошевелился, лишь слегка приоткрыл глаза, пытаясь прогнать из головы дремотный туман.
   Его тюремщики никогда так долго не возились с замком. Они вставляли ключ, поворачивали его, и дверь открывалась. Он хорошо выучил скрип ключа в замке. Нет, сейчас звук был выше, словно в скважину вставили не ключ, а нечто более тонкое.
   Прежде чем Леоф успел предположить, что это может означать, скрежет прекратился, дверь распахнулась, и в свете тусклой лампы он увидел тень, переступающую порог.
   Леоф не видел причин и дальше притворяться спящим, так что спустил ноги с кровати.
   – Вы пришли, чтобы меня убить? – тихо спросил он тень.
   Это и в самом деле была тень или, по крайней мере, нечто почти неразличимое. Силуэт почти сливался с темнотой. Больше всего это было похоже на смутное пятно на самом краю поля зрения – вот только оно маячило прямо перед ним.
   Леоф продолжил смотреть, и на глазах у него призрак начал обретать некую определенность. Вскоре из мрака проявились очертания человеческой фигуры в свободных черных штанах и куртке. Руки в перчатках поднялись и сбросили капюшон.
   Леоф уже познал на собственном опыте, что реальность есть совокупность более или менее согласующихся между собой самообманов. Его прошлую реальность разрушили пытками, лишениями и потерями, и у него не было времени снова ввести себя в заблуждение.
   Поэтому он не удивился бы, если бы его глазам предстала загадочная маска королевы фей, сочувствующее лицо святого Анемлена или клыкастая морда людоеда, явившегося, чтобы его сожрать. Сейчас для него не существовало ничего невозможного.
   И потому, когда Леоф увидел лицо молодой женщины с небесно-голубыми глазами, это оказалось для него неожиданным, но не удивительным.
   Она была хрупкой, невысокой – ниже Леофа на целую голову, с каштановыми волосами, зачесанными назад, и мягкой линией подбородка. Он решил, что ей еще нет и двадцати. А еще девушка показалась ему знакомой, он был уверен, что встречал ее при дворе.
   – Я пришла не затем, чтобы вас убить, – ответила она. – Я пришла освободить вас именем королевы Мюриель.
   – Освободить меня, – медленно повторил он, и вдруг лицо незнакомки отдалилось, словно теперь он смотрел на нее с расстояния в двадцать королевских ярдов, рядом с королевой Мюриель – там он ее и встречал, на представлении своей пьесы.