Страница:
– Да, это вполне в его духе, – подтвердил Уильям. – Я хорошо его помню. Напыщенный хвастун, – и, наклонившись к Роберту, тихо шепнул: – Пусть себе вдоволь потешится. А когда Лезбет будет в безопасности, мы с тобой еще вернемся к этому разговору.
– Разумеется, – кивнул тот и задумчиво посмотрел на брата. – Похоже, из всей этой заварухи ты выйдешь вполне состоявшимся политиком.
– Но, конечно, при условии, что Острбург вообще сюда явится, – добавил Уильям.
В этот миг Роберт, завидев что-то вдали, указал пальцем в сторону волн.
– Вот он! – произнес принц.
Зрение Уильяма, лишенное былой остроты, не позволяло на таком большом расстоянии разглядеть то, что видел Роберт – длинный силуэт галеры, прорезавшей белые шапки волн на пути к каменистому берегу. Но зато, прислушавшись, он сумел уловить сквозь шум прибоя ритмичную песнь моряков под размашистые удары весел.
– Сколько, вы думаете, у него людей? – спросил император сэра Ананиаса.
Капитан, прищурившись, принялся разглядывать приближавшийся корабль.
– Не больше пятнадцати, ваше величество, – наконец сказал он. – Как мы и договаривались.
– А не могут ли остальные скрываться на нижней палубе? – продолжал расспрашивать его Уильям.
– Это не исключено, ваше величество, – ответил капитан. – Поэтому советую вам оставаться здесь, пока я не удостоверюсь, что там нет никакой ловушки. Позвольте мне позаботиться о вашей безопасности настолько, насколько это в моей власти.
– Мудрый совет, брат, – заметил Роберт.
– Хорошо. Встретьте их на берегу. Скажите, что хотите убедиться в исполнении требований сделки каждой из сторон. Сообщите им также, что они могут послать к нам своего эмиссара, чтобы посчитать численность наших рядов.
Ананиас ускакал, и Уильям не спускал взгляда с всадника, удалявшегося в глубину белых скал, до тех пор, пока тот не превратился в небольшое серебристое пятно. Капитан спустился к морю как раз к тому времени, когда корабль причалил к берегу. Навстречу ему вышел рыцарь в золоченых доспехах. Уильям видел, что они о чем-то переговорили, после чего воин Острбурга, должно быть, следуя предложению Уильяма проверить численный состав противника, вывел своего коня и принялся взбираться вверх по скалам. Одновременно с ним с борта корабля высадились и другие всадники.
Рыцаря Острбурга, которого звали сэр Вигнхуд Фрам Хравенфер, представился императору на ломаном королевском языке и тотчас принялся обследовать мыс, чтобы удостовериться, что король не привел с собой подкрепления. На это ушло совсем немного времени, поскольку мыс был продолжением равнины Маог Ваост в том месте, где она спускалась к берегу. Он представлял собой слегка холмистый луг, лишенный каких-либо высоких вершин и расщелин, в которых можно было укрыться.
– Их ровно столько, сколько было условлено, – сказал по возвращении сэр Ананиас. – Пятнадцать человек. Ни больше и ни меньше.
– А Лезбет? Она жива и здорова?
– Я не видел ее, ваше величество, – произнес капитан мрачным голосом.
– Что здесь происходит? – обратившись на этот раз к Роберту, произнес Уильям.
– Понятия не имею, – пожал плечами тот. – Не иначе как они хотят сыграть с нами еще какую-то шутку.
– Мне это не нравится, ваше величество, – беспокойно проговорил сэр Ананиас. – Лично я предлагаю вам отступить. И предоставить вести переговоры премьер-министру.
– Ну конечно, – недовольно проговорил Роберт. – Пусть он вооружится камнями и попробует в одиночку одолеть этого напыщенного хвастуна.
– Я забочусь исключительно о безопасности его величества, принц Роберт, – напомнил ему капитан.
– Отступать никто не собирается, – твердо заявил Уильям. – Я намерен говорить с Острбургом лично.
Он с нетерпением ожидал приближения всадников, украшенных в соответствии с высокой ханзейской модой. Серебряные колокольчики мелодично звякали на гривах и седлах лошадей, на шлемах рыцарей развевались плюмажи из конских волос и связанные в виде ветвей перья. Чтобы остаться неузнанным, Уильям приказал своим рыцарям одеться как можно скромнее, меж тем Острбург, казалось, решил заявить о себе всему миру во всеуслышанье. Хотя это тоже выглядело несколько странным, потому что, кроме Уильяма и его спутников, на мысе никого не было.
Роберт был прав: посыпать соль на раны короля для герцога было своего рода удовольствием. Это тешило его больное тщеславие.
Унижение, испытываемое при этом Уильямом, было сродни вкусу тухлого мяса.
Герцог Острбург был худощавым мужчиной высокого роста, с мохнатыми усами и глазами цвета морской воды. Его длинные черные волосы были уже подернуты сединой. Когда он приблизился к рыцарям короля, Уильям лишний раз убедился в правильности своего мнения о нем: на лице салтмаркца, как всегда, красовалась маска высокомерия.
Один из его рыцарей, подняв руку, заговорил на языке короля:
– Герцог Алфрейкс Острбург приветствует императора Кротении и выражает надежду на удачное течение переговоров.
– Император… – начал было Роберт, слегка прокашлявшись, чтобы прочистить горло.
Но его тотчас перебил Уильям, обратившись, в свою очередь, к противоположной стороне на ханзейском языке:
– Что это значит, Острбург? Где моя сестра? Где Лезбет?
К его удивлению, на лице герцога появилось вполне искреннее недоумение.
– Господин император, – сказал он. – Я не имею никаких сведений о ее высочестве. Почему вы меня о ней спрашиваете?
Прежде чем продолжить, Уильям решил досчитать до семи. Но добрался только до пяти.
– У меня нет никакого терпения выслушивать всю эту чепуху! – взорвался он. – Вы получили все, что хотели. Двадцать кораблей с островов Печали лежат на дне моря. Либо вы сейчас же вернете мне сестру, либо я, клянусь святой Фендвой, сотру ваши города с лица земли.
Герцог, который, казалось, совершенно не понимал, о чем идет речь, перевел вопросительный взгляд на Роберта.
– О чем его величество говорит? – потребовал он объяснений у премьер-министра. – Мы ведь обо всем договорились.
– Вы прекрасно понимаете, о чем говорит мой брат, – фыркнул в ответ Роберт.
– Ваше величество, – повернувшись к королю, заявил Острбург. – Я нахожусь в полном недоумении. Я явился сюда по вашей просьбе, чтобы уладить дела между Салтмарком и островами Печали. Эта война никому не выгодна. Мы с вами уже вели речь об этом в нашей переписке. И, насколько я понимаю, пришли к обоюдному согласию.
– Роберт? – воскликнул Уильям, поворачиваясь к брату.
Тот ухмыльнулся и, пришпорив коня, поскакал прочь. От неожиданного поворота дел Уильям потерял дар речи и, разинув рот, проводил брата недоуменным взором.
Не успел король опомниться, как его рыцари подняли крик и схватились за оружие. Казалось, земля извергла из себя смертоносный вулкан.
Поначалу Уильяму почудилось, будто из подземного гнезда выпорхнула стая черных птиц, потому что в воздухе замельтешили какие-то темные пятна, к тому же их появление сопровождалось устрашающим гвалтом. Когда же первая волна потрясения прошла, он наконец осознал той частью своего естества, которая некогда была воином, что на самом деле происходит. Но случилось это лишь после того, как сэра Ананиаса пронзила стрела – она вошла ему прямо в глаз и вышла через затылок.
В двадцати ярдах от них разверзлась, земля, обнажив огромную канаву, в которой прятались стрелки, облаченные во все черное под стать своим стрелам.
– Предательство! – заорал Острбург, пытаясь развернуть коня и укрыться за спинами своих людей. – Кротенийцы нас предали!
– Нет! – крикнул Уильям.
Но рыцари Острбурга уже пустили в ход мечи, и полилась кровь. Пожалуй, только король успел заметить, что жертвами сидевших в засаде стрелков в равной степени становились рыцари обеих сторон.
– Это наш общий враг! – закричал он, хватаясь за меч и указывая жестом в сторону траншеи. – Ваш и наш враг!
Поняв, что Роберт его предал, Уильям собрался было броситься в атаку, но стрелы летели плотной завесой, прорваться через которую не было ни малейшей возможности. У него на глазах, утыканный стрелами как еж, пал смертью храбрых его двоюродный брат, сэр Тэм Отважный, который вместе с прочими рыцарями стал невольным пособником убийц.
Подобная участь вскоре постигла и герцога Острбурга. А от меча рыцаря, носящего герб дома Сигрозна, слетела с плеч голова сэра Авиейна МакФергойста.
Раздалось ржание, и Уильям увидел, что одна стрела угодила в шею его коня, а вторая – в живот. Тот вздыбился и, рухнув наземь, перевернулся на спину. Оказавшись под тяжестью скорчившегося от боли и бьющегося в предсмертных конвульсиях животного, Уильям почувствовал, как захрустели его кости. В следующий миг копыто – возможно, его собственного коня – ударило королю в голову, и после этого он уже ничего не помнил.
Очнувшись, он обнаружил, что сидит, опершись на камень, лицом к морю на краю скалистого обрыва. Голова нещадно болела. Уильям попытался встать, но, к своему ужасу, осознал, что ноги отказываются ему повиноваться.
– С возвращением в наш мир, брат.
Уильям с трудом повернул голову, и это движение отозвалось сильной болью в шее. Рядом с ним стоял Роберт. Но глядел не на Уильяма, а в безграничную синеву моря. Солнце сквасило густой утренний туман в редкие кучевые облака, и игривые волны теперь плясали в переливчатых солнечных бликах.
– Что случилось? – спросил Уильям.
Он был еще жив. В ту же секунду королю пришла мысль притвориться, будто бы он ничего не понял. Возможно, убедив в этом Роберта, он выиграет время.
– Засада… – начал было он.
– Все уже мертвы, кроме меня.
– И меня, – поправил его Уильям.
– Нет, Уилм, – причмокнув языком, сказал Роберт. – Ты тоже уже мертвец. Так сказать, почти призрак, наш посланник к предкам.
Уильям взглянул на лицо брата. Оно было необычайно спокойно, почти безмятежно.
– Неужели ты собираешься убить меня, брат? – спросил его Уильям.
– Я же сказал тебе, ты и так уже мертв, – почесав шею, ответил тот. – Падая с лошади, ты сломал спину. Так что наберись мужества, Уилм. Ты уже не жилец на этом свете.
К глазам короля подступили слезы, но он сумел их сдержать. Вся окружающая атмосфера показалась ему как будто ненастоящей, чересчур желтой – такая бывает только во сне.
Вместе со слезами Уильям поборол в себе и внезапно подкравшийся страх.
– Почему, Роберт? К чему все эти муки и страдания? Зачем тебе моя смерть?
– Ты не волнуйся, Уилм. В твоем путешествии в загробный мир у тебя будет много попутчиков. Например, сегодня должна умереть Мюриель. А также твои дочери. А что касается Лезбет, то она уже давно поджидает тебя там.
– Неужели они все умрут? Неужели никому из них не избежать этой участи? – Уильям пошевелил руками и, к своему удивлению, обнаружил, что они еще действуют, хотя и сильно дрожат. – Знаешь, кто ты, Роберт? Поганое животное. Ты не достоин носить фамилию Отважных. Ты мне больше не брат.
Казалось, за весь их разговор в голос Роберта впервые закралась нотка гнева.
– Мне кажется, это случилось уже давно. Разве ты когда-нибудь относился ко мне иначе? Вспомни, Уилм, как ты обручил Лезбет. Если бы ты считал меня своим братом, ты бы прежде посоветовался со мной. Этого я никогда не прощу тебе, Уилм.
– Значит, ее смерть на твоей совести. Выходит, это ты убил ее и отрезал ей палец, чтобы я подумал… Но зачем? Зачем тебе мои дети? Зачем моя жена? Зачем вообще столько убийств, если все дело только в том, что я единственный раз пренебрег твоим мнением? – Он держал ладонь на рукоятке эйхейн дойфа, маленького кинжала, который хранился у каждого рыцаря в специальных ножнах.
Кинжал, который был его последней надеждой.
– Дело не только в пренебрежении моим мнением. Но еще в том, чтобы объединить троны Ханзы и Кротении, а со временем и Лира, – отрешенным голосом произнес Роберт. – Однако ваше пренебрежение ко мне зашло слишком далеко. Слишком долго я терпел его от всей нашей семьи. Слишком часто вы меня предавали.
– Ты сумасшедший. Такой политик Кротении не нужен. Она вскоре от тебя избавится. А также Ханза…
– Она уже почти в моих руках, – улыбнулся Роберт. – Видишь ли, Уилм, у меня есть один секрет. Но я тебе его не открою. Существует множество способов разговаривать с мертвыми. Даже несмотря на то, что наш дух способен путешествовать значительно дальше домов наших предков, я не настолько глуп, чтобы этим пользоваться. Тем не менее я благодарен тебе за помощь, брат.
– Помощь?
– Долг запрещал тебе посылать наши корабли против островов Печали. Но ты сделал это. Ты ведь знал, что правители Лира обнаружат, кому они принадлежат? Если бы тебе удалось прожить еще несколько дней, уверяю тебя, ты услышал бы об этом собственными ушами. Ты должен меня благодарить за то, что я пощадил тебя и избавил от праведной напыщенности это старого придурка из Лира, сэра Файла.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Можешь ты хоть раз в жизни напрячь мозги, Уилм? Правители морских держав уже обнаружили, что мы оказывали помощь Салтмарку против их союзников. Я позаботился об этом, подбросив им несколько доказательств.
– Но я согласился, лишь думая, что Лезбет…
– Молчи и слушай. Как раз об этом никто никогда не узнает. Все, кто был причастен к истории о похищении Лезбет, мертвы. Шумиха вокруг твоей политики уже началась. А теперь еще, пытаясь заключить мир, отправились к праотцам сам император Кротении и Острбург. Причем, обрати внимание, каждый из вас погиб от лирской стрелы, что тоже весьма подозрительно и навевает определенные размышления, – его губы растянулись в змеиной усмешке.
– Будет война, – простонал Уильям. – Клянусь всеми святыми, будет война с Лиром.
– Да, в особенности после того, как будет обнаружено, что Мюриель мертва. Ее семья этого так просто не оставит.
– Но зачем тебе Мюриель? Зачем мои девочки?
– Ты сам их убил, когда сделал своими законными наследницами. Мюриель придется умереть. Безусловно, она красива, и я был бы не прочь сделать ее своей женой, но у нее чересчур сильный характер.
– Чарльз? – наконец разгадал его замысел Уильям.
– Вот именно. Императором станет твой полоумный сын, а я его премьер-министром. Твои дочери, в том числе Элсени, представляют для меня опасность. Они могут оказаться чересчур умны. Слишком многое они переняли от матери. А вот Чарльз – совсем другое дело.
– Понятно, – угрюмо процедил Уильям. Только бы Роберт подошел поближе… – Но если ты собираешься править нашей страной, зачем ты тогда объявляешь войну Лиру? Это по меньшей мере неразумно. И может лишь ослабить тебя.
– Верно, – рассмеялся Роберт. – Ханза никогда бы не победила сильную Кротению, у которой в качестве союзника был бы Лир, пусть даже на троне находился бы такой мямля, как ты. Твои командиры в конце концов повели себя очень мудро, по крайней мере некоторые из них. Однако нынешняя ситуация испугает правителей морских держав и скорее всего спровоцирует войну. Так или иначе, но в предстоящей войне преимущества будут за Ханзой.
– В предстоящей… Ты хочешь, чтобы Ханза покорила Кротению? Ты в своем уме?
– А ты сам не видишь? – прошептал ему Роберт. – Даже если бы ты смог докопаться до причин, пусть самых поверхностных… Хотя все равно, боюсь, уже было бы слишком поздно. А теперь, брат, полагаю, самое время нам попрощаться.
Он подошел к ногам Уильяма и нагнулся, приготовившись схватить их.
– Погоди. Скажи только, как ты собираешься убить Мюриель?
– Это не моя забота. Да и как я могу это сделать? Ведь я здесь, а она в Кал Азроте. Если хочешь знать, я вообще к этому делу не причастен. Им занимаются другие.
– Кто именно?
– Нет-нет, – насмешливо произнес Роберт. – Эту тайну я тебе раскрывать не собираюсь. Скажу только, что это сделают люди, с которыми меня объединяют общие цели. На данный момент времени. – И, облизнув пересохшие губы, он добавил: – Эти люди по своим странным и немного суеверным причинам изъявили желание, чтобы Мюриель умерла. А я лишь воспользовался их легковерностью. Ну а теперь, если ты проявишь немного стоицизма, которым во все времена так славился род Отважных…
Уильям увидел, как Роберт схватил его за икры и протащил по земле несколько дюймов к краю утеса, но король при этом ничего не почувствовал.
– Скажи мне, где ключ? Ведь ты его не носишь с собой.
– Какой ключ?
– Уильям, пожалуйста! Не притворяйся хоть сейчас. У императора должен быть ключ от камеры Узника.
Внезапная надежда закралась в душу Уильяма.
– Я могу только показать тебе, где он находится, – ответил он. – Но рассказать не могу.
Роберт задумчиво погладил бороду, после чего недоверчиво потряс головой.
– Ладно. Я сам его найду. Скорей всего, он в каком-нибудь потаенном уголке твоих покоев.
Он вновь поволок брата к обрыву.
«Святой Фенд, дай мне силы», – мысленно молился Уильям.
– Скажи мне напоследок только одно, Роберт, – попросил он брата. – Что ты сделал с трупом Лезбет?
– Я похоронил его в том самом месте в саду.
Теперь ноги Уильяма уже почти свисали над пропастью. Увидев, что дальше тащить тело брата невозможно, Роберт нахмурился.
– Гм, надо подумать, как это сделать, – пробормотал он себе под нос. – Конечно, не слишком подобает обращаться подобным образом с королем, пусть даже с бывшим, но…
Он повернул безжизненные ноги Уильяма так, что они теперь были вытянуты вдоль края обрыва. До Уильяма донеслись снизу крики морских чаек. Если бы Роберт сейчас толкнул его ноги вниз, они увлекли бы за собой все тело.
– Я имел в виду не место ее погребения, Роберт, – продолжал расспрашивать брата Уильям. – А то, что ты сделал с трупом прежде, чем похоронил. Помимо того, что отрезал ей палец. Такой хитроумный негодяй, как ты, не упустил бы случая поразвлечься с трупом сестры, тем более что ты всегда питал к ней патологическое влечение…
Его речь прервал сильный удар по голове, от которого у Уильяма перед глазами поплыли красные круги.
– Никогда! – вскричал Роберт, спокойствие которого разбилось вдребезги, словно хрупкое стекло. – Слышишь, этого никогда не было! Я любил ее чистой любовью. Испытывал к ней самые чистые чувства…
– Ну да, конечно. Лучше скажи, чистейшую похоть поганого жеребца.
За этим последовал еще один удар ногой, но на этот раз Уильям сумел схватить ее и резануть по икре кинжалом. Взвизгнув от неожиданной боли, Роберт упал коленом на грудь брата. Тот издал душераздирающий вопль и, сделав над собой невероятное усилие, приподнялся и вонзил нож в сердце Роберта.
Кинжал вошел в тело по самую рукоять.
Роберт изо всех сил толкнул брата, и Уильям потерял ощущение собственного веса, потому что на какой-то миг оказался в воздухе. Он еще царапал по скалам ногтями, пытаясь удержаться, и даже на миг умудрился нащупать какой-то уступ… но зацепиться за него не смог – руки были слишком слабы.
Приземлившись на острые скалы, Уильям не почувствовал никакой боли. Брызги моря, смешанные с соленой кровью, окропили ему лицо.
В этот миг он вспомнил о Мюриель.
В глубине его сознания уже звучала траурная песнь тех, кто с нетерпением ожидал прихода короля в загробный мир. Утешало его только то, что он разделался с Робертом. Уильям закрыл глаза, и ветер тотчас стих. На заднем плане его внутреннего взора внезапно появился образ – такие обычно встречаются только в театре теней. По форме он отдаленно напоминал высокого мужчину, на голове которого росли оленьи рога. Тот сделал странный жест руками, и на одной из его ладоней Уильям увидел превращенный в руины Эслен, а на другой – сожженное дотла и разрушенное сердце Кротении. В глазах этого странного человекоподобного существа, словно в освещенном огнем зеркале, отражалась война. Вместе с тем где-то вдалеке звучал пронзительный рев рога.
Увенчанная рогами фигура начала расти. Вскоре она уже напоминала не столько человека, сколько лес. Ее рога беспрестанно множились, превращаясь в новые ветви, а тело делилось на темные сучья и тернистую ползучую лозу, Вместе со всеми этими метаморфозами из уст мрачного чудища сорвалось единственное слово.
«Энни».
С этим именем душа навечно покинула тело короля. Так закончил свое правление император Кротении Уильям Второй.
Роберт жадно глотал ртом воздух, вперив неподвижный безумный взор в рукоять кинжала, которая торчала у него из груди. До чего же глупо все вышло!
– Ты выиграл, Уилм, – пробормотал он. – Браво, будь ты трижды проклят!
Хотя было не слишком подходящее время испытывать гордость за своего брата, как ни странно, именно это чувство овладело Робертом в последний миг его жизни.
– Мой принц! – он услышал издалека голос капитана ночного дозора, но был уже не в силах пошевелить даже глазами.
Его взор был по-прежнему устремлен на рукоятку ножа, которая на фоне моря казалась принцу огромной башней. Где-то вдалеке он услышал безумные звуки труб, и в этот миг небо упало на него, закрыв собой весь мир.
6. Канун Фьюссенала
– Разумеется, – кивнул тот и задумчиво посмотрел на брата. – Похоже, из всей этой заварухи ты выйдешь вполне состоявшимся политиком.
– Но, конечно, при условии, что Острбург вообще сюда явится, – добавил Уильям.
В этот миг Роберт, завидев что-то вдали, указал пальцем в сторону волн.
– Вот он! – произнес принц.
Зрение Уильяма, лишенное былой остроты, не позволяло на таком большом расстоянии разглядеть то, что видел Роберт – длинный силуэт галеры, прорезавшей белые шапки волн на пути к каменистому берегу. Но зато, прислушавшись, он сумел уловить сквозь шум прибоя ритмичную песнь моряков под размашистые удары весел.
– Сколько, вы думаете, у него людей? – спросил император сэра Ананиаса.
Капитан, прищурившись, принялся разглядывать приближавшийся корабль.
– Не больше пятнадцати, ваше величество, – наконец сказал он. – Как мы и договаривались.
– А не могут ли остальные скрываться на нижней палубе? – продолжал расспрашивать его Уильям.
– Это не исключено, ваше величество, – ответил капитан. – Поэтому советую вам оставаться здесь, пока я не удостоверюсь, что там нет никакой ловушки. Позвольте мне позаботиться о вашей безопасности настолько, насколько это в моей власти.
– Мудрый совет, брат, – заметил Роберт.
– Хорошо. Встретьте их на берегу. Скажите, что хотите убедиться в исполнении требований сделки каждой из сторон. Сообщите им также, что они могут послать к нам своего эмиссара, чтобы посчитать численность наших рядов.
Ананиас ускакал, и Уильям не спускал взгляда с всадника, удалявшегося в глубину белых скал, до тех пор, пока тот не превратился в небольшое серебристое пятно. Капитан спустился к морю как раз к тому времени, когда корабль причалил к берегу. Навстречу ему вышел рыцарь в золоченых доспехах. Уильям видел, что они о чем-то переговорили, после чего воин Острбурга, должно быть, следуя предложению Уильяма проверить численный состав противника, вывел своего коня и принялся взбираться вверх по скалам. Одновременно с ним с борта корабля высадились и другие всадники.
Рыцаря Острбурга, которого звали сэр Вигнхуд Фрам Хравенфер, представился императору на ломаном королевском языке и тотчас принялся обследовать мыс, чтобы удостовериться, что король не привел с собой подкрепления. На это ушло совсем немного времени, поскольку мыс был продолжением равнины Маог Ваост в том месте, где она спускалась к берегу. Он представлял собой слегка холмистый луг, лишенный каких-либо высоких вершин и расщелин, в которых можно было укрыться.
– Их ровно столько, сколько было условлено, – сказал по возвращении сэр Ананиас. – Пятнадцать человек. Ни больше и ни меньше.
– А Лезбет? Она жива и здорова?
– Я не видел ее, ваше величество, – произнес капитан мрачным голосом.
– Что здесь происходит? – обратившись на этот раз к Роберту, произнес Уильям.
– Понятия не имею, – пожал плечами тот. – Не иначе как они хотят сыграть с нами еще какую-то шутку.
– Мне это не нравится, ваше величество, – беспокойно проговорил сэр Ананиас. – Лично я предлагаю вам отступить. И предоставить вести переговоры премьер-министру.
– Ну конечно, – недовольно проговорил Роберт. – Пусть он вооружится камнями и попробует в одиночку одолеть этого напыщенного хвастуна.
– Я забочусь исключительно о безопасности его величества, принц Роберт, – напомнил ему капитан.
– Отступать никто не собирается, – твердо заявил Уильям. – Я намерен говорить с Острбургом лично.
Он с нетерпением ожидал приближения всадников, украшенных в соответствии с высокой ханзейской модой. Серебряные колокольчики мелодично звякали на гривах и седлах лошадей, на шлемах рыцарей развевались плюмажи из конских волос и связанные в виде ветвей перья. Чтобы остаться неузнанным, Уильям приказал своим рыцарям одеться как можно скромнее, меж тем Острбург, казалось, решил заявить о себе всему миру во всеуслышанье. Хотя это тоже выглядело несколько странным, потому что, кроме Уильяма и его спутников, на мысе никого не было.
Роберт был прав: посыпать соль на раны короля для герцога было своего рода удовольствием. Это тешило его больное тщеславие.
Унижение, испытываемое при этом Уильямом, было сродни вкусу тухлого мяса.
Герцог Острбург был худощавым мужчиной высокого роста, с мохнатыми усами и глазами цвета морской воды. Его длинные черные волосы были уже подернуты сединой. Когда он приблизился к рыцарям короля, Уильям лишний раз убедился в правильности своего мнения о нем: на лице салтмаркца, как всегда, красовалась маска высокомерия.
Один из его рыцарей, подняв руку, заговорил на языке короля:
– Герцог Алфрейкс Острбург приветствует императора Кротении и выражает надежду на удачное течение переговоров.
– Император… – начал было Роберт, слегка прокашлявшись, чтобы прочистить горло.
Но его тотчас перебил Уильям, обратившись, в свою очередь, к противоположной стороне на ханзейском языке:
– Что это значит, Острбург? Где моя сестра? Где Лезбет?
К его удивлению, на лице герцога появилось вполне искреннее недоумение.
– Господин император, – сказал он. – Я не имею никаких сведений о ее высочестве. Почему вы меня о ней спрашиваете?
Прежде чем продолжить, Уильям решил досчитать до семи. Но добрался только до пяти.
– У меня нет никакого терпения выслушивать всю эту чепуху! – взорвался он. – Вы получили все, что хотели. Двадцать кораблей с островов Печали лежат на дне моря. Либо вы сейчас же вернете мне сестру, либо я, клянусь святой Фендвой, сотру ваши города с лица земли.
Герцог, который, казалось, совершенно не понимал, о чем идет речь, перевел вопросительный взгляд на Роберта.
– О чем его величество говорит? – потребовал он объяснений у премьер-министра. – Мы ведь обо всем договорились.
– Вы прекрасно понимаете, о чем говорит мой брат, – фыркнул в ответ Роберт.
– Ваше величество, – повернувшись к королю, заявил Острбург. – Я нахожусь в полном недоумении. Я явился сюда по вашей просьбе, чтобы уладить дела между Салтмарком и островами Печали. Эта война никому не выгодна. Мы с вами уже вели речь об этом в нашей переписке. И, насколько я понимаю, пришли к обоюдному согласию.
– Роберт? – воскликнул Уильям, поворачиваясь к брату.
Тот ухмыльнулся и, пришпорив коня, поскакал прочь. От неожиданного поворота дел Уильям потерял дар речи и, разинув рот, проводил брата недоуменным взором.
Не успел король опомниться, как его рыцари подняли крик и схватились за оружие. Казалось, земля извергла из себя смертоносный вулкан.
Поначалу Уильяму почудилось, будто из подземного гнезда выпорхнула стая черных птиц, потому что в воздухе замельтешили какие-то темные пятна, к тому же их появление сопровождалось устрашающим гвалтом. Когда же первая волна потрясения прошла, он наконец осознал той частью своего естества, которая некогда была воином, что на самом деле происходит. Но случилось это лишь после того, как сэра Ананиаса пронзила стрела – она вошла ему прямо в глаз и вышла через затылок.
В двадцати ярдах от них разверзлась, земля, обнажив огромную канаву, в которой прятались стрелки, облаченные во все черное под стать своим стрелам.
– Предательство! – заорал Острбург, пытаясь развернуть коня и укрыться за спинами своих людей. – Кротенийцы нас предали!
– Нет! – крикнул Уильям.
Но рыцари Острбурга уже пустили в ход мечи, и полилась кровь. Пожалуй, только король успел заметить, что жертвами сидевших в засаде стрелков в равной степени становились рыцари обеих сторон.
– Это наш общий враг! – закричал он, хватаясь за меч и указывая жестом в сторону траншеи. – Ваш и наш враг!
Поняв, что Роберт его предал, Уильям собрался было броситься в атаку, но стрелы летели плотной завесой, прорваться через которую не было ни малейшей возможности. У него на глазах, утыканный стрелами как еж, пал смертью храбрых его двоюродный брат, сэр Тэм Отважный, который вместе с прочими рыцарями стал невольным пособником убийц.
Подобная участь вскоре постигла и герцога Острбурга. А от меча рыцаря, носящего герб дома Сигрозна, слетела с плеч голова сэра Авиейна МакФергойста.
Раздалось ржание, и Уильям увидел, что одна стрела угодила в шею его коня, а вторая – в живот. Тот вздыбился и, рухнув наземь, перевернулся на спину. Оказавшись под тяжестью скорчившегося от боли и бьющегося в предсмертных конвульсиях животного, Уильям почувствовал, как захрустели его кости. В следующий миг копыто – возможно, его собственного коня – ударило королю в голову, и после этого он уже ничего не помнил.
Очнувшись, он обнаружил, что сидит, опершись на камень, лицом к морю на краю скалистого обрыва. Голова нещадно болела. Уильям попытался встать, но, к своему ужасу, осознал, что ноги отказываются ему повиноваться.
– С возвращением в наш мир, брат.
Уильям с трудом повернул голову, и это движение отозвалось сильной болью в шее. Рядом с ним стоял Роберт. Но глядел не на Уильяма, а в безграничную синеву моря. Солнце сквасило густой утренний туман в редкие кучевые облака, и игривые волны теперь плясали в переливчатых солнечных бликах.
– Что случилось? – спросил Уильям.
Он был еще жив. В ту же секунду королю пришла мысль притвориться, будто бы он ничего не понял. Возможно, убедив в этом Роберта, он выиграет время.
– Засада… – начал было он.
– Все уже мертвы, кроме меня.
– И меня, – поправил его Уильям.
– Нет, Уилм, – причмокнув языком, сказал Роберт. – Ты тоже уже мертвец. Так сказать, почти призрак, наш посланник к предкам.
Уильям взглянул на лицо брата. Оно было необычайно спокойно, почти безмятежно.
– Неужели ты собираешься убить меня, брат? – спросил его Уильям.
– Я же сказал тебе, ты и так уже мертв, – почесав шею, ответил тот. – Падая с лошади, ты сломал спину. Так что наберись мужества, Уилм. Ты уже не жилец на этом свете.
К глазам короля подступили слезы, но он сумел их сдержать. Вся окружающая атмосфера показалась ему как будто ненастоящей, чересчур желтой – такая бывает только во сне.
Вместе со слезами Уильям поборол в себе и внезапно подкравшийся страх.
– Почему, Роберт? К чему все эти муки и страдания? Зачем тебе моя смерть?
– Ты не волнуйся, Уилм. В твоем путешествии в загробный мир у тебя будет много попутчиков. Например, сегодня должна умереть Мюриель. А также твои дочери. А что касается Лезбет, то она уже давно поджидает тебя там.
– Неужели они все умрут? Неужели никому из них не избежать этой участи? – Уильям пошевелил руками и, к своему удивлению, обнаружил, что они еще действуют, хотя и сильно дрожат. – Знаешь, кто ты, Роберт? Поганое животное. Ты не достоин носить фамилию Отважных. Ты мне больше не брат.
Казалось, за весь их разговор в голос Роберта впервые закралась нотка гнева.
– Мне кажется, это случилось уже давно. Разве ты когда-нибудь относился ко мне иначе? Вспомни, Уилм, как ты обручил Лезбет. Если бы ты считал меня своим братом, ты бы прежде посоветовался со мной. Этого я никогда не прощу тебе, Уилм.
– Значит, ее смерть на твоей совести. Выходит, это ты убил ее и отрезал ей палец, чтобы я подумал… Но зачем? Зачем тебе мои дети? Зачем моя жена? Зачем вообще столько убийств, если все дело только в том, что я единственный раз пренебрег твоим мнением? – Он держал ладонь на рукоятке эйхейн дойфа, маленького кинжала, который хранился у каждого рыцаря в специальных ножнах.
Кинжал, который был его последней надеждой.
– Дело не только в пренебрежении моим мнением. Но еще в том, чтобы объединить троны Ханзы и Кротении, а со временем и Лира, – отрешенным голосом произнес Роберт. – Однако ваше пренебрежение ко мне зашло слишком далеко. Слишком долго я терпел его от всей нашей семьи. Слишком часто вы меня предавали.
– Ты сумасшедший. Такой политик Кротении не нужен. Она вскоре от тебя избавится. А также Ханза…
– Она уже почти в моих руках, – улыбнулся Роберт. – Видишь ли, Уилм, у меня есть один секрет. Но я тебе его не открою. Существует множество способов разговаривать с мертвыми. Даже несмотря на то, что наш дух способен путешествовать значительно дальше домов наших предков, я не настолько глуп, чтобы этим пользоваться. Тем не менее я благодарен тебе за помощь, брат.
– Помощь?
– Долг запрещал тебе посылать наши корабли против островов Печали. Но ты сделал это. Ты ведь знал, что правители Лира обнаружат, кому они принадлежат? Если бы тебе удалось прожить еще несколько дней, уверяю тебя, ты услышал бы об этом собственными ушами. Ты должен меня благодарить за то, что я пощадил тебя и избавил от праведной напыщенности это старого придурка из Лира, сэра Файла.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Можешь ты хоть раз в жизни напрячь мозги, Уилм? Правители морских держав уже обнаружили, что мы оказывали помощь Салтмарку против их союзников. Я позаботился об этом, подбросив им несколько доказательств.
– Но я согласился, лишь думая, что Лезбет…
– Молчи и слушай. Как раз об этом никто никогда не узнает. Все, кто был причастен к истории о похищении Лезбет, мертвы. Шумиха вокруг твоей политики уже началась. А теперь еще, пытаясь заключить мир, отправились к праотцам сам император Кротении и Острбург. Причем, обрати внимание, каждый из вас погиб от лирской стрелы, что тоже весьма подозрительно и навевает определенные размышления, – его губы растянулись в змеиной усмешке.
– Будет война, – простонал Уильям. – Клянусь всеми святыми, будет война с Лиром.
– Да, в особенности после того, как будет обнаружено, что Мюриель мертва. Ее семья этого так просто не оставит.
– Но зачем тебе Мюриель? Зачем мои девочки?
– Ты сам их убил, когда сделал своими законными наследницами. Мюриель придется умереть. Безусловно, она красива, и я был бы не прочь сделать ее своей женой, но у нее чересчур сильный характер.
– Чарльз? – наконец разгадал его замысел Уильям.
– Вот именно. Императором станет твой полоумный сын, а я его премьер-министром. Твои дочери, в том числе Элсени, представляют для меня опасность. Они могут оказаться чересчур умны. Слишком многое они переняли от матери. А вот Чарльз – совсем другое дело.
– Понятно, – угрюмо процедил Уильям. Только бы Роберт подошел поближе… – Но если ты собираешься править нашей страной, зачем ты тогда объявляешь войну Лиру? Это по меньшей мере неразумно. И может лишь ослабить тебя.
– Верно, – рассмеялся Роберт. – Ханза никогда бы не победила сильную Кротению, у которой в качестве союзника был бы Лир, пусть даже на троне находился бы такой мямля, как ты. Твои командиры в конце концов повели себя очень мудро, по крайней мере некоторые из них. Однако нынешняя ситуация испугает правителей морских держав и скорее всего спровоцирует войну. Так или иначе, но в предстоящей войне преимущества будут за Ханзой.
– В предстоящей… Ты хочешь, чтобы Ханза покорила Кротению? Ты в своем уме?
– А ты сам не видишь? – прошептал ему Роберт. – Даже если бы ты смог докопаться до причин, пусть самых поверхностных… Хотя все равно, боюсь, уже было бы слишком поздно. А теперь, брат, полагаю, самое время нам попрощаться.
Он подошел к ногам Уильяма и нагнулся, приготовившись схватить их.
– Погоди. Скажи только, как ты собираешься убить Мюриель?
– Это не моя забота. Да и как я могу это сделать? Ведь я здесь, а она в Кал Азроте. Если хочешь знать, я вообще к этому делу не причастен. Им занимаются другие.
– Кто именно?
– Нет-нет, – насмешливо произнес Роберт. – Эту тайну я тебе раскрывать не собираюсь. Скажу только, что это сделают люди, с которыми меня объединяют общие цели. На данный момент времени. – И, облизнув пересохшие губы, он добавил: – Эти люди по своим странным и немного суеверным причинам изъявили желание, чтобы Мюриель умерла. А я лишь воспользовался их легковерностью. Ну а теперь, если ты проявишь немного стоицизма, которым во все времена так славился род Отважных…
Уильям увидел, как Роберт схватил его за икры и протащил по земле несколько дюймов к краю утеса, но король при этом ничего не почувствовал.
– Скажи мне, где ключ? Ведь ты его не носишь с собой.
– Какой ключ?
– Уильям, пожалуйста! Не притворяйся хоть сейчас. У императора должен быть ключ от камеры Узника.
Внезапная надежда закралась в душу Уильяма.
– Я могу только показать тебе, где он находится, – ответил он. – Но рассказать не могу.
Роберт задумчиво погладил бороду, после чего недоверчиво потряс головой.
– Ладно. Я сам его найду. Скорей всего, он в каком-нибудь потаенном уголке твоих покоев.
Он вновь поволок брата к обрыву.
«Святой Фенд, дай мне силы», – мысленно молился Уильям.
– Скажи мне напоследок только одно, Роберт, – попросил он брата. – Что ты сделал с трупом Лезбет?
– Я похоронил его в том самом месте в саду.
Теперь ноги Уильяма уже почти свисали над пропастью. Увидев, что дальше тащить тело брата невозможно, Роберт нахмурился.
– Гм, надо подумать, как это сделать, – пробормотал он себе под нос. – Конечно, не слишком подобает обращаться подобным образом с королем, пусть даже с бывшим, но…
Он повернул безжизненные ноги Уильяма так, что они теперь были вытянуты вдоль края обрыва. До Уильяма донеслись снизу крики морских чаек. Если бы Роберт сейчас толкнул его ноги вниз, они увлекли бы за собой все тело.
– Я имел в виду не место ее погребения, Роберт, – продолжал расспрашивать брата Уильям. – А то, что ты сделал с трупом прежде, чем похоронил. Помимо того, что отрезал ей палец. Такой хитроумный негодяй, как ты, не упустил бы случая поразвлечься с трупом сестры, тем более что ты всегда питал к ней патологическое влечение…
Его речь прервал сильный удар по голове, от которого у Уильяма перед глазами поплыли красные круги.
– Никогда! – вскричал Роберт, спокойствие которого разбилось вдребезги, словно хрупкое стекло. – Слышишь, этого никогда не было! Я любил ее чистой любовью. Испытывал к ней самые чистые чувства…
– Ну да, конечно. Лучше скажи, чистейшую похоть поганого жеребца.
За этим последовал еще один удар ногой, но на этот раз Уильям сумел схватить ее и резануть по икре кинжалом. Взвизгнув от неожиданной боли, Роберт упал коленом на грудь брата. Тот издал душераздирающий вопль и, сделав над собой невероятное усилие, приподнялся и вонзил нож в сердце Роберта.
Кинжал вошел в тело по самую рукоять.
Роберт изо всех сил толкнул брата, и Уильям потерял ощущение собственного веса, потому что на какой-то миг оказался в воздухе. Он еще царапал по скалам ногтями, пытаясь удержаться, и даже на миг умудрился нащупать какой-то уступ… но зацепиться за него не смог – руки были слишком слабы.
Приземлившись на острые скалы, Уильям не почувствовал никакой боли. Брызги моря, смешанные с соленой кровью, окропили ему лицо.
В этот миг он вспомнил о Мюриель.
В глубине его сознания уже звучала траурная песнь тех, кто с нетерпением ожидал прихода короля в загробный мир. Утешало его только то, что он разделался с Робертом. Уильям закрыл глаза, и ветер тотчас стих. На заднем плане его внутреннего взора внезапно появился образ – такие обычно встречаются только в театре теней. По форме он отдаленно напоминал высокого мужчину, на голове которого росли оленьи рога. Тот сделал странный жест руками, и на одной из его ладоней Уильям увидел превращенный в руины Эслен, а на другой – сожженное дотла и разрушенное сердце Кротении. В глазах этого странного человекоподобного существа, словно в освещенном огнем зеркале, отражалась война. Вместе с тем где-то вдалеке звучал пронзительный рев рога.
Увенчанная рогами фигура начала расти. Вскоре она уже напоминала не столько человека, сколько лес. Ее рога беспрестанно множились, превращаясь в новые ветви, а тело делилось на темные сучья и тернистую ползучую лозу, Вместе со всеми этими метаморфозами из уст мрачного чудища сорвалось единственное слово.
«Энни».
С этим именем душа навечно покинула тело короля. Так закончил свое правление император Кротении Уильям Второй.
Роберт жадно глотал ртом воздух, вперив неподвижный безумный взор в рукоять кинжала, которая торчала у него из груди. До чего же глупо все вышло!
– Ты выиграл, Уилм, – пробормотал он. – Браво, будь ты трижды проклят!
Хотя было не слишком подходящее время испытывать гордость за своего брата, как ни странно, именно это чувство овладело Робертом в последний миг его жизни.
– Мой принц! – он услышал издалека голос капитана ночного дозора, но был уже не в силах пошевелить даже глазами.
Его взор был по-прежнему устремлен на рукоятку ножа, которая на фоне моря казалась принцу огромной башней. Где-то вдалеке он услышал безумные звуки труб, и в этот миг небо упало на него, закрыв собой весь мир.
6. Канун Фьюссенала
Энни, Остра и Серевкис прогуливались по садам графини Орчавии. Над землей уже сгустились сумерки, и замок к этому времени наполнился всеми ароматами праздника. Слышались смех и музыка. Цветы необыкновенной формы и окраски источали божественное благоухание. Повсюду царило веселье.
Не разделяла его только Энни. Сама не зная почему, она чувствовала себя не в своей тарелке.
Отчасти тому способствовало чужое зеленое платье, которое ей было слишком тесно и выглядело столь кричащим, что ей становилось не по себе. Но основная причина душевного дискомфорта заключалась в чем-то ином, о чем Энни даже не подозревала, пока Остра не поделилась с ней одним своим наблюдением.
– Мне это очень напоминает день рождения Элсени, – сказала она. – В особенности эти цветы.
– Так это же оно и есть, – тихо проговорила Энни.
– Что ты имеешь в виду?
– Да так, ничего.
Тем не менее она была права. Это был праздник святой Фессы, или, как ее величали в этих краях, госпожи Фьюссы, покровительницы цветов и плодородия. Согласно обычаю, в первые дни осени, когда Фьюсса отправлялась в долгую спячку, было принято желать ей всякого благополучия и просить, чтобы она возвратилась следующей весной. Поэтому на дне рождения Элсени всегда было много цветов, которые к весне высыхали, в большинстве своем сохраняя былую окраску.
Заметив внутреннее беспокойство подруги, Остра решила сделать пробный выстрел.
– Мне думается, что все это очень напоминает то, как празднуют у нас, – осторожно произнесла она. – Но в Эслене это не столь внушительно…
– Наверное, – рассеянно ответила Энни, не заботясь о том, что может попасться на крючок.
Она еще не рассказывала Остре о своих видениях. И была не уверена, стоит ли это делать. Однако Энни никогда не имела от подруги секретов. И поскольку давно следовала этому правилу, теперь ей было трудно от него отступать.
Но тут на помощь ей, сама о том не подозревая, пришла Серевкис.
– Правда? – воскликнула вителлианка. – А как в Кротении празднуют Фьюссенал?
– Мы обмениваемся медальонами с засушенными цветами, – начала Остра. – Потом делаем файнглест в каком-нибудь священном месте и пьем молодое вино.
– А что такое файнглест? – полюбопытствовала Серевкис.
– Это своеобразное плетеное сооружение, украшенное цветами, – пояснила Энни. – Кажется, этот обычай пришел к нам с Лира.
– А, – улыбнулась Серевкис. – Ну конечно, помню. У нас тоже был такой обычай. Только, кажется, мы называли его иначе. Знаете что? Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной. По-моему, я уже видела здесь одно из таких священных мест.
Они прошли мимо беспорядочно растущих оливковых деревьев, украшенных разноцветными бумажными фонариками, вдоль бокового крыла здания к небольшому, огороженному стеной саду.
Там рядом с сучковатым дубом стояла сплетенная из цветов дама. Ее глаза были сделаны из красного мака, юбка – из золотистых прутьев и апельсиновой кожуры, а кисти рук – из фиолетовых астр.
Энни стало не по себе. Плетеная дама настолько походила на женщину из видений, что тотчас навеяла на девушку мрачные воспоминания о черных розах и рогатом лесном чудовище.
– Похоже? – спросила Серевкис. – Это вы называете файнглестом?
– Нет, – поспешно бросила Энни, чувствуя прилив неприятной тошноты. – Вернее сказать, да. Думаю, что это и есть файнглест. Но в Кротении у нас было все не так. Мы плели конусы или высокие корзинки. Наши плетенки были совсем не похожи на эту… Они вообще не напоминали по виду людей.
Но тут Энни вспомнила, что «файнглест» по-лирски означает «зеленая женщина», и волнение захлестнуло ее еще сильнее.
– Давайте уйдем отсюда, – предложила она.
При свете фонарей ей почудилось, будто цветочная дама, улыбнувшись, собралась сделать шаг навстречу.
– Лично мне она кажется очень симпатичной, – заметила Остра.
– Я ухожу.
С этими словами Энни развернулась и направилась в сторону дома, где бушевало веселье.
– Что это с ней? – удивилась Серевкис, скорее озадаченная, чем рассерженная выходкой подруги.
Энни прибавила шагу, желая побыстрее удалиться от сада, ночного неба, лугов и деревьев и поскорее оказаться в спасительном окружении фонарей, людей и вина.
Не разделяла его только Энни. Сама не зная почему, она чувствовала себя не в своей тарелке.
Отчасти тому способствовало чужое зеленое платье, которое ей было слишком тесно и выглядело столь кричащим, что ей становилось не по себе. Но основная причина душевного дискомфорта заключалась в чем-то ином, о чем Энни даже не подозревала, пока Остра не поделилась с ней одним своим наблюдением.
– Мне это очень напоминает день рождения Элсени, – сказала она. – В особенности эти цветы.
– Так это же оно и есть, – тихо проговорила Энни.
– Что ты имеешь в виду?
– Да так, ничего.
Тем не менее она была права. Это был праздник святой Фессы, или, как ее величали в этих краях, госпожи Фьюссы, покровительницы цветов и плодородия. Согласно обычаю, в первые дни осени, когда Фьюсса отправлялась в долгую спячку, было принято желать ей всякого благополучия и просить, чтобы она возвратилась следующей весной. Поэтому на дне рождения Элсени всегда было много цветов, которые к весне высыхали, в большинстве своем сохраняя былую окраску.
Заметив внутреннее беспокойство подруги, Остра решила сделать пробный выстрел.
– Мне думается, что все это очень напоминает то, как празднуют у нас, – осторожно произнесла она. – Но в Эслене это не столь внушительно…
– Наверное, – рассеянно ответила Энни, не заботясь о том, что может попасться на крючок.
Она еще не рассказывала Остре о своих видениях. И была не уверена, стоит ли это делать. Однако Энни никогда не имела от подруги секретов. И поскольку давно следовала этому правилу, теперь ей было трудно от него отступать.
Но тут на помощь ей, сама о том не подозревая, пришла Серевкис.
– Правда? – воскликнула вителлианка. – А как в Кротении празднуют Фьюссенал?
– Мы обмениваемся медальонами с засушенными цветами, – начала Остра. – Потом делаем файнглест в каком-нибудь священном месте и пьем молодое вино.
– А что такое файнглест? – полюбопытствовала Серевкис.
– Это своеобразное плетеное сооружение, украшенное цветами, – пояснила Энни. – Кажется, этот обычай пришел к нам с Лира.
– А, – улыбнулась Серевкис. – Ну конечно, помню. У нас тоже был такой обычай. Только, кажется, мы называли его иначе. Знаете что? Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной. По-моему, я уже видела здесь одно из таких священных мест.
Они прошли мимо беспорядочно растущих оливковых деревьев, украшенных разноцветными бумажными фонариками, вдоль бокового крыла здания к небольшому, огороженному стеной саду.
Там рядом с сучковатым дубом стояла сплетенная из цветов дама. Ее глаза были сделаны из красного мака, юбка – из золотистых прутьев и апельсиновой кожуры, а кисти рук – из фиолетовых астр.
Энни стало не по себе. Плетеная дама настолько походила на женщину из видений, что тотчас навеяла на девушку мрачные воспоминания о черных розах и рогатом лесном чудовище.
– Похоже? – спросила Серевкис. – Это вы называете файнглестом?
– Нет, – поспешно бросила Энни, чувствуя прилив неприятной тошноты. – Вернее сказать, да. Думаю, что это и есть файнглест. Но в Кротении у нас было все не так. Мы плели конусы или высокие корзинки. Наши плетенки были совсем не похожи на эту… Они вообще не напоминали по виду людей.
Но тут Энни вспомнила, что «файнглест» по-лирски означает «зеленая женщина», и волнение захлестнуло ее еще сильнее.
– Давайте уйдем отсюда, – предложила она.
При свете фонарей ей почудилось, будто цветочная дама, улыбнувшись, собралась сделать шаг навстречу.
– Лично мне она кажется очень симпатичной, – заметила Остра.
– Я ухожу.
С этими словами Энни развернулась и направилась в сторону дома, где бушевало веселье.
– Что это с ней? – удивилась Серевкис, скорее озадаченная, чем рассерженная выходкой подруги.
Энни прибавила шагу, желая побыстрее удалиться от сада, ночного неба, лугов и деревьев и поскорее оказаться в спасительном окружении фонарей, людей и вина.