Киз Грегори. Терновый Король

   – Ах, Энни, ты и в самом деле ничего не понимаешь. Как ты можешь сравнивать? Ты принцесса, а я твоя служанка. Твоим родителям угодно обращаться со мной, как с особой благородного происхождения. Однако все при дворе знают, что, несмотря на роскошные наряды, я никто и ничто.
   – Нет-нет, Остра, – горячо возразила Энни. – Ты не права. Не смей говорить, что ты никто. Ты мне как сестра, больше чем сестра. Я люблю тебя и никому не позволю тебя обидеть.
   – Тише, – прошептала Остра, насторожившись. – По-моему, погоня близко.
   – Поскакали. Прямо сейчас поедем домой. А они пусть здесь ищут. Обещаю тебе, нас не поймают.
   – Но рыцари…
   – Я от них улизнула. Оставила их в дураках. Однако они будут об этом молчать, уверяю тебя. Кому охота признаваться в своем позоре? Разве что матушка или Фастия спросят их прямо, видели они меня или нет. Но в любом случае тебя никто из них не заметил.
   – Фастия все равно разозлится. Она или сочтет меня твоей сообщницей, или решит, что я за тобой не углядела. Так или иначе, я все равно окажусь виноватой.
   – Да наплюй ты на Фастию. Она далеко не так могущественна, как тебе кажется. Поехали, нечего терять время.
   Остра кивнула, вытерла слезы рукавом и с любопытством спросила:
   – Но один из рыцарей тебя все-таки догнал. Кто это был?
   – Он обещал, что никому не скажет о нашей встрече, – вспыхнув, пробормотала Энни. – И если он хочет сохранить голову на плечах, то сдержит обещание.
   Потом она нахмурилась и резко сменила тему разговора.
   – Как Фастия осмелилась говорить с тобой в подобном тоне? Угрожать тебе? Нет, я этого так не оставлю. И, кажется, я уже придумала, как проучить мою дорогую сестрицу.
   – И как же?
   – Сейчас я нанесу визит королеве Виргенье. Посещу ее гробницу. И скажу ей о том, как Фастия тебя обижает, а мне не дает шагу ступить. Уверена, она нам поможет.
   Глаза Остры расширились от удивления.
   – Но я… я думала, мы возвращаемся домой.
   – Это не займет много времени.
   – Но…
   – Я делаю это исключительно ради тебя, – сказала Энни. – Поехали. Не бойся. Все будет хорошо.
   – А через час или около того мы сможем вернуться в замок?
   – Конечно.
   – Ну, тогда поехали, – испустила сокрушенный вздох Остра и решительно вздернула подбородок.
   Подруги пересекли несколько каналов и оказались в королевском квартале; улицы здесь были вымощены свинцовыми плитками, чисто выметены и отполированы до блеска башмаками многочисленных посетителей. Вытесанные из камня статуи святых поддерживали плоские или наклонные крыши, повсюду росли первоцвет и примулы, а двери были заперты на надежные стальные засовы и замки.
   Последний круг окружала стена из черного, поблескивающего слюдяными вкраплениями гранита; поверху шел ряд острых железных зубцов. У ворот подобно часовым возвышались статуи: святой Андер с удлиненным мрачным лицом сжимал в руке молот, а святая Дан была изображена в венке из роз, и по ее щекам стекали слезы.
   К тому же около ворот прохаживался здоровенный детина средних лет, в темно-серой ливрее; такова была форма рыцарей-священнослужителей, в обязанность которых входило охранять покой мертвых.
   – Добрый вечер, принцесса Энни, – поклонился он, завидев всадниц.
   – И вам желаю приятного вечера, сэр Лен, – приветливо ответила Энни.
   – Я так понимаю, вы снова пожаловали сюда, не сообщив никому, куда направляетесь, – сказал он и почтительно снял шлем, открыв заплетенные в косы каштановые волосы, обрамлявшие лицо столь плоское, грубое и суровое, что оно казалось высеченным из камня.
   – Кто вам об этом сказал? Неужели матушка или Фастия были здесь и расспрашивали обо мне?
   Губы рыцаря тронула едва заметная улыбка.
   – Я не имею права рассказывать вам об их посещениях, принцесса, точно так же, как не должен рассказывать им о ваших. Иначе я нарушу свой обет. Я храню молчание о том, кто сюда приходит и каким занятиям предаются посетители. Вы это знаете, принцесса, и являетесь сюда, когда вам заблагорассудится, не опасаясь, что ваши родители проведают об этом.
   – Вы что, не хотите пускать меня?
   – Я не имею права не пускать вас, принцесса, и это вам тоже известно. Проходите.
   – Благодарю вас, сэр Лен.
   Когда девушки вошли в ворота, сэр Лен ударил в медный колокол, тем самым давая знать покоящимся за оградой королям, что к ним явились гости.
   Энни вновь ощутила знакомую щекотку внутри – верный признак того, что на нее устремлены ледяные взгляды призраков.
   «Я тебе покажу, Фастия, противная ты зануда, – усмехнулась она про себя. – Ты пожалеешь о своих словах».
   Энни и Остра соскочили с лошадей и привязали их у ограды, за которой спали вечным сном мертвецы королевского рода Отважных. За оградой находился также небольшой алтарь, усыпанный свежими и высохшими цветами; там же стояли свечи – наполовину сгоревшие и целые, и чаши, от которых исходил запах меда, вина и дубового пива. Энни зажгла одну свечу, и обе девушки преклонили колени, чтобы произнести молитву. Свинцовые плиты были холодными и жесткими. Где-то поблизости гомонили сойки и вороны, и их голоса сливались в нестройный тревожный хор. Губы Энни шептали священные слова:

 
О святые, которые хранят моих предков,
Святой Андер – защитник, святая Дан, которая покоит их сон.
Пусть шаги мои будут легки,
Пусть предки мои спят или проснутся, согласно своим желаниям.
Благословите их, храните их,
Позвольте им узнать меня, пусть только во сне.
Сакаро, Сакараум, Сакарафум.
 

   Закончив молитву, Энни схватила подругу за руку.
   – Идем, – едва слышно выдохнула она.
   Девушки проскользнули в огромный дом, где покоился прах дальних и ближних предков Энни. Там ее усопшие тетки и дяди устраивали полночные балы, а ее маленький братец Авьен играл в своей мраморной колыбели. Они обогнули колоннаду из красного мрамора, миновали украшенную бронзой арку, прошли через дворец меньшего размера, где нашли пристанище королевские кузены, которые, без сомнения, и после смерти продолжали предаваться своему излюбленному занятию – заговорам и интригам против августейших родственников. Наконец девушки оказались во внутреннем дворе, где могучие старые деревья бросали тень на каменные стены.
   За многие годы Остра и Энни успели протоптать к гробнице тропинку, и по мере того как ноги их росли, тропа становилась все шире. Неистовые святые не жаловались на это, не поражали их лихорадкой или сыпью, и девушки считали, что мертвые на них не в претензии. Все прочие следы своего пребывания они тщательно скрывали – прятали циновки, сплетенные из виноградной лозы, за камень, который можно было с легкостью отодвинуть.
   Однако Энни была уверена, что визиты их остаются тайной лишь потому, что такова воля Виргеньи. На протяжении двух тысяч лет она скрывала от посторонних взоров свою гробницу, открыв ее только Энни и Остре. И несомненно, королева не желала, чтобы о месте ее упокоения узнал кто-нибудь еще.
   Опустившись на колени, Энни приблизилась к каменному саркофагу.
   С того дня, как подруги впервые обнаружили гробницу, им не разу больше не удалось сдвинуть тяжелую крышку. Поразмыслив, Энни поняла: королева не хочет, чтобы она заглядывала внутрь, – и оставила всякие попытки.
   И все же между крышкой и саркофагом по-прежнему оставалась едва заметная щель.
   – Слушай, Остра, у тебя есть с собой стило и фольга? – спросила Энни, благоговейно дотрагиваясь до крышки.
   – Энни, прошу тебя, не надо из-за меня навлекать на Фастию проклятие, – взмолилась Остра.
   – А я и не собираюсь навлекать на нее проклятие, – отрезала Энни. – Но слегка наказать ее необходимо. Она становится невыносимой. Ни мне, ни тебе житья от нее не стало. Надо же, придумала – угрожать, что нас разлучит.
   – Раньше она была совсем другой, – напомнила Остра. – Помнишь, как она с нами играла. Она была самой лучшей нашей подругой. Наряжала нас, делала нам прически, вплетала в волосы цветы.
   – Это было давно. А с тех пор как Фастия вышла замуж, ее словно подменили. Теперь она нам не подруга, а надзирательница.
   – Попроси у королевы, чтобы Фастия стала прежней, веселой и доброй. А наказывать ее не надо. Я не хочу, чтобы она заболела какой-нибудь страшной болезнью.
   – Да и я не хочу, – пожала плечами Энни. – Страшная болезнь – это слишком даже для Фастии. А вот чирей на заднице ей не помешает. Или хотя бы несколько прыщей на ее хорошеньком точеном носике. Ладно, давай фольгу и стило.
   Она взяла из рук Остры тонкий листок олова и железную палочку для письма, положила лист на крышку гроба и принялась писать:

   «О великая королева, окажи мне великую милость, передай мою просьбу святой Цер, упроси ее снизойти к моему желанию. Пусть сестра моя Фастия никогда больше не обижает мою подругу Остру и пусть она вновь станет доброй, такой как была прежде».

   Энни перечла написанное. На листке еще оставалось свободное место. Она вновь взялась за стило и поспешно приписала:

   «А еще я хочу завладеть сердцем юноши по имени Родерик Данмрог. Пусть отныне он будет думать только обо мне и каждую ночь видеть меня во сне».

   – Что это взбрело тебе в голову? Кто такой Родерик Данмрог? – воскликнула удивленная Остра.
   – Ты подглядывала! – возмутилась Энни.
   – А как же иначе! Я боялась, что ты и в самом деле просишь наслать на Фастию чирьи или прыщи!
   – Плохо же ты меня знаешь. Видишь сама, ничего такого я не просила. И нечего тебе совать сюда свой нос, – обиженно прошипела Энни, отталкивая подругу.
   – Ага, зато ты просишь, чтобы какой-то мальчишка в тебя влюбился, – ликовала Остра.
   – Никакой он не мальчишка. К твоему сведению, он рыцарь.
   – Тот самый, что спустился по ущелью вслед за тобой? Тот, с которым ты разговаривала в городе мертвых? Значит, ты в него влюбилась? – не оставляла ее в покое Остра.
   – Разумеется, даже не думала. С какой стати мне в него влюбляться? Вечно ты придумываешь всякие глупости. Мне просто хочется, чтобы он…
   – Втрескался в тебя по самые уши. Думал о тебе дни и ночи напролет. Утратил покой и сон, – услужливо подсказала Остра. – Знаешь, Энни, у сказок про принцессу и простого рыцаря редко бывает хороший конец, – добавила она с неожиданной серьезностью.
   – Может быть, святая Цер не сочтет мою просьбу достойной внимания, Остра. Любовь ее не слишком волнует. Ей больше нравится насылать проклятия.
   – Думаю, если этот рыцарь в тебя влюбится, это станет для него настоящим проклятием, – заявила Остра.
   – Очень остроумно, – усмехнулась Энни. – Пожалуй, ты сможешь заменить Песью Шапку в должности придворного шута.
   С этими словам Энни бережно сложила лист фольги и сунула его в щель.
   – Дело сделано, – выдохнула она. – А теперь идем. Но как только Энни поднялась с колен, перед глазами у нее все поплыло, и на мгновение она забыла, где находится. Руки и ноги внезапно стали невероятно легкими, а в груди зазвенел золотой колокольчик.
   – Энни, что с тобой? – донесся до нее встревоженный голос Остры.
   – Ничего. Немного закружилась голова. Но сейчас все прошло. Пойдем, нам давно пора вернуться в замок.

6. Король

   – Пожалуй, настало время представиться, – проскрежетал огромный ханзеец. – Меня зовут Эвервульф эф Гастенмарка, и я являюсь оруженосцем сэра Аларейка Уишилма, которому ты только что нанес оскорбление.
   – Меня зовут Нейл МекВрен. Я – оруженосец сэра Файла де Лири, и я обещал своему господину и наставнику не обнажать клинок против тебя и твоих товарищей.
   – Это ты ловко придумал, сопляк, однако твоя хитрость тебе не поможет. Для того чтобы оторвать тебе голову, мне не понадобится клинок – ни твой, ни свой. Я с легкостью сделаю это голыми руками.
   Нейл испустил глубокий медленный вздох и напряг мускулы.
   Эвервульф надвигался на него, подобно разъяренному быку. Нейл, несомненно уступая противнику по силе и мощи, явно выигрывал в проворстве и ловкости. В последнюю секунду он увернулся от врага и ударил кулаком ему прямо в нос. Ханзеец пошатнулся, схватился руками за воздух, однако устоял на ногах. Тогда Нейл, подскочив, с размаху врезал ему локтем по ребрам, ощущая, как кости противника жалобно захрустели. Еще один удар, на этот раз под мышку, – и с неповоротливым ханзейцем было покончено. Он тяжело рухнул на спину и потерял сознание.
   Однако товарищи поверженного оруженосца не собирались сражаться по правилам. Краешком глаза Нейл заметил занесенную над его головой руку. Он бросился на землю и лягнул в колено того, кто, вопреки традициям честного боя, вознамерился нанести удар со спины. Оруженосец упал, выронив деревянный меч, который сжимал в руке. Нейл стремительно схватил оружие, обычно используемое для упражнений в фехтовании, раскрутил его в воздухе и нанес следующему ханзейцу удар по лодыжке. Тот пронзительно закричал, точно раненая лошадь.
   Нейл вскочил на ноги. Один из нападавших, тот, что хотел оглушить его деревянным мечом, торопливо улепетывал прочь. Эвервульф лежал без движения, лишь грудь его ходила ходуном. Оруженосец, получивший удар в лодыжку, тоже корчился на земле, издавая какое-то бульканье. Нейл небрежно оперся на деревянный меч.
   – Ну что, вы довольны? – процедил он сквозь зубы. – Или, может быть, еще?
   – Хва-а-тит, – простонал тот ханзеец, что мог говорить.
   – Тогда спокойной вам всем ночи, – сказал Нейл. – Жду с нетерпением, когда мы с вами встретимся вновь. Надеюсь, на сей раз поединок будет честным и мы сразимся, как положено рыцарям.
   С этими словами Нейл отшвырнул прочь деревянный меч, пригладил волосы и бросил взгляд вверх, туда, где в лунном свете сверкали остроконечные шпили замка.
   Королевский двор! Завтра он увидит королевский двор!
 
   Уильям Второй, король Кротении, судорожно вцепился в каменный переплет высокого окна. Король ощущал себя совершенно невесомым, ему казалось, что порыв ветра способен подхватить его и унести прочь. В череп словно впивались тысячи иголок, а в глазах было так темно, будто солнечные лучи за окном померкли. Нестерпимый ужас сжал сердце короля, и его ноги едва не подкосились.
   «Мертвые называют мое имя, – подумал он и мысленно задал страшный вопрос: – Неужели конец мой близок?»
   Дядюшка Уильяма тоже умер внезапно. Только что был бодр и весел, болтал, улыбался и вдруг повалился на пол и в мгновение ока испустил дух.
   – Что случилось, милый брат? – раздался заботливый голос Роберта, стоявшего в дальнем конце комнаты.
   Роберт чувствовал, что король слабеет, чувствовал так же безошибочно, как акулы чуют кровь.
   Уильям глубоко вздохнул, стараясь набрать в грудь побольше воздуха. Нет, его сердце не остановилось – оно колотилось, бешено стучало. Небо за окном радовало взгляд голубизной. Вдали, за шпилями замка и остроконечными крышами домов, зеленела лента луга. Ветер дул с запада, с моря, и казалось, у него был легкий соленый привкус.
   «Нет, я не умру в такой прекрасный день, – подумал король. – Это было бы нелепо».
   – Уильям? – вновь окликнул его Роберт. Король нехотя отвернулся от окна.
   – Мне необходимо привести себя в порядок, брат. Будь любезен, подожди меня в Голубином зале.
   – Ты изгоняешь меня из своей опочивальни? Чем я заслужил подобную немилость?
   – Прошу тебя, оставь меня. Чело Роберта омрачилось.
   – Как тебе будет угодно, Уильям. Но не заставляй меня долго ждать.
   Как только дверь за Робертом закрылась, Уильям без сил рухнул в кресло. Он боялся, что ноги подведут его на глазах у младшего брата. Допускать этого не следовало ни в коем случае.
   Что же с ним происходит?
   Несколько мгновений король сидел, откинувшись на спинку кресла; грудь его тяжело вздымалась, пальцы цеплялись за инкрустированные слоновой костью дубовые подлокотники. Наконец он поднялся, пошатываясь подошел к умывальному тазу и побрызгал себе в лицо холодной водой. Потом пристально посмотрел в зеркало на собственное лицо, по которому стекали капли. В аккуратно подстриженной бороде и вьющихся каштановых волосах короля почти не было седины, но под глазами залегли темные круги, лоб бороздили глубокие морщины, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок.
   «И когда только я успел состариться?» – вздохнул он про себя.
   Королю исполнилось всего сорок пять, но выглядел он старше, чем многие из тех, кто разменял шестой десяток зим.
   Уильям вытер лицо льняным полотенцем и позвонил в колокольчик. Несколько мгновений спустя появился камердинер – круглый, лысеющий человек, облаченный в черные рейтузы и расшитый золотом алый камзол.
   – Сэр?
   – Джон, проследи, чтобы моему брату подали вина. Ты знаешь, какое он предпочитает. И пришли Пафела одевать меня.
   – Да, сэр. Сэр, осмелюсь ли спросить…
   – Что?
   – Вы хорошо себя чувствуете?
   В голосе Джона звучало искреннее беспокойство. Он служил камердинером короля без малого тридцать лет и был человеком, которому Уильям доверял безраздельно, а таких во всем королевстве насчитывалось совсем немного.
   – Честно говоря, Джон, мне немного не по себе, – признался король. – Сам не понимаю, что со мной. Я все время ощущаю… Какой-то страх, предчувствие беды. Никогда, даже на поле боя, со мной не было ничего подобного. И хуже всего: Роберт заметил, что со мной творится неладное. Теперь мне необходимо обсудить с ним неотложные дела. А после состоится прием… За весь день у меня не бывает свободной минуты. А иногда так хочется…
   Король внезапно осекся и покачал головой.
   – Мне очень жаль, сэр, что вы нездоровы. Могу я как-нибудь помочь вам?
   – Боюсь, что нет, Джон. И все равно, спасибо.
   Джон кивнул и направился к двери, но вдруг резко повернулся.
   – Некоторые страхи и дурные предчувствия, сэр, трудно объяснить. Бывает, человек по непонятным причинам испытывает такое чувство, словно летит в пропасть.
   – Да, Джон, я чувствую что-то в этом роде. Но я не лечу в пропасть. Я твердо стою на ногах.
   – Да будет мне позволено заметить, сэр, каждого из нас подстерегает множество пропастей.
   Несколько мгновений король пристально смотрел на своего верного слугу, затем губы его искривились в усмешке.
   – Ступай, Джон. Подай моему брату вина.
   – Да хранят вас все святые, сэр.
   – И тебя тоже, дружище.
   В спальню вошел Пафел, румяный молодой человек, говоривший с сильным деревенским акцентом. За ним следовал его новый помощник, Кент.
   – Сегодня я не собираюсь облачаться в парадное одеяние, – непререкаемым тоном сообщил им король. – По крайней мере, сейчас я предпочитаю более удобный костюм.
   И он раскинул руки, чтобы слуги могли снять с него халат.
   – Как вам будет угодно, сэр. Осмелюсь заметить, сегодня день святого Тиффа, и, разумеется, цвета этого святого наиболее предпочтительны. Но сегодня также равноденствие, которому покровительствует святая Фесса, поэтому…
   Под неумолчную болтовню Пафела слуги облекли короля в расшитые золотом черные рейтузы, красный шелковый, украшенный вышивкой в виде цветов, камзол с высоким воротником и мантию из черного горностая. Привычная процедура одевания благотворно подействовала на Уильяма.
   «В конце концов, этот день ничем не отличается от всех прочих», – пришла ему в голову успокоительная мысль.
   Он и не думает умирать, и для тревожных мыслей нет никаких оснований. К тому времени как туалет короля был завершен, руки и ноги у него перестали дрожать, и лишь смутная необъяснимая тоска, томившая Уильяма в последние несколько месяцев, по-прежнему шевелилась в глубине его души.
   – Спасибо, джентльмены, – кивнул он головой слугам. Когда те удалились, король сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с силами, и направился в Голубиный зал.
   То было просторное, достаточно светлое помещение – настолько, насколько комната с каменными сводами может быть светлой.
   Алебастровые стены сплошь покрывали гобелены и драпировки светло-зеленого и золотистого оттенка. Большие окна были широко распахнуты: какая нужда в узких бойницах – ведь если королевская армия позволит неприятелю ворваться за стены замка, битва все равно проиграна.
   Едва заметное пятно на сверкающем чистотой полу напомнило Уильяму о событии, некогда случившемся в этом зале. Именно здесь более ста лет назад упал замертво Тизвальд Фрам Рейксбург, известный также под именем Волчья Шкура. Меч первого Уильяма Отважного, монарха, правившего тогда в Эслене, рассек врага до печенок.
   Уильям благоговейно перешагнул через пятно. Роберт восседал в кресле – королевском кресле и делал вид, что читает молитвенник. Заметив брата, он вскинул голову и насмешливо произнес:
   – Тебе не было необходимости так наряжаться ради встречи со мной, Уильям.
   – О чем ты хотел поговорить со мной, Роберт? У тебя опять какая-то просьба?
   – Просьба? Вот уж нет!
   Роберт встал, лениво потянувшись своим длинным, тонким телом. Ему минуло всего двадцать зим, он был намного моложе брата и, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, носил маленькие усики, козлиную бородку и коротко стриг волосы, что было в моде среди самых отчаянных придворных франтов. Его правильные черты нередко искажала кривая самодовольная ухмылка.
   – Это ты должен просить меня, Уилм, – бросил он. – Просить, чтобы я рассказал тебе о том, что мне удалось узнать.
   – И что же тебе удалось узнать?
   – Вчера вечером я неплохо повеселился в обществе лорда Реккарда, досточтимого посла из Салтмарка.
   – Представляю, что это было за веселье. Впрочем, мне нет никакого дела до твоих попоек.
   – Ошибаешься. Как я уже сказал, мы славно развлеклись. Сначала пошли в «Кабанью бороду», потом в «Говорящего медведя», потом пересекли канал и отправились в «Дочь скупца».
   – Впечатляющий поход, ничего не скажешь. Надеюсь, твой спутник остался жив? И благодаря твоим развлечениям мы не окажемся втянутыми в войну с Салтмарком?
   – За посла не волнуйся. Он жив-здоров. Хотя, возможно, сейчас его мучают угрызения совести. Что касается войны… Но дай же себе труд меня дослушать.
   – Я весь внимание, – кивнул головой Уильям, стараясь сохранить на лице непроницаемое выражение.
   При всем желании он не мог доверять своему младшему брату и сейчас, как всегда, ждал от него подвоха.
   – Помнишь жену Реккарда, очаровательное создание по имени Сеглаша? – продолжал Роберт.
   – Конечно, помню. Если я не ошибаюсь, она ведь из Хериланца?
   – Да, и она истинная дочь этой варварской страны. Тот супруг, что был у нее до Реккарда, по ее милости лишился мужской силы. А до этого у нее был еще один – этого бедолагу ее братья разрубили на куски за то, что он на людях обошелся с ней неуважительно. Реккард, надо сказать, весьма опасается своей прелестной женушки.
   – И, похоже, имеет на то веские основания, – усмехнулся Уильям.
   Роберт насмешливо выгнул бровь.
   – Тебе нелегко его понять. Ведь ты женат на женщине из рода де Лири. Она, по крайней мере…
   – Не смей говорить неуважительно о моей супруге, – рявкнул Уильям. – Я и слушать не буду.
   – Вот как? А со своими любовницами ты так же строг? Разве с ними ты не обсуждаешь свою обожаемую половину? Дело в том, что на днях я слышал от леди Берри несколько весьма нелестных отзывов о твоей супруге. И у меня создалось впечатление, что сия очаровательная особа лишь передавала чужие слова.
   – Роберт, я надеюсь, ты не собираешься учить меня хорошим манерам и достойному поведению. В твоих устах подобные наставления звучат слишком лицемерно. Если не сказать – дико. Не уподобляйся козлу, который дразнил барана лохматым.
   Роберт прислонился к алебастровой колонне и скрестил руки на груди.
   – Нет, дорогой братец, я не намерен тебя учить, – ухмыльнулся он. – Я хотел лишь спросить, известно ли тебе, что Ханза направила в Салтмарк тридцать военных галер и тысячу пехотинцев.
   – Что? Откуда ты это знаешь?
   – Как я уже имел случай тебе сообщить, бедняга Реккард до смерти боится своей жены. Мне не составило труда догадаться: он отнюдь не желает, чтобы наши маленькие шалости с веселыми девицами во дворце Ларка стали ей известны. И я дал ему понять, что буду нем как рыба, если… если он, напротив, кое о чем проговорится.
   – Иначе говоря, ты решил его шантажировать. Представители рода Отважных никогда не опускались до низких интриг.
   Роберт пренебрежительно хмыкнул.
   – Насколько я понимаю, теперь ты решил преподать мне урок хороших манер и достойного поведения? Должен заметить, в твоих устах подобные наставления звучат не менее лицемерно. Если не сказать дико. Тебе необходимы мои «низкие интриги», Уильям, и ты сам это прекрасно знаешь. Именно благодаря им ты сохраняешь видимость безупречной добродетели и одновременно – власть в королевстве. Но, возможно, ты не пожелаешь узнать сведения, которые я раздобыл столь бесчестным и коварным способом?
   – Ты понимаешь, что я не могу себе позволить подобной разборчивости. И всегда это понимал.
   – Ты прав. И поэтому впредь воздержись от упреков, Уилм.
   Король тяжело вздохнул и бросил тоскливый взгляд за окно, на безоблачное голубое небо.
   – А кто еще знает об этом? Об этих ханзейских судах?
   – Ты имеешь в виду, при дворе? Только ты и я. Ну и конечно, посол.
   – Но почему Ханза ввела свои войска в Салтмарк? И почему Салтмарк это позволил?
   – Не притворяйся дураком. Причина может быть только одна. Они действуют заодно. Ведут приготовления.