Страница:
Николь увидела человека, который шел по берегу реки, держа руки в карманах.
– Эй! – кричала она. – На помощь! На помощь! Я тут! Вот сюда! Я здесь...
Человек услышал ее и стал оглядываться. А Николь скакала вверх и вниз по ветвям, кричала и размахивала руками.
– Замолчи! Замолчи! Замолчи! – Босток затравленно озирался, не зная, что именно увидела Николь.
Она зашипела как змея:
– Испугался, сволочь? Испугался...
– Заткни свою поганую глотку! Замолчи!
– Черта с два! Тебя схватят и заберут в тюрьму и запрут там навсегда!
– Замолчи... – Он уже почти молил. Глаза дикие, затравленные.
– Я здесь! – кричала Николь человеку на берегу. – Я на дереве!
Человек остановился и прислушался, склонив голову набок.
Николь все так же прыгала на ветке, кричала и махала руками. Мужчина все еще стоял, склонив голову. Видимо, он слышал только крики и не мог взять в толк, что происходит.
«Ребятишки дурят», – вероятно, думал он.
Николь подумала, что вот сейчас он пожмет плечами и пойдет себе дальше по береговой тропинке.
И она снова останется здесь до самой темноты.
А затем этот маньяк Босток отыщет какую-нибудь возможность добраться до нее. И ударит ее по голове этой железной палкой. И зароет в мелкой могиле рядом с остывающим трупом своей жены.
– ЭЙ! Я ЗДЕСЬ!!! – Она изо всех сил затрясла ветвь. – Помогите! Я тут! Пожалуйста, помогите!
– Заткнись! – Босток уже не говорил – шипел, непрерывно стуча по стволу своей железной штангой. – Замолчи, или я сам заткну тебе глотку.
Он уходит, он уходит: он собирается уйти, он думает, что это дети!Эти мысли непрерывно вертелись в голове Николь.
Мужчина, все еще напрягая слух, сделал несколько шагов в направлении Николь. Николь схватила маску гориллы и стала ею размахивать над своей светловолосой головой. И все время звала на помощь.
Теперь мужчина уже уверенно направился к дереву. Он продолжал прислушиваться, но теперь явно намеревался выяснить, что же тут происходит.
И тут же Николь узнала мужчину. Брайан Пиккеринг – продавец мороженого, в своей белой униформе.
– Брайан! Я здесь! Я на дереве! Брайан, помоги!
Теперь Брайан уже понял, что случилось нечто серьезное. Человек он был весьма плотный, но тут пустился в какой-то довольно быстрый галоп, продираясь сквозь кусты к дереву Николь.
– Сука! Сука! Сука! – заплевался в ярости Босток и с этими словами, сверкая яростными глазами, исчез.
– Господи! Благодарю тебя, Господи! – каркала Николь окончательно сорванным голосом.
Босток бежал.
Надо спускаться с дерева.
Брайан Пиккеринг уже добрался до дерева и теперь с удивлением воззрился на девушку.
– Николь? Николь, неужели это ты?
– Да.
– Какого черта ты делаешь там наверху?
– О, пожалуйста! Помоги мне спуститься! Он хочет убить меня!
Брайан протянул ей руки. В свете заходящего солнца его белый костюм казался кольчугой, сделанной из серебра.
– Кто собирается тебя убить? – Он был озадачен и еще не вполне уверен, что его не разыгрывают.
– Босток... Он из нашей экскурсионной группы. – Николь уже готовилась соскочить с дерева – оставалось 8 – 10 футов. Ее тело сотрясалось от крупной дрожи. Желудок сжимали спазмы.
Но, Господи, какое же облегчение. Брайан выглядел таким спокойным, таким уверенным. Особенно сейчас, когда стоял у дерева, глядя на нее полными сочувствия глазами, с руками, протянутыми к ней, сулящими помощь.
– Босток убил свою жену в лесу... он был... Брайан!!!
–Ах-х-х-ой...
Босток материализовался из сгущающегося сумрака. Как бейсбольной битой по мячу, он ударил своей железной палкой по затылку Брайана.
Тот не издал даже единого звука. Он просто закачался от сильного удара, как пьяный, затем тело его сделалось резиновым, и он рухнул – лицом прямо на ствол каштана.
С диким воплем Николь кинулась вверх по ветвям. Каждая клеточка ее тела дрожала от ужаса. Она видела, как Босток снова взмахнул своей железной битой над головой. Железная палка мокро сверкнула в сумраке. Николь знала, что случится дальше.
С силой, зажмурив глаза, она всем телом прижалась к стволу каштана. Хоть она ничего и не видела, но зато слышала восторженное хрюканье и кряхтение Бостока. Слышала, как железная палица била по черепу Пиккеринга, чувствовала вибрацию дерева, передаваемую ее телу.
– Нет... нет... – шептала она без остановки. – Нет... нет... нет... Потом она рыдала, ощущая беспомощность, одиночество, беззащитность. Потом наступила ночь.
3
4
5
6
Глава 22
1
2
3
4
5
6
– Эй! – кричала она. – На помощь! На помощь! Я тут! Вот сюда! Я здесь...
Человек услышал ее и стал оглядываться. А Николь скакала вверх и вниз по ветвям, кричала и размахивала руками.
– Замолчи! Замолчи! Замолчи! – Босток затравленно озирался, не зная, что именно увидела Николь.
Она зашипела как змея:
– Испугался, сволочь? Испугался...
– Заткни свою поганую глотку! Замолчи!
– Черта с два! Тебя схватят и заберут в тюрьму и запрут там навсегда!
– Замолчи... – Он уже почти молил. Глаза дикие, затравленные.
– Я здесь! – кричала Николь человеку на берегу. – Я на дереве!
Человек остановился и прислушался, склонив голову набок.
Николь все так же прыгала на ветке, кричала и махала руками. Мужчина все еще стоял, склонив голову. Видимо, он слышал только крики и не мог взять в толк, что происходит.
«Ребятишки дурят», – вероятно, думал он.
Николь подумала, что вот сейчас он пожмет плечами и пойдет себе дальше по береговой тропинке.
И она снова останется здесь до самой темноты.
А затем этот маньяк Босток отыщет какую-нибудь возможность добраться до нее. И ударит ее по голове этой железной палкой. И зароет в мелкой могиле рядом с остывающим трупом своей жены.
– ЭЙ! Я ЗДЕСЬ!!! – Она изо всех сил затрясла ветвь. – Помогите! Я тут! Пожалуйста, помогите!
– Заткнись! – Босток уже не говорил – шипел, непрерывно стуча по стволу своей железной штангой. – Замолчи, или я сам заткну тебе глотку.
Он уходит, он уходит: он собирается уйти, он думает, что это дети!Эти мысли непрерывно вертелись в голове Николь.
Мужчина, все еще напрягая слух, сделал несколько шагов в направлении Николь. Николь схватила маску гориллы и стала ею размахивать над своей светловолосой головой. И все время звала на помощь.
Теперь мужчина уже уверенно направился к дереву. Он продолжал прислушиваться, но теперь явно намеревался выяснить, что же тут происходит.
И тут же Николь узнала мужчину. Брайан Пиккеринг – продавец мороженого, в своей белой униформе.
– Брайан! Я здесь! Я на дереве! Брайан, помоги!
Теперь Брайан уже понял, что случилось нечто серьезное. Человек он был весьма плотный, но тут пустился в какой-то довольно быстрый галоп, продираясь сквозь кусты к дереву Николь.
– Сука! Сука! Сука! – заплевался в ярости Босток и с этими словами, сверкая яростными глазами, исчез.
– Господи! Благодарю тебя, Господи! – каркала Николь окончательно сорванным голосом.
Босток бежал.
Надо спускаться с дерева.
Брайан Пиккеринг уже добрался до дерева и теперь с удивлением воззрился на девушку.
– Николь? Николь, неужели это ты?
– Да.
– Какого черта ты делаешь там наверху?
– О, пожалуйста! Помоги мне спуститься! Он хочет убить меня!
Брайан протянул ей руки. В свете заходящего солнца его белый костюм казался кольчугой, сделанной из серебра.
– Кто собирается тебя убить? – Он был озадачен и еще не вполне уверен, что его не разыгрывают.
– Босток... Он из нашей экскурсионной группы. – Николь уже готовилась соскочить с дерева – оставалось 8 – 10 футов. Ее тело сотрясалось от крупной дрожи. Желудок сжимали спазмы.
Но, Господи, какое же облегчение. Брайан выглядел таким спокойным, таким уверенным. Особенно сейчас, когда стоял у дерева, глядя на нее полными сочувствия глазами, с руками, протянутыми к ней, сулящими помощь.
– Босток убил свою жену в лесу... он был... Брайан!!!
–Ах-х-х-ой...
Босток материализовался из сгущающегося сумрака. Как бейсбольной битой по мячу, он ударил своей железной палкой по затылку Брайана.
Тот не издал даже единого звука. Он просто закачался от сильного удара, как пьяный, затем тело его сделалось резиновым, и он рухнул – лицом прямо на ствол каштана.
С диким воплем Николь кинулась вверх по ветвям. Каждая клеточка ее тела дрожала от ужаса. Она видела, как Босток снова взмахнул своей железной битой над головой. Железная палка мокро сверкнула в сумраке. Николь знала, что случится дальше.
С силой, зажмурив глаза, она всем телом прижалась к стволу каштана. Хоть она ничего и не видела, но зато слышала восторженное хрюканье и кряхтение Бостока. Слышала, как железная палица била по черепу Пиккеринга, чувствовала вибрацию дерева, передаваемую ее телу.
– Нет... нет... – шептала она без остановки. – Нет... нет... нет... Потом она рыдала, ощущая беспомощность, одиночество, беззащитность. Потом наступила ночь.
3
Райан Кейт шлепал по дороге от Кастертона к амфитеатру. Он полностью выдохся. Ноги ныли, в боку кололо. Вряд ли он останавливался хоть раз с тех пор, как покинул отель «Грифон». Время от времени он поглядывал большими испуганными глазами через плечо.
Райан ожидал, что в любую минуту на дороге может оказаться толпа разъяренных бритоголовых, которая будет гнаться за ним, чтобы избить его до смерти, а потом остатки размазать по асфальту.
Так продолжалось долго, пока наконец он не пришел к выводу, что бритоголовые все же отстали.
И тем не менее он продолжал бежать. Он не мог рисковать и дать им возможность поймать его в городе.
Почти стемнело. Вдоль дороги тянулись поля. Редко-редко мимо него проезжала машина. Однажды кто-то дал продолжительный гудок, увидев толстенького молодого человека в костюме Оливера Харди. При этом звуке Райан взвизгнул и подпрыгнул вверх.
Отбежав от города с милю, Райан наткнулся на бродягу, который весьма целенаправленно шагал по шоссе. Он был одет в оранжевый комбинезон, веллингтоновские сапоги и распевал с большим чувством гимн «Иерусалим». Время от времени бродяга останавливался и отпивал немного из бутылки с сидром. Затем важным жестом подносил к лицу тыльной стороной свою грязную ладонь – всего лишь для того, чтобы смахнуть капельки сидра с рыжих усов и бороды.
На мгновение Райан замедлил шаг. Неужели и бродяга тоже нападет на него? В этом безумном, вывернутом наизнанку мире было возможно все.
Еще ребенком он смотрел старые телепрограммы с участием Бенни Хилла. Каждая передача кончалась тем, что Бенни убегал, а за ним кто-то гнался – старики, толстозадые бабы, полицейские или даже хорошенькие девушки на каблуках-шпильках и в чулках. Эти сцены завораживали Райана, и он пытался представить себе, каково это – быть преследуемым. Теперь он это узнал. Сегодня против него ополчилось все человечество. Все хотели схватить его. Это было ужасно. Теперь даже этот бродяга мог наброситься на Райана, издавая нутряное хихиканье и делая ему гнусные предложения насчет того, не позабавиться ли им под кустами.
Если бы сейчас можно было увидеть собственную тень, Райан и ее бы испугался.
Глубоко и неслышно вдохнув воздуха, он побежал дальше.
Двигаясь с такой скоростью, он мог легко избежать приставаний страшного бродяги.
В тот момент, когда он уже почти поравнялся с бродягой, он услышал слова:
– Не знаю я радости большей, чем в сердце своем воспеть хвалу тебе, о Господь мой, любовь моя...
Господи,подумал Райан, погружаясь в волны ужаса. Опять все начинается сначала...И он побежал еще быстрее, чувствуя, как его желудок медленно поворачивается под рубашкой с одного бока на другой.
За его спиной бродяга торжествующе поднял бутылку и завопил:
– Так станем же петь о Христе под музыку благозвучную. Его любовь победит все сущее. Так станем же жить в любви и помрем в ней же!
Дерьмо, о какое дерьмо...
Райан задержал дыхание. В любой момент бродяга мог накинуться на него, схватить и уволочь под кусты.
– Погоди!.. Погоди!.. – заорал бродяга. – Нам надо поговорить!.. Выслушай же слова мои... Я знаю тебя. Я тебя знаю.
Райан мчался еще быстрее, в ужасе тряся головой, его дыхание вылетало изо рта с какими-то всхлипами.
– Слушай меня, – вопил бродяга. – Ты должен покинуть ту дыру в земле... Недреманное Око! Если не покинете – всем вам смерть. Слышишь ли ты это, друг мой? Ох! Вы все помрете!
Стараясь не слышать воплей, Райан бежал вперед.
Райан ожидал, что в любую минуту на дороге может оказаться толпа разъяренных бритоголовых, которая будет гнаться за ним, чтобы избить его до смерти, а потом остатки размазать по асфальту.
Так продолжалось долго, пока наконец он не пришел к выводу, что бритоголовые все же отстали.
И тем не менее он продолжал бежать. Он не мог рисковать и дать им возможность поймать его в городе.
Почти стемнело. Вдоль дороги тянулись поля. Редко-редко мимо него проезжала машина. Однажды кто-то дал продолжительный гудок, увидев толстенького молодого человека в костюме Оливера Харди. При этом звуке Райан взвизгнул и подпрыгнул вверх.
Отбежав от города с милю, Райан наткнулся на бродягу, который весьма целенаправленно шагал по шоссе. Он был одет в оранжевый комбинезон, веллингтоновские сапоги и распевал с большим чувством гимн «Иерусалим». Время от времени бродяга останавливался и отпивал немного из бутылки с сидром. Затем важным жестом подносил к лицу тыльной стороной свою грязную ладонь – всего лишь для того, чтобы смахнуть капельки сидра с рыжих усов и бороды.
На мгновение Райан замедлил шаг. Неужели и бродяга тоже нападет на него? В этом безумном, вывернутом наизнанку мире было возможно все.
Еще ребенком он смотрел старые телепрограммы с участием Бенни Хилла. Каждая передача кончалась тем, что Бенни убегал, а за ним кто-то гнался – старики, толстозадые бабы, полицейские или даже хорошенькие девушки на каблуках-шпильках и в чулках. Эти сцены завораживали Райана, и он пытался представить себе, каково это – быть преследуемым. Теперь он это узнал. Сегодня против него ополчилось все человечество. Все хотели схватить его. Это было ужасно. Теперь даже этот бродяга мог наброситься на Райана, издавая нутряное хихиканье и делая ему гнусные предложения насчет того, не позабавиться ли им под кустами.
Если бы сейчас можно было увидеть собственную тень, Райан и ее бы испугался.
Глубоко и неслышно вдохнув воздуха, он побежал дальше.
Двигаясь с такой скоростью, он мог легко избежать приставаний страшного бродяги.
В тот момент, когда он уже почти поравнялся с бродягой, он услышал слова:
– Не знаю я радости большей, чем в сердце своем воспеть хвалу тебе, о Господь мой, любовь моя...
Господи,подумал Райан, погружаясь в волны ужаса. Опять все начинается сначала...И он побежал еще быстрее, чувствуя, как его желудок медленно поворачивается под рубашкой с одного бока на другой.
За его спиной бродяга торжествующе поднял бутылку и завопил:
– Так станем же петь о Христе под музыку благозвучную. Его любовь победит все сущее. Так станем же жить в любви и помрем в ней же!
Дерьмо, о какое дерьмо...
Райан задержал дыхание. В любой момент бродяга мог накинуться на него, схватить и уволочь под кусты.
– Погоди!.. Погоди!.. – заорал бродяга. – Нам надо поговорить!.. Выслушай же слова мои... Я знаю тебя. Я тебя знаю.
Райан мчался еще быстрее, в ужасе тряся головой, его дыхание вылетало изо рта с какими-то всхлипами.
– Слушай меня, – вопил бродяга. – Ты должен покинуть ту дыру в земле... Недреманное Око! Если не покинете – всем вам смерть. Слышишь ли ты это, друг мой? Ох! Вы все помрете!
Стараясь не слышать воплей, Райан бежал вперед.
4
Со своего насеста на дереве Николь Вагнер осторожно поглядывала вниз сквозь завесу листвы. На земле, не сводя с нее глаз, лежал Босток. В сумраке его лицо казалось светлым и светящимся, так что Николь даже вообразила, что это луна, лежащая на темной земле. Его глаза казались тенями на этом светлом лике.
Николь думала, не заснул ли он, держа поперек груди свой железный скипетр?
Она прикинула, не спуститься ли ей с дерева, чтобы попытаться бежать, но тут услышала, как он цокает языком. Он даже погрозил ей пальцем, как бы говоря: не беспокойся, детка, я о тебе хорошо позабочусь.
С ее высокого наблюдательного пункта она видела даже черные пятна на земле, сломанные стебли травы и помятую крапиву там, где Босток волочил в кусты труп Пиккеринга.
Николь ощущала, что ночной холод сжимает ее, подобно тому, как ледяная рука сжимает бьющуюся ночную бабочку. Взяв шкуру гориллы, она уткнулась в нее лицом, прижала к груди синтетический мех и стала молиться своему ангелу-хранителю.
Николь думала, не заснул ли он, держа поперек груди свой железный скипетр?
Она прикинула, не спуститься ли ей с дерева, чтобы попытаться бежать, но тут услышала, как он цокает языком. Он даже погрозил ей пальцем, как бы говоря: не беспокойся, детка, я о тебе хорошо позабочусь.
С ее высокого наблюдательного пункта она видела даже черные пятна на земле, сломанные стебли травы и помятую крапиву там, где Босток волочил в кусты труп Пиккеринга.
Николь ощущала, что ночной холод сжимает ее, подобно тому, как ледяная рука сжимает бьющуюся ночную бабочку. Взяв шкуру гориллы, она уткнулась в нее лицом, прижала к груди синтетический мех и стала молиться своему ангелу-хранителю.
5
Райан Кейт уже не шел по прямой. Он двигался длинными зигзагами и при этом что-то бормотал под нос. Частые всхлипы сотрясали его тело, так что ему иногда приходилось останавливаться. Тогда он отвинчивал крышку бутылки бренди, которую купил в каком-то подозрительном магазинчике на окраине города.
Он был так пьян, что ему все казалось, будто он вот-вот начнет блевать. И все-таки ему удалось удержать выпивку в себе. Алкоголь уже пел свои песни в его крови.
В ночном небе загорались звезды. Вокруг редких фонарей бесшумно скользили летучие мыши.
– Вершина Мира, ма, – хрипло говорил он. – Я и есть Вершина Мира!.. Нет, никогда... это Кегни, – бормотал он, занятый сейчас тем, что повторял роль, которую играл как «сопровождающий» в течение многих, очень многих часов, дней, лет и один Бог знает чего еще... Он икал.
Все еще двигаясь зигзагами, он то выходил на дорогу, то утыкался в середину зеленой изгороди. Он говорил себе:
– Мое имя – Оливер Харди... Рад углубить... нет, служить... – Он хихикнул, но смех прозвучал как карканье. Да еще механическое. Он наткнулся на железный столб и стукнулся об него лбом. – Ах! – кричал он, потирая ушибленное место. – О Гавриил, протруби в свою трубу!
Он был так пьян, что ему все казалось, будто он вот-вот начнет блевать. И все-таки ему удалось удержать выпивку в себе. Алкоголь уже пел свои песни в его крови.
В ночном небе загорались звезды. Вокруг редких фонарей бесшумно скользили летучие мыши.
– Вершина Мира, ма, – хрипло говорил он. – Я и есть Вершина Мира!.. Нет, никогда... это Кегни, – бормотал он, занятый сейчас тем, что повторял роль, которую играл как «сопровождающий» в течение многих, очень многих часов, дней, лет и один Бог знает чего еще... Он икал.
Все еще двигаясь зигзагами, он то выходил на дорогу, то утыкался в середину зеленой изгороди. Он говорил себе:
– Мое имя – Оливер Харди... Рад углубить... нет, служить... – Он хихикнул, но смех прозвучал как карканье. Да еще механическое. Он наткнулся на железный столб и стукнулся об него лбом. – Ах! – кричал он, потирая ушибленное место. – О Гавриил, протруби в свою трубу!
6
В кабачке, стоявшем в самом конце подъездной дороги, ведущей от шоссе к амфитеатру, за столом сидели Зита, Ли и Сэм. Джад уже ушел – отправился пешком к своей лодке, где его ждала жена.
– Никогда еще не была так голодна, – говорила Зита, глядя, как служанка несет тарелки с йоркширским салатом. – Первый глоток покажется амброзией.
Сэм усмехнулся:
– Хочешь верь, хочешь нет, но мы не ели целых двадцать лет.
– Именно так я себя и чувствую.
Сэм смотрел, как она берет нож и вилку, как отрезает треугольный кусок йоркширского окорока.
– Мальчики, я просто мечтаю о том, чтобы узнать его вкус.
Она поднесла вилку к губам.
В этот момент Сэм ощутил, как потрескивает его кожа, будто заряженная электричеством. Отрезанные суставы горели. Он успел лишь выдавить из себя:
– О Господи...
Кабачка больше не было. Исчез.
– Никогда еще не была так голодна, – говорила Зита, глядя, как служанка несет тарелки с йоркширским салатом. – Первый глоток покажется амброзией.
Сэм усмехнулся:
– Хочешь верь, хочешь нет, но мы не ели целых двадцать лет.
– Именно так я себя и чувствую.
Сэм смотрел, как она берет нож и вилку, как отрезает треугольный кусок йоркширского окорока.
– Мальчики, я просто мечтаю о том, чтобы узнать его вкус.
Она поднесла вилку к губам.
В этот момент Сэм ощутил, как потрескивает его кожа, будто заряженная электричеством. Отрезанные суставы горели. Он успел лишь выдавить из себя:
– О Господи...
Кабачка больше не было. Исчез.
Глава 22
1
Сон состоял из одних огней. Зеленые огни, белые огни, красные огни, лазоревые, малиновые, розовые. Электрические вспышки всех цветов и всех оттенков. Цвета пульсировали, смешивались, из них создавались разноцветные полосы, они ветвились, образуя цветные вены и артерии, порожденные цветными лучами.
Девушка-призрак тихонько напевала:
Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало...
Сэм мигнул и широко открыл глаза.
Свет исчез. Огней больше не было. Перед ним лежал амфитеатр. Сэм сидел в одном из верхних рядов.
Амфитеатр был пуст, разумеется, если не считать человека, который висел на кресте, стоявшем в центре арены. И снова Сэм увидел огромные шипы, проткнувшие насквозь мясистые части тела распятого. Они удерживали его на кресте, как булавки бабочку, пришпиленную к картону.
Сэм попытался проснуться, но это походило на ощущения пловца, оказавшегося на огромной глубине и понявшего, что вернуться на поверхность он не может. Будто какое-то водяное чудовище тянет тебя за ноги. Сэм ощущал, что в легких не осталось воздуха и что колоссальная тяжесть уже ложится на его сердце.
Над ним нависало серое низкое небо, на котором то там, то здесь возникали красные мазки, будто кто-то обрызгал края облаков густыми каплями крови.
Затем в нескольких шагах от него возник тот самый бродяга, которого он только сегодня видел в городе.
Этот бродяга – Грязнуля Гарри, – безусловно, был тот самый. Одет в оранжевый комбинезон, черные веллингтоновские сапоги; волосы, борода и усы у него были рыжего цвета. Внимательные глаза ни на минуту не отрывались от лица Сэма.
– Теперь я узнал вас, – сказал бродяга. Голос низкий, тон увещевательный. – Вы-то меня помните?
Сэм промолчал.
«Нет нужды разговаривать с теми, кто тебе снится, – сказал он себе. – Им это все равно, им до этого дела нет».
– Послушайте, сэр, – уговаривал Гарри. – Проснитесь, ну проснитесь же. Вы меня помните?
На этот раз Сэм ответил ему утвердительным кивком.
– И вы можете припомнить то, что я вам сказал? Вы должны немедленно покинуть этот провал. Если вы этого не сделаете, то погибнете. Транспортные связи уже начали нарушаться. Некоторое время... если я могу позволить себе столь бессмысленную формулировку... территория, включающая этот амфитеатр и его ближайшее окружение, транспортировалась чисто, без несчастных случаев. Но теперь все нарушилось, транспортные связи дезинтегрированы. Вы следите за моей мыслью, сэр?
Сэм с недоумением смотрел на бродягу, который выражался столь ясно и столь изящно.
Чего только не увидишь во сне!
– Пожалуйста, выслушайте меня, Сэм Бейкер! Дело в том, что здесь я могу говорить понятно. Бог на это дает мне разрешение. Во внешнем же мире мои мысли путаются, а язык перестает повиноваться. Тогда я начинаю нести какую-то невнятицу. Тогда я теряю представление о происходящем и пребываю в состоянии полного недоумения. Теперь разрешите объяснить вам, что с вами происходит. – Бродяга набрал в грудь побольше воздуха. – Вам будет легче, если вы представите себе, что мы с вами сейчас едем в поезде между двумя станциями. Вы только что покинули одну из них – год 1978-й – и приближаетесь к следующей. В данный момент мы все еще едем назад, но вскоре остановимся, и вы и ваши спутники окажетесь в другом времени... – Грязнуля Гарри поглядел на небо – там, как молнии в облаках, сверкали голубые всполохи.
И опять кожа Сэма начала чесаться, а в воздухе запахло озоном.
Он чувствовал, что-то близится, только не знал, что именно. Повсюду стали возникать какие-то фигуры и постепенно становились отчетливее. Теперь Сэм уже различал их черты – глаза, носы, рты, они проявлялись, как постепенно проявляется изображение на снимке, опущенном в кювету с проявителем.
– Иисус Христос, прости своего недостойного слугу Роджера Ролли, – внезапно возопил Грязнуля Гарри. – Я опоздал! Я опоздал! И кровь невинных будет на моих руках!
Мир внезапно как бы вошел в фокус. Серое небо куда-то исчезло. Сияло солнце.
Вот тогда-то и раздались первые вопли.
И пролилась первая кровь.
Девушка-призрак тихонько напевала:
Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало...
Сэм мигнул и широко открыл глаза.
Свет исчез. Огней больше не было. Перед ним лежал амфитеатр. Сэм сидел в одном из верхних рядов.
Амфитеатр был пуст, разумеется, если не считать человека, который висел на кресте, стоявшем в центре арены. И снова Сэм увидел огромные шипы, проткнувшие насквозь мясистые части тела распятого. Они удерживали его на кресте, как булавки бабочку, пришпиленную к картону.
Сэм попытался проснуться, но это походило на ощущения пловца, оказавшегося на огромной глубине и понявшего, что вернуться на поверхность он не может. Будто какое-то водяное чудовище тянет тебя за ноги. Сэм ощущал, что в легких не осталось воздуха и что колоссальная тяжесть уже ложится на его сердце.
Над ним нависало серое низкое небо, на котором то там, то здесь возникали красные мазки, будто кто-то обрызгал края облаков густыми каплями крови.
Затем в нескольких шагах от него возник тот самый бродяга, которого он только сегодня видел в городе.
Этот бродяга – Грязнуля Гарри, – безусловно, был тот самый. Одет в оранжевый комбинезон, черные веллингтоновские сапоги; волосы, борода и усы у него были рыжего цвета. Внимательные глаза ни на минуту не отрывались от лица Сэма.
– Теперь я узнал вас, – сказал бродяга. Голос низкий, тон увещевательный. – Вы-то меня помните?
Сэм промолчал.
«Нет нужды разговаривать с теми, кто тебе снится, – сказал он себе. – Им это все равно, им до этого дела нет».
– Послушайте, сэр, – уговаривал Гарри. – Проснитесь, ну проснитесь же. Вы меня помните?
На этот раз Сэм ответил ему утвердительным кивком.
– И вы можете припомнить то, что я вам сказал? Вы должны немедленно покинуть этот провал. Если вы этого не сделаете, то погибнете. Транспортные связи уже начали нарушаться. Некоторое время... если я могу позволить себе столь бессмысленную формулировку... территория, включающая этот амфитеатр и его ближайшее окружение, транспортировалась чисто, без несчастных случаев. Но теперь все нарушилось, транспортные связи дезинтегрированы. Вы следите за моей мыслью, сэр?
Сэм с недоумением смотрел на бродягу, который выражался столь ясно и столь изящно.
Чего только не увидишь во сне!
– Пожалуйста, выслушайте меня, Сэм Бейкер! Дело в том, что здесь я могу говорить понятно. Бог на это дает мне разрешение. Во внешнем же мире мои мысли путаются, а язык перестает повиноваться. Тогда я начинаю нести какую-то невнятицу. Тогда я теряю представление о происходящем и пребываю в состоянии полного недоумения. Теперь разрешите объяснить вам, что с вами происходит. – Бродяга набрал в грудь побольше воздуха. – Вам будет легче, если вы представите себе, что мы с вами сейчас едем в поезде между двумя станциями. Вы только что покинули одну из них – год 1978-й – и приближаетесь к следующей. В данный момент мы все еще едем назад, но вскоре остановимся, и вы и ваши спутники окажетесь в другом времени... – Грязнуля Гарри поглядел на небо – там, как молнии в облаках, сверкали голубые всполохи.
И опять кожа Сэма начала чесаться, а в воздухе запахло озоном.
Он чувствовал, что-то близится, только не знал, что именно. Повсюду стали возникать какие-то фигуры и постепенно становились отчетливее. Теперь Сэм уже различал их черты – глаза, носы, рты, они проявлялись, как постепенно проявляется изображение на снимке, опущенном в кювету с проявителем.
– Иисус Христос, прости своего недостойного слугу Роджера Ролли, – внезапно возопил Грязнуля Гарри. – Я опоздал! Я опоздал! И кровь невинных будет на моих руках!
Мир внезапно как бы вошел в фокус. Серое небо куда-то исчезло. Сияло солнце.
Вот тогда-то и раздались первые вопли.
И пролилась первая кровь.
2
На этот раз пандемониум разразился в самом амфитеатре. Сэм достиг верхних ступенек его лестницы в каком-то отупении, ощущая себя в своего рода лунатическом состоянии, но почти моментально мир вокруг него снова оказался в фокусе. Кругом метались люди.
И тут же послышались вопли множества мужчин и женщин. Сэм осмотрелся, пытаясь понять, что происходит. Крики были такие, что казалось, кому-то режут глотки, хотя явных следов насилия Сэм не видел.
А затем на него налетел мужчина лет пятидесяти. Когда Сэм поднял на него глаза, он увидел, как ему показалось, человека с птицей на плече, которая бешено хлопала крыльями и вопила. Мужчина тоже страшно кричал.
Ошеломленный Сэм подумал: на нас напали черные дрозды!Он отшатнулся от мужчины, рвавшего ногтями свое лицо и вопившего так, что уши Сэма сразу же заложило. И тогда он понял, что он видит на самом деле. Но это была абсолютная бессмыслица. Которая, кстати, внушала чувство омерзения. Потому что Сэм видел вовсе не птицу, сидящую на плече мужчины. На самом деле она была частьютела этого человека. Покрытая перьями птичья голова торчала из щеки мужчины, прямо под самым глазом. Голова быстро вертелась из стороны в сторону, желтый рот, широко раскрытый от испуга, издавал дикие тревожные вопли.
Мужчина повернулся. Он крутился вокруг собственной оси, раз за разом, раз за разом, как будто пытался стряхнуть птицу. Одно из ее крыльев вдруг вырвалось из головы мужчины – из того места, где должно было находиться ухо. Крыло бешено хлопало, перья разлетались по округе черным снегом.
Человек рвался к Сэму, его глаза не могли оторваться от лица Сэма, они молили его о помощи.
При виде панических глаз человека и птицы Сэм отшатнулся. Шея птицы вертелась, вытягивалась и выгибалась точно черная змея. Мужчина схватил Сэма за плечи. Рот его широко раскрылся. И Сэм увидел, что во рту человека ворочается черный пернатый ком. И пока человек пытался что-то объяснить, между губами протиснулась желтая птичья нога, пальцы которой сжимались и разжимались, будто хотели за что-то уцепиться. И все время крыло продолжало расти из головы человека. Оно хлопало по воздуху, и от этого голова становилась похожей на мутантную версию шлема бога Гермеса.
И вдруг мужчина куда-то исчез – умчался, продолжая кричать и рвать ногтями лицо, стараясь стряхнуть с него птицу.
Сэм всмотрелся в толпу испуганных людей. Зиты среди них он не обнаружил. Он кинулся к ее машине на автостоянку, надеясь, что она по каким-то соображениям ушла туда.
И вдруг он заметил, что на площадке стоят несколько деревьев, которые прорвали плоскую поверхность асфальта. Одно из них проросло через чью-то легковую машину. Получилась невероятно мрачная скульптурная группа.
Крики раздавались и тут. Он взглянул на другое дерево. Зрелище было столь же шокирующим, как и зрелище человека с птицей.
Из коры ствола вылезало лицо женщины. Сбоку торчала рука, которая отчаянно размахивала в воздухе. Девушка страшно кричала, ее рот казался огромной буквой "О".
Сэм застыл как вкопанный, не в силах сделать хоть какое-нибудь движение. На первый взгляд в этой композиции можно было увидеть даже что-то комичное. Ему приходилось просматривать уйму старых программ, где участвовали люди, переодетые «под деревья». Передачи того сорта, где лазутчик подбирается к врагу с картонным пнем, надетым на плечи, с руками, загримированными под сучья. Смотрит же он через щель, проделанную в картоне «пня». Зрелище, находившееся перед глазами Сэма, вполне могло сойти за пародию на те ленты. Но Сэм знал: плоть женщины срослась с плотью дерева, ее тело находится внутридерева, и только голова частично высовывается наружу, как могла бы высовываться из узкого ворота туго обтягивающего джемпера. Давление древесины коверкает черты лица, из ноздрей и рта уже идет кровь. Кора ниже рта окрашена красным.
Лицо женщины еще дергалось, глаза вылезали из глазниц, а язык все больше высовывался изо рта, по мере того как давление на тело увеличивалось и древесина сжимала женскую плоть, как сжимает бабочку ладонь ребенка.
Девушка больше не кричала. Ее глаза остекленели. Только кровь еще стекала каплями с кончика носа, подобно воде, бегущей из плохо завернутого водопроводного крана.
– Зита!
Неужели Зита выбежала на стоянку и пересекла половину ее до того момента, когда новый бросок в прошлое не завершился внезапной остановкой? И оказалось, что материальные куски прошлого – деревья, птицы и бог знает что еще – занимали то же самое пространство, что некоторые путешественники во времени! Стало быть, если кто-либо, к собственному несчастью, умудрялся попасть на место дерева или птицы, они как бы прорастали друг в друга!
Сэм подошел к дереву, из которого выступало лицо девушки подобно гигантскому древесному грибу. Искаженное давлением древесины лицо приобрело багровую окраску, глаза, вылезшие из орбит, смотрели страшным стеклянным взором, язык торчал, как красный сучок.
Это могла быть Зита. Лицо казалось молодым. Проглотив подступающую ко рту рвоту, Сэм наклонился к воротнику из коры, обрамлявшему лицо девушки. И тут увидел небольшой клок черных волос.
А у Зиты волосы были ярко-каштановые. Несчастная не была Зитой. Но какая страшная, какая жалкая смерть!
Сэм попятился, отходя от мертвого лица, торчащего в стволе дерева. Почему-то повернуться к нему спиной ему казалось оскорбительным.
В эту минуту к нему подбежала какая-то женщина и схватила за руку. Она требовательно спросила:
– Вы не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела.
Сэм отрицательно покачал головой. Горький привкус рвоты во рту все еще не покидал его.
Женщина убежала искать пропавшего мужа. Сэм слышал, как она говорит кому-то:
– Не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела. А у него аллергия на пчелиные укусы!
На автомобильной стоянке народу было много. Голова Сэма раскалывалась от испуганных криков. Все выглядело так, будто кто-то ткнул палкой в муравейник, а потом хорошенько повернул ее.
Глубоко вздохнув, он обошел амфитеатр, а потом отправился к лодке Джада, которая была пришвартована к берегу.
И тут же послышались вопли множества мужчин и женщин. Сэм осмотрелся, пытаясь понять, что происходит. Крики были такие, что казалось, кому-то режут глотки, хотя явных следов насилия Сэм не видел.
А затем на него налетел мужчина лет пятидесяти. Когда Сэм поднял на него глаза, он увидел, как ему показалось, человека с птицей на плече, которая бешено хлопала крыльями и вопила. Мужчина тоже страшно кричал.
Ошеломленный Сэм подумал: на нас напали черные дрозды!Он отшатнулся от мужчины, рвавшего ногтями свое лицо и вопившего так, что уши Сэма сразу же заложило. И тогда он понял, что он видит на самом деле. Но это была абсолютная бессмыслица. Которая, кстати, внушала чувство омерзения. Потому что Сэм видел вовсе не птицу, сидящую на плече мужчины. На самом деле она была частьютела этого человека. Покрытая перьями птичья голова торчала из щеки мужчины, прямо под самым глазом. Голова быстро вертелась из стороны в сторону, желтый рот, широко раскрытый от испуга, издавал дикие тревожные вопли.
Мужчина повернулся. Он крутился вокруг собственной оси, раз за разом, раз за разом, как будто пытался стряхнуть птицу. Одно из ее крыльев вдруг вырвалось из головы мужчины – из того места, где должно было находиться ухо. Крыло бешено хлопало, перья разлетались по округе черным снегом.
Человек рвался к Сэму, его глаза не могли оторваться от лица Сэма, они молили его о помощи.
При виде панических глаз человека и птицы Сэм отшатнулся. Шея птицы вертелась, вытягивалась и выгибалась точно черная змея. Мужчина схватил Сэма за плечи. Рот его широко раскрылся. И Сэм увидел, что во рту человека ворочается черный пернатый ком. И пока человек пытался что-то объяснить, между губами протиснулась желтая птичья нога, пальцы которой сжимались и разжимались, будто хотели за что-то уцепиться. И все время крыло продолжало расти из головы человека. Оно хлопало по воздуху, и от этого голова становилась похожей на мутантную версию шлема бога Гермеса.
И вдруг мужчина куда-то исчез – умчался, продолжая кричать и рвать ногтями лицо, стараясь стряхнуть с него птицу.
Сэм всмотрелся в толпу испуганных людей. Зиты среди них он не обнаружил. Он кинулся к ее машине на автостоянку, надеясь, что она по каким-то соображениям ушла туда.
И вдруг он заметил, что на площадке стоят несколько деревьев, которые прорвали плоскую поверхность асфальта. Одно из них проросло через чью-то легковую машину. Получилась невероятно мрачная скульптурная группа.
Крики раздавались и тут. Он взглянул на другое дерево. Зрелище было столь же шокирующим, как и зрелище человека с птицей.
Из коры ствола вылезало лицо женщины. Сбоку торчала рука, которая отчаянно размахивала в воздухе. Девушка страшно кричала, ее рот казался огромной буквой "О".
Сэм застыл как вкопанный, не в силах сделать хоть какое-нибудь движение. На первый взгляд в этой композиции можно было увидеть даже что-то комичное. Ему приходилось просматривать уйму старых программ, где участвовали люди, переодетые «под деревья». Передачи того сорта, где лазутчик подбирается к врагу с картонным пнем, надетым на плечи, с руками, загримированными под сучья. Смотрит же он через щель, проделанную в картоне «пня». Зрелище, находившееся перед глазами Сэма, вполне могло сойти за пародию на те ленты. Но Сэм знал: плоть женщины срослась с плотью дерева, ее тело находится внутридерева, и только голова частично высовывается наружу, как могла бы высовываться из узкого ворота туго обтягивающего джемпера. Давление древесины коверкает черты лица, из ноздрей и рта уже идет кровь. Кора ниже рта окрашена красным.
Лицо женщины еще дергалось, глаза вылезали из глазниц, а язык все больше высовывался изо рта, по мере того как давление на тело увеличивалось и древесина сжимала женскую плоть, как сжимает бабочку ладонь ребенка.
Девушка больше не кричала. Ее глаза остекленели. Только кровь еще стекала каплями с кончика носа, подобно воде, бегущей из плохо завернутого водопроводного крана.
– Зита!
Неужели Зита выбежала на стоянку и пересекла половину ее до того момента, когда новый бросок в прошлое не завершился внезапной остановкой? И оказалось, что материальные куски прошлого – деревья, птицы и бог знает что еще – занимали то же самое пространство, что некоторые путешественники во времени! Стало быть, если кто-либо, к собственному несчастью, умудрялся попасть на место дерева или птицы, они как бы прорастали друг в друга!
Сэм подошел к дереву, из которого выступало лицо девушки подобно гигантскому древесному грибу. Искаженное давлением древесины лицо приобрело багровую окраску, глаза, вылезшие из орбит, смотрели страшным стеклянным взором, язык торчал, как красный сучок.
Это могла быть Зита. Лицо казалось молодым. Проглотив подступающую ко рту рвоту, Сэм наклонился к воротнику из коры, обрамлявшему лицо девушки. И тут увидел небольшой клок черных волос.
А у Зиты волосы были ярко-каштановые. Несчастная не была Зитой. Но какая страшная, какая жалкая смерть!
Сэм попятился, отходя от мертвого лица, торчащего в стволе дерева. Почему-то повернуться к нему спиной ему казалось оскорбительным.
В эту минуту к нему подбежала какая-то женщина и схватила за руку. Она требовательно спросила:
– Вы не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела.
Сэм отрицательно покачал головой. Горький привкус рвоты во рту все еще не покидал его.
Женщина убежала искать пропавшего мужа. Сэм слышал, как она говорит кому-то:
– Не видели моего мужа? Ему в глаз попала пчела. А у него аллергия на пчелиные укусы!
На автомобильной стоянке народу было много. Голова Сэма раскалывалась от испуганных криков. Все выглядело так, будто кто-то ткнул палкой в муравейник, а потом хорошенько повернул ее.
Глубоко вздохнув, он обошел амфитеатр, а потом отправился к лодке Джада, которая была пришвартована к берегу.
3
Райан Кейт тоже очнулся в амфитеатре. Он сразу понял: он находится там, откуда недавно отправился в город. Ему полагалось бы быть пьяным, просто окосевшим от бренди. Ему казалось, что не прошло еще и минуты с тех пор, как он, пошатываясь, брел по сельской дороге, глотая бренди прямо из горлышка бутылки.
И вот он здесь. И трезв как стеклышко. И бутылки в кармане нет.
И котелок Оливера Харди сидит на голове ровнехонько.
А вокруг него орут люди, будто у них штаны загорелись.
Райан решительно не желал вляпываться ни в какие новые истории.
Он сложил руки на груди и покрепче уселся на скамейке.
Ни в какие истории он больше вляпываться не будет. Ни в приятные, ни тем более в другие.
И вот он здесь. И трезв как стеклышко. И бутылки в кармане нет.
И котелок Оливера Харди сидит на голове ровнехонько.
А вокруг него орут люди, будто у них штаны загорелись.
Райан решительно не желал вляпываться ни в какие новые истории.
Он сложил руки на груди и покрепче уселся на скамейке.
Ни в какие истории он больше вляпываться не будет. Ни в приятные, ни тем более в другие.
4
Николь Вагнер очнулась после подвижки времени и обнаружила, что сидит в амфитеатре в костюме гориллы, держа волосатую нейлоновую маску в руках.
Каков бы ни был механизм событий – сверхъестественный или научный, – он возвращал их в амфитеатр такими, какими они были тогда, когда в первый раз уселись на эти скамьи 23 июня 1999 года.
«Да, – думала она, – мы все возвращаемся в своем прежнем виде и, так сказать, в своем прежнем качестве». Она ощущала, как бугрится нейлоновая шкура рукава над наручными часами, которые она потеряла, когда прыгнула на крону конского каштана – сучок сорвал их с ее руки. Николь потрогала грудь и руки – царапины от сучьев исчезли как по волшебству. Не стоит сомневаться – ее волосы сейчас тщательно расчесаны и уложены.
Ну и хрень...
Босток... Где он?
Она напряглась и осторожно обвела взглядом ряды скамей, которые находились прямо перед ее глазами. Босток сидел вон там. Вместе с женой. Ну, ее место, конечно, пустует – он же убил ее.
Но Бостока она ожидала увидеть.
Его место было пусто.
Но ведь вряд ли можно надеяться, что он тоже умер!
Николь решила, что он очнулся быстрее, чем она, и умудрился бежать из амфитеатра.
Факт оставался фактом: он мог открыть охоту на нее.
Будучи безумцем, он считает ее – Николь Вагнер – единственным свидетелем его преступления. И при первой же возможности постарается сделать так, чтобы она никогда не смогла обвинить его в убийстве.
Николь тревожно оглядела ряды скамей, опасаясь в глубине души того, что увидит Бостока, подбирающегося к ней.
Но здесь были одни растерянные туристы. Где-то наверху слышались крики и вопли. Может, Босток напал на кого-нибудь другого? «Господи, как я буду рада этому, – думала она. – Может быть, он наконец забудет обо мне». Но тут же ей стало стыдно за эту мысль. Не надо забывать, она – студентка-юрист. Ее профессиональный долг – поддерживать закон.
Николь встала и пошла к лестнице. Будь что будет, но она должна выяснить, что происходит. Даже если кувырком полетел весь мир, ее долг проследить, чтобы Босток получил по заслугам. Убийство не должно сойти ему с рук.
Каков бы ни был механизм событий – сверхъестественный или научный, – он возвращал их в амфитеатр такими, какими они были тогда, когда в первый раз уселись на эти скамьи 23 июня 1999 года.
«Да, – думала она, – мы все возвращаемся в своем прежнем виде и, так сказать, в своем прежнем качестве». Она ощущала, как бугрится нейлоновая шкура рукава над наручными часами, которые она потеряла, когда прыгнула на крону конского каштана – сучок сорвал их с ее руки. Николь потрогала грудь и руки – царапины от сучьев исчезли как по волшебству. Не стоит сомневаться – ее волосы сейчас тщательно расчесаны и уложены.
Ну и хрень...
Босток... Где он?
Она напряглась и осторожно обвела взглядом ряды скамей, которые находились прямо перед ее глазами. Босток сидел вон там. Вместе с женой. Ну, ее место, конечно, пустует – он же убил ее.
Но Бостока она ожидала увидеть.
Его место было пусто.
Но ведь вряд ли можно надеяться, что он тоже умер!
Николь решила, что он очнулся быстрее, чем она, и умудрился бежать из амфитеатра.
Факт оставался фактом: он мог открыть охоту на нее.
Будучи безумцем, он считает ее – Николь Вагнер – единственным свидетелем его преступления. И при первой же возможности постарается сделать так, чтобы она никогда не смогла обвинить его в убийстве.
Николь тревожно оглядела ряды скамей, опасаясь в глубине души того, что увидит Бостока, подбирающегося к ней.
Но здесь были одни растерянные туристы. Где-то наверху слышались крики и вопли. Может, Босток напал на кого-нибудь другого? «Господи, как я буду рада этому, – думала она. – Может быть, он наконец забудет обо мне». Но тут же ей стало стыдно за эту мысль. Не надо забывать, она – студентка-юрист. Ее профессиональный долг – поддерживать закон.
Николь встала и пошла к лестнице. Будь что будет, но она должна выяснить, что происходит. Даже если кувырком полетел весь мир, ее долг проследить, чтобы Босток получил по заслугам. Убийство не должно сойти ему с рук.
5
Ли медленно приходил в себя. Моргая глазами и облизывая губы, он оглядел амфитеатр.
«Да, – сказал он про себя, – да, она было исчезла, но она снова тут».
Дело в том, что он опять сидел все в той же накидке Дракулы. И уж наверняка все в том же отвратительном макияже, размазанном по всему лицу, и с кровавыми каплями на подбородке, сделанными с помощью губной помады.
«Итак, – спросил он себя, моргая от солнечных зайчиков, – так какой же нынче год?»
«Да, – сказал он про себя, – да, она было исчезла, но она снова тут».
Дело в том, что он опять сидел все в той же накидке Дракулы. И уж наверняка все в том же отвратительном макияже, размазанном по всему лицу, и с кровавыми каплями на подбородке, сделанными с помощью губной помады.
«Итак, – спросил он себя, моргая от солнечных зайчиков, – так какой же нынче год?»
6
– Мой прогноз, что это либо начало пятидесятых, либо конец сороковых, – крикнул Джад, когда Сэм подошел к планке, ведущей на борт лодки Джада. Сэм любовался, как ловко Джад крепит швартовы, удерживающие лодку у пристани.
– Почему ты так думаешь?
– Почему ты так думаешь?