Страница:
Там, где этот обрубок дороги 1999 года кончался, металлизированная поверхность обрывалась резким уступом. Сэму пришлось спрыгнуть вниз на деревенский проселок, усыпанный угольной гарью, которая была утрамбована и превратилась в нечто, похожее на бетон.
Когда он посмотрел туда, где этот проселок кончался, то увидел лишь перекресток дороги, проложенной в сланцах и известняках, на которых лежал черный асфальт. Это напоминало сандвич, сделанный из слоев красной, белой и черной губки.
Вдали поднималось темное облако дыма, говорившее о близости Кастертона. Без сомнения, дома и фабричные трубы Кастертона трудились вовсю даже в такой жаркий летний день.
Немного погуляв, Сэм вернулся к амфитеатру.
Возможно, это было лишь обманчивое впечатление, но теперь людям казалось, что от амфитеатра исходит ощущение спокойствия и безопасности. Как ни странно, но люди стали создавать нечто вроде домашнего порядка. Джад и его супруга кипятили невероятные количества чая и кофе для своих товарищей по несчастью. Даже Райан Кейт – и тот, похоже, вышел из транса. Все еще одетый в костюм Оливера Харди, включая котелок, он наполнял пластмассовые ведерки водой из бака в Гостевом центре и таскал их на лодку Джада. Там эту воду кипятили чайник за чайником на газовой печке.
Только Карсвелл продолжал держаться особняком, наблюдая за происходящим с палубы своей яхты, держа в руке банку охлажденного пива. Выглядел он точной копией римского императора, бесстрастно наблюдающего за работой своих рабов. Нет, он не собирался пачкать руки, помогая кому-нибудь. И уж конечно, не был намерен снабжать их своей едой и выпивкой, хотя (Сэм и Джад это замечали) многие уже начинали посматривать на Карсвелла весьма враждебно. Были разговоры даже о том, чтобы запросто отправиться на борт яхты и взять там то, в чем они нуждались.
Сэм таким настроениям симпатизировал. Но он хорошо помнил о пистолете, который Карсвелл выхватил в баре, когда полиция вознамерилась его арестовать.
Вполне возможно, что он тут же начнет размахивать своим пистолетом, если кто-нибудь без разрешения вступит на борт его яхты.
– Где Ролли? – спросил Сэм у Джада, который тащил по палубе своего суденышка здоровенный стальной прут.
– Ушел пару часов назад. Сказал, что должен где-то побывать и что потом вернется обратно.
– Он не сказал, как нам выбираться из амфитеатра на время прыжков во времени?
– Нет. Во всяком случае, ничего определенного. Я так полагаю, что нам с ним придется еще изрядно поработать.
– Н-да, все это как-то не воодушевляет. Что случится во время следующего прыжка?
– Думаю, люди будут продолжать умирать, Сэм. А ну-ка прими!
Джад наклонился над бортом и передал Сэму тяжелый прут.
– Это еще что такое?
– Мы собираемся устроить барбекю.
– Барбекю? – Сэм решил, что его разыгрывают. – Шутка?
– Нет. Мы будем ужинать на свежем воздухе.
– А где взять еду на сорок человек? – Сэм взял прут. – Постой-ка, уж не собираешься ли ты повторить тот трюк с пятью хлебами и парой рыб?
– Карсвелл обливает своим презрением людей из амфитеатра. Он считает их толпой невежественных недоумков. А среди нас оказался ушедший на покой мясник. Он и еще один мужик поймали в холмах заблудившуюся овцу. Я одолжил ему самый острый из моих кухонных ножей, и мы, черт возьми, собираемся зажарить эту скотину целиком. Придешь?
– А как же!
Сэм предполагал, что все это сводится к попытке убить время. В этом случае он использовал слово «время» в качестве фигуры речи. Вообще-то оно вызывало у него неприятный привкус во рту. Ведь вполне возможно, что именно в момент проведения праздника их опять унесет поток времени.
И тогда они снова окажутся в амфитеатре сидящими на привычных местах. «Сопровождающие» в своих театральных костюмах. Джад, уже который раз втыкающий булавку в свой воротник.
Но люди все равно хотели развлечься. Впервые за все время этой проклятой круговерти Сэм услышал смех. Люди собирали хворост для костра. На речном берегу Джад с помощью Сэма воздвигал раму с вертелом, на котором будут жарить овцу.
В этот вечер «скачок» так и не состоялся. Когда солнце спустилось за холмы, они разожгли костер и зажарили свою овцу. Сэм не мог вспомнить, когда он ел что-нибудь вкуснее, чем эти куски баранины, которые он брал прямо пальцами. Вероятно, какие-нибудь нервные окончания его тела стремились ухватиться за что-то нормальное, привычное. Барбекю, еда, разговор – все это было таким нормальным, таким милым. Джад протянул ему тарелку с ломтем шипящего мяса и сказал:
– Помнишь, о чем ты говорил несколько часов назад? О том, что за всем этим стоит определенная причина? Что нас послали в прошлое, чтобы спасти человечество? Так вот... – Джад отдал ему тарелку, и его глаза сверкнули в свете костра. – Я поверил тебе, Сэм. Я думаю, ты стоишь на верном пути.
– Черт! Какое облегчение услышать такие слова. Карсвелл держит меня за полупомешанного. Торчит на своей яхте и, похоже, собирается оставаться там, пока преисподняя не замерзнет.
– Это уж его проблема. А я вовсе не считаю тебя сумасшедшим. Нам вот что надо сделать: усадить Ролли в следующий раз, когда мы с ним встретимся, за стол и выяснить у него, каким образом он передвигается во времени. – Джад поднял глаза на Сэма. – Знаешь, я думаю, что это наша единственная надежда.
Вот и все, о чем они в этот вечер договорились. Потом они присоединились к другим, сидевшим на берегу, и с интересом наблюдали, как горит костер, как все еще шипит на вертеле остов овцы. Брызги жира падали вниз, вспыхивали голубым пламенем на пылающих углях. Дивный аромат жаркого разносился по всей округе.
Наконец люди вернулись в свой автобус и в свои машины, чтобы поспать. Джад отвел Сэму койку в свободной каюте, а Зиту устроили на кресле-кровати в гостиной. В углу каюты Сэма стоял телевизор. Теперь он был совершенно бесполезен. Так, ящик, набитый пластмассой и всевозможными проводниками. Но для Сэма это все еще был символ прежней жизни, которая осталась у него где-то за спиной. После того как Сэм пожелал всем остальным спокойной ночи, он остановился у телевизора и долго гладил его крышку, ощущая под пальцами гладкую прохладную пластмассу. Странно, но это действовало успокаивающе. Может быть, истинно верующего так же успокаивает одно пребывание под крышей церкви, синагоги или мечети. Хотя не было даже электричества, чтобы подключить «ящик», но Сэму казалось, что тот тихонько гудит, подпитываемый собственной магической энергией.
Сэм, конечно, понимал, что все это иллюзия, но ему безумно хотелось нажать на любую клавишу телевизора, хотя бы для того, чтобы прочесть несколько старинных объявлений, которые всегда почитал жутко банальными. Это было бы все равно чт.о увидеть улыбающееся лицо старого друга.
А спустя несколько минут Сэм уже лежал на своей узкой койке, ощущая, как мерно покачивается под ним лодка, когда речное течение внезапно ударяет в ее борт. Из-за реки доносился крик какой-то ночной птицы. Далеко-далеко лаяла собака. Этот звук показался Сэму почти музыкой, которая долго плыла в воздухе. Несмотря на все случившееся в последние дни, он ощущал странное единение с миром, чувство, которого раньше не было.
Может быть, это потому, что он за очень долгое время хорошо и сытно поел?
А может, это чувство родства со своими товарищами по путешествию во времени, возникшее теперь, когда он понял, что у них у всех есть общая задача, общий долг? Как далеко это может их завлечь, Сэм не знал.
Он слышал поющий женский голос. Вероятно, это был кто-то из туристов, прогуливавшихся перед сном по берегу реки, чтобы полюбоваться лунным светом. Голос пел гимн «Вперед, христианское воинство». Сэм не мог бы объяснить, почему сейчас этот гимн показался таким важным и приличествующим моменту:
Вперед, христианские воины, на вечную битву вперед! Пусть крест Иисуса распятого невидимо в бой вас ведет!
Слушая эти слова, звучавшие тихо, точно колыбельная, Сэм незаметно скользнул в сон.
Глава 34
1
2
3
4
5
Когда он посмотрел туда, где этот проселок кончался, то увидел лишь перекресток дороги, проложенной в сланцах и известняках, на которых лежал черный асфальт. Это напоминало сандвич, сделанный из слоев красной, белой и черной губки.
Вдали поднималось темное облако дыма, говорившее о близости Кастертона. Без сомнения, дома и фабричные трубы Кастертона трудились вовсю даже в такой жаркий летний день.
Немного погуляв, Сэм вернулся к амфитеатру.
Возможно, это было лишь обманчивое впечатление, но теперь людям казалось, что от амфитеатра исходит ощущение спокойствия и безопасности. Как ни странно, но люди стали создавать нечто вроде домашнего порядка. Джад и его супруга кипятили невероятные количества чая и кофе для своих товарищей по несчастью. Даже Райан Кейт – и тот, похоже, вышел из транса. Все еще одетый в костюм Оливера Харди, включая котелок, он наполнял пластмассовые ведерки водой из бака в Гостевом центре и таскал их на лодку Джада. Там эту воду кипятили чайник за чайником на газовой печке.
Только Карсвелл продолжал держаться особняком, наблюдая за происходящим с палубы своей яхты, держа в руке банку охлажденного пива. Выглядел он точной копией римского императора, бесстрастно наблюдающего за работой своих рабов. Нет, он не собирался пачкать руки, помогая кому-нибудь. И уж конечно, не был намерен снабжать их своей едой и выпивкой, хотя (Сэм и Джад это замечали) многие уже начинали посматривать на Карсвелла весьма враждебно. Были разговоры даже о том, чтобы запросто отправиться на борт яхты и взять там то, в чем они нуждались.
Сэм таким настроениям симпатизировал. Но он хорошо помнил о пистолете, который Карсвелл выхватил в баре, когда полиция вознамерилась его арестовать.
Вполне возможно, что он тут же начнет размахивать своим пистолетом, если кто-нибудь без разрешения вступит на борт его яхты.
– Где Ролли? – спросил Сэм у Джада, который тащил по палубе своего суденышка здоровенный стальной прут.
– Ушел пару часов назад. Сказал, что должен где-то побывать и что потом вернется обратно.
– Он не сказал, как нам выбираться из амфитеатра на время прыжков во времени?
– Нет. Во всяком случае, ничего определенного. Я так полагаю, что нам с ним придется еще изрядно поработать.
– Н-да, все это как-то не воодушевляет. Что случится во время следующего прыжка?
– Думаю, люди будут продолжать умирать, Сэм. А ну-ка прими!
Джад наклонился над бортом и передал Сэму тяжелый прут.
– Это еще что такое?
– Мы собираемся устроить барбекю.
– Барбекю? – Сэм решил, что его разыгрывают. – Шутка?
– Нет. Мы будем ужинать на свежем воздухе.
– А где взять еду на сорок человек? – Сэм взял прут. – Постой-ка, уж не собираешься ли ты повторить тот трюк с пятью хлебами и парой рыб?
– Карсвелл обливает своим презрением людей из амфитеатра. Он считает их толпой невежественных недоумков. А среди нас оказался ушедший на покой мясник. Он и еще один мужик поймали в холмах заблудившуюся овцу. Я одолжил ему самый острый из моих кухонных ножей, и мы, черт возьми, собираемся зажарить эту скотину целиком. Придешь?
– А как же!
Сэм предполагал, что все это сводится к попытке убить время. В этом случае он использовал слово «время» в качестве фигуры речи. Вообще-то оно вызывало у него неприятный привкус во рту. Ведь вполне возможно, что именно в момент проведения праздника их опять унесет поток времени.
И тогда они снова окажутся в амфитеатре сидящими на привычных местах. «Сопровождающие» в своих театральных костюмах. Джад, уже который раз втыкающий булавку в свой воротник.
Но люди все равно хотели развлечься. Впервые за все время этой проклятой круговерти Сэм услышал смех. Люди собирали хворост для костра. На речном берегу Джад с помощью Сэма воздвигал раму с вертелом, на котором будут жарить овцу.
В этот вечер «скачок» так и не состоялся. Когда солнце спустилось за холмы, они разожгли костер и зажарили свою овцу. Сэм не мог вспомнить, когда он ел что-нибудь вкуснее, чем эти куски баранины, которые он брал прямо пальцами. Вероятно, какие-нибудь нервные окончания его тела стремились ухватиться за что-то нормальное, привычное. Барбекю, еда, разговор – все это было таким нормальным, таким милым. Джад протянул ему тарелку с ломтем шипящего мяса и сказал:
– Помнишь, о чем ты говорил несколько часов назад? О том, что за всем этим стоит определенная причина? Что нас послали в прошлое, чтобы спасти человечество? Так вот... – Джад отдал ему тарелку, и его глаза сверкнули в свете костра. – Я поверил тебе, Сэм. Я думаю, ты стоишь на верном пути.
– Черт! Какое облегчение услышать такие слова. Карсвелл держит меня за полупомешанного. Торчит на своей яхте и, похоже, собирается оставаться там, пока преисподняя не замерзнет.
– Это уж его проблема. А я вовсе не считаю тебя сумасшедшим. Нам вот что надо сделать: усадить Ролли в следующий раз, когда мы с ним встретимся, за стол и выяснить у него, каким образом он передвигается во времени. – Джад поднял глаза на Сэма. – Знаешь, я думаю, что это наша единственная надежда.
Вот и все, о чем они в этот вечер договорились. Потом они присоединились к другим, сидевшим на берегу, и с интересом наблюдали, как горит костер, как все еще шипит на вертеле остов овцы. Брызги жира падали вниз, вспыхивали голубым пламенем на пылающих углях. Дивный аромат жаркого разносился по всей округе.
Наконец люди вернулись в свой автобус и в свои машины, чтобы поспать. Джад отвел Сэму койку в свободной каюте, а Зиту устроили на кресле-кровати в гостиной. В углу каюты Сэма стоял телевизор. Теперь он был совершенно бесполезен. Так, ящик, набитый пластмассой и всевозможными проводниками. Но для Сэма это все еще был символ прежней жизни, которая осталась у него где-то за спиной. После того как Сэм пожелал всем остальным спокойной ночи, он остановился у телевизора и долго гладил его крышку, ощущая под пальцами гладкую прохладную пластмассу. Странно, но это действовало успокаивающе. Может быть, истинно верующего так же успокаивает одно пребывание под крышей церкви, синагоги или мечети. Хотя не было даже электричества, чтобы подключить «ящик», но Сэму казалось, что тот тихонько гудит, подпитываемый собственной магической энергией.
Сэм, конечно, понимал, что все это иллюзия, но ему безумно хотелось нажать на любую клавишу телевизора, хотя бы для того, чтобы прочесть несколько старинных объявлений, которые всегда почитал жутко банальными. Это было бы все равно чт.о увидеть улыбающееся лицо старого друга.
А спустя несколько минут Сэм уже лежал на своей узкой койке, ощущая, как мерно покачивается под ним лодка, когда речное течение внезапно ударяет в ее борт. Из-за реки доносился крик какой-то ночной птицы. Далеко-далеко лаяла собака. Этот звук показался Сэму почти музыкой, которая долго плыла в воздухе. Несмотря на все случившееся в последние дни, он ощущал странное единение с миром, чувство, которого раньше не было.
Может быть, это потому, что он за очень долгое время хорошо и сытно поел?
А может, это чувство родства со своими товарищами по путешествию во времени, возникшее теперь, когда он понял, что у них у всех есть общая задача, общий долг? Как далеко это может их завлечь, Сэм не знал.
Он слышал поющий женский голос. Вероятно, это был кто-то из туристов, прогуливавшихся перед сном по берегу реки, чтобы полюбоваться лунным светом. Голос пел гимн «Вперед, христианское воинство». Сэм не мог бы объяснить, почему сейчас этот гимн показался таким важным и приличествующим моменту:
Вперед, христианские воины, на вечную битву вперед! Пусть крест Иисуса распятого невидимо в бой вас ведет!
Слушая эти слова, звучавшие тихо, точно колыбельная, Сэм незаметно скользнул в сон.
Глава 34
1
На следующее утро ощущение нормальности происходящего получило новое подкрепление в виде хорошего завтрака из яиц, бекона и грибов. Джад, Дот, Зита и Сэм завтракали, сидя вокруг складного столика, расставленного на палубе Джадовой лодки. Для Сэма все, даже самые обычные проявления домашнего уюта и домашней жизни стали необыкновенно радостными и жизнеутверждающими. Даже такие, как помол перца-горошка на специальной мельничке. Этим душистым порошком потом посыпали яичные желтки.
Джад умудрился забрызгать беконным жиром свои брюки, и Дот огорченно сказала ему: «Сколько раз я говорила тебе, что надо надевать передник, когда ты кухаришь». А потом улыбнулась и стала изображать, как Джад будет оттирать жир с помощью точильного камня, сидя на берегу реки. Джад играл роль хозяина в типично английском духе, разговаривая преимущественно о погоде. «Отличная погодка для плавания», – сказал он. А Сэм подумал, что в барах Нью-Йорка такое выражение многие поняли бы несколько иначе. Зита попросила разрешения воспользоваться хозяйским шампунем, чтобы помыть свои великолепные каштановые волосы. А Дот ответила, что у нее есть шампунь с хной и что Зита может им пользоваться сколько угодно, так как он придаст ее чудным волосам особый блеск.
По безмятежной поверхности реки скользили утки и лебеди. А потом появились двое мужчин, оба в темных брюках, серых жилетах и котелках. Они прибыли в лодке, похожей на гребной спасательный ялик.
Лодка была полна фруктов и овощей. Сэм увидел корзину с клубникой. Она горела яростно-алым цветом в лучах раннего солнца. Был там и шест, который Сэм принял сначала за запасную мачту. Только приглядевшись, он заметил, что к шесту привязаны тушки фазанов и зайцев.
– Думаю, они едут на рынок, – тихо сказал Джад. – Эх, ой! Чем торгуете? – крикнул он гребцам.
Он стоял, положив руки на фальшборт, и тут же завел разговор с обоими мужчинами. Говорил Джад просто, а его йоркширский говор был очень схож с говором гребцов.
В суденышке и в одежде Джада не было ничего странного для жителей приречья 1865 года, а вот гордая яхта Карсвелла с ее обтекаемыми обводами, радиоантенной, радаром и спутниковой «тарелкой» явно вызывала удивление. Оба представителя девятнадцатого века даже сняли свои котелки, чтобы свободней орудовать в затылках. От яхты они не могли оторвать глаз.
Джад обратился к жене, Зите и Сэму:
– Дайте мне всю драгоценную бижутерию, какая у вас есть. Нет, дорогая, – сказал он жене, – только не обручальное. – Поглядев на Зиту и Сэма, Джад добавил: – Если у вас есть вещи, представляющие для вас ценность как память, то их оставьте себе.
– Не имеет значения. Мы получим их назад при следующем же прыжке сквозь время, – сказала Зита. Она сняла с шеи золотую цепочку, а вторую – с коленки.
– А прыжок может состояться в любую минуту, – добавила Дот, снимая с пальца кольцо с драгоценными камушками.
Сэм, прибегнув к сливочному маслу, с некоторым трудом снял с пальца кольцо с печаткой. Ему подарила его мать на восемнадцатый день рождения. Но Сэм понял, что затеял Джад. Если они останутся тут на продолжительное время, им потребуется еда. Кроме того, Дот права – после следующего прыжка вещи вернутся как по волшебству.
Переговоры вел Джад, взявший собранные драгоценности, а также свои антикварные карманные часы с золотой цепочкой и печатками. Торговался он с азартом.
Сэм думал, что торг будет вестись медленно, в классическом стиле деревенских простофиль: «Ага, а овес-то нынче дорожать будет, верно, говорю, а?» Но речь торгующихся была столь быстрой, что он с трудом поспевал за ней. Слова громоздились друг на друга, сливались, а смысл нескольких фраз он вообще не сумел уяснить. Да, характер произношения и сам язык уже успели заметно измениться, хотя путешествие во времени заняло немногим больше сотни лет.
Через десять минут пустая лодка уплыла вниз по течению, а Сэм и Джад принялись перетаскивать купленные припасы вниз. Бартерная сделка включала также здоровенный круг твердого красноватого сыра. Джад понюхал его и усмехнулся:
– Ты только понюхай его! Настоящий сыр! Господи... м-м-м...
– Нам не удастся впихнуть его в ваш холодильник. Я мог бы попросить Карсвелла...
– Настоящий сыр в холодильник не кладут. Настоящий сыр – он ведь живой, в нем полно всяких микроорганизмов. Холод их убивает. Нас просто приучили есть мертвый сыр, у которого текстура как у обыкновенного мыла. Настоящий живой сыр надо хранить при комнатной температуре. Есть его надо в тех же условиях, при каких пьют красное вино.
Сэм даже удивился, сколько радости извлек Джад из такой простой вещи, как кусок сыра. Может быть, издержки путешествия во времени чем-то все же вознаграждаются?
Джад умудрился забрызгать беконным жиром свои брюки, и Дот огорченно сказала ему: «Сколько раз я говорила тебе, что надо надевать передник, когда ты кухаришь». А потом улыбнулась и стала изображать, как Джад будет оттирать жир с помощью точильного камня, сидя на берегу реки. Джад играл роль хозяина в типично английском духе, разговаривая преимущественно о погоде. «Отличная погодка для плавания», – сказал он. А Сэм подумал, что в барах Нью-Йорка такое выражение многие поняли бы несколько иначе. Зита попросила разрешения воспользоваться хозяйским шампунем, чтобы помыть свои великолепные каштановые волосы. А Дот ответила, что у нее есть шампунь с хной и что Зита может им пользоваться сколько угодно, так как он придаст ее чудным волосам особый блеск.
По безмятежной поверхности реки скользили утки и лебеди. А потом появились двое мужчин, оба в темных брюках, серых жилетах и котелках. Они прибыли в лодке, похожей на гребной спасательный ялик.
Лодка была полна фруктов и овощей. Сэм увидел корзину с клубникой. Она горела яростно-алым цветом в лучах раннего солнца. Был там и шест, который Сэм принял сначала за запасную мачту. Только приглядевшись, он заметил, что к шесту привязаны тушки фазанов и зайцев.
– Думаю, они едут на рынок, – тихо сказал Джад. – Эх, ой! Чем торгуете? – крикнул он гребцам.
Он стоял, положив руки на фальшборт, и тут же завел разговор с обоими мужчинами. Говорил Джад просто, а его йоркширский говор был очень схож с говором гребцов.
В суденышке и в одежде Джада не было ничего странного для жителей приречья 1865 года, а вот гордая яхта Карсвелла с ее обтекаемыми обводами, радиоантенной, радаром и спутниковой «тарелкой» явно вызывала удивление. Оба представителя девятнадцатого века даже сняли свои котелки, чтобы свободней орудовать в затылках. От яхты они не могли оторвать глаз.
Джад обратился к жене, Зите и Сэму:
– Дайте мне всю драгоценную бижутерию, какая у вас есть. Нет, дорогая, – сказал он жене, – только не обручальное. – Поглядев на Зиту и Сэма, Джад добавил: – Если у вас есть вещи, представляющие для вас ценность как память, то их оставьте себе.
– Не имеет значения. Мы получим их назад при следующем же прыжке сквозь время, – сказала Зита. Она сняла с шеи золотую цепочку, а вторую – с коленки.
– А прыжок может состояться в любую минуту, – добавила Дот, снимая с пальца кольцо с драгоценными камушками.
Сэм, прибегнув к сливочному маслу, с некоторым трудом снял с пальца кольцо с печаткой. Ему подарила его мать на восемнадцатый день рождения. Но Сэм понял, что затеял Джад. Если они останутся тут на продолжительное время, им потребуется еда. Кроме того, Дот права – после следующего прыжка вещи вернутся как по волшебству.
Переговоры вел Джад, взявший собранные драгоценности, а также свои антикварные карманные часы с золотой цепочкой и печатками. Торговался он с азартом.
Сэм думал, что торг будет вестись медленно, в классическом стиле деревенских простофиль: «Ага, а овес-то нынче дорожать будет, верно, говорю, а?» Но речь торгующихся была столь быстрой, что он с трудом поспевал за ней. Слова громоздились друг на друга, сливались, а смысл нескольких фраз он вообще не сумел уяснить. Да, характер произношения и сам язык уже успели заметно измениться, хотя путешествие во времени заняло немногим больше сотни лет.
Через десять минут пустая лодка уплыла вниз по течению, а Сэм и Джад принялись перетаскивать купленные припасы вниз. Бартерная сделка включала также здоровенный круг твердого красноватого сыра. Джад понюхал его и усмехнулся:
– Ты только понюхай его! Настоящий сыр! Господи... м-м-м...
– Нам не удастся впихнуть его в ваш холодильник. Я мог бы попросить Карсвелла...
– Настоящий сыр в холодильник не кладут. Настоящий сыр – он ведь живой, в нем полно всяких микроорганизмов. Холод их убивает. Нас просто приучили есть мертвый сыр, у которого текстура как у обыкновенного мыла. Настоящий живой сыр надо хранить при комнатной температуре. Есть его надо в тех же условиях, при каких пьют красное вино.
Сэм даже удивился, сколько радости извлек Джад из такой простой вещи, как кусок сыра. Может быть, издержки путешествия во времени чем-то все же вознаграждаются?
2
Ли Бартон и Сью Ройстон вышли из Гостевого центра, неся пару подарочных жестяных барабанчиков, на которых было написано «ЙОРКШИРСКИЙ ЧАЙ – ТРАДИЦИОННЫЙ СТАРИННЫЙ НАПИТОК».
Сью где-то оставила пиджак Стана Лорела и его котелок, но все еще продолжала носить мешковатые брюки и твидовый жилет своего персонажа.
Ли спросил:
– А что, у Николь есть список пассажиров?
– Насколько я знаю, да. А что?
– Я хотел бы обновить его на сегодняшний день.
– Ты хочешь вычеркнуть тех, кто не вернулся после последних подвижек во времени?
Она оглянулась на музейное помещение, служившее им временным моргом.
– Что ж, формулировка вполне приемлемая. Можешь отнести это за счет подготовительных курсов для «сопровождающих», но я чувствую себя куда комфортнее, если на каждом клиенте у меня есть своя этикетка.
– Клиенты? – Прижимая к груди барабанчик с чаем, Сью бросила взгляд на людей, вылезающих из автобуса после ночного сна или уже покидающих туалеты и размахивающих руками, чтобы высушить их. – По моему мнению, путешествие во времени – Великий Уравнитель. Демаркационная линия между подателями услуг и клиентами уже стерлась ко всем чертям. – Сью вымученно улыбнулась Ли. – Извини. Да, я думаю, ты затеял нужное дело. Но вот где находится Николь, я решительно не знаю.
– А я думал, вы этой ночью спали вместе?
– Утром я ее не видела. – Глаза Сью немного потемнели от усилий пробудить воспоминания. – Но если подумать, то я ее после вчерашнего ленча вообще не видала. А ты?
– Тоже нет. И на барбекю ее не было.
– Может, она себе парня нашла?
– Сомнительно. Не верю, что она могла уйти, не сказав нам ни слова. Как полагаешь?
– Да, это на нее не похоже. Николь... ох, прости... – На ее лице появилось выражение тревоги. – Куда, черт возьми, она могла запропаститься?
Сью где-то оставила пиджак Стана Лорела и его котелок, но все еще продолжала носить мешковатые брюки и твидовый жилет своего персонажа.
Ли спросил:
– А что, у Николь есть список пассажиров?
– Насколько я знаю, да. А что?
– Я хотел бы обновить его на сегодняшний день.
– Ты хочешь вычеркнуть тех, кто не вернулся после последних подвижек во времени?
Она оглянулась на музейное помещение, служившее им временным моргом.
– Что ж, формулировка вполне приемлемая. Можешь отнести это за счет подготовительных курсов для «сопровождающих», но я чувствую себя куда комфортнее, если на каждом клиенте у меня есть своя этикетка.
– Клиенты? – Прижимая к груди барабанчик с чаем, Сью бросила взгляд на людей, вылезающих из автобуса после ночного сна или уже покидающих туалеты и размахивающих руками, чтобы высушить их. – По моему мнению, путешествие во времени – Великий Уравнитель. Демаркационная линия между подателями услуг и клиентами уже стерлась ко всем чертям. – Сью вымученно улыбнулась Ли. – Извини. Да, я думаю, ты затеял нужное дело. Но вот где находится Николь, я решительно не знаю.
– А я думал, вы этой ночью спали вместе?
– Утром я ее не видела. – Глаза Сью немного потемнели от усилий пробудить воспоминания. – Но если подумать, то я ее после вчерашнего ленча вообще не видала. А ты?
– Тоже нет. И на барбекю ее не было.
– Может, она себе парня нашла?
– Сомнительно. Не верю, что она могла уйти, не сказав нам ни слова. Как полагаешь?
– Да, это на нее не похоже. Николь... ох, прости... – На ее лице появилось выражение тревоги. – Куда, черт возьми, она могла запропаститься?
3
Когда Уильям предложил Николь взглянуть на ее обнаженное плечо, она точно заледенела. Сердце подпрыгнуло чуть ли не до горла и там взорвалось, почти лишив Николь возможности дышать. На лбу выступили бусинки пота. Они появились внезапно, вызвав ощущение холодной дрожи.
Ты теперь одна из нас...
Эти слова кружились в ее голове точно рыба, попавшая в захлопнувшуюся кошельковую сеть.
Ты теперь одна из нас...
Прежде чем она принудила себя взглянуть на плечо, она перевела взгляд со спокойных зеленых глаз Уильяма на Тони, у которого птичья голова торчала прямо под глазом, а потом на Гримвуда с его роем пчел, прилипшим к лицу, будто его приклеили каким-то суперклеем.
Ты теперь одна из нас...
У страха вкус алюминия. Она слышала эти слова и раньше, но теперь знала, что это правда. Вкус металла волнами пробегал по ее языку. Сердце билось все сильнее... Мир отступал в какой-то темный туман, заволакивавший все вокруг.
И в то же время она понимала – откладывать нельзя. Она посмотрела.
Несмотря на плотно сжатые зубы, у Николь вырвался низкий стон. Она смотрела, и все ее внимание сосредоточивалось на крохотном участке кожи – величиной с ноготь большого пальца.
Там, почти на тыльной части плеча, где начинается переход к шее, был бугорок.
Глаза Николь впились в него с такой силой, что кожу вокруг них защипало.
Бугорок был покрыт серым мехом.
Загипнотизированная видом пушистого бугорка, Николь осторожно протянула к нему палец, чтобы тихонько, совсем слегка, коснуться его. Ей казалось, что неосторожное прикосновение может привести к взрыву и бугорок внезапно разлетится на множество мелких частиц.
Мех был мягкий, такой мягкий, что почти не ощущался осязанием. Но под мехом бугорок был тверд. Она нажала сильнее. Ничего, только ощущение чего-то твердого.
Повернув голову еще дальше, так что подбородок почти вдавился в шею, она приглядывалась к этому образованию. Не нарыв ли это, почему-то покрытый шерстью, который выскочил на ее теле за одну ночь?
Оно вздрогнула.
На бугорке появилась пара крошечных ушей.
Два малюсеньких ушка, покрытых нежными волосками, испещренные тончайшей сетью кровеносных сосудов.
Ты теперь одна из нас...
Значит, они правы. Сердце барабанило прямо в ушные перепонки. Неужели два очаровательных мышиных ушка – это все, что она сможет увидеть?
Эти слова пришли из какого-то далекого закоулка мозга, из той его части, которая заведует черным юмором, тем самым, что заставляет человека, которого ведут вешать, заботиться о том, достаточно ли крепка крышка люка, куда ему предстоит провалиться. Тот же юмор заставляет солдат, только что вышедших из боя, надевать на головы убитых солдат противника шутовские газетные колпаки и вкладывать им в обугленные клешнявые руки пивные банки. Тот же черный могильный юмор позволяет будущим врачам играть в анатомическом классе в волейбол почками трупов, которые они изучают. Или... или...
Уши шевельнулись.
Боже, эти уши шевелятся!
Николь сунула пальцы в рот, чтобы сдержать жуткий вопль, и резко повернула голову в другую сторону.
Уильям осторожно опустил ворот тенниски на пушистую мышиную головку, выросшую на плече Николь. Он сделал это так нежно, как будто это была еще свежая и болезненная ранка.
– Ничего, моя леди. Не нужно беспокоиться. Она ничем вам не повредит.
Тони – птицечеловек – смотрел на нее серьезными спокойными глазами.
– Она скоро с вами сольется. – Он нежно погладил голову дрозда, торчавшую из его щеки. – Вы научитесь жить с ней. Скоро у вас там возникнут ощущения.
Николь смотрела на него, удивленная и даже шокированная. Неужели он и сам испытывает наслаждение, поглаживая птицу?
Гримвуд наклонил голову. Движущиеся пчелы создавали впечатление, что на его лице сверкают драгоценные камни.
– Ты потом поймешь, почему Уильям называет это Божественным Бременем. Скоро с тобой начнут происходить всякие штуки.
– Штуки? – спросила она. – Какие штуки?
Гримвуд передернул плечами.
– Разные штуки.
Тони попытался ей объяснить. Пока он говорил, она держала ладонь у рта, слишком потрясенная.
– Психологическая трансформация. Вы начнете испытывать изменения в собственной природе. Я не эксперт. Просто лаборант в старших классах средней школы. Насколько я понимаю... – Он задумчиво погладил клюв дрозда. – Клетки тела птицы соединяются с вашими клетками, причем это происходит на молекулярном уровне. ДНК у вас тоже срастаются, переплетаются. Нервные окончания соединены тоже. У вас создается общая нервная система.
Уильям мягко добавил:
– Постарайтесь думать об этом как о даре, а не как о пытке, придуманной для вашей телесной оболочки. И тогда вскоре произойдет поразительная трансформация.
Ты теперь одна из нас...
Эти слова кружились в ее голове точно рыба, попавшая в захлопнувшуюся кошельковую сеть.
Ты теперь одна из нас...
Прежде чем она принудила себя взглянуть на плечо, она перевела взгляд со спокойных зеленых глаз Уильяма на Тони, у которого птичья голова торчала прямо под глазом, а потом на Гримвуда с его роем пчел, прилипшим к лицу, будто его приклеили каким-то суперклеем.
Ты теперь одна из нас...
У страха вкус алюминия. Она слышала эти слова и раньше, но теперь знала, что это правда. Вкус металла волнами пробегал по ее языку. Сердце билось все сильнее... Мир отступал в какой-то темный туман, заволакивавший все вокруг.
И в то же время она понимала – откладывать нельзя. Она посмотрела.
Несмотря на плотно сжатые зубы, у Николь вырвался низкий стон. Она смотрела, и все ее внимание сосредоточивалось на крохотном участке кожи – величиной с ноготь большого пальца.
Там, почти на тыльной части плеча, где начинается переход к шее, был бугорок.
Глаза Николь впились в него с такой силой, что кожу вокруг них защипало.
Бугорок был покрыт серым мехом.
Загипнотизированная видом пушистого бугорка, Николь осторожно протянула к нему палец, чтобы тихонько, совсем слегка, коснуться его. Ей казалось, что неосторожное прикосновение может привести к взрыву и бугорок внезапно разлетится на множество мелких частиц.
Мех был мягкий, такой мягкий, что почти не ощущался осязанием. Но под мехом бугорок был тверд. Она нажала сильнее. Ничего, только ощущение чего-то твердого.
Повернув голову еще дальше, так что подбородок почти вдавился в шею, она приглядывалась к этому образованию. Не нарыв ли это, почему-то покрытый шерстью, который выскочил на ее теле за одну ночь?
Оно вздрогнула.
На бугорке появилась пара крошечных ушей.
Два малюсеньких ушка, покрытых нежными волосками, испещренные тончайшей сетью кровеносных сосудов.
Ты теперь одна из нас...
Значит, они правы. Сердце барабанило прямо в ушные перепонки. Неужели два очаровательных мышиных ушка – это все, что она сможет увидеть?
Эти слова пришли из какого-то далекого закоулка мозга, из той его части, которая заведует черным юмором, тем самым, что заставляет человека, которого ведут вешать, заботиться о том, достаточно ли крепка крышка люка, куда ему предстоит провалиться. Тот же юмор заставляет солдат, только что вышедших из боя, надевать на головы убитых солдат противника шутовские газетные колпаки и вкладывать им в обугленные клешнявые руки пивные банки. Тот же черный могильный юмор позволяет будущим врачам играть в анатомическом классе в волейбол почками трупов, которые они изучают. Или... или...
Уши шевельнулись.
Боже, эти уши шевелятся!
Николь сунула пальцы в рот, чтобы сдержать жуткий вопль, и резко повернула голову в другую сторону.
Уильям осторожно опустил ворот тенниски на пушистую мышиную головку, выросшую на плече Николь. Он сделал это так нежно, как будто это была еще свежая и болезненная ранка.
– Ничего, моя леди. Не нужно беспокоиться. Она ничем вам не повредит.
Тони – птицечеловек – смотрел на нее серьезными спокойными глазами.
– Она скоро с вами сольется. – Он нежно погладил голову дрозда, торчавшую из его щеки. – Вы научитесь жить с ней. Скоро у вас там возникнут ощущения.
Николь смотрела на него, удивленная и даже шокированная. Неужели он и сам испытывает наслаждение, поглаживая птицу?
Гримвуд наклонил голову. Движущиеся пчелы создавали впечатление, что на его лице сверкают драгоценные камни.
– Ты потом поймешь, почему Уильям называет это Божественным Бременем. Скоро с тобой начнут происходить всякие штуки.
– Штуки? – спросила она. – Какие штуки?
Гримвуд передернул плечами.
– Разные штуки.
Тони попытался ей объяснить. Пока он говорил, она держала ладонь у рта, слишком потрясенная.
– Психологическая трансформация. Вы начнете испытывать изменения в собственной природе. Я не эксперт. Просто лаборант в старших классах средней школы. Насколько я понимаю... – Он задумчиво погладил клюв дрозда. – Клетки тела птицы соединяются с вашими клетками, причем это происходит на молекулярном уровне. ДНК у вас тоже срастаются, переплетаются. Нервные окончания соединены тоже. У вас создается общая нервная система.
Уильям мягко добавил:
– Постарайтесь думать об этом как о даре, а не как о пытке, придуманной для вашей телесной оболочки. И тогда вскоре произойдет поразительная трансформация.
4
После завтрака в день второй года 1865-го Сэм и Джад долго работали в амфитеатре. Границы «зеленки» образовывали как бы сектор, вырезанный из круглого пирога. Сектор суживался к центру, которым был каменный алтарь, а потом расширялся к верхнему кругу амфитеатра. Но зелень не кончалась на верхнем крае, она, непрерывно расширяясь, уходила через автостоянку к самой границе круглого куска территории 1999 года.
– По верхнему краю 12 футов и 6 дюймов, – сказал Сэм, держа в руках рулетку.
– Амфитеатр был полностью очищен от растительности в конце пятидесятых. А до того, как я понимаю, в нем были видны только заросли куманики, крапивы да всяких кустарников. Ты только погляди, как ровна линия границы этих зарослей. Такое впечатление, будто садовник взял ножницы и тщательно обрезал побеги куманики, чтобы получить идеально прямую линию.
– Итак, в нашем круглом «пироге» 1999 года образовался разлом, в который прорвались наружу шестидесятые годы прошлого века.
– Что-то в этом роде. И при каждом прыжке этот разлом становится все шире.
– Что ж, вряд ли это можно считать радостной новостью, Джад.
Джад убрал рулетку в специальный футлярчик.
– Мне кажется, что из-за этого расширения сектора люди, сидящие в непосредственной близости от него, подвергаются возрастающей опасности.
Сэм поглядел туда, где были места его и Зиты.
– Дьявол, – пробормотал он. – Зита сидит справа от меня, как раз рядом с линией разлома.
– Да, это слишком близко, чтобы веселиться. Всего лишь ярда два от зеленой полосы. Знаешь, нам необходимо справиться с тем, что тут происходит, иначе в один прекрасный день у нас не останется никого.
– Значит, нам следует разыскать Ролли и узнать у него, как, ради всех святых, нам выбираться отсюда перед будущими прыжками.
– Совершенно верно. Но я думаю, что он попытается использовать нас в своих собственных интересах, так мне кажется.
Сэм поднял глаза и увидел Райана Кейта, который, отдуваясь, спускался по ступенькам амфитеатра в своем костюме Оливера Харди.
– Сэм, Джад, – крикнул он. – Вы Николь не видали?
Оба отрицательно покачали головами.
Райан отер носовым платком потное лицо.
– Мы думаем, она ушла.
– Ушла?
– Может, на прогулку? Не знаю. Она никому ничего не сказала.
– Думаю, она могла собраться в город, но только ей бы пришлось отправиться туда пешком.
Джад почесал в затылке.
– В своей тенниске и шортах в обтяжечку она в викторианском Кастертоне будет торчать как больной палец на руке.
– Кто-нибудь ищет ее?
– Ли, Сью да еще пара мужиков пошли в лес. Они думают, что она там заблудилась.
Сэм взглянул на Джада:
– Если ты хочешь собрать поисковую группу, то мы с Райаном отправимся сейчас же и начнем искать. Далеко уйти она не могла.
Джад отправился вниз, чтобы поговорить с теми, кто сидел в первых рядах у арены.
Сэм же побежал по лестнице наверх. За ним пыхтел Райан. Сэм отлично помнил, как реагировал Ролли на его рассказ о встрече с Синебородым. Они просачиваются из другого времени в это подобно опасным загрязнителям, попадающим из сточных труб в чистую реку.
На верхней ступеньке Сэма ждал неизвестный мужчина. Сэм смотрел на него с изумлением, впитывая детали: молодой человек, в очках, в какой-то странной плоской шляпе из рубчатого плиса. Стоит, придерживая рукой старенький велосипед, и улыбается. Самое странное – ослепительно белый воротничок священника на его шее.
– Доброе утро, земляки, – сказал молодой человек с радостной улыбкой. – Все выглядит просто потрясающе. Вы археологи?
– По верхнему краю 12 футов и 6 дюймов, – сказал Сэм, держа в руках рулетку.
– Амфитеатр был полностью очищен от растительности в конце пятидесятых. А до того, как я понимаю, в нем были видны только заросли куманики, крапивы да всяких кустарников. Ты только погляди, как ровна линия границы этих зарослей. Такое впечатление, будто садовник взял ножницы и тщательно обрезал побеги куманики, чтобы получить идеально прямую линию.
– Итак, в нашем круглом «пироге» 1999 года образовался разлом, в который прорвались наружу шестидесятые годы прошлого века.
– Что-то в этом роде. И при каждом прыжке этот разлом становится все шире.
– Что ж, вряд ли это можно считать радостной новостью, Джад.
Джад убрал рулетку в специальный футлярчик.
– Мне кажется, что из-за этого расширения сектора люди, сидящие в непосредственной близости от него, подвергаются возрастающей опасности.
Сэм поглядел туда, где были места его и Зиты.
– Дьявол, – пробормотал он. – Зита сидит справа от меня, как раз рядом с линией разлома.
– Да, это слишком близко, чтобы веселиться. Всего лишь ярда два от зеленой полосы. Знаешь, нам необходимо справиться с тем, что тут происходит, иначе в один прекрасный день у нас не останется никого.
– Значит, нам следует разыскать Ролли и узнать у него, как, ради всех святых, нам выбираться отсюда перед будущими прыжками.
– Совершенно верно. Но я думаю, что он попытается использовать нас в своих собственных интересах, так мне кажется.
Сэм поднял глаза и увидел Райана Кейта, который, отдуваясь, спускался по ступенькам амфитеатра в своем костюме Оливера Харди.
– Сэм, Джад, – крикнул он. – Вы Николь не видали?
Оба отрицательно покачали головами.
Райан отер носовым платком потное лицо.
– Мы думаем, она ушла.
– Ушла?
– Может, на прогулку? Не знаю. Она никому ничего не сказала.
– Думаю, она могла собраться в город, но только ей бы пришлось отправиться туда пешком.
Джад почесал в затылке.
– В своей тенниске и шортах в обтяжечку она в викторианском Кастертоне будет торчать как больной палец на руке.
– Кто-нибудь ищет ее?
– Ли, Сью да еще пара мужиков пошли в лес. Они думают, что она там заблудилась.
Сэм взглянул на Джада:
– Если ты хочешь собрать поисковую группу, то мы с Райаном отправимся сейчас же и начнем искать. Далеко уйти она не могла.
Джад отправился вниз, чтобы поговорить с теми, кто сидел в первых рядах у арены.
Сэм же побежал по лестнице наверх. За ним пыхтел Райан. Сэм отлично помнил, как реагировал Ролли на его рассказ о встрече с Синебородым. Они просачиваются из другого времени в это подобно опасным загрязнителям, попадающим из сточных труб в чистую реку.
На верхней ступеньке Сэма ждал неизвестный мужчина. Сэм смотрел на него с изумлением, впитывая детали: молодой человек, в очках, в какой-то странной плоской шляпе из рубчатого плиса. Стоит, придерживая рукой старенький велосипед, и улыбается. Самое странное – ослепительно белый воротничок священника на его шее.
– Доброе утро, земляки, – сказал молодой человек с радостной улыбкой. – Все выглядит просто потрясающе. Вы археологи?
5
Сэм поискал взглядом Джада, который не заметил новоприбывшего и деловито сколачивал поисковую партию из людей, сидевших на нижних скамьях амфитеатра.
– Ох, извините мою невоспитанность. – Молодой человек протянул свою длинную руку с тонкими музыкальными пальцами. – Меня зовут Хатер. Томас Хатер... хм... хм... А если точнее, то преподобный Томас Хатер, но, пожалуйста, зовите меня просто Томас.
Сэм пожал его руку и представился сам, вовремя остановившись и не упомянув о своей профессии. Слова «режиссер программы ТВ» в 1865 году могли вызвать лишь одно – недоумевающий взгляд. Затем он представил Райана, который вежливо приподнял свой котелок, автоматически вступив в роль Оливера Харди.
Томас Хатер слегка притронулся к своей шляпе, продолжая удивленно таращиться на голову Сэма.
– Вы туг, должно быть, чертовски заняты. Почти все без шляп.
Сначала это замечание показалось Сэму странным, но потом он сообразил, что сто лет назад, на какой бы стороне Атлантического океана вы ни проживали, выход на улицу без шляпы был для вас так же невозможен, как выход без штанов.
Сэм послал священнику одну из своих лучших профессиональных улыбок, которые он приберегал для публики и продюсеров.
– Полагаю, свою я куда-то засунул впопыхах.
– О Боже! – с искренним огорчением отреагировал молодой клирик. – Может, это... хм... хм... – Он прикрыл глаза от яркого света ладонью и принялся обводить взглядом ряды амфитеатра, явно отыскивая следы пропавшей шляпы. – Честное слово, вы тут проявили бешеную энергию! Ведь я здесь был совсем недавно, и тут повсюду были заросли сорняков и куманики. Подобных зарослей я больше нигде не видывал. А вы из какого университета?
– А мы... на собственном коште.
– Частные археологи?
– Да. – Тут Сэм решил добавить: – Нас спонсирует газета... «Нью-Йорк таймс».
– Поразительно! Вы знаете, в археологии такое обширное поле для работы! – Томас говорил, слегка задыхаясь от прилива энтузиазма. – Видите, вон там находится римское укрепление, которое, насколько мне известно, никогда как следует не раскапывалось. Только в прошлом году, когда начали пахать поле, там нашли множество черепков керамики и стекла, а также всякие другие предметы. Мы там немного покопались с друзьями и нашли 27 типов римских монет, включая золотой времен Адриана.
– Ох, извините мою невоспитанность. – Молодой человек протянул свою длинную руку с тонкими музыкальными пальцами. – Меня зовут Хатер. Томас Хатер... хм... хм... А если точнее, то преподобный Томас Хатер, но, пожалуйста, зовите меня просто Томас.
Сэм пожал его руку и представился сам, вовремя остановившись и не упомянув о своей профессии. Слова «режиссер программы ТВ» в 1865 году могли вызвать лишь одно – недоумевающий взгляд. Затем он представил Райана, который вежливо приподнял свой котелок, автоматически вступив в роль Оливера Харди.
Томас Хатер слегка притронулся к своей шляпе, продолжая удивленно таращиться на голову Сэма.
– Вы туг, должно быть, чертовски заняты. Почти все без шляп.
Сначала это замечание показалось Сэму странным, но потом он сообразил, что сто лет назад, на какой бы стороне Атлантического океана вы ни проживали, выход на улицу без шляпы был для вас так же невозможен, как выход без штанов.
Сэм послал священнику одну из своих лучших профессиональных улыбок, которые он приберегал для публики и продюсеров.
– Полагаю, свою я куда-то засунул впопыхах.
– О Боже! – с искренним огорчением отреагировал молодой клирик. – Может, это... хм... хм... – Он прикрыл глаза от яркого света ладонью и принялся обводить взглядом ряды амфитеатра, явно отыскивая следы пропавшей шляпы. – Честное слово, вы тут проявили бешеную энергию! Ведь я здесь был совсем недавно, и тут повсюду были заросли сорняков и куманики. Подобных зарослей я больше нигде не видывал. А вы из какого университета?
– А мы... на собственном коште.
– Частные археологи?
– Да. – Тут Сэм решил добавить: – Нас спонсирует газета... «Нью-Йорк таймс».
– Поразительно! Вы знаете, в археологии такое обширное поле для работы! – Томас говорил, слегка задыхаясь от прилива энтузиазма. – Видите, вон там находится римское укрепление, которое, насколько мне известно, никогда как следует не раскапывалось. Только в прошлом году, когда начали пахать поле, там нашли множество черепков керамики и стекла, а также всякие другие предметы. Мы там немного покопались с друзьями и нашли 27 типов римских монет, включая золотой времен Адриана.