Страница:
— Больно! — вскрикнул Глеб и резко повернулся.
— Извини, — немного растерялся Ирт. — Но я ничего особенного не сделал.
— Нажал сильно.
— Да нет. Не сильней, чем обычно.
— Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.
— Ладно, попробую осторожно…
Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.
Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.
— Сейчас… — шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. — Сейчас… — Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. — Потерпи… — Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.
А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…
На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».
Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.
Игра закончилась.
Жизнь завершилась.
Глеб застонал и открыл глаза.
Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.
— Я все еще здесь?
— Ты потерял сознание на несколько секунд.
— Но мне показалось… — Глеб осекся.
Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания. Показалось…
— Я ничего не сделал, — виновато проговорил Ирт. — Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.
Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:
— Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?
— Да.
— Так, может, все дело в нем?
— У тебя там глаз, — помедлив, сказал Ирт. — Пиявка присосалась к нему.
— Глаз… — Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. — Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?
— Тебя таким создали.
— Никто меня не создавал! — Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. — Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!
— Да, — спокойно сказал Ирт. — Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты — Богоборец…
Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:
— Человек — это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты — Богоборец.
— Вот что… — откашлявшись, Глеб немного успокоился. — Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По-крайней мере, я в него не верю…
Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.
— Плотина, — сказал Глеб. — Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.
Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась, — но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного — в два человеческих роста — колеса, ощетинившегося лопатками.
— Мельница, — сказал Ирт. — Когда-то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.
Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто-то живет.
— Зайдем? — спросил Глеб.
— Зайдем, — сказал Ирт.
Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.
Может, сегодня наконец-то нормально поедим, — сказал Ирт.
— А ты вроде особо и не голодал, — усмехнулся Глеб. Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто-то может появиться в этой глуши.
— Эй! — крикнул Глеб в темную прихожую. — Гостей не ждете? — Ему показалось, что он что-то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. — Можно к вам?
Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:
— По крайней мере, возражений не было.
Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что-то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, — оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто-то тихо рассмеялся.
— Слышал? — повернулся он к напарнику.
— Еще бы, — отозвался Ирт. — Такой шум подняли.
— Я про смех.
— Чего? Какой смех?
— Не знаю… — Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. — Не знаю, — повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.
— Эй! — крикнул он опять, переступая порог. — Есть здесь кто?
И снова ему никто не ответил, только по потолку прошуршало что-то — словно мыши разбежались.
— Должно быть, хозяин вышел, — громко предположил Глеб.
В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.
Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.
Странно как-то, — сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. — Если он вышел, то почему мы его не встретили?
Лес большой. — Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое-то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.
— Кто же на ночь глядя в лес ходит?
— Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?
— А может, и не ушел, — сказал Ирт. Глеб нахмурился:
— То есть?
— Может, его здесь нет и никогда не было.
— А лампа?
— Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?
Глеб хмыкнул — возразить было нечего.
— Значит, мы можем здесь хозяйничать? — спросил он полушутя.
— Может быть… — Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. — Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…
— Что? — не расслышал Глеб. — Чего ты там углядел? — Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу — по своему носу.
— Ничего не замечаешь? — спросил Ирт.
— Нет.
— Лампа.
Что — «лампа»?
— Качается.
Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть качивалась и едва заметно вращалась.
— И что?
— А наша лампа неподвижна, — сказал Ирт, — А теперь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…
Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.
Действительно, лампа, висящая над столом, была абсолютно неподвижна. А дверь плотно прикрыта — он сам ее закрывал.
— Что это значит? — спросил Глеб вдруг севшим голосом.
— Здесь живут мирры, — шепотом ответил Ирт.
— Кто? — Глеб отступил от зеркала, догадываясь, что оно может быть опасным.
— Мирры, — повторил Ирт и протянул руку к светильнику. Он легонько его толкнул — и серые тени качнулись на стенах, закружились в медленном хороводе.
— Смотри внимательно, — велел Ирт и кивнул на зеркало.
Глеб повернулся.
Какое-то время в той комнате ничего не происходило. А потом вдруг что-то живое и стремительное метнулось по потолку, коснулось того светильника — и он закачался, закружился, повторяя движение своего реального двойника.
— Мирры, — прошептал Ирт, — живут во всех зеркалах и следят за отражениями. Обычно они безопасны, но иногда… если зеркалу показать такую вещь, которую оно не сможет отразить… и которую не смогут повторить мирры… Тогда они сходят с ума… и переходят на нашу сторону… А тот, кто посмотрелся в такое зеркало, сам может обернуться миррой, а его настоящее тело тут же перенесется на ту сторону зеркала…
— Я посмотрелся, — сказал Глеб. — Я только что видел свое отражение.
— У живого не бывает отражений. Это была мирра, принявшая твой облик. Возможно, вы уже поменялись. Возможно, настоящий ты сейчас внутри зеркала.
Тихий смех слетел с потолка, и Глеб вскинул голову, перехватил копье.
— Они нападают? — Он ничего не видел, только тени.
— Нет. Они не смогут тебе навредить, пока ты не посмотришь в зеркало.
Глеб с трудом поборол искушение глянуть на свое отражение.
— А если я — уже не я?
Подойди к зеркалу, и, возможно, ты снова станешь собой.
Но как узнать, где настоящий я?
— Никак! — развел руками Ирт. — Мирра копирует тебя полностью.
— И она думает, как я?
— Да. И считает, что она — это ты.
— Так не все ли мне равно, мирра я или нет?
Ирт посмотрел на Глеба, словно на докучливого ребенка.
— Если зеркало разобьется, мирра исчезнет. А ты останешься навсегда — там, в Зазеркалье…
Ирт сходил на кухню, вернулся с большим полотенцем, подобрался к зеркалу сбоку, завесил его. Незримые мирры заворчали зло, застучали по стенам и потолку; покачнулся успокоившийся было светильник, моргнул, померк; скрипнула дверь, приоткрылась — и хлопнула с такой силой, что задребезжали оконные стекла.
— Не обращай внимания, — сказал Ирт, заметив, как напрягся Глеб. — Теперь они нам ничего не сделают.
— Ты уверен?
— Конечно, — Ирт закрепил полотенце, связав его утлы веревкой. — Мы недостаточно долго отражались в этом зеркале, чтобы мирры могли получить над нами какую-то власть.
— Но превратиться в меня они могли, — криво усмехнулся Глеб.
Могли. Но тогда тем более не о чем беспокоиться — хуже тебе уже не будет.
— Да уж…
Убедившись, что зеркало надежно закрыто, Ирт успокоился: он словно не замечал скользящих на периферии зрения теней, не видел, как сами собой двигаются мелкие предметы, не обращал внимания на шумы и невнятное злое бормотание. Кажется, Ирт действительно считал, что ничего плохого с ними здесь не случится. Глеб в этом не был уверен.
— Давай-ка отсюда выбираться, — сказал он.
— Зачем? — удивился Ирт. — Ночь на дворе. Сейчас растопим печь, приготовим нашу рыбину, поедим, передохнем, а уж на рассвете двинемся дальше.
— Какой тут отдых…
— Да ты не дергайся. Мирры сейчас сами напутаны, мы от них зеркало спрятали, слышишь, как ругаются. — Ирт улыбнулся. И вновь Глебу в голосе Одноживущего раба послышались нотки то ли снисходительности, то ли превосходства…
От печи веяло сухим жаром; пахло горячей пылью и раскаленными кирпичами. Под стеклянным колпаком светильника трепыхался огонек, похожий на алую бабочку.
— Хорошо! — с чувством сказал Ирт и откинулся на спинку стула.
Они съели всю рыбину, хотя сперва Глеб не верил, что это возможно. На столе остались лишь рыбья голова, куча костей и плавников.
— Ты, Богоборец, как знаешь, а я сегодня планирую выспаться… — Пока готовился ужин, Ирт перерыл весь дом и натаскал к печи груду старого тряпья. На кровати спать он отказался, сказал, что крепче будет спать на полу, что в матрасе могут водиться клопы и что Богоборцу это ложе подойдет больше, да и привычней оно ему будет. Глебу замечание про клопов не понравилось, но возражать он не стал — тем более что ночь он планировал провести бодрствуя. И не только из-за мирр, немного уже успокоившихся, но и потому, что попросту не хотел спать.
Не умел…
— Спи, — сказал Глеб. Он, от усердия прикусив язык, острым ножом резал кириллические буквы на древке копья. — А я посижу, закончу сейчас, потом книжку почитаю. Может, и вздремну.
Книжку нашел Ирт, когда копался в большом сундуке, стоящем за печью. Тяжелый том в потертом кожаном переплете не был озаглавлен, а первые листы его были выдраны. Потому товарищи не смогли понять, о чем была эта книга и кому она предназначалась. Иллюстрации, на которые наткнулся Глеб, бегло пролистав Фолиант, не прояснили ровным счетом ничего: на одной была изображена какая-то травка с причудливым толстым корневищем, похожим на человека; на другой было нарисовано кошмарного вида чудовище, вылезающее из яйца; на третьей — вытянутый череп с четырьмя глазницами и острым рогом на лбу. Были и еще какие-то картинки, но Глеб не стал их разглядывать — более близкое знакомство с книгой он отложил на потом.
— Знаешь… — Ирт встал, отодвинув стул, подошел к печи, прислонился спиной к ее теплому боку. — Когда-то я мечтал, что стану свободным человеком. Но однажды понял, что свободы не бывает, что любой человек в той или иной степени раб. И получить свободу нельзя, можно лишь сменить форму рабства.
— К чему это ты?
— Все мы рабы, — многозначительно сказал Ирт и улегся на груде тряпья. Потянулся, зевнул, закрыв рот ладонью. И закончил свою мысль: — Все мы равны, и рабы, и хозяева… — Он еще раз зевнул, повернулся лицом к печи, зарылся ногами в тряпье, буркнул что-то, возможно, пожелал Глебу спокойной ночи и почти сразу захрапел.
— И ведь кто-то набил твою голову этой ерундой… — Глеб помолчал, глядя на спящего товарища. А потом добавил негромко: — Или ты действительно сам до этого додумался?…
Он и раньше удивлялся тому, насколько разумными кажутся Одноживущие. Общаясь с ними, он порой забывал, что говорит с программами. Их разум был симуляцией — он понимал эго, но это не мешало ему разговаривать с компьютерными персонажами так, как если бы они были настоящими людьми.
Но что, если их адаптивные алгоритмы однажды адаптировались так, что перестали быть просто алгоритмами. Что, если их алгоритмический рассудок превратился в разум?…
Неужели Шон Железный Кулак прав?…
Глеб вновь вспомнил о том, что и сам может оказаться такой вот разумной программой с ложными или чужими воспоминаниями, и велел себе подумать о чем-нибудь другом.
Только не думай о белой обезьяне…
Он невесело усмехнулся, вспомнив старую байку о Ходже Насреддине, и придвинул к себе фолиант.
Чтение — лучший способ занять мысли…
Первые строчки Глеб бездумно пробежал глазами, но потом зацепился взглядом за слово «мирра» и стал читать внимательней.
Книга утверждала, что легенды о миррах не вполне правдивы. Мирры — сущности отражений — не могут явиться сами, их можно только вызвать, открыв портал в Зазеркалье. В качестве портала может использоваться любое зеркало. Его необходимо трое суток выдержать в абсолютной темноте, тьма — это единственное, что не может отразиться в зеркале. А потом, использовав заклинания «Стеклянная Дверь», «Призыв Сущности» и «Отражение», маг должен начертать руническое слово «тьма» и полить зеркало водой, взятой из семи ключей.
Глебу названия заклинаний ничего не говорили, и магией рун пользоваться он не умел, хотя и представлял, как это выглядит со стороны. Но читать все равно было интересно, тем более что дальше пояснялось, как можно использовать бесполезных вроде бы сущностей в бою со сколь угодно сильным противником…
После всех манипуляций, сообщала книга, зеркало превращается в портал, открытый для мирр. Держать при себе такое зеркало опасно, поскольку мирры могут повредить предмет, которое долгое время отражается в нем, и могут поменять местами существо и его отражение. Поэтому в книге рекомендовалось прятать зеркало в чехле и делалась оговорка, что чехол надлежит менять каждые три дня.
С помощью мирр можно уничтожить любое существо, утверждала книга. Для этого необходимо, чтобы существо отразилось в зеркале-портале и превратилось в мирру, Затем надлежало разбить зеркало, и тогда мирра, принявшая облик существа, немедленно исчезнет, а само существо навсегда останется в Зазеркалье. На Двуживущих, впрочем, магия зеркал не действовала, поэтому книга рекомендовала использовать мирр для уничтожения всевозможных чудовищ.
Далее приводились математические выкладки об эффективности такого оружия. Глеб бегло просмотрел формулы, но мало что понял — только то, что вероятность подмены отразившегося отражением зависит от множества факторов и составляет примерно 15-20 процентов.
«Значит, — сделал вывод Глеб, — восемьдесят процентов, что я остался собой. При условии, что я действительно Одноживущий».
Он с новым интересом глянул на занавешенное зеркало. И мирры, словно почуяв, о чем он подумал, зашумели, завозились под потолком, вновь качнули светильник, зазвенели цепью, уронили прислоненную к стене лопату.
Глеб уже не обращал на них внимания. Он, не читая, пролистнул несколько страниц, заинтересовался небольшой иллюстрацией, на которой был изображен уродливый лысый карлик. «Брауни» — была подписана картинка. Текст ниже пояснял, что брауни — домашние духи, иногда добрые, но чаще вредные. Вызвать их можно, только находясь внутри помещения, магу они подчиняются с неохотой, и проку от них почти никакого…
Судя по всему, книга была пособием по магии призыва — редкой разновидности волшебства, когда боевой маг, вместо того чтобы сражаться самому, насылал на противника всевозможных существ и сущностей…
«Демон Эдж» — вызывается в лунную ночь, продолжительность существования — девять часов; не восприимчив к огню, может парализовать противника взглядом; атакует, используя клыки и когти.
«Нага» — змея-оборотень, ядовита, плюется ядом; в человеческом облике двигается стремительно, касания смертельны; ее кровь разъедает оружие и доспехи; ее дыхание отравляет воздух.
«Локк» — сын земли и воды, грязевой великан, поднимается на пашне во время дождя, если трижды повторить заклинания «Призыв Сущности» и «Оживление Неживого»; невосприимчив к магии воды и к магии земли; способен замедлить передвижение противника; существует, пока не высохнет, потом рассыпается в пыль.
«Зог» — ожившая тень; ослепляет противника, но не способна причинить физический вред.
«Шелхот» — душа утопленника; поднимается со дна и утягивает пловца на дно…
Глеб листал книгу, разглядывая рисунки, бегло просматривая комментарии, не обращая внимания на магические формулы и описание заклинаний — все равно он не мог их использовать, он был воином, а не магом.
«Орхонт» — пожиратель плоти, невидимый паразит; стремительно размножается в теле жертвы.
«Го» — слепой рогатый демон, бросается на любой звук.
«Дендрод» — древесный дух, боится огня и открытых пространств.
«Ульх» — нежить; лишает жертву рассудка и обращает в бегство.
«Богоборец…»
Глеб подумал, что ошибся. Перечитал по слогам, вслух, ведя пальцем по причудливым рукописным буквам:
— Бо-го-бо-рец… — Никакой ошибки!
Он вдруг чего-то испугался, захлопнул книгу, отодвинул ее, встал, заходил по комнате.
Богоборец! В одном ряду с духами, элементалями, демонами и прочими монстрами!
Он уже привык к своему новому прозвищу, смирился, притерпелся, поверил, что он — да! действительно! — Богоборец, а как тут не поверить, если все тебя узнают, все только так тебя и называют, если на спине твоей непонятный знак и кожа твоя — словно доспех, и сила как у быка!
Но!
В книге!
Среди нежити!…
Глеб стиснул кулаки, подхватил копье, закрутил его бешеной петлей, вонзил в бревенчатую стену, выдернул, ударил в потолок, в пол, отшвырнул стул, царапнул печную кладку, переполошил мирр.
«Недумай о белой обезьяне!…»
В груде тряпья завозился Ирт, закопал голову поглубже, буркнул что-то. И Глеб заставил себя остановиться, опустил копье, сцепил зубы, считая тяжелые удары сердца.
«Я — не Богоборец, — сказал он себе. — Да, со мной что-то случилось. Но я — это я».
Он с опаской посмотрел на книгу.
«Не демон. Не сущность. Не дух… Человек!»
Он шагнул к столу. Потянулся к фолианту. Положил на него ладонь.
«Глеб — так меня всегда звали. И так меня зовут сейчас».
Он решительно придвинул книгу, раскрыл ее на середине, нашел страницу, где было написано это слово — «Богоборец». Навис над ней, разбирая мелкую вязь вычурных букв.
«Богоборец» — существо, считающее себя человеком и выглядящее как человек; страдающий демон мщения — выходит из земли, гонимый чувством мести; защищен от оружия и магии, но не абсолютно; уязвим; разумен; стабилен; владеет оружием; способен обучаться. Точная методика призыва неизвестна. Предположительно, поднять Богоборца может лишь бог, используя магию воскрешения…
Глеб перелистнул страницу и вздрогнул.
Большая иллюстрация изображала человека с какой-то круглой штуковиной над головой — не то короной, не то нимбом. Позади человека чернела яма, возле нее изогнулась петлей грунтовая дорога, а из небрежно намалеванных кустов выглядывали тщательно прорисованные морды двух упырей.
Человек шагал, не замечая опасности.
А Глеб смотрел на его лицо и не мог отвести взгляд.
Точно такое же лицо было у мирры в зеркале.
У его отражения.
У него самого… Глеб смотрел на изображение Богоборца и видел себя.
Ирт проснулся перед самым рассветом. Выпутавшись из тряпья, он потянулся, сел, прислонившись спи-ной к холодному боку остывшей печи, протер глаза.
Глеб сидел за столом. Перед ним лежала раскрытая книга, но он в нее не смотрел. Он мял в руках медную кружку. Еще одна кружка — просто медный ком — валялась среди осколков стекла на полу. Ирт оглядел окна — они были целы.
— Что случилось? — спросил Ирт и понял, что стекло — это разбитое зеркало. — Зачем ты его?
— Теперь я точно знаю, что я — не мирра, — Глеб поднял голову. Глаза у него были красные и опухшие — словно у вампира. — Я — монстр.
— Что? — Ирт удивился. — Ты пьяный? Где нашел выпивку? Мне оставил?
— Я трезвый… — Глеб сжал кулак, окончательно смяв кружку, швырнул ее в стену. — Я трезвый уставший монстр. Я страдающий демон мщения.
— Да что случилось-то?
— А вот посмотри, — Глеб кивнул на книгу.
Ирт подошел к столу с некоторой опаской. Он знал, что многие фолианты заряжены магией, и нужно обладать недюжинными способностями, чтобы заметить ловушку и обезвредить ее. Конечно, он уже брал эту книгу в руки, но, побоявшись, не стал ее открывать. Это сделал Глеб. И, возможно, от этого пострадал.
— И что? — Картинка на Ирта особого впечатления не произвела.
— Сходства не видишь? — Глеб положил голову на стол, повернулся лицом к недоумевающему товарищу скосил глаза на иллюстрацию. — А?
Ирт всмотрелся в рисунок внимательней. Узнал:
— Богоборец?
— Он самый. Видимо, меня призвал бог. Но где он? И кто? Епископа больше нет, как я узнал. Неужели он вызвал меня, а потом сгинул?
Ирт поднял опрокинутый стул, сел за стол, подвинув к себе книгу, долго изучал иллюстрацию.
— Видишь в углу значок? — спросил Глеб. — Он такой же, что и у меня на спине?
— Да. Круг, звезда и глаз.
И надпись. Видишь надпись?
— Да.
— «Creatura Deus…» Это латынь. Мертвый язык…Знаешь, что она обозначает?
— Нет.
«Создание божье». Представляешь? Я — монстр.
Креатура.
— Тебя создали боги. Я уже говорил.
— А место на рисунке? Помнишь его? Именно там я и появился. Выбрался из этой ямы. А из кустов появились упыри. Я прикончил их возле дороги — голыми руками прикончил! Раздавил, как каких-нибудь беспомощных котят! Как эту кружку!
— Ты Богоборец, — кивнул Ирт.
— Чушь! — Глеб ударил кулаком по столу, затряс головой. — Я — монстр! Демон!
— Ты точно не пьяный? — заботливо поинтересовался Ирт.
— Я трезвый… — Глеб захлопнул книгу, схватил Ирта за грудки, подтянул к себе, зашептал, тараща глаза: — Почему? Почему это случилось со мной? И как такое вообще возможно? А? Скажи мне, мистер всезнайка!… — От него разило перегаром, и Ирт уверился, что Богоборец все же пьян. Но где он взял спиртное?
Ладно! — рявкнул Глеб и отпустил Ирта, оттолкнул его. — Хватит ныть! Мы выясним, что это за чертовщина такая и кто за этим стоит. А когда выясним, тогда… о тогда… — Он сжал кулак, вскинул его над головой — и вдруг из побелевших костяшек вырвались острые язычки пламени, лизнули потолок, оставив черные отметины.
Но Глеб этого не заметил. Он по-прежнему считал, то магия — это не его стихия.
— Извини, — немного растерялся Ирт. — Но я ничего особенного не сделал.
— Нажал сильно.
— Да нет. Не сильней, чем обычно.
— Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.
— Ладно, попробую осторожно…
Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.
Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.
— Сейчас… — шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. — Сейчас… — Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. — Потерпи… — Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.
А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…
5
На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».
Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.
Игра закончилась.
Жизнь завершилась.
Глеб застонал и открыл глаза.
Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.
— Я все еще здесь?
— Ты потерял сознание на несколько секунд.
— Но мне показалось… — Глеб осекся.
Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания. Показалось…
— Я ничего не сделал, — виновато проговорил Ирт. — Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.
Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:
— Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?
— Да.
— Так, может, все дело в нем?
— У тебя там глаз, — помедлив, сказал Ирт. — Пиявка присосалась к нему.
— Глаз… — Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. — Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?
— Тебя таким создали.
— Никто меня не создавал! — Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. — Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!
— Да, — спокойно сказал Ирт. — Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты — Богоборец…
Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:
— Человек — это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты — Богоборец.
— Вот что… — откашлявшись, Глеб немного успокоился. — Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По-крайней мере, я в него не верю…
6
Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.
— Плотина, — сказал Глеб. — Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.
Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась, — но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного — в два человеческих роста — колеса, ощетинившегося лопатками.
— Мельница, — сказал Ирт. — Когда-то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.
Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто-то живет.
— Зайдем? — спросил Глеб.
— Зайдем, — сказал Ирт.
Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.
Может, сегодня наконец-то нормально поедим, — сказал Ирт.
— А ты вроде особо и не голодал, — усмехнулся Глеб. Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто-то может появиться в этой глуши.
— Эй! — крикнул Глеб в темную прихожую. — Гостей не ждете? — Ему показалось, что он что-то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. — Можно к вам?
Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:
— По крайней мере, возражений не было.
Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что-то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, — оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто-то тихо рассмеялся.
— Слышал? — повернулся он к напарнику.
— Еще бы, — отозвался Ирт. — Такой шум подняли.
— Я про смех.
— Чего? Какой смех?
— Не знаю… — Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. — Не знаю, — повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.
— Эй! — крикнул он опять, переступая порог. — Есть здесь кто?
И снова ему никто не ответил, только по потолку прошуршало что-то — словно мыши разбежались.
— Должно быть, хозяин вышел, — громко предположил Глеб.
В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.
Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.
Странно как-то, — сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. — Если он вышел, то почему мы его не встретили?
Лес большой. — Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое-то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.
— Кто же на ночь глядя в лес ходит?
— Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?
— А может, и не ушел, — сказал Ирт. Глеб нахмурился:
— То есть?
— Может, его здесь нет и никогда не было.
— А лампа?
— Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?
Глеб хмыкнул — возразить было нечего.
— Значит, мы можем здесь хозяйничать? — спросил он полушутя.
— Может быть… — Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. — Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…
— Что? — не расслышал Глеб. — Чего ты там углядел? — Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу — по своему носу.
— Ничего не замечаешь? — спросил Ирт.
— Нет.
— Лампа.
Что — «лампа»?
— Качается.
Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть качивалась и едва заметно вращалась.
— И что?
— А наша лампа неподвижна, — сказал Ирт, — А теперь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…
Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.
Действительно, лампа, висящая над столом, была абсолютно неподвижна. А дверь плотно прикрыта — он сам ее закрывал.
— Что это значит? — спросил Глеб вдруг севшим голосом.
— Здесь живут мирры, — шепотом ответил Ирт.
— Кто? — Глеб отступил от зеркала, догадываясь, что оно может быть опасным.
— Мирры, — повторил Ирт и протянул руку к светильнику. Он легонько его толкнул — и серые тени качнулись на стенах, закружились в медленном хороводе.
— Смотри внимательно, — велел Ирт и кивнул на зеркало.
Глеб повернулся.
Какое-то время в той комнате ничего не происходило. А потом вдруг что-то живое и стремительное метнулось по потолку, коснулось того светильника — и он закачался, закружился, повторяя движение своего реального двойника.
— Мирры, — прошептал Ирт, — живут во всех зеркалах и следят за отражениями. Обычно они безопасны, но иногда… если зеркалу показать такую вещь, которую оно не сможет отразить… и которую не смогут повторить мирры… Тогда они сходят с ума… и переходят на нашу сторону… А тот, кто посмотрелся в такое зеркало, сам может обернуться миррой, а его настоящее тело тут же перенесется на ту сторону зеркала…
— Я посмотрелся, — сказал Глеб. — Я только что видел свое отражение.
— У живого не бывает отражений. Это была мирра, принявшая твой облик. Возможно, вы уже поменялись. Возможно, настоящий ты сейчас внутри зеркала.
Тихий смех слетел с потолка, и Глеб вскинул голову, перехватил копье.
— Они нападают? — Он ничего не видел, только тени.
— Нет. Они не смогут тебе навредить, пока ты не посмотришь в зеркало.
Глеб с трудом поборол искушение глянуть на свое отражение.
— А если я — уже не я?
Подойди к зеркалу, и, возможно, ты снова станешь собой.
Но как узнать, где настоящий я?
— Никак! — развел руками Ирт. — Мирра копирует тебя полностью.
— И она думает, как я?
— Да. И считает, что она — это ты.
— Так не все ли мне равно, мирра я или нет?
Ирт посмотрел на Глеба, словно на докучливого ребенка.
— Если зеркало разобьется, мирра исчезнет. А ты останешься навсегда — там, в Зазеркалье…
Ирт сходил на кухню, вернулся с большим полотенцем, подобрался к зеркалу сбоку, завесил его. Незримые мирры заворчали зло, застучали по стенам и потолку; покачнулся успокоившийся было светильник, моргнул, померк; скрипнула дверь, приоткрылась — и хлопнула с такой силой, что задребезжали оконные стекла.
— Не обращай внимания, — сказал Ирт, заметив, как напрягся Глеб. — Теперь они нам ничего не сделают.
— Ты уверен?
— Конечно, — Ирт закрепил полотенце, связав его утлы веревкой. — Мы недостаточно долго отражались в этом зеркале, чтобы мирры могли получить над нами какую-то власть.
— Но превратиться в меня они могли, — криво усмехнулся Глеб.
Могли. Но тогда тем более не о чем беспокоиться — хуже тебе уже не будет.
— Да уж…
Убедившись, что зеркало надежно закрыто, Ирт успокоился: он словно не замечал скользящих на периферии зрения теней, не видел, как сами собой двигаются мелкие предметы, не обращал внимания на шумы и невнятное злое бормотание. Кажется, Ирт действительно считал, что ничего плохого с ними здесь не случится. Глеб в этом не был уверен.
— Давай-ка отсюда выбираться, — сказал он.
— Зачем? — удивился Ирт. — Ночь на дворе. Сейчас растопим печь, приготовим нашу рыбину, поедим, передохнем, а уж на рассвете двинемся дальше.
— Какой тут отдых…
— Да ты не дергайся. Мирры сейчас сами напутаны, мы от них зеркало спрятали, слышишь, как ругаются. — Ирт улыбнулся. И вновь Глебу в голосе Одноживущего раба послышались нотки то ли снисходительности, то ли превосходства…
7
От печи веяло сухим жаром; пахло горячей пылью и раскаленными кирпичами. Под стеклянным колпаком светильника трепыхался огонек, похожий на алую бабочку.
— Хорошо! — с чувством сказал Ирт и откинулся на спинку стула.
Они съели всю рыбину, хотя сперва Глеб не верил, что это возможно. На столе остались лишь рыбья голова, куча костей и плавников.
— Ты, Богоборец, как знаешь, а я сегодня планирую выспаться… — Пока готовился ужин, Ирт перерыл весь дом и натаскал к печи груду старого тряпья. На кровати спать он отказался, сказал, что крепче будет спать на полу, что в матрасе могут водиться клопы и что Богоборцу это ложе подойдет больше, да и привычней оно ему будет. Глебу замечание про клопов не понравилось, но возражать он не стал — тем более что ночь он планировал провести бодрствуя. И не только из-за мирр, немного уже успокоившихся, но и потому, что попросту не хотел спать.
Не умел…
— Спи, — сказал Глеб. Он, от усердия прикусив язык, острым ножом резал кириллические буквы на древке копья. — А я посижу, закончу сейчас, потом книжку почитаю. Может, и вздремну.
Книжку нашел Ирт, когда копался в большом сундуке, стоящем за печью. Тяжелый том в потертом кожаном переплете не был озаглавлен, а первые листы его были выдраны. Потому товарищи не смогли понять, о чем была эта книга и кому она предназначалась. Иллюстрации, на которые наткнулся Глеб, бегло пролистав Фолиант, не прояснили ровным счетом ничего: на одной была изображена какая-то травка с причудливым толстым корневищем, похожим на человека; на другой было нарисовано кошмарного вида чудовище, вылезающее из яйца; на третьей — вытянутый череп с четырьмя глазницами и острым рогом на лбу. Были и еще какие-то картинки, но Глеб не стал их разглядывать — более близкое знакомство с книгой он отложил на потом.
— Знаешь… — Ирт встал, отодвинув стул, подошел к печи, прислонился спиной к ее теплому боку. — Когда-то я мечтал, что стану свободным человеком. Но однажды понял, что свободы не бывает, что любой человек в той или иной степени раб. И получить свободу нельзя, можно лишь сменить форму рабства.
— К чему это ты?
— Все мы рабы, — многозначительно сказал Ирт и улегся на груде тряпья. Потянулся, зевнул, закрыв рот ладонью. И закончил свою мысль: — Все мы равны, и рабы, и хозяева… — Он еще раз зевнул, повернулся лицом к печи, зарылся ногами в тряпье, буркнул что-то, возможно, пожелал Глебу спокойной ночи и почти сразу захрапел.
— И ведь кто-то набил твою голову этой ерундой… — Глеб помолчал, глядя на спящего товарища. А потом добавил негромко: — Или ты действительно сам до этого додумался?…
Он и раньше удивлялся тому, насколько разумными кажутся Одноживущие. Общаясь с ними, он порой забывал, что говорит с программами. Их разум был симуляцией — он понимал эго, но это не мешало ему разговаривать с компьютерными персонажами так, как если бы они были настоящими людьми.
Но что, если их адаптивные алгоритмы однажды адаптировались так, что перестали быть просто алгоритмами. Что, если их алгоритмический рассудок превратился в разум?…
Неужели Шон Железный Кулак прав?…
Глеб вновь вспомнил о том, что и сам может оказаться такой вот разумной программой с ложными или чужими воспоминаниями, и велел себе подумать о чем-нибудь другом.
Только не думай о белой обезьяне…
Он невесело усмехнулся, вспомнив старую байку о Ходже Насреддине, и придвинул к себе фолиант.
Чтение — лучший способ занять мысли…
Первые строчки Глеб бездумно пробежал глазами, но потом зацепился взглядом за слово «мирра» и стал читать внимательней.
Книга утверждала, что легенды о миррах не вполне правдивы. Мирры — сущности отражений — не могут явиться сами, их можно только вызвать, открыв портал в Зазеркалье. В качестве портала может использоваться любое зеркало. Его необходимо трое суток выдержать в абсолютной темноте, тьма — это единственное, что не может отразиться в зеркале. А потом, использовав заклинания «Стеклянная Дверь», «Призыв Сущности» и «Отражение», маг должен начертать руническое слово «тьма» и полить зеркало водой, взятой из семи ключей.
Глебу названия заклинаний ничего не говорили, и магией рун пользоваться он не умел, хотя и представлял, как это выглядит со стороны. Но читать все равно было интересно, тем более что дальше пояснялось, как можно использовать бесполезных вроде бы сущностей в бою со сколь угодно сильным противником…
После всех манипуляций, сообщала книга, зеркало превращается в портал, открытый для мирр. Держать при себе такое зеркало опасно, поскольку мирры могут повредить предмет, которое долгое время отражается в нем, и могут поменять местами существо и его отражение. Поэтому в книге рекомендовалось прятать зеркало в чехле и делалась оговорка, что чехол надлежит менять каждые три дня.
С помощью мирр можно уничтожить любое существо, утверждала книга. Для этого необходимо, чтобы существо отразилось в зеркале-портале и превратилось в мирру, Затем надлежало разбить зеркало, и тогда мирра, принявшая облик существа, немедленно исчезнет, а само существо навсегда останется в Зазеркалье. На Двуживущих, впрочем, магия зеркал не действовала, поэтому книга рекомендовала использовать мирр для уничтожения всевозможных чудовищ.
Далее приводились математические выкладки об эффективности такого оружия. Глеб бегло просмотрел формулы, но мало что понял — только то, что вероятность подмены отразившегося отражением зависит от множества факторов и составляет примерно 15-20 процентов.
«Значит, — сделал вывод Глеб, — восемьдесят процентов, что я остался собой. При условии, что я действительно Одноживущий».
Он с новым интересом глянул на занавешенное зеркало. И мирры, словно почуяв, о чем он подумал, зашумели, завозились под потолком, вновь качнули светильник, зазвенели цепью, уронили прислоненную к стене лопату.
Глеб уже не обращал на них внимания. Он, не читая, пролистнул несколько страниц, заинтересовался небольшой иллюстрацией, на которой был изображен уродливый лысый карлик. «Брауни» — была подписана картинка. Текст ниже пояснял, что брауни — домашние духи, иногда добрые, но чаще вредные. Вызвать их можно, только находясь внутри помещения, магу они подчиняются с неохотой, и проку от них почти никакого…
Судя по всему, книга была пособием по магии призыва — редкой разновидности волшебства, когда боевой маг, вместо того чтобы сражаться самому, насылал на противника всевозможных существ и сущностей…
«Демон Эдж» — вызывается в лунную ночь, продолжительность существования — девять часов; не восприимчив к огню, может парализовать противника взглядом; атакует, используя клыки и когти.
«Нага» — змея-оборотень, ядовита, плюется ядом; в человеческом облике двигается стремительно, касания смертельны; ее кровь разъедает оружие и доспехи; ее дыхание отравляет воздух.
«Локк» — сын земли и воды, грязевой великан, поднимается на пашне во время дождя, если трижды повторить заклинания «Призыв Сущности» и «Оживление Неживого»; невосприимчив к магии воды и к магии земли; способен замедлить передвижение противника; существует, пока не высохнет, потом рассыпается в пыль.
«Зог» — ожившая тень; ослепляет противника, но не способна причинить физический вред.
«Шелхот» — душа утопленника; поднимается со дна и утягивает пловца на дно…
Глеб листал книгу, разглядывая рисунки, бегло просматривая комментарии, не обращая внимания на магические формулы и описание заклинаний — все равно он не мог их использовать, он был воином, а не магом.
«Орхонт» — пожиратель плоти, невидимый паразит; стремительно размножается в теле жертвы.
«Го» — слепой рогатый демон, бросается на любой звук.
«Дендрод» — древесный дух, боится огня и открытых пространств.
«Ульх» — нежить; лишает жертву рассудка и обращает в бегство.
«Богоборец…»
Глеб подумал, что ошибся. Перечитал по слогам, вслух, ведя пальцем по причудливым рукописным буквам:
— Бо-го-бо-рец… — Никакой ошибки!
Он вдруг чего-то испугался, захлопнул книгу, отодвинул ее, встал, заходил по комнате.
Богоборец! В одном ряду с духами, элементалями, демонами и прочими монстрами!
Он уже привык к своему новому прозвищу, смирился, притерпелся, поверил, что он — да! действительно! — Богоборец, а как тут не поверить, если все тебя узнают, все только так тебя и называют, если на спине твоей непонятный знак и кожа твоя — словно доспех, и сила как у быка!
Но!
В книге!
Среди нежити!…
Глеб стиснул кулаки, подхватил копье, закрутил его бешеной петлей, вонзил в бревенчатую стену, выдернул, ударил в потолок, в пол, отшвырнул стул, царапнул печную кладку, переполошил мирр.
«Недумай о белой обезьяне!…»
В груде тряпья завозился Ирт, закопал голову поглубже, буркнул что-то. И Глеб заставил себя остановиться, опустил копье, сцепил зубы, считая тяжелые удары сердца.
«Я — не Богоборец, — сказал он себе. — Да, со мной что-то случилось. Но я — это я».
Он с опаской посмотрел на книгу.
«Не демон. Не сущность. Не дух… Человек!»
Он шагнул к столу. Потянулся к фолианту. Положил на него ладонь.
«Глеб — так меня всегда звали. И так меня зовут сейчас».
Он решительно придвинул книгу, раскрыл ее на середине, нашел страницу, где было написано это слово — «Богоборец». Навис над ней, разбирая мелкую вязь вычурных букв.
«Богоборец» — существо, считающее себя человеком и выглядящее как человек; страдающий демон мщения — выходит из земли, гонимый чувством мести; защищен от оружия и магии, но не абсолютно; уязвим; разумен; стабилен; владеет оружием; способен обучаться. Точная методика призыва неизвестна. Предположительно, поднять Богоборца может лишь бог, используя магию воскрешения…
Глеб перелистнул страницу и вздрогнул.
Большая иллюстрация изображала человека с какой-то круглой штуковиной над головой — не то короной, не то нимбом. Позади человека чернела яма, возле нее изогнулась петлей грунтовая дорога, а из небрежно намалеванных кустов выглядывали тщательно прорисованные морды двух упырей.
Человек шагал, не замечая опасности.
А Глеб смотрел на его лицо и не мог отвести взгляд.
Точно такое же лицо было у мирры в зеркале.
У его отражения.
У него самого… Глеб смотрел на изображение Богоборца и видел себя.
8
Ирт проснулся перед самым рассветом. Выпутавшись из тряпья, он потянулся, сел, прислонившись спи-ной к холодному боку остывшей печи, протер глаза.
Глеб сидел за столом. Перед ним лежала раскрытая книга, но он в нее не смотрел. Он мял в руках медную кружку. Еще одна кружка — просто медный ком — валялась среди осколков стекла на полу. Ирт оглядел окна — они были целы.
— Что случилось? — спросил Ирт и понял, что стекло — это разбитое зеркало. — Зачем ты его?
— Теперь я точно знаю, что я — не мирра, — Глеб поднял голову. Глаза у него были красные и опухшие — словно у вампира. — Я — монстр.
— Что? — Ирт удивился. — Ты пьяный? Где нашел выпивку? Мне оставил?
— Я трезвый… — Глеб сжал кулак, окончательно смяв кружку, швырнул ее в стену. — Я трезвый уставший монстр. Я страдающий демон мщения.
— Да что случилось-то?
— А вот посмотри, — Глеб кивнул на книгу.
Ирт подошел к столу с некоторой опаской. Он знал, что многие фолианты заряжены магией, и нужно обладать недюжинными способностями, чтобы заметить ловушку и обезвредить ее. Конечно, он уже брал эту книгу в руки, но, побоявшись, не стал ее открывать. Это сделал Глеб. И, возможно, от этого пострадал.
— И что? — Картинка на Ирта особого впечатления не произвела.
— Сходства не видишь? — Глеб положил голову на стол, повернулся лицом к недоумевающему товарищу скосил глаза на иллюстрацию. — А?
Ирт всмотрелся в рисунок внимательней. Узнал:
— Богоборец?
— Он самый. Видимо, меня призвал бог. Но где он? И кто? Епископа больше нет, как я узнал. Неужели он вызвал меня, а потом сгинул?
Ирт поднял опрокинутый стул, сел за стол, подвинув к себе книгу, долго изучал иллюстрацию.
— Видишь в углу значок? — спросил Глеб. — Он такой же, что и у меня на спине?
— Да. Круг, звезда и глаз.
И надпись. Видишь надпись?
— Да.
— «Creatura Deus…» Это латынь. Мертвый язык…Знаешь, что она обозначает?
— Нет.
«Создание божье». Представляешь? Я — монстр.
Креатура.
— Тебя создали боги. Я уже говорил.
— А место на рисунке? Помнишь его? Именно там я и появился. Выбрался из этой ямы. А из кустов появились упыри. Я прикончил их возле дороги — голыми руками прикончил! Раздавил, как каких-нибудь беспомощных котят! Как эту кружку!
— Ты Богоборец, — кивнул Ирт.
— Чушь! — Глеб ударил кулаком по столу, затряс головой. — Я — монстр! Демон!
— Ты точно не пьяный? — заботливо поинтересовался Ирт.
— Я трезвый… — Глеб захлопнул книгу, схватил Ирта за грудки, подтянул к себе, зашептал, тараща глаза: — Почему? Почему это случилось со мной? И как такое вообще возможно? А? Скажи мне, мистер всезнайка!… — От него разило перегаром, и Ирт уверился, что Богоборец все же пьян. Но где он взял спиртное?
Ладно! — рявкнул Глеб и отпустил Ирта, оттолкнул его. — Хватит ныть! Мы выясним, что это за чертовщина такая и кто за этим стоит. А когда выясним, тогда… о тогда… — Он сжал кулак, вскинул его над головой — и вдруг из побелевших костяшек вырвались острые язычки пламени, лизнули потолок, оставив черные отметины.
Но Глеб этого не заметил. Он по-прежнему считал, то магия — это не его стихия.