— На остановке меня высади, — попросила я.
— Да нет уж, довезу! — воспротивился любимый.
— Мне надо еще в магазин зайти, того-сего подкупить, да и пройтись хочу, целыми днями дома сижу! — нежно улыбнулась я ему.
Он притормозил, я открыла уже дверь и помахала любимому:
— Пока, через пару часов позвоню.
— А поцеловать на прощание? — укоряюще сказал он и полез целоваться.
Ух! Целовал он меня, словно в последний раз. И все бы хорошо, но тут позади меня раздался скрипучий голос:
— Марья, ты ль это?
Я аж вздрогнула. Резко оторвавшись от Дэна, я обернулась и наткнулась на чопорно-возмущенный взгляд Святоши, ведьмы из наших.
— Блудодействуем? — осведомилась она.
— Не, что вы, — тут же открестилась я, и отчего-то покраснела.
— Ты нас не познакомишь, Магдалина? — ухмыляясь, спросил Дэн.
«Ну щаз!», — мрачно подумала я. У Святоши тоже дочка незамужняя, разведенка с двумя детьми. И привороты Святоша тоже делает не в пример мне крепче.
— Созвонимся! — буркнула я и не оглядываясь вылезла из машины.
— Это кто? — осуждающе взглянула на меня Святоша из-под черного платка, повязанного под самые брови.
— Да так, — неопределенно махнула я рукой.
— О горе, горе Вавилону, — страдальчески воскликнул басовитый голос сбоку. Я покосилась и увидела попа. Самого натурального.
— А это кто? — в свою очередь вопросила я Святошу.
— Диакон Филарет, — со значением сказала она.
Я оглядела того диакона с ног до головы и осмотром осталась недовольна. Наверное, потому, что мне не нравятся тощие мужчинки с козлиной бородкой и выцветшими глазами. Одет он был в черную рясу и смешную шапочку. И отчего тот же батюшка Иоанн из Знаменского собора в рясе выглядит как воин Христов, а этот — словно украл женское платье и зачем-то его надел?
— Магдалина, — представилась я ему.
— И имя у тебя, как у библейской блудницы, — покачал он головой.
— Вы уж простите, но Мария Магдалина была к самому Христу приближена, так что не думаю, что мне надо этого имени стыдиться, — хмыкнула я.
— Но позвольте, это не умаляет того факта, что она спала с мужчинами, брала с них деньги, — возмущенно завопил батюшка.
— Я денег с мужчин за секс точно не беру, — заверила я его и обратилась к Святоше: — Лора, ты вообще как тут оказалась? На семинар никак идешь?
— На автобусе приехали с батюшкой Филаретом, спешим на этот ваш… семинар, — поджав губы, ответила та. — Выходим — а тут такое безобразие!
— Ясно! — покивала я. — Ну, я пошла, мне еще подготовиться надо к выступлению, так что уж извини, вперед вас побегу.
И не дожидаясь ответа, повернулась и быстрым шагом припустила от них.
По пути я мрачно размышляла, отчего общение с Лорой, самой светлой из нас, белых ведьм, вечно оставляет неприятный осадок. Ведь Лора — истинно верующий человек, этого у нее не отнимешь. Она очень скромно живет, практически все деньги отдает на церкви и монастыри, никогда не пропускает обедни. В объемистой хозяйственной сумке она всегда держит несколько православных книг, и читает их каждую свободную минутку. Правда, если в это время около нее есть кто-то посторонний, то ему тоже приходится читать, вернее — слушать чтение. И вроде бы да, Лора Божий человек, за что ей надо оказать почет и уважение, но отчего она у меня вызывает лишь глухое раздражение?
Прасковья сидела на кухне, рядом пили чай из кружек в синий горох почти все наши ведьмы.
— Приветствую вас, сестры, — несколько удивленно сказала я с порога.
— Приветствуем и тебя, Мария, — разноголосо отозвались они.
— Заходи, Марьюшка, я вон пирожков нажарила, — добродушно пригласила меня к столу хозяйка.
Я присела, тут же получила полную чашку душистого чайку и поинтересовалась:
— А вы чего это так рано? Я думала, еще никого и нет.
— Мы в лес за Колосовку ходили по травы, — охотно поведала Ирина, — кивнув на корзины в углу. — Тебя ждали, да ты так и не пришла! А ведь договаривались!
И верно — ведь в прошлые выходные был разговор сегодня сходить в лес, лекарственных травок добыть! Ох, как плохо-то, что я забыла! Одной до того неохота тащиться. А трав все равно надо набрать, и срочно, лето уж кончается…
— Склероз прогрессирует, — расстроено произнесла я. — Ну как я могла забыть!
— Да не переживай! — пожевала губами Пелагея, самая старая из нас. — Лора тоже с нами не ходила, вот вместе с ней и сходите.
— Спасибо, — скептически хмыкнула я. — Я уж тогда как-нибудь одна!
Входная дверь хлопнула, и мы из кухни увидели две черные фигуры в прихожей.
— Кто это? — прошепелявила Пелагеюшка.
— Свят-свят, она чего, рехнулась, попа сюда притащить, — в изумлении пробормотала я.
Дело в том, что хоть наша волшба и творится именем Христа, а печать ставится именем Пресвятой Троицы, но находятся такие батюшки, что считают нас бесовками. И диакон Филарет был первым обвинителем.
— Приветствую вас, сестры, — проскрипела с порога Лора.
— Приветствуем, — недоуменно отозвались ведьмы, во все глаза глядя на батюшку.
Лора с попом как ни в чем ни бывало прошли на кухню, сели и Святоша удовлетворенно объявила:
— Вот, привела я батюшку Филарета, что бы посмотрел он, чем вы тут занимаетесь.
Ведьмы в ошеломленном молчании смотрели на нее.
— Лор, прости, ты сегодня что пила? — скучным голосом осведомилась я.
— Чего? — воззрилась она на меня.
— Ну тогда объясни, с каких это пор церковь нас инспектирует?
Мы с ведьмами выжидающе на нее уставились.
— Все мы под Богом ходим, да только вы в грехах погрязли, про Бога забыли, молитв не творите, и черти у вас на подхвате! Вот ужо я диакона Филарета привела, пусть он вас усовестит. Он — человек святой…
— Ага, а мы тут все — грешницы, — понятливо покивала я головой. — Так чего же ты сама-то, святая женщина, к нам ходишь?
— На путь истинный вас наставить пытаюсь! — благочестиво отозвалась она.
— Лора, ты чепуху мелешь, уж прости меня, — возмутилась Ольга из Южного микрорайона. — Во-первых — Марья права, и церкви мы не подчиняемся. Во-вторых, ты чего, скандала хочешь, что его привела?
— Готов принять мученичество за веру, — немедленно возвестил поп.
— Чего-чего, милок, ты тама глаголешь? — подслеповато прищурилась на него Пелагея.
— Говорит, что думает, что мы его бить будем, — хмыкнула Прасковья.
— От вас, грешниц, всего ожидать можно, — обвиняюще сказала Лора.
— Что-то я себя грешницей не сильно ощущаю, — развела я руками.
— Совсем ты, Лора, рехнулась, — высказалась Галина, до сего молчавшая.
— Вот вы как? — уперла Лора рук в боки. — Значит, все на одну, да?
— Вот, я посылаю вас как овец среди волков, — нараспев протянул батюшка.
— Волки — это мы, — скорбно заметила я, и все уставились на мрачных овечек.
— Господь сказал: «Ворожею в живых не оставляй!», — снова пророкотал поп.
На кухне повисло недоброе молчание. Батюшка поерзал на своем стуле под нашими взглядами, видать, понял, что не то ляпнул, но извиняться посчитал недостойным.
— Чего-чего вы сказали? — наконец ласково осведомилась я.
— Да ладно вам языками молоть, — оборвала меня Лора, — давай, проводи свой семинар, а мы с батюшкой послушаем, да потом доложим куда надо.
— Лора, ты бы шла домой, голуба, — снова подала голос Пелагея.
— И дружка своего прихвати, — кивнула Ирина.
— Вы чего, меня выгоняете? — не поверила Святоша.
— Типа того, — подтвердила я. — Мы же грешницы, а чего вам, святым людям тут делать?
— Никуда я не пойду! — сурово заявила Лора. — Что, драться будете? Взашей вытолкаете, да?!!
И они с батюшкой синхронно вздернули подбородки, выражая полную готовность пострадать за веру.
Мы переглянулись, и Прасковья пожала плечами:
— Сидите, коль сестры не против. Только уж не серчайте, коль потом вас за поганый язык сестры проклянут.
— Мы же грешницы, нам это ничего не стоит, — ласково прошамкала Пелагея, хитро глядя на овечек из-под тяжелых век.
— Да я… — начала Лора.
— Пройдемте в зал, — намеренно перебила ее Прасковья и ведьмы дружно, с шумом поднялись.
Вообще, мы не злые. Большинство ведьм — простые бабы, толстые и добродушные, уже в летах, но вот сегодня Лора основательно всех взбесила. Ну надо же додуматься — батюшку привести к нам на семинар, чтобы он нас проинспектировал, все ли верно и по слову Божьему мы делаем? Бога мы чтим, но… с каких пор мы церкви отчитываться стали, а?
Ведьмы расселись, я раздала листы по кругу, намеренно обойдя Лору (не к лицу ей бесовскую оборотническую магию знать!) и принялась вещать, одним глазом заглядывая в текст. Хорошо еще, что у меня память хорошая, и я смогла запомнить с одного раза основные моменты, а то бы пришлось бекать-мекать. Батюшка все это время возмущенно бормотал в углу и хватался попеременно за голову и нагрудное распятие. Ведьмы на него профилактически недобро посматривали и он ненадолго притихал, истово крестясь.
Я тем временем покончила с вводной теоретической частью и принялась за практику:
— Итак! Чтобы превратиться в волка, следует найти в лесу осиновый пень, воткнуть в него двенадцать ножей, и перекинуться через них слева направо. Чтобы вновь стать человеком, надо перекинуться через ножи справа налево. Если исчезнет хоть один из этих ножей, обратная трансформация невозможна. По этому пункту все ясно?
Ведьмы помолчали, после чего Галина деловито сказала:
— Ну ясно, а заклинание-то какое говорить?
— А никакое, — пожала я плечами. — Трансформация происходит тут совсем не за счет вербальной магии, я же говорила уже ранее…
— Чего-то, доча, вроде и по-русски глаголешь, а не словечка не пойму, — прошепелявила Пелагеюшка. — Ты мне лучше скажи вот что. Перекинуться через ножи — это как?
— Хм… — задумчиво протянула я. — А ведь и правда вопрос интересный. В моем представлении это что-то типа сальто, признаться.
— И в моем, — подала голос Ирина. — Только ведь мы так не сможем. Это же циркачом надо быть, чтобы такое смочь сделать.
— И правда, — подала голос Ольга, — с трудом верится, что знахарки как заправские циркачки сальто над пнем делали.
— Девушки, ну я не знаю, — развела я руками. — Я за что купила — за то и продаю. Написано — перекинуться надо через пень. Перекинуться, понимаете? Может быть, потому и оборотническая магия так мало применяется?
Ведьмы помолчали, после чего Прасковья с сожалением проскрипела:
— Права девка.
— Но ведь заманчиво, — грустно вздохнула Ирина.
— Ну так учись над пнем ласточкой порхать, — посоветовала ей Ольга и мы засмеялись.
За этими разговорами мы как-то выпустили из виду батюшку. А он спокойненько встал, пробормотал молитву, достал полуторалитровую пластиковую бутыль откуда-то из рясы и принялся вдохновенно поливать водой направо и налево.
— Мой макияж! — растерянно закричала я. Недавно я, измученная ежевечерним обдиранием туши от ресниц купила ланкомовскую тушь, что отлично держится, но легко снимается водой. И вот теперь—то и наступил звездный час моей покупки — черные потоки с ресниц устремились по лицу, залили мне глаза…
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — нараспев читал батюшка.
— Ой! Это что такое?
— Он с ума сошел?
— Да перестаньте вы, вы чего?
— Бабоньки, да что вы смотрите, угомоните его.
— И да очиститесь вы святой водой от скверны!
И вдруг все стихло.
Мокрые ведьмы растерянно оглядывались, а Пелагеюшка хитро щурила подслеповатые глазки, встряхивая ладошки, с которых не так давно сорвались зерна фриза. А батюшка Филарет застыл в своем углу, одной рукой взявшись за крест, а другой вытянув бутыль. Борода его покрылась инеем, и лишь глаза жили на этом скованном льдом лице, они беспокойно смотрели на нас, еще не в силах осознать, что же такое случилось.
— Мученик! — скорбно возвестила Лора. — Посмотрите, вот истинный Божий муж, за веру пострадал, не убоялся гнева грешниц.
— Цирк кончай, — железным тоном молвила я. — В общем, вы как хотите, а я ставлю вопрос об отлучении Лоры.
— Чего? — изумленно уставилась она на меня. — А с чего это меня отлучать? Я в монастырях по полгода живу, не грешу, живу по слову Божию! Это уж тебя тогда надо отлучать! Сестры, я сама видела, как она сейчас с парнем целовалась в машине!
— Симпатичный парень-то? — тут же заинтересовалась Ирина.
— Ну наконец-то, — прошамкала Пелагеюшка.
— Если привороты нужны — всегда помогу, — с готовностью вставила Прасковья.
— Да погодите вы! — вскричала Лора. — Вы что, не слышите, ОНА ЦЕЛОВАЛАСЬ С ПАРНЕМ!!!
— А что, он был слишком страшный? — непонимающе воззрилась на нее Ольга.
— Да не в том дело! — возмущенно кричала Святоша. — Там факт! Грех! Блудодейство.
— Лора, — ледяным голосом произнесла я. — Понимаешь, в чем твоя проблема? Ты вечно судишь людей. Ты всюду суешь свой нос. Какое тебе дело до того, с кем я целуюсь, а?!!
— Так грех! — железно молвила она.
— Да в конце концов, где в Библии сказано, что целоваться с парнем — грех?!! — вконец выведенная из себя, закричала я. — Нигде!!! Нет там ни одной строчки, запрещающей это!
— Ну так вы наверняка не только поцелуями обходитесь, — слегка присмирев, откликнулась Лора.
— Это мое личное дело, чем я обхожусь, а чем не обхожусь, — раздельно сказала я. — За все, в чем я грешна — я перед Богом отвечу. Кто ты такая, Лора, чтобы я перед тобой отчет держала? Кто? Не кажется ль тебе, что ты взяла на себя роль Бога, роль Судии?
— Грешников надо обличать! — упрямо сказала Лора.
— Лора, а ты слышала, что Господь сказал: «Не судите, и не судимы будете»? — осведомилась Галина, глядя на Лору с непонятной жалостью.
— Достала ты меня, — устало сказала я. — Достала. Сестры, так как насчет отлучения?
— Я за, — твердо сказала Ольга. — Надо же додуматься — батюшку с инспекцией привести.
— А что, бесовка, святой воды да креста напугалась? — удовлетворенно спросила Святоша.
— Ну коль мы тут все бесовки, так и правда тебе тут делать нечего, — рассудительно заметила Прасковья.
— Дело глаголешь, — прошамкала Пелагеюшка. — Отлучить конечно не отлучим, но ты, Лорка, нам на глаза теперича не показывайся.
— Да ну вас всех! — в сердцах крикнула Лора, схватила сумку и пошла вон.
— А дружка тут оставляешь? Нам на растерзание? — удивилась я. — Нехорошо, не по-христиански.
Лора замерла, развернулась и посмотрела на замершего в неудобной позе Филарета. Тот умоляюще поглядел на нее.
— Ну так вы его того… разморозьте, — неуверенно попросила она.
Прасковья хмыкнула, принесла их кухни початую бутылку «Столичной» водки, чайную ложечку и поставила перед Лорой.
— Размораживай, — милостиво кивнула она.
— Но батюшка не пьет! — изумленно вскричала Святоша. — Его водкой отпаивать нельзя!
— Если знаешь другой способ — вперед, — меланхолично отозвалась Ольга. — А мы тебе не помощники. Ты его привела — ты и уводи.
— Я на вас жаловаться буду! — злобно закричала она. — Митрополиту напишу!!!
— И что? — дружно пожали мы плечами. — И что он нам сделает?
— В милицию заявлю! — затопала она ногами.
— А нет такой статьи, за применение магии против человека, — сердечно поведала ей Ирина.
— А будешь ругаться, так сейчас сына вызвоню. Заберет он твоего замороженного Филарета да на машине вывезет к церкви, там и сгрузит. Как думаешь, сильно ему помогут родные стены? — сурово сказала хозяйка дома.
— Отмолят его православные от бесовских чар! — жарко возразила Лора.
— Сама-то в это веришь? — иронично хмыкнула Ольга.
— И то, не выделывайся, девонька, хватай ложку, да за дело, — прошамкала Пелагея.
И пришлось Лоре, скрипя зубами, отпаивать батюшку водкой. Ибо фриз можно снять лишь алкоголем, и на проблемы вероисповедания он внимания не обращает.
— Ладно, девоньки, пойду я, пожалуй, — поднялась Вера. — Все равно теперь уж какой семинар.
— Точно, — кивнула я. — Испаскудила все нам эта парочка.
— А я бы осталась и еще послушала, — с жаром заявила Ольга. — Тема очень интересная!
— И я! — поддержала ее Ирина.
— И я! — дружно сказали Вера с Галиной.
— Ну и насчет кульбитов мы не все выяснили, — добавила Пелагея.
— Девушки, правда настроя нет, — развела я руками. — Но в листах, что я вам выдала, все-все подробно рассказано, сверх этого я ничего не скажу. Прочитайте, а потом меж собой обсудим.
Филарет тем временем немного ожил и заплетающимся языком проговорил:
— Да падет на вас кара Божия, нечестивицы!
— А ты не шляйся по местам, где нечестивицы собираются, — пожала я плечами. — И подружке своей посоветуй. Вон, батюшка Иоанн часто к нам ходит — и ничего. Одному тебе мы бесовками показались.
Лора лишь злобно на меня зыркнула и влила в рот батюшки новую ложку водки.
— Пойду я, — вздохнула я.
— Ты меня не довезешь? — деловито спросила Ольга.
— Я не на машине, — покачала я головой и пошла прочь в полном расстройстве. Хорошо прошел семинар, ничего не скажешь!
Где Лора — там всегда скандал. Ведь полно на свете нормальных и мудрых священников, нет, Лора отобрала специально недалекого фанатика для того, чтобы натравить его на своих же.
И что, скажите, с такой неадекватной дамочкой делать?
Кто бы знал, что спустя несколько дней Лора станет жить в моем доме и спасать меня от смерти…
Вернее — уже не совсем Лора…
Я мгновенно промокла до нитки и побежала бегом к месту встречи. Домой, скорее домой, стащить с себя мокрую и холодную одежду, что так противно липнет к телу. Домой, где не льется за шиворот холодный душ, где не вскипают пузырями лужи…
На глаза попалась бабушка, что сгорбившись сидела на коробке у ворот рынка. Вода ручьями текла с ее ветхой одежонки, а она лишь сжалась, пережидая природный катаклизм.
Я нахмурилась, подбежала к ней, и тут же увидела причину ее поведения. На коленях стояла пластмассовая мисочка, в которой лежало несколько монет.
Простите меня за черствость, но я никогда не подаю здоровым мужикам, что бренчат на гитаре на улицах. Да и за версту отдающий перегаром мужичонка у меня не вызовет сочувствия. А вот бабульки — это мое слабое место. Заработать себе на жизнь трудом многие уже не могут, здоровье не то, а пенсии государство им дает такие, котенка не прокормить. Одна надежда на взрослых детей, да только кто-то помогает, а кто—то считает, что у него своих проблем полно…
Эта бабулька была как минимум ровесницей Октябрьской революции. Годы смяли ее лицо, выбелили волосы.
— Бабуля, ты чего сидишь, беги домой? — закричала я ей, стараясь перекрыть свист ветра. — Заболеешь ведь!
Она молча смотрела на меня выцветшими, ничего не выражающими глазами.
— Бабушка, мы тебя сейчас отвезем домой, если сама не можешь!
— Не надо, — прошелестела она.
— Надо, — отрезала я. — Конец смены!
Покопавшись в кошельке, я вынула три тысячных бумажки и сунула ей.
— Много, — с сомнением сказала бабуля. — Не возьму!
— Ну, выручите! — кричала я ей, — мне добрые дела надо делать, понимаете? Ведьма я!
Бабуля пытливо посмотрела на меня, а потом ее рука все же сжалась вокруг купюр.
— Я сейчас убегу, а потом на машине подъеду! — обрадовано сказала я. — И увезем вас домой, ладно?
Бабуля непроницаемо глядела на меня. Я приняла молчание за согласие, развернулась и побежала к остановке.
— Умрешь ты скоро, доченька.
Я развернулась — бабуля так и сидела на своей коробке.
— Что—то сказали? — переспросила я.
Она молчала.
Я снова побежала к Дэну, но через несколько шагов все же обернулась.
Бабуля еле виднелась за пеленой дождя, медленно, но верно она уходила куда-то одной известной ей дорогой.
— Умрешь…,— послышалось мне в шуме дождя.
Я потрясла головой. Что за глюки?!!
— Умрешь,— молния ветвистой трещиной расколола небо.
— Умерла ты там, что ли?!! — Я вздрогнула, подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Около тротуара остановился раздолбанный жигуль, и пожилой мужчина сердито на меня смотрел.
— Кричу, кричу ей — словно и не слышит, — ворчал он, — ехать, что ль, куда? Вроде руками махала же, что бы остановился.
— Да! — я не колеблясь уселась в машину, отжала волосы, и поехала в офис к своему адвокату, Алексу Швареву.
Через пятнадцать минут я уже была у него в кабинете.
— Мне надо написать завещание! — лихорадочно сказала я, схватила ручку и посмотрела на него. — Давай бланк или что там у тебя?
— Послушай, — терпеливо сказал Алекс. — Я адвокат. А завещания — это к нотариусу.
— Мне срочно надо, некогда мне нотариуса искать! — упрямилась я. — Прими, а там уж оформишь как надо.
Шварев вздохнул, встал и сказал:
— Пошли, горе ты мое…
Мы вышли из его кабинета, прошли два шага по кабинету и зашли в соседнюю дверь.
— Клиентку вам привел, Светлана Алексеевна! — сказал он пожилой строгой женщине.
Я вопросительно на него уставилась.
— А чего смотришь? Вот тебе нотариус, пиши свое завещание, — пожал он плечами и вышел из кабинета.
Я тоже вышла из кабинета, минут через двадцать. А за это время я успела распорядиться своей последней волей.
Деньги я поделила честно. Половина — Буймову Денису Евгеньевичу. Вторая половина поделена на три равные части между папенькой, маменькой и Серегой, все же не чужой он мне.
Также Дэну отошло все мое недвижимое имущество, а это трехуровневая квартира в элитном доме со всем, что в ней находится, включая кота.
Итак, если что со мной и случится — есть гарантия, что маменька не сдаст Бакса на живодерню.
Остаток вечера я была задумчива и печальна. Почистила от всякого компромата компьютер, а потом пошла в кабинет.
Я плавила в маленьком тигле золото, смешивала его со своей кровью, капала в него свою нежность к Дэну и боль, выливала в формочку из соломоновой звезды и остужала холодными словами заклятий и горькими слезами. Ибо этому талисману суждено было работать не только оберегом — но и вечной памятью обо мне. На остывшем металле я выгравировала положенные знаки, продела в отверстие цепочку и вышла из кабинета.
Дэн, как обычно, сидел в своем кабинете, изучал бумаги и стучал длинными пальцами по клавиатуре. Когда я подошла сзади, обняла его и повесила талисман — он на миг замер, а потом потянулся ко мне.
— Пообещай мне, что никогда это не снимешь, — шепнула я и чмокнула его в ушко.
— А что это?
Я накрыла золотую звезду ладонью.
— Моя любовь да пребудет с тобой, — шевельнулись мои губы.
Он развернулся на своем кресле, усадил меня на колени и велел:
— Ну-ка, поподробнее с этого места.
Подробней я не хотела. Да и что мне ему сказать? Что у меня куча фактов о том, что я, возможно, скоро умру? Что да, я приму все меры, дабы этого не случилось, но вероятность высока, и потому я надеюсь на лучшее, но готовлюсь к худшему? И что я замешала этот талисман на своей крови и на своей нежности к нему — чтобы он хранил его, если меня не станет?
— Скажи хорошее, — шепнула я, уткнувшись в его плечо.
Он погладил меня по голове и вздохнул:
— Что—то не то с тобой сегодня. Хочешь, куда-нибудь сходим, развеешься?
— Неа, — помотала я головой. — Хочу с тобой, у тебя на коленочках, прижавшись к тебе — сидеть и болтать. Можно?
— Конечно, — он склонился и ласково чмокнул меня в лоб.
«Как покойницу», — прошелестел голос.
Я с ненавистью отмела его в сторону, отшвырнула в какой-то мгновенной вспышке бешенства.
«Это мой вечер, ясно!», — зло рявкнула я, и он уполз, поскуливая и недоумевая.
А мы с Дэном проболтали весь вечер о каких—то пустяках. Смеялись, рассказывали анекдоты, пили мартини и воспитывали Бакса. Сонька нам не мешала, она в своей комнате с кем-то весь вечер проговорила по телефону.
В час ночи я спохватилась — Дэну ведь на работу с утра, и мы отправились в постельку. Но и там мы болтали, болтали и не могли наговориться.
А потом он сказал мне слова, которые запали мне в душу.
— Магдалина, — сказал он. — Ты мне очень родная. Я не могу себе представить, что когда—либо расстанусь с тобой. Это было бы как часть моей души оторвать.
— А с чего это ты о расставании заговорил? — хмыкнула я.
— Не знаю, — его руки покрепче обхватили меня и прижали к себе. — Не знаю. Просто давит что—то на сердце. Предчувствие какое—то.
Я замерла на мгновение, сердце пропустило удар.
Предчувствие?
— Все хорошо, — медленно ответила я. — Все хорошо, любимый. Я ведьма. Я справлюсь с любыми предчувствиями.
— И меня не оставишь?
— Пока жива — нет, — мрачно хмыкнула я.
— Ты — пообещала, — раздельно сказал он.
— Спи, — вздохнула я, натягивая на себя одеяло.
— Да нет уж, довезу! — воспротивился любимый.
— Мне надо еще в магазин зайти, того-сего подкупить, да и пройтись хочу, целыми днями дома сижу! — нежно улыбнулась я ему.
Он притормозил, я открыла уже дверь и помахала любимому:
— Пока, через пару часов позвоню.
— А поцеловать на прощание? — укоряюще сказал он и полез целоваться.
Ух! Целовал он меня, словно в последний раз. И все бы хорошо, но тут позади меня раздался скрипучий голос:
— Марья, ты ль это?
Я аж вздрогнула. Резко оторвавшись от Дэна, я обернулась и наткнулась на чопорно-возмущенный взгляд Святоши, ведьмы из наших.
— Блудодействуем? — осведомилась она.
— Не, что вы, — тут же открестилась я, и отчего-то покраснела.
— Ты нас не познакомишь, Магдалина? — ухмыляясь, спросил Дэн.
«Ну щаз!», — мрачно подумала я. У Святоши тоже дочка незамужняя, разведенка с двумя детьми. И привороты Святоша тоже делает не в пример мне крепче.
— Созвонимся! — буркнула я и не оглядываясь вылезла из машины.
— Это кто? — осуждающе взглянула на меня Святоша из-под черного платка, повязанного под самые брови.
— Да так, — неопределенно махнула я рукой.
— О горе, горе Вавилону, — страдальчески воскликнул басовитый голос сбоку. Я покосилась и увидела попа. Самого натурального.
— А это кто? — в свою очередь вопросила я Святошу.
— Диакон Филарет, — со значением сказала она.
Я оглядела того диакона с ног до головы и осмотром осталась недовольна. Наверное, потому, что мне не нравятся тощие мужчинки с козлиной бородкой и выцветшими глазами. Одет он был в черную рясу и смешную шапочку. И отчего тот же батюшка Иоанн из Знаменского собора в рясе выглядит как воин Христов, а этот — словно украл женское платье и зачем-то его надел?
— Магдалина, — представилась я ему.
— И имя у тебя, как у библейской блудницы, — покачал он головой.
— Вы уж простите, но Мария Магдалина была к самому Христу приближена, так что не думаю, что мне надо этого имени стыдиться, — хмыкнула я.
— Но позвольте, это не умаляет того факта, что она спала с мужчинами, брала с них деньги, — возмущенно завопил батюшка.
— Я денег с мужчин за секс точно не беру, — заверила я его и обратилась к Святоше: — Лора, ты вообще как тут оказалась? На семинар никак идешь?
— На автобусе приехали с батюшкой Филаретом, спешим на этот ваш… семинар, — поджав губы, ответила та. — Выходим — а тут такое безобразие!
— Ясно! — покивала я. — Ну, я пошла, мне еще подготовиться надо к выступлению, так что уж извини, вперед вас побегу.
И не дожидаясь ответа, повернулась и быстрым шагом припустила от них.
По пути я мрачно размышляла, отчего общение с Лорой, самой светлой из нас, белых ведьм, вечно оставляет неприятный осадок. Ведь Лора — истинно верующий человек, этого у нее не отнимешь. Она очень скромно живет, практически все деньги отдает на церкви и монастыри, никогда не пропускает обедни. В объемистой хозяйственной сумке она всегда держит несколько православных книг, и читает их каждую свободную минутку. Правда, если в это время около нее есть кто-то посторонний, то ему тоже приходится читать, вернее — слушать чтение. И вроде бы да, Лора Божий человек, за что ей надо оказать почет и уважение, но отчего она у меня вызывает лишь глухое раздражение?
Прасковья сидела на кухне, рядом пили чай из кружек в синий горох почти все наши ведьмы.
— Приветствую вас, сестры, — несколько удивленно сказала я с порога.
— Приветствуем и тебя, Мария, — разноголосо отозвались они.
— Заходи, Марьюшка, я вон пирожков нажарила, — добродушно пригласила меня к столу хозяйка.
Я присела, тут же получила полную чашку душистого чайку и поинтересовалась:
— А вы чего это так рано? Я думала, еще никого и нет.
— Мы в лес за Колосовку ходили по травы, — охотно поведала Ирина, — кивнув на корзины в углу. — Тебя ждали, да ты так и не пришла! А ведь договаривались!
И верно — ведь в прошлые выходные был разговор сегодня сходить в лес, лекарственных травок добыть! Ох, как плохо-то, что я забыла! Одной до того неохота тащиться. А трав все равно надо набрать, и срочно, лето уж кончается…
— Склероз прогрессирует, — расстроено произнесла я. — Ну как я могла забыть!
— Да не переживай! — пожевала губами Пелагея, самая старая из нас. — Лора тоже с нами не ходила, вот вместе с ней и сходите.
— Спасибо, — скептически хмыкнула я. — Я уж тогда как-нибудь одна!
Входная дверь хлопнула, и мы из кухни увидели две черные фигуры в прихожей.
— Кто это? — прошепелявила Пелагеюшка.
— Свят-свят, она чего, рехнулась, попа сюда притащить, — в изумлении пробормотала я.
Дело в том, что хоть наша волшба и творится именем Христа, а печать ставится именем Пресвятой Троицы, но находятся такие батюшки, что считают нас бесовками. И диакон Филарет был первым обвинителем.
— Приветствую вас, сестры, — проскрипела с порога Лора.
— Приветствуем, — недоуменно отозвались ведьмы, во все глаза глядя на батюшку.
Лора с попом как ни в чем ни бывало прошли на кухню, сели и Святоша удовлетворенно объявила:
— Вот, привела я батюшку Филарета, что бы посмотрел он, чем вы тут занимаетесь.
Ведьмы в ошеломленном молчании смотрели на нее.
— Лор, прости, ты сегодня что пила? — скучным голосом осведомилась я.
— Чего? — воззрилась она на меня.
— Ну тогда объясни, с каких это пор церковь нас инспектирует?
Мы с ведьмами выжидающе на нее уставились.
— Все мы под Богом ходим, да только вы в грехах погрязли, про Бога забыли, молитв не творите, и черти у вас на подхвате! Вот ужо я диакона Филарета привела, пусть он вас усовестит. Он — человек святой…
— Ага, а мы тут все — грешницы, — понятливо покивала я головой. — Так чего же ты сама-то, святая женщина, к нам ходишь?
— На путь истинный вас наставить пытаюсь! — благочестиво отозвалась она.
— Лора, ты чепуху мелешь, уж прости меня, — возмутилась Ольга из Южного микрорайона. — Во-первых — Марья права, и церкви мы не подчиняемся. Во-вторых, ты чего, скандала хочешь, что его привела?
— Готов принять мученичество за веру, — немедленно возвестил поп.
— Чего-чего, милок, ты тама глаголешь? — подслеповато прищурилась на него Пелагея.
— Говорит, что думает, что мы его бить будем, — хмыкнула Прасковья.
— От вас, грешниц, всего ожидать можно, — обвиняюще сказала Лора.
— Что-то я себя грешницей не сильно ощущаю, — развела я руками.
— Совсем ты, Лора, рехнулась, — высказалась Галина, до сего молчавшая.
— Вот вы как? — уперла Лора рук в боки. — Значит, все на одну, да?
— Вот, я посылаю вас как овец среди волков, — нараспев протянул батюшка.
— Волки — это мы, — скорбно заметила я, и все уставились на мрачных овечек.
— Господь сказал: «Ворожею в живых не оставляй!», — снова пророкотал поп.
На кухне повисло недоброе молчание. Батюшка поерзал на своем стуле под нашими взглядами, видать, понял, что не то ляпнул, но извиняться посчитал недостойным.
— Чего-чего вы сказали? — наконец ласково осведомилась я.
— Да ладно вам языками молоть, — оборвала меня Лора, — давай, проводи свой семинар, а мы с батюшкой послушаем, да потом доложим куда надо.
— Лора, ты бы шла домой, голуба, — снова подала голос Пелагея.
— И дружка своего прихвати, — кивнула Ирина.
— Вы чего, меня выгоняете? — не поверила Святоша.
— Типа того, — подтвердила я. — Мы же грешницы, а чего вам, святым людям тут делать?
— Никуда я не пойду! — сурово заявила Лора. — Что, драться будете? Взашей вытолкаете, да?!!
И они с батюшкой синхронно вздернули подбородки, выражая полную готовность пострадать за веру.
Мы переглянулись, и Прасковья пожала плечами:
— Сидите, коль сестры не против. Только уж не серчайте, коль потом вас за поганый язык сестры проклянут.
— Мы же грешницы, нам это ничего не стоит, — ласково прошамкала Пелагея, хитро глядя на овечек из-под тяжелых век.
— Да я… — начала Лора.
— Пройдемте в зал, — намеренно перебила ее Прасковья и ведьмы дружно, с шумом поднялись.
Вообще, мы не злые. Большинство ведьм — простые бабы, толстые и добродушные, уже в летах, но вот сегодня Лора основательно всех взбесила. Ну надо же додуматься — батюшку привести к нам на семинар, чтобы он нас проинспектировал, все ли верно и по слову Божьему мы делаем? Бога мы чтим, но… с каких пор мы церкви отчитываться стали, а?
Ведьмы расселись, я раздала листы по кругу, намеренно обойдя Лору (не к лицу ей бесовскую оборотническую магию знать!) и принялась вещать, одним глазом заглядывая в текст. Хорошо еще, что у меня память хорошая, и я смогла запомнить с одного раза основные моменты, а то бы пришлось бекать-мекать. Батюшка все это время возмущенно бормотал в углу и хватался попеременно за голову и нагрудное распятие. Ведьмы на него профилактически недобро посматривали и он ненадолго притихал, истово крестясь.
Я тем временем покончила с вводной теоретической частью и принялась за практику:
— Итак! Чтобы превратиться в волка, следует найти в лесу осиновый пень, воткнуть в него двенадцать ножей, и перекинуться через них слева направо. Чтобы вновь стать человеком, надо перекинуться через ножи справа налево. Если исчезнет хоть один из этих ножей, обратная трансформация невозможна. По этому пункту все ясно?
Ведьмы помолчали, после чего Галина деловито сказала:
— Ну ясно, а заклинание-то какое говорить?
— А никакое, — пожала я плечами. — Трансформация происходит тут совсем не за счет вербальной магии, я же говорила уже ранее…
— Чего-то, доча, вроде и по-русски глаголешь, а не словечка не пойму, — прошепелявила Пелагеюшка. — Ты мне лучше скажи вот что. Перекинуться через ножи — это как?
— Хм… — задумчиво протянула я. — А ведь и правда вопрос интересный. В моем представлении это что-то типа сальто, признаться.
— И в моем, — подала голос Ирина. — Только ведь мы так не сможем. Это же циркачом надо быть, чтобы такое смочь сделать.
— И правда, — подала голос Ольга, — с трудом верится, что знахарки как заправские циркачки сальто над пнем делали.
— Девушки, ну я не знаю, — развела я руками. — Я за что купила — за то и продаю. Написано — перекинуться надо через пень. Перекинуться, понимаете? Может быть, потому и оборотническая магия так мало применяется?
Ведьмы помолчали, после чего Прасковья с сожалением проскрипела:
— Права девка.
— Но ведь заманчиво, — грустно вздохнула Ирина.
— Ну так учись над пнем ласточкой порхать, — посоветовала ей Ольга и мы засмеялись.
За этими разговорами мы как-то выпустили из виду батюшку. А он спокойненько встал, пробормотал молитву, достал полуторалитровую пластиковую бутыль откуда-то из рясы и принялся вдохновенно поливать водой направо и налево.
— Мой макияж! — растерянно закричала я. Недавно я, измученная ежевечерним обдиранием туши от ресниц купила ланкомовскую тушь, что отлично держится, но легко снимается водой. И вот теперь—то и наступил звездный час моей покупки — черные потоки с ресниц устремились по лицу, залили мне глаза…
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — нараспев читал батюшка.
— Ой! Это что такое?
— Он с ума сошел?
— Да перестаньте вы, вы чего?
— Бабоньки, да что вы смотрите, угомоните его.
— И да очиститесь вы святой водой от скверны!
И вдруг все стихло.
Мокрые ведьмы растерянно оглядывались, а Пелагеюшка хитро щурила подслеповатые глазки, встряхивая ладошки, с которых не так давно сорвались зерна фриза. А батюшка Филарет застыл в своем углу, одной рукой взявшись за крест, а другой вытянув бутыль. Борода его покрылась инеем, и лишь глаза жили на этом скованном льдом лице, они беспокойно смотрели на нас, еще не в силах осознать, что же такое случилось.
— Мученик! — скорбно возвестила Лора. — Посмотрите, вот истинный Божий муж, за веру пострадал, не убоялся гнева грешниц.
— Цирк кончай, — железным тоном молвила я. — В общем, вы как хотите, а я ставлю вопрос об отлучении Лоры.
— Чего? — изумленно уставилась она на меня. — А с чего это меня отлучать? Я в монастырях по полгода живу, не грешу, живу по слову Божию! Это уж тебя тогда надо отлучать! Сестры, я сама видела, как она сейчас с парнем целовалась в машине!
— Симпатичный парень-то? — тут же заинтересовалась Ирина.
— Ну наконец-то, — прошамкала Пелагеюшка.
— Если привороты нужны — всегда помогу, — с готовностью вставила Прасковья.
— Да погодите вы! — вскричала Лора. — Вы что, не слышите, ОНА ЦЕЛОВАЛАСЬ С ПАРНЕМ!!!
— А что, он был слишком страшный? — непонимающе воззрилась на нее Ольга.
— Да не в том дело! — возмущенно кричала Святоша. — Там факт! Грех! Блудодейство.
— Лора, — ледяным голосом произнесла я. — Понимаешь, в чем твоя проблема? Ты вечно судишь людей. Ты всюду суешь свой нос. Какое тебе дело до того, с кем я целуюсь, а?!!
— Так грех! — железно молвила она.
— Да в конце концов, где в Библии сказано, что целоваться с парнем — грех?!! — вконец выведенная из себя, закричала я. — Нигде!!! Нет там ни одной строчки, запрещающей это!
— Ну так вы наверняка не только поцелуями обходитесь, — слегка присмирев, откликнулась Лора.
— Это мое личное дело, чем я обхожусь, а чем не обхожусь, — раздельно сказала я. — За все, в чем я грешна — я перед Богом отвечу. Кто ты такая, Лора, чтобы я перед тобой отчет держала? Кто? Не кажется ль тебе, что ты взяла на себя роль Бога, роль Судии?
— Грешников надо обличать! — упрямо сказала Лора.
— Лора, а ты слышала, что Господь сказал: «Не судите, и не судимы будете»? — осведомилась Галина, глядя на Лору с непонятной жалостью.
— Достала ты меня, — устало сказала я. — Достала. Сестры, так как насчет отлучения?
— Я за, — твердо сказала Ольга. — Надо же додуматься — батюшку с инспекцией привести.
— А что, бесовка, святой воды да креста напугалась? — удовлетворенно спросила Святоша.
— Ну коль мы тут все бесовки, так и правда тебе тут делать нечего, — рассудительно заметила Прасковья.
— Дело глаголешь, — прошамкала Пелагеюшка. — Отлучить конечно не отлучим, но ты, Лорка, нам на глаза теперича не показывайся.
— Да ну вас всех! — в сердцах крикнула Лора, схватила сумку и пошла вон.
— А дружка тут оставляешь? Нам на растерзание? — удивилась я. — Нехорошо, не по-христиански.
Лора замерла, развернулась и посмотрела на замершего в неудобной позе Филарета. Тот умоляюще поглядел на нее.
— Ну так вы его того… разморозьте, — неуверенно попросила она.
Прасковья хмыкнула, принесла их кухни початую бутылку «Столичной» водки, чайную ложечку и поставила перед Лорой.
— Размораживай, — милостиво кивнула она.
— Но батюшка не пьет! — изумленно вскричала Святоша. — Его водкой отпаивать нельзя!
— Если знаешь другой способ — вперед, — меланхолично отозвалась Ольга. — А мы тебе не помощники. Ты его привела — ты и уводи.
— Я на вас жаловаться буду! — злобно закричала она. — Митрополиту напишу!!!
— И что? — дружно пожали мы плечами. — И что он нам сделает?
— В милицию заявлю! — затопала она ногами.
— А нет такой статьи, за применение магии против человека, — сердечно поведала ей Ирина.
— А будешь ругаться, так сейчас сына вызвоню. Заберет он твоего замороженного Филарета да на машине вывезет к церкви, там и сгрузит. Как думаешь, сильно ему помогут родные стены? — сурово сказала хозяйка дома.
— Отмолят его православные от бесовских чар! — жарко возразила Лора.
— Сама-то в это веришь? — иронично хмыкнула Ольга.
— И то, не выделывайся, девонька, хватай ложку, да за дело, — прошамкала Пелагея.
И пришлось Лоре, скрипя зубами, отпаивать батюшку водкой. Ибо фриз можно снять лишь алкоголем, и на проблемы вероисповедания он внимания не обращает.
— Ладно, девоньки, пойду я, пожалуй, — поднялась Вера. — Все равно теперь уж какой семинар.
— Точно, — кивнула я. — Испаскудила все нам эта парочка.
— А я бы осталась и еще послушала, — с жаром заявила Ольга. — Тема очень интересная!
— И я! — поддержала ее Ирина.
— И я! — дружно сказали Вера с Галиной.
— Ну и насчет кульбитов мы не все выяснили, — добавила Пелагея.
— Девушки, правда настроя нет, — развела я руками. — Но в листах, что я вам выдала, все-все подробно рассказано, сверх этого я ничего не скажу. Прочитайте, а потом меж собой обсудим.
Филарет тем временем немного ожил и заплетающимся языком проговорил:
— Да падет на вас кара Божия, нечестивицы!
— А ты не шляйся по местам, где нечестивицы собираются, — пожала я плечами. — И подружке своей посоветуй. Вон, батюшка Иоанн часто к нам ходит — и ничего. Одному тебе мы бесовками показались.
Лора лишь злобно на меня зыркнула и влила в рот батюшки новую ложку водки.
— Пойду я, — вздохнула я.
— Ты меня не довезешь? — деловито спросила Ольга.
— Я не на машине, — покачала я головой и пошла прочь в полном расстройстве. Хорошо прошел семинар, ничего не скажешь!
Где Лора — там всегда скандал. Ведь полно на свете нормальных и мудрых священников, нет, Лора отобрала специально недалекого фанатика для того, чтобы натравить его на своих же.
И что, скажите, с такой неадекватной дамочкой делать?
Кто бы знал, что спустя несколько дней Лора станет жить в моем доме и спасать меня от смерти…
Вернее — уже не совсем Лора…
* * *
Когда я вышла, на улице накрапывал дождик. Я еще успела позвонить Дэну, чтобы он меня забрал на той же остановке, где и высадил. А потом на небе кто—то повернул краник и хлынул ливень, словно из ведра.Я мгновенно промокла до нитки и побежала бегом к месту встречи. Домой, скорее домой, стащить с себя мокрую и холодную одежду, что так противно липнет к телу. Домой, где не льется за шиворот холодный душ, где не вскипают пузырями лужи…
На глаза попалась бабушка, что сгорбившись сидела на коробке у ворот рынка. Вода ручьями текла с ее ветхой одежонки, а она лишь сжалась, пережидая природный катаклизм.
Я нахмурилась, подбежала к ней, и тут же увидела причину ее поведения. На коленях стояла пластмассовая мисочка, в которой лежало несколько монет.
Простите меня за черствость, но я никогда не подаю здоровым мужикам, что бренчат на гитаре на улицах. Да и за версту отдающий перегаром мужичонка у меня не вызовет сочувствия. А вот бабульки — это мое слабое место. Заработать себе на жизнь трудом многие уже не могут, здоровье не то, а пенсии государство им дает такие, котенка не прокормить. Одна надежда на взрослых детей, да только кто-то помогает, а кто—то считает, что у него своих проблем полно…
Эта бабулька была как минимум ровесницей Октябрьской революции. Годы смяли ее лицо, выбелили волосы.
— Бабуля, ты чего сидишь, беги домой? — закричала я ей, стараясь перекрыть свист ветра. — Заболеешь ведь!
Она молча смотрела на меня выцветшими, ничего не выражающими глазами.
— Бабушка, мы тебя сейчас отвезем домой, если сама не можешь!
— Не надо, — прошелестела она.
— Надо, — отрезала я. — Конец смены!
Покопавшись в кошельке, я вынула три тысячных бумажки и сунула ей.
— Много, — с сомнением сказала бабуля. — Не возьму!
— Ну, выручите! — кричала я ей, — мне добрые дела надо делать, понимаете? Ведьма я!
Бабуля пытливо посмотрела на меня, а потом ее рука все же сжалась вокруг купюр.
— Я сейчас убегу, а потом на машине подъеду! — обрадовано сказала я. — И увезем вас домой, ладно?
Бабуля непроницаемо глядела на меня. Я приняла молчание за согласие, развернулась и побежала к остановке.
— Умрешь ты скоро, доченька.
Я развернулась — бабуля так и сидела на своей коробке.
— Что—то сказали? — переспросила я.
Она молчала.
Я снова побежала к Дэну, но через несколько шагов все же обернулась.
Бабуля еле виднелась за пеленой дождя, медленно, но верно она уходила куда-то одной известной ей дорогой.
— Умрешь…,— послышалось мне в шуме дождя.
Я потрясла головой. Что за глюки?!!
— Умрешь,— молния ветвистой трещиной расколола небо.
— Умерла ты там, что ли?!! — Я вздрогнула, подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Около тротуара остановился раздолбанный жигуль, и пожилой мужчина сердито на меня смотрел.
— Кричу, кричу ей — словно и не слышит, — ворчал он, — ехать, что ль, куда? Вроде руками махала же, что бы остановился.
— Да! — я не колеблясь уселась в машину, отжала волосы, и поехала в офис к своему адвокату, Алексу Швареву.
Через пятнадцать минут я уже была у него в кабинете.
— Мне надо написать завещание! — лихорадочно сказала я, схватила ручку и посмотрела на него. — Давай бланк или что там у тебя?
— Послушай, — терпеливо сказал Алекс. — Я адвокат. А завещания — это к нотариусу.
— Мне срочно надо, некогда мне нотариуса искать! — упрямилась я. — Прими, а там уж оформишь как надо.
Шварев вздохнул, встал и сказал:
— Пошли, горе ты мое…
Мы вышли из его кабинета, прошли два шага по кабинету и зашли в соседнюю дверь.
— Клиентку вам привел, Светлана Алексеевна! — сказал он пожилой строгой женщине.
Я вопросительно на него уставилась.
— А чего смотришь? Вот тебе нотариус, пиши свое завещание, — пожал он плечами и вышел из кабинета.
Я тоже вышла из кабинета, минут через двадцать. А за это время я успела распорядиться своей последней волей.
Деньги я поделила честно. Половина — Буймову Денису Евгеньевичу. Вторая половина поделена на три равные части между папенькой, маменькой и Серегой, все же не чужой он мне.
Также Дэну отошло все мое недвижимое имущество, а это трехуровневая квартира в элитном доме со всем, что в ней находится, включая кота.
Итак, если что со мной и случится — есть гарантия, что маменька не сдаст Бакса на живодерню.
Остаток вечера я была задумчива и печальна. Почистила от всякого компромата компьютер, а потом пошла в кабинет.
Я плавила в маленьком тигле золото, смешивала его со своей кровью, капала в него свою нежность к Дэну и боль, выливала в формочку из соломоновой звезды и остужала холодными словами заклятий и горькими слезами. Ибо этому талисману суждено было работать не только оберегом — но и вечной памятью обо мне. На остывшем металле я выгравировала положенные знаки, продела в отверстие цепочку и вышла из кабинета.
Дэн, как обычно, сидел в своем кабинете, изучал бумаги и стучал длинными пальцами по клавиатуре. Когда я подошла сзади, обняла его и повесила талисман — он на миг замер, а потом потянулся ко мне.
— Пообещай мне, что никогда это не снимешь, — шепнула я и чмокнула его в ушко.
— А что это?
Я накрыла золотую звезду ладонью.
— Моя любовь да пребудет с тобой, — шевельнулись мои губы.
Он развернулся на своем кресле, усадил меня на колени и велел:
— Ну-ка, поподробнее с этого места.
Подробней я не хотела. Да и что мне ему сказать? Что у меня куча фактов о том, что я, возможно, скоро умру? Что да, я приму все меры, дабы этого не случилось, но вероятность высока, и потому я надеюсь на лучшее, но готовлюсь к худшему? И что я замешала этот талисман на своей крови и на своей нежности к нему — чтобы он хранил его, если меня не станет?
— Скажи хорошее, — шепнула я, уткнувшись в его плечо.
Он погладил меня по голове и вздохнул:
— Что—то не то с тобой сегодня. Хочешь, куда-нибудь сходим, развеешься?
— Неа, — помотала я головой. — Хочу с тобой, у тебя на коленочках, прижавшись к тебе — сидеть и болтать. Можно?
— Конечно, — он склонился и ласково чмокнул меня в лоб.
«Как покойницу», — прошелестел голос.
Я с ненавистью отмела его в сторону, отшвырнула в какой-то мгновенной вспышке бешенства.
«Это мой вечер, ясно!», — зло рявкнула я, и он уполз, поскуливая и недоумевая.
А мы с Дэном проболтали весь вечер о каких—то пустяках. Смеялись, рассказывали анекдоты, пили мартини и воспитывали Бакса. Сонька нам не мешала, она в своей комнате с кем-то весь вечер проговорила по телефону.
В час ночи я спохватилась — Дэну ведь на работу с утра, и мы отправились в постельку. Но и там мы болтали, болтали и не могли наговориться.
А потом он сказал мне слова, которые запали мне в душу.
— Магдалина, — сказал он. — Ты мне очень родная. Я не могу себе представить, что когда—либо расстанусь с тобой. Это было бы как часть моей души оторвать.
— А с чего это ты о расставании заговорил? — хмыкнула я.
— Не знаю, — его руки покрепче обхватили меня и прижали к себе. — Не знаю. Просто давит что—то на сердце. Предчувствие какое—то.
Я замерла на мгновение, сердце пропустило удар.
Предчувствие?
— Все хорошо, — медленно ответила я. — Все хорошо, любимый. Я ведьма. Я справлюсь с любыми предчувствиями.
— И меня не оставишь?
— Пока жива — нет, — мрачно хмыкнула я.
— Ты — пообещала, — раздельно сказал он.
— Спи, — вздохнула я, натягивая на себя одеяло.