Страница:
– Ты откуда звонишь? – спросил вместо ответа профессор. Голос его, по-прежнему, звучал неуверенно.
– Из машины, – ответил Розовски. Он пытался дотянуться до зажигалки, лежавшей на другом сидении. Когда зажигалка от неловкого движения упала, шепотом выругался, забыв на мгновение о собеседнике.
– Не сердись, – словно оправдываясь, сказал на это Гофман.
– Да нет, это я не тебе… – буркнул Натаниэль.
– Читал газеты? – спросил Давид.
– Н-ну… – неопределенно протянул Розовски. – А что ты, собственно, имеешь в виду?
– Значит, не читал, – профессор немного помолчал. – Послушай, ты можешь приехать?
– Когда?
– Сейчас.
– О нет, Давид, – промямлил Натаниэль. – Дай мне немного прийти в себя. Я сейчас направляюсь домой. У меня тут масса малоприятных дел, и мне… Вообще, я плохо переношу чужие машины, а езжу сегодня целый день на Маркиновской «субару». Укатала она меня, черт… Ты же знаешь, сколько нервов забирает чужая телега. Так что, звоню тебе – и еду домой. Изложи, что там у тебя случилось.
– Н-не знаю, – как-то нерешительно сказал Давид. – Послушай, Натан, я все понимаю, ты очень устал, ты хочешь отдохнуть, но ситуация экстраординарная. Если ты не можешь приехать к нам, я приеду к тебе. Не сейчас, конечно, а попозже, часов восемь, договорились? Потом выгонишь меня, если захочешь. Но сначала выслушай.
– Послушай…
Гофман уже положил трубку.
Он с досадой перебросил аппарат на заднее сидение. Как чувствовал, что звонить лучше завтра. Или послезавтра. Или вообще не звонить. Что делать, трудно отказать старому другу, тем более, если он редко обращается за помощью.
– Ч-черт, когда же я, наконец, отдохну… – Настроение Натаниэля было испорчено окончательно. – Что за день сегодня такой? – он притормозил у ближайшей лавочки, купил «Едиот ахронот». – Что он, собственно, имел в виду?
Стоя у машины, Розовски быстро просмотрел заголовки первых полос. Дорожные происшествия? Арест ста двадцати членов «ХАМАС»? Очередной скандал вокруг «русских» денег? Закрытие подпольного казино… Все это не то. Он сложил газету, бросил ее на сидение. Уже повернув ключ зажигания, он случайно заметил заголовок на последней полосе, внизу страницы: «Трагедия в университетской лаборатории. Лаборант Михаэль Корн найден мертвым.»
И ниже, чуть крупнее:
9
10
– Из машины, – ответил Розовски. Он пытался дотянуться до зажигалки, лежавшей на другом сидении. Когда зажигалка от неловкого движения упала, шепотом выругался, забыв на мгновение о собеседнике.
– Не сердись, – словно оправдываясь, сказал на это Гофман.
– Да нет, это я не тебе… – буркнул Натаниэль.
– Читал газеты? – спросил Давид.
– Н-ну… – неопределенно протянул Розовски. – А что ты, собственно, имеешь в виду?
– Значит, не читал, – профессор немного помолчал. – Послушай, ты можешь приехать?
– Когда?
– Сейчас.
– О нет, Давид, – промямлил Натаниэль. – Дай мне немного прийти в себя. Я сейчас направляюсь домой. У меня тут масса малоприятных дел, и мне… Вообще, я плохо переношу чужие машины, а езжу сегодня целый день на Маркиновской «субару». Укатала она меня, черт… Ты же знаешь, сколько нервов забирает чужая телега. Так что, звоню тебе – и еду домой. Изложи, что там у тебя случилось.
– Н-не знаю, – как-то нерешительно сказал Давид. – Послушай, Натан, я все понимаю, ты очень устал, ты хочешь отдохнуть, но ситуация экстраординарная. Если ты не можешь приехать к нам, я приеду к тебе. Не сейчас, конечно, а попозже, часов восемь, договорились? Потом выгонишь меня, если захочешь. Но сначала выслушай.
– Послушай…
Гофман уже положил трубку.
Он с досадой перебросил аппарат на заднее сидение. Как чувствовал, что звонить лучше завтра. Или послезавтра. Или вообще не звонить. Что делать, трудно отказать старому другу, тем более, если он редко обращается за помощью.
– Ч-черт, когда же я, наконец, отдохну… – Настроение Натаниэля было испорчено окончательно. – Что за день сегодня такой? – он притормозил у ближайшей лавочки, купил «Едиот ахронот». – Что он, собственно, имел в виду?
Стоя у машины, Розовски быстро просмотрел заголовки первых полос. Дорожные происшествия? Арест ста двадцати членов «ХАМАС»? Очередной скандал вокруг «русских» денег? Закрытие подпольного казино… Все это не то. Он сложил газету, бросил ее на сидение. Уже повернув ключ зажигания, он случайно заметил заголовок на последней полосе, внизу страницы: «Трагедия в университетской лаборатории. Лаборант Михаэль Корн найден мертвым.»
И ниже, чуть крупнее:
9
Розовски полулежал в кресле и с ленивым интересом наблюдал за своим другом. До приезда Гофмана он успел принять душ и наскоро перекусить, и потому чувствовал себя если не отдохнувшим, то, по крайней мере, более свежим, чем сразу по приезде, и, хоть и без особого желания, но готов был выслушать профессора. Но пауза, почему-то, затягивалась. Похоже, Дуду Гофман не знал, с чего начать разговор. Он рассеянно разглядывал книжные полки, зачем-то переставлял кофейные чашки на журнальном столике и явно не хотел встречаться взглядом с хозяином квартиры. Розовски решил помочь ему.
– Я прочитал извещение о смерти твоего лаборанта, – сказал он. – Честно говоря, не очень понимаю, какое это имеет отношение ко мне. – Теперь самое главное, – сказал он, почему-то понизив голос. – После провозглашения херема, перед тем, как уйти в изгнание, Давид Сеньор передает раввинам послание и написанную им книгу. С этой книгой связана самая загадочная и темная страница в истории несостоявшегося мессии Давида Сеньора, – Давид Гофман сделал паузу, чтобы оценить реакцию товарища. Лицо Розовски, при всей его заинтересованности было абсолютно непроницаемым. – В послании говорилось, что он прощает своих гонителей, считая недостойным потомка царя Давида (это утверждение, кстати, было сделано им в первый и единственный раз) унизиться до вражды с ограниченными и невежественными людьми. Мало того, в своем прощении он готов поделиться с ними самыми сокровенными знаниями, обретенными им за последние годы. И для этого он передает раввинам Бен-Ари, Бар-Коэну и Царфати книгу, раскрывающую суть его собственной природы. Книгу «Сефер ха-Цваим». Это, разумеется, не подлинное название, так назвали книгу впоследствии. Она очень своеобразно оформлена – отдельные буквы окрашены разными красками. Таким образом автор, видимо, стремился привлечь внимание читателя к самым важным своим мыслям… Естественно, раввины пожелали прочесть эту книгу. Первым ее прочел Ицхак Лев Царфати. Книга вызвала его недоумение, он заявил, что никогда в жизни не читал подобной бессмыслицы. Но, выполняя просьбу пославшего, он передал книгу двум другим раввинам: Бен-Ари и Бар-Коэну. Сначала скончался Бен Ари, потом – Бар-Коэн.
Гофман, в очередной раз остановившийся перед книжным шкафом, круто повернулся. При его комплекции подобные движения выглядели достаточно забавно, словно шарик крутнулся вокруг своей оси.
– Самое прямое, – сказал он. – Самое прямое отношение. Не к тебе лично, а к частному детективу, бывшему сотруднику полиции. То есть, к человеку, имеющему опыт в раскрытии запутанных преступлений.
Натан рассмеялся.
– Ты становишься льстецом, дружище. Но ясности твоя лесть не прибавляет. Давай, выкладывай, что у тебя там.
– Сначала скажи ты.
– Я? – Натан удивленно поднял брови. – Что именно я-то могу рассказать тебе?
– Что ты понял из этого сообщения?
– Ничего, – Натаниэль переменил позу, закинул ногу за ногу и потянулся за сигаретой. – То есть, ничего такого, что заинтересовало бы меня как сыщика. Насколько я могу понять, твой Михаэль… – он заглянул в газету, – да, верно, Михаэль Корн был не очень крепок здоровьем, переутомление и стресс вызвали сердечную недостаточность. Плюс тяжелая акклиматизация. Кроме того, какая-то чушь о каком-то старинном проклятии, связанном с какой-то книгой. Но это – так, боюсь, с акклиматизацией у корреспондента тоже не очень. Лето нынче жаркое, и все прочее… Зачем ты позволил парню остаться на ночь? И чем он, собственно говоря, занимался ночью?
– Мне нужно было уйти раньше, у меня вечером была лекция, – ответил Давид, садясь в соседнее кресло. – Я ничего ему не позволял и ничего не поручал. Он остался почитать эту книгу. Насчет переутомления и слабого здоровья – полная чепуха, не знаю, откуда журналист взял это. Корн был спортивным парнем, молодым. Между прочим, порядочным лентяем, так что относительно переутомления – тоже вранье. Конечно, нехорошо так говорить о бедном парне, но ничего не поделаешь. Вообще-то, он мне нравился. Потому я и не обращал внимания на его лень… Ах, чертова книга! – выругался вдруг он и с досадой ударил кулаком по собственной ладони.
– Господи, Давид, – Натан откровенно зевнул. – Надеюсь, ты пришел ко мне не по поводу бреда о древнем проклятьи? Кстати, в чем оно заключается? Корреспондент, пытаясь об этом рассказать, сам запутался.
Давид промычал что-то неопределенное.
– Очень содержательное объяснение, благодарю, – Натаниэль любезно улыбнулся. – Будем учитывать его в дальнейших наших рассуждениях… Медики сказали, что никаких следов насильственной смерти они не обнаружили. Следовательно, никакого преступления не было. Нельзя же требовать от полиции, чтобы она расследовала каждый сердечный приступ, – Розовски посмотрел на часы. – Сейчас должен подойти мой помощник, у нас тут намечается нечто вроде небольшого совещания, не обижайся. Так что, давай-ка я сварю еще по чашечке кофе, мы с тобой выпьем по рюмке коньяку, и ты поедешь к себе домой. И выбросишь из головы мистическую чушь. Договорились? – Натаниэль поднялся из кресла и направился было в кухню, но следующие слова Гофмана остановили его.
– Это не смерть от сердечного приступа, – медленно произнес Давид. – И не мистическая чушь. Это убийство.
– М-м-м… – неопределенно промычал Розовски. – Знаешь, я, все-таки, сварю еще кофе, а вот потом…
Вернувшись из кухни и поставив поднос с дымящимися чашками на столик, Натаниэль снова сел в кресло и сосредоточенно посмотрел на друга. Конечно, Гофман не шутил. И, конечно, Розовски сразу понял, что у Давида есть свои – и серьезные – соображения насчет происшедшего. Натаниэль хорошо знал своего друга, а если и валял сейчас дурака в разговоре с ним, то просто от усталости.
– Вот что, – сказал Натаниэль. – Это очень и очень серьезное обвинение. Даже при твоей сегодняшней, вполне естественной, нервозности, бросаться им не стоит. У тебя есть основания считать, что это именно убийство?
– Есть, – твердо ответил Давид. – Более того – я знаю, кто преступник.
– Это интересно… – Натаниэль глубоко затянулся сигаретой, с сожалением посмотрел на нее и положил в пепельницу. – Шестой раз даю себе слово бросить курить… Ты заявил об этом полиции?
Гофман покачал головой.
– Бессмысленно, – сказал он. – Они бы посчитали меня сумасшедшим.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты тоже сочтешь меня сумасшедшим, едва я назову тебе имя убийцы. Разница лишь в том, что тебя я надеюсь убедить… Других мне убедить не удастся. К сожалению, я в этом уверен. А ты, я надеюсь, поможешь мне.
– Каким образом? Ты хочешь, чтобы я взял его на горячем? – Натаниэль прищурился. – По закону о частном сыске, я не имею права на арест или задержание подозреваемого, это дело полиции. Впрочем, давай попробуем. Называй имя. Итак, кто он?
– Не так все просто, – Давид, словно в ознобе, потер руки. – Не так все просто… Господи, какую чушь я сейчас сказал! Не просто? Да это практически невозможно! Ты не можешь его арестовать. И не только потому, что это нарушение закона. Точно так же этого не может сделать полиция – даже если представить на миг, что полицейские мне поверят.
– Почему же? – Розовски нахмурился. – Что значит – невозможно арестовать? Нет доказательств?
Давид покачал головой.
– Нет преступника, – сказал он.
Розовски фыркнул.
– Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же, в таком случае, ты требуешь от меня?
Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.
– Я неправильно выразился, – сказал он. – Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.
– Где же?
– В Цфате, – спокойным голосом сказал Гофман.
– В Цфате? – Натаниэль покачал головой. – Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…
– Ты не понял, – сказал Гофман. – Я говорю совсем о другом Цфате. В том Цфате ты еще не был. И не мог быть. И вряд ли тебе удастся туда съездить.
– Другом Цфате?
– Да, потому что убийца моего лаборанта умер триста восемь лет тому назад. Его звали Давид Сеньор, он был раввином и каббалистом и жил в Цфате в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году.
После этих слов, Гофман одним глотком выпил успевший остыть кофе и удовлетворенно уселся в кресло.
– Я-то думал, что это корреспондент перегрелся на солнце. Или перебрал. А дело вовсе не в корреспонденте. Что ж, при случае непременно извинюсь перед ним за необоснованное подозрение, – сказал Розовски после продолжительной паузы.
Гофман наблюдал за ним с легкой усмешкой. Казалось, сказав главное, Давид мгновенно успокоился.
Впрочем, изумление Натаниэля было не столь сильным и не столь продолжительным, как, видимо, ожидал Давид. После еще одной, вполне естественной паузы, Розовски, в свою очередь, улыбнулся – с несколько неопределенным выражением – и неторопливо произнес:
– Можешь мне не верить, но, честно тебе скажу: я ожидал чего-то подобного. Только, пожалуйста, не зачисляй это ощущение по разряду какой-то мистики. Просто экспресс-анализ сказанного… – он вздохнул. – Ладно, Давид, рассказывай, слушаю тебя. Не думаю, что имя предполагаемого преступника и время его жизни – это вся информация, которую ты собирался мне сообщить.
– Ты прав, – Гофман кивнул. – Конечно, я пришел к этому выводу по причинам, на мой взгляд, достаточно веским, – он заглянул в пачку сигарет, лежавшую на столе. – У тебя больше нет сигарет?
– Я же сказал – пытаюсь бросить курить, – хмуро ответил Розовски. – Пытаюсь – и только. Без всякого успеха, так что… Сигареты возле телефона, на тумбочке.
Давид Гофман поднялся с места, неторопливо прошелся по комнате. Видно было, что он не столько хотел курить, сколько собраться с мыслями. Так же медленно он распечатал новую пачку, вытащил сигарету и только после первой затяжки повернулся к детективу.
– Итак? – повторил Розовски.
– Итак, для начала я попробую связно изложить суть дела… – он откашлялся. – История с проклятьем Давида Сеньора достаточно хорошо известна среди историков, занимающихся средневековой каббалой, в частности, цфатскими каббалистами.
– Я не историк и не каббалист. Кто такой Давид Сеньор?
– Потомок знаменитой семьи испанских евреев, вынужденных в 1492 году бежать от преследований инквизиции в Турцию. Прадед Давида Сеньора, знаменитый дон Авраам Сеньор был министром королевы Изабеллы. Но и это не спасло его в те времена. Дон Авраам Сеньор вынужден был креститься, а некоторые его родственники – прямые предки Давида Сеньора – бежали из страны… Он родился в Измире – там, где жил Шабтай Цви, старший его современник, впоследствии – самый знаменитый из Лже-Мессий. Специалисты считают, что именно общение юного Давида с шабтианцами и повлияло на все дальнейшее.
– На что именно?
– Ну, сначала – на желание изучать Каббалу. Он приехал в Цфат именно с этой целью – слава цфатских знатоков и учителей Каббалы разносилась далеко по всему тогдашнему еврейскому миру. Несколько лет учения там я опущу, если не возражаешь.
– Не возражаю. Честно говоря, я вообще не понимаю пока что, как все это связано…
– Не перебивай, пожалуйста. Думаю, через несколько минут ты все поймешь… На чем я остановился?
– На том, что несколько лет учения ты опустишь.
– Ах, да… Так вот, в 1686 году уважаемые и авторитетные раввины – Лев Бен-Ари и Шимон Бар-Коэн – впервые столкнулись с рабби Давидом Сеньором. До них дошли свидетельства того, что Давид Сеньор делает прозрачные намеки на особую миссию, уготованную ему Всевышним. Однажды он даже заявил, что душа умершего к тому времени Шабтая Цви переселилась в него, и с некоторых пор он чувствует особый смысл в собственном существовании.
– Подобные утверждения могли оцениваться как еретические? – спросил Натаниэль.
– Нет, в общем-то. Учение о реинкарнации…
– О чем, о чем?
– Реинкарнация – переселение душ, – пояснил профессор.
– О Господи… – пробормотал Натаниэль. – Уж не веришь ли ты сам в эту чушь?
Профессор неопределенно пожал плечами.
– Может быть, чья-то душа переселилась в тело твоего лаборанта? А потом взяла да и улетела? – невесело пошутил Натаниэль. – Если так, ты хочешь сообщить мне ее приметы? Разыскивается душа такого-то… Сумасшедший дом! Хотя, с другой стороны, Израиль всегда чуть-чуть смахивал на сумасшедший дом. Сейчас в особенности.
– Нет, я вовсе не об этом. Ты будешь слушать, или нет? – нетерпеливо спросил Гофман.
– Да слушаю я, слушаю… – проворчал Розовски. – Сам не знаю почему…
– Так вот, учение о реинкарнации не противоречит взглядам некоторых каббалистов, не в этом суть конфликта, а в том, что речь шла именно о лжемессии и еретике Шабтае Цви. Рабби Ицхак Лев Царфати попытался сгладить конфликт. На первых порах это ему удалось. Но вскоре отношения цфатских каббалистов с новоявленным мессией вновь обострились. Дело в том, что Давид Сеньор, как оказалось, занимался в Цфате не только высокой, но и практической каббалой. «Практическая каббала» – это магия, – пояснил профессор. Натаниэль Розовски кивнул и ничего не сказал. На лице у него явно отражались скука и разочарование. Словно не замечая этого, профессор продолжал: – Как сказано в документах, «он говорил заклинания, смешивал краски, предсказывал будущее». Не очень ясно, кстати говоря, вот, например – «смешивал краски»… Что имеется в виду?
– Уж не живопись ли? – лениво предположил сыщик.
– Что ты, нарушить запрет на изображение… – Давид столь выразительно замахал руками, что Натаниэлю на миг, по-настоящему, стало стыдно. Потом он просто разозлился, но промолчал.
– Вряд ли это возможно, – не замечая его раздражения, продолжил Гофман. – Даже для еретика, подобного Давиду Сеньору. Видимо, речь идет о каком-то виде магии, не знаю. Или об алхимии. Некоторые из каббалистов занимались ею, например, Леви бен-Бецалель из Праги… Впрочем, это неважно, не исключено, что о бен-Бецалеле это всего лишь легенды, как и легенда о Големе, которого он, якобы, создал в Праге… Важно другое. Не то, чтобы раввины осуждали эти занятия, но, во всяком случае, это считалось недостойным истинного мудреца. Видишь ли, практическая каббала – это что-то вроде белой магии. А учителя высокой каббалы считали, что грань между белой магией и желанием обратиться к темным силам слишком тонка и лучше благочестивым людям держаться от нее подальше… Какая-то темная история, имевшая место там, заставила их вновь выступить против Давида Сеньора. На этот раз они добились того, что в синагоге Бейт-Давид, в присутствии уважаемых горожан и всех раввинов Давид Сеньор был отлучен от общины и обречен на изгнание. Далее судьба Давида Сеньора кроется во мраке неизвестности. Одни ученые считают, что он отправился на юг, в Египет, там принял мусульманство (подобно своему кумиру Шабтаю Цви) и благополучно скончался. И что в Египте до сих пор живут некоторые потомки его и его немногочисленных последователей. По мнению других, Давид Сеньор уехал в прямо противоположном направлении – на север, в Восточную Польшу, где, среди местных евреев, оставалось множество тайных шабтианцев. В таком случае, он, скорее всего, погиб во время Уманьской резни, устроенной гайдамаками, – Гофман замолчал.
– Все? – спросил Натаниэль. Спросил несколько разочарованно. Его, против желания, начинал увлекать рассказ профессора. Все это походило на волшебную сказку и совсем не напоминало то, с чем сталкиваться Натаниэлю приходилось ежедневно: мошенничество, слежки мужей за женами и наоборот, подлоги и тому подобное.
Гофман докурил, наконец, сигарету, вернулся к своему креслу и сел напротив сыщика.
– Я прочитал извещение о смерти твоего лаборанта, – сказал он. – Честно говоря, не очень понимаю, какое это имеет отношение ко мне. – Теперь самое главное, – сказал он, почему-то понизив голос. – После провозглашения херема, перед тем, как уйти в изгнание, Давид Сеньор передает раввинам послание и написанную им книгу. С этой книгой связана самая загадочная и темная страница в истории несостоявшегося мессии Давида Сеньора, – Давид Гофман сделал паузу, чтобы оценить реакцию товарища. Лицо Розовски, при всей его заинтересованности было абсолютно непроницаемым. – В послании говорилось, что он прощает своих гонителей, считая недостойным потомка царя Давида (это утверждение, кстати, было сделано им в первый и единственный раз) унизиться до вражды с ограниченными и невежественными людьми. Мало того, в своем прощении он готов поделиться с ними самыми сокровенными знаниями, обретенными им за последние годы. И для этого он передает раввинам Бен-Ари, Бар-Коэну и Царфати книгу, раскрывающую суть его собственной природы. Книгу «Сефер ха-Цваим». Это, разумеется, не подлинное название, так назвали книгу впоследствии. Она очень своеобразно оформлена – отдельные буквы окрашены разными красками. Таким образом автор, видимо, стремился привлечь внимание читателя к самым важным своим мыслям… Естественно, раввины пожелали прочесть эту книгу. Первым ее прочел Ицхак Лев Царфати. Книга вызвала его недоумение, он заявил, что никогда в жизни не читал подобной бессмыслицы. Но, выполняя просьбу пославшего, он передал книгу двум другим раввинам: Бен-Ари и Бар-Коэну. Сначала скончался Бен Ари, потом – Бар-Коэн.
Гофман, в очередной раз остановившийся перед книжным шкафом, круто повернулся. При его комплекции подобные движения выглядели достаточно забавно, словно шарик крутнулся вокруг своей оси.
– Самое прямое, – сказал он. – Самое прямое отношение. Не к тебе лично, а к частному детективу, бывшему сотруднику полиции. То есть, к человеку, имеющему опыт в раскрытии запутанных преступлений.
Натан рассмеялся.
– Ты становишься льстецом, дружище. Но ясности твоя лесть не прибавляет. Давай, выкладывай, что у тебя там.
– Сначала скажи ты.
– Я? – Натан удивленно поднял брови. – Что именно я-то могу рассказать тебе?
– Что ты понял из этого сообщения?
– Ничего, – Натаниэль переменил позу, закинул ногу за ногу и потянулся за сигаретой. – То есть, ничего такого, что заинтересовало бы меня как сыщика. Насколько я могу понять, твой Михаэль… – он заглянул в газету, – да, верно, Михаэль Корн был не очень крепок здоровьем, переутомление и стресс вызвали сердечную недостаточность. Плюс тяжелая акклиматизация. Кроме того, какая-то чушь о каком-то старинном проклятии, связанном с какой-то книгой. Но это – так, боюсь, с акклиматизацией у корреспондента тоже не очень. Лето нынче жаркое, и все прочее… Зачем ты позволил парню остаться на ночь? И чем он, собственно говоря, занимался ночью?
– Мне нужно было уйти раньше, у меня вечером была лекция, – ответил Давид, садясь в соседнее кресло. – Я ничего ему не позволял и ничего не поручал. Он остался почитать эту книгу. Насчет переутомления и слабого здоровья – полная чепуха, не знаю, откуда журналист взял это. Корн был спортивным парнем, молодым. Между прочим, порядочным лентяем, так что относительно переутомления – тоже вранье. Конечно, нехорошо так говорить о бедном парне, но ничего не поделаешь. Вообще-то, он мне нравился. Потому я и не обращал внимания на его лень… Ах, чертова книга! – выругался вдруг он и с досадой ударил кулаком по собственной ладони.
– Господи, Давид, – Натан откровенно зевнул. – Надеюсь, ты пришел ко мне не по поводу бреда о древнем проклятьи? Кстати, в чем оно заключается? Корреспондент, пытаясь об этом рассказать, сам запутался.
Давид промычал что-то неопределенное.
– Очень содержательное объяснение, благодарю, – Натаниэль любезно улыбнулся. – Будем учитывать его в дальнейших наших рассуждениях… Медики сказали, что никаких следов насильственной смерти они не обнаружили. Следовательно, никакого преступления не было. Нельзя же требовать от полиции, чтобы она расследовала каждый сердечный приступ, – Розовски посмотрел на часы. – Сейчас должен подойти мой помощник, у нас тут намечается нечто вроде небольшого совещания, не обижайся. Так что, давай-ка я сварю еще по чашечке кофе, мы с тобой выпьем по рюмке коньяку, и ты поедешь к себе домой. И выбросишь из головы мистическую чушь. Договорились? – Натаниэль поднялся из кресла и направился было в кухню, но следующие слова Гофмана остановили его.
– Это не смерть от сердечного приступа, – медленно произнес Давид. – И не мистическая чушь. Это убийство.
– М-м-м… – неопределенно промычал Розовски. – Знаешь, я, все-таки, сварю еще кофе, а вот потом…
Вернувшись из кухни и поставив поднос с дымящимися чашками на столик, Натаниэль снова сел в кресло и сосредоточенно посмотрел на друга. Конечно, Гофман не шутил. И, конечно, Розовски сразу понял, что у Давида есть свои – и серьезные – соображения насчет происшедшего. Натаниэль хорошо знал своего друга, а если и валял сейчас дурака в разговоре с ним, то просто от усталости.
– Вот что, – сказал Натаниэль. – Это очень и очень серьезное обвинение. Даже при твоей сегодняшней, вполне естественной, нервозности, бросаться им не стоит. У тебя есть основания считать, что это именно убийство?
– Есть, – твердо ответил Давид. – Более того – я знаю, кто преступник.
– Это интересно… – Натаниэль глубоко затянулся сигаретой, с сожалением посмотрел на нее и положил в пепельницу. – Шестой раз даю себе слово бросить курить… Ты заявил об этом полиции?
Гофман покачал головой.
– Бессмысленно, – сказал он. – Они бы посчитали меня сумасшедшим.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты тоже сочтешь меня сумасшедшим, едва я назову тебе имя убийцы. Разница лишь в том, что тебя я надеюсь убедить… Других мне убедить не удастся. К сожалению, я в этом уверен. А ты, я надеюсь, поможешь мне.
– Каким образом? Ты хочешь, чтобы я взял его на горячем? – Натаниэль прищурился. – По закону о частном сыске, я не имею права на арест или задержание подозреваемого, это дело полиции. Впрочем, давай попробуем. Называй имя. Итак, кто он?
– Не так все просто, – Давид, словно в ознобе, потер руки. – Не так все просто… Господи, какую чушь я сейчас сказал! Не просто? Да это практически невозможно! Ты не можешь его арестовать. И не только потому, что это нарушение закона. Точно так же этого не может сделать полиция – даже если представить на миг, что полицейские мне поверят.
– Почему же? – Розовски нахмурился. – Что значит – невозможно арестовать? Нет доказательств?
Давид покачал головой.
– Нет преступника, – сказал он.
Розовски фыркнул.
– Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же, в таком случае, ты требуешь от меня?
Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.
– Я неправильно выразился, – сказал он. – Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.
– Где же?
– В Цфате, – спокойным голосом сказал Гофман.
– В Цфате? – Натаниэль покачал головой. – Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…
– Ты не понял, – сказал Гофман. – Я говорю совсем о другом Цфате. В том Цфате ты еще не был. И не мог быть. И вряд ли тебе удастся туда съездить.
– Другом Цфате?
– Да, потому что убийца моего лаборанта умер триста восемь лет тому назад. Его звали Давид Сеньор, он был раввином и каббалистом и жил в Цфате в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году.
После этих слов, Гофман одним глотком выпил успевший остыть кофе и удовлетворенно уселся в кресло.
– Я-то думал, что это корреспондент перегрелся на солнце. Или перебрал. А дело вовсе не в корреспонденте. Что ж, при случае непременно извинюсь перед ним за необоснованное подозрение, – сказал Розовски после продолжительной паузы.
Гофман наблюдал за ним с легкой усмешкой. Казалось, сказав главное, Давид мгновенно успокоился.
Впрочем, изумление Натаниэля было не столь сильным и не столь продолжительным, как, видимо, ожидал Давид. После еще одной, вполне естественной паузы, Розовски, в свою очередь, улыбнулся – с несколько неопределенным выражением – и неторопливо произнес:
– Можешь мне не верить, но, честно тебе скажу: я ожидал чего-то подобного. Только, пожалуйста, не зачисляй это ощущение по разряду какой-то мистики. Просто экспресс-анализ сказанного… – он вздохнул. – Ладно, Давид, рассказывай, слушаю тебя. Не думаю, что имя предполагаемого преступника и время его жизни – это вся информация, которую ты собирался мне сообщить.
– Ты прав, – Гофман кивнул. – Конечно, я пришел к этому выводу по причинам, на мой взгляд, достаточно веским, – он заглянул в пачку сигарет, лежавшую на столе. – У тебя больше нет сигарет?
– Я же сказал – пытаюсь бросить курить, – хмуро ответил Розовски. – Пытаюсь – и только. Без всякого успеха, так что… Сигареты возле телефона, на тумбочке.
Давид Гофман поднялся с места, неторопливо прошелся по комнате. Видно было, что он не столько хотел курить, сколько собраться с мыслями. Так же медленно он распечатал новую пачку, вытащил сигарету и только после первой затяжки повернулся к детективу.
– Итак? – повторил Розовски.
– Итак, для начала я попробую связно изложить суть дела… – он откашлялся. – История с проклятьем Давида Сеньора достаточно хорошо известна среди историков, занимающихся средневековой каббалой, в частности, цфатскими каббалистами.
– Я не историк и не каббалист. Кто такой Давид Сеньор?
– Потомок знаменитой семьи испанских евреев, вынужденных в 1492 году бежать от преследований инквизиции в Турцию. Прадед Давида Сеньора, знаменитый дон Авраам Сеньор был министром королевы Изабеллы. Но и это не спасло его в те времена. Дон Авраам Сеньор вынужден был креститься, а некоторые его родственники – прямые предки Давида Сеньора – бежали из страны… Он родился в Измире – там, где жил Шабтай Цви, старший его современник, впоследствии – самый знаменитый из Лже-Мессий. Специалисты считают, что именно общение юного Давида с шабтианцами и повлияло на все дальнейшее.
– На что именно?
– Ну, сначала – на желание изучать Каббалу. Он приехал в Цфат именно с этой целью – слава цфатских знатоков и учителей Каббалы разносилась далеко по всему тогдашнему еврейскому миру. Несколько лет учения там я опущу, если не возражаешь.
– Не возражаю. Честно говоря, я вообще не понимаю пока что, как все это связано…
– Не перебивай, пожалуйста. Думаю, через несколько минут ты все поймешь… На чем я остановился?
– На том, что несколько лет учения ты опустишь.
– Ах, да… Так вот, в 1686 году уважаемые и авторитетные раввины – Лев Бен-Ари и Шимон Бар-Коэн – впервые столкнулись с рабби Давидом Сеньором. До них дошли свидетельства того, что Давид Сеньор делает прозрачные намеки на особую миссию, уготованную ему Всевышним. Однажды он даже заявил, что душа умершего к тому времени Шабтая Цви переселилась в него, и с некоторых пор он чувствует особый смысл в собственном существовании.
– Подобные утверждения могли оцениваться как еретические? – спросил Натаниэль.
– Нет, в общем-то. Учение о реинкарнации…
– О чем, о чем?
– Реинкарнация – переселение душ, – пояснил профессор.
– О Господи… – пробормотал Натаниэль. – Уж не веришь ли ты сам в эту чушь?
Профессор неопределенно пожал плечами.
– Может быть, чья-то душа переселилась в тело твоего лаборанта? А потом взяла да и улетела? – невесело пошутил Натаниэль. – Если так, ты хочешь сообщить мне ее приметы? Разыскивается душа такого-то… Сумасшедший дом! Хотя, с другой стороны, Израиль всегда чуть-чуть смахивал на сумасшедший дом. Сейчас в особенности.
– Нет, я вовсе не об этом. Ты будешь слушать, или нет? – нетерпеливо спросил Гофман.
– Да слушаю я, слушаю… – проворчал Розовски. – Сам не знаю почему…
– Так вот, учение о реинкарнации не противоречит взглядам некоторых каббалистов, не в этом суть конфликта, а в том, что речь шла именно о лжемессии и еретике Шабтае Цви. Рабби Ицхак Лев Царфати попытался сгладить конфликт. На первых порах это ему удалось. Но вскоре отношения цфатских каббалистов с новоявленным мессией вновь обострились. Дело в том, что Давид Сеньор, как оказалось, занимался в Цфате не только высокой, но и практической каббалой. «Практическая каббала» – это магия, – пояснил профессор. Натаниэль Розовски кивнул и ничего не сказал. На лице у него явно отражались скука и разочарование. Словно не замечая этого, профессор продолжал: – Как сказано в документах, «он говорил заклинания, смешивал краски, предсказывал будущее». Не очень ясно, кстати говоря, вот, например – «смешивал краски»… Что имеется в виду?
– Уж не живопись ли? – лениво предположил сыщик.
– Что ты, нарушить запрет на изображение… – Давид столь выразительно замахал руками, что Натаниэлю на миг, по-настоящему, стало стыдно. Потом он просто разозлился, но промолчал.
– Вряд ли это возможно, – не замечая его раздражения, продолжил Гофман. – Даже для еретика, подобного Давиду Сеньору. Видимо, речь идет о каком-то виде магии, не знаю. Или об алхимии. Некоторые из каббалистов занимались ею, например, Леви бен-Бецалель из Праги… Впрочем, это неважно, не исключено, что о бен-Бецалеле это всего лишь легенды, как и легенда о Големе, которого он, якобы, создал в Праге… Важно другое. Не то, чтобы раввины осуждали эти занятия, но, во всяком случае, это считалось недостойным истинного мудреца. Видишь ли, практическая каббала – это что-то вроде белой магии. А учителя высокой каббалы считали, что грань между белой магией и желанием обратиться к темным силам слишком тонка и лучше благочестивым людям держаться от нее подальше… Какая-то темная история, имевшая место там, заставила их вновь выступить против Давида Сеньора. На этот раз они добились того, что в синагоге Бейт-Давид, в присутствии уважаемых горожан и всех раввинов Давид Сеньор был отлучен от общины и обречен на изгнание. Далее судьба Давида Сеньора кроется во мраке неизвестности. Одни ученые считают, что он отправился на юг, в Египет, там принял мусульманство (подобно своему кумиру Шабтаю Цви) и благополучно скончался. И что в Египте до сих пор живут некоторые потомки его и его немногочисленных последователей. По мнению других, Давид Сеньор уехал в прямо противоположном направлении – на север, в Восточную Польшу, где, среди местных евреев, оставалось множество тайных шабтианцев. В таком случае, он, скорее всего, погиб во время Уманьской резни, устроенной гайдамаками, – Гофман замолчал.
– Все? – спросил Натаниэль. Спросил несколько разочарованно. Его, против желания, начинал увлекать рассказ профессора. Все это походило на волшебную сказку и совсем не напоминало то, с чем сталкиваться Натаниэлю приходилось ежедневно: мошенничество, слежки мужей за женами и наоборот, подлоги и тому подобное.
Гофман докурил, наконец, сигарету, вернулся к своему креслу и сел напротив сыщика.
– При каких обстоятельствах? – Тем не менее – именно эту книгу читал позавчера ночью мой лаборант, – упрямо сказал Давид Гофман. – И он мертв. А книга лежала перед ним на столе, раскрытая, как о том и рассказывает эта легенда, на последней странице.
– И тот, и другой, по очереди, были найдены мертвыми, а перед ними лежала книга «Сефер ха-Цваим». Раскрытая, заметь, на последней странице. Тогда-то и поползли слухи о том, что, якобы, на книгу свою Давид Сеньор, перед уходом наложил проклятье, так что тот, кто прочтет эту книгу целиком, немедленно умрет.
– Бред, – фыркнул Розовски. Он был явно разочарован рассказом.
– И тот, и другой, по очереди, были найдены мертвыми, а перед ними лежала книга «Сефер ха-Цваим». Раскрытая, заметь, на последней странице. Тогда-то и поползли слухи о том, что, якобы, на книгу свою Давид Сеньор, перед уходом наложил проклятье, так что тот, кто прочтет эту книгу целиком, немедленно умрет.
– Бред, – фыркнул Розовски. Он был явно разочарован рассказом.
10
На этот раз пауза, последовавшая за словами профессора Гофмана, оказалась достаточно долгой – видимо, Давид сказал все, что счел нужным, а сам Натаниэль не знал, что ему отвечать. Наконец, потянувшись с деланной ленцой, Розовски зевнул и нехотя проговорил:
– Не обижайся, Дуду, но если это все, что ты можешь мне рассказать, то… – он покачал головой. – Я не вижу здесь никаких оснований для подозрений… если, конечно, не превращаться в дремучего мистика. Ну неужели ты сам не видишь всей нелепости своих построений? – Ну, вот. А если серьезно, – Розовски помрачнел, – есть тут какая-то загадка, есть. Ты прав, чуть-чуть неестественно выглядит эта естественная смерть.
Гофман по-прежнему хранил молчание.
– Ладно, – с досадой сказал Розовски. – Раз уж ты все равно испортил мне вечер, ответь на несколько моих вопросов. Договорились?
– Договорились.
– Та-ак… Насколько я понимаю, с книгой связана еще какая-то история. Верно?
Гофман молча кивнул. Розовски подумал немного, пожал плечами с некоторым недоумением.
– Кстати, ты не объяснил, каким образом эта книга оказалась у тебя, – сказал детектив.
– Нам ее прислали на экспертизу из Института изучения еврейской культуры в диаспоре.
– Что, и такой есть? – Натаниэль удивился. – И где же он находится?
– В Иерусалиме.
– Понятно. Что за экспертиза?
– Элементарная – установить возраст книги. Радиоуглеродный анализ. Спектроскопия. В общем, ничего сложного.
В глазах Розовски вновь появился слабый проблеск интереса.
– Установили? – спросил он.
– Конечно, – Давид Гофман поднял голову. – Вот тут-то и таится самая главная загадка, – сказал он с непонятной усмешкой. – Книга Давида Сеньора хранилась у Ицхака Лев Царфати. Вскоре после его смерти книга исчезла, не исключено, что ее похитил кто-то из учеников рабби. Ее следы обнаружились только через полтора столетия, в Германии. Книга была куплена одним теософом, интересовавшимся Каббалой и даже изучившим для этого лашон-кодеш. Теософа звали Генрих фон Хаммершильд. Он заплатил за книгу огромные по тем временам деньги – семь тысяч франков. Однажды утром фон Хаммершильд был найден у себя в библиотеке мертвым. Книга «Сефер ха-Цваим» лежала на письменном столе, раскрытая на последней странице, – профессор замолчал.
– Это и есть вторая история, связанная с книгой? – спросил Розовски.
– Или, если хочешь, продолжение первой, – сказал Гофман.
– И все-таки – что показала ваша экспертиза?
– Книга – неподлинная, – Давид развел руками. – Это факсимильное издание, точно воспроизводящее рукописный оригинал, но время ее изготовления – 30-е годы прошлого столетия.
– Иными словами…
– Иными словами, по-видимому, мы располагаем книгой из библиотеки Генриха фон Хаммершильда. Во всяком случае, время совпадает. И попала книга в Израиль из Европы.
– О-хо-хо… – вздохнул Натаниэль, на этот раз – еще грустнее. – Это все?
– Все.
– Замечательно, – Розовски ехидно улыбнулся. – Располагая такими, с позволения сказать, фактами, я, конечно же, в два счета найду тебе преступника… Ах да, я забыл, что его искать незачем – мы же уже знаем, кто он. Что до ареста, то, – Натаниэль развел руками, – поскольку он погиб, в этом нет ни смысла, ни необходимости. Опять-таки, и орудие преступления налицо – наложенное на книгу магическое проклятье. Впрочем, с проклятием тоже не все понятно, поскольку книга – не подлинник. Интересно, если ее размножить типографским способом, много народу поумирает? Больше, чем при ядерном взрыве или меньше? – Розовски покачал головой. – Ну и дела… А в чем ты видишь мою роль? Я ее, честно говоря, вообще не вижу.
– Ты прекрасно понимаешь, Натан, что я, так же, как и ты, не верю ни в какие древние заклятья, – спокойно сказал Гофман. – Или проклятья. Я верю в последовательность изложенных мною фактов. Кроме того, я считаю, что существует – должно существовать – естественное объяснение этого феномена.
– Если сам феномен существует, – тихонько заметил Розовски.
– Да, разумеется. И, наконец, я хочу, чтобы это естественное объяснение, установление причин, помогло предотвратить подобные трагедии.
– Последовательность фактов! – Натаниэль рассмеялся. – Да каких же фактов? Попробуем изложить их без цветистостей и эмоций. Есть книга, о которой кто-то когда-то пустил слух, будто она заколдованная. Есть лаборант, прочитавший эту книгу и умерший. Совпадение. Таких совпадений я могу, не сходя с места, привести миллион. И любой другой, на моем месте, тоже.
– Натан, – сказал Давид Гофман, по-прежнему, спокойным голосом. – Михаэль Корн спокойно сидел и читал. Понимаешь? Врачи не отрицают этого. Неужели ты думаешь, что он настолько увлекся чтением этой, судя по отзыву уважаемого Ицхака Лев Царфати, чепухи, что даже не почувствовал начинающегося сердечного приступа? А ведь абсолютно точно можно сказать: он спокойно сидел за моим столом и читал книгу (заметь, телефон стоит рядом, он не пытался им воспользоваться). Он дочитывает книгу – и как будто кто-то дает его сердцу команду: «Стоп!» – и сердце тотчас останавливается. Словно не было ни малейших признаков приближающегося сердечного приступа, да еще такого, который привел к смертельному исходу!
Натаниэль нахмурился.
– Н-да, некоторая странность есть… – он замолчал. Давид тоже молчал некоторое время, потом тихо сказал:
– Я не прошу тебя подтверждать мою версию. Дело не в версии. Я не прошу тебя и о том, чтобы ты поверил в легенду о проклятии, в которую я, еще раз повторяю, и сам не верю. Я прошу об одном: подумай. Ты же профессионал! Проверь еще раз. Докажи мне – тоже без эмоций – что все это совпадение. И я со спокойным сердцем признаю, что неправ, и что в медицинском диагнозе врачи просто чего-то не дописали. Или я чего-то не заметил, когда утром вошел в кабинет… – он поднялся из своего кресла. – А теперь – мне пора. Да и тебе, я вижу, пора отдыхать.
– Отдыхать… – Натаниэль тоже поднялся. – После всего этого ты лицемерно предлагаешь мне отдохнуть? Что мне с тобой делать? – он усмехнулся. – Тем более, что по формальным признакам это дело как раз для меня.
– Не обижайся, Дуду, но если это все, что ты можешь мне рассказать, то… – он покачал головой. – Я не вижу здесь никаких оснований для подозрений… если, конечно, не превращаться в дремучего мистика. Ну неужели ты сам не видишь всей нелепости своих построений? – Ну, вот. А если серьезно, – Розовски помрачнел, – есть тут какая-то загадка, есть. Ты прав, чуть-чуть неестественно выглядит эта естественная смерть.
Гофман по-прежнему хранил молчание.
– Ладно, – с досадой сказал Розовски. – Раз уж ты все равно испортил мне вечер, ответь на несколько моих вопросов. Договорились?
– Договорились.
– Та-ак… Насколько я понимаю, с книгой связана еще какая-то история. Верно?
Гофман молча кивнул. Розовски подумал немного, пожал плечами с некоторым недоумением.
– Кстати, ты не объяснил, каким образом эта книга оказалась у тебя, – сказал детектив.
– Нам ее прислали на экспертизу из Института изучения еврейской культуры в диаспоре.
– Что, и такой есть? – Натаниэль удивился. – И где же он находится?
– В Иерусалиме.
– Понятно. Что за экспертиза?
– Элементарная – установить возраст книги. Радиоуглеродный анализ. Спектроскопия. В общем, ничего сложного.
В глазах Розовски вновь появился слабый проблеск интереса.
– Установили? – спросил он.
– Конечно, – Давид Гофман поднял голову. – Вот тут-то и таится самая главная загадка, – сказал он с непонятной усмешкой. – Книга Давида Сеньора хранилась у Ицхака Лев Царфати. Вскоре после его смерти книга исчезла, не исключено, что ее похитил кто-то из учеников рабби. Ее следы обнаружились только через полтора столетия, в Германии. Книга была куплена одним теософом, интересовавшимся Каббалой и даже изучившим для этого лашон-кодеш. Теософа звали Генрих фон Хаммершильд. Он заплатил за книгу огромные по тем временам деньги – семь тысяч франков. Однажды утром фон Хаммершильд был найден у себя в библиотеке мертвым. Книга «Сефер ха-Цваим» лежала на письменном столе, раскрытая на последней странице, – профессор замолчал.
– Это и есть вторая история, связанная с книгой? – спросил Розовски.
– Или, если хочешь, продолжение первой, – сказал Гофман.
– И все-таки – что показала ваша экспертиза?
– Книга – неподлинная, – Давид развел руками. – Это факсимильное издание, точно воспроизводящее рукописный оригинал, но время ее изготовления – 30-е годы прошлого столетия.
– Иными словами…
– Иными словами, по-видимому, мы располагаем книгой из библиотеки Генриха фон Хаммершильда. Во всяком случае, время совпадает. И попала книга в Израиль из Европы.
– О-хо-хо… – вздохнул Натаниэль, на этот раз – еще грустнее. – Это все?
– Все.
– Замечательно, – Розовски ехидно улыбнулся. – Располагая такими, с позволения сказать, фактами, я, конечно же, в два счета найду тебе преступника… Ах да, я забыл, что его искать незачем – мы же уже знаем, кто он. Что до ареста, то, – Натаниэль развел руками, – поскольку он погиб, в этом нет ни смысла, ни необходимости. Опять-таки, и орудие преступления налицо – наложенное на книгу магическое проклятье. Впрочем, с проклятием тоже не все понятно, поскольку книга – не подлинник. Интересно, если ее размножить типографским способом, много народу поумирает? Больше, чем при ядерном взрыве или меньше? – Розовски покачал головой. – Ну и дела… А в чем ты видишь мою роль? Я ее, честно говоря, вообще не вижу.
– Ты прекрасно понимаешь, Натан, что я, так же, как и ты, не верю ни в какие древние заклятья, – спокойно сказал Гофман. – Или проклятья. Я верю в последовательность изложенных мною фактов. Кроме того, я считаю, что существует – должно существовать – естественное объяснение этого феномена.
– Если сам феномен существует, – тихонько заметил Розовски.
– Да, разумеется. И, наконец, я хочу, чтобы это естественное объяснение, установление причин, помогло предотвратить подобные трагедии.
– Последовательность фактов! – Натаниэль рассмеялся. – Да каких же фактов? Попробуем изложить их без цветистостей и эмоций. Есть книга, о которой кто-то когда-то пустил слух, будто она заколдованная. Есть лаборант, прочитавший эту книгу и умерший. Совпадение. Таких совпадений я могу, не сходя с места, привести миллион. И любой другой, на моем месте, тоже.
– Натан, – сказал Давид Гофман, по-прежнему, спокойным голосом. – Михаэль Корн спокойно сидел и читал. Понимаешь? Врачи не отрицают этого. Неужели ты думаешь, что он настолько увлекся чтением этой, судя по отзыву уважаемого Ицхака Лев Царфати, чепухи, что даже не почувствовал начинающегося сердечного приступа? А ведь абсолютно точно можно сказать: он спокойно сидел за моим столом и читал книгу (заметь, телефон стоит рядом, он не пытался им воспользоваться). Он дочитывает книгу – и как будто кто-то дает его сердцу команду: «Стоп!» – и сердце тотчас останавливается. Словно не было ни малейших признаков приближающегося сердечного приступа, да еще такого, который привел к смертельному исходу!
Натаниэль нахмурился.
– Н-да, некоторая странность есть… – он замолчал. Давид тоже молчал некоторое время, потом тихо сказал:
– Я не прошу тебя подтверждать мою версию. Дело не в версии. Я не прошу тебя и о том, чтобы ты поверил в легенду о проклятии, в которую я, еще раз повторяю, и сам не верю. Я прошу об одном: подумай. Ты же профессионал! Проверь еще раз. Докажи мне – тоже без эмоций – что все это совпадение. И я со спокойным сердцем признаю, что неправ, и что в медицинском диагнозе врачи просто чего-то не дописали. Или я чего-то не заметил, когда утром вошел в кабинет… – он поднялся из своего кресла. – А теперь – мне пора. Да и тебе, я вижу, пора отдыхать.
– Отдыхать… – Натаниэль тоже поднялся. – После всего этого ты лицемерно предлагаешь мне отдохнуть? Что мне с тобой делать? – он усмехнулся. – Тем более, что по формальным признакам это дело как раз для меня.