Страница:
Маркин пожал плечами.
– Собрать информацию за полдня? Боюсь, что ничего серьезного не успею.
– Я же говорю – что успеешь. Что не успеешь – соберешь завтра. Тем более, машина опять в твоем распоряжении… А ты, девочка, проверь-ка, не проходил ли, хоть как-то, по нашим делам некто Ари Розенфельд. Все, дети мои, я вас покидаю. Пожелайте мне успехов.
– Тебе звонил профессор Давид Гофман, – крикнула вдогонку Офра.
– Давид? – Натаниэль на мгновение остановился. – Вот, кстати, нужно будет у него спросить о работе для Габи. Вы знаете, что Габи от нас уходит?
– Знаем, – ответил Маркин. – Может, и правильно.
– Может, может… Офра, если Давид еще раз позвонит, скажи, что он мне нужен, и что я сам позвоню ему вечером, из дома.
– Может быть, перекусишь? – заботливо спросила Офра. – Сам же сказал, что еще не завтракал.
Розовски решительно помотал головой.
4
– Собрать информацию за полдня? Боюсь, что ничего серьезного не успею.
– Я же говорю – что успеешь. Что не успеешь – соберешь завтра. Тем более, машина опять в твоем распоряжении… А ты, девочка, проверь-ка, не проходил ли, хоть как-то, по нашим делам некто Ари Розенфельд. Все, дети мои, я вас покидаю. Пожелайте мне успехов.
– Тебе звонил профессор Давид Гофман, – крикнула вдогонку Офра.
– Давид? – Натаниэль на мгновение остановился. – Вот, кстати, нужно будет у него спросить о работе для Габи. Вы знаете, что Габи от нас уходит?
– Знаем, – ответил Маркин. – Может, и правильно.
– Может, может… Офра, если Давид еще раз позвонит, скажи, что он мне нужен, и что я сам позвоню ему вечером, из дома.
– Может быть, перекусишь? – заботливо спросила Офра. – Сам же сказал, что еще не завтракал.
Розовски решительно помотал головой.
4
Надежды не оправдались. В кабинете вице-президента «Байт ле-Ам» ему сначала пришлось довольно долго сидеть в полном одиночестве, рассматривая стандартно выполненные рекламные плакаты компании и пытаясь на глаз определить стоимость массивной мебели и темных стенных панелей, делавших просторный кабинет достаточно уютным. Кофе ему так и не предложили. Через двадцать пять минут одиночества в кабинете появилось сразу трое совершенно непохожих друг на друга людей. Вице-президент Нахшон Михаэли оказался человеком маленького росточка, худощавым, с коротко подстриженными седыми волосами и в очках, закрывавших пол-лица. Несмотря на летнюю жару, он был одет в строгий темно-серый костюм. Правда, не хватало галстука, и ворот белой сорочки был распахнут. Но это, судя по всему, оказалось единственной вольностью, которую вице-президент себе позволил. Если степень строгости одежды определяла ступень, на которой собравшиеся находились в компании, то остальные двое явно не входили в ее руководство. Яркая красавица неопределенного возраста носила платье из чрезвычайно малого количества ткани, что же до последнего члена троицы – громилы лет тридцати – то его джинсам и легкомысленной футболке не помешала бы приличная стирка. Красавица оказалась референтом вице-президента, а громила – главой внутренней детективной службы. Вице-президент достаточно долго и с нескрываемым подозрением разглядывал детектива. Розовски постарался улыбнуться как можно ослепительнее. Но про себя вынужден был признать, что недоверчивость потенциальных и перспективных клиентов имела под собой основания. Натаниэль Розовски внешне не очень походил на полицейского, каковым он был еще несколько лет назад, или на частного детектива, каковым он являлся сейчас. Так, во всяком случае, полагали его друзья и бывшие сослуживцы. Это-то еще не самое страшное. К сожалению, он очень и очень напоминал актера, исполнявшего роль детектива в телесериале, к тому же, не очень хорошего актера, пытающегося подражать звездам.
Следует отметить, что определенные основания для подобного суждения имелись. В его решении оставить службу в полиции и открыть частное сыскное агентство присутствовал легкий оттенок театральности. Розовски сам прекрасно понимал это. – Не совпадут, – уверенно ответил Нахшон Михаэли. – Думаю, что не совпадут, – и, пристально глядя в глаза детективу, добавил – Не должны совпасть, понимаешь, Натаниэль?
Решение об открытии частного детективного агентства он принял вскоре после того, как началась Большая алия 90-х, и в Израиль хлынула волна новых репатриантов. Ежедневные сообщения Министерства абсорбции из аэропорта Бен-Гурион напоминали победные реляции с театра военных действий: «Сегодня прибыло три самолета из Советского Союза… пять самолетов…». Русская речь зазвучала на каждом шагу. Вдоль тель-авивской Алленби запестрели вывески на русском языке. Одни радовались этому, другие относились скептически и с подозрением, а вот он сразу же почувствовал непаханное поле для энергичного специалиста. Будучи сам выходцем из Советского Союза, Натаниэль знал, что бывшие его соотечественники, приехав в Израиль, не весьма расположены к контактам с представителями официальных властей. Привычка не вмешивать в свои дела милицию впитывалась советскими людьми, что называется, с молоком матери. Естественным образом эта привычка последовала за ними и в Израиль. Перестав считаться советскими людьми, они не перестали оставаться таковыми. Так что, к израильской полиции они, на первых порах, относились так же, как и к родной (в прошлом) советской милиции. То есть, предпочитали находить пути для решения проблем, не прибегая к ее помощи. При всем том, у новых репатриантов проблем, в том числе, и требующих вмешательства полиции, хватало.
Такое положение дел послужило первой побудительной причиной для Розовски. Второй же причиной было то, что он, опять-таки, в силу своего происхождения, знал, насколько романтично звучит для советского слуха словосочетание «частный детектив». Он и сам пошел служить в полицию двадцать лет назад, после демобилизации, не без романтических иллюзий. Иллюзии быстро развеялись, но это уже другой вопрос.
А коль скоро обе причины были достаточно вескими, то и облик частного детектива должен был в глазах потенциальных клиентов, соответствовать сложившемуся стереотипу суперсыщика. Так что внешность Натаниэля имела для него самого и чисто коммерческую ценность. Он никому бы и ни за что не признался, но факт остается фактом – на первых порах Розовски просмотрел кучу американских боевиков, причем отнюдь не для того, чтобы развеяться или развлечься после повседневных забот. Нет, он это выполнял с тем же чувством, с каким изучал раньше вещественные доказательства. Он даже репетировал перед зеркалом стальной суровый взгляд и лениво-небрежную манеру цедить сквозь зубы слова. Кстати говоря, по-русски это получалось куда эффектнее, чем на иврите, а неизбежный акцент, приобретенный Натаниэлем за двадцать с лишним лет жизни в Израиле, только придавал его разговору особый шарм – разумеется, в глазах, точнее, в ушах новых репатриантов.
Кроме того, он обзавелся «кольтом» 45-го калибра, который носил в облегченной кобуре под пиджаком. Во время разговора с клиентами, он, словно невзначай, откидывал полу, и глазам восхищенной публики представала отделанная светло-сиреневым перламутром рифленая рукоятка легендарного револьвера. Летом, конечно, невозможно было носить пиджак, а, следовательно, и кобуру, и тогда указанная выше рифленая рукоятка выглядывала из-под картинно разбросанных по письменному столу бумаг, вызывая у клиентов тот же почтительное восхищение. Восхищения у них поубавилось бы, если бы они узнали о том, что, в действительности-то, Розовски носил револьвер незаряженным, и вообще – предпочитал, как он сам говорил, работать мозгами. Но – имидж есть имидж.
Его сослуживцы и коллеги открыто потешались над забавными, как они считали, новыми манерами толкового в прошлом инспектора-криминалиста. Но сам он продолжал считать свои действия удачной находкой – до тех пор, пока случайно не узнал, что некоторые клиенты за глаза называют его «клоуном». Это его чрезвычайно оскорбило, что, впрочем, не помешало Натаниэлю добросовестно разбираться с делами оскорбителей. Но с того момента «кольт» пылился дома в стенном шкафу, видеотеку он подарил сыну своего приятеля, а в поведении вернулся к обычной своей манере старого полицейского служаки. Что его изредка волновало, так это вопрос, к чему, все-таки, относилась эта презрительная кличка – к имиджу или к нему самому?
Единственным человеком, принявшим изменения в облике Натаниэля всерьез, была его мать. Она долго присматривалась к сыну, а потом сказала:
– Слава Богу, я, все-таки, доживу до этого дня.
– Что ты имеешь в виду? – Розовски никак не мог поверить в то, что мать всю жизнь мечтала дожить до того дня, когда сын станет частным детективом. И очень удивился.
– Как это что? Матери можно сказать. Как ее зовут?
Так что, в действительности, истиной причиной прекращения школы актерского мастерства оказалось подозрение матери Натаниэля относительно скорой вторичной женитьбы сына. Если что и могло убедить его в неверности избранного метода, так именно это.
Однако кое-что из «голливудского периода», как про себя называл это время сам Розовски, видимо, осталось. Иначе, как он считал, его дело не оказалось столь успешным. Сейчас он впервые подумал, что, может быть, немного переиграл. Оставалось только ждать. Наконец, Нахшон Михаэли прервал осмотр и, несмотря на явное недовольство его результатами, предложил Натаниэлю сесть. Что тот с готовностью сделал.
– Не будем отвлекаться, – сказал Михаэли. – Как вы сами сказали, сообщения по радио вам известны. Я их повторю вкратце. Ари Розенфельд, президент торговой компании «Интер», был убит на своей вилле в Кесарии, неделю назад, в прошлую субботу. Вернее, в моцей-шабат. Полиция сразу же отвергла версию самоубийства, хотя убийца попытался инсценировать именно самоубийство.
– Почему?
– Убийца не знал, что Розенфельд – левша, и подложил револьвер под правую руку банкира, предварительно прижав его пальцы к рукоятке.
– Понятно.
– Кроме того, есть сомнения в том, что стреляли именно из револьвера Розенфельда. Полиция предполагает, что убийство было совершено с целью ограбления. Некто проходил мимо виллы, увидел в окне хозяина, сидящего за столом и раскрытый сейф, – Нахшон Михаэли презрительно усмехнулся. – По-моему, хваленая тель-авивская полиция катастрофически глупеет с каждым днем.
– Тель-авивская? – переспросил Натаниэль. – Почему – тель-авивская? Насколько я знаю, банкир погиб в Кесарии. Это Северный округ. Относится к Хайфе.
– Тем не менее, расследование ведет управление Тель-Авивского округа. Может быть, потому, что Розенфельд жил в Тель-Авиве. Здесь же у него дом и центральный офис компании «Интер». В общем, не знаю, эти тонкости должны быть понятны вам, – нетерпеливо сказал вице-президент «Байт ле-Ам».
Натаниэль неопределенно пожал плечами.
– Ладно, допустим, – сказал он. – Известно, кто обнаружил труп?
– Приходящая уборщица. По ее словам, Розенфельд оставлял ей ключи, поэтому она приходила, когда хозяин уже уезжал в Тель-Авив, в воскресенье. В прошлое воскресенье она тоже пришла – как обычно – и хлопнулась в обморок. Во-первых, от запаха – можно себе представить, с момента убийства прошла целая ночь. Жара, влажность…
У самого Розовски подступил комок к горлу. Судя по выражениям лиц секретаря-референта и начальника внутренней детективной службы компании, их реакция была схожей. Что же до Михаэли, то коротышка сохранил полное бесстрастие, на его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.
– А во-вторых – от общей картины, – закончил он. – Хозяин лежит на полу с простреленной головой, рядом – револьвер. Ну, и так далее.
– Н-да… – Розовски справился с собственным организмом за несколько секунд. – Кто такая эта уборщица? – спросил он. Михаэли вопросительно глянул на начальника детективной службы.
– Эстер Фельдман, тоже из России. Чуть больше года в стране. Подрабатывала у Розенфельда в течение последних трех месяцев, убирала его виллу в Кесарии. Сама живет в Ор-Акива. Ее показания вам будут представлены, – ответил громила.
– На полу? – спросил Розовски задумчиво. – Ты сказал – Ари лежал на полу? Не в кресле?
– Она утверждает, что да, на полу. Поэтому она не сразу его увидела.
– Интересно… Неплохо было бы поговорить с ней.
– У меня есть адрес, – сообщил Амос. – Могу дать.
– Да, конечно. Беда лишь в том – и вы должны это знать заранее – что частный детектив не имеет право допрашивать кого-либо, обыскивать что-либо и так далее. Так что, если она не захочет со мной говорить, я буду вынужден откланяться ни с чем.
– Мы обо всем этом осведомлены, – заявил Михаэли. – Но, как нам кажется, вы получаете деньги за то, чтобы эти мелочи решать самостоятельно. Разве не так?
Натаниэль неопределенно пожал плечами. Разумеется, Михаэли был абсолютно прав. Конечно, ему уже не раз приходилось решать подобные проблемы. Только вот мелочами их не назовешь.
– Хорошо, поговорим об орудии убийства, – сказал он, промокнув губы бумажной салфеткой. – Вы упомянули револьвер. Что он собой представляет?
– Первое предположение: выстрел произведен из револьвера, принадлежавшего Розенфельду, – ответил Нахшон Михаэли. – Банкир хранил его в сейфе – так утверждает уборщица. Видимо, револьвер, лежащий в сейфе рядом с деньгами, натолкнул убийцу на мысль инсценировать самоубийство.
– А что, сейф был раскрыт?
– Да, видимо, он собирался положить туда написанное письмо. В сейфе должна была находиться весьма солидная сумма денег, в долларах. Накануне своей гибели, Розенфельд снял с личного счета тридцать тысяч.
– Для чего?
– Неизвестно.
– Раскрытый сейф, пачка денег в нем, рядом револьвер… Они считают, что эта художественная композиция вызвала у случайного прохожего неодолимое желание убить и ограбить? – Розовски покачал головой.
– Если под словом «они» вы имеете в виду полицию, то – да, они так считают, – сказал вице-президент. – Вы представляете себе случайного прохожего в моцей-шабат, в Кесарии? Видите, вам тоже это кажется полнейшей ерундой.
– Я не сказал, что это полная ерунда, – возразил Розовски. – У меня, пока что, вообще нет своего мнения. Хотя, по-моему, полицейское объяснение грешит некоторой искусственностью.
– Можно сформулировать и таким образом, – сказал Михаэли. – Но правильнее, все-таки, сказать «полная чепуха». Если только они сознательно не скрывают от нас более серьезную версию. Сами понимаете, мы не можем обладать всей полнотой полицейской информации. До тех пор, во всяком случае, пока расследование не закончено.
– Вы сказали – первое предположение, – напомнил Натаниэль. – Есть и второе?
– Поскольку полиция отмела предположение о самоубийстве, эксперты с большей осторожностью отнеслись к вопросу об использованном оружии, – сообщил Амос. – Сейчас они говорят о револьвере марки «браунинг», аналогичном тому, который принадлежал покойному. Пуля сильно деформирована. Стреляная гильза, правда, осталась в барабане брошенного револьвера. Словом, в этом вопросе нет полной ясности.
– Вам известно, кто проводит расследование? – спросил Розовски.
– Инспектор Ронен Алон, – ответил Амос.
– Алон? – Розовски удивленно поднял брови. – И это он вам рассказал о случайном ограблении?
– Нет, разумеется, – Амос усмехнулся.
– А… – начал было детектив, но вице-президент прервал его жестом, выражающим нетерпение.
– Вы получите все необходимые сведения, – сказал он. – Все, чем располагает полиция и все, что удалось установить нашим специалистом. Пока не будем отвлекаться на детали, хорошо?
– Согласен, с деталями я разберусь потом, – сказал Розовски. – В конце концов, за детали мне и платят. Тогда такой вопрос: почему вас интересует все это? Насколько я понимаю, банкир был вашим клиентом?
– Именно. Его жизнь застрахована нами на сумму в два миллиона шекелей, – впервые в голосе вице-президента «Байт ле-Ам» появилось ничем не прикрытое раздражение. – Скажу откровенно: я был против этого контракта, и сейчас виню себя только за то, что дал президенту уговорить себя.
– А почему против? – спросил Розовски. – У вас были на то основания?
– Да! – мрачным голосом сказал вице-президент. – У этих русских слишком тонка грань между бизнесом и преступлением. Когда русский бизнесмен страхуется от несчастного случая, я ничего не имею против. Когда же он включает в страховку пункт о своей смерти в результате убийства… – Нахшон Михаэли развел руками. – К сожалению, повторяю, я дал себя уговорить. И вот результат.
Розовски присвистнул. С этого момента он стал слушать гораздо внимательнее.
– Минутку, – сказал он. – Пункт о смерти в результате преступления был включен в контракт с самого начала? Или банкир решил внести его несколько позже?
– В том-то и дело, что нет. Он обратился к нам с просьбой о внесении изменений в страховку относительно недавно… – Нахшон Михаэли покосился на секретаря-референта, и та подсказала:
– Четыре месяца назад, в мае.
– Верно, – сказал Михаэли. – Я же говорю: его бизнес явно был не совсем законного характера. Возможно, не сразу, а с какого-то момента. Иначе не возникло бы такой сомнительной просьбы.
– Ну, это как сказать, – заметил Розовски. – В конце концов, существуют террористические акты, существуют, наконец, уголовные преступления…
– Дорогой господин Розовски, с обманчивой мягкостью, – прервал его вице-президент. – Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.
– Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?
– Он сказал, что, по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.
– Он прав, – заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.
– Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, – сказал он. И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.
– То есть?
– Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.
– Тем не менее, – сказал Розовски, – когда я говорил о веских основаниях, я, все-таки, имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… – он махнул рукой и сам предложил: – Вернемся к страховке.
– Вернемся, – продолжил вице-президент более спокойным тоном. – Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.
– Ага, – Натаниэль улыбнулся. – Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства – нет. Что ж, вполне естественно.
– Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, – строго заметил Нахшон Михаэли. – И я не вижу причин для твоего веселья.
– Извини, это нервное, – поспешно сказал Розовски. – Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу.»
Михаэли с подозрением посмотрел на него. Но лицо детектива уже не выражало никаких эмоций, кроме готовности признать свою неправоту. Вице-президент успокоился.
– Тем не менее, я вынужден признать, что вы в чем-то правы, – сказал он сухо, но уже без раздражения. – Когда, первоначально, нам сообщили, что Розенфельд покончил с собой – что ж, мы были, естественно, расстроены. Но уже через несколько часов адвокат покойного сообщил, что версия самоубийства не выдерживает никакой критики, и полиция склонна считать происшедшее преднамеренным убийством.
– Понятно, – сказал детектив. – Теперь вам предстоит выплатить кругленькую сумму… кстати, кому именно? И, кроме того, чем же я могу вам помочь? Полиция ведет следствие…
– Рики, объясни, – вице-президент устало кивнул красавице в супер-мини. Рики послушно поднялась из своего кресла.
– Следствие может пойти не туда, – сказала она. – У нас есть своя версия.
– Вот как? И что же это за версия? – спросил Розовски, с удовольствием разглядывая ножки референта.
– Деньги по страховке должны быть выплачены некоей Галине Соколовой, – ответила Рики. – Бывшей жене Ари Розенфельда, с которой он развелся шесть лет назад, до отъезда в Израиль, и которая проживает ныне в Москве. Мы считаем, что она могла быть заинтересована в убийстве.
Это «мы» умилило детектива. Если судить по внешности, у очаровательного секретаря вряд ли могло быть мнение, отличное от мнения шефа. Розовски обаятельно улыбнулся.
– Где вы покупаете свои наряды? – спросил он. – Бьюсь об заклад, что в «Крэйзи лайн». Я угадал?
– Угадали… – растерянно ответила Рики. Она беспомощно оглянулась на своего шефа, мгновенно потеряв нить разговора. – Вы правы, она могла быть заинтересована в убийстве. – сказал Розовски, обращаясь к Михаэли. – Но только в том случае, если она знала об условиях страховки. Не возражаете, если я закурю?
Михаэли поморщился, но сказал:
– Кури.
– Спасибо… – Натаниэль Розовски вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. – И, кроме того, быть заинтересованным в убийстве и совершить убийство – согласитесь, это далеко не одно и то же… – он затянулся, выпустил дым в потолок. – Люди вообще более агрессивны в мыслях и настроениях, чем в действиях. И слава Богу.
– Мы не говорим: «совершила убийство», – возразил Нахшон Михаэли, с неодобрением наблюдая, как дымное облако медленно рассеивается в воздухе. – Мы говорим: «организовала убийство». Это ведь не совсем одно и то же. Есть нюанс.
– Есть, согласен, – сказал Натаниэль. – Но пока что мы просто ведем спор с философским оттенком. Какими данными вы располагаете? – спросил он. – Для начала, есть у вас доказательства того, что эта… как ее…
– Галина Соколова, – подсказала Рики.
– Да-да… – Розовски одарил красавицу благодарной улыбкой. – Что она была знакома с условиями страховки?
– Разумеется, нет, – недовольно ответил Нахшон Михаэли. – Если бы они у нас были, мы представили бы их полиции в подтверждение нашей версии, – это звучало, как: «Нужен бы нам был такой нахал, как ты».
– Но вы ознакомили полицию с вашими предположениями? – спросил Розовски.
– Конечно, – обиженно сказала Рики. – Но они попросту отмахнулись от них.
«Естественно, – подумал Розовски. – Особенно, если с ними вы говорили в таком же тоне. Это очень даже тянуло бы на давление». Вслух он спросил:
– И вы хотите, чтобы доказательства вашей версии представил я?
– Да.
Натаниэль немного подумал. Все трое настороженно следили за ним. В кабинете воцарилась полная тишина.
– Н-ну, не знаю… – Розовски погасил сигарету. – Честно говоря, я не очень понимаю, какой в этом смысл.
– Что значит – какой в этом смысл? – Нахшон Михаэли всплеснул руками. – Вас что, не интересует торжество справедливости?
– Ну что вы, – совершенно серьезно ответил Розовски. – Меня очень даже интересует торжество справедливости. Я двадцать лет занимаюсь восстановлением справедливости. Правда, не всегда успешно. Я только не могу понять, каким образом восстановленная справедливость спасет бюджет вашей компании от потери двух миллионов шекелей. Даже двух миллионов пятидесяти тысяч, считая расходы по восстановлению этой самой справедливости.
– Что вы имеете в виду? – спросил вице-президент компании.
– Допустим, окажется, что эта Соколова организовала убийство собственного мужа.
– Бывшего мужа, – вставил Михаэли.
– Бывшего мужа, – повторил Розовски. – Представим – пока чисто теоретически – что я поднесу вам на роскошном блюде все доказательства виновности Соколовой. И что же дальше? Убийство от этого не становится чем-то иным. В страховом полисе говорится именно об убийстве, и, значит, вам все равно придется платить. Так сказать, соблюдая букву контракта. Или в полисе сказано: «За исключением убийства, совершенного родными и близкими покойного?»
Амос коротко рассмеялся.
– Мы надеемся, что суд прислушается к нашим аргументам, – сухо сказал вице-президент. – В конце концов, просто безнравственно платить убийце за убийство. В крайнем случае, обратимся в Верховный Суд. Словом, это уже работа для адвокатов. А хорошие адвокаты у нас есть. Главное – получить доказательства ее причастности.
– У нее тоже могут быть приличные адвокаты, – возразил Розовски. – Они запросто докажут, что их клиентки не было в Израиле в момент совершения преступления и, следовательно, она никого не убивала.
– Я же говорю: организовала убийство. Заказала, – загробным голосом сказал Михаэли.
– Да, как писцу в ресторане… – Розовски немного подумал. – Согласен… – он вздохнул. – Насчет нравственности вы, наверное, правы. Но у меня нет никакого желания лететь в Москву, чтобы общаться с вдовой. Даже при таком гонораре.
– В этом нет необходимости, – сказал Нахшон Михаэли. – По условию, страховка может быть выплачена только в случае, если Соколова приедет в Израиль. Адвокат Розенфельда уже сообщил ей об этом. Думаю, она объявится в Тель-Авиве на днях. Максимум – через неделю.
Это уже становилось интересным. Но… Натаниэль покачал головой и перевел взгляд на громилу.
– Вы возглавляете детективную службу компании, – сказал он. – Почему бы вам самим не заняться этим делом?
– У нас нет опыта работы с русскими, – ответил тот. – Вы в этом профессионал.
– Разумеется, мы навели о вас справки, – подтвердил Нахшон Михаэли.
– И что же?
Михаэли пожал плечами.
– Рики, можешь зачитать, – сказал он.
Референт раскрыла папку.
«Натаниэль Розовски, родился в 1948 году, в Минске. Репатриировался в Израиль в марте 1972 года, в возрасте…»
– Это я знаю, можно пропустить, – любезно улыбнулся Розовски. – Вес, рост и семейное положение – тоже.
Следует отметить, что определенные основания для подобного суждения имелись. В его решении оставить службу в полиции и открыть частное сыскное агентство присутствовал легкий оттенок театральности. Розовски сам прекрасно понимал это. – Не совпадут, – уверенно ответил Нахшон Михаэли. – Думаю, что не совпадут, – и, пристально глядя в глаза детективу, добавил – Не должны совпасть, понимаешь, Натаниэль?
Решение об открытии частного детективного агентства он принял вскоре после того, как началась Большая алия 90-х, и в Израиль хлынула волна новых репатриантов. Ежедневные сообщения Министерства абсорбции из аэропорта Бен-Гурион напоминали победные реляции с театра военных действий: «Сегодня прибыло три самолета из Советского Союза… пять самолетов…». Русская речь зазвучала на каждом шагу. Вдоль тель-авивской Алленби запестрели вывески на русском языке. Одни радовались этому, другие относились скептически и с подозрением, а вот он сразу же почувствовал непаханное поле для энергичного специалиста. Будучи сам выходцем из Советского Союза, Натаниэль знал, что бывшие его соотечественники, приехав в Израиль, не весьма расположены к контактам с представителями официальных властей. Привычка не вмешивать в свои дела милицию впитывалась советскими людьми, что называется, с молоком матери. Естественным образом эта привычка последовала за ними и в Израиль. Перестав считаться советскими людьми, они не перестали оставаться таковыми. Так что, к израильской полиции они, на первых порах, относились так же, как и к родной (в прошлом) советской милиции. То есть, предпочитали находить пути для решения проблем, не прибегая к ее помощи. При всем том, у новых репатриантов проблем, в том числе, и требующих вмешательства полиции, хватало.
Такое положение дел послужило первой побудительной причиной для Розовски. Второй же причиной было то, что он, опять-таки, в силу своего происхождения, знал, насколько романтично звучит для советского слуха словосочетание «частный детектив». Он и сам пошел служить в полицию двадцать лет назад, после демобилизации, не без романтических иллюзий. Иллюзии быстро развеялись, но это уже другой вопрос.
А коль скоро обе причины были достаточно вескими, то и облик частного детектива должен был в глазах потенциальных клиентов, соответствовать сложившемуся стереотипу суперсыщика. Так что внешность Натаниэля имела для него самого и чисто коммерческую ценность. Он никому бы и ни за что не признался, но факт остается фактом – на первых порах Розовски просмотрел кучу американских боевиков, причем отнюдь не для того, чтобы развеяться или развлечься после повседневных забот. Нет, он это выполнял с тем же чувством, с каким изучал раньше вещественные доказательства. Он даже репетировал перед зеркалом стальной суровый взгляд и лениво-небрежную манеру цедить сквозь зубы слова. Кстати говоря, по-русски это получалось куда эффектнее, чем на иврите, а неизбежный акцент, приобретенный Натаниэлем за двадцать с лишним лет жизни в Израиле, только придавал его разговору особый шарм – разумеется, в глазах, точнее, в ушах новых репатриантов.
Кроме того, он обзавелся «кольтом» 45-го калибра, который носил в облегченной кобуре под пиджаком. Во время разговора с клиентами, он, словно невзначай, откидывал полу, и глазам восхищенной публики представала отделанная светло-сиреневым перламутром рифленая рукоятка легендарного револьвера. Летом, конечно, невозможно было носить пиджак, а, следовательно, и кобуру, и тогда указанная выше рифленая рукоятка выглядывала из-под картинно разбросанных по письменному столу бумаг, вызывая у клиентов тот же почтительное восхищение. Восхищения у них поубавилось бы, если бы они узнали о том, что, в действительности-то, Розовски носил револьвер незаряженным, и вообще – предпочитал, как он сам говорил, работать мозгами. Но – имидж есть имидж.
Его сослуживцы и коллеги открыто потешались над забавными, как они считали, новыми манерами толкового в прошлом инспектора-криминалиста. Но сам он продолжал считать свои действия удачной находкой – до тех пор, пока случайно не узнал, что некоторые клиенты за глаза называют его «клоуном». Это его чрезвычайно оскорбило, что, впрочем, не помешало Натаниэлю добросовестно разбираться с делами оскорбителей. Но с того момента «кольт» пылился дома в стенном шкафу, видеотеку он подарил сыну своего приятеля, а в поведении вернулся к обычной своей манере старого полицейского служаки. Что его изредка волновало, так это вопрос, к чему, все-таки, относилась эта презрительная кличка – к имиджу или к нему самому?
Единственным человеком, принявшим изменения в облике Натаниэля всерьез, была его мать. Она долго присматривалась к сыну, а потом сказала:
– Слава Богу, я, все-таки, доживу до этого дня.
– Что ты имеешь в виду? – Розовски никак не мог поверить в то, что мать всю жизнь мечтала дожить до того дня, когда сын станет частным детективом. И очень удивился.
– Как это что? Матери можно сказать. Как ее зовут?
Так что, в действительности, истиной причиной прекращения школы актерского мастерства оказалось подозрение матери Натаниэля относительно скорой вторичной женитьбы сына. Если что и могло убедить его в неверности избранного метода, так именно это.
Однако кое-что из «голливудского периода», как про себя называл это время сам Розовски, видимо, осталось. Иначе, как он считал, его дело не оказалось столь успешным. Сейчас он впервые подумал, что, может быть, немного переиграл. Оставалось только ждать. Наконец, Нахшон Михаэли прервал осмотр и, несмотря на явное недовольство его результатами, предложил Натаниэлю сесть. Что тот с готовностью сделал.
– Не будем отвлекаться, – сказал Михаэли. – Как вы сами сказали, сообщения по радио вам известны. Я их повторю вкратце. Ари Розенфельд, президент торговой компании «Интер», был убит на своей вилле в Кесарии, неделю назад, в прошлую субботу. Вернее, в моцей-шабат. Полиция сразу же отвергла версию самоубийства, хотя убийца попытался инсценировать именно самоубийство.
– Почему?
– Убийца не знал, что Розенфельд – левша, и подложил револьвер под правую руку банкира, предварительно прижав его пальцы к рукоятке.
– Понятно.
– Кроме того, есть сомнения в том, что стреляли именно из револьвера Розенфельда. Полиция предполагает, что убийство было совершено с целью ограбления. Некто проходил мимо виллы, увидел в окне хозяина, сидящего за столом и раскрытый сейф, – Нахшон Михаэли презрительно усмехнулся. – По-моему, хваленая тель-авивская полиция катастрофически глупеет с каждым днем.
– Тель-авивская? – переспросил Натаниэль. – Почему – тель-авивская? Насколько я знаю, банкир погиб в Кесарии. Это Северный округ. Относится к Хайфе.
– Тем не менее, расследование ведет управление Тель-Авивского округа. Может быть, потому, что Розенфельд жил в Тель-Авиве. Здесь же у него дом и центральный офис компании «Интер». В общем, не знаю, эти тонкости должны быть понятны вам, – нетерпеливо сказал вице-президент «Байт ле-Ам».
Натаниэль неопределенно пожал плечами.
– Ладно, допустим, – сказал он. – Известно, кто обнаружил труп?
– Приходящая уборщица. По ее словам, Розенфельд оставлял ей ключи, поэтому она приходила, когда хозяин уже уезжал в Тель-Авив, в воскресенье. В прошлое воскресенье она тоже пришла – как обычно – и хлопнулась в обморок. Во-первых, от запаха – можно себе представить, с момента убийства прошла целая ночь. Жара, влажность…
У самого Розовски подступил комок к горлу. Судя по выражениям лиц секретаря-референта и начальника внутренней детективной службы компании, их реакция была схожей. Что же до Михаэли, то коротышка сохранил полное бесстрастие, на его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.
– А во-вторых – от общей картины, – закончил он. – Хозяин лежит на полу с простреленной головой, рядом – револьвер. Ну, и так далее.
– Н-да… – Розовски справился с собственным организмом за несколько секунд. – Кто такая эта уборщица? – спросил он. Михаэли вопросительно глянул на начальника детективной службы.
– Эстер Фельдман, тоже из России. Чуть больше года в стране. Подрабатывала у Розенфельда в течение последних трех месяцев, убирала его виллу в Кесарии. Сама живет в Ор-Акива. Ее показания вам будут представлены, – ответил громила.
– На полу? – спросил Розовски задумчиво. – Ты сказал – Ари лежал на полу? Не в кресле?
– Она утверждает, что да, на полу. Поэтому она не сразу его увидела.
– Интересно… Неплохо было бы поговорить с ней.
– У меня есть адрес, – сообщил Амос. – Могу дать.
– Да, конечно. Беда лишь в том – и вы должны это знать заранее – что частный детектив не имеет право допрашивать кого-либо, обыскивать что-либо и так далее. Так что, если она не захочет со мной говорить, я буду вынужден откланяться ни с чем.
– Мы обо всем этом осведомлены, – заявил Михаэли. – Но, как нам кажется, вы получаете деньги за то, чтобы эти мелочи решать самостоятельно. Разве не так?
Натаниэль неопределенно пожал плечами. Разумеется, Михаэли был абсолютно прав. Конечно, ему уже не раз приходилось решать подобные проблемы. Только вот мелочами их не назовешь.
– Хорошо, поговорим об орудии убийства, – сказал он, промокнув губы бумажной салфеткой. – Вы упомянули револьвер. Что он собой представляет?
– Первое предположение: выстрел произведен из револьвера, принадлежавшего Розенфельду, – ответил Нахшон Михаэли. – Банкир хранил его в сейфе – так утверждает уборщица. Видимо, револьвер, лежащий в сейфе рядом с деньгами, натолкнул убийцу на мысль инсценировать самоубийство.
– А что, сейф был раскрыт?
– Да, видимо, он собирался положить туда написанное письмо. В сейфе должна была находиться весьма солидная сумма денег, в долларах. Накануне своей гибели, Розенфельд снял с личного счета тридцать тысяч.
– Для чего?
– Неизвестно.
– Раскрытый сейф, пачка денег в нем, рядом револьвер… Они считают, что эта художественная композиция вызвала у случайного прохожего неодолимое желание убить и ограбить? – Розовски покачал головой.
– Если под словом «они» вы имеете в виду полицию, то – да, они так считают, – сказал вице-президент. – Вы представляете себе случайного прохожего в моцей-шабат, в Кесарии? Видите, вам тоже это кажется полнейшей ерундой.
– Я не сказал, что это полная ерунда, – возразил Розовски. – У меня, пока что, вообще нет своего мнения. Хотя, по-моему, полицейское объяснение грешит некоторой искусственностью.
– Можно сформулировать и таким образом, – сказал Михаэли. – Но правильнее, все-таки, сказать «полная чепуха». Если только они сознательно не скрывают от нас более серьезную версию. Сами понимаете, мы не можем обладать всей полнотой полицейской информации. До тех пор, во всяком случае, пока расследование не закончено.
– Вы сказали – первое предположение, – напомнил Натаниэль. – Есть и второе?
– Поскольку полиция отмела предположение о самоубийстве, эксперты с большей осторожностью отнеслись к вопросу об использованном оружии, – сообщил Амос. – Сейчас они говорят о револьвере марки «браунинг», аналогичном тому, который принадлежал покойному. Пуля сильно деформирована. Стреляная гильза, правда, осталась в барабане брошенного револьвера. Словом, в этом вопросе нет полной ясности.
– Вам известно, кто проводит расследование? – спросил Розовски.
– Инспектор Ронен Алон, – ответил Амос.
– Алон? – Розовски удивленно поднял брови. – И это он вам рассказал о случайном ограблении?
– Нет, разумеется, – Амос усмехнулся.
– А… – начал было детектив, но вице-президент прервал его жестом, выражающим нетерпение.
– Вы получите все необходимые сведения, – сказал он. – Все, чем располагает полиция и все, что удалось установить нашим специалистом. Пока не будем отвлекаться на детали, хорошо?
– Согласен, с деталями я разберусь потом, – сказал Розовски. – В конце концов, за детали мне и платят. Тогда такой вопрос: почему вас интересует все это? Насколько я понимаю, банкир был вашим клиентом?
– Именно. Его жизнь застрахована нами на сумму в два миллиона шекелей, – впервые в голосе вице-президента «Байт ле-Ам» появилось ничем не прикрытое раздражение. – Скажу откровенно: я был против этого контракта, и сейчас виню себя только за то, что дал президенту уговорить себя.
– А почему против? – спросил Розовски. – У вас были на то основания?
– Да! – мрачным голосом сказал вице-президент. – У этих русских слишком тонка грань между бизнесом и преступлением. Когда русский бизнесмен страхуется от несчастного случая, я ничего не имею против. Когда же он включает в страховку пункт о своей смерти в результате убийства… – Нахшон Михаэли развел руками. – К сожалению, повторяю, я дал себя уговорить. И вот результат.
Розовски присвистнул. С этого момента он стал слушать гораздо внимательнее.
– Минутку, – сказал он. – Пункт о смерти в результате преступления был включен в контракт с самого начала? Или банкир решил внести его несколько позже?
– В том-то и дело, что нет. Он обратился к нам с просьбой о внесении изменений в страховку относительно недавно… – Нахшон Михаэли покосился на секретаря-референта, и та подсказала:
– Четыре месяца назад, в мае.
– Верно, – сказал Михаэли. – Я же говорю: его бизнес явно был не совсем законного характера. Возможно, не сразу, а с какого-то момента. Иначе не возникло бы такой сомнительной просьбы.
– Ну, это как сказать, – заметил Розовски. – В конце концов, существуют террористические акты, существуют, наконец, уголовные преступления…
– Дорогой господин Розовски, с обманчивой мягкостью, – прервал его вице-президент. – Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.
– Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?
– Он сказал, что, по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.
– Он прав, – заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.
– Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, – сказал он. И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.
– То есть?
– Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.
– Тем не менее, – сказал Розовски, – когда я говорил о веских основаниях, я, все-таки, имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… – он махнул рукой и сам предложил: – Вернемся к страховке.
– Вернемся, – продолжил вице-президент более спокойным тоном. – Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.
– Ага, – Натаниэль улыбнулся. – Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства – нет. Что ж, вполне естественно.
– Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, – строго заметил Нахшон Михаэли. – И я не вижу причин для твоего веселья.
– Извини, это нервное, – поспешно сказал Розовски. – Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу.»
Михаэли с подозрением посмотрел на него. Но лицо детектива уже не выражало никаких эмоций, кроме готовности признать свою неправоту. Вице-президент успокоился.
– Тем не менее, я вынужден признать, что вы в чем-то правы, – сказал он сухо, но уже без раздражения. – Когда, первоначально, нам сообщили, что Розенфельд покончил с собой – что ж, мы были, естественно, расстроены. Но уже через несколько часов адвокат покойного сообщил, что версия самоубийства не выдерживает никакой критики, и полиция склонна считать происшедшее преднамеренным убийством.
– Понятно, – сказал детектив. – Теперь вам предстоит выплатить кругленькую сумму… кстати, кому именно? И, кроме того, чем же я могу вам помочь? Полиция ведет следствие…
– Рики, объясни, – вице-президент устало кивнул красавице в супер-мини. Рики послушно поднялась из своего кресла.
– Следствие может пойти не туда, – сказала она. – У нас есть своя версия.
– Вот как? И что же это за версия? – спросил Розовски, с удовольствием разглядывая ножки референта.
– Деньги по страховке должны быть выплачены некоей Галине Соколовой, – ответила Рики. – Бывшей жене Ари Розенфельда, с которой он развелся шесть лет назад, до отъезда в Израиль, и которая проживает ныне в Москве. Мы считаем, что она могла быть заинтересована в убийстве.
Это «мы» умилило детектива. Если судить по внешности, у очаровательного секретаря вряд ли могло быть мнение, отличное от мнения шефа. Розовски обаятельно улыбнулся.
– Где вы покупаете свои наряды? – спросил он. – Бьюсь об заклад, что в «Крэйзи лайн». Я угадал?
– Угадали… – растерянно ответила Рики. Она беспомощно оглянулась на своего шефа, мгновенно потеряв нить разговора. – Вы правы, она могла быть заинтересована в убийстве. – сказал Розовски, обращаясь к Михаэли. – Но только в том случае, если она знала об условиях страховки. Не возражаете, если я закурю?
Михаэли поморщился, но сказал:
– Кури.
– Спасибо… – Натаниэль Розовски вытащил пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. – И, кроме того, быть заинтересованным в убийстве и совершить убийство – согласитесь, это далеко не одно и то же… – он затянулся, выпустил дым в потолок. – Люди вообще более агрессивны в мыслях и настроениях, чем в действиях. И слава Богу.
– Мы не говорим: «совершила убийство», – возразил Нахшон Михаэли, с неодобрением наблюдая, как дымное облако медленно рассеивается в воздухе. – Мы говорим: «организовала убийство». Это ведь не совсем одно и то же. Есть нюанс.
– Есть, согласен, – сказал Натаниэль. – Но пока что мы просто ведем спор с философским оттенком. Какими данными вы располагаете? – спросил он. – Для начала, есть у вас доказательства того, что эта… как ее…
– Галина Соколова, – подсказала Рики.
– Да-да… – Розовски одарил красавицу благодарной улыбкой. – Что она была знакома с условиями страховки?
– Разумеется, нет, – недовольно ответил Нахшон Михаэли. – Если бы они у нас были, мы представили бы их полиции в подтверждение нашей версии, – это звучало, как: «Нужен бы нам был такой нахал, как ты».
– Но вы ознакомили полицию с вашими предположениями? – спросил Розовски.
– Конечно, – обиженно сказала Рики. – Но они попросту отмахнулись от них.
«Естественно, – подумал Розовски. – Особенно, если с ними вы говорили в таком же тоне. Это очень даже тянуло бы на давление». Вслух он спросил:
– И вы хотите, чтобы доказательства вашей версии представил я?
– Да.
Натаниэль немного подумал. Все трое настороженно следили за ним. В кабинете воцарилась полная тишина.
– Н-ну, не знаю… – Розовски погасил сигарету. – Честно говоря, я не очень понимаю, какой в этом смысл.
– Что значит – какой в этом смысл? – Нахшон Михаэли всплеснул руками. – Вас что, не интересует торжество справедливости?
– Ну что вы, – совершенно серьезно ответил Розовски. – Меня очень даже интересует торжество справедливости. Я двадцать лет занимаюсь восстановлением справедливости. Правда, не всегда успешно. Я только не могу понять, каким образом восстановленная справедливость спасет бюджет вашей компании от потери двух миллионов шекелей. Даже двух миллионов пятидесяти тысяч, считая расходы по восстановлению этой самой справедливости.
– Что вы имеете в виду? – спросил вице-президент компании.
– Допустим, окажется, что эта Соколова организовала убийство собственного мужа.
– Бывшего мужа, – вставил Михаэли.
– Бывшего мужа, – повторил Розовски. – Представим – пока чисто теоретически – что я поднесу вам на роскошном блюде все доказательства виновности Соколовой. И что же дальше? Убийство от этого не становится чем-то иным. В страховом полисе говорится именно об убийстве, и, значит, вам все равно придется платить. Так сказать, соблюдая букву контракта. Или в полисе сказано: «За исключением убийства, совершенного родными и близкими покойного?»
Амос коротко рассмеялся.
– Мы надеемся, что суд прислушается к нашим аргументам, – сухо сказал вице-президент. – В конце концов, просто безнравственно платить убийце за убийство. В крайнем случае, обратимся в Верховный Суд. Словом, это уже работа для адвокатов. А хорошие адвокаты у нас есть. Главное – получить доказательства ее причастности.
– У нее тоже могут быть приличные адвокаты, – возразил Розовски. – Они запросто докажут, что их клиентки не было в Израиле в момент совершения преступления и, следовательно, она никого не убивала.
– Я же говорю: организовала убийство. Заказала, – загробным голосом сказал Михаэли.
– Да, как писцу в ресторане… – Розовски немного подумал. – Согласен… – он вздохнул. – Насчет нравственности вы, наверное, правы. Но у меня нет никакого желания лететь в Москву, чтобы общаться с вдовой. Даже при таком гонораре.
– В этом нет необходимости, – сказал Нахшон Михаэли. – По условию, страховка может быть выплачена только в случае, если Соколова приедет в Израиль. Адвокат Розенфельда уже сообщил ей об этом. Думаю, она объявится в Тель-Авиве на днях. Максимум – через неделю.
Это уже становилось интересным. Но… Натаниэль покачал головой и перевел взгляд на громилу.
– Вы возглавляете детективную службу компании, – сказал он. – Почему бы вам самим не заняться этим делом?
– У нас нет опыта работы с русскими, – ответил тот. – Вы в этом профессионал.
– Разумеется, мы навели о вас справки, – подтвердил Нахшон Михаэли.
– И что же?
Михаэли пожал плечами.
– Рики, можешь зачитать, – сказал он.
Референт раскрыла папку.
«Натаниэль Розовски, родился в 1948 году, в Минске. Репатриировался в Израиль в марте 1972 года, в возрасте…»
– Это я знаю, можно пропустить, – любезно улыбнулся Розовски. – Вес, рост и семейное положение – тоже.