Страница:
"Какакласс" и «Какасов» были заперты на ключ; вчера их полностью подготовили для экзамена по мастерству, назначенного на вторую половину дня, и Влк опасался, как бы в суматохе что-нибудь не переставили или, не дай Бог, затеряли. Коридор оформили так, как он хотел, — гости и родители должны были знать, что здесь дети целый год занимались тем же, чем и их сверстники. Стенные газеты поручили близнецам, а они, чтобы не терять времени, позаимствовали их в ЯШКе, где каникулы уже начались. Альберт слишком поздно заметил, что стенгазеты призывают ехать на прошлогоднюю уборку хмеля; но он успокоил себя тем, что коллектив считается пассивным лишь тогда, когда стенные газеты вообще отсутствуют. Эта проделка сошла им с рук: Влк посмотрел только издали и остался доволен.
А сейчас ученики ждали его в импровизированном гардеробе для гостей, который оборудовали в бывшей «самцовке», сняв с петель входную дверь. Ребята были в темных брюках, Лизинка — в темной юбке, и все — в одинаковых форменных рубашках.
Девушка лежала с закрытыми глазами, но, когда он вновь попытался выйти из нее, застонала. Тогда он понял: самое разумное в такой ситуации это покрепче обнять ее и тоже закрыть глаза. Благодаря этому страусиному приему — который обычно несправедливо недооценивают — растерялись те, кто ворвался в.
51.
купе. Команду возглавлял молодой таможенник. Шестидесяти часов не хватило, чтобы унять тоску, навалившуюся на него, как только Лизинку поглотила чужбина; все это время в нем накапливалась злость к потасканному пижону, чьи грязные помыслы он взялся бы подтвердить хоть под присягой. Да и чего еще ждать от модного парикмахера или метрдотеля из какой-нибудь роскошной гостиницы — таможенник не сомневался, что Влк принадлежит к такого рода людишкам. Лизинка же явно отличалась от валютных шлюшек — было видно, что она держит себя с ним открыто и доверчиво, будто путешествует с дядюшкой. Таможенник буквально не сомкнул глаз и только молил Бога, чтобы у нее хватило сил дать отпор старому бабнику. В прошлый раз он обратил внимание на то, что у них виза на три дня, а потому вышел сегодня в дневную и ночную смену подряд, в надежде снова встретиться с ней. Затягивать досмотр он не собирался, ведь старый пердун наверняка спрячет все в ее багаже. Он заготовил убийственный вопрос: "Вы ее дедушка?" С одним приятелем-зеленопогонником он условился, что старого хрыча ненадолго вытащат в канцелярию. А он, готовый ехать куда и когда угодно, за это время уговорит девушку на свиданку.
Он колотил в дверь что есть силы, но интересы государства тут были ни при чем — сейчас он стал воплощением Монтекки, в двух шагах от которого бесчестят Джульетту. Но когда купе наконец открыли, то за горой пакетов его глазам предстала картинка, каких он не встречал в самых скабрезных мужских журналах, конфискованных при досмотрах. В его память навечно врезались беззащитные коленки, словно валуном придавленные голой мужской задницей. Он бросился на обладателя этой задницы, забыв о подставке со штемпелями, висящей у него на животе. Подставка от столкновения треснула. Влк завопил. Напрягая мышцы ягодиц, чтобы выдержать удары кулаков таможенника, он собрался с силами и начал действовать.
— Вызовите, — пророкотал он своим низким голосом, — Доктора!
Вызвали, разумеется, местного врача — как только усмирили таможенника. Пока врач добирался, их вытащили из поезда. Эти полчаса были самыми мучительными в жизни Влка, и он восхищался Лизинкой — она сумела сохранить равнодушный вид, пока их безуспешно пытались перекантовать в коридор. Они были по-прежнему соединены, поэтому их надо было транспортировать вместе на одних носилках, которые двум мужчинам — а больше к ним подобраться никому не удалось бы, — конечно же, не поднять. Наконец нашли выход: их выгрузили на перрон через окно. Несмотря на то что кругом были люди, которые перешагивали через них, пролезали под ними, поднимали их, опускали, переговаривались, обсуждая, что делать дальше, эта фантастическая ситуация приобрела для них особую, интимную окраску. Когда их наконец прикрыли — не нашлось ничего, кроме комплекта государственных флагов, из них выбрали флаг какого-то нейтрального государства, — к Влку вернулась его обычная самоуверенность, и он шепнул Лизинке, что все будет хорошо.
Слова его сбылись. Врач в форме лейтенанта погранвойск, правда, оказался ветеринаром-резервистом, но, наверное, именно благодаря этому взялся за дело с правильного конца. Он не стал вызывать ни «скорую», ни хирурга, а просто задал им пару вопросов, после чего уверенно сказал:
— Лежите спокойно. Скоро развяжетесь.
Он объяснил им, что это явление, хоть и редкое у людей, часто встречается при случке у многих млекопитающих. Избыточный прилив крови к половым органам — особенно если один из них никогда прежде не функционировал, а второй — долгое время был без употребления, вызывает у женщины сокращение влагалища, а у мужчины — набухание головки члена. Все равно что пытаться отделить друг от друга детали разогретой курительной трубки. Влк поверил ему, но опасался, как бы за это время кто-нибудь не раздул из мухи слона.
С помощью врача они перевернулись на носилках — наконец-то Лизинка оказалась сверху, а то ему приходилось опираться на локти, чтобы не давить на нее своей тяжестью, — и Влк попросил заказать междугородный разговор. Второй раз в жизни он решился побеспокоить Доктора, да еще в придачу в три часа утра, да еще в обстановке, когда Лизинка могла услышать каждое слово. Он понял, что должен доверять ей: уже целый час как она перестала быть ребенком, и у нее это прекрасно получалось. Содержание разговора его не беспокоило: он просто разыграл условленную роль фавна с чуть большим, чем требовалось, огоньком.
— Склещены? — повторил Доктор, и его смех прозвучал бодро даже посреди ночи, — ну, это вы, пан председатель, — продолжал он, не забывая о конспирации, — должны нам потом продемонстрировать!
А молодой таможенник, который в это время, пылая жаждой мести, составлял реестр товаров, приобретенных явно сверх валютной нормы, был буквально сражен наповал, когда сам начальник явился сообщить ему, что он немедленно увольняется за поломку казенной подставки об официальное лицо.
Он бросил на девушку вопрошающий взгляд, в котором сквозила тревога. Она едва заметно покачала головой, и тогда он, успокоенный, смог заняться всем.
52.
классом. Единую форму одежды придумал Альберт: раз уж по соображениям секретности они не могут состоять в молодежной организации, пусть хотя бы своим внешним видом покажут, что поддерживают ее принципы. Истинную причину староста утаил: мешковатые рубашки массового пошива создавали впечатление, будто физические изъяны есть у всех поголовно.
В целом Влк остался удовлетворен внешним видом ребят, а вот шансы на их успех были весьма сомнительны. Результаты контрольных работ, которые они писали в субботу, обходя по кругу уже опустевшие здания специализированных училищ, где их поджидали «нинсоты», резко отличались. К примеру, оценку «отлично» по всем четырем предметам получил только Альберт. Табель «середнячков» выглядел пестро:
Ученик Анатомия Психология Литература Ин. яз.
Казик Франт 5 4 3 2.
Краль Павел 2 3 4 5.
Краль Петр 2 3 4 5.
Тахеци Лиз. 3 3 3 3.
Шимон Гус схватил три пары, а «нинсот» из МУЧИЛа вообще отказался его аттестовать. Хотя Гус знает, писалось в характеристике, все органы тела, но использует для их обозначения выражения, больше подходящие для живодера или палача; «нинсот» определил это как вульгарные манеры. Влк, естественно, мог сегодня поддержать Шимона, ведь все решала отметка по профилирующему предмету. Однако верх взяли чувство справедливости и трезвое соображение, что училищу куда меньше вреда принесет ученик, который провалится на выпускных экзаменах, чем ученик, который после его окончания провалит все дело, а вообще пусть решают судьба и комиссия.
Казик, предполагал он, выедет на своей сообразительности. Отметки близнецов свидетельствовали о том, что они использовали старый трюк, при помощи которого, очевидно, одолели и девятилетку: он догадывался, что три наилучших результата принадлежат Павлу — или Петру? В любом случае он знал, что один из них соображает получше — а вот отметку по анатомии, в которой хромали оба, получил второй из них. Но поскольку им все равно предстояло работать в паре, сегодня он был бы даже рад, если экзамен за обоих сдаст тот, кто потолковее; однако, заметив, что проборы у них на разные стороны, Влк терялся в догадках, как им удастся все провернуть. Но это были мелочи. По-настоящему серьезно он беспокоился за Лизинку.
Если не смотреть на нее глазами любовника — ему открывались в ней новые и новые достоинства — и отогнать воспоминания об их «склещенных» телах, все больше и больше распалявшие его мечты и желания, то следовало признать, что как ученица она далеко не безупречна. Робость мешала ей проявлять интеллект, который чувствовался и в ее утонченных чертах, и в грациозных манерах, и даже в самых что ни на есть прозаических действиях, таких как зевок или сморкание… Ей бы смекалку Казика, вздыхал Влк, и стала бы доктором наук! Вообще-то он подозревал, что за коллекцией троек скрывается некое благоволение «нинсотов» — это его раздражало больше всего, — которые, видимо, не прочь были попробовать ее на зубок, хотя во рту давно носили протезы, а дома имели дочерей такого же возраста.
Все воскресенье он боролся с искушением пойти против правил и заранее дать ей вопросы. Лицемер! — кричал внутри него любовник на педагога. Семя-то ты ей давать можешь?! Педагога же останавливало, что тогда придется отказаться от традиции вытягивать билеты. А ведь хотелось бы продемонстрировать училище во всем блеске! В конце концов выход — благодаря Доктору — был найден. Поэтому теперь, когда к нему вернулся былой оптимизм, он подмигнул своей возлюбленной, желая подбодрить ее, а всем им от души пожелал: — Чтоб вам шею сломать!
Зазвенели ключи, заскрежетала решетка. Влк вышел в коридор — все шло точно по расписанию — встретить начальника тюрьмы, сопровождавшего обоих членов комиссии. Доктор не стал пожимать протянутую руку, вежливо указав Влку на шествующего рядом с ним мужчину средних лет с густыми курчавыми волосами черного цвета. Он выглядел так, словно только что вышел от первоклассного портного и парикмахера. Впечатление портили только покрасневшее, как при высокой температуре, лицо да черная ленточка в нагрудном кармане поверх щегольского носового платочка.
— Влк, — недоумевая, представился Влк.
— Да ведь мы знакомы, Бедя, — сказал гость.
— Да, конечно… — сказал Влк, как всегда в таких случаях; он не понимал только, почему не может припомнить обладателя столь впечатляющей гривы.
— Тебе могу сказать, — засмеялся тот. — Парик! Тут Влк уловил запах духов.
— Ольда, — оторопел он. — А я думал…
— Режимы, — сказал бывший прокурор, — приходят и уходят, а палач пребывает вовеки. Ты мне руки должен целовать — останься учителем, махал бы сейчас лопатой третий срок!
Влк был изумлен, что бывший прокурор — а кто он сейчас? Ведь ему на пенсию давно пора! — выглядит гораздо лучше, чем тогда в трамвае — судья.
— Я недавно встретил… — сказал он, еще не придя в себя от удивления, но тут же поправился: — Встретил года три назад…
— Вилика! — договорил за него бывший прокурор. — Он едва не лопнул от смеха, когда рассказывал в лицах, как ты чуть было не дал ему на сигареты!
Влк укоризненно посмотрел на Доктора, который лишь виновато улыбнулся.
— Да, — признался он, — знаю, знаю. Но я ведь не заставлял вас заключать пари. Я только хотел укрепить вашу веру в будущее, не разглашая государственную тайну.
— Точно так! — сказал прокурор. — Будущее уже пришло, и мы вместе с ним. A propos: Вилик просил передать свои извинения. Как назло, сегодня он обслуживает этих, ну, борцов за права человека, так что ему надо успеть получить инструкции, сколько и чего им выдать: хорошо, если только галстук, это еще цвето… Ладно, потом как-нибудь поговорим!
— А что Мирда? — спросил Влк.
Такой реакции он не ожидал: у бывшего прокурора тотчас побежали по щекам слезы, оставляя тоненькие бороздки; румянец оказался не следствием высокой температуры, а обычным макияжем; из-под пудры стали видны следы пластических операций.
— Коллега адвокат умер, — вполголоса пояснил Доктор.
Влк понял значение черной ленточки. За облезшим фасадом проступило лицо старика, и Влк поразился, а ведь они, оказывается, ровесники. Боже, подумал он, какое опустошение несет смерть любимого существа. Он представил себе, каково было бы ему потерять Маркету или Лизинку, и содрогнулся.
— Дурацкая простата, — проговорил бывший прокурор, — и все планы, все мечты насмарку!
Он вытащил платочек, вытер щеки и отрешенно уставился на красные пятна от румян. Даже Влку передалась эта печаль, словно на его глазах угасло пламя костра, у которого они некогда провели ночь в задушевной беседе.
— А что ты теперь, собственно… — спросил Влк, чтобы уйти от тягостной темы, — как мне тебя, собственно…
— Как меня называть? — резко прервал его прокурор, высморкав в платочек свое горе. — Да хоть Нестором! Где у вас тут уборная? Надо себя в порядок привести.
Когда за ним закрылась дверь туалета, Доктор прошептал оторопевшему Влку, чтобы не расслышал начальник тюрьмы, с любопытством глазевший по сторонам:
— Это он загнул. Всего лишь заместитель. Но с ним надо поосторожнее, сейчас он еще строже, чем был раньше, эмоциональной защищенности недостает!
— Готов! — объявил ученик; не спуская с них ясных глаз, он безукоризненно вытянулся по стойке «смирно» — выправку портил только его.
53.
горб — перед столом комиссии, дожидаясь, пока к нему подойдет Доктор со шляпой в руках. Было четверть двенадцатого, и они с Лизинкой оставались последними. Сначала пошли сдавать «середнячки», чтобы избежать неожиданностей, — то есть Казик оба Краля. Какое-то время Влк колебался, не поставить ли Кралей в разные тройки, чтобы в случае чего они успели сменить проборы, но склонился к тому, что после перерыва должно сдавать трио Шимон — Альберт — Лизинка. На то у него были веские причины.
Из шляпы Доктора, содержимое которой бывший прокурор обстоятельно проверил как полномочный председатель комиссии, Франтишек Казик вытащил два разноцветных бумажных шарика: посовещавшись в пятницу, Доктор с Влком на белых бумажках написали вопросы по «Клаке», на розовых — по «Совке». В беленьком билете Казику достался трудный вопрос — "Характеристика средневековых наказаний". Как и предполагал Влк, Казик, не моргнув глазом, прыгнул в воду и поплыл, не заботясь о стиле плавания — лишь бы не утонуть, — по закону подлости именно на этот вопрос у него не было шпаргалки. Он правильно отметил, что смертная казнь в те времена могла быть назначена за любое преступление, поэтому ее воспитательная функция зависела исключительно от нюансов: уголовникам — «вешалка» или колесо, диссидентам (еретикам) — отсечение головы, в отдельных случаях — четвертование; в качестве наказания за дамские, как он выразился, шалости в равной мере годились и вода, и земля; и, наконец, ведьмы и педерасты корчились на костре. Если бы он только знал, что этой последней фразой сам под собой разжег костер!
К счастью, бывший прокурор не пожелал уронить себя в глазах Влка; он ледяным тоном велел парню продолжать. Тут Франтишеку уже не помогло переливание из пустого в порожнее: он с трудом припомнил, что при обработке землей, случалось, применяли трубочки для дыхания и питья, чтобы погребенный протянул еще пару дней. Пришлось Доктору, как-то незаметно принявшему на себя функции старшего экзаменатора, напомнить ему, что, например, уличенных в супружеской измене in flagranti [60]любовников сажали на кол, а фальшивомонетчиков варили в масле на медленном огне.
На розовом билете у Франтишека значилось «Газ», и он в целом довольно сносно описал порядок действий — от проверки герметичности камеры и заполнения резервуаров серной кислотой и кристаллами цианистого калия вплоть до поворота вентиля: кислота и яд одновременно поступают в сосуд под креслом, а выделяющиеся при их реакции пары поднимаются вверх в виде тумана; достигнув носа, они вызывают длительные рефлекторные конвульсии, однако клиент, видимо, их уже не ощущает.
— А сте… — подсказал Доктор, когда Франтишек умолк.
— А степень готовности, — не понял Франтишек, — полная!
— А стетоскоп? — закончил фразу Доктор.
С досады хлопнув себя по щеке, Франтишек с запозданием принялся сыпать подробностями: как укрепить стетоскоп на груди клиента и как подсоединить его к слуховоду, идущему в помещение, где находится врач, — иного способа официально констатировать смерть у него нет. Ошибка настолько выбила его из колеи, что описание заключительной фазы он начал прямо с разгерметизации камеры.
— И степень готовности, — передразнил его Доктор, — у вас и у понятых — полная!
За то, что он забыл сказать о включении вытяжки, председатель предложил поставить ему двойку. Хотя Влк считал, что это чересчур, он приберег возражения для более серьезных случаев.
С четким пробором на правой стороне вышел отвечать Павел Краль — ему достались история гильотины и электрокуция. Он говорил медленно, с паузами, однако произвел на комиссию более выгодное впечатление, чем Франтишек. Павел взял мелок и изобразил на доске принцип действия "Diele", [61]— первого устройства для отрубания головы, применявшегося в Германии уже в раннем средневековье. Оно не отличалось простотой, столь характерной для его правнучки (смотри алтарные изображения в Падуе и Барселоне), поэтому по доске с острой гранью, заменявшей нож, исполнителю иной раз довольно долго приходилось колотить молотом, прежде чем голова отделялась от туловища. Это привело к появлению итальянской — Павел набросал вторую схему — манайи, увековеченной Лукасом Кранахом, где по деревянным направляющим падает топор, привязанный к веревке; при необходимости удар можно тут же повторить. Эти механизмы, заметил Павел, наверняка были известны врачу Гильйотену, когда тот вознамерился одарить Революцию равенством в казни. Решение технических вопросов взял на себя немецкий механик Шмидт, часто бывавший в доме мэтра Шарля Сансона, — они любили разыгрывать дуэты Глюка. Впервые машину опробовали 21 апреля 1792 года, и честь участвовать в премьере, как ни странно, выпала революционеру — что не помешало ему, добавил Павел, отложив мелок, быть в то же время грабителем — по имени Пеллетье.
Он умолк. Только Влк заметил, что Павел нервничает: он не переставая потирал пальцы левой руки, хотя мелом была испачкана правая.
— А что, — спросил Доктор невинным тоном, — вы знаете о машине для отсечения головы под названием «Луизетта», которую запустили в эксплуатацию в тот же день?
Павел выпучил на него глаза. Боже мой! — оторопел Влк. Ведь он не успел ознакомить ребят с такими подробностями — курс-то рассчитан всего на год! Но теперь не место и не время пускаться в объяснения.
— Когда знаешь столько, сколько вы, не следует, хотя бы из сословной гордости, — сказал Доктор укоризненно, — упоминать особ столь незначительных, как Сансон, и забывать о человеке, внесшем в усовершенствование гильотины не меньший вклад, чем чешский лесничий Рессель — в усовершенствование гребного винта. Да, пан, — обратился он к нему в старомодной, академичной манере, — коллега, Революция дала крылья бесчисленному множеству талантов, и один из них, а именно доктор Антуан Луи из Меца, подал Шмидту идею не только подставки с лункой для шеи, но и, главное, скошенного лезвия, которому клиенты не нарадуются, поскольку голова отваливается сразу же в момент падения лезвия. Правда, известны случаи, — заметил Доктор с присущей ему педантичностью, — когда спусковой механизм не срабатывал, и вид недообслуженных клиентов мог восстановить понятых против исполнителей. Поэтому теперь подручный всегда держит наготове топор, чтобы исполнитель мог в случае сбоя отрубить голову старым способом, как это сделал Фридрих Хеер из Гамбурга, обрабатывая Иосифа Бендера, укравшего брюки из магазина, в который угодила бомба. Но сперва, — вернулся он к прежней теме.
— Луи провел испытания в больнице дома призрения в Бисетре, сначала на живых овцах, потом на человеческих трупах, причем начал с детских, чтобы (я цитирую Барринга) "легче было отладить машинку". Присутствующие (я цитирую Керншоу), "которым он предъявил отрубленные головы для товарищеского обсуждения преимуществ его изобретения, пришли в полный восторг". Луи допустил только одну ошибку: он умудрился умереть всего пару месяцев спустя. Вместе с ним умерло и название «Луизетта», в то время как Гильйотен еще двадцать лет активно действовал на общественном поприще. Впрочем, ваш ответ доказывает, что важно не столько само изобретение, сколько умение «протолкнуть» его, а в этом отношении не было никого, равного, — добавил Доктор с благоговением.
— Жозефу Игнацу Гильйотену.
С электрокуцией Павел тоже справился. Он описал, как закреплять электроды, отметив, что для этого нужно сделать разрез на правой штанине, о чем, подчеркнул он, часто забывают; он упомянул и о "маске милосердия", которая по официальной версии избавляет клиента от необходимости видеть всю подготовку, на самом же деле — исключает возможность гипнотического воздействия на исполнителя со стороны клиента. Тут он к месту упомянул случай с Робертом Эллиотом: пристегивая ремни, Эллиот вдруг покрылся испариной и сумел продолжить работу только после ого, как начальник тюрьмы привел его в чувство пощечиной. Павел правильно описал и обе конкурирующие системы: низко- и высоковольтную. В то время как первая, выводил он на доске под собственную диктовку, дает в течение 50 секунд 500 вольт 8 секунд 1000 вольт 50 секунд 500 вольт плюс в течение еще 5 секунд — 2000 вольт в качестве своего рода удара милосердия; по второй системе начинают с десяти тысяч вольт, постепенно увеличивая напряжение до тридцати тысяч; именно эта система широко известна по фильмам и телепередачам: стоит только включить рубильник, как по всей тюрьме весьма эффектно гаснет свет. Недостаток первой — она отнимает слишком много времени, за что подвергалась критике еще в 1929 году, когда Рой Патерсон в Оберне, продолжал Павел, заряжал Мэри Фармер током, как батарейку, чуть ли не целый час, прежде чем она перестала верещать. Достоинства этого способа: долгое воздействие тока не вызывает иных последствий, кроме деформации черепа, искажения черт лица и легких ожогов конечностей. Генри Уайт, штат Огайо, выдержавший первый «десятитысячник», при повышении напряжения втрое моментально был готов, но из него полыхнуло пламя, а понятые потеряли сознание от смрада; мало того, впавший в истерику врач заявил, что фактически клиент зажарен, а это противоречит приговору.
— У вас все? — спросил Доктор, когда Павел замолчал.
Павел кивнул.
— Вы перечислили, — сказал Доктор, мило улыбаясь, но Влк понял, что он расставляет очередную ловушку, — трудности, с которыми связана электрокуция. Выходит, она не гарантирует стопроцентный результат?
— Почему же? — поспешно возразил Павел. — Гарантирует!
— А как же тогда, — ввернул Доктор, — Фред Филлипс?
Павел опять превратился в вопросительный знак. Бедняга, посочувствовал ему Влк, второй раз он тебя подловил — о пятерке и думать забудь!
— Это, — сказал Доктор внушительно, — прецедент, о котором обязан помнить каждый электрокутор! Труп Филлипса, после того как врач констатировал смерть, в научных целях передали некоему доктору Корнишу, который безответственно скрыл результаты своего эксперимента, не подумав о последствиях: он вернул казненного к жизни. Когда же Корниш продемонстрировал плоды своих усилий, разразился скандал, началось судебное разбирательство; штат Нью-Йорк, требовавший повторной казни, проиграл дело, и Филлипсу позволили выехать под вымышленным именем в Мексику, где он вскоре на радостях, — закончил Доктор, сделав знак Влку подтвердить, — упился до смерти.
Влк кивнул. Ничего другого ему не оставалось. Павел получил четверку и мог поздравить себя с тем, что легко отделался. А вот за второго близнеца профессор беспокоился гораздо сильнее. Но вместо него появился Карличек с тарелкой бутербродов. Уверенность, с которой он прошел к кафедре и водрузил на нее тарелку, сбила с толку даже Влка.
— Господа, — Карличек сделал приглашающий жест рукой, — делу время, закуске час!
— Постойте, — возразил председатель, — еще рано делать перерыв, мы прослушали только двоих!
— Карличек, — насупился Влк, — ты что, с ума сошел?
— Мне сказали, что уже! — стал защищаться тот.
— Кто сказал?! — рассердился Влк.
— Не помню, — ответил Карличек с унылым видом: у него случались провалы в памяти.
— Оставь все здесь и убирайся! — приказал Влк. — И пришли сюда Петра Краля!
Карличек, пятясь, выбрался из зала: видимо, полагал, что так будет менее заметен. И сразу же зашел Петр Краль с косым пробором на левой стороне. К ужасу Влка ему достался вопрос, который скорее подошел бы его брату: "Является ли палач гуманистом?" Но Петр Краль не побледнел, не стал запинаться, а напротив, удивительно бойко начал перечислять примеры — Влк не раз обсуждал, их на уроках, стараясь воспитать в ребятах гордость за свою гильдию.
А сейчас ученики ждали его в импровизированном гардеробе для гостей, который оборудовали в бывшей «самцовке», сняв с петель входную дверь. Ребята были в темных брюках, Лизинка — в темной юбке, и все — в одинаковых форменных рубашках.
Девушка лежала с закрытыми глазами, но, когда он вновь попытался выйти из нее, застонала. Тогда он понял: самое разумное в такой ситуации это покрепче обнять ее и тоже закрыть глаза. Благодаря этому страусиному приему — который обычно несправедливо недооценивают — растерялись те, кто ворвался в.
51.
купе. Команду возглавлял молодой таможенник. Шестидесяти часов не хватило, чтобы унять тоску, навалившуюся на него, как только Лизинку поглотила чужбина; все это время в нем накапливалась злость к потасканному пижону, чьи грязные помыслы он взялся бы подтвердить хоть под присягой. Да и чего еще ждать от модного парикмахера или метрдотеля из какой-нибудь роскошной гостиницы — таможенник не сомневался, что Влк принадлежит к такого рода людишкам. Лизинка же явно отличалась от валютных шлюшек — было видно, что она держит себя с ним открыто и доверчиво, будто путешествует с дядюшкой. Таможенник буквально не сомкнул глаз и только молил Бога, чтобы у нее хватило сил дать отпор старому бабнику. В прошлый раз он обратил внимание на то, что у них виза на три дня, а потому вышел сегодня в дневную и ночную смену подряд, в надежде снова встретиться с ней. Затягивать досмотр он не собирался, ведь старый пердун наверняка спрячет все в ее багаже. Он заготовил убийственный вопрос: "Вы ее дедушка?" С одним приятелем-зеленопогонником он условился, что старого хрыча ненадолго вытащат в канцелярию. А он, готовый ехать куда и когда угодно, за это время уговорит девушку на свиданку.
Он колотил в дверь что есть силы, но интересы государства тут были ни при чем — сейчас он стал воплощением Монтекки, в двух шагах от которого бесчестят Джульетту. Но когда купе наконец открыли, то за горой пакетов его глазам предстала картинка, каких он не встречал в самых скабрезных мужских журналах, конфискованных при досмотрах. В его память навечно врезались беззащитные коленки, словно валуном придавленные голой мужской задницей. Он бросился на обладателя этой задницы, забыв о подставке со штемпелями, висящей у него на животе. Подставка от столкновения треснула. Влк завопил. Напрягая мышцы ягодиц, чтобы выдержать удары кулаков таможенника, он собрался с силами и начал действовать.
— Вызовите, — пророкотал он своим низким голосом, — Доктора!
Вызвали, разумеется, местного врача — как только усмирили таможенника. Пока врач добирался, их вытащили из поезда. Эти полчаса были самыми мучительными в жизни Влка, и он восхищался Лизинкой — она сумела сохранить равнодушный вид, пока их безуспешно пытались перекантовать в коридор. Они были по-прежнему соединены, поэтому их надо было транспортировать вместе на одних носилках, которые двум мужчинам — а больше к ним подобраться никому не удалось бы, — конечно же, не поднять. Наконец нашли выход: их выгрузили на перрон через окно. Несмотря на то что кругом были люди, которые перешагивали через них, пролезали под ними, поднимали их, опускали, переговаривались, обсуждая, что делать дальше, эта фантастическая ситуация приобрела для них особую, интимную окраску. Когда их наконец прикрыли — не нашлось ничего, кроме комплекта государственных флагов, из них выбрали флаг какого-то нейтрального государства, — к Влку вернулась его обычная самоуверенность, и он шепнул Лизинке, что все будет хорошо.
Слова его сбылись. Врач в форме лейтенанта погранвойск, правда, оказался ветеринаром-резервистом, но, наверное, именно благодаря этому взялся за дело с правильного конца. Он не стал вызывать ни «скорую», ни хирурга, а просто задал им пару вопросов, после чего уверенно сказал:
— Лежите спокойно. Скоро развяжетесь.
Он объяснил им, что это явление, хоть и редкое у людей, часто встречается при случке у многих млекопитающих. Избыточный прилив крови к половым органам — особенно если один из них никогда прежде не функционировал, а второй — долгое время был без употребления, вызывает у женщины сокращение влагалища, а у мужчины — набухание головки члена. Все равно что пытаться отделить друг от друга детали разогретой курительной трубки. Влк поверил ему, но опасался, как бы за это время кто-нибудь не раздул из мухи слона.
С помощью врача они перевернулись на носилках — наконец-то Лизинка оказалась сверху, а то ему приходилось опираться на локти, чтобы не давить на нее своей тяжестью, — и Влк попросил заказать междугородный разговор. Второй раз в жизни он решился побеспокоить Доктора, да еще в придачу в три часа утра, да еще в обстановке, когда Лизинка могла услышать каждое слово. Он понял, что должен доверять ей: уже целый час как она перестала быть ребенком, и у нее это прекрасно получалось. Содержание разговора его не беспокоило: он просто разыграл условленную роль фавна с чуть большим, чем требовалось, огоньком.
— Склещены? — повторил Доктор, и его смех прозвучал бодро даже посреди ночи, — ну, это вы, пан председатель, — продолжал он, не забывая о конспирации, — должны нам потом продемонстрировать!
А молодой таможенник, который в это время, пылая жаждой мести, составлял реестр товаров, приобретенных явно сверх валютной нормы, был буквально сражен наповал, когда сам начальник явился сообщить ему, что он немедленно увольняется за поломку казенной подставки об официальное лицо.
Он бросил на девушку вопрошающий взгляд, в котором сквозила тревога. Она едва заметно покачала головой, и тогда он, успокоенный, смог заняться всем.
52.
классом. Единую форму одежды придумал Альберт: раз уж по соображениям секретности они не могут состоять в молодежной организации, пусть хотя бы своим внешним видом покажут, что поддерживают ее принципы. Истинную причину староста утаил: мешковатые рубашки массового пошива создавали впечатление, будто физические изъяны есть у всех поголовно.
В целом Влк остался удовлетворен внешним видом ребят, а вот шансы на их успех были весьма сомнительны. Результаты контрольных работ, которые они писали в субботу, обходя по кругу уже опустевшие здания специализированных училищ, где их поджидали «нинсоты», резко отличались. К примеру, оценку «отлично» по всем четырем предметам получил только Альберт. Табель «середнячков» выглядел пестро:
Ученик Анатомия Психология Литература Ин. яз.
Казик Франт 5 4 3 2.
Краль Павел 2 3 4 5.
Краль Петр 2 3 4 5.
Тахеци Лиз. 3 3 3 3.
Шимон Гус схватил три пары, а «нинсот» из МУЧИЛа вообще отказался его аттестовать. Хотя Гус знает, писалось в характеристике, все органы тела, но использует для их обозначения выражения, больше подходящие для живодера или палача; «нинсот» определил это как вульгарные манеры. Влк, естественно, мог сегодня поддержать Шимона, ведь все решала отметка по профилирующему предмету. Однако верх взяли чувство справедливости и трезвое соображение, что училищу куда меньше вреда принесет ученик, который провалится на выпускных экзаменах, чем ученик, который после его окончания провалит все дело, а вообще пусть решают судьба и комиссия.
Казик, предполагал он, выедет на своей сообразительности. Отметки близнецов свидетельствовали о том, что они использовали старый трюк, при помощи которого, очевидно, одолели и девятилетку: он догадывался, что три наилучших результата принадлежат Павлу — или Петру? В любом случае он знал, что один из них соображает получше — а вот отметку по анатомии, в которой хромали оба, получил второй из них. Но поскольку им все равно предстояло работать в паре, сегодня он был бы даже рад, если экзамен за обоих сдаст тот, кто потолковее; однако, заметив, что проборы у них на разные стороны, Влк терялся в догадках, как им удастся все провернуть. Но это были мелочи. По-настоящему серьезно он беспокоился за Лизинку.
Если не смотреть на нее глазами любовника — ему открывались в ней новые и новые достоинства — и отогнать воспоминания об их «склещенных» телах, все больше и больше распалявшие его мечты и желания, то следовало признать, что как ученица она далеко не безупречна. Робость мешала ей проявлять интеллект, который чувствовался и в ее утонченных чертах, и в грациозных манерах, и даже в самых что ни на есть прозаических действиях, таких как зевок или сморкание… Ей бы смекалку Казика, вздыхал Влк, и стала бы доктором наук! Вообще-то он подозревал, что за коллекцией троек скрывается некое благоволение «нинсотов» — это его раздражало больше всего, — которые, видимо, не прочь были попробовать ее на зубок, хотя во рту давно носили протезы, а дома имели дочерей такого же возраста.
Все воскресенье он боролся с искушением пойти против правил и заранее дать ей вопросы. Лицемер! — кричал внутри него любовник на педагога. Семя-то ты ей давать можешь?! Педагога же останавливало, что тогда придется отказаться от традиции вытягивать билеты. А ведь хотелось бы продемонстрировать училище во всем блеске! В конце концов выход — благодаря Доктору — был найден. Поэтому теперь, когда к нему вернулся былой оптимизм, он подмигнул своей возлюбленной, желая подбодрить ее, а всем им от души пожелал: — Чтоб вам шею сломать!
Зазвенели ключи, заскрежетала решетка. Влк вышел в коридор — все шло точно по расписанию — встретить начальника тюрьмы, сопровождавшего обоих членов комиссии. Доктор не стал пожимать протянутую руку, вежливо указав Влку на шествующего рядом с ним мужчину средних лет с густыми курчавыми волосами черного цвета. Он выглядел так, словно только что вышел от первоклассного портного и парикмахера. Впечатление портили только покрасневшее, как при высокой температуре, лицо да черная ленточка в нагрудном кармане поверх щегольского носового платочка.
— Влк, — недоумевая, представился Влк.
— Да ведь мы знакомы, Бедя, — сказал гость.
— Да, конечно… — сказал Влк, как всегда в таких случаях; он не понимал только, почему не может припомнить обладателя столь впечатляющей гривы.
— Тебе могу сказать, — засмеялся тот. — Парик! Тут Влк уловил запах духов.
— Ольда, — оторопел он. — А я думал…
— Режимы, — сказал бывший прокурор, — приходят и уходят, а палач пребывает вовеки. Ты мне руки должен целовать — останься учителем, махал бы сейчас лопатой третий срок!
Влк был изумлен, что бывший прокурор — а кто он сейчас? Ведь ему на пенсию давно пора! — выглядит гораздо лучше, чем тогда в трамвае — судья.
— Я недавно встретил… — сказал он, еще не придя в себя от удивления, но тут же поправился: — Встретил года три назад…
— Вилика! — договорил за него бывший прокурор. — Он едва не лопнул от смеха, когда рассказывал в лицах, как ты чуть было не дал ему на сигареты!
Влк укоризненно посмотрел на Доктора, который лишь виновато улыбнулся.
— Да, — признался он, — знаю, знаю. Но я ведь не заставлял вас заключать пари. Я только хотел укрепить вашу веру в будущее, не разглашая государственную тайну.
— Точно так! — сказал прокурор. — Будущее уже пришло, и мы вместе с ним. A propos: Вилик просил передать свои извинения. Как назло, сегодня он обслуживает этих, ну, борцов за права человека, так что ему надо успеть получить инструкции, сколько и чего им выдать: хорошо, если только галстук, это еще цвето… Ладно, потом как-нибудь поговорим!
— А что Мирда? — спросил Влк.
Такой реакции он не ожидал: у бывшего прокурора тотчас побежали по щекам слезы, оставляя тоненькие бороздки; румянец оказался не следствием высокой температуры, а обычным макияжем; из-под пудры стали видны следы пластических операций.
— Коллега адвокат умер, — вполголоса пояснил Доктор.
Влк понял значение черной ленточки. За облезшим фасадом проступило лицо старика, и Влк поразился, а ведь они, оказывается, ровесники. Боже, подумал он, какое опустошение несет смерть любимого существа. Он представил себе, каково было бы ему потерять Маркету или Лизинку, и содрогнулся.
— Дурацкая простата, — проговорил бывший прокурор, — и все планы, все мечты насмарку!
Он вытащил платочек, вытер щеки и отрешенно уставился на красные пятна от румян. Даже Влку передалась эта печаль, словно на его глазах угасло пламя костра, у которого они некогда провели ночь в задушевной беседе.
— А что ты теперь, собственно… — спросил Влк, чтобы уйти от тягостной темы, — как мне тебя, собственно…
— Как меня называть? — резко прервал его прокурор, высморкав в платочек свое горе. — Да хоть Нестором! Где у вас тут уборная? Надо себя в порядок привести.
Когда за ним закрылась дверь туалета, Доктор прошептал оторопевшему Влку, чтобы не расслышал начальник тюрьмы, с любопытством глазевший по сторонам:
— Это он загнул. Всего лишь заместитель. Но с ним надо поосторожнее, сейчас он еще строже, чем был раньше, эмоциональной защищенности недостает!
— Готов! — объявил ученик; не спуская с них ясных глаз, он безукоризненно вытянулся по стойке «смирно» — выправку портил только его.
53.
горб — перед столом комиссии, дожидаясь, пока к нему подойдет Доктор со шляпой в руках. Было четверть двенадцатого, и они с Лизинкой оставались последними. Сначала пошли сдавать «середнячки», чтобы избежать неожиданностей, — то есть Казик оба Краля. Какое-то время Влк колебался, не поставить ли Кралей в разные тройки, чтобы в случае чего они успели сменить проборы, но склонился к тому, что после перерыва должно сдавать трио Шимон — Альберт — Лизинка. На то у него были веские причины.
Из шляпы Доктора, содержимое которой бывший прокурор обстоятельно проверил как полномочный председатель комиссии, Франтишек Казик вытащил два разноцветных бумажных шарика: посовещавшись в пятницу, Доктор с Влком на белых бумажках написали вопросы по «Клаке», на розовых — по «Совке». В беленьком билете Казику достался трудный вопрос — "Характеристика средневековых наказаний". Как и предполагал Влк, Казик, не моргнув глазом, прыгнул в воду и поплыл, не заботясь о стиле плавания — лишь бы не утонуть, — по закону подлости именно на этот вопрос у него не было шпаргалки. Он правильно отметил, что смертная казнь в те времена могла быть назначена за любое преступление, поэтому ее воспитательная функция зависела исключительно от нюансов: уголовникам — «вешалка» или колесо, диссидентам (еретикам) — отсечение головы, в отдельных случаях — четвертование; в качестве наказания за дамские, как он выразился, шалости в равной мере годились и вода, и земля; и, наконец, ведьмы и педерасты корчились на костре. Если бы он только знал, что этой последней фразой сам под собой разжег костер!
К счастью, бывший прокурор не пожелал уронить себя в глазах Влка; он ледяным тоном велел парню продолжать. Тут Франтишеку уже не помогло переливание из пустого в порожнее: он с трудом припомнил, что при обработке землей, случалось, применяли трубочки для дыхания и питья, чтобы погребенный протянул еще пару дней. Пришлось Доктору, как-то незаметно принявшему на себя функции старшего экзаменатора, напомнить ему, что, например, уличенных в супружеской измене in flagranti [60]любовников сажали на кол, а фальшивомонетчиков варили в масле на медленном огне.
На розовом билете у Франтишека значилось «Газ», и он в целом довольно сносно описал порядок действий — от проверки герметичности камеры и заполнения резервуаров серной кислотой и кристаллами цианистого калия вплоть до поворота вентиля: кислота и яд одновременно поступают в сосуд под креслом, а выделяющиеся при их реакции пары поднимаются вверх в виде тумана; достигнув носа, они вызывают длительные рефлекторные конвульсии, однако клиент, видимо, их уже не ощущает.
— А сте… — подсказал Доктор, когда Франтишек умолк.
— А степень готовности, — не понял Франтишек, — полная!
— А стетоскоп? — закончил фразу Доктор.
С досады хлопнув себя по щеке, Франтишек с запозданием принялся сыпать подробностями: как укрепить стетоскоп на груди клиента и как подсоединить его к слуховоду, идущему в помещение, где находится врач, — иного способа официально констатировать смерть у него нет. Ошибка настолько выбила его из колеи, что описание заключительной фазы он начал прямо с разгерметизации камеры.
— И степень готовности, — передразнил его Доктор, — у вас и у понятых — полная!
За то, что он забыл сказать о включении вытяжки, председатель предложил поставить ему двойку. Хотя Влк считал, что это чересчур, он приберег возражения для более серьезных случаев.
С четким пробором на правой стороне вышел отвечать Павел Краль — ему достались история гильотины и электрокуция. Он говорил медленно, с паузами, однако произвел на комиссию более выгодное впечатление, чем Франтишек. Павел взял мелок и изобразил на доске принцип действия "Diele", [61]— первого устройства для отрубания головы, применявшегося в Германии уже в раннем средневековье. Оно не отличалось простотой, столь характерной для его правнучки (смотри алтарные изображения в Падуе и Барселоне), поэтому по доске с острой гранью, заменявшей нож, исполнителю иной раз довольно долго приходилось колотить молотом, прежде чем голова отделялась от туловища. Это привело к появлению итальянской — Павел набросал вторую схему — манайи, увековеченной Лукасом Кранахом, где по деревянным направляющим падает топор, привязанный к веревке; при необходимости удар можно тут же повторить. Эти механизмы, заметил Павел, наверняка были известны врачу Гильйотену, когда тот вознамерился одарить Революцию равенством в казни. Решение технических вопросов взял на себя немецкий механик Шмидт, часто бывавший в доме мэтра Шарля Сансона, — они любили разыгрывать дуэты Глюка. Впервые машину опробовали 21 апреля 1792 года, и честь участвовать в премьере, как ни странно, выпала революционеру — что не помешало ему, добавил Павел, отложив мелок, быть в то же время грабителем — по имени Пеллетье.
Он умолк. Только Влк заметил, что Павел нервничает: он не переставая потирал пальцы левой руки, хотя мелом была испачкана правая.
— А что, — спросил Доктор невинным тоном, — вы знаете о машине для отсечения головы под названием «Луизетта», которую запустили в эксплуатацию в тот же день?
Павел выпучил на него глаза. Боже мой! — оторопел Влк. Ведь он не успел ознакомить ребят с такими подробностями — курс-то рассчитан всего на год! Но теперь не место и не время пускаться в объяснения.
— Когда знаешь столько, сколько вы, не следует, хотя бы из сословной гордости, — сказал Доктор укоризненно, — упоминать особ столь незначительных, как Сансон, и забывать о человеке, внесшем в усовершенствование гильотины не меньший вклад, чем чешский лесничий Рессель — в усовершенствование гребного винта. Да, пан, — обратился он к нему в старомодной, академичной манере, — коллега, Революция дала крылья бесчисленному множеству талантов, и один из них, а именно доктор Антуан Луи из Меца, подал Шмидту идею не только подставки с лункой для шеи, но и, главное, скошенного лезвия, которому клиенты не нарадуются, поскольку голова отваливается сразу же в момент падения лезвия. Правда, известны случаи, — заметил Доктор с присущей ему педантичностью, — когда спусковой механизм не срабатывал, и вид недообслуженных клиентов мог восстановить понятых против исполнителей. Поэтому теперь подручный всегда держит наготове топор, чтобы исполнитель мог в случае сбоя отрубить голову старым способом, как это сделал Фридрих Хеер из Гамбурга, обрабатывая Иосифа Бендера, укравшего брюки из магазина, в который угодила бомба. Но сперва, — вернулся он к прежней теме.
— Луи провел испытания в больнице дома призрения в Бисетре, сначала на живых овцах, потом на человеческих трупах, причем начал с детских, чтобы (я цитирую Барринга) "легче было отладить машинку". Присутствующие (я цитирую Керншоу), "которым он предъявил отрубленные головы для товарищеского обсуждения преимуществ его изобретения, пришли в полный восторг". Луи допустил только одну ошибку: он умудрился умереть всего пару месяцев спустя. Вместе с ним умерло и название «Луизетта», в то время как Гильйотен еще двадцать лет активно действовал на общественном поприще. Впрочем, ваш ответ доказывает, что важно не столько само изобретение, сколько умение «протолкнуть» его, а в этом отношении не было никого, равного, — добавил Доктор с благоговением.
— Жозефу Игнацу Гильйотену.
С электрокуцией Павел тоже справился. Он описал, как закреплять электроды, отметив, что для этого нужно сделать разрез на правой штанине, о чем, подчеркнул он, часто забывают; он упомянул и о "маске милосердия", которая по официальной версии избавляет клиента от необходимости видеть всю подготовку, на самом же деле — исключает возможность гипнотического воздействия на исполнителя со стороны клиента. Тут он к месту упомянул случай с Робертом Эллиотом: пристегивая ремни, Эллиот вдруг покрылся испариной и сумел продолжить работу только после ого, как начальник тюрьмы привел его в чувство пощечиной. Павел правильно описал и обе конкурирующие системы: низко- и высоковольтную. В то время как первая, выводил он на доске под собственную диктовку, дает в течение 50 секунд 500 вольт 8 секунд 1000 вольт 50 секунд 500 вольт плюс в течение еще 5 секунд — 2000 вольт в качестве своего рода удара милосердия; по второй системе начинают с десяти тысяч вольт, постепенно увеличивая напряжение до тридцати тысяч; именно эта система широко известна по фильмам и телепередачам: стоит только включить рубильник, как по всей тюрьме весьма эффектно гаснет свет. Недостаток первой — она отнимает слишком много времени, за что подвергалась критике еще в 1929 году, когда Рой Патерсон в Оберне, продолжал Павел, заряжал Мэри Фармер током, как батарейку, чуть ли не целый час, прежде чем она перестала верещать. Достоинства этого способа: долгое воздействие тока не вызывает иных последствий, кроме деформации черепа, искажения черт лица и легких ожогов конечностей. Генри Уайт, штат Огайо, выдержавший первый «десятитысячник», при повышении напряжения втрое моментально был готов, но из него полыхнуло пламя, а понятые потеряли сознание от смрада; мало того, впавший в истерику врач заявил, что фактически клиент зажарен, а это противоречит приговору.
— У вас все? — спросил Доктор, когда Павел замолчал.
Павел кивнул.
— Вы перечислили, — сказал Доктор, мило улыбаясь, но Влк понял, что он расставляет очередную ловушку, — трудности, с которыми связана электрокуция. Выходит, она не гарантирует стопроцентный результат?
— Почему же? — поспешно возразил Павел. — Гарантирует!
— А как же тогда, — ввернул Доктор, — Фред Филлипс?
Павел опять превратился в вопросительный знак. Бедняга, посочувствовал ему Влк, второй раз он тебя подловил — о пятерке и думать забудь!
— Это, — сказал Доктор внушительно, — прецедент, о котором обязан помнить каждый электрокутор! Труп Филлипса, после того как врач констатировал смерть, в научных целях передали некоему доктору Корнишу, который безответственно скрыл результаты своего эксперимента, не подумав о последствиях: он вернул казненного к жизни. Когда же Корниш продемонстрировал плоды своих усилий, разразился скандал, началось судебное разбирательство; штат Нью-Йорк, требовавший повторной казни, проиграл дело, и Филлипсу позволили выехать под вымышленным именем в Мексику, где он вскоре на радостях, — закончил Доктор, сделав знак Влку подтвердить, — упился до смерти.
Влк кивнул. Ничего другого ему не оставалось. Павел получил четверку и мог поздравить себя с тем, что легко отделался. А вот за второго близнеца профессор беспокоился гораздо сильнее. Но вместо него появился Карличек с тарелкой бутербродов. Уверенность, с которой он прошел к кафедре и водрузил на нее тарелку, сбила с толку даже Влка.
— Господа, — Карличек сделал приглашающий жест рукой, — делу время, закуске час!
— Постойте, — возразил председатель, — еще рано делать перерыв, мы прослушали только двоих!
— Карличек, — насупился Влк, — ты что, с ума сошел?
— Мне сказали, что уже! — стал защищаться тот.
— Кто сказал?! — рассердился Влк.
— Не помню, — ответил Карличек с унылым видом: у него случались провалы в памяти.
— Оставь все здесь и убирайся! — приказал Влк. — И пришли сюда Петра Краля!
Карличек, пятясь, выбрался из зала: видимо, полагал, что так будет менее заметен. И сразу же зашел Петр Краль с косым пробором на левой стороне. К ужасу Влка ему достался вопрос, который скорее подошел бы его брату: "Является ли палач гуманистом?" Но Петр Краль не побледнел, не стал запинаться, а напротив, удивительно бойко начал перечислять примеры — Влк не раз обсуждал, их на уроках, стараясь воспитать в ребятах гордость за свою гильдию.