Коллинз Джеки. Леди Босс

   – Должен поговорить с тобой, Микки, – Эдди настойчиво схватил его за руку. – Дело важное.
   – Не сейчас, – ответил Микки, высвобождаясь. Ему не нравилось, когда до него дотрагивались, если сам он не проявлял инициативы.
   – Когда? – продолжал настаивать Эдди – привлекательный мужчина лет сорока с небольшим, с волосами песочного цвета, прозрачными голубыми глазами и склонностью к мятой спортивной одежде. Ребенком он удачно снимался в кино и славился своим невинным видом, от которого с возрастом не осталось и следа.
   Эдди и Микки знакомы давно, почти четверть века. Когда-то Микки работал его агентом и свел так удачно начавшуюся карьеру на нет. Когда Эдди бросил сниматься, или, вернее, когда его бросили снимать, Микки нашел ему работу у себя в агентстве. Слишком мелко для Эдди. Через некоторое время он все оставил и подался на Гавайи, где устроился администратором в телевизионную серию о частных сыщиках. Хороших наркотиков там оказалось навалом, но в конце концов он попал из-за них в беду и пришлось уносить ноги. В Лос-Анджелесе ему опять помог Микки. Используя свои связи, он пристроил Эдди на студию «Пантер».
   По мере того как Микки поднимался наверх, он тащил за собой и Эдди. Микки понимал, как важно окружить себя благодарными людьми.
   Теперь у Эдди Кейна есть многое – красавица-жена, простенький домик в два миллиона долларов ценой в Малибу-Бич и устойчивая тяга к наркотикам.
   – Поговори с Олив. Она назначит время, – Микки двинулся к выходу.
   – Завтра? – с беспокойством спросил Эдди. – Нам надо поскорее переговорить, приятель. Мы по уши в дерьме.
   – Договорись с Олив.
   Микки выскочил из здания и поспешил к машине. Если бы он захотел, то имел бы круглосуточно лимузин с шофером. Но бывали случаи, когда ему не требовались свидетели. Как, например, сегодня. Уж чего ему не нужно, так это чтобы Эдди довел его до ручки. Эдди был капиталовложением, которое в любой момент могло превратиться в задолженность. С наркоманами лучше не связываться. Микки уже давно подумывал, как бы избавиться от Эдди.
   Пустые мечты. Эдди знал слишком много.
   Микки решил, что позвонит Лесли, жене Эдди, и поговорит с ней о том, чтобы отправить Эдди лечиться. В последнее время он постоянно выглядел наколотым, и это мешало делу.
   За рулем своего «порше» Микки чувствовал себя уверенно. В нем есть все, от стереоаппаратуры, проигрывателя компакт-дисков и телефона до запаса продуктов и других вещей в багажнике на случай землетрясения.
   Микки часто думал о землетрясениях. В его голове проносились самые разнообразные картины. Любимой была следующая: Абигейль в магазине у Сакса выбирает себе очередную маленькую сумочку за пять тысяч долларов, и вдруг землетрясение, и какое! Бедняжка Абигейль погребена под ворохом модной одежды и задыхается под собольим манто за две сотни тысяч долларов.
   К счастью, в его воображении землетрясение не затрагивало его дом и студию. И Табита, и его возлюбленные машины оставались в целости и сохранности. Страдает только Абби.
   А какие похороны он устроит! Эйб Пантер тоже хотел бы присутствовать, но не перенес потрясения, вызванного смертью внучки, и наконец откинулся, чтоб он пропал, сукин сын!
   И наконец Микки Столли свободен. Студия принадлежит ему по закону. Когда Примроз и Бен Гаррисоны приезжают, чтобы востребовать свою долю, над ними рушится переходной мостик и навсегда выпроваживает их из его жизни.
   Вот это фантазия! Лучше не придумаешь!
   Вылетая из ворот, Микки махнул рукой охраннику.
   Тот отсалютовал ему. На студии все обожают его. Он их царь и бог. Он – Микки Столли, и они все охотно поменялись бы с ним местами.
 
   Все было на месте – фарфор, хрусталь, великолепные скатерти и салфетки, серебро.
   Абигейль в развевающемся шелковом халате бродила по своим владениям, в последний раз проверяя все детали.
   Будет целая куча слуг. Ее постоянный персонал – Джеффри, ее дворецкий-англичанин, толстушка миссис Джеффри, его жена, выполняющая обязанности экономки, Джэко, молодой австралиец, присматривающий за машинами и выполняющий функции шофера для Табиты, – сегодня он будет помогать Джеффри, и Консуэла с Фиреллой, ее две горничные-испанки.
   Специально на вечер наняты трое дежурных для парковки машин, два бармена, повар с двумя помощниками и специалист по десерту.
   Получалось, что четырнадцать человек будут обслуживать двенадцать гостей. Абигейль привыкла все делать с размахом. В конце концов она голливудская принцесса, внучка Эйба Пантера, так что для нее – только высочайший уровень. Ее собственная мать, погибшая вместе с отцом в результате катастрофы с яхтой, была прекрасной хозяйкой и устраивала роскошные приемы. Когда Абигейль и Примроз были маленькими, им разрешалось подглядывать во время самых экстравагантных вечеринок. Дедушка Эйб всегда присутствовал в окружении великих кинозвезд, а зачастую в компании парочки сногсшибательных красоток.
   Абигейль всегда трепетала перед дедом. Только после его инфаркта она смогла с ним нормально разговаривать. Сейчас она навещала его как можно реже и втайне надеялась, что он тихо приберется и она окажется в центре событий.
   Ингу она ненавидела. Та платила ей тем же. Они почти не разговаривали во время визитов Абигейль в дом Эйба вместе с Табитой, его правнучкой, рано развившейся тринадцатилетней девицей. Абигейль всегда с трудом уговаривала Табиту поехать с ней, приходилось что-нибудь пообещать, но одна Абигейль туда ни за что бы не поехала.
   – И зачем мне каждый раз с тобой таскаться? – ныла Табита.
   – Потому что в один прекрасный день ты станешь очень даже богатой маленькой девочкой. И не мешает тебе помнить, откуда эти деньги.
   – У папы есть деньги. Возьму у него.
   «Да твой папа сейчас бы по дворам собак гонял, если быне дедушка», – хотелось сказать Абигейль, но она всегда вовремя сдерживалась.
   – У вас нет замечаний, миссис Столпи?
   Джеффри, старый болван, ходил за ней по пятам. Его положительной чертой было то, что он англичанин. Но он вечно все вынюхивал, как и его жена. Абигейль вполне допускала, что, подвернись случай, и они продадут все ее тайны какой-нибудь паршивой газетенке без всяких угрызений совести.
   Хотя нельзя сказать, чтобы они уж так много знали.
   Да и какие у нее тайны?
   Разве одна… или две…
   – Нет, Джеффри, – ответила Абигейль строго, обнаружив сухую веточку в изысканном букете из орхидей. Она выдернула не понравившийся ей цветок, одновременно рассыпав землю по дорогому китайскому ковру. – А что это такое? – спросила она с угрозой.
   У Джеффри ответ был наготове.
   – Если вы припомните, миссис Столпи, вы всем нам запретили трогать домашние цветы и букеты.
   – Это с чего бы? – поинтересовалась она недоверчиво.
   Маленький триумф.
   – Потому что, как вы сказали, миссис Столли, этим должен заниматься только специалист.
   – В самом деле? – недоверчиво спросила Абигейль.
   – Да, миссис Столли.
   – А где же специалист?
   – Он приходит только по пятницам.
   Боже милостивый! Уж эти слуги. Особенно англичане.
   – Благодарю вас, Джеффри. А теперь, пока не пришел мистер Столли, пусть кто-нибудь уберет здесь мусор.
   «Когда он вообще придет домой», – добавила она про себя. Потому что Микки в последнее время заимел скверную привычку опаздывать на свои собственные приемы.
   Абигейль просто готова была его убить.
 
   На Микки Столли были бледно-серые шелковые итальянские носки, и ничего больше. Насчет ног у него имелся пунктик. Он считал их безобразными и никогда никому не показывал.
   Несмотря на то, что на голове у него почти не осталось волос, тело покрывала на удивление густая черная шерсть. Поросль эта располагалась кустиками – кустик здесь, кустик там, этакие всплески волосатости.
   – Ты просто бесподобен, – уверяла его Уорнер, его чернокожая любовница, высокая и тощая, с пышной грудью, огромными сосками и коротко стриженными черными волосами.
   Она сидела на нем верхом, как на лошади во время дневной прогулки.
   – Ты просто бесподобен, – повторила она, входя в раж.
   Никто раньше никогда не говорил Микки Столли, что он бесподобен. Только Уорнер, которая вот уже полтора года, как стала его любовницей. Она работала в полиции и однажды задержала его за превышение скорости, ну а дальше все пошло как по маслу.
   Больше всего у Уорнер ему нравилась ее непохожесть на других. Когда она в первый раз легла с ним в постель, она и понятия не имела, кто он такой. Ей это было безразлично.
   Микки ощутил, что вот-вот наступит самый кульминационный момент. Он испустил долгий полуприглушенный вздох.
   Уорнер напрягла те мускулы, которые стоило напрячь, и прибавила темпа.
   Он почувствовал оргазм, охвативший его от кончиков пальцев до головы, которая вполне может в один прекрасный день лопнуть, если Уорнер будет продолжать в этом же духе. А она любила трахаться. С ним. И только с ним. Микки Столли оказался единственным мужчиной в личной жизни Уорнер Франклин. Она ему это постоянно повторяла, и он ей верил.
   – Что это было, путешествие в рай или что? – спросила Уорнер, слезая с него. – Ты с каждым разом все лучше, Микки. Ты самый великолепный любовник в мире.
   Никто никогда не говорил Микки, что он самый великолепный любовник в мире. Только Уорнер. Она умела заставить его почувствовать, что он может взобраться на Эмпайр стейт билдинг по наружной стене и спрыгнуть оттуда, не сломав ни единой косточки.
   Тридцатипятилетнюю Уорнер Франклин вряд ли кто назвал бы хорошенькой. Она жила одна в небольшой квартирке в Западном Голливуде вместе с тощей дворняжкой и, к вящей радости Микки, не собиралась податься в актрисы.
   Ей не нужны и его деньги. Ей не нужны его благодеяния. Она отказалась от домика в Уилшире и белого «мерседеса». Ему удалось уговорить ее принять в качестве подарка только телевизор с огромным экраном и видеомагнитофон.
   – Надо же мне чем-нибудь заняться, когда тебя нет, – объяснила она.
   Ему казалось, он ее любит. Но эта мысль, блуждающая в потемках его сознания, была настолько пугающей, что Микки никогда не вытаскивал ее на свет Божий, чтобы разглядеть получше.
   – Абби сегодня устраивает один из своих приемов, – сообщил он, подавляя зевоту объевшегося человека.
   – Да знаю я, как ты обожаешь эти приемы, – протянула Уорнер, закатывая глаза. – Не волнуйся, дорогой, ты, как всегда, будешь там самым умным.
   К тому времени как Микки покинул квартиру Уорнер Франклин, ему казалось, что он стал вдвое выше ростом. Он был бесподобен, великолепный любовник и самый умный во всем этом хреновом мире!
   Чтоб ты повесилась, Абби.
   От тебя самой дерьмовой похвалы не дождешься.
 
   Лаки, будто завороженная, смотрела, как Эйб ест. Он набросился на пищу подобно оголодавшей мартышке, редко прибегая к помощи ножа или вилки, если можно было обойтись руками. Для восьмидесятивосьмилетнего старика аппетит у него оказался просто потрясающим.
   Инга не ела. Даже не присела. Но она постоянно находилась поблизости, чтобы подслушивать все, о чем говорилось.
   Любопытно, подумала Лаки, а после ее ухода Инга с Эйбом все обсудят? И вообще, какие у них сейчас отношения? Кинозвезда-неудачница и бывший глава студии. О чем им между собой разговаривать?
   Когда Лаки занималась сбором сведений об Эйбе, ей попались многочисленные фотографии Инги. В деле нашлось много студийных фото и несколько случайных фотографий Инги и Эйба вместе.
   Двадцать пять лет назад, когда Эйбу было всего шестьдесят три, а Инге двадцать с чем-то, она выглядела потрясающе. Великолепная кожа, широко расставленные серые глаза, стройная фигура и чарующая улыбка.
   «Что происходит с людьми? – подумала Лаки. – Почему некоторые, вроде Джино и Эйба, рождены победителями? А другие, вроде Инги, обречены высыхать в своей скорлупе?»
   «Видать, тут уж как карты лягут», – решила она.
   Лаки рассказала Эйбу все, что смогла за это время узнать. Он казался разочарованным. Ему хотелось большего. Ей тоже.
   Из-за мелких проделок и заводиться не стоило. Ну платит студия за шампанское для Микки. Большое дело. Ну пристрастился Эдди Кейн к кокаину. И что из того?
   Единственная достойная внимания информация – проделка Микки со сценарием вместе с агентом Лайонелом Фрике.
   Интересно, и часто ли такое случалось? Надо будет разобраться.
   – Получаешь удовольствие, девонька? – спросил Эйб, склонив голову набок. – Нравится в киношном бизнесе?
   – Думаю, буду в восторге, – ответила она честно. – Когда возьму все в свои руки.
   Эйбу всегда нравились женщины, знавшие, чего они хотят.

23

 
   Мало нашлось бы такого, чего Купер Тернер не знал о женщинах. Ему попадались лучшие, ему попадались и худшие, а также в промежутке всякие, до которых он мог дотянуться.
   Он вырос в Ардморе, небольшом городке рядом с Филадельфией. С девушками путаться начал с тринадцати лет. Не для Купера вырезки из журналов с голыми бабами.
   Стоило ему только попробовать, чем все это пахнет, и погоня за женщинами стала главным делом всей его жизни. Череда девиц.
   – Тебе бы стать гинекологом, – шутила старшая сестра, когда ему было девятнадцать. – По крайней мере получал бы за это деньги.
   Не стань он актером, был бы великолепным мужчиной-проституткой, из тех, что обслуживают только женщин.
   В двадцать лет он перебрался в Нью-Йорк, жил в Гринвич-Вилледж, болтался в актерской студии. Его одногодки, дожидаясь своего шанса, работали официантами или на бензоколонках.
   Купер ничем таким никогда не занимался. Горячий обед и теплая постель всегда оказывались к его услугам, не говоря уже о женщине.
   Когда он наконец добрался до Голливуда, то в первые же дни познакомился с очень красивой актрисой. Через несколько дней он переехал к ней, став ее любовником. Эта связь привела к тому, что фотография Купера появилась в газетах, а она в свою очередь привлекла внимание женщины-агента, устроившей ему второстепенную роль в дешевом фильме для подростков.
   К двадцати четырем годам Купер Тернер окончательно превратился к сердцееда. С годами дела его в кино шли все лучше и лучше. Кульминацией стало его выдвижение на «Оскара» в тридцать два года.
   «Оскара» он не получил, что его сильно огорчило. Купер перестал появляться на публике и прятался от прессы. В кино он теперь снимался редко, от случая к случаю.
   Чем труднее становилось его заполучить, тем с большим энтузиазмом за ним охотились. Ему хотелось жить одному и тихо. Но это оказалось невозможным. Одна женщина сменяла другую. Были и такие, на которых он едва не женился. Купер мечтал иметь детей, но уж больно велика цена – оставаться всю жизнь с одной и той же женщиной.
   Все изменилось, стоило ему встретить Венеру Марию. С ней можно пойти на все. Она молода и необыкновенно сексапильна, умна и пройдошлива. Имела тело танцовщицы, ум – бухгалтера, рот – пожирательницы мужчин, а глаза – опытной, все повидавшей женщины. Она была чувственна, потрясающе красива и, самое главное, полна энергии. Один маленький недостаток.
   Вопреки всеобщему мнению и заголовкам в бульварных газетенках, он не трахал ее, а она не трахала его. Даже столь популярная история о минете на самом деле была сплошным враньем, хотя он и слышал ее из разных источников, включая Микки Столли, который заржал, толкнув его кулаком в бок, и сказал:
   – Мне нравится, когда мои звезды хорошо срабатываются. Тогда все на съемочной площадке счастливы.
   Вот кого Венера Мария трахала, так это одного из самых близких друзей Купера Тернера. Женатого человека. И очень даже женатого. А Купер оказался в идиотском положении в роли посредника между ними.
   Купер Тернер!
   Посредник!
   Курам на смех!
   Он взглянул на себя в зеркало и покачал головой. В гости к Столли он собирался идти в темно-синем костюме от Армани, белой рубашке и шелковом галстуке, завязанном слабым узлом. Хорошо сшитый костюм – прекрасная приманка для баб. Им по душе возможность его как следует помять.
   Купер провел ладонью по темно-русым волосам. На висках уже проглядывала седина, но хороший парикмахер с этой бедой пока справлялся. Глаза оставались ярко-синими. Лицо слегка загорело.
   Купер знал, что выглядит хорошо. Не двадцать пять, конечно, но еще в самом соку.
   Венера Мария даже не представляла себе, что теряла.

24

 
   Стивен Беркли решил навестить Дину Свенсон. Джерри он ничего не сказал, даже не проболтался Мэри Лу. Просто позвонил Дине и сказал, что им надо встретиться. Она принялась было возражать, потом передумала и пригласила его к себе в десять часов на следующее утро.
   Он явился минута в минуту.
   Худенькая, симпатичная Дина встретила его в бледно-зеленом спортивном костюме, светло-рыжие волосы перехвачены лентой того же цвета, на ногах кроссовки. И в то же время она вовсе не выглядела спортсменкой.
   Дина протянула ему изящную руку.
   Стивен ее пожал.
   Вялое рукопожатие в ответ. Слабый характер.
   – Меня очень обеспокоила наша последняя встреча, – заявил он, с ходу беря быка за рога.
   Дина подняла выщипанные брови.
   – Что так?
   – Мы говорили об убийстве.
   – О выживании, мистер Беркли.
   – Об убийстве.
   Она сжала руки и опустила глаза.
   – Вы все время защищаете людей. Какая разница, если вы будете предупреждены немного заранее?
   Однако какая странная женщина.
   – Вы надо мной смеетесь?
   – Вас удовлетворит, если я скажу, что я вовсе не имела ничего подобного в виду?
   – Разве? – настаивал он.
   Она взглянула на него. Холодные голубые глаза на бледном лице.
   – Я собираюсь написать книгу, мистер Беркли, и должна знать, как люди реагируют. Простите, если огорчила вас.
   – Значит, вы не собираетесь никого убивать?
   Тихий гортанный смех.
   – Разве я похожа на женщину, способную задумать такое?
   – А как же миллион долларов, что вы перевели на счет нашей компании?
   – Теперь, когда игра закончена, я надеюсь, вы мне их вернете. Разумеется, я хорошо заплачу за ваше время и за то, что вас побеспокоила.
   Стивен рассердился.
   – Ваша игра совсем не забавна, миссис Свенсон. Мне не нравится, когда мною пользуются в подобных целях.
   Он встал, собираясь уходить.
   Она проводила его взглядом. Адвокат, у которого есть принципы, надо же. Неудивительно, что он пользуется такой популярностью.
   Дина немного подождала, потом взяла трубку.
   – Джерри?
   – Он самый.
   Очень предусмотрительно со стороны Джерри иметь прямую связь.
   – Я сказала то, что вы посоветовали.
   – Он поверил?
   – Полагаю, что да.
   – Мне очень жаль, миссис Свенсон. Беда Стивена в том, что у него есть совесть.
   – А у вас?
   – Я следую одному правилу, которое никогда не нарушаю.
   – А именно?
   – Клиент всегда прав.
   – Рада это слышать. – Она немного помолчала, потом продолжила небрежным тоном. – Да, кстати, если что-нибудь действительно произойдет…
   – Стивен будет вас защищать.
   – Я могу на это рассчитывать… Джерри?
   – Безусловно.
   Джерри Майерсон положил трубку своего личного телефона и принялся размышлять над тем, что он только что сделал. Он подыграл эксцентричной бабенке и сохранил для своей фирмы миллион баксов. Не так уж плохо началось это утро.
 
   Вечером Стивен посвятил Мэри Лу в историю своего визита к Дине Свенсон.
   Мэри Лу с увлечением смотрела по телевизору фильм с Тедом Дэнсоном в главной роли. Одновременно она поглощала мороженое. Она пребывала в умиротворенном настроении, беременность с каждым днем становилась все заметнее.
   – Когда-нибудь ты научишься прислушиваться к моим словам, Стивен Беркли, – укорила она его. – Говорила же я тебе, что эта дама просто над вами посмеялась. А ты волновался. Какая чушь!
   Он почувствовал облегчение, но все же…
   – Верно, – ответил он не совсем уверенно.
   – Ты Джерри сказал?
   – Разумеется.
   – Ну а он что?
   – Расстроился из-за миллиона. Ты же знаешь Джерри.
   Мэри Лу снова лизнула мороженое.
   – Конечно, кто же не знает Джерри? По-видимому, он сильно расстроился.
   Стивен направился к двери.
   – Есть хочу, – заявил он, задерживаясь в дверях в надежде, что она предложит что-нибудь приготовить.
   – Хороший признак, – заметила она, не услышав намека.
   Тогда он высказался прямо.
   – Сделай мне бутерброд.
   – Солнце мое, – сказала она терпеливо. – Мы ужинали два часа назад. Ты съел бифштекс с жареной картошкой. Потом торт. Мороженое. Сделаю тебе бутерброд, когда рожу.
   – Боюсь, я устану ждать.
   Она усмехнулась.
   – Попытайся, Стивен. Попытайся.
 
   – Мне придется слетать на несколько дней на побережье. – С таким заявлением Мартин Свенсон вошел в спальню.
   Дина посмотрела на мужа. Мистер Красавчик, конечно, если вы не имеете ничего против слабого подбородка и водянистых глаз. Мистер Нью-Йорк, если вас не раздражает самореклама. Мистер Изменник, Врун и Сукин сын. Но ее сукин сын. И терять его она не намерена.
   Дина улыбнулась, показав красивые ровные зубы, все собственные. Никакого фарфора, столь популярного среди кинозвезд.
   – Возьми меня с собой, – предложила она.
   – Буду слишком занят, – спокойно ответил Мартин. – У меня встречи по поводу той сделки насчет киностудии. Я тебе рассказывал.
   Ну, разумеется, сделка. По поводу студии, которую Мартин хотел прибрать к рукам, чтобы снимать свою маленькую шлюшку.
   Мартину и в голову не приходило, что она знает. Так лучше пусть живет как в тумане. Сбить его с толку мягкостью.
   – Когда улетаешь? – спросила она.
   – Думаю, завтра утром.
   – Уверен, что мне не стоит ехать?
   – Я один управлюсь.
   Ну, разумеется, он управится – член уже стоит, а Стерва ждет его, расставив ноги.
   – Ты огорчишь половину хозяек в Нью-Йорке, все будут в панике. Завтра вечером опера. Обед у мэра в четверг прием у Глории. Ужин у Дианы.
   Мартину было наплевать.
   – Пойдешь одна. Они тебя обожают.
   «Тебя обожают больше, – подумала Дина. – Со сколькими же из них ты спал? Только со знаменитостями, или положение в обществе и деньги тоже принимаются во внимание?»
   – Наверное, так и сделаю. Если будет настроение.
   Он подошел к ней и поцеловал. Скорее клюнул. Эдакий безразличный поцелуйчик в щеку вместо «до свидания»
   – Завтра уйду из дому рано.
   Дина поднялась одним гибким движением и расстегнула молнию на платье. Под платьем на ней были только черный шелковый пояс с резинками, черные чулки и маленький лифчик.
   Мартин сделал шаг назад.
   Дина прекрасно помнила их первые дни вместе. Когда-то давным-давно она всегда обладала способностью возбудить его.
   – Тебя ведь не будет в воскресенье, – резонно заметила она, медленно направляясь к нему.

25

 
   Разговор за столом не затухал. Абигейль оглядела гостей. Казалось, все чувствуют себя прекрасно. Чернокожий политик что-то упоенно обсуждал со знаменитой феминисткой. Молодой модный режиссер вцепился в Венеру Марию, а Купер Тернер развлекал его подружку. Ида Уайт с обычным для нее отсутствующим видом болтала с рок-звездой и его экзотичной женой, а Зеппо и Микки склонили головы друг к другу.
   Абигейль удовлетворенно вздохнула. Можно и расслабиться.
   – Б…
   Запрещенное слово, произнесенное громко и страстно, заставило всех присутствующих замолчать.
   – Как ты меня назвал, козел черножопый? – завизжала явно разъяренная феминистка.
   – Б… ю, и никакого другого имени ты не заслуживаешь, – завопил в ответ чернокожий политик.
   И тому и другому, судя по всему, было абсолютно наплевать не только на присутствующих, но и на хозяев.
   Понимая, что сейчас произойдет катастрофа, а Микки сидит с отвисшей челюстью, Абигейль вскочила на ноги.
   – Послушайте, послушайте, – заговорила она как можно более миролюбивым тоном, – давайте не будем волноваться.
   – Да пошла ты! – услышала Абигейль от феминистки, с грохотом отодвинувшей свой стул. Белокожая, с прической в стиле шестидесятых и прямым взглядом, в свои пятьдесятказавшаяся лет на десять моложе. – Я сыта по горло этим насквозь фальшивым говнюком и юбочником.
   Микки заставил себя вмешаться.
   – Мона, – он взял ее за руку, – если есть какие-то проблемы, давай пойдем в другую комнату и все обсудим.
   Мона Шайкес испепелила его взглядом.
   – Проблемы, Микки? Какие могут быть у меня проблемы? Я просто счастлива, что этот бабник и кусок дерьма назвал меня б… ю. – Она пальцем указала на черногополитика Эндрю Бернли.
   Эндрю явно не понравилось ее последнее замечание. Он поднялся на ноги. Бернли отличался высоким ростом – под метр девяносто, прической африканского типа, круглым лицом, глазами навыкате и сладким голосом. Ему было пятьдесят два года, семья его, состоявшая из жены и пятерых детей, постоянно жила в Чикаго, а в Лос-Анджелес он всегда приезжал один.
   – Вы, девки, все одинаковые, милочки. Если вас не трахают, так вы только и рыщете взглядом вокруг, под кого бы залезть.
   Это переполнило чашу терпения Моны. Схватив полный бокал красного вина, она швырнула его через стол в лицо Эндрю. Бокал упал на пол из итальянского известняка и разлетелся вдребезги. Так получилось, что большая часть вина попала на Иду Уайт, спокойно восседавшую под хорошим кайфом, никому не мешавшую и ждущую, когда ее отвезут домой.