– Послушай, – ответил он, – давай не будем сейчас. Этот суд, да еще ты начинаешь… Для меня это слишком. Да и место неподходящее. Поговорим об этом потом. Ты права, Сильвия, но я, гм, я просто не могу… говорить. Я…
   Протянув руки, Сильвия поправила Гарри галстук, потуже затянув узел.
   – Все в порядке, – сказала она. – Что ты собираешься делать?
   – Продолжать расследование – неважно, официально или нет. Я должен довести его до конца. Я обязан найти второго убийцу.
   Несколько секунд Сильвия смотрела на него, и Босх понял, что она рассчитывала услышать иной ответ.
   – Извини, но это дело нельзя отложить на потом. Каждый день происходит что-то новое.
   – В таком случае я поеду в школу. Тогда не придется терять целый день. Ты приедешь сегодня вечером?
   – Постараюсь.
   – Ну ладно, значит, увидимся. Не вешай носа, Гарри!
   Босх улыбнулся. Сильвия прижалась к нему и поцеловала в щеку, затем направилась в сторону эскалатора.
   Пока Босх провожал ее взглядом, к нему подошел Бреммер.
   – Не хочешь поговорить? Сегодня прозвучали очень интересные показания.
   – В них я уже рассказал все, что мог.
   – А больше ничего интересного?
   – Не-а.
   – А то, что говорит Чэндлер: будто второй убийца на самом деле и есть первый, а Черч никого не убивал?
   – Что же ей еще остается говорить? Дерьмо все это. Не забывай: то, что я говорил в зале суда, я говорил под присягой. Она же присягу не давала. Это дерьмо, Бреммер. Не покупайся на это.
   – Я должен о том писать, Гарри, понимаешь? Это моя работа. Не обидишься на меня?
   – Не обижусь, Бреммер. Каждый должен делать свое дело. А мне, кстати, пора заняться своим.
   И он направился к эскалатору. Оказавшись возле статуи, Босх прикурил одну сигарету, а другую протянул Томми Фарэуэю, который снова копался в пепельнице.
   – Что там происходит, лейтенант? – спросил его бездомный.
   – Вершится правосудие.

Глава 18

   Подъехав к центральному управлению, Босх сразу нашел место для парковки возле главного входа. Несколько минут он сидел в машине и смотрел, как двое арестантов, выпущенных на время из каталажки, оттирали загаженное панно, тянувшееся по всему фасаду похожего на бункер здания. На нем изображалась идиллическая картина: ребятишки – чернокожие, белые и мулаты – беззаботно резвились вместе под лучезарными взглядами улыбающихся копов. По нижней части панно тянулась злая надпись, сделанная черной краской: «Это – проклятая ложь!»
   «Интересно, чьих рук это дело? – подумал Босх. – Кого-то из живущих по соседству или какого-нибудь копа?» Выкурив две сигареты подряд, он попытался выбросить из головы все происшедшее в суде. Как ни странно, думая о том, что один из его секретов стал достоянием гласности, Босх испытывал странное ощущение покоя. Однако на благоприятный исход слушаний надежд оставалось мало. Босха охватило чувство отстраненности. Он равнодушно думал о том, что жюри присяжных наверняка вынесет вердикт не в его пользу, что бешеная пляска вещественных доказательств убедит их в том, что, даже если Босх поступил не как чудовище, изображенное Чэндлер, его действия все равно были неадекватны и неоправданны. Им никогда не понять, каково было ему принять такое решение, да еще – в долю секунды.
   Обычная история, известная любому копу. Граждане желают, чтобы полиция защищала их и оберегала от всевозможных опасностей. Но любой обыватель первым начинает таращить глаза и гневно тыкать в тебя перстом, когда видит вблизи, в чем конкретно заключается работа, которую он тебе поручил. Босх не относился к числу крутых полицейских. Он не одобрял действий своих коллег в случаях с Андрэ Гэлтоном и Родни Кингом. Но он понимал, чем были порождены эти действия: тем же, чем и его – в случае с Норманом Черчем. У них были общие корни.
   Из-за политического оппортунизма и некомпетентности городских властей полицейское управление в течение многих лет влачило существование не доукомплектованной людьми и техникой полувоенной организации. В управлении было сколько угодно начальства, но катастрофически не хватало рядовых сотрудников. Поэтому у последних не было ни времени, ни желания чаще, чем надо, вылезать из своих спасительных машин и общаться с обычными, нормальными людьми, которым они призваны были служить. Им приходилось иметь дело только с подонками. Именно поэтому возникла своеобразная полицейская психология, в соответствии с которой каждый, кто не носил синюю форму копа, рассматривался как подонок. И обращались с ним соответственно. Каждый! Кончалось это появлением в карьере любого полицейского своих андрэ гэлтонов и родни кингов. Кончалось это мятежами, усмирить которые были не в состоянии даже солдаты с собаками. Кончалось это появлением загаженного панно на фасаде управления – панно с «проклятой ложью».
* * *
   Показав на входе свой полицейский значок, Босх поднялся по лестнице в отдел полиции нравов. Задержавшись возле двери в комнату Рэя Моры, он с полминуты стоял, наблюдая, как тот сидит за своим письменным столом. Мора был занят составлением рапорта. То, что он писал его от руки, а не печатал на машинке, подсказало Босху, что Рэй скорее всего составляет ежедневный отчет. Этому документу уделяли обычно немного внимания, он не стоил того, чтобы ради него вставать с кресла и слоняться в поисках работающей пишущей машинки.
   Еще Босх обратил внимание на то, что Мора пишет правой рукой. Впрочем, это вовсе не освобождало копа из полиции нравов от подозрений в том, что он-то и может оказаться последователем. Последователю была известна каждая деталь. Знал он, конечно, и о том, что, если он хочет копировать Кукольника, то должен затягивать узел на шее жертвы справа. Уж если ему было известно о «подписи» – маленьком крестике на ногте ноги, то…
   Мора поднял глаза и заметил Босха.
   – Чего ты там стоишь, Гарри?
   – Не хотел тебя отрывать, – ответил Босх и вошел в кабинет.
   – Отрывать от ежедневного рапорта? Не смеши меня!
   – А вдруг у тебя там что-нибудь важное?
   – Для меня важно лишь получить зарплату, вот и вожусь с этой херней.
   Вытащив стул из-под свободного стола, Босх пододвинул его к себе и сел. Он заметил, что фигурка Пражского Младенца оказалась передвинута. Она была теперь повернута и не смотрела больше на обнаженную актрису с порнографического календаря. Взглянув на Мору, Босх понял, что не знает, как себя вести.
   – Вчера вечером ты надиктовал мне послание на автоответчик.
   – Да, я подумал…
   – О чем?
   – Короче, нам известно, что Черч не мог убить Магну Громко Кончаю, верно? Когда ее засунули задницей в цемент, он был уже трупом.
   – Все правильно.
   – Значит, мы имеем дело с подражателем.
   – Тоже правильно.
   – Я и подумал: а что, если подражатель, который ее грохнул, начал орудовать еще раньше?
   Босх почувствовал, что у него перехватывает горло, но постарался, чтобы Мора ничего не заметил. Он только пристально посмотрел на него.
   – Раньше?
   – Ну да. Подумай, может, две другие убитые девочки из порнушки – тоже дело рук подражателя? Кто сказал, что он должен был начать только после смерти Черча?
   Теперь Босх уже чувствовал озноб. Если Мора был последователем, неужели он настолько самоуверен, что рискнет выложить Босху свою собственную схему? Или же подозрения Босха – в конце концов, это все же не более, чем подозрения – начисто лишены оснований? Как бы то ни было, он испытывал неловкость, сидя рядом с Морой за его столом, заваленным журналами, на обложке каждого из которых ожесточенно трахались, и под календарем с раскоряченной голой девкой. А вот статуя отвернула свое гипсовое лицо в сторону. Тут Босху подумалось, что Дельта Буш, порнозвезда на календаре, была блондинкой и в придачу – весьма сисястой. Она вполне подходила под схему последователя. Может быть, именно поэтому Мора вывесил календарь на самом видном месте?
   – Видишь ли, Рэй, – ответил он, стараясь придать голосу монотонность, – я тоже об этом думал. Все улики говорят за то, что последователь действительно совершил все эти три убийства. А что натолкнуло тебя на эту мысль?
   Мора сунул недописанный рапорт в ящик стола и наклонился вперед. Затем он взялся левой рукой за медальон с изображением Святого Духа, висевший у него на шее, и машинально стал теребить его, потирая большим и указательным пальцами.
   Наконец, оставив медальон в покое, он сказал:
   – Дело в том, что я кое о чем вспомнил. О наводке, которую получил прямо перед тем, как ты придавил Черча. После того, как ты это сделал, я, естественно, не стал ее проверять. Да, когда ты хлопнул Черча, мы все были уверены, что тут и делу конец.
   – Короче, Рэй. О чем ты вспомнил?
   – В общем, это было дня за два, может, за неделю до того, как ты пристрелил Черча. Я получил одну телефонную наводку. Почему я? Потому что я считался местным знатоком всего, что связано с порно, а позвонила как раз девочка, которая снималась в порнухе. Она использовала псевдоним Галерея и была из начинающих: снималась на «пленочки», трахалась на сцене, работала по телефонным вызовам. Она только начинала приобретать известность, ее имя только начинало появляться в титрах видео.
   Короче говоря, она позвонила прямо в следственную группу и рассказала про одного Тома, который сшивается на съемках в Вэллей. Ну, понимаешь, глядит на съемки, околачивается рядом с продюсерами… Но он не был обыкновенным Томом.
   – Не понимаю, о чем ты говоришь. Каким Томом?
   – Том Пиписька – это общее название для таких парней. Так девчонки из порно называют ребят, которые слоняются на съемках. Обычно они дружат с продюсерами или подбрасывают им иногда тысчонку на производство фильма – вот те и разрешают им болтаться на съемках и глазеть, как там все происходит. Это обычное дело. Подобные съемки всегда привлекают массу людей, которым одних только видеокассет уже недостаточно. Они хотят присутствовать прямо на месте и видеть все «живьем».
   – Понятно. Так что же там с этим парнем?
   – Видишь ли, Гарри, причина, по которой все они сшиваются на съемках, только одна: в перерывах они снимают там девочек. Иной раз они и сами хотят попробовать прямо перед видеокамерой. А с этим парнем все было по-другому. Он никого не снимал, а просто бесцельно сшивался вокруг. Она, то есть Галерея, сказала, что ни разу не видела, как этот придурок хоть к кому-нибудь подвалил. Кое с кем из девчонок он, правда, разговаривал, но ни разу ни одну из них не подцепил.
   – И только поэтому он выглядел подозрительно? Потому что не хотел трахаться?
   Мора поднял руки, словно признавая, что все это и впрямь звучит не слишком убедительно.
   – В общем-то да. Но слушай дальше. Галерея снималась и с Нагревателем-Кончателем, и со Святой Наставницей – двумя жертвами Кукольника, – и, по ее словам, на обеих съемках она видела этого Тома. Потому и позвонила.
   Теперь эта история заинтересовала Босха. Но что же дальше? Вдруг Мора просто пытается отвлечь его внимание, направить по ложному следу?
   – Она не знала имени этого парня?
   – В том-то и дело, что нет. Потому я и не бросился проверять эту наводку. У меня их и без того была целая куча, так что же мне – все бросить и разыскивать какого-то безымянного хмыря? Со временем я, конечно, и до него добрался бы, но через несколько дней ты пришил Черча, и на этом все кончилось.
   – Так и оставил?
   – Ага, бросил, как мешок с говном.
   Босх молчал. Он знал, что сейчас Мора вновь заговорит. У него наверняка было еще, что сказать. Не могло не быть.
   – И вот вчера, когда я просматривал для тебя бумаги на Магну Громко Кончаю, я наткнулся на названия фильмов с ее участием. В самом начале своей карьеры она работала вместе с Галереей. Это-то и заставило меня вспомнить о той наводке. У меня появилось какое-то предчувствие. Я попытался узнать, что сталось с Галереей с тех пор. Оказывается, три года назад она «бросила сцену». Я знаком с одним из ведущих продюсеров Ассоциации взрослого кино, и тот сказал мне, что она исчезла прямо посреди очередных съемок. Не сказала никому ни слова, и никто никогда о ней больше не слышал. Продюсер очень хорошо все помнит, потому что это стоило ему кучи денег – пришлось переснять половину картины. Иначе, если бы он просто заменил одну актрису другой прямо посередине съемок, фильм утратил бы цельность.
   «Неужели для этих картин имеет значение такая категория, как цельность?» – с удивлением подумал Босх. Некоторое время они с Морой молчали, раздумывая обо всем сказанном. Наконец Босх заговорил:
   – Значит, ты предполагаешь, что сейчас она может находиться где-нибудь в земле?
   – Именно так я и думаю. Видишь ли, люди, занятые в этом бизнесе – не такие, как все, как мы с тобой. Они часто внезапно исчезают и затем всплывают совершенно в других местах. Я помню, как тут пропала одна киска, и вот я уже вижу ее фотографию в журнале «Пипл», на руках у какого-то знаменитого типа – знаешь, из тех, что собирают бабки в пользу животных, организовывают всякие благотворительные фонды и прочее. У него – собственное телевизионное шоу – «Ноев ковчег». Я и подумать не мог…
   – Слушай, Рэй, мне насрать…
   – Ладно, ладно, короче говоря, эти киски то уходят из бизнеса, то снова возвращаются. Это нормально. У них постоянно на уме заняться чем-нибудь другим. Они могут встретить парня, который, как они считают, будет кормить их с ложки черной икрой и кокаином, станет для них сладеньким папочкой – вроде того мудака из «Ноева ковчега», и им больше никогда не придется работать. А потом выясняется, что они жестоко ошибались. Они обычно ни хрена не видят дальше собственного носа.
   Каждую из них обычно еще в детстве трахнул папочка, и вся их последующая жизнь – это какой-то мудовый способ заочно доказать папаше, что они чего-то стоят. По крайней мере, я где-то читал такое. А может, это тоже херня, как и все остальное.
   Босх не нуждался в лекции по психологии.
   – Ну, давай же, Рэй. Меня замучили в суде, мне нужно поскорее разобраться со всем этим. Переходи к делу. Что там с Галереей?
   – Я рассказываю все это к тому, что с Галереей получилось как-то необычно: она исчезла три года назад и с тех пор нигде ни разу не всплывала. А ведь они всегда где-нибудь да всплывают. Даже если они накололи какого-нибудь продюсера так, что ему приходится переснимать картину, они все равно возвращаются назад и снова проходят весь путь наверх, начиная с самого низа – снимаются на «пленочки», работают домкратчицами и так далее.
   – Домкратчицами?
   – Да. Это особый талант. Такие девочки держат у снимающихся мужиков концы в состоянии боеготовности в промежутках, пока готовят и передвигают камеры, устанавливают свет, меняют декорации. Так, чтобы те в любой момент могли начать действовать. Понимаешь, что я имею в виду?
   – Понимаю.
   После десяти минут таких рассказов Босх уже испытывал состояние подавленности. Он посмотрел на Мору. А ведь тот служил в отделе нравов столько, сколько Босх его знал.
   – А та, которой удалось сбежать? Ты не проверял ее по той наводке?
   – Нет, я же тебе сказал, что бросил это дело после того, как ты пришил Черча. Я ведь думал, что все закончилось.
   – Да, я тоже так думал.
   Босх вытащил из кармана маленькую записную книжку и сделал несколько пометок.
   – А у тебя остались с тех пор какие-нибудь записи?
   – Не-а, я все похерил. Отчеты о наводках, наверное, до сих пор хранятся в центральном архиве, но ты оттуда узнаешь не больше того, чем я сказал.
   Босх кивнул. Мора, видимо, был прав.
   – Как выглядела эта Галерея?
   – Блондинка, хорошие сиськи – наверняка сделал Пластик из Беверли-Хиллз. У меня, по-моему, где-то тут была ее фотография.
   Мора откатился на кресле к стоявшим сзади шкафам с папками, порылся в ящиках и, вытащив одну из папок, подкатился обратно к столу. Он достал из нее несколько рекламных фотографий размером восемь на десять. На них обнаженная блондинка позировала на берегу океана. Лобок у нее был чисто выбрит. Босх вернул фото Море, испытывая чувство неловкости, словно они были мальчишками, обсуждавшими на школьном дворе одну из девчонок. Ему показалось, что на лице Моры промелькнула еле заметная улыбка, и подумал: забавляет ли Мору испытываемое им чувство неловкости или тут что-то другое.
   – Ну и работенка у тебя!
   – Да, но кто-то же должен ее делать.
   Несколько секунд Босх изучал своего собеседника. Он решил воспользоваться моментом и постараться понять, что заставляло Мору цепляться за эту работу.
   – Но почему именно? ты, Рэй? Ты ведь занимаешься этим уже так давно!
   – Я цепной пес, Босх. Верховный суд говорит, что вся эта херня является законной до определенного предела. Вот я и есть тот самый предел. За этим нужно следить. Нужно следить за чистотой, я не шучу. То есть весь этот народец должен получать лицензии, быть определенного возраста и никого ни к чему не принуждать помимо доброй воли. Я провел много дней, копаясь в этом мусоре, занимаясь такими делами, за которые не взялся бы даже Верховный суд. Проблема – в общественных устоях, Гарри. В Лос-Анджелесе таковых не существует. На протяжении многих лет тут ни разу не было успешного судебного дела по обвинению в разврате. Я возбуждал несколько дел в связи в растлением малолетних. Ну и что? Ни хрена из этого не вышло!
   Он на секунду умолк, а потом продолжил:
   – Большинство копов сидят в отделе нравов самое большее год, а потом сваливают к чертовой матери. Им становится невмоготу. А я, старик, торчу здесь уже седьмой год. И не могу объяснить тебе почему. Наверное, потому, что тут нет недостатка в сюрпризах.
   – Но год за годом это говно – как ты выдерживаешь?
   Глаза Моры обратились к статуэтке на письменном столе.
   – Я предназначен для этого. Не беспокойся обо мне. – Он помолчал еще пару секунд и продолжил: – У меня нет семьи. И жены больше нет. Кто станет на меня жаловаться!
   По совместной работе в следственной бригаде Босх знал, что тогда Мора записался работать в группу в – ночную, – потому что его только что бросила жена. Он говорил Босху, что по ночам ему приходится особенно туго. Теперь Босх думал, была ли жена Моры блондинкой, а если да, то какой отсюда следует вывод?
   – Знаешь, Рэй, я думал то же самое про этого последователя. И эта девчонка подходит – Галерея. Все три жертвы и та, которой удалось сбежать, были блондинки. Черч был неприхотлив, чего нельзя сказать о последователе.
   – Ты прав, – отозвался Мора, разглядывая фотографию Галереи. – Я об этом не подумал.
   – В конце концов, почему бы не начать с наводки четырехгодичной давности? Ведь могут найтись и другие женщины, другие жертвы. У тебя сейчас есть какие-нибудь дела?
   Усмехнувшись, Мора ответил:
   – Гарри, за мои дела не волнуйся. Все они – дерьмо по сравнению с этим. На следующей неделе у меня должен быть отпуск, но я никуда не уеду до понедельника. До этого времени я – с тобой.
   – Ты упомянул о какой-то «взрослой ассоциации». Это…
   – А-а, Ассоциация взрослого кино. Ею управляют из адвокатской конторы в Шерман-Оакс.
   – У тебя там есть завязки?
   – Я знаю их главного консультанта. Он заинтересован, чтобы бизнес оставался чистым, потому старается сотрудничать со мной.
   – Не мог бы ты поговорить с ним, расспросить, узнать, не пропал ли кто-нибудь еще, как Галерея? Кто-нибудь из упитанных блондинок.
   – Ты пытаешься выяснить, сколько жертв может быть на его счету?
   – Именно.
   – Хорошо, я займусь этим.
   – А как с агентами по найму и гильдией актеров?
   Босх кивнул на календарь с Дельтой Буш.
   – Ладно, пройдусь и по ним тоже. Двое агентов обслуживают девяносто процентов всех актеров в этом бизнесе. Будет с чего начать.
   – А работа по телефонным вызовам? Этим занимаются все девушки?
   – Примадонны и звезды первой величины – нет. Но рыбка поменьше – практически поголовно. Звезды обычно тратят на съемки не больше десяти процентов своего времени, а в остальное – танцуют. Они перемешаются из одного стриптиз-клуба в другой и зарабатывают кучу денег. За год они могут сделать на танцульках до сотни тысяч долларов. Большинство людей считают, что основные бабки они делают, трахаясь перед видеокамерой. Чушь! Танцы – вот что для них главное. Если же спуститься чуть ниже этого уровня – к обычным актрисам, то ли поднимающимся наверх, то ли, наоборот, деградирующим, – тут-то и начинается работа по телефонным вызовам в дополнение к видео и танцам. Здесь тоже делаются большие деньги. Только за одну ночь на вызовах такая цыпочка может срубить тысячу баксов.
   – Они работают с сутенерами?
   – Некоторые – да, но необязательно. Это ведь не улица, где проститутке нужен сутенер, чтобы защищать ее от плохих мальчиков и шлюх-конкуренток. Тут же нужен только кто-нибудь, кто станет принимать вызовы – типа диспетчера. Девочки печатают свою рекламу и фото в порнушных газетках, и начинаются звонки. У большинства из них существуют твердые правила. Например, они ни за что не поедут к кому-нибудь домой – только в гостиницу. Они могут регулировать категорию своих клиентов, требуя гостиницы не ниже определенного класса. Хороший способ отшивать всякую мразь.
   Босх подумал о Ребекке Камински и о том, что она отправилась на встречу в «Хиатт» на Сансет. Хорошее место, но от мрази не уберегло.
   Видимо, подумав о том же, Мора сказал:
   – Правда, это не всегда срабатывает.
   – Да уж.
   – Ну ладно, посмотрим, что мне удастся раскопать. Откровенно говоря, не думаю, что много. Если бы внезапно и навсегда пропала целая куча женщин, как это случилось с Галереей, думаю, до меня это уже давно дошло бы.
   – У тебя есть номер моего пейджера?
   Мора записал номер, и Босх вышел из кабинета.
* * *
   В тот момент, когда на его поясе запищал пейджер, Босх как раз направлялся через вестибюль в сторону выхода. Решив, что Мора забыл ему о чем-то сказать, Босх вновь поднялся по ступенькам на второй этаж и заглянул в отдел нравов.
   Мора сидел, держа в руках фотографию Галереи и сосредоточенно разглядывая ее. Подняв голову, он заметил Босха.
   – Ты мне только что звонил на пейджер?
   – Нет.
   – А я было подумал, что ты решил перехватить меня, покуда я не ушел. Можно мне от тебя позвонить?
   – Валяй, Гарри.
   Сев за соседний стол, Босх набрал номер, высвеченный на пейджере. Он взглянул на Мору и увидел, как тот сунул фото в папку, а папку – в атташе-кейс, стоявший рядом со столом.
   После второго гудка в трубке раздался мужской голос:
   – Приемная заместителя начальника управления полиции Ирвина Ирвинга. Говорит лейтенант Феддер. Чем могу помочь?

Глава 19

   Как и у трех других заместителей начальника полицейского управления, у Ирвинга в Паркер-центре помимо кабинета была еще отдельная комната для совещаний. В ней находился большой круглый стол, шесть стульев, цветок в горшке и стойка, тянувшаяся вдоль задней стены. Окон здесь не было. Войти сюда можно было либо через предбанник, где сидел секретарь Ирвинга, либо из центрального вестибюля на шестом этаже. Босх был последним из участников созванного Ирвингом совещания, ему и достался последний стул. На других восседали сам заместитель начальника управления, Эдгар и еще три человека из отдела по борьбе с грабежами и убийствами. С двумя из них Босх был знаком – детективами Фрэнки Шиэном и Майком Опельтом. Четыре года назад они тоже работали в составе следственной бригады, что охотилась за Кукольником.
   Третий человек из «грабежей и убийств» был известен Босху только по имени и сомнительной славе, которая за ним закрепилась. Это был лейтенант Ганс Ролленбергер. Он пришел в отдел уже после того, как Босха оттуда вытурили. Однако друзья вроде Шиэна держали Босха в курсе. От них он и узнал, что Ролленбергер оказался очередным жополизом и бюрократом. В отделе к нему накрепко прилипла кличка «Ганс Недотрога», что вполне соответствовало его стилю руководства. От принятия любых сложных или противоречивых решений, которые могли угрожать его карьере, он шарахался, как прохожие от попрошаек на улицах, притворяясь при этом, что не слышат и не замечают их. Ролленбергер был карьеристом, и потому ему нельзя было доверять. Сегодня отдел по борьбе с грабежами и убийствами, подразделение, куда мечтал попасть любой из детективов управления, было деморализовано еще больше, чем тогда, когда на телевидении, подобно бомбе, взорвался любительский видеосюжет об избиении Родни Кинга.
   – Садитесь, детектив Босх, – сердечно сказал Ирвинг. – Думаю, вы знакомы со всеми присутствующими.
   Прежде, чем Босх успел ответить, Ролленбергер вскочил со стула и протянул ему руку:
   – Лейтенант Ганс Ролленбергер.
   Босх пожал протянутую руку, и затем оба сели. На середине стола Босх увидел кипу папок, безошибочно определив в них досье, собранное следственной бригадой по делу Кукольника. «Книги мертвых», которые были у Босха, являлись его личной собственностью: они были собраны им и – для себя. То же, что было свалено на столе в кучу, представляло собой все материалы уголовного дела, доставленные сюда, видимо, из центрального полицейского архива.
   – Цель нашего сегодняшнего совещания – обдумать, что мы можем сделать в отношении проблемы, вновь возникшей в связи с делом Кукольника, – произнес Ирвинг. – Видимо, детектив Эдгар уже сообщил вам, что я передаю это дело в ведение отдела грабежей и убийств. Я уже приказал лейтенанту Ролленбергеру поставить на расследование дела столько людей, сколько понадобится. Кроме того, я договорился, что в расследовании будут принимать участие детектив Эдгар и вы – как только освободитесь от судебного процесса. Мне нужны быстрые результаты. В связи с тем, что, как мне стало известно, всплыло в ходе сегодняшнего судебного заседания, все это дело превращается для нас в сущий кошмар – в плане отношений с общественностью.