Страница:
– Но вы даже не упомянули о ней, не так ли? Полиция утверждает, что ваш закадычный дружок прикончил одиннадцать женщин, вы, судя по вашим словам, знаете, что это – ложь, но не говорите ни слова в его защиту – так получается?
– Да, так.
– Не хотите ли объяснить нам, почему?
– Как я понимаю, тут не только моя вина, но и ваша. Я только отвечал на вопросы, которые мне задавали. Мне не хотелось по собственной воле влезать в гов… э-э-э, извините.
– Позвольте вас спросить, а вы вообще когда-нибудь об этом рассказывали полиции? Тогда, когда был убит Черч и во всех газетах писали, что он прикончил одиннадцать женщин? Вы хоть раз сняли трубку, чтобы позвонить им и сказать, что они убили невинного человека?
– Нет. В то время я еще ничего не знал. Я понял это только пару лет назад, после того, как прочитал книгу про Кукольника, и в ней были подробности о том, как и когда убили последнюю девушку. Тогда-то я и сообразил, что в момент убийства он находился со мной. Я позвонил в полицию и спросил, как связаться со следственной бригадой, но мне ответили, что она уже давным-давно расформирована. Тогда я оставил записку для человека, который, как было сказано в книге, возглавлял расследование – Ллойд, по-моему, – но он мне так и не позвонил.
Белк тяжело вздохнул в микрофон, произведя долгий гул в динамиках и демонстрируя тем самым, как он устал от общения с этим недоумком.
– Короче говоря, вы пытаетесь уверить присяжных в том, что через два года после убийств, когда вышла книга, вы прочитали ее и неожиданно сообразили, что располагаете железным алиби для своего мертвого друга. Я ни в чем не ошибся, мистер Вишорек?
– Кроме одного – что это было неожиданно. Неожиданным это не было.
– А как же было?
– Когда я наткнулся на дату двадцать восьмого сентября, она заставила меня задуматься: я вспомнил, что как раз в этот день у нас состоялась та самая вечеринка, и Норман все это время находился у меня дома. Я перепроверил это и позвонил жене Нормана, сказав ей, что он не был тем, за кого его выдают.
– Вы перепроверили? У тех, кто также присутствовал на вечеринке?
– Нет, в этом не было надобности.
– Тогда каким же образом, мистер Вишорек? – спросил Белк, не скрывая раздражения.
– Я снова просмотрел видеозапись, которую мы сделали в ту ночь. На пленке проставлены дата и время.
Босх увидел, что лицо Белка приобрело меловый оттенок. Он посмотрел на судью, затем – в свой блокнот и снова – на судью. Босх почувствовал, как у него оборвалось сердце. Белк преступил святое правило, которое днем раньше нарушила Чэндлер. Он задал вопрос, ответа на который заранее не знал.
Не надо было быть юристом, чтобы знать: поскольку именно Белк стал причиной упоминания видеозаписи, Чэндлер могла теперь использовать этот факт как угодно, в том числе и вытащить ее на суд в качестве вещественного доказательства. Это была великолепная ловушка. Если бы Чэндлер захотела по собственной инициативе продемонстрировать запись на суде в качестве улики, она должна была бы загодя проинформировать Белка о ее существовании и позволить ему ознакомиться с нею. Вместо этого она умело позволила Белку сесть в лужу и самому извлечь пленку на свет божий. Теперь он стоял обезоруженный, услышав о ней, как и присяжные, впервые в жизни.
– Вопросов больше нет, – сказал Белк и вернулся на место с опущенной головой. Усевшись, он немедленно положил на колени один из юридических справочников и принялся в нем копаться.
Чэндлер вышла к стойке, чтобы продолжить допрос свидетеля.
– Мистер Вишорек, сохранилась ли у вас видеозапись, о которой вы сообщили мистеру Белку?
– Конечно, я принес ее с собой.
После этого Чэндлер попросила показать запись присяжным. Судья Кейс взглянул на Белка, который медленно побрел к стойке.
– Ваша честь, – выговорил он, – не могла бы защита попросить о десятиминутном перерыве, чтобы провести консультации?
Судья бросил взгляд на часы.
– По-моему, для этого рановато, мистер Белк, вам так не кажется? Мы ведь только что начали.
– Ваша честь, – вступила Чэндлер, – со стороны истца возражений нет. Мне тоже необходимо время, чтобы установить видеооборудование.
– Ну, ладно, – сказал судья. – Десять минут на переговоры. Присяжные могут отдохнуть четверть часа, а затем собраться в своей комнате.
В то время, как все присутствовавшие стоя ждали, пока из зала выйдут присяжные, Белк лихорадочно листал толстый юридический справочник. Когда же настало время садиться, Босх придвинул свой стул к стулу юриста.
– Не сейчас, – сказал Белк. – У меня всего десять минут.
– Тебя вздрючили.
– Вздрючили не меня, а нас. Мы с тобой – одна команда, не забывай.
Оставив своего товарища по «команде», Босх вышел покурить. Когда он подошел к статуе, Чэндлер уже стояла там. Тем не менее он закурил, хотя и оставаясь на некотором удалении от нее. Взглянув на него, она ухмыльнулась. Босх заговорил первым.
– Вы обманули его, не так ли?
– Обманула с помощью правды.
– Разве?
– О, да!
Бросив выкуренную до половины сигарету в пепельницу с песком, она добавила:
– Пойду, пожалуй, обратно, чтобы установить аппаратуру.
И снова ухмыльнулась. «Интересно, – подумал Босх, – все дело в том, что она так хороша или Белк настолько плох?»
После того, как присяжных ввели в зал, Чэндлер задала Вишореку несколько вопросов о видеозаписи и о том, где она находилась на протяжении последних четырех лет. Судья Кейс отверг очередное возражение со стороны Белка, и Чэндлер установила телевизор с вмонтированным в него видеомагнитофоном прямо у загородки, за которой сидели присяжные. Вишорек взял у своего друга, также находившегося в зале, видеокассету, передал ее Чэндлер, и та вставила пленку в видеомагнитофон. Чтобы видеть экран, Босху с Белком пришлось встать из-за своего стола и пересесть на места для публики.
Вставая, Босх увидел на одном из задних рядов Бреммера из «Таймс». Тот легко кивнул ему, и Босх подумал, пришел ли он сюда, чтобы освещать ход судебного процесса или из-за того, что его вызвали повесткой.
Запись была длинной и скучной, но не цельной. Съемка холостяцкой вечеринки то и дело прекращалась и начиналась вновь, но цифры в нижнем углу кадра, обозначавшие ее дату и время, присутствовали постоянно. Если запись была подлинной, из этого следовало, что у Черча действительно было алиби на тот момент, когда свершилось последнее приписываемое ему убийство.
Босх смотрел на экран, и у него кружилась голова. Там был Черч – без всякого парика, лысый, как младенец, пьющий пиво и смеющийся с друзьями. Человек, которого убил Босх, произносил тосты за скорую женитьбу своего друга и выглядел типичным добропорядочным американцем, каковым, как знал Босх, он не являлся.
Запись длилась девятнадцать минут. Ее кульминационным моментом являлся визит стриптизерки, вызванной на заказ. Она спела жениху песенку, бросая ему на голову предметы своего туалета, которые последовательно снимала с себя. Черч, похоже, разволновался, он смотрел даже не столько на девицу, сколько на виновника торжества.
Босх оторвал глаза от экрана, чтобы взглянуть на присяжных, и понял, что просмотр этой пленки буквально разрушает его защиту. Он вновь отвел глаза.
После того, как пленка окончилась, Чэндлер задала Вишореку еще несколько вопросов. Эти вопросы по идее должен был задавать Белк, но она выбивала оружие из его рук.
– Каким образом на видеопленке устанавливаются дата и время?
– Они устанавливаются, когда вы покупаете видеокамеру. В дальнейшем дата и время постоянно сохраняются с помощью специальной батарейки. После того, как я ее купил, я больше ни разу не возился с этим.
– Однако если бы вы захотели, то в любой момент могли бы установить любую дату и любое время, не так ли?
– Думаю, да.
– Таким образом, если бы вы решили создать для своего друга алиби, вы могли бы выставить фальшивую дату, установив, скажем, предыдущий год, и затем произвести видеозапись?
– Конечно.
– Могли бы вы выставить определенную дату на уже отснятой записи?
– Нет, установить дату на уже снятой пленке невозможно. Никак не получится.
– Каким же образом в таком случае вы могли бы это проделать? Как бы вы могли создать фальшивое алиби для Нормана Черча?
Белк поднялся с места и заявил протест на том основании, что ответ Вишорека будет носить характер предположения, но судья Кейс отклонил его, сказав, что свидетель, бесспорно, имеет опыт обращения с собственной видеокамерой.
– Сейчас сделать это было бы невозможно, поскольку Нормана нет в живых, – ответил Вишорек.
– Значит, из ваших слов следует, что если бы вы решили сделать фальшивую видеосъемку, вам пришлось бы договориться об этом с мистером Черчем до того, как он был застрелен детективом Босхом, правильно?
– Да. Мы тогда должны были бы знать, что в свое время она ему понадобится, он должен был бы сказать мне, какую дату и время надо установить на видеокамере и так далее. Это все притянуто за уши, тем более что вы можете поднять газеты того времени и найти объявление о женитьбе моего друга, которая была назначена на тридцатое сентября. Это докажет вам, что прощальная холостяцкая вечеринка должна была состояться именно двадцать восьмого сентября или около того. Все это правда.
Судья Кейс принял протест Белка по поводу того, что в последней фразе свидетеля не содержалось ответа на вопрос, и велел присяжным не принимать ее к сведению. Босх же подумал, что им вообще не следовало бы ее слышать. Все и так понимали, что видеопленка – подлинная. И Босх в том числе. Он весь вспотел, и его мутило. Что-то пошло наперекосяк, но что точно, он сказать не мог. Ему хотелось встать и уйти, но он понимал, что такой поступок равнялся бы признанию своей вины – признанию настолько громогласному, что от него, как от землетрясения, вздрогнули бы стены суда.
– И последний вопрос, – сказала Чэндлер. Она чувствовала близкую победу, и от этого ее лицо раскраснелось. – Известно ли вам, чтобы Норман Черч когда-нибудь носил парик?
– Никогда. Я знал его много лет, но никогда не видел и не слышал ничего подобного.
Судья Кейс снова передал свидетеля в распоряжение Белка, который медленно побрел к стойке – уже без своего желтого блокнота. Он был настолько явно ошеломлен оборотом, который приняли события, что даже забыл произнести свою обычную фразу: «Всего несколько вопросов». Ему едва удавалось держать себя в руках.
– Вы сказали, что прочли книгу о деле Кукольника и заметили, что дата на видеопленке совпадает с датой одного из убийств, правильно?
– Так и есть.
– Пытались ли вы найти алиби для Черча в связи с десятью другими убийствами?
– Нет, не пытался.
– Так. Мистер Вишорек, вам нечего сказать в оправдание вашего давнего друга в связи с другими преступлениями, в которых обвиняют его многочисленные сотрудники полицейской следственной бригады?
– Видеозапись доказывает, что все они лживы. Ваша следственная бригада…
– Вы не ответили на вопрос.
– Я отвечаю. Если вы соврали в связи с одним случаем, становится очевидно, что вы врали и во всех остальных.
– Ваше мнение на этот счет нас не интересует, мистер Вишорек. Теперь, гм, вы заявляете, что никогда не видели Нормана Черча в парике, правильно?
– Да, именно так я и сказал.
– Было ли вам известно, что он снимал квартиру под вымышленным именем?
– Нет, я не знал об этом.
– Выходит, вы очень многого не знали о своем друге, не так ли?
– Возможно.
– Так, может, точно так же, не докладывая вам, он иногда носил парик?
– Возможно.
– Далее. Если мистер Черч являлся убийцей, в чем его обвиняет полиция, и использовал средства маскировки, что также утверждается полицией, нельзя ли было…
– Протестую, – сказала Чэндлер.
– …предположить, что в квартире…
– Протестую!
– …будет обнаружено нечто вроде парика?
Судья Кейс поддержал протест Чэндлер, отвергнув вопрос Белка, поскольку тот желал получить не ответ, а предположение, а затем сделал Белку выговор за то, что он задал свой вопрос, несмотря на протест оппонента. Белк проглотил выволочку и заявил, что больше вопросов не имеет. Затем он уселся на место. Из-под его волос струился пот и тек по вискам.
– Лучшее, на что ты способен, – прошептал ему Босх.
Проигнорировав это замечание, Белк вытащил носовой платок и принялся вытирать лицо.
Приняв решение о приобщении видеозаписи к вещественным доказательствам, судья объявил обеденный перерыв. После того, как присяжные покинули зал, к Чэндлер бросилась кучка репортеров. Глядя на это, Босх подумал, что именно им и предстоит вынести окончательное решение по поводу того, как обстоят дела на процессе. Журналисты всегда благоволят к победителям – фактическим или потенциальным. Им всегда проще задавать вопросы.
– Ты бы лучше постарался что-нибудь придумать, Босх, – сказал Белк. – Еще полгода назад мы могли бы свести дело к пятидесяти тысячам. Учитывая то, как дела идут сейчас, эта сумма может показаться пустяком.
Повернувшись, Босх посмотрел на него. Они до сих пор сидели за столом защиты.
– Ты ведь сам этому веришь, не так ли? Веришь всему. Что я убил его, а потом мы подтасовали улики, чтобы взвалить все на него.
– Какая разница, во что я верю, Босх.
– Пошел ты в жопу, Белк.
– Я тебе уже сказал, ты бы лучше что-нибудь придумал.
Он поднял свое толстое пузо и направил его в сторону выхода из зала суда. К Белку приблизился было Бреммер и еще один репортер, но Белк отмахнулся от них. Через несколько секунд за ним последовал и Босх, которому тоже пришлось отбрыкиваться от журналистов. Однако Бреммер не отставал и последовал за Босхом через вестибюль в сторону эскалатора.
– Послушай, старина, тут ведь речь и о моей заднице идет. Я написал книгу об этом парне, выставив его преступником. Меня это тоже касается.
Босх остановился так резко, что Бреммер буквально уткнулся в него. Детектив пристально посмотрел на журналиста. Тому было около тридцати пяти – слишком толстый для своих лет, с редеющими каштановыми волосами. Как и многие другие мужчины, он пытался компенсировать этот недостаток, отрастив густую бороду, которая только старила его. Босх заметил, что на рубашке под мышками репортера красовались большие пятна пота. Но главной проблемой Бреммера был даже не запах потного тела, а исходившая от него сигаретная вонь.
– Слушай, если ты веришь, что он был невиновен, тогда напиши еще одну книгу и получи еще сто тысяч долларов аванса. Тебя-то почему волнует, виновен он был или нет?
– У меня существует определенная репутация в этом городе, Гарри.
– У меня она тоже была. И что же ты завтра напишешь?
– Мне нужно писать о том, что здесь происходит.
– Но ты ведь тоже будешь давать показания в суде. Разве это этично, Бреммер?
– Я не буду давать показаний. Вчера Чэндлер отозвала свою повестку. Мне пришлось только подписать показания.
– Относительно чего?
– О том, что, насколько мне известно, в написанной мною книге содержалась правдивая и точная информация. О том, что почти вся она поступила ко мне из полицейских источников, а также полицейских и прочих официальных документов.
– Кстати об источниках. Откуда ты взял информацию о записке для вчерашней статьи?
– Гарри, я не могу раскрыть свой источник. Вспомни, сколько раз я сохранял конфиденциальность информации, которую давал мне ты. Ты же знаешь, я никогда не сдаю источники.
– Да, знаю. И еще я знаю, что кто-то хочет меня подставить.
Босх встал на эскалатор и поехал вниз.
Глава 10
– Да, так.
– Не хотите ли объяснить нам, почему?
– Как я понимаю, тут не только моя вина, но и ваша. Я только отвечал на вопросы, которые мне задавали. Мне не хотелось по собственной воле влезать в гов… э-э-э, извините.
– Позвольте вас спросить, а вы вообще когда-нибудь об этом рассказывали полиции? Тогда, когда был убит Черч и во всех газетах писали, что он прикончил одиннадцать женщин? Вы хоть раз сняли трубку, чтобы позвонить им и сказать, что они убили невинного человека?
– Нет. В то время я еще ничего не знал. Я понял это только пару лет назад, после того, как прочитал книгу про Кукольника, и в ней были подробности о том, как и когда убили последнюю девушку. Тогда-то я и сообразил, что в момент убийства он находился со мной. Я позвонил в полицию и спросил, как связаться со следственной бригадой, но мне ответили, что она уже давным-давно расформирована. Тогда я оставил записку для человека, который, как было сказано в книге, возглавлял расследование – Ллойд, по-моему, – но он мне так и не позвонил.
Белк тяжело вздохнул в микрофон, произведя долгий гул в динамиках и демонстрируя тем самым, как он устал от общения с этим недоумком.
– Короче говоря, вы пытаетесь уверить присяжных в том, что через два года после убийств, когда вышла книга, вы прочитали ее и неожиданно сообразили, что располагаете железным алиби для своего мертвого друга. Я ни в чем не ошибся, мистер Вишорек?
– Кроме одного – что это было неожиданно. Неожиданным это не было.
– А как же было?
– Когда я наткнулся на дату двадцать восьмого сентября, она заставила меня задуматься: я вспомнил, что как раз в этот день у нас состоялась та самая вечеринка, и Норман все это время находился у меня дома. Я перепроверил это и позвонил жене Нормана, сказав ей, что он не был тем, за кого его выдают.
– Вы перепроверили? У тех, кто также присутствовал на вечеринке?
– Нет, в этом не было надобности.
– Тогда каким же образом, мистер Вишорек? – спросил Белк, не скрывая раздражения.
– Я снова просмотрел видеозапись, которую мы сделали в ту ночь. На пленке проставлены дата и время.
Босх увидел, что лицо Белка приобрело меловый оттенок. Он посмотрел на судью, затем – в свой блокнот и снова – на судью. Босх почувствовал, как у него оборвалось сердце. Белк преступил святое правило, которое днем раньше нарушила Чэндлер. Он задал вопрос, ответа на который заранее не знал.
Не надо было быть юристом, чтобы знать: поскольку именно Белк стал причиной упоминания видеозаписи, Чэндлер могла теперь использовать этот факт как угодно, в том числе и вытащить ее на суд в качестве вещественного доказательства. Это была великолепная ловушка. Если бы Чэндлер захотела по собственной инициативе продемонстрировать запись на суде в качестве улики, она должна была бы загодя проинформировать Белка о ее существовании и позволить ему ознакомиться с нею. Вместо этого она умело позволила Белку сесть в лужу и самому извлечь пленку на свет божий. Теперь он стоял обезоруженный, услышав о ней, как и присяжные, впервые в жизни.
– Вопросов больше нет, – сказал Белк и вернулся на место с опущенной головой. Усевшись, он немедленно положил на колени один из юридических справочников и принялся в нем копаться.
Чэндлер вышла к стойке, чтобы продолжить допрос свидетеля.
– Мистер Вишорек, сохранилась ли у вас видеозапись, о которой вы сообщили мистеру Белку?
– Конечно, я принес ее с собой.
После этого Чэндлер попросила показать запись присяжным. Судья Кейс взглянул на Белка, который медленно побрел к стойке.
– Ваша честь, – выговорил он, – не могла бы защита попросить о десятиминутном перерыве, чтобы провести консультации?
Судья бросил взгляд на часы.
– По-моему, для этого рановато, мистер Белк, вам так не кажется? Мы ведь только что начали.
– Ваша честь, – вступила Чэндлер, – со стороны истца возражений нет. Мне тоже необходимо время, чтобы установить видеооборудование.
– Ну, ладно, – сказал судья. – Десять минут на переговоры. Присяжные могут отдохнуть четверть часа, а затем собраться в своей комнате.
В то время, как все присутствовавшие стоя ждали, пока из зала выйдут присяжные, Белк лихорадочно листал толстый юридический справочник. Когда же настало время садиться, Босх придвинул свой стул к стулу юриста.
– Не сейчас, – сказал Белк. – У меня всего десять минут.
– Тебя вздрючили.
– Вздрючили не меня, а нас. Мы с тобой – одна команда, не забывай.
Оставив своего товарища по «команде», Босх вышел покурить. Когда он подошел к статуе, Чэндлер уже стояла там. Тем не менее он закурил, хотя и оставаясь на некотором удалении от нее. Взглянув на него, она ухмыльнулась. Босх заговорил первым.
– Вы обманули его, не так ли?
– Обманула с помощью правды.
– Разве?
– О, да!
Бросив выкуренную до половины сигарету в пепельницу с песком, она добавила:
– Пойду, пожалуй, обратно, чтобы установить аппаратуру.
И снова ухмыльнулась. «Интересно, – подумал Босх, – все дело в том, что она так хороша или Белк настолько плох?»
* * *
В получасовых дебатах, во время которых Белк требовал не демонстрировать видеозапись, он проиграл вчистую. Толстяк пытался доказать, что, поскольку в предварительных письменных показаниях об этой записи не упоминалось, она является новой уликой в деле и не может быть представлена истцом суду, поскольку теперь уже слишком поздно. Судья Кейс отверг эти доводы, напомнив о том, о чем и так все знали: именно он, Белк, заставил свидетеля сказать о видеопленке.После того, как присяжных ввели в зал, Чэндлер задала Вишореку несколько вопросов о видеозаписи и о том, где она находилась на протяжении последних четырех лет. Судья Кейс отверг очередное возражение со стороны Белка, и Чэндлер установила телевизор с вмонтированным в него видеомагнитофоном прямо у загородки, за которой сидели присяжные. Вишорек взял у своего друга, также находившегося в зале, видеокассету, передал ее Чэндлер, и та вставила пленку в видеомагнитофон. Чтобы видеть экран, Босху с Белком пришлось встать из-за своего стола и пересесть на места для публики.
Вставая, Босх увидел на одном из задних рядов Бреммера из «Таймс». Тот легко кивнул ему, и Босх подумал, пришел ли он сюда, чтобы освещать ход судебного процесса или из-за того, что его вызвали повесткой.
Запись была длинной и скучной, но не цельной. Съемка холостяцкой вечеринки то и дело прекращалась и начиналась вновь, но цифры в нижнем углу кадра, обозначавшие ее дату и время, присутствовали постоянно. Если запись была подлинной, из этого следовало, что у Черча действительно было алиби на тот момент, когда свершилось последнее приписываемое ему убийство.
Босх смотрел на экран, и у него кружилась голова. Там был Черч – без всякого парика, лысый, как младенец, пьющий пиво и смеющийся с друзьями. Человек, которого убил Босх, произносил тосты за скорую женитьбу своего друга и выглядел типичным добропорядочным американцем, каковым, как знал Босх, он не являлся.
Запись длилась девятнадцать минут. Ее кульминационным моментом являлся визит стриптизерки, вызванной на заказ. Она спела жениху песенку, бросая ему на голову предметы своего туалета, которые последовательно снимала с себя. Черч, похоже, разволновался, он смотрел даже не столько на девицу, сколько на виновника торжества.
Босх оторвал глаза от экрана, чтобы взглянуть на присяжных, и понял, что просмотр этой пленки буквально разрушает его защиту. Он вновь отвел глаза.
После того, как пленка окончилась, Чэндлер задала Вишореку еще несколько вопросов. Эти вопросы по идее должен был задавать Белк, но она выбивала оружие из его рук.
– Каким образом на видеопленке устанавливаются дата и время?
– Они устанавливаются, когда вы покупаете видеокамеру. В дальнейшем дата и время постоянно сохраняются с помощью специальной батарейки. После того, как я ее купил, я больше ни разу не возился с этим.
– Однако если бы вы захотели, то в любой момент могли бы установить любую дату и любое время, не так ли?
– Думаю, да.
– Таким образом, если бы вы решили создать для своего друга алиби, вы могли бы выставить фальшивую дату, установив, скажем, предыдущий год, и затем произвести видеозапись?
– Конечно.
– Могли бы вы выставить определенную дату на уже отснятой записи?
– Нет, установить дату на уже снятой пленке невозможно. Никак не получится.
– Каким же образом в таком случае вы могли бы это проделать? Как бы вы могли создать фальшивое алиби для Нормана Черча?
Белк поднялся с места и заявил протест на том основании, что ответ Вишорека будет носить характер предположения, но судья Кейс отклонил его, сказав, что свидетель, бесспорно, имеет опыт обращения с собственной видеокамерой.
– Сейчас сделать это было бы невозможно, поскольку Нормана нет в живых, – ответил Вишорек.
– Значит, из ваших слов следует, что если бы вы решили сделать фальшивую видеосъемку, вам пришлось бы договориться об этом с мистером Черчем до того, как он был застрелен детективом Босхом, правильно?
– Да. Мы тогда должны были бы знать, что в свое время она ему понадобится, он должен был бы сказать мне, какую дату и время надо установить на видеокамере и так далее. Это все притянуто за уши, тем более что вы можете поднять газеты того времени и найти объявление о женитьбе моего друга, которая была назначена на тридцатое сентября. Это докажет вам, что прощальная холостяцкая вечеринка должна была состояться именно двадцать восьмого сентября или около того. Все это правда.
Судья Кейс принял протест Белка по поводу того, что в последней фразе свидетеля не содержалось ответа на вопрос, и велел присяжным не принимать ее к сведению. Босх же подумал, что им вообще не следовало бы ее слышать. Все и так понимали, что видеопленка – подлинная. И Босх в том числе. Он весь вспотел, и его мутило. Что-то пошло наперекосяк, но что точно, он сказать не мог. Ему хотелось встать и уйти, но он понимал, что такой поступок равнялся бы признанию своей вины – признанию настолько громогласному, что от него, как от землетрясения, вздрогнули бы стены суда.
– И последний вопрос, – сказала Чэндлер. Она чувствовала близкую победу, и от этого ее лицо раскраснелось. – Известно ли вам, чтобы Норман Черч когда-нибудь носил парик?
– Никогда. Я знал его много лет, но никогда не видел и не слышал ничего подобного.
Судья Кейс снова передал свидетеля в распоряжение Белка, который медленно побрел к стойке – уже без своего желтого блокнота. Он был настолько явно ошеломлен оборотом, который приняли события, что даже забыл произнести свою обычную фразу: «Всего несколько вопросов». Ему едва удавалось держать себя в руках.
– Вы сказали, что прочли книгу о деле Кукольника и заметили, что дата на видеопленке совпадает с датой одного из убийств, правильно?
– Так и есть.
– Пытались ли вы найти алиби для Черча в связи с десятью другими убийствами?
– Нет, не пытался.
– Так. Мистер Вишорек, вам нечего сказать в оправдание вашего давнего друга в связи с другими преступлениями, в которых обвиняют его многочисленные сотрудники полицейской следственной бригады?
– Видеозапись доказывает, что все они лживы. Ваша следственная бригада…
– Вы не ответили на вопрос.
– Я отвечаю. Если вы соврали в связи с одним случаем, становится очевидно, что вы врали и во всех остальных.
– Ваше мнение на этот счет нас не интересует, мистер Вишорек. Теперь, гм, вы заявляете, что никогда не видели Нормана Черча в парике, правильно?
– Да, именно так я и сказал.
– Было ли вам известно, что он снимал квартиру под вымышленным именем?
– Нет, я не знал об этом.
– Выходит, вы очень многого не знали о своем друге, не так ли?
– Возможно.
– Так, может, точно так же, не докладывая вам, он иногда носил парик?
– Возможно.
– Далее. Если мистер Черч являлся убийцей, в чем его обвиняет полиция, и использовал средства маскировки, что также утверждается полицией, нельзя ли было…
– Протестую, – сказала Чэндлер.
– …предположить, что в квартире…
– Протестую!
– …будет обнаружено нечто вроде парика?
Судья Кейс поддержал протест Чэндлер, отвергнув вопрос Белка, поскольку тот желал получить не ответ, а предположение, а затем сделал Белку выговор за то, что он задал свой вопрос, несмотря на протест оппонента. Белк проглотил выволочку и заявил, что больше вопросов не имеет. Затем он уселся на место. Из-под его волос струился пот и тек по вискам.
– Лучшее, на что ты способен, – прошептал ему Босх.
Проигнорировав это замечание, Белк вытащил носовой платок и принялся вытирать лицо.
Приняв решение о приобщении видеозаписи к вещественным доказательствам, судья объявил обеденный перерыв. После того, как присяжные покинули зал, к Чэндлер бросилась кучка репортеров. Глядя на это, Босх подумал, что именно им и предстоит вынести окончательное решение по поводу того, как обстоят дела на процессе. Журналисты всегда благоволят к победителям – фактическим или потенциальным. Им всегда проще задавать вопросы.
– Ты бы лучше постарался что-нибудь придумать, Босх, – сказал Белк. – Еще полгода назад мы могли бы свести дело к пятидесяти тысячам. Учитывая то, как дела идут сейчас, эта сумма может показаться пустяком.
Повернувшись, Босх посмотрел на него. Они до сих пор сидели за столом защиты.
– Ты ведь сам этому веришь, не так ли? Веришь всему. Что я убил его, а потом мы подтасовали улики, чтобы взвалить все на него.
– Какая разница, во что я верю, Босх.
– Пошел ты в жопу, Белк.
– Я тебе уже сказал, ты бы лучше что-нибудь придумал.
Он поднял свое толстое пузо и направил его в сторону выхода из зала суда. К Белку приблизился было Бреммер и еще один репортер, но Белк отмахнулся от них. Через несколько секунд за ним последовал и Босх, которому тоже пришлось отбрыкиваться от журналистов. Однако Бреммер не отставал и последовал за Босхом через вестибюль в сторону эскалатора.
– Послушай, старина, тут ведь речь и о моей заднице идет. Я написал книгу об этом парне, выставив его преступником. Меня это тоже касается.
Босх остановился так резко, что Бреммер буквально уткнулся в него. Детектив пристально посмотрел на журналиста. Тому было около тридцати пяти – слишком толстый для своих лет, с редеющими каштановыми волосами. Как и многие другие мужчины, он пытался компенсировать этот недостаток, отрастив густую бороду, которая только старила его. Босх заметил, что на рубашке под мышками репортера красовались большие пятна пота. Но главной проблемой Бреммера был даже не запах потного тела, а исходившая от него сигаретная вонь.
– Слушай, если ты веришь, что он был невиновен, тогда напиши еще одну книгу и получи еще сто тысяч долларов аванса. Тебя-то почему волнует, виновен он был или нет?
– У меня существует определенная репутация в этом городе, Гарри.
– У меня она тоже была. И что же ты завтра напишешь?
– Мне нужно писать о том, что здесь происходит.
– Но ты ведь тоже будешь давать показания в суде. Разве это этично, Бреммер?
– Я не буду давать показаний. Вчера Чэндлер отозвала свою повестку. Мне пришлось только подписать показания.
– Относительно чего?
– О том, что, насколько мне известно, в написанной мною книге содержалась правдивая и точная информация. О том, что почти вся она поступила ко мне из полицейских источников, а также полицейских и прочих официальных документов.
– Кстати об источниках. Откуда ты взял информацию о записке для вчерашней статьи?
– Гарри, я не могу раскрыть свой источник. Вспомни, сколько раз я сохранял конфиденциальность информации, которую давал мне ты. Ты же знаешь, я никогда не сдаю источники.
– Да, знаю. И еще я знаю, что кто-то хочет меня подставить.
Босх встал на эскалатор и поехал вниз.
Глава 10
Полиция нравов располагалась на третьем этаже центрального полицейского подразделения в центре города. Босх добрался туда за десять минут и нашел Рэя Мору за его письменным столом с телефонной трубкой, прижатой к уху. На столе перед ним лежал открытый журнал с цветными фотографиями парочки, занимающейся любовью. Девица на фото выглядела совсем молоденькой. Не переставая слушать собеседника, Мора листал журнал. Кивнув Босху, он указал ему на стул.
– Ну ладно, это все, что я хотел узнать, – проговорил он в трубку. – Постарайся там разнюхать все как следует и держи меня в курсе.
Сказав это, он вновь стал слушать. Босх в это время разглядывал копа из отдела нравов. Он был примерно такого же роста, как и Гарри, с очень смуглой кожей и карими глазами. Его прямые каштановые волосы были коротко подстрижены, на лице – никакой растительности. Как и у большинства его коллег из полиции нравов, внешность Моры была ничем не примечательной. Джинсы и черная рубашка с расстегнутым воротником. Босх знал, что если он заглянет сейчас под стол, то обнаружит на Море ковбойские сапоги. На груди Моры висел золотой медальон, на котором был выгравирован голубь с распростертыми крыльями – знак Святого Духа.
– Не узнал, где сделали фильм?
Молчание. Мора закончил с журналом, сделал на обложке какую-то пометку и принялся за другой.
Босх заметил, что на боковой стороне папки, стоявшей на столе Моры, приклеен календарь Гильдии актеров взрослого кино. На нем обнаженная порнозвезда Дельта Буш склонилась над рядами чисел и дней недели. Она приобрела известность в последние годы в связи с тем, что слухи связали ее узами романтической связи с другой кинозвездой – противоположного пола и снимающейся в нормальном кино. Прямо под календарем Босх обнаружил религиозную статуэтку, в которой узнал Пражского Младенца.
Он узнал его потому, что, когда был еще мальчиком и его переводили из детского дома в интернат, одна из воспитательниц подарила ему такую же. Давая Гарри статуэтку и прощаясь с ним, женщина объяснила, что этот младенец был известен как Маленький Король – святой, который особенно внимательно прислушивается к молитвам детей. «Интересно, – подумал Босх, – знает ли эту историю Мора, или статуэтка стоит здесь только ради хохмы?»
– Все, о чем я тебя прошу, это попробовать, – сказал Мора в трубку. – Достань для меня эту пленку, тогда снова будешь получать деньги как агент. Да, да… После этого.
И он повесил трубку.
– Как делишки, Гарри?
– Судя по всему, здесь побывал Эдгар?
– Только что ушел. Ты с ним говорил?
– Нет.
Мора заметил, что Босх смотрит на открытый разворот лежащего перед ним журнала. Там были изображены две женщины, стоящие на коленях перед мужчиной. Вложив в журнал желтую закладку, он закрыл его.
– Господи, и мне приходится разглядывать все это говно! Нам сообщили, что этот издатель использует несовершеннолетних девчонок. Кстати, знаешь, как я это проверяю?
Босх отрицательно покачал головой.
– Не по лицу и даже не по сиськам. По коленкам, Гарри.
– По коленкам?
– Да, по коленкам. Они у маленьких девочек отличаются – нежнее, что ли, чем у взрослых баб. По коленкам я обычно могу определить, исполнилось ей восемнадцать или нет. Затем, конечно, приходится перепроверять по свидетельствам о рождении, лицензиям и так далее. Звучит бредово, но каждый раз срабатывает.
– Ну что ж, молодец. А что ты сообщил Эдгару?
Зазвонил телефон. Сняв трубку. Мора представился и в течение нескольких секунд молча слушал.
– Я сейчас не могу говорить. Я тебе перезвоню. Где ты находишься?
Записав что-то на листке бумаги, он повесил трубку.
– Извини. Я сообщил Эдгару, кем была убитая. Магна Громко Кончаю. Я нашел ее отпечатки пальцев, фотографии – все. Если хочешь взглянуть, есть даже фотографии, где она в действии.
Он подвинулся на стуле в сторону шкафа, но Босх сказал, что обойдется и без фотографий.
– Как знаешь. В любом случае я передал все это Эдгару. Он отправился с отпечатками пальцев к коронеру, наверное, чтобы убедиться, что это она. Эту цыпочку на самом деле звали Ребекка Камински. Бекки Камински. Если бы она осталась жива, сейчас ей было бы двадцать три. До того, как приехала в город греха за славой и удачей, жила в Чикаго. Какая потеря, а? Благослови ее Бог, она была лакомым кусочком.
Разговаривая с Морой, Босх испытывал неловкость, но это не было для него в новинку. В те времена, когда они вместе работали в следственной бригаде, Босху всегда казалось, что для этого копа из полиции нравов убийство значит не так уж много. Оно не становилось для него зубной болью. Мора просто работал, помогая там, где возникала потребность в его помощи. В своей области он был, бесспорно, хорош, но его, кажется, не волновало, удастся ли остановить Кукольника или нет.
У Моры была причудливая привычка смешивать уличный язык и молитвы. Поначалу Босху казалось, что он просто разыгрывает из себя новообращенного, как это было модно в управлении несколькими годами раньше, но он никогда не знал этого наверняка. Однажды Босх видел, как, оказавшись на месте очередного преступления Кукольника, Мора осенял себя крестным знамением и беззвучно молился. Из-за этого чувства неловкости, которое испытывал Босх при общении с Морой, они редко пересекались после убийства Черча и развала следственной бригады. Мора тогда вернулся в полицию нравов, а Босха «отгрузили» в Голливуд. Им только изредка приходилось сталкиваться в зале суда, в «Семерке» или «Красном ветре». Но даже в барах они обычно оказывались в разных компаниях и сидели за разными столами, поочередно подходя к стойке за пивом.
– Гарри, пару лет назад она была еще жива. Фильм, на который ты наткнулся – «Сказки из склепа», – сняли как раз два года назад. А это значит, что Черч совершенно точно не убивал ее… Скорее всего, это сделал тот, кто написал записку. Уж не знаю, хорошие это для тебя новости или плохие.
Итак, в случае с убийством Камински алиби Черча было непоколебимым, как скала: к тому времени он уже был мертв. К этому прибавлялось алиби в связи с одиннадцатым убийством в виде записи, представленной Вишореком. Тревога, владевшая Босхом, теперь граничила с паникой. На протяжении четырех лет его ни разу не посетило сомнение относительно правильности того, что он сделал, но теперь…
– Как там на суде? – задал вопрос Мора.
– Лучше не спрашивай. Можно от тебя позвонить?
Босх позвонил на пейджер Эдгару и попросил перезвонить ему по номеру Моры. Затем положил трубку и стал дожидаться звонка, не зная, что еще сказать.
– На суде как на суде. Ты все еще собираешься давать показания?
– Наверное. Меня вызвали на завтра. Уж и не знаю, чего ей от меня понадобилось. Меня даже не было в ту ночь, когда ты уложил этого ублюдка.
– Ну, мы же все равно были с тобой в одной следственной бригаде. Этого вполне достаточно, чтобы и тебя сюда втянуть.
– Да, но…
Зазвонил телефон, и Мора снял трубку. Почти сразу же он передал ее Босху.
– Как делишки, Гарри?
– Я сейчас у Моры. Он мне все рассказал. Есть что-нибудь новое по отпечаткам пальцев?
– Пока нет. Моего парня из отдела экспертизы еще нет на месте. Наверное, обедать ушел. Ну вот я отпечатки там и оставил. Сегодня он мне позвонит, чтобы дать подтверждение. Правда, меня он вряд ли застанет.
– Где ты сейчас?
– В отделе пропавших без вести. Теперь, когда у нас есть не только тело, но и имя, хочу проверить, заявляли когда-нибудь об этой девчонке как об исчезнувшей или нет.
– Много тебе еще времени нужно?
– Только что начали. Проверяем по дискетам. Они стали применять компьютер только полтора года назад.
– Я сейчас подойду.
– Так у тебя же суд, старина.
– Ничего, у меня есть немного свободного времени.
Босх ощущал, что им необходимо двигаться дальше, продолжать думать. Это был единственный способ избавиться от ужаса, нараставшего в его мозгу из-за подозрения, что он убил невинного человека. Он поехал обратно в Паркер-центр и спустился по ступеням в полуподвальный этаж, где располагался отдел пропавших без вести. Эдгар сидел за письменным столом, роясь в кипе белых бланков. Босх увидел, что это были дела, по которым даже не проводилось расследования после сообщений о пропаже людей. Они должны были храниться на тот случай, если бы поступила какая-либо дополнительная информация.
– Пока ничего, Гарри, – сказал Эдгар.
И вслед за этим представил Босха детективу Моргану Рэндольфу, сидевшему за соседним столом. Рэндольф дал пачку бланков и Босху, который следующие пятнадцать минут провел за их перелистыванием. Каждый из них являл собой рассказ о боли того или иного человека, которому не пожелали внимать глухие уши полицейского управления.
– Гарри, внимательно просматривай описания: у нее была татуировка чуть выше задницы.
– Откуда ты знаешь?
– У Моры было несколько фотографий Магны Громко Кончаю. «В действии», как он выразился. И на них видна татуировка – Йосмайт Сэм – знаешь такой мультик? – прямо над левой половиной задницы.
– Ты обнаружил ее на теле?
– Я не заметил, потому что кожа сильно потемнела. Но я, честно говоря, сзади ее и не больно-то разглядывал.
– А что со вскрытием? Ты вроде говорил, что ее вчера должны были резать?
– Ну ладно, это все, что я хотел узнать, – проговорил он в трубку. – Постарайся там разнюхать все как следует и держи меня в курсе.
Сказав это, он вновь стал слушать. Босх в это время разглядывал копа из отдела нравов. Он был примерно такого же роста, как и Гарри, с очень смуглой кожей и карими глазами. Его прямые каштановые волосы были коротко подстрижены, на лице – никакой растительности. Как и у большинства его коллег из полиции нравов, внешность Моры была ничем не примечательной. Джинсы и черная рубашка с расстегнутым воротником. Босх знал, что если он заглянет сейчас под стол, то обнаружит на Море ковбойские сапоги. На груди Моры висел золотой медальон, на котором был выгравирован голубь с распростертыми крыльями – знак Святого Духа.
– Не узнал, где сделали фильм?
Молчание. Мора закончил с журналом, сделал на обложке какую-то пометку и принялся за другой.
Босх заметил, что на боковой стороне папки, стоявшей на столе Моры, приклеен календарь Гильдии актеров взрослого кино. На нем обнаженная порнозвезда Дельта Буш склонилась над рядами чисел и дней недели. Она приобрела известность в последние годы в связи с тем, что слухи связали ее узами романтической связи с другой кинозвездой – противоположного пола и снимающейся в нормальном кино. Прямо под календарем Босх обнаружил религиозную статуэтку, в которой узнал Пражского Младенца.
Он узнал его потому, что, когда был еще мальчиком и его переводили из детского дома в интернат, одна из воспитательниц подарила ему такую же. Давая Гарри статуэтку и прощаясь с ним, женщина объяснила, что этот младенец был известен как Маленький Король – святой, который особенно внимательно прислушивается к молитвам детей. «Интересно, – подумал Босх, – знает ли эту историю Мора, или статуэтка стоит здесь только ради хохмы?»
– Все, о чем я тебя прошу, это попробовать, – сказал Мора в трубку. – Достань для меня эту пленку, тогда снова будешь получать деньги как агент. Да, да… После этого.
И он повесил трубку.
– Как делишки, Гарри?
– Судя по всему, здесь побывал Эдгар?
– Только что ушел. Ты с ним говорил?
– Нет.
Мора заметил, что Босх смотрит на открытый разворот лежащего перед ним журнала. Там были изображены две женщины, стоящие на коленях перед мужчиной. Вложив в журнал желтую закладку, он закрыл его.
– Господи, и мне приходится разглядывать все это говно! Нам сообщили, что этот издатель использует несовершеннолетних девчонок. Кстати, знаешь, как я это проверяю?
Босх отрицательно покачал головой.
– Не по лицу и даже не по сиськам. По коленкам, Гарри.
– По коленкам?
– Да, по коленкам. Они у маленьких девочек отличаются – нежнее, что ли, чем у взрослых баб. По коленкам я обычно могу определить, исполнилось ей восемнадцать или нет. Затем, конечно, приходится перепроверять по свидетельствам о рождении, лицензиям и так далее. Звучит бредово, но каждый раз срабатывает.
– Ну что ж, молодец. А что ты сообщил Эдгару?
Зазвонил телефон. Сняв трубку. Мора представился и в течение нескольких секунд молча слушал.
– Я сейчас не могу говорить. Я тебе перезвоню. Где ты находишься?
Записав что-то на листке бумаги, он повесил трубку.
– Извини. Я сообщил Эдгару, кем была убитая. Магна Громко Кончаю. Я нашел ее отпечатки пальцев, фотографии – все. Если хочешь взглянуть, есть даже фотографии, где она в действии.
Он подвинулся на стуле в сторону шкафа, но Босх сказал, что обойдется и без фотографий.
– Как знаешь. В любом случае я передал все это Эдгару. Он отправился с отпечатками пальцев к коронеру, наверное, чтобы убедиться, что это она. Эту цыпочку на самом деле звали Ребекка Камински. Бекки Камински. Если бы она осталась жива, сейчас ей было бы двадцать три. До того, как приехала в город греха за славой и удачей, жила в Чикаго. Какая потеря, а? Благослови ее Бог, она была лакомым кусочком.
Разговаривая с Морой, Босх испытывал неловкость, но это не было для него в новинку. В те времена, когда они вместе работали в следственной бригаде, Босху всегда казалось, что для этого копа из полиции нравов убийство значит не так уж много. Оно не становилось для него зубной болью. Мора просто работал, помогая там, где возникала потребность в его помощи. В своей области он был, бесспорно, хорош, но его, кажется, не волновало, удастся ли остановить Кукольника или нет.
У Моры была причудливая привычка смешивать уличный язык и молитвы. Поначалу Босху казалось, что он просто разыгрывает из себя новообращенного, как это было модно в управлении несколькими годами раньше, но он никогда не знал этого наверняка. Однажды Босх видел, как, оказавшись на месте очередного преступления Кукольника, Мора осенял себя крестным знамением и беззвучно молился. Из-за этого чувства неловкости, которое испытывал Босх при общении с Морой, они редко пересекались после убийства Черча и развала следственной бригады. Мора тогда вернулся в полицию нравов, а Босха «отгрузили» в Голливуд. Им только изредка приходилось сталкиваться в зале суда, в «Семерке» или «Красном ветре». Но даже в барах они обычно оказывались в разных компаниях и сидели за разными столами, поочередно подходя к стойке за пивом.
– Гарри, пару лет назад она была еще жива. Фильм, на который ты наткнулся – «Сказки из склепа», – сняли как раз два года назад. А это значит, что Черч совершенно точно не убивал ее… Скорее всего, это сделал тот, кто написал записку. Уж не знаю, хорошие это для тебя новости или плохие.
Итак, в случае с убийством Камински алиби Черча было непоколебимым, как скала: к тому времени он уже был мертв. К этому прибавлялось алиби в связи с одиннадцатым убийством в виде записи, представленной Вишореком. Тревога, владевшая Босхом, теперь граничила с паникой. На протяжении четырех лет его ни разу не посетило сомнение относительно правильности того, что он сделал, но теперь…
– Как там на суде? – задал вопрос Мора.
– Лучше не спрашивай. Можно от тебя позвонить?
Босх позвонил на пейджер Эдгару и попросил перезвонить ему по номеру Моры. Затем положил трубку и стал дожидаться звонка, не зная, что еще сказать.
– На суде как на суде. Ты все еще собираешься давать показания?
– Наверное. Меня вызвали на завтра. Уж и не знаю, чего ей от меня понадобилось. Меня даже не было в ту ночь, когда ты уложил этого ублюдка.
– Ну, мы же все равно были с тобой в одной следственной бригаде. Этого вполне достаточно, чтобы и тебя сюда втянуть.
– Да, но…
Зазвонил телефон, и Мора снял трубку. Почти сразу же он передал ее Босху.
– Как делишки, Гарри?
– Я сейчас у Моры. Он мне все рассказал. Есть что-нибудь новое по отпечаткам пальцев?
– Пока нет. Моего парня из отдела экспертизы еще нет на месте. Наверное, обедать ушел. Ну вот я отпечатки там и оставил. Сегодня он мне позвонит, чтобы дать подтверждение. Правда, меня он вряд ли застанет.
– Где ты сейчас?
– В отделе пропавших без вести. Теперь, когда у нас есть не только тело, но и имя, хочу проверить, заявляли когда-нибудь об этой девчонке как об исчезнувшей или нет.
– Много тебе еще времени нужно?
– Только что начали. Проверяем по дискетам. Они стали применять компьютер только полтора года назад.
– Я сейчас подойду.
– Так у тебя же суд, старина.
– Ничего, у меня есть немного свободного времени.
Босх ощущал, что им необходимо двигаться дальше, продолжать думать. Это был единственный способ избавиться от ужаса, нараставшего в его мозгу из-за подозрения, что он убил невинного человека. Он поехал обратно в Паркер-центр и спустился по ступеням в полуподвальный этаж, где располагался отдел пропавших без вести. Эдгар сидел за письменным столом, роясь в кипе белых бланков. Босх увидел, что это были дела, по которым даже не проводилось расследования после сообщений о пропаже людей. Они должны были храниться на тот случай, если бы поступила какая-либо дополнительная информация.
– Пока ничего, Гарри, – сказал Эдгар.
И вслед за этим представил Босха детективу Моргану Рэндольфу, сидевшему за соседним столом. Рэндольф дал пачку бланков и Босху, который следующие пятнадцать минут провел за их перелистыванием. Каждый из них являл собой рассказ о боли того или иного человека, которому не пожелали внимать глухие уши полицейского управления.
– Гарри, внимательно просматривай описания: у нее была татуировка чуть выше задницы.
– Откуда ты знаешь?
– У Моры было несколько фотографий Магны Громко Кончаю. «В действии», как он выразился. И на них видна татуировка – Йосмайт Сэм – знаешь такой мультик? – прямо над левой половиной задницы.
– Ты обнаружил ее на теле?
– Я не заметил, потому что кожа сильно потемнела. Но я, честно говоря, сзади ее и не больно-то разглядывал.
– А что со вскрытием? Ты вроде говорил, что ее вчера должны были резать?