Страница:
– Да, – неохотно подтвердил Ллойд.
– Я вижу, лейтенант Ллойд, что вы и сами носите парик.
Кто-то на заднем ряду громко фыркнул. Повернувшись, Босх увидел, что журналистов все прибывало. Теперь там сидел и Бреммер.
– Да, – сказал Ллойд, и лицо его побагровело, став таким же красным, как и нос.
– Вы когда-нибудь клали свой парик под подушку? Это – надлежащее место для его хранения?
– Нет.
– У меня – все, ваша честь.
Судья Кейс посмотрел на настенные часы, а потом перевел взгляд на Белка.
– Как по-вашему, мистер Белк, может, прервемся на обед, чтобы не разбивать ваши вопросы?
– У меня всего один вопрос.
– О, тогда, безусловно, задайте его.
Белк положил свой блокнот на стойку и наклонился к микрофону.
– Лейтенант Ллойд, учитывая все, что вам известно об этом деле, есть ли у вас хоть малейшие сомнения относительно того, что Норман Черч являлся Кукольником?
– Абсолютно никаких. Никаких… абсолютно…
После того, как присяжные вышли из зала, Босх наклонился к уху Белка и настойчиво зашептал:
– В чем дела? Она разорвала его на кусочки, а ты задал только один вопрос? А как же все остальное, что связывает Черча с преступлениями?
Белк успокаивающе поднял руку, затем спокойно ответил:
– Потому что обо всем этом будешь говорить ты. Это твое дело, Гарри. И от тебя зависит, выиграем мы его или проиграем.
Глава 6
– Я вижу, лейтенант Ллойд, что вы и сами носите парик.
Кто-то на заднем ряду громко фыркнул. Повернувшись, Босх увидел, что журналистов все прибывало. Теперь там сидел и Бреммер.
– Да, – сказал Ллойд, и лицо его побагровело, став таким же красным, как и нос.
– Вы когда-нибудь клали свой парик под подушку? Это – надлежащее место для его хранения?
– Нет.
– У меня – все, ваша честь.
Судья Кейс посмотрел на настенные часы, а потом перевел взгляд на Белка.
– Как по-вашему, мистер Белк, может, прервемся на обед, чтобы не разбивать ваши вопросы?
– У меня всего один вопрос.
– О, тогда, безусловно, задайте его.
Белк положил свой блокнот на стойку и наклонился к микрофону.
– Лейтенант Ллойд, учитывая все, что вам известно об этом деле, есть ли у вас хоть малейшие сомнения относительно того, что Норман Черч являлся Кукольником?
– Абсолютно никаких. Никаких… абсолютно…
После того, как присяжные вышли из зала, Босх наклонился к уху Белка и настойчиво зашептал:
– В чем дела? Она разорвала его на кусочки, а ты задал только один вопрос? А как же все остальное, что связывает Черча с преступлениями?
Белк успокаивающе поднял руку, затем спокойно ответил:
– Потому что обо всем этом будешь говорить ты. Это твое дело, Гарри. И от тебя зависит, выиграем мы его или проиграем.
Глава 6
Обеденный зал в ресторане «Код Севен» был закрыт, хотя какая-то добрая душа и догадалась продавать салаты и пиццу, чтобы служащие Гражданского центра могли перекусить во время обеденного перерыва. Бар, правда, был открыт, но Босху хотелось есть. Поэтому, когда был объявлен перерыв, он вывел машину со стоянки Паркер-центра и направился в район, где располагался ресторан «У Горького». В этом русском ресторане можно было заказать завтрак в любое время дня, так что Босх попросил яйца с беконом и картошку по особому рецепту, а затем уселся за стол, где кто-то оставил прочитанный номер «Таймс».
Под статьей о «цементной блондинке» стояла подпись Бреммера. Цитаты из вступительных речей на процессе были перемешаны с рассказом о находке тела и ее возможной связи с делом Кукольника. В статье также говорилось, что, согласно источникам из полицейских кругов, детектив Босх получил записку от кого-то, кто называет себя настоящим Кукольником.
Было ясно, что в голливудском отделении существует утечка, но Босх знал, что вычислить, через кого уходит на сторону информация, невозможно. Записку нашли на столе в приемной отделения, поэтому о ней могло знать сколько угодно полицейских, и любой из них мог шепнуть о том Бреммеру. В конце концов, дружба с Бреммером не помешала бы никому из них. Даже Босх в свое время делился с ним кое-какой информацией, и Бреммер, в свою очередь, иногда оказывался ему весьма полезен.
Ссылаясь на анонимные источники, журналист писал, что следователи пока не установили, является ли записка настоящей и имеет ли найденное тело какое-либо отношение к Кукольнику, дело которого было закрыто четыре года назад.
Единственное, что заинтересовало Босха в статье, была история здания, где раньше находилась бильярдная Бинга. Оно было сожжено во вторую ночь беспорядков, арестован за это никто не был. Тогда следователи сообщили, что перегородки между складскими комнатами не являлись несущими конструкциями. Это значит, что попытки потушить пожар можно было бы сравнить с попытками удержать воду в чашке, сделанной из туалетной бумаги. От возгорания до того момента, как пожар охватил все здание, прошло всего восемнадцать минут. Большинство складских помещений было арендовано людьми, работавшими в киноиндустрии, поэтому во время пожара было разграблено или сгорело много дорогостоящего имущества. Здание было уничтожено полностью. Уже в ходе следствия было выяснено, что там находилась бильярдная, хотя стол для пула[11] исчез.
Босх положил газету на стол и задумался о свидетельских показаниях Ллойда. Он вспомнил слова Белка, что исход дела будет зависеть в первую очередь от самого Босха. Должно быть, это понимает и Чэндлер. Она с нетерпением ждет, когда придет его очередь давать показания, желая устроить ему такую трепку, по сравнению с которой допрос Ллойда покажется детской забавой. Он неохотно признался себе, что уважает ее профессионализм, ее жесткость. Подумав об этом, он вспомнил еще кое-что и встал, чтобы позвонить из телефона-автомата, стоявшего у входа в ресторан. Босх удивился, что трубку снял Эдгар. Надо же, он сидел на рабочем месте, а не обедал!
– Есть какие-нибудь новости с установлением личности? – спросил Босх.
– Нет, старина. Отпечатки пальцев нигде не значатся. Вообще ничего похожего. На нее ничего нет. Мы до сих пор ищем где можем: проверяем лицензии на производство «взрослых» фильмов и все такое…
– Черт!
– Правда, есть кое-что другое. Помнишь, я говорил тебе о профессоре-антропологе? Короче, он пробыл тут целое утро вместе со своим студентом – раскрашивали и подготавливали гипсовое лицо. В три часа ко мне придут журналисты, и я им его продемонстрирую. Рохас поехал в город, чтобы купить белый парик, который мы на нее оденем. Если ее как следует покажут по ящику, может, мы этот орешек и раскусим.
– Звучит многообещающе.
– А то! Как дела на суде? «Таймс» сегодня кинула говно на вентилятор. У этого Бреммера есть какой-то источник среди наших.
– На суде все в порядке. Ты вот что мне скажи: где находился Паундс после того, как ты вчера уехал с места преступления и вернулся на работу?
– Паундс? Он был… Мы с ним одновременно вернулись. А что?
– А во сколько он ушел с работы?
– Чуть позже. Прямо перед твоим приходом.
– Он куда-нибудь звонил из конторы?
– Кажется, несколько звонков сделал. Я, честно говоря, не особо за ним следил. А в чем дело? Думаешь, он и есть источник Бреммера?
– Последний вопрос: он закрывал дверь, когда звонил по телефону?
Босх знал, что Паундс – параноик. Он всегда держал дверь в свой стеклянный закуток открытой, а жалюзи – поднятыми. Когда он закрывал дверь или опускал жалюзи, или то и другое, сотрудники знали: что-то неладно.
– Вот теперь, когда ты об этом сказал, я вспомнил. По-моему, он действительно ненадолго закрыл дверь. А в чем дело?
– Бреммер меня не волнует. Но кто-то говорил с Денежкой Чэндлер. Сегодня утром в суде она знала, что меня вчера вызывали на место преступления. В «Таймс» об этом ничего не было. Значит, ей кто-то сказал.
Прежде чем ответить, Эдгар секунду помолчал.
– Да, но зачем Паундсу с ней разговаривать?
– Не знаю.
– Может, это Бреммер? Он мог сказать ей об этом, хотя и не написал в своей статье.
– В статье сказано, что он не смог до нее дозвониться и получить комментарии. Выходит, ей сообщил кто-то другой. Утечка. Возможно, один и тот же человек говорил и с Бреммером, и с Чэндлер. Кто-то, кто хочет, чтобы меня вздрючили.
Эдгар ничего не ответил, и Босх решил закончить разговор.
– Ну ладно, я, пожалуй, отправлюсь в суд.
– Слушай, а как там Ллойд? Я слышал, он был первым свидетелем.
– Ллойд – в своем репертуаре.
– Черт! А кто следующий?
– Не знаю. Она еще послала повестки Ирвингу и Локу, нашему психологу. Думаю, следующим будет Ирвинг. Примет эстафету у Ллойда.
– Ну что ж, удачи тебе. Кстати, на тот случай, если тебе будет нечем заняться. Я думаю, что сегодня по «ящику» покажут нашу гипсовую рожу и начнется большой бум. Я собираюсь сидеть здесь и отвечать на звонки. Если захочешь поучаствовать, от помощи не откажусь.
Босх вспомнил о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.
– Ладно, я подъеду.
Сразу после обеда Чэндлер вызвала на место для свидетелей свою клиентку Дебору Черч. Та рассказала душещипательную историю чудесной жизни с чудесным мужем, который обожал всех: дочерей, жену, мать и тещу. Ни единого намека на женоненавистничество. Ни единого грубого слова в адрес детей. Вдова держала в руках пачку салфеток «Клинекс» и после ответа на каждый вопрос промокала глаза.
На ней было традиционное черное платье вдовы. Босх вспомнил, как привлекательна была Сильвия, когда он увидел ее одетой в черное на похоронах мужа. Дебора Черч выглядела отталкивающе. Казалось, она наслаждается ролью, отведенной ей в этом зале: вдова невинно убитого, подлинная жертва. Чэндлер отлично натаскала ее.
Шоу было великолепным. Возможно, даже слишком, чтобы быть правдоподобным, и Чэндлер это знала. Не желая, чтобы разные неприятные вещи всплывали во время перекрестного допроса, она наконец стала задавать Деборе Черч «скользкие» вопросы. Почему, например, Норман Черч под чужой фамилией снимал квартиру над гаражом – ту самую, куда вломился Босх, – если их семейная жизнь была настолько идиллической.
– И у нас были свои сложности. – Вдова сделала паузу, чтобы промокнуть глаза очередной салфеткой. – У Нормана очень часто бывали стрессы. В проектном бюро авиазавода на нем лежала огромная ответственность. Ему была нужна разрядка, вот он и снял эту квартиру. Она сказал, что временами ему необходимо побыть одному. Чтобы подумать. Для меня новость, что он привел туда женщину. Думаю, с ним это случилось впервые. Он был очень наивным человеком, и она, видимо, заметила это. Она украла у него деньги, а потом подставила его, позвонив в полицию и выложив эту дикую историю про Кукольника. Ведь вы же знаете, за его поимку была объявлена награда.
На странице лежавшего перед ним блокнота Босх написал записку и передал Белку, который, прочитав ее, стал царапать что-то в своем.
– Что вы скажете о косметике, найденной в квартире, миссис Черч? Можете ли вы как-то объяснить это?
– Могу только сказать, что если бы мой муж был таким чудовищем, каким его изображают, я бы знала об этом. Если там нашли косметику, значит, ее туда кто-нибудь подбросил. Возможно, уже после того, как он был убит.
Босху показалось, что после этого обвинения глаза всех присутствующих в зале возмущенно впились в него. Еще бы, вдова заявила, что, убив ее мужа, Босх сфабриковал против него улики.
Вслед за этим Чэндлер перенесла свои вопросы на более безопасную почву – вроде отношений, существовавших между Черчем и его дочерями, и закончила душераздирающим вопросом:
– Он любил дочерей?
– Очень, – ответила миссис Черч и, постаравшись, исторгла из себя новую порцию слез. На сей раз она не стала их вытирать – пусть присяжные смотрят, как обильно текут они по ее щекам, исчезая в складках двойного подбородка.
Дав Чэндлер несколько секунд, чтобы вернуться на место, Белк поднялся и подошел к стойке.
– Ваша честь, я вновь буду лаконичен. Миссис Черч, я хотел бы прояснить для присяжных одну вещь. В своих показаниях вы заявили, что знали о снятой вашим мужем квартире, но вам ничего не было известно о женщинах, которых он туда, возможно, приводил, а возможно, и нет. Я правильно вас понял?
– Да, так оно и есть.
Белк заглянул в свой блокнот.
– Разве в ту ночь, когда прозвучал выстрел, вы не заявили сотрудникам полиции, что понятия не имели ни о какой квартире? Разве не вы усиленно отрицали, что у вашего мужа нет и не было подобной квартиры?
Дебора Черч промолчала.
– Если это поможет освежить вашу память, я могу организовать прямо здесь, в зале суда, прослушивание магнитофонной записи вашего первого допроса…
– Да. Я это говорила. Но я солгала.
– Вы солгали? Почему же вы солгали полиции?
– Потому что полицейский только что убил моего мужа. Я… Я не могла с ними общаться.
– Нет, на самом деле вы сказали правду именно в ту ночь, не так ли, миссис Черч? Вы никогда не знали ни о какой квартире.
– Неправда! Я знала!
– Вы с мужем говорили о ней?
– Да, мы разговаривали на эту тему.
– И вы одобрили эту идею?
– Да… правда, неохотно. Я надеялась, что он будет оставаться дома и мы вместе сможем побороть его стрессы.
– Хорошо, миссис Черч. В таком случае ответьте: если вы знали о квартире, говорили о ней и даже одобрили эту идею – охотно или нет, – то почему в таком случае он снял ее под вымышленным именем?
Вдова не ответила. Белк прижал ее к ногтю. Босху показалось, что она бросила быстрый взгляд в направлении Чэндлер, но та даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь своей клиентке.
– Я полагаю, – сказала наконец вдова, – вы могли бы задать этот вопрос ему самому, если бы мистер Босх хладнокровно не убил его.
Не дожидаясь протеста со стороны Белка, судья Кейс заявил:
– Жюри присяжных оставит без внимания последнее замечание. Миссис Черч, это недопустимо.
– Прошу прощения, ваша честь.
– У меня все, – сказал Белк, покидая стойку.
Судья объявил десятиминутный перерыв.
Во время перерыва Босх отправился покурить. Денежка Чэндлер на этот раз не вышла, зато бездомный сделал один подход к пепельнице. Босх предложил ему сигарету, которую тот взял и положил в нагрудный карман рубашки. Он, как всегда, был небрит, в глазах его все еще читался легкий налет безумия.
– Вас зовут Фарадэй, – сказал Босх таким тоном, словно говорил с ребенком.
– И что с того, лейтенант?
Босх улыбнулся. Бродяга повысил его в звании.
– Да так, ничего особенного. Просто я слышал о вас. И о том, что раньше вы были юристом.
– Я остаюсь им до сих пор. Просто не практикую.
Обернувшись, Босх увидел, как, направляясь к зданию суда, по Спринг едет тюремный автобус. Из темных зарешеченных окошек выглядывало множество озлобленных физиономий. Кто-то из заключенных, признав в Босхе полицейского, продемонстрировал ему сквозь решетку средний палец. В ответ на это Босх улыбнулся.
– Меня звали Томас Фарадэй. Но теперь я предпочитаю называться Томми Фарэуэй[12].
– Что заставило вас прекратить занятия юриспруденцией?
Томми посмотрел на Босха выцветшими глазами.
– Свершилось правосудие. Оно и заставило. Спасибо за табачок.
Не выпуская из рук кружки, он направился в сторону Сити-Холл. Возможно, там тоже была его территория.
Наклонившись к нему, Белк прошептал, что Чэндлер работает по схеме «хороший парень – плохой парень», противопоставляя отталкивающим свидетелям из числа полицейских своих, симпатичных, свидетелей.
– После Амадо она, скорее всего, вызовет одну из дочерей Черча, – сказал он. – Старая тактика.
Босх не стал говорить, что тактика Белка, которую можно было сформулировать «верьте-нам-мы-полицейские», сама была стара, как мир.
С мельчайшими подробностями Амадо рассказал, как ему передали пузырьки и коробочки с косметикой, найденной в квартире Черча на улице Гиперион, и как он затем определил, что все они принадлежали разным жертвам Кукольника. По его словам, вся эта косметика состояла из девяти наборов, каждый из которых включал тени для век, румяна, тушь, губную помаду и так далее. С помощью химических анализов косметики, оставшейся на лицах убитых, было определено, кто из них пользовался набором той или иной фирмы. Впоследствии члены следственной бригады опросили друзей и родственников жертв и выяснили, какой маркой косметики пользовалась каждая из них. «Все сошлось, – заявил Амадо. – А в одном случае было даже установлено, что тушь на кисточке, найденной в ванной Черча, совпадает с тушью, обнаруженной на ресницах второй жертвы».
– А как же две жертвы, косметика которых не совпала с той, что нашли у Черча? – спросила Чэндлер.
– Это остается загадкой. Принадлежавшие им косметические наборы так и не были найдены.
– Следовательно, за исключением кисточки, якобы найденной в ванной и принадлежавшей жертве номер два, вы не можете быть на сто процентов уверены, что косметика, предположительно обнаруженная полицией в квартире, принадлежала жертвам?
– Это – продукция массового производства, она продается по всему миру. Подобной косметики очень много. Но, на мой взгляд, возможность того, что девять различных косметических наборов найдены в квартире случайно, астрономически мала.
– Меня не интересуют ваши предположения, мистер Амадо. Ответьте, пожалуйста, на заданный мною вопрос.
Вздрогнув оттого, что его осадили подобным образом, Амадо сказал:
– Конечно, мы не можем быть уверены на сто процентов.
– Отлично. Теперь расскажите присяжным о сделанном вами анализе ДНК, который позволил связать Нормана Черча с одиннадцатью убитыми.
– Такой анализ не проводился. Для того, чтобы…
– Не надо лишних слов, мистер Амадо. Просто расскажите о серологическом анализе, подтвердившем связь мистера Черча с преступлениями.
– Мы его не проводили.
– Следовательно, решающим доводом в пользу того, что мистер Черч и есть Кукольник, было сравнение косметики?
– Ну, в моем случае – да. Я не могу говорить за детективов. В моем же отчете было сказано…
– Думаю, что для детективов решающим доводом явилась пуля, убившая этого человека.
– Протестую, – сердито крикнул Белк, поднимаясь с места. – Ваша честь, она не должна…
– Мисс Чэндлер, – загремел судья Кейс. – Я же предупреждал вас обоих по поводу подобного рода высказываний. Почему вы делаете заявления, предваряющие правосудие и нарушающие порядок?
– Я приношу извинения, ваша честь.
– Теперь поздно извиняться. Мы обсудим этот вопрос после того, как жюри присяжных покинет зал.
Судья велел присяжным не принимать во внимание заявление Чэндлер, однако Босх знал, что с ее стороны это был тщательно продуманный гамбит. Теперь присяжные будут смотреть на нее, как на жертву несправедливости, на которую ополчился даже судья, хотя на самом деле это было вовсе не так. Кроме того, теперь они будут невнимательно слушать, как Белк допрашивает Амадо.
– У меня – все, ваша честь, – сказала Чэндлер.
– Мистер Белк, – пригласил судья.
«Только не ограничивайся несколькими вопросами», – подумал Босх, когда Белк направился к стойке.
– Я ограничусь несколькими вопросами, мистер Амадо, – сказал тот. – Адвокат истца упомянул анализ ДНК и серологические исследования, которые, по вашим словам, не проводились. Почему?
– Потому что нечего было исследовать. Ни в одном из тел убитых не было обнаружено следов спермы. Убийца использовал презерватив. Какой смысл проводить исследование ДНК или группы крови мистера Черча, если нам не с чем их сравнивать? В нашем распоряжении были только тела.
Белк зачеркнул один из вопросов, записанных в блокноте.
– Если не была найдена сперма, откуда вам известно, что эти женщины были изнасилованы или, возможно, добровольно вступали в интимные отношения с убийцей?
– Во время вскрытии всех одиннадцати тел у убитых были обнаружены вагинальные повреждения, невозможные при обычном половом контакте. У двух жертв были даже разрывы стенки влагалища. По моим оценкам, они были жестоко изнасилованы.
– Но эти женщины происходили из таких слоев общества, где половые контакты – обычное и частое явление, включая, с вашего позволения, «грубый секс». Две из них участвовали в съемках порнографических фильмов. Из чего вы делаете вывод, что ими овладели помимо их воли?
– Повреждения носили такой характер, что, без сомнения, должны были быть крайне болезненными, особенно в двух случаях, когда речь шла о разрывах влагалища. Установлено, что кровотечение происходило уже после наступления смерти. Двое помощников коронера, производившие вскрытие, единодушно пришли к выводу, что эти женщины были изнасилованы.
Белк вычеркнул в своем блокноте еще одну строчку, перевернул страницу и приготовился задать новый вопрос. «С Амадо у него получается лучше, – подумал Босх. – Даже лучше, чем у Чэндлер. Возможно, это даже было ее ошибкой – вызвать его в качестве свидетеля».
– Откуда вам известно, что убийца использовал презерватив? – спросил Белк. – Может быть, эти женщины были изнасилованы каким-то посторонним предметом, и именно потому не было обнаружено спермы?
– Такое возможно, и быть может, ряд повреждений объясняется именно этим. Но в пяти случаях имеются неопровержимые свидетельства того, что жертвы занимались сексом с мужчиной, который использовал презерватив.
– Какие именно свидетельства?
– Мы сделали «комплект изнасилования». Там было…
– Секундочку, мистер Амадо. Что значит «комплект изнасилования»?
– Это набор улик, собранных с тел людей, которые предположительно стали жертвами изнасилования. Когда речь идет о женщинах, мы делаем влагалищные и анальные соскобы, исследуем волосы в области лобка на предмет обнаружения там чужих волос, ну и прочие подобные процедуры. Мы также берем анализы крови и образцы волос у жертвы изнасилования – живой или мертвой – на тот случай, если будет обнаружен подозреваемый и они пригодятся для сравнения. Все это называется «комплектом изнасилования».
– Понятно. Когда я вас прервал, вы собирались рассказать о свидетельствах, найденных на теле пяти жертв, которые указывали на то, что эти женщины занимались сексом с мужчиной, использовавшим презерватив.
– Да, всякий раз, когда обнаруживалась новая жертва Кукольника, мы составляли такие «комплекты изнасилования». Во влагалищных соскобах, сделанных у пяти жертв, было обнаружено инородное вещество. Одно и то же – у каждой из жертв.
– Что же это было, мистер Амадо?
– Оно было идентифицировано как лубрикант – смазка для презервативов.
– Можно ли было по этому веществу определить вид или марку презервативов?
Босх видел, что толстяк буквально закусил удила. Амадо отвечал на все вопросы медленно, и Босх каждый раз замечал, что Белку не терпится задать следующий. Он был в ударе.
– Да, – сказал Амадо. – Мы определили вид презервативов. Это – презервативы «Троян-Энц» с особым концом для приема спермы.
Глядя на секретаря, ведущего протокол, Амадо произнес по буквам:
– Э-Н-Ц.
– Эти презервативы были использованы во всех случаях с пятью упомянутыми вами жертвами? – спросил Белк.
– Именно так.
– Хочу задать вам гипотетический вопрос. Если предположить, что насильник использовал одни и те же смазанные презервативы во всех одиннадцати случаях, как можно объяснить тот факт, что следы лубриканта были обнаружены во влагалищных соскобах только пяти убитых?
– Думаю, это может зависеть от целого ряда факторов. Например, от того, насколько интенсивно сопротивлялась жертва. Но в первую очередь – от того, какое количество лубриканта от презерватива осталось во влагалище.
– Когда офицеры полиции доставили к вам контейнеры с косметикой, обнаруженной в квартире, которую снимал Черч, находилось ли там что-нибудь еще?
– Да.
– И что же?
– Пачка смазанных презервативов «Троян-Энц» с особыми концами для приема спермы.
– Сколько презервативов должно было быть в упаковке?
– Двенадцать.
– Сколько презервативов там оставалось, когда полицейские доставили ее вам?
– Три.
– У меня – все.
Походкой триумфатора Белк вернулся к столу защиты.
– Одну минутку, ваша честь, – сказала Чэндлер.
Босх увидел, как она открыла толстую папку, полную полицейских документов. Пролистав несколько страниц, адвокат вынула оттуда небольшую пачку бумаг, сколотых скрепкой. Она прочитала первую страницу, а затем быстро стала листать остальные. Босх заметил, что первым был подшит протокол из «комплекта изнасилования». Чэндлер читала протоколы на всех одиннадцать убитых.
Наклонившись к Гарри, Белк зашептал:
– Сейчас она влезет очень глубоко в дерьмо. Я, правда, хотел вытащить это попозже, во время твоего допроса.
– Мисс Чэндлер, – нетерпеливо окликнул судья.
Денежка вскочила с места.
– Да, ваша честь, я готова. У меня еще несколько вопросов к мистеру Амадо.
Взяв пачку документов, она подошла к стойке и, дочитав две последние страницы, подняла глаза на эксперта коронера.
– Мистер Амадо, вы сказали, что в составление «комплекта изнасилования» входит исследование лобковой области на предмет обнаружения чужих волос. Я правильно вас поняла?
– Да.
– Не могли бы вы более детально рассказать, как это делается?
Под статьей о «цементной блондинке» стояла подпись Бреммера. Цитаты из вступительных речей на процессе были перемешаны с рассказом о находке тела и ее возможной связи с делом Кукольника. В статье также говорилось, что, согласно источникам из полицейских кругов, детектив Босх получил записку от кого-то, кто называет себя настоящим Кукольником.
Было ясно, что в голливудском отделении существует утечка, но Босх знал, что вычислить, через кого уходит на сторону информация, невозможно. Записку нашли на столе в приемной отделения, поэтому о ней могло знать сколько угодно полицейских, и любой из них мог шепнуть о том Бреммеру. В конце концов, дружба с Бреммером не помешала бы никому из них. Даже Босх в свое время делился с ним кое-какой информацией, и Бреммер, в свою очередь, иногда оказывался ему весьма полезен.
Ссылаясь на анонимные источники, журналист писал, что следователи пока не установили, является ли записка настоящей и имеет ли найденное тело какое-либо отношение к Кукольнику, дело которого было закрыто четыре года назад.
Единственное, что заинтересовало Босха в статье, была история здания, где раньше находилась бильярдная Бинга. Оно было сожжено во вторую ночь беспорядков, арестован за это никто не был. Тогда следователи сообщили, что перегородки между складскими комнатами не являлись несущими конструкциями. Это значит, что попытки потушить пожар можно было бы сравнить с попытками удержать воду в чашке, сделанной из туалетной бумаги. От возгорания до того момента, как пожар охватил все здание, прошло всего восемнадцать минут. Большинство складских помещений было арендовано людьми, работавшими в киноиндустрии, поэтому во время пожара было разграблено или сгорело много дорогостоящего имущества. Здание было уничтожено полностью. Уже в ходе следствия было выяснено, что там находилась бильярдная, хотя стол для пула[11] исчез.
Босх положил газету на стол и задумался о свидетельских показаниях Ллойда. Он вспомнил слова Белка, что исход дела будет зависеть в первую очередь от самого Босха. Должно быть, это понимает и Чэндлер. Она с нетерпением ждет, когда придет его очередь давать показания, желая устроить ему такую трепку, по сравнению с которой допрос Ллойда покажется детской забавой. Он неохотно признался себе, что уважает ее профессионализм, ее жесткость. Подумав об этом, он вспомнил еще кое-что и встал, чтобы позвонить из телефона-автомата, стоявшего у входа в ресторан. Босх удивился, что трубку снял Эдгар. Надо же, он сидел на рабочем месте, а не обедал!
– Есть какие-нибудь новости с установлением личности? – спросил Босх.
– Нет, старина. Отпечатки пальцев нигде не значатся. Вообще ничего похожего. На нее ничего нет. Мы до сих пор ищем где можем: проверяем лицензии на производство «взрослых» фильмов и все такое…
– Черт!
– Правда, есть кое-что другое. Помнишь, я говорил тебе о профессоре-антропологе? Короче, он пробыл тут целое утро вместе со своим студентом – раскрашивали и подготавливали гипсовое лицо. В три часа ко мне придут журналисты, и я им его продемонстрирую. Рохас поехал в город, чтобы купить белый парик, который мы на нее оденем. Если ее как следует покажут по ящику, может, мы этот орешек и раскусим.
– Звучит многообещающе.
– А то! Как дела на суде? «Таймс» сегодня кинула говно на вентилятор. У этого Бреммера есть какой-то источник среди наших.
– На суде все в порядке. Ты вот что мне скажи: где находился Паундс после того, как ты вчера уехал с места преступления и вернулся на работу?
– Паундс? Он был… Мы с ним одновременно вернулись. А что?
– А во сколько он ушел с работы?
– Чуть позже. Прямо перед твоим приходом.
– Он куда-нибудь звонил из конторы?
– Кажется, несколько звонков сделал. Я, честно говоря, не особо за ним следил. А в чем дело? Думаешь, он и есть источник Бреммера?
– Последний вопрос: он закрывал дверь, когда звонил по телефону?
Босх знал, что Паундс – параноик. Он всегда держал дверь в свой стеклянный закуток открытой, а жалюзи – поднятыми. Когда он закрывал дверь или опускал жалюзи, или то и другое, сотрудники знали: что-то неладно.
– Вот теперь, когда ты об этом сказал, я вспомнил. По-моему, он действительно ненадолго закрыл дверь. А в чем дело?
– Бреммер меня не волнует. Но кто-то говорил с Денежкой Чэндлер. Сегодня утром в суде она знала, что меня вчера вызывали на место преступления. В «Таймс» об этом ничего не было. Значит, ей кто-то сказал.
Прежде чем ответить, Эдгар секунду помолчал.
– Да, но зачем Паундсу с ней разговаривать?
– Не знаю.
– Может, это Бреммер? Он мог сказать ей об этом, хотя и не написал в своей статье.
– В статье сказано, что он не смог до нее дозвониться и получить комментарии. Выходит, ей сообщил кто-то другой. Утечка. Возможно, один и тот же человек говорил и с Бреммером, и с Чэндлер. Кто-то, кто хочет, чтобы меня вздрючили.
Эдгар ничего не ответил, и Босх решил закончить разговор.
– Ну ладно, я, пожалуй, отправлюсь в суд.
– Слушай, а как там Ллойд? Я слышал, он был первым свидетелем.
– Ллойд – в своем репертуаре.
– Черт! А кто следующий?
– Не знаю. Она еще послала повестки Ирвингу и Локу, нашему психологу. Думаю, следующим будет Ирвинг. Примет эстафету у Ллойда.
– Ну что ж, удачи тебе. Кстати, на тот случай, если тебе будет нечем заняться. Я думаю, что сегодня по «ящику» покажут нашу гипсовую рожу и начнется большой бум. Я собираюсь сидеть здесь и отвечать на звонки. Если захочешь поучаствовать, от помощи не откажусь.
Босх вспомнил о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.
– Ладно, я подъеду.
* * *
Послеобеденные слушания свидетелей не были ознаменованы ничем примечательным. Как показалось Босху, стратегия Чэндлер была двоякой. В первую очередь, она, естественно, делала ставку на версию невинно убиенного полицейским человека. В качестве второго пункта хотела использовать «неоправданное применение силы». Даже если бы жюри присяжных решило, что отец семейства Норман Черч на самом деле являлся убийцей-маньяком Кукольником, им еще предстояло бы решить, насколько оправданны были действия Босха.Сразу после обеда Чэндлер вызвала на место для свидетелей свою клиентку Дебору Черч. Та рассказала душещипательную историю чудесной жизни с чудесным мужем, который обожал всех: дочерей, жену, мать и тещу. Ни единого намека на женоненавистничество. Ни единого грубого слова в адрес детей. Вдова держала в руках пачку салфеток «Клинекс» и после ответа на каждый вопрос промокала глаза.
На ней было традиционное черное платье вдовы. Босх вспомнил, как привлекательна была Сильвия, когда он увидел ее одетой в черное на похоронах мужа. Дебора Черч выглядела отталкивающе. Казалось, она наслаждается ролью, отведенной ей в этом зале: вдова невинно убитого, подлинная жертва. Чэндлер отлично натаскала ее.
Шоу было великолепным. Возможно, даже слишком, чтобы быть правдоподобным, и Чэндлер это знала. Не желая, чтобы разные неприятные вещи всплывали во время перекрестного допроса, она наконец стала задавать Деборе Черч «скользкие» вопросы. Почему, например, Норман Черч под чужой фамилией снимал квартиру над гаражом – ту самую, куда вломился Босх, – если их семейная жизнь была настолько идиллической.
– И у нас были свои сложности. – Вдова сделала паузу, чтобы промокнуть глаза очередной салфеткой. – У Нормана очень часто бывали стрессы. В проектном бюро авиазавода на нем лежала огромная ответственность. Ему была нужна разрядка, вот он и снял эту квартиру. Она сказал, что временами ему необходимо побыть одному. Чтобы подумать. Для меня новость, что он привел туда женщину. Думаю, с ним это случилось впервые. Он был очень наивным человеком, и она, видимо, заметила это. Она украла у него деньги, а потом подставила его, позвонив в полицию и выложив эту дикую историю про Кукольника. Ведь вы же знаете, за его поимку была объявлена награда.
На странице лежавшего перед ним блокнота Босх написал записку и передал Белку, который, прочитав ее, стал царапать что-то в своем.
– Что вы скажете о косметике, найденной в квартире, миссис Черч? Можете ли вы как-то объяснить это?
– Могу только сказать, что если бы мой муж был таким чудовищем, каким его изображают, я бы знала об этом. Если там нашли косметику, значит, ее туда кто-нибудь подбросил. Возможно, уже после того, как он был убит.
Босху показалось, что после этого обвинения глаза всех присутствующих в зале возмущенно впились в него. Еще бы, вдова заявила, что, убив ее мужа, Босх сфабриковал против него улики.
Вслед за этим Чэндлер перенесла свои вопросы на более безопасную почву – вроде отношений, существовавших между Черчем и его дочерями, и закончила душераздирающим вопросом:
– Он любил дочерей?
– Очень, – ответила миссис Черч и, постаравшись, исторгла из себя новую порцию слез. На сей раз она не стала их вытирать – пусть присяжные смотрят, как обильно текут они по ее щекам, исчезая в складках двойного подбородка.
Дав Чэндлер несколько секунд, чтобы вернуться на место, Белк поднялся и подошел к стойке.
– Ваша честь, я вновь буду лаконичен. Миссис Черч, я хотел бы прояснить для присяжных одну вещь. В своих показаниях вы заявили, что знали о снятой вашим мужем квартире, но вам ничего не было известно о женщинах, которых он туда, возможно, приводил, а возможно, и нет. Я правильно вас понял?
– Да, так оно и есть.
Белк заглянул в свой блокнот.
– Разве в ту ночь, когда прозвучал выстрел, вы не заявили сотрудникам полиции, что понятия не имели ни о какой квартире? Разве не вы усиленно отрицали, что у вашего мужа нет и не было подобной квартиры?
Дебора Черч промолчала.
– Если это поможет освежить вашу память, я могу организовать прямо здесь, в зале суда, прослушивание магнитофонной записи вашего первого допроса…
– Да. Я это говорила. Но я солгала.
– Вы солгали? Почему же вы солгали полиции?
– Потому что полицейский только что убил моего мужа. Я… Я не могла с ними общаться.
– Нет, на самом деле вы сказали правду именно в ту ночь, не так ли, миссис Черч? Вы никогда не знали ни о какой квартире.
– Неправда! Я знала!
– Вы с мужем говорили о ней?
– Да, мы разговаривали на эту тему.
– И вы одобрили эту идею?
– Да… правда, неохотно. Я надеялась, что он будет оставаться дома и мы вместе сможем побороть его стрессы.
– Хорошо, миссис Черч. В таком случае ответьте: если вы знали о квартире, говорили о ней и даже одобрили эту идею – охотно или нет, – то почему в таком случае он снял ее под вымышленным именем?
Вдова не ответила. Белк прижал ее к ногтю. Босху показалось, что она бросила быстрый взгляд в направлении Чэндлер, но та даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь своей клиентке.
– Я полагаю, – сказала наконец вдова, – вы могли бы задать этот вопрос ему самому, если бы мистер Босх хладнокровно не убил его.
Не дожидаясь протеста со стороны Белка, судья Кейс заявил:
– Жюри присяжных оставит без внимания последнее замечание. Миссис Черч, это недопустимо.
– Прошу прощения, ваша честь.
– У меня все, – сказал Белк, покидая стойку.
Судья объявил десятиминутный перерыв.
Во время перерыва Босх отправился покурить. Денежка Чэндлер на этот раз не вышла, зато бездомный сделал один подход к пепельнице. Босх предложил ему сигарету, которую тот взял и положил в нагрудный карман рубашки. Он, как всегда, был небрит, в глазах его все еще читался легкий налет безумия.
– Вас зовут Фарадэй, – сказал Босх таким тоном, словно говорил с ребенком.
– И что с того, лейтенант?
Босх улыбнулся. Бродяга повысил его в звании.
– Да так, ничего особенного. Просто я слышал о вас. И о том, что раньше вы были юристом.
– Я остаюсь им до сих пор. Просто не практикую.
Обернувшись, Босх увидел, как, направляясь к зданию суда, по Спринг едет тюремный автобус. Из темных зарешеченных окошек выглядывало множество озлобленных физиономий. Кто-то из заключенных, признав в Босхе полицейского, продемонстрировал ему сквозь решетку средний палец. В ответ на это Босх улыбнулся.
– Меня звали Томас Фарадэй. Но теперь я предпочитаю называться Томми Фарэуэй[12].
– Что заставило вас прекратить занятия юриспруденцией?
Томми посмотрел на Босха выцветшими глазами.
– Свершилось правосудие. Оно и заставило. Спасибо за табачок.
Не выпуская из рук кружки, он направился в сторону Сити-Холл. Возможно, там тоже была его территория.
* * *
После перерыва Чэндлер вызвала для допроса сотрудника лаборатории коронера по имени Виктор Амадо. Это был маленький человечек, типичный книжный червь. Когда он шел к месту для свидетелей, его глазки перебегали от жюри присяжных к судье и обратно. Хотя на вид ему было не больше двадцати восьми, на голове его уже красовалась приличная лысина. Босх помнил, что четыре года назад все его волосы были на месте, а члены следственной бригады называли этого парня не иначе, как Малыш. Он знал, что, если бы Чэндлер не вызвала Амадо в качестве свидетеля, это сделал бы Белк.Наклонившись к нему, Белк прошептал, что Чэндлер работает по схеме «хороший парень – плохой парень», противопоставляя отталкивающим свидетелям из числа полицейских своих, симпатичных, свидетелей.
– После Амадо она, скорее всего, вызовет одну из дочерей Черча, – сказал он. – Старая тактика.
Босх не стал говорить, что тактика Белка, которую можно было сформулировать «верьте-нам-мы-полицейские», сама была стара, как мир.
С мельчайшими подробностями Амадо рассказал, как ему передали пузырьки и коробочки с косметикой, найденной в квартире Черча на улице Гиперион, и как он затем определил, что все они принадлежали разным жертвам Кукольника. По его словам, вся эта косметика состояла из девяти наборов, каждый из которых включал тени для век, румяна, тушь, губную помаду и так далее. С помощью химических анализов косметики, оставшейся на лицах убитых, было определено, кто из них пользовался набором той или иной фирмы. Впоследствии члены следственной бригады опросили друзей и родственников жертв и выяснили, какой маркой косметики пользовалась каждая из них. «Все сошлось, – заявил Амадо. – А в одном случае было даже установлено, что тушь на кисточке, найденной в ванной Черча, совпадает с тушью, обнаруженной на ресницах второй жертвы».
– А как же две жертвы, косметика которых не совпала с той, что нашли у Черча? – спросила Чэндлер.
– Это остается загадкой. Принадлежавшие им косметические наборы так и не были найдены.
– Следовательно, за исключением кисточки, якобы найденной в ванной и принадлежавшей жертве номер два, вы не можете быть на сто процентов уверены, что косметика, предположительно обнаруженная полицией в квартире, принадлежала жертвам?
– Это – продукция массового производства, она продается по всему миру. Подобной косметики очень много. Но, на мой взгляд, возможность того, что девять различных косметических наборов найдены в квартире случайно, астрономически мала.
– Меня не интересуют ваши предположения, мистер Амадо. Ответьте, пожалуйста, на заданный мною вопрос.
Вздрогнув оттого, что его осадили подобным образом, Амадо сказал:
– Конечно, мы не можем быть уверены на сто процентов.
– Отлично. Теперь расскажите присяжным о сделанном вами анализе ДНК, который позволил связать Нормана Черча с одиннадцатью убитыми.
– Такой анализ не проводился. Для того, чтобы…
– Не надо лишних слов, мистер Амадо. Просто расскажите о серологическом анализе, подтвердившем связь мистера Черча с преступлениями.
– Мы его не проводили.
– Следовательно, решающим доводом в пользу того, что мистер Черч и есть Кукольник, было сравнение косметики?
– Ну, в моем случае – да. Я не могу говорить за детективов. В моем же отчете было сказано…
– Думаю, что для детективов решающим доводом явилась пуля, убившая этого человека.
– Протестую, – сердито крикнул Белк, поднимаясь с места. – Ваша честь, она не должна…
– Мисс Чэндлер, – загремел судья Кейс. – Я же предупреждал вас обоих по поводу подобного рода высказываний. Почему вы делаете заявления, предваряющие правосудие и нарушающие порядок?
– Я приношу извинения, ваша честь.
– Теперь поздно извиняться. Мы обсудим этот вопрос после того, как жюри присяжных покинет зал.
Судья велел присяжным не принимать во внимание заявление Чэндлер, однако Босх знал, что с ее стороны это был тщательно продуманный гамбит. Теперь присяжные будут смотреть на нее, как на жертву несправедливости, на которую ополчился даже судья, хотя на самом деле это было вовсе не так. Кроме того, теперь они будут невнимательно слушать, как Белк допрашивает Амадо.
– У меня – все, ваша честь, – сказала Чэндлер.
– Мистер Белк, – пригласил судья.
«Только не ограничивайся несколькими вопросами», – подумал Босх, когда Белк направился к стойке.
– Я ограничусь несколькими вопросами, мистер Амадо, – сказал тот. – Адвокат истца упомянул анализ ДНК и серологические исследования, которые, по вашим словам, не проводились. Почему?
– Потому что нечего было исследовать. Ни в одном из тел убитых не было обнаружено следов спермы. Убийца использовал презерватив. Какой смысл проводить исследование ДНК или группы крови мистера Черча, если нам не с чем их сравнивать? В нашем распоряжении были только тела.
Белк зачеркнул один из вопросов, записанных в блокноте.
– Если не была найдена сперма, откуда вам известно, что эти женщины были изнасилованы или, возможно, добровольно вступали в интимные отношения с убийцей?
– Во время вскрытии всех одиннадцати тел у убитых были обнаружены вагинальные повреждения, невозможные при обычном половом контакте. У двух жертв были даже разрывы стенки влагалища. По моим оценкам, они были жестоко изнасилованы.
– Но эти женщины происходили из таких слоев общества, где половые контакты – обычное и частое явление, включая, с вашего позволения, «грубый секс». Две из них участвовали в съемках порнографических фильмов. Из чего вы делаете вывод, что ими овладели помимо их воли?
– Повреждения носили такой характер, что, без сомнения, должны были быть крайне болезненными, особенно в двух случаях, когда речь шла о разрывах влагалища. Установлено, что кровотечение происходило уже после наступления смерти. Двое помощников коронера, производившие вскрытие, единодушно пришли к выводу, что эти женщины были изнасилованы.
Белк вычеркнул в своем блокноте еще одну строчку, перевернул страницу и приготовился задать новый вопрос. «С Амадо у него получается лучше, – подумал Босх. – Даже лучше, чем у Чэндлер. Возможно, это даже было ее ошибкой – вызвать его в качестве свидетеля».
– Откуда вам известно, что убийца использовал презерватив? – спросил Белк. – Может быть, эти женщины были изнасилованы каким-то посторонним предметом, и именно потому не было обнаружено спермы?
– Такое возможно, и быть может, ряд повреждений объясняется именно этим. Но в пяти случаях имеются неопровержимые свидетельства того, что жертвы занимались сексом с мужчиной, который использовал презерватив.
– Какие именно свидетельства?
– Мы сделали «комплект изнасилования». Там было…
– Секундочку, мистер Амадо. Что значит «комплект изнасилования»?
– Это набор улик, собранных с тел людей, которые предположительно стали жертвами изнасилования. Когда речь идет о женщинах, мы делаем влагалищные и анальные соскобы, исследуем волосы в области лобка на предмет обнаружения там чужих волос, ну и прочие подобные процедуры. Мы также берем анализы крови и образцы волос у жертвы изнасилования – живой или мертвой – на тот случай, если будет обнаружен подозреваемый и они пригодятся для сравнения. Все это называется «комплектом изнасилования».
– Понятно. Когда я вас прервал, вы собирались рассказать о свидетельствах, найденных на теле пяти жертв, которые указывали на то, что эти женщины занимались сексом с мужчиной, использовавшим презерватив.
– Да, всякий раз, когда обнаруживалась новая жертва Кукольника, мы составляли такие «комплекты изнасилования». Во влагалищных соскобах, сделанных у пяти жертв, было обнаружено инородное вещество. Одно и то же – у каждой из жертв.
– Что же это было, мистер Амадо?
– Оно было идентифицировано как лубрикант – смазка для презервативов.
– Можно ли было по этому веществу определить вид или марку презервативов?
Босх видел, что толстяк буквально закусил удила. Амадо отвечал на все вопросы медленно, и Босх каждый раз замечал, что Белку не терпится задать следующий. Он был в ударе.
– Да, – сказал Амадо. – Мы определили вид презервативов. Это – презервативы «Троян-Энц» с особым концом для приема спермы.
Глядя на секретаря, ведущего протокол, Амадо произнес по буквам:
– Э-Н-Ц.
– Эти презервативы были использованы во всех случаях с пятью упомянутыми вами жертвами? – спросил Белк.
– Именно так.
– Хочу задать вам гипотетический вопрос. Если предположить, что насильник использовал одни и те же смазанные презервативы во всех одиннадцати случаях, как можно объяснить тот факт, что следы лубриканта были обнаружены во влагалищных соскобах только пяти убитых?
– Думаю, это может зависеть от целого ряда факторов. Например, от того, насколько интенсивно сопротивлялась жертва. Но в первую очередь – от того, какое количество лубриканта от презерватива осталось во влагалище.
– Когда офицеры полиции доставили к вам контейнеры с косметикой, обнаруженной в квартире, которую снимал Черч, находилось ли там что-нибудь еще?
– Да.
– И что же?
– Пачка смазанных презервативов «Троян-Энц» с особыми концами для приема спермы.
– Сколько презервативов должно было быть в упаковке?
– Двенадцать.
– Сколько презервативов там оставалось, когда полицейские доставили ее вам?
– Три.
– У меня – все.
Походкой триумфатора Белк вернулся к столу защиты.
– Одну минутку, ваша честь, – сказала Чэндлер.
Босх увидел, как она открыла толстую папку, полную полицейских документов. Пролистав несколько страниц, адвокат вынула оттуда небольшую пачку бумаг, сколотых скрепкой. Она прочитала первую страницу, а затем быстро стала листать остальные. Босх заметил, что первым был подшит протокол из «комплекта изнасилования». Чэндлер читала протоколы на всех одиннадцать убитых.
Наклонившись к Гарри, Белк зашептал:
– Сейчас она влезет очень глубоко в дерьмо. Я, правда, хотел вытащить это попозже, во время твоего допроса.
– Мисс Чэндлер, – нетерпеливо окликнул судья.
Денежка вскочила с места.
– Да, ваша честь, я готова. У меня еще несколько вопросов к мистеру Амадо.
Взяв пачку документов, она подошла к стойке и, дочитав две последние страницы, подняла глаза на эксперта коронера.
– Мистер Амадо, вы сказали, что в составление «комплекта изнасилования» входит исследование лобковой области на предмет обнаружения чужих волос. Я правильно вас поняла?
– Да.
– Не могли бы вы более детально рассказать, как это делается?