Страница:
– Ты прав, мне этого действительно не понять.
Сняв пиджак, Босх бросил его в машину. Затем расстегнул три верхние пуговицы на рубашке и направился в сторону улицы.
– Скоро вернусь. А тебе лучше спрятаться. Если она увидит цветного, то может не пойти со мной в аллею.
Едва начав, они тут же выяснили, что парень, которого Джорджия Стерн водила в аллею и о котором Босху рассказал Эдгар, не был клиентом. Это был продавец наркотиков, и в аллее она приобрела у него товар. Возможно, женщина расплатилась за дозу натурой, но это еще не делало продавца клиентом.
Впрочем, неважно, кем он был и что она с ним делала, но, когда Босх и Эдгар доставили ее сюда, она находилась под кайфом и потому иметь с ней дело в данную минуту, похоже, было бесполезно. Глаза ее расширились и остекленели, взгляд был устремлен куда-то вдаль. Даже когда она сидела в крохотной комнате для допросов, казалось, что она смотрит за горизонт.
Волосы женщины были растрепаны, черные концы у корней волос стали еще длиннее, чем на фотографии, которая была у Эдгара. Под левым ухом у нее была болячка – такие часто появляются у наркоманов, упорно расчесывающих одно и то же место. Воротник большой, не по размеру, тенниски обвис, обнажив верхнюю часть груди, и Босх увидел, что она колет героин в вены на своей шее. Несмотря на то, что женщина вконец опустилась, груди у нее все еще были большими и упругими. «Силикон», – догадался Босх, и на мгновение перед его глазами встало сморщившееся тело «цементной блондинки».
– Мисс Стерн? – начал Босх. – Джорджия? Вы знаете, почему оказались здесь? Помните, что я сказал вам в машине?
– Помню.
– Помните ли вы ту ночь, когда один мужчина пытался вас убить? Более четырех лет назад. Примерно такой же ночью. Семнадцатого июня. Помните?
Она сонно кивнула, и Босх подумал – доходит ли до нее смысл его слов?
– Кукольник, помните?
– Он умер.
– Это так, но мы все равно должны задать вам несколько вопросов, связанных с этим человеком. Вы помогли нам нарисовать его портрет, помните?
Босх развернул рисунок, который взял до этого из досье по Кукольнику. Изображение не походило ни на Черча, ни на Мору, но известно было, что Кукольник часто менял внешность, поэтому логичным было предположить, что то же самое делал и последователь. В любом случае оставался шанс, что в ее памяти всплывут какие-нибудь типичные приметы нападавшего. В случае с Морой это, к примеру, могли быть его пронизывающие глаза.
Она долго смотрела на рисунок.
– Его шлепнули копы, – сказала она. – Он заслужил.
Пусть эти слова прозвучали из уст опустившегося существа, но они все равно приободрили Босха. Хоть кто-то подтвердил, что Черч получил по заслугам. Но Босх знал то, что не было известно этой женщине: в данном случае они имели дело не с Кукольником.
– Мы хотим показать вам кое-какие снимки. Упаковка у тебя с собой, Джерри?
Женщина быстро подняла глаза, и Босх понял свою ошибку. Она подумала, что он имел в виду пиво, тогда как на полицейском жаргоне «упаковкой» назывался комплект из шести фотографий, которые предъявляли для опознания свидетелям и жертвам преступлений. Обычно на снимках были пять полицейских и подозреваемый. На сей раз все шестеро, изображенные на фотографиях были полицейскими. Карточка Моры лежала второй сверху.
– Ну? – спросил Босх.
Женщина показала на четвертый по счету снимок.
– По-моему, я с ним однажды трахалась. Но я думала, что он – полицейский.
Босх увидел, как Эдгар покачал головой. На снимке был изображен нелегальный агент голливудского отдела по борьбе с наркотиками. Его звали Арт Данфорс. Если память женщину не подвела, это означало, что Данфорс обнаглел до такой степени, что использовал свое служебное положение для вымогания секса у проституток. Вероятно, он расплачивался с ними конфискованным героином. Сказанное женщиной следовало бы немедленно сообщить в отдел внутренних расследований, но и Босху и Эдгару было ясно, что они этого не сделают. Это было бы равнозначно самоубийству в управлении. После этого им не станет доверять даже самый распоследний уличный коп. В то же время Босх знал, что Данфорс женат, а у этой проститутки был СПИД. Он решил, что отправит Данфорсу анонимную записку с советом сделать анализ крови.
– Присмотритесь ко всем остальным, Джорджия, – сказал Босх. – Посмотрите на их глаза. Даже если человек загримировался, он не может изменить свои глаза.
Женщина наклонилась, чтобы получше разглядеть фотографии. Босх кинул взгляд на Эдгара, и тот покачал головой. Он хотел сказать, что ничего не выходит. Босх кивнул, выражая согласие. Примерно через минуту она отрицательно покачала головой.
– Ничего, Джорджия?
– Нет.
– Здесь его нет?
– Нет. Он сдох.
– Конечно. Посидите здесь, а мы на минутку выйдем поговорить. Скоро вернемся.
За дверью они решили, что самым лучшим вариантом будет доставить ее в Сибил Брэнд по обвинению в употреблении наркотиков и еще раз хорошенько допросить, когда она очухается. Босх заметил, что Эдгар с большим энтузиазмом вызвался выполнить это задание и отвезти ее в центр города, где находился Сибил. Впрочем, Босх знал: это не потому, что Эдгару доставит удовольствие засадить женщину в тюрьму для наркоманок. Просто за это причитались сверхурочные. Эмоции тут были ни при чем.
Глава 26
Глава 27
Сняв пиджак, Босх бросил его в машину. Затем расстегнул три верхние пуговицы на рубашке и направился в сторону улицы.
– Скоро вернусь. А тебе лучше спрятаться. Если она увидит цветного, то может не пойти со мной в аллею.
* * *
Они устроились в комнате для допросов полицейского отделения в Ван-Найс. Босх отлично ориентировался в этом помещении, поскольку работал здесь в подразделении грабежей сразу после получения полицейского значка.Едва начав, они тут же выяснили, что парень, которого Джорджия Стерн водила в аллею и о котором Босху рассказал Эдгар, не был клиентом. Это был продавец наркотиков, и в аллее она приобрела у него товар. Возможно, женщина расплатилась за дозу натурой, но это еще не делало продавца клиентом.
Впрочем, неважно, кем он был и что она с ним делала, но, когда Босх и Эдгар доставили ее сюда, она находилась под кайфом и потому иметь с ней дело в данную минуту, похоже, было бесполезно. Глаза ее расширились и остекленели, взгляд был устремлен куда-то вдаль. Даже когда она сидела в крохотной комнате для допросов, казалось, что она смотрит за горизонт.
Волосы женщины были растрепаны, черные концы у корней волос стали еще длиннее, чем на фотографии, которая была у Эдгара. Под левым ухом у нее была болячка – такие часто появляются у наркоманов, упорно расчесывающих одно и то же место. Воротник большой, не по размеру, тенниски обвис, обнажив верхнюю часть груди, и Босх увидел, что она колет героин в вены на своей шее. Несмотря на то, что женщина вконец опустилась, груди у нее все еще были большими и упругими. «Силикон», – догадался Босх, и на мгновение перед его глазами встало сморщившееся тело «цементной блондинки».
– Мисс Стерн? – начал Босх. – Джорджия? Вы знаете, почему оказались здесь? Помните, что я сказал вам в машине?
– Помню.
– Помните ли вы ту ночь, когда один мужчина пытался вас убить? Более четырех лет назад. Примерно такой же ночью. Семнадцатого июня. Помните?
Она сонно кивнула, и Босх подумал – доходит ли до нее смысл его слов?
– Кукольник, помните?
– Он умер.
– Это так, но мы все равно должны задать вам несколько вопросов, связанных с этим человеком. Вы помогли нам нарисовать его портрет, помните?
Босх развернул рисунок, который взял до этого из досье по Кукольнику. Изображение не походило ни на Черча, ни на Мору, но известно было, что Кукольник часто менял внешность, поэтому логичным было предположить, что то же самое делал и последователь. В любом случае оставался шанс, что в ее памяти всплывут какие-нибудь типичные приметы нападавшего. В случае с Морой это, к примеру, могли быть его пронизывающие глаза.
Она долго смотрела на рисунок.
– Его шлепнули копы, – сказала она. – Он заслужил.
Пусть эти слова прозвучали из уст опустившегося существа, но они все равно приободрили Босха. Хоть кто-то подтвердил, что Черч получил по заслугам. Но Босх знал то, что не было известно этой женщине: в данном случае они имели дело не с Кукольником.
– Мы хотим показать вам кое-какие снимки. Упаковка у тебя с собой, Джерри?
Женщина быстро подняла глаза, и Босх понял свою ошибку. Она подумала, что он имел в виду пиво, тогда как на полицейском жаргоне «упаковкой» назывался комплект из шести фотографий, которые предъявляли для опознания свидетелям и жертвам преступлений. Обычно на снимках были пять полицейских и подозреваемый. На сей раз все шестеро, изображенные на фотографиях были полицейскими. Карточка Моры лежала второй сверху.
– Ну? – спросил Босх.
Женщина показала на четвертый по счету снимок.
– По-моему, я с ним однажды трахалась. Но я думала, что он – полицейский.
Босх увидел, как Эдгар покачал головой. На снимке был изображен нелегальный агент голливудского отдела по борьбе с наркотиками. Его звали Арт Данфорс. Если память женщину не подвела, это означало, что Данфорс обнаглел до такой степени, что использовал свое служебное положение для вымогания секса у проституток. Вероятно, он расплачивался с ними конфискованным героином. Сказанное женщиной следовало бы немедленно сообщить в отдел внутренних расследований, но и Босху и Эдгару было ясно, что они этого не сделают. Это было бы равнозначно самоубийству в управлении. После этого им не станет доверять даже самый распоследний уличный коп. В то же время Босх знал, что Данфорс женат, а у этой проститутки был СПИД. Он решил, что отправит Данфорсу анонимную записку с советом сделать анализ крови.
– Присмотритесь ко всем остальным, Джорджия, – сказал Босх. – Посмотрите на их глаза. Даже если человек загримировался, он не может изменить свои глаза.
Женщина наклонилась, чтобы получше разглядеть фотографии. Босх кинул взгляд на Эдгара, и тот покачал головой. Он хотел сказать, что ничего не выходит. Босх кивнул, выражая согласие. Примерно через минуту она отрицательно покачала головой.
– Ничего, Джорджия?
– Нет.
– Здесь его нет?
– Нет. Он сдох.
– Конечно. Посидите здесь, а мы на минутку выйдем поговорить. Скоро вернемся.
За дверью они решили, что самым лучшим вариантом будет доставить ее в Сибил Брэнд по обвинению в употреблении наркотиков и еще раз хорошенько допросить, когда она очухается. Босх заметил, что Эдгар с большим энтузиазмом вызвался выполнить это задание и отвезти ее в центр города, где находился Сибил. Впрочем, Босх знал: это не потому, что Эдгару доставит удовольствие засадить женщину в тюрьму для наркоманок. Просто за это причитались сверхурочные. Эмоции тут были ни при чем.
Глава 26
Поверх жалюзи Сильвия задернула тяжелые шторы, поэтому в спальне было все еще темно, хотя за окном уже вовсю сияло солнце. Проснувшись поздним субботним утром в ее кровати – один, – Босх потянулся к своим часам на тумбочке и увидел, что они показывают одиннадцать. Ему что-то снилось, но сон растворился во тьме, едва он проснулся, и Босх не мог его вспомнить, как ни старался. Он провалялся в постели еще минут пятнадцать. Нет, сон никак не вспоминался.
Время от времени с кухни доносился еле слышный шум. Там возилась Сильвия. Вот она подметает пол, вот разгружает посудомоечную машину. Чувствовалось, что она изо всех сил старается не шуметь, и все же ей не удавалось полностью заглушить шорох и звяканье. Вот отворилась дверь на веранду, и зажурчала вода. Теперь Сильвия поливала растения, стоявшие в горшках у крыльца. Уже семь недель с неба не упало ни капли.
В двадцать минут двенадцатого зазвонил телефон, и Сильвия побежала в дом. Босх почему-то был уверен, что звонят именно ему. Он напрягся, ожидая, что сейчас откроется дверь в спальню и его позовут к телефону. Такой звонок был вполне возможен: он дал этот номер Эдгару семь часов назад, когда они уходили из отделения в Ван-Найс.
Однако Сильвия все не приходила. Босх расслабился, прислушиваясь к обрывкам телефонного разговора. Вначале ее голос звучал так, будто она консультировала одного из своих учеников. Чуть позже раздались звуки, напоминающие всхлипывания. Похоже, плачет.
Поднявшись с постели, Босх быстро натянул одежду и вышел из спальни, на ходу приглаживая растрепанные волосы. Она сидела за кухонным столом, прижимая к уху трубку радиотелефона. Слушая кого-то, Сильвия нервно рисовала ногтем круги на скатерти. И плакала. Чутье его не подвело.
– Что случилось? – спросил он шепотом. Она подняла руку, сделав ему знак не мешать. Босх закрыл рот, безмолвно уставившись на нее.
– Конечно, приеду, миссис Фонтено. Пожалуйста, сообщите мне только, когда и куда… Да-да, приеду. И позвольте еще раз выразить вам соболезнования. Беатрис была хорошей девушкой и прекрасной ученицей. Я так гордилась ею. О, Господи…
Она положила трубку, и слезы ручьем полились из ее глаз. Босх подошел к ней и мягко тронул за плечо.
– Ученица?
– Беатрис Фонтено.
– Что случилось?
– Она мертва.
Он наклонился и обнял ее за плечи. Сильвия рыдала, не в силах сдержаться.
– Этот город… – начала она, но голос ее осекся. – Помнишь, однажды вечером я читала тебе то, что она написала о «Дне саранчи»? Да, та самая девочка.
Босх вспомнил. Сильвия тогда говорила, что беспокоится за нее. Ему хотелось что-то сказать, но он знал, что вряд ли сумеет подобрать нужные слова. Этот город… Двумя словами она сказала все.
Целый день они провели дома в мелких хлопотах по хозяйству. Занялись уборкой. Босх вычистил камин, убрав истлевшие головешки, а затем присоединился к Сильвии, которая работала во дворе. Она ковырялась в земле, выдергивая сорняки и срезая цветы для букета, который намеревалась отвезти миссис Фонтено.
Они трудились бок о бок, но Сильвия говорила очень мало. Время от времени она роняла короткие фразы, из которых стала ясна суть случившегося. По ее словам, в девушку выстрелили из проезжавшей машины в районе Норманди. Это произошло минувшей ночью. Ее тут же доставили в больницу имени Мартина Лютера Кинга. Врачи констатировали смерть мозга. Утром была отключена аппаратура искусственного жизнеобеспечения, и у девушки взяли внутренние органы, чтобы использовать их для пересадки. На языке медиков это называется «жатвой».
– Жатва… До чего же дико звучит это слово, – задумчиво произнесла Сильвия. – Представляешь себе ферму, людей, сажающих деревья, чтобы потом собирать плоды…
В середине дня она отправилась на кухню и сделала два сандвича, положив на один салат из крутых яиц, а на другой – кусочки тунца. Потом – разрезала их пополам. Босх и Сильвия съели по половинке каждого бутерброда, запив их чаем со льдом. Делая чай по собственному рецепту, он всегда добавлял в бокалы ломтики апельсина. Сильвия пояснила, что после гигантских бифштексов, съеденных ими прошлым вечером, она на говядину и смотреть не может. За весь день это была единственная попытка сказать что-то, способное вызвать улыбку. Однако ни один из них не улыбнулся. Она поставила тарелки в раковину, но даже не притронулась к крану, чтобы сполоснуть их. Отвернувшись от раковины, Сильвия облокотилась о кухонную стойку и уставилась в пол.
– Миссис Фонтено сказала, что похороны состоятся на следующей неделе, возможно, в среду. Наверное, я должна там быть вместе с классом. Надо бы позаботиться об автобусе.
– Ты права. Ее семья оценит это.
– У нее есть два старших брата. Наркодельцы. Она мне говорила, что они продают крэк.
Босх промолчал. Он знал, что причина смерти девчонки скорее всего заключалась именно в том, чем занимались ее братья. С тех пор, как молодежные банды «Бладэ» и «Крипс» заключили перемирие, уличная торговля наркотиками в Саут-Сентрал утратила стройную систему. Многие нагло полезли в чужие зоны влияния. Отсюда – и стрельба по конкурентам из автомобилей, мчащихся во весь дух, когда жертвами зачастую становятся ни в чем не повинные люди.
– Она написала сочинение – отчет о прочитанной книге. Это было совсем недавно. Пожалуй, я попрошу у ее матери разрешения прочитать эту работу. Во время заупокойной службы. Или после нее. Кто знает, может быть, они поймут, кого потеряли.
– Думаю, уже поняли.
– Да.
– Пожалуй, тебе стоит поспать? Закрой глаза, постарайся заснуть.
– Наверное, ты прав. Постараюсь. А ты что будешь делать?
– Ну, у меня-то дела найдутся. Надо кое-куда позвонить. Знаешь, Сильвия, сегодня вечером мне нужно будет уйти. Надеюсь, ненадолго. Вернусь сразу же, как только освобожусь.
– Не волнуйся за меня, Гарри. Все будет в порядке.
– Хорошо.
Около четырех Босх зашел, чтобы взглянуть на нее. Сильвия крепко спала. На ее подушке виднелись еще не высохшие следы слез.
Он пересек холл и пошел в другую спальню, служившую кабинетом. Там на столе стоял телефон. Чтобы не разбудить Сильвию, он плотно прикрыл за собой дверь.
Первый звонок был детективам в отделении на Семьдесят седьмой улице. Босх попросил соединить его с подразделением по расследованию убийств, и ему ответил следователь Хэнкс. Эта фамилия ничего не говорила Босху, а по имени детектив не представился. Назвавшись, Босх осведомился о деле Фонтено.
– А сами-то вы где трудитесь, Босх? Я вроде бы слышал, в Голливуде?
– Верно, в Голливуде. Но в данном случае это не имеет значения. Я звоню по частному вопросу. Сегодня утром миссис Фонтено позвонила учительнице девочки. Так вот, эта учительница – мой друг. Она страшно расстроена случившимся, ну а я, знаете ли, просто пытаюсь поподробнее узнать, что же все-таки произошло.
– Послушайте, у меня нет времени утешать несчастных. На моей шее дело висит.
– Иными словами, у вас по этому делу ничего нет?
– Признайтесь, вы, должно быть, никогда не работали в наших «двух семерках»…
– Нет, не работал. А вы, должно быть, стараетесь втолковать мне, как туго вам приходится?
– Шли бы вы куда подальше со своими издевками, Босх. Неужели вы не можете понять, что к югу от Пайко такой вещи, как свидетель, вообще не сыскать. Глухо! Для нас единственный способ распутать дело – надеяться на везение: авось кто наследит. Еще больше повезет, если к нам заявится какой-нибудь фрукт и выложит с порога: «Извините, ребята, моих рук дело». А теперь прикиньте, как часто нам выпадает такой праздник.
Босх молчал.
– Так вот, если говорить о расстроенных, то среди них не только ваша учительница. Поймите: дело-то скверное. Они, конечно, все скверные, но бывают такие, что дальше некуда. Нынешнее – как раз из такой категории. Представьте себе, сидит шестнадцатилетняя девчонка дома, читает книжку, присматривает за младшим братишкой…
– Стрельба из автомобиля?
– Угадали. Двенадцать дырок в стенах. Стреляли из АК. Двенадцать пуль – в стены, тринадцатая – в затылок…
– Она, наверное, ничего не успела сообразить.
– Не успела. Умерла, так и не поняв отчего. Должно быть, ее уложили с первого выстрела. Она даже не пыталась пригнуться, спрятаться.
– Очевидно, этот выстрел предназначался одному из ее старших братьев, как вы думаете?
Пару минут Хэнкс хранил молчание. Босху было слышно, как орет радио в полицейском участке.
– Откуда вам это известно – от учительницы?
– Девочка ей рассказывала, что братья торгуют крэком.
– Точно? Видел их сегодня утром в больнице Мартина Лютера Кинга в слезах и соплях. Рыдали и закатывали глаза – ну прямо христосики. Ладно, Босх, проверю их. Могу быть чем-то еще полезен?
– Можете. Как называлась книга, которую она читала?
– Книга?
– Да.
– Ее название – «Долгий сон». Именно это она и получила, дружище. Уснула навеки.
– Не могли бы вы сделать мне одолжение, Хэнкс?
– Какое именно?
– Если вам доведется беседовать с репортерами, не упоминайте о книге.
– А в чем, собственно, дело?
– Не упоминайте – и все.
Босх повесил трубку. Сидя за столом, он чувство вал, как его охватывает стыд за то, что он позволил себе усомниться в педагогических способностях Сильвии, когда та впервые рассказала ему о девочке.
Затем Босх набрал номер Ирвинга. Не успел прозвучать гудок, как на другом конце схватили трубку.
– Добрый день! Приемная заместителя начальника полицейского управления Лос-Анджелеса Ирвина Ирвинга. Говорит лейтенант Ганс Ролленбергер. Чем могу служить?
Похоже, Ганс Недотрога ожидал звонка от самого Ирвинга, потому и выдал уставное телефонное приветствие без запинки, как из пулемета. Подобная форма ответа на звонки предусматривалась инструкцией, однако полицейские, дежурившие на телефоне, в большинстве своем дружно ее игнорировали.
Не сказав ни слова, Босх повесил трубку, потом вновь набрал тот же номер, чтобы еще раз насладиться полным рапортом лейтенанта.
– Это Босх, – небрежно представился он. – Звоню просто на всякий случай.
– Босх, это вы звонили секунду назад?
– Нет, а что?
– Да так, ничего. Я тут сижу с Никсоном и Джонсоном. Они только что вошли. А Шиэн и Опельт сейчас занимаются Морой.
От Босха не ускользнуло, что Ролленбергер не осмеливается шутливо называть президентами своих коллег с громкими именами, когда они находятся с ним рядом.
– Есть что-нибудь интересное?
– Нет. Объект все утро провел дома, совсем недавно покинул квартиру и пешком дошел до Вэллей. Посетил еще несколько складских помещений. Ничего подозрительного.
– А где он сейчас?
– Дома.
– Как там Эдгар?
– Был здесь. А потом пошел в Сибил, чтобы побеседоватъ с уцелевшей девицей. Он нашел ее прошлым вечером, но она, судя по всему, настолько накачалась героином, что была не в состоянии говорить. Так что сейчас он решил попытаться еще раз побеседовать с ней.
Потом, понизив голос до шепота, Ролленбергер осведомился:
– А если она опознает Мору, мы начнем действовать?
– Не думаю. Это не самый лучший план. Опознания недостаточно. К тому же мы выдадим себя.
– Абсолютно с вами согласен, – произнес лейтенант, на сей раз громко, чтобы президенты видели, кто тут главный. – Будем сидеть у него на хвосте, как репей. Стоит ему только дернуться, а мы тут как тут.
– Надеюсь, так оно и будет. Как вы взаимодействуете с наружным наблюдением? Они что, информируют вас обо всех подробностях – шаг за шагом?
– Именно так. Они перемещаются на радиофицированной машине, а я их слушаю. Мне известно о каждом шаге объекта. Думаю, засижусь сегодня допоздна. Есть у меня одно предчувствие.
– Какое?
– Мне кажется, что сегодняшняя ночь станет решающей.
– Когда тебе нужно выходить?
– Уже скоро.
Она не спросила, куда и зачем он идет. Было видно, что Босх не расположен к объяснениям.
– Может, я пока приготовлю тебе суп или еще что-нибудь? – предложил он.
– Не надо, что-то не хочется есть. Вряд ли у меня сегодня появится аппетит.
Зазвонил телефон. Гарри снял трубку аппарата, стоявшего на кухне. Звонила журналистка из «Лос-Анджелес таймс», которая выведала их телефонный номер у миссис Фонтено. Репортерша желала поговорить с Сильвией о Беатрис.
– О чем именно? – счел нужным уточнить Босх.
– Ну-у, миссис Фонтено сказала, что миссис Мур очень тепло отзывалась о ее дочери. Мы готовим о случившемся солидный материал, потому что Беатрис была очень хорошей девушкой. Вот я и подумала: а что, если миссис Мур хочет рассказать что-нибудь о своей ученице?
Попросив репортершу подождать у телефона, Босх пошел к Сильвии, чтобы сообщить ей о звонке. Сильвия тут же выразила желание поговорить о бедной девочке.
Они беседовали пятнадцать минут. Босх тем временем вышел из дома, сел в свою машину и настроил рацию на «Симплекс-пять» – частоту «наружки». Но ничего не услышал.
Переключившись с приема на передачу, он вызвал:
– Группа-один?
Последовали несколько секунд молчания. Босх уже снова открыл было рот, как из динамика послышался голос Шиэна:
– Кто там еще?
– Босх.
– Чего надо?
– Как там наш подопечный?
Шиэн начал что-то говорить, но его заглушил громкий голос Ролленбергера:
– Говорит руководитель. Будьте добры называть свои позывные, когда выходите в эфир.
Босх иронично ухмыльнулся: чего еще ожидать от этого козла?
– А не может ли руководитель группы сказать, какие у меня позывные?
– Говорит руководитель. Вы – группа-шесть. Конец связи.
– Чтоб ты ш-ш-ш… подавился… ш-ш-ш… великий вождь… – изобразил Босх радиопомехи.
– Повторите, что вы сказали!
– Что повторить?
– Вы же только что выходили на связь. Или это были ваши слова, группа-пять?
В голосе Ролленбергера чувствовалось раздражение. Босх удовлетворенно улыбнулся. Из динамика донеслось пощелкивание. Он знал: это Шиэн нажимает на кнопку передатчика, подавая условный знак одобрения.
– Я просто спросил, кто входит в мою группу.
– Группа-шесть, в данный момент вы действуете в одиночку.
– Так может, мне сменить позывные, как вы думаете, руководитель? Например, одиночка-шесть.
– Уф… Послушайте, Бо… тьфу ты, группа-шесть, не засоряйте эфир! Выходите на связь лишь в том случае, если вам действительно необходима информация или самому есть что сообщить.
– Ш-ш-ш…
Босх на секунду отключил радио и от души посмеялся. На глазах выступили слезы, и он вдруг осознал, что смеется слишком громко над тем, что в лучшем случае было всего лишь довольно забавным. «Нервная разрядка», – мелькнула мысль. Босх вновь поднес микрофон к губам и вызвал Шиэна.
– Группа-один, ответьте, объект переместился?
– Так точно, одиночка, пардон, группа-шесть.
– Где он сейчас?
– В квадрате семь, сидит в «Лингз-Уингз», на пересечении Голливуда и Чероки.
Мора утолял голод в закусочной. Босх знал, что у него не остается времени на осуществление задуманного, тем более что до Голливуда было полчаса езды.
– Группа-один, как он выглядит? Не запланировал ли, случаем, вечерней прогулки?
– Выглядит неплохо. Да, похоже, собрался прошвырнуться вечерком.
– Ну, ладно, до скорого.
– Ш-ш-ш…
– Не выпьешь чашечку, Гарри?
– Нет, спасибо. Мне уже пора.
– Что ж, иди.
– А что ты ей рассказала, ну, этой репортерше?
– Все, что пришло на память. Надеюсь, она напишет хорошую статью.
– Это они умеют.
Похоже, Хэнкс не проболтался журналистке о книге, которую читала девочка. Если бы проболтался, то репортерша наверняка принялась бы расспрашивать Сильвию, что та думает о столь многозначительном факте. Стало понятно и то, что к Сильвии начали возвращаться силы благодаря тому, что она смогла излить душу, рассказав все о погибшей. Босха всегда удивляло, насколько женщины любят поговорить о дорогом им покойнике – о том, кого они хорошо знали или любили. Он думал об этом всякий раз, когда приходилось сообщать о смерти человека кому-нибудь из его близких. Женщины бывали по-настоящему сражены горем, но в то же время им нестерпимо хотелось выговориться. И тут вдруг Босха пронзила мысль – ведь он и с Сильвией встретился при сходных обстоятельствах: Босх сообщил ей о смерти мужа. Они стояли здесь же, на этой самой кухне, а она говорила, говорила без умолку. И почти сразу же завладела его сердцем.
– Ты не расклеишься, пока меня не будет?
– Не волнуйся, Гарри. Мне уже лучше.
– Постараюсь вернуться пораньше. Правда, точно еще не знаю, когда освобожусь. Ты смотри, не забудь, поешь чего-нибудь.
– Ладно.
Уже на пороге они обнялись и поцеловались. Босха внезапно охватило острое желание никуда не ехать, остаться здесь, продолжая сжимать ее в объятиях. Но он пересилил себя.
– Ты очень хорошая, Сильвия. Намного лучше, чем я заслуживаю.
Она положила ладонь на его губы.
– Не говори так, Гарри.
Время от времени с кухни доносился еле слышный шум. Там возилась Сильвия. Вот она подметает пол, вот разгружает посудомоечную машину. Чувствовалось, что она изо всех сил старается не шуметь, и все же ей не удавалось полностью заглушить шорох и звяканье. Вот отворилась дверь на веранду, и зажурчала вода. Теперь Сильвия поливала растения, стоявшие в горшках у крыльца. Уже семь недель с неба не упало ни капли.
В двадцать минут двенадцатого зазвонил телефон, и Сильвия побежала в дом. Босх почему-то был уверен, что звонят именно ему. Он напрягся, ожидая, что сейчас откроется дверь в спальню и его позовут к телефону. Такой звонок был вполне возможен: он дал этот номер Эдгару семь часов назад, когда они уходили из отделения в Ван-Найс.
Однако Сильвия все не приходила. Босх расслабился, прислушиваясь к обрывкам телефонного разговора. Вначале ее голос звучал так, будто она консультировала одного из своих учеников. Чуть позже раздались звуки, напоминающие всхлипывания. Похоже, плачет.
Поднявшись с постели, Босх быстро натянул одежду и вышел из спальни, на ходу приглаживая растрепанные волосы. Она сидела за кухонным столом, прижимая к уху трубку радиотелефона. Слушая кого-то, Сильвия нервно рисовала ногтем круги на скатерти. И плакала. Чутье его не подвело.
– Что случилось? – спросил он шепотом. Она подняла руку, сделав ему знак не мешать. Босх закрыл рот, безмолвно уставившись на нее.
– Конечно, приеду, миссис Фонтено. Пожалуйста, сообщите мне только, когда и куда… Да-да, приеду. И позвольте еще раз выразить вам соболезнования. Беатрис была хорошей девушкой и прекрасной ученицей. Я так гордилась ею. О, Господи…
Она положила трубку, и слезы ручьем полились из ее глаз. Босх подошел к ней и мягко тронул за плечо.
– Ученица?
– Беатрис Фонтено.
– Что случилось?
– Она мертва.
Он наклонился и обнял ее за плечи. Сильвия рыдала, не в силах сдержаться.
– Этот город… – начала она, но голос ее осекся. – Помнишь, однажды вечером я читала тебе то, что она написала о «Дне саранчи»? Да, та самая девочка.
Босх вспомнил. Сильвия тогда говорила, что беспокоится за нее. Ему хотелось что-то сказать, но он знал, что вряд ли сумеет подобрать нужные слова. Этот город… Двумя словами она сказала все.
Целый день они провели дома в мелких хлопотах по хозяйству. Занялись уборкой. Босх вычистил камин, убрав истлевшие головешки, а затем присоединился к Сильвии, которая работала во дворе. Она ковырялась в земле, выдергивая сорняки и срезая цветы для букета, который намеревалась отвезти миссис Фонтено.
Они трудились бок о бок, но Сильвия говорила очень мало. Время от времени она роняла короткие фразы, из которых стала ясна суть случившегося. По ее словам, в девушку выстрелили из проезжавшей машины в районе Норманди. Это произошло минувшей ночью. Ее тут же доставили в больницу имени Мартина Лютера Кинга. Врачи констатировали смерть мозга. Утром была отключена аппаратура искусственного жизнеобеспечения, и у девушки взяли внутренние органы, чтобы использовать их для пересадки. На языке медиков это называется «жатвой».
– Жатва… До чего же дико звучит это слово, – задумчиво произнесла Сильвия. – Представляешь себе ферму, людей, сажающих деревья, чтобы потом собирать плоды…
В середине дня она отправилась на кухню и сделала два сандвича, положив на один салат из крутых яиц, а на другой – кусочки тунца. Потом – разрезала их пополам. Босх и Сильвия съели по половинке каждого бутерброда, запив их чаем со льдом. Делая чай по собственному рецепту, он всегда добавлял в бокалы ломтики апельсина. Сильвия пояснила, что после гигантских бифштексов, съеденных ими прошлым вечером, она на говядину и смотреть не может. За весь день это была единственная попытка сказать что-то, способное вызвать улыбку. Однако ни один из них не улыбнулся. Она поставила тарелки в раковину, но даже не притронулась к крану, чтобы сполоснуть их. Отвернувшись от раковины, Сильвия облокотилась о кухонную стойку и уставилась в пол.
– Миссис Фонтено сказала, что похороны состоятся на следующей неделе, возможно, в среду. Наверное, я должна там быть вместе с классом. Надо бы позаботиться об автобусе.
– Ты права. Ее семья оценит это.
– У нее есть два старших брата. Наркодельцы. Она мне говорила, что они продают крэк.
Босх промолчал. Он знал, что причина смерти девчонки скорее всего заключалась именно в том, чем занимались ее братья. С тех пор, как молодежные банды «Бладэ» и «Крипс» заключили перемирие, уличная торговля наркотиками в Саут-Сентрал утратила стройную систему. Многие нагло полезли в чужие зоны влияния. Отсюда – и стрельба по конкурентам из автомобилей, мчащихся во весь дух, когда жертвами зачастую становятся ни в чем не повинные люди.
– Она написала сочинение – отчет о прочитанной книге. Это было совсем недавно. Пожалуй, я попрошу у ее матери разрешения прочитать эту работу. Во время заупокойной службы. Или после нее. Кто знает, может быть, они поймут, кого потеряли.
– Думаю, уже поняли.
– Да.
– Пожалуй, тебе стоит поспать? Закрой глаза, постарайся заснуть.
– Наверное, ты прав. Постараюсь. А ты что будешь делать?
– Ну, у меня-то дела найдутся. Надо кое-куда позвонить. Знаешь, Сильвия, сегодня вечером мне нужно будет уйти. Надеюсь, ненадолго. Вернусь сразу же, как только освобожусь.
– Не волнуйся за меня, Гарри. Все будет в порядке.
– Хорошо.
Около четырех Босх зашел, чтобы взглянуть на нее. Сильвия крепко спала. На ее подушке виднелись еще не высохшие следы слез.
Он пересек холл и пошел в другую спальню, служившую кабинетом. Там на столе стоял телефон. Чтобы не разбудить Сильвию, он плотно прикрыл за собой дверь.
Первый звонок был детективам в отделении на Семьдесят седьмой улице. Босх попросил соединить его с подразделением по расследованию убийств, и ему ответил следователь Хэнкс. Эта фамилия ничего не говорила Босху, а по имени детектив не представился. Назвавшись, Босх осведомился о деле Фонтено.
– А сами-то вы где трудитесь, Босх? Я вроде бы слышал, в Голливуде?
– Верно, в Голливуде. Но в данном случае это не имеет значения. Я звоню по частному вопросу. Сегодня утром миссис Фонтено позвонила учительнице девочки. Так вот, эта учительница – мой друг. Она страшно расстроена случившимся, ну а я, знаете ли, просто пытаюсь поподробнее узнать, что же все-таки произошло.
– Послушайте, у меня нет времени утешать несчастных. На моей шее дело висит.
– Иными словами, у вас по этому делу ничего нет?
– Признайтесь, вы, должно быть, никогда не работали в наших «двух семерках»…
– Нет, не работал. А вы, должно быть, стараетесь втолковать мне, как туго вам приходится?
– Шли бы вы куда подальше со своими издевками, Босх. Неужели вы не можете понять, что к югу от Пайко такой вещи, как свидетель, вообще не сыскать. Глухо! Для нас единственный способ распутать дело – надеяться на везение: авось кто наследит. Еще больше повезет, если к нам заявится какой-нибудь фрукт и выложит с порога: «Извините, ребята, моих рук дело». А теперь прикиньте, как часто нам выпадает такой праздник.
Босх молчал.
– Так вот, если говорить о расстроенных, то среди них не только ваша учительница. Поймите: дело-то скверное. Они, конечно, все скверные, но бывают такие, что дальше некуда. Нынешнее – как раз из такой категории. Представьте себе, сидит шестнадцатилетняя девчонка дома, читает книжку, присматривает за младшим братишкой…
– Стрельба из автомобиля?
– Угадали. Двенадцать дырок в стенах. Стреляли из АК. Двенадцать пуль – в стены, тринадцатая – в затылок…
– Она, наверное, ничего не успела сообразить.
– Не успела. Умерла, так и не поняв отчего. Должно быть, ее уложили с первого выстрела. Она даже не пыталась пригнуться, спрятаться.
– Очевидно, этот выстрел предназначался одному из ее старших братьев, как вы думаете?
Пару минут Хэнкс хранил молчание. Босху было слышно, как орет радио в полицейском участке.
– Откуда вам это известно – от учительницы?
– Девочка ей рассказывала, что братья торгуют крэком.
– Точно? Видел их сегодня утром в больнице Мартина Лютера Кинга в слезах и соплях. Рыдали и закатывали глаза – ну прямо христосики. Ладно, Босх, проверю их. Могу быть чем-то еще полезен?
– Можете. Как называлась книга, которую она читала?
– Книга?
– Да.
– Ее название – «Долгий сон». Именно это она и получила, дружище. Уснула навеки.
– Не могли бы вы сделать мне одолжение, Хэнкс?
– Какое именно?
– Если вам доведется беседовать с репортерами, не упоминайте о книге.
– А в чем, собственно, дело?
– Не упоминайте – и все.
Босх повесил трубку. Сидя за столом, он чувство вал, как его охватывает стыд за то, что он позволил себе усомниться в педагогических способностях Сильвии, когда та впервые рассказала ему о девочке.
Затем Босх набрал номер Ирвинга. Не успел прозвучать гудок, как на другом конце схватили трубку.
– Добрый день! Приемная заместителя начальника полицейского управления Лос-Анджелеса Ирвина Ирвинга. Говорит лейтенант Ганс Ролленбергер. Чем могу служить?
Похоже, Ганс Недотрога ожидал звонка от самого Ирвинга, потому и выдал уставное телефонное приветствие без запинки, как из пулемета. Подобная форма ответа на звонки предусматривалась инструкцией, однако полицейские, дежурившие на телефоне, в большинстве своем дружно ее игнорировали.
Не сказав ни слова, Босх повесил трубку, потом вновь набрал тот же номер, чтобы еще раз насладиться полным рапортом лейтенанта.
– Это Босх, – небрежно представился он. – Звоню просто на всякий случай.
– Босх, это вы звонили секунду назад?
– Нет, а что?
– Да так, ничего. Я тут сижу с Никсоном и Джонсоном. Они только что вошли. А Шиэн и Опельт сейчас занимаются Морой.
От Босха не ускользнуло, что Ролленбергер не осмеливается шутливо называть президентами своих коллег с громкими именами, когда они находятся с ним рядом.
– Есть что-нибудь интересное?
– Нет. Объект все утро провел дома, совсем недавно покинул квартиру и пешком дошел до Вэллей. Посетил еще несколько складских помещений. Ничего подозрительного.
– А где он сейчас?
– Дома.
– Как там Эдгар?
– Был здесь. А потом пошел в Сибил, чтобы побеседоватъ с уцелевшей девицей. Он нашел ее прошлым вечером, но она, судя по всему, настолько накачалась героином, что была не в состоянии говорить. Так что сейчас он решил попытаться еще раз побеседовать с ней.
Потом, понизив голос до шепота, Ролленбергер осведомился:
– А если она опознает Мору, мы начнем действовать?
– Не думаю. Это не самый лучший план. Опознания недостаточно. К тому же мы выдадим себя.
– Абсолютно с вами согласен, – произнес лейтенант, на сей раз громко, чтобы президенты видели, кто тут главный. – Будем сидеть у него на хвосте, как репей. Стоит ему только дернуться, а мы тут как тут.
– Надеюсь, так оно и будет. Как вы взаимодействуете с наружным наблюдением? Они что, информируют вас обо всех подробностях – шаг за шагом?
– Именно так. Они перемещаются на радиофицированной машине, а я их слушаю. Мне известно о каждом шаге объекта. Думаю, засижусь сегодня допоздна. Есть у меня одно предчувствие.
– Какое?
– Мне кажется, что сегодняшняя ночь станет решающей.
* * *
Босх разбудил Сильвию в пять. Однако ему пришлось просидеть на краю кровати еще полчаса, делая ей массаж спины и шеи. Лишь после этого она смогла подняться и принять душ. Когда она вошла в гостиную, ее глаза оставались все еще сонными. На ней была длинная, до колен, хлопчатобумажная серая тенниска, светлые волосы она собрала сзади в хвост.– Когда тебе нужно выходить?
– Уже скоро.
Она не спросила, куда и зачем он идет. Было видно, что Босх не расположен к объяснениям.
– Может, я пока приготовлю тебе суп или еще что-нибудь? – предложил он.
– Не надо, что-то не хочется есть. Вряд ли у меня сегодня появится аппетит.
Зазвонил телефон. Гарри снял трубку аппарата, стоявшего на кухне. Звонила журналистка из «Лос-Анджелес таймс», которая выведала их телефонный номер у миссис Фонтено. Репортерша желала поговорить с Сильвией о Беатрис.
– О чем именно? – счел нужным уточнить Босх.
– Ну-у, миссис Фонтено сказала, что миссис Мур очень тепло отзывалась о ее дочери. Мы готовим о случившемся солидный материал, потому что Беатрис была очень хорошей девушкой. Вот я и подумала: а что, если миссис Мур хочет рассказать что-нибудь о своей ученице?
Попросив репортершу подождать у телефона, Босх пошел к Сильвии, чтобы сообщить ей о звонке. Сильвия тут же выразила желание поговорить о бедной девочке.
Они беседовали пятнадцать минут. Босх тем временем вышел из дома, сел в свою машину и настроил рацию на «Симплекс-пять» – частоту «наружки». Но ничего не услышал.
Переключившись с приема на передачу, он вызвал:
– Группа-один?
Последовали несколько секунд молчания. Босх уже снова открыл было рот, как из динамика послышался голос Шиэна:
– Кто там еще?
– Босх.
– Чего надо?
– Как там наш подопечный?
Шиэн начал что-то говорить, но его заглушил громкий голос Ролленбергера:
– Говорит руководитель. Будьте добры называть свои позывные, когда выходите в эфир.
Босх иронично ухмыльнулся: чего еще ожидать от этого козла?
– А не может ли руководитель группы сказать, какие у меня позывные?
– Говорит руководитель. Вы – группа-шесть. Конец связи.
– Чтоб ты ш-ш-ш… подавился… ш-ш-ш… великий вождь… – изобразил Босх радиопомехи.
– Повторите, что вы сказали!
– Что повторить?
– Вы же только что выходили на связь. Или это были ваши слова, группа-пять?
В голосе Ролленбергера чувствовалось раздражение. Босх удовлетворенно улыбнулся. Из динамика донеслось пощелкивание. Он знал: это Шиэн нажимает на кнопку передатчика, подавая условный знак одобрения.
– Я просто спросил, кто входит в мою группу.
– Группа-шесть, в данный момент вы действуете в одиночку.
– Так может, мне сменить позывные, как вы думаете, руководитель? Например, одиночка-шесть.
– Уф… Послушайте, Бо… тьфу ты, группа-шесть, не засоряйте эфир! Выходите на связь лишь в том случае, если вам действительно необходима информация или самому есть что сообщить.
– Ш-ш-ш…
Босх на секунду отключил радио и от души посмеялся. На глазах выступили слезы, и он вдруг осознал, что смеется слишком громко над тем, что в лучшем случае было всего лишь довольно забавным. «Нервная разрядка», – мелькнула мысль. Босх вновь поднес микрофон к губам и вызвал Шиэна.
– Группа-один, ответьте, объект переместился?
– Так точно, одиночка, пардон, группа-шесть.
– Где он сейчас?
– В квадрате семь, сидит в «Лингз-Уингз», на пересечении Голливуда и Чероки.
Мора утолял голод в закусочной. Босх знал, что у него не остается времени на осуществление задуманного, тем более что до Голливуда было полчаса езды.
– Группа-один, как он выглядит? Не запланировал ли, случаем, вечерней прогулки?
– Выглядит неплохо. Да, похоже, собрался прошвырнуться вечерком.
– Ну, ладно, до скорого.
– Ш-ш-ш…
* * *
Войдя обратно в дом, он сразу же заметил, что Сильвия снова плакала, но ей, похоже, в конце концов все же удалось взять себя в руки. «Может быть, первый приступ боли и гнева уже позади?» – подумал Босх. Она сидела на кухне и пила горячий чай.– Не выпьешь чашечку, Гарри?
– Нет, спасибо. Мне уже пора.
– Что ж, иди.
– А что ты ей рассказала, ну, этой репортерше?
– Все, что пришло на память. Надеюсь, она напишет хорошую статью.
– Это они умеют.
Похоже, Хэнкс не проболтался журналистке о книге, которую читала девочка. Если бы проболтался, то репортерша наверняка принялась бы расспрашивать Сильвию, что та думает о столь многозначительном факте. Стало понятно и то, что к Сильвии начали возвращаться силы благодаря тому, что она смогла излить душу, рассказав все о погибшей. Босха всегда удивляло, насколько женщины любят поговорить о дорогом им покойнике – о том, кого они хорошо знали или любили. Он думал об этом всякий раз, когда приходилось сообщать о смерти человека кому-нибудь из его близких. Женщины бывали по-настоящему сражены горем, но в то же время им нестерпимо хотелось выговориться. И тут вдруг Босха пронзила мысль – ведь он и с Сильвией встретился при сходных обстоятельствах: Босх сообщил ей о смерти мужа. Они стояли здесь же, на этой самой кухне, а она говорила, говорила без умолку. И почти сразу же завладела его сердцем.
– Ты не расклеишься, пока меня не будет?
– Не волнуйся, Гарри. Мне уже лучше.
– Постараюсь вернуться пораньше. Правда, точно еще не знаю, когда освобожусь. Ты смотри, не забудь, поешь чего-нибудь.
– Ладно.
Уже на пороге они обнялись и поцеловались. Босха внезапно охватило острое желание никуда не ехать, остаться здесь, продолжая сжимать ее в объятиях. Но он пересилил себя.
– Ты очень хорошая, Сильвия. Намного лучше, чем я заслуживаю.
Она положила ладонь на его губы.
– Не говори так, Гарри.
Глава 27
Дом Моры находился на улице Сьерра-Линда, неподалеку от бульвара Сансет. Не доезжая полквартала, Босх остановил машину и принялся наблюдать за зданием. Вдоль улицы рядами стояли невысокие домишки типа бунгало с верандами и чердачными окнами на покатых крышах. Когда-то эта улица действительно была красивой и по своему изяществу вполне соответствовала названию. Однако, прикинул Босх, было это давненько – лет эдак десять назад. С тех пор здесь кое-что сильно изменилось: многие дома обветшали и явно нуждались в ремонте. Дом, стоявший рядом с тем, где обитал Мора, был нежилым, на что указывали заколоченные досками окна и дверь. Многие дворы были обнесены железной сеткой. Должно быть, их владельцы, решая, как распорядиться последними деньгами, оставшимися на благоустройство собственности, предпочли такую ограду обычной деревянной изгороди. Окна почти всех зданий – в том числе и чердачные – были защищены решетками. На подъездной дорожке неподалеку красовалась машина без колес, подпертая шлакоблоками. Это был райончик из тех, где каждые выходные местные жители устраивают прямо на улице барахолку, сбывая домашнее старье.
Босх приглушил звук рации, микрофон лежал рядом на сиденье. Последнее принятое им сообщение гласило, что Мора сидит в баре под названием «Пуля» недалеко от бульвара Сансет. Прежде Босх сам заглядывал в это заведение, потому живо представил себе, что там делает Мора. Зал был темным, его освещали две неоновые надписи, рекламировавшие пиво. Пара бильярдных столов, телевизор, подвешенный к потолку над стойкой. В такие места не ходят, чтобы пропустить на бегу стаканчик-другой. В «Пуле» одним стаканчиком не обойдешься. По всей видимости, рассудил Босх, Мора засел там на целый вечер.
Небо окрасил багровый закат. Босх напряженно вглядывался в окна дома Моры, но ни в одном из них не вспыхнул свет. Мора разведен, но, кто знает, может, он пригласил к себе кого-нибудь пожить? Впрочем, ведя наблюдение за темным домом из своего «каприса», Босх в этом усомнился.
– Группа-один? – тихонько произнес он в микрофон.
– Слушаю.
– Это шестой. Как там наш мальчик?
– Все еще протирает штаны. Как проходит вечер, шестой?
Босх приглушил звук рации, микрофон лежал рядом на сиденье. Последнее принятое им сообщение гласило, что Мора сидит в баре под названием «Пуля» недалеко от бульвара Сансет. Прежде Босх сам заглядывал в это заведение, потому живо представил себе, что там делает Мора. Зал был темным, его освещали две неоновые надписи, рекламировавшие пиво. Пара бильярдных столов, телевизор, подвешенный к потолку над стойкой. В такие места не ходят, чтобы пропустить на бегу стаканчик-другой. В «Пуле» одним стаканчиком не обойдешься. По всей видимости, рассудил Босх, Мора засел там на целый вечер.
Небо окрасил багровый закат. Босх напряженно вглядывался в окна дома Моры, но ни в одном из них не вспыхнул свет. Мора разведен, но, кто знает, может, он пригласил к себе кого-нибудь пожить? Впрочем, ведя наблюдение за темным домом из своего «каприса», Босх в этом усомнился.
– Группа-один? – тихонько произнес он в микрофон.
– Слушаю.
– Это шестой. Как там наш мальчик?
– Все еще протирает штаны. Как проходит вечер, шестой?