Страница:
Она оказалась на девятой «пленочке». Увидев ее в движении, Босх окончательно убедился в том, что женщина по кличке Магна Громко Кончаю и была «цементной блондинкой». Сейчас на экране она лежала на кушетке и кусала пальчик, а мужчина, стоявший на коленях между ее раздвинутыми ногами, ритмично вбивал свои бедра между ее ног.
Сознание того, что эта женщина умерла, причем умерла страшной смертью, и зрелище ее – еще живой, подвергающейся другой разновидности насилия, – подействовало на Босха непонятным для него самого образом. Он смотрел на экран, испытывая одновременно чувства вины и жалости. Как и большинству полицейских, ему был очень хорошо знаком порок. Он видел также несколько порнографических фильмов с участием двух актрис, убитых Кукольником. Но подобное непростое чувство охватило его в первый раз.
Женщина на экране вынула палец изо рта и начала громко стонать. Босх нащупал кнопку регулировки громкости и выключил звук. Но он все еще продолжал слышать ее стоны, переходившие в крик – они неслись из соседних кабинок. Другие мужчины смотрели ту же пленку. Босх почувствовал приступ гадливости – эта пленка привлекала тех, других, мужчин совсем по другим причинам.
Занавеска позади него приоткрылась и Босх понял, что в кабинку вошел кто-то еще. В тот же момент он почувствовал, как чья-то рука крепко прижалась к его промежности. Он сунул руку за пазуху, чтобы вытащить револьвер, но, повернувшись, увидел, что это – девица, менявшая ему деньги.
– Что я могу для тебя сделать, дорогой? – проворковала она.
Босх оттолкнул от себя ее руку.
– Можешь начать с того, что отвалишь отсюда.
– Да будет тебе, миленький! Зачем смотреть телевизор, если ты сам можешь этим заняться? Двадцать баксов. Дешевле я не могу. Мне нужно делиться с начальством.
Теперь она еще плотнее прижалась к нему, и Босх уже не мог различить, от кого так мерзко воняет сигаретами – от нее или от него. Груди ее были твердыми, и она все сильнее прижималась ими к его груди. И вдруг женщина замерла. Она почувствовала револьвер. Глаза их на секунду встретились.
– Вот именно, – сказал Босх. – Если не хочешь прокатиться в каталажку, отваливай отсюда.
– Конечно, офицер, – быстро сказала женщина.
Она раздвинула занавески и моментально исчезла. Сразу же вслед за этим на экране вновь появился список «пленочек». Два доллара Босха закончились.
Выходя, он все еще слышал, как от фальшивого наслаждения кричит из соседних кабинок Магна Громко Кончаю.
Глава 8
Глава 9
Сознание того, что эта женщина умерла, причем умерла страшной смертью, и зрелище ее – еще живой, подвергающейся другой разновидности насилия, – подействовало на Босха непонятным для него самого образом. Он смотрел на экран, испытывая одновременно чувства вины и жалости. Как и большинству полицейских, ему был очень хорошо знаком порок. Он видел также несколько порнографических фильмов с участием двух актрис, убитых Кукольником. Но подобное непростое чувство охватило его в первый раз.
Женщина на экране вынула палец изо рта и начала громко стонать. Босх нащупал кнопку регулировки громкости и выключил звук. Но он все еще продолжал слышать ее стоны, переходившие в крик – они неслись из соседних кабинок. Другие мужчины смотрели ту же пленку. Босх почувствовал приступ гадливости – эта пленка привлекала тех, других, мужчин совсем по другим причинам.
Занавеска позади него приоткрылась и Босх понял, что в кабинку вошел кто-то еще. В тот же момент он почувствовал, как чья-то рука крепко прижалась к его промежности. Он сунул руку за пазуху, чтобы вытащить револьвер, но, повернувшись, увидел, что это – девица, менявшая ему деньги.
– Что я могу для тебя сделать, дорогой? – проворковала она.
Босх оттолкнул от себя ее руку.
– Можешь начать с того, что отвалишь отсюда.
– Да будет тебе, миленький! Зачем смотреть телевизор, если ты сам можешь этим заняться? Двадцать баксов. Дешевле я не могу. Мне нужно делиться с начальством.
Теперь она еще плотнее прижалась к нему, и Босх уже не мог различить, от кого так мерзко воняет сигаретами – от нее или от него. Груди ее были твердыми, и она все сильнее прижималась ими к его груди. И вдруг женщина замерла. Она почувствовала револьвер. Глаза их на секунду встретились.
– Вот именно, – сказал Босх. – Если не хочешь прокатиться в каталажку, отваливай отсюда.
– Конечно, офицер, – быстро сказала женщина.
Она раздвинула занавески и моментально исчезла. Сразу же вслед за этим на экране вновь появился список «пленочек». Два доллара Босха закончились.
Выходя, он все еще слышал, как от фальшивого наслаждения кричит из соседних кабинок Магна Громко Кончаю.
Глава 8
Катясь по шоссе, Босх пытался представить себе эту жизнь. Он думал, какую мечту она могла иметь, носиться с ней и оберегать ее, как свечу под дождем, даже в те моменты, когда лежала на спине и отсутствующим взглядом смотрела на входящего в нее незнакомого мужчину. Надежда, вероятно, единственное, что у нее оставалось. Босх знал, что надежда – это живительная кровь сердца. Без нее нет ничего, одна темнота.
Он думал о том, как пересеклись две жизни – убийцы и его жертвы. Возможно, семя греха и убийственного желания было посеяно именно той пленкой, которую только что просмотрел Босх? Возможно, убийца брал напрокат ту кассету, за которую Босх только что отдал пятьдесят долларов? Мог ли это быть Черч? Или это был кто-то другой? «Коробка!» – подумал Босх и резко свернул на Ван-Найс Бульвар в Пакойме.
Остановившись на обочине, он вынул коробку из коричневого бумажного пакета, в который положил ее коротышка, затем включил в салоне свет и внимательно изучил ее поверхность, прочитав каждое написанное на ней слово. Однако там не оказалось знака копирайт с датой, которая указала бы ему, когда была произведена эта пленка – до или после смерти Черча.
Он снова выехал на шоссе Голден Стейт и поехал по нему на север, в сторону Санта-Кларита Вэллей. Выехав на Букет-Кэнион Роад, Босх проложил себе дорогу через несколько запруженных машинами улиц в жилых кварталах вдоль бесконечной вереницы типично калифорнийских домов. Оказавшись на Дель Прадо, Босх остановился возле дома, на фронтоне которого красовался знак фирмы «Ритенбоу Риалти».
Вот уже год, как Сильвия пыталась продать этот дом, но все безрезультатно. Подумав об этом, Босх испытал облегчение. Это позволяло ему постоянно откладывать принятие решения относительно того, как они с Сильвией будут жить дальше.
Сильвия открыла дверь еще до того, как он к ней приблизился.
– Привет.
– Привет.
– Что это у тебя?
– А, это связано с работой. Мне сейчас нужно быстренько сделать пару звонков. Ты уже поела?
Наклонившись, он поцеловал ее и вошел внутрь. На Сильвии было серое платье с короткими рукавами. Она любила носить его дома после работы. Ее светлые волосы были распущены и лежали на плечах, ловя солнечные зайчики из окон спальни.
– Я поела салата. А ты?
– Еще нет. Я сделаю сандвич или еще что-нибудь. Ты извини меня. С этим судом, да еще с этим новым телом… Ну, сама понимаешь.
– Все в порядке. Я просто скучаю по тебе. Извини за то, как я говорила по телефону.
Она поцеловала Босха и прижалась к нему. Рядом с ней он чувствовал себя дома. Это было самым лучшим. Самым лучшим чувством. Раньше он никогда его не испытывал, и оно пропадало, когда Босх расставался с Сильвией. Но как только они опять встречались, оно снова было тут как тут.
Сильвия провела его за руку на кухню и велела сесть, пока она сделает ему сандвич. Он смотрел, как она ставит на плиту сковороду и зажигает газ. Затем Сильвия положила на сковороду четыре ломтика бекона. Пока они жарились, она нарезала помидор, агуакат и положила все это на листик салата. Босх достал из холодильника пиво и поцеловал ее сзади в шею. Затем отступил назад, неприятно задетый всплывшим вдруг воспоминанием о женщине, лапавшей его в кабинке. И надо же было такому случиться!
– В чем дело?
– Да так…
Засунув два тонких ломтика хлеба в тостер, Сильвия сняла бекон. Через несколько секунд она уже положила перед ним готовый сандвич и села рядом.
– Кому тебе нужно звонить?
– Джерри Эдгару и, может быть, парню из полиции нравов.
– Полиция нравов? Она была из порно, эта новая жертва?
В свое время Сильвия была замужем за копом и теперь схватывала все на лету – не хуже полицейского. Босху это в ней нравилось.
– Полагаю, что да. Я нашел к ней ниточку. Но поскольку у меня – суд, хочу передать все это ребятам.
Сильвия кивнула. Босху никогда не приходилось просить ее не задавать слишком много вопросов. Она всегда знала, когда нужно остановиться.
– Как дела в школе?
– Хорошо. Ешь свой сандвич. Делай поскорей свои звонки. Я хочу, чтобы мы забыли и про суд, и про школу, и про расследование. Хочу, чтобы мы открыли вино, зажгли свечи и легли в постель.
Босх улыбнулся ей.
Они уже привыкли к такой расслабляющей жизни вдвоем. Свечи всегда были ее сигналом, тем способом, которым она приглашала его заняться любовью. Но сейчас, сидя на кухне, Босху не удавалось ощутить никакого сигнала в себе самом. Практически всякий раз это была ее инициатива. Он недоумевал: возможно, с ним что-то не в порядке? И опасался, не может ли быть так, что все их отношения основаны лишь на тайнах и недомолвках. Но все же он надеялся, что это не так.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила она. – Ты словно накурился.
– Со мной все хорошо. Спасибо.
– Сегодня вечером звонила Пенни. Ей удалось заинтересовать двоих возможных покупателей, так что в воскресенье они приедут осматривать дом.
Босх кивнул, не переставая жевать.
– Может, мы куда-нибудь уйдем на целый день? Мне не хочется быть здесь, когда она их притащит. Мы даже могли бы уехать в субботу и где-нибудь переночевать. И тебе хорошо бы оторваться от своих забот. Может быть, в Лоун Пайн?
– Звучит неплохо. Но давай сначала поглядим, как пойдут дела.
После того, как Сильвия покинула кухню и отправилась в спальню, Босх набрал номер бюро. Трубку снял Эдгар. Понизив голос и по возможности изменив его, Босх сказал:
– Эй, я по поводу той штуки, которую показывали по ящику. У которой нет имени.
– Да? Вы можете нам помочь?
– Ясное дело, могу.
Босх прикрыл рот рукой, чтобы сдержать смех. До него дошло, что он не успел придумать, как получше наколоть Эдгара. Его мозг лихорадочно заработал.
– Алло, так кто же это, сэр? – нетерпеливо спросил Эдгар.
– Это… Это… Это…
– Кто?
– Это накурившийся Харв Паундс!
Босх расхохотался, и Эдгар сразу догадался, кто ему звонит. Шутка была глупой, абсолютно не смешной, но они оба смеялись.
– Босх, чего тебе надо?
Ему понадобилось некоторое время, чтобы отсмеяться. Наконец он сказал:
– Просто позвонил узнать, какие там новости. Ты говорил с Рэем Морой?
– Не-а. Я звонил в полицию нравов, но они сказали, что он сегодня выходной. Собираюсь потолковать с ним завтра. А у тебя как дела?
– Думаю, я нашел имя. Позвоню Море домой, чтобы завтра он первым делом проверил, что у них на нее есть.
Босх назвал Эдгару имя девушки и услышал, как детектив на другом конце провода громко расхохотался.
– Ну что ж, по крайней мере, оригинально. А откуда… Почему ты думаешь, что это – она?
Босх ответил тихо – на тот случай, если его голос слышен в спальне:
– Я видел пленку, и у меня есть коробка от видеокассеты с ее фотографией. Она – точь-в-точь как твоя гипсовая голова. Волосы, правда, немного другие. Но думаю, это она. Когда поеду завтра в суд, оставлю коробку у тебя на столе.
– Класс!
– Возможно, Мора займется этим завтра пораньше и добудет для тебя ее настоящее имя и отпечатки пальцев. Она наверняка получала лицензию на «развлечения для взрослых». Ничего, если я ему позвоню?
– Классно, давай. Ты же его знаешь.
И они повесили трубки. Босх не знал домашнего телефона Моры. Позвонив на полицейский коммутатор, он представился, назвал номер своего служебного значка и попросил, чтобы его соединили. На это ушло примерно пять минут, затем Мора снял трубку. Казалось, он запыхался.
– Это Босх. У тебя есть минутка?
– А, Босх? Что стряслось, старина?
– Как твои дела?
– Отсасываю потихоньку.
Он рассмеялся, и Босх понял, что это – профессиональная шутка.
– На самом деле, все приходит в упадок, Босх. Во всем виновато видео. Его слишком много. Производство выросло, качество понизилось. Теперь оно никого не волнует.
Мора говорил не как полицейский, а скорее как страстный радетель за порнобизнес.
– Я тоскую о тех далеких деньках в прокуренных кинотеатрах на Кахуэнга и Хайлэнд. Тогда все было лучше. По крайней мере, у меня. Как там у тебя на суде? Я слышал, твои ребята раскопали еще одну от Кукольника? Что там у вас происходит? Как могло…
– Поэтому я и звоню. Я отыскал имя… Думаю, она проходила по твоей части. Жертва.
– Как зовут?
– Магна Громко Кончаю. Ее могли знать и как Мэгги.
– Да, я слышал про нее. Она вертелась тут несколько лет назад, а потом – ты прав – исчезла.
Босх ждал продолжения. Ему показалось, что в комнате Моры заговорил кто-то другой – то ли человек, то ли телевизор. Мора попросил его подождать минутку. Босх не разобрал, что было сказано и кто говорил – мужчина или женщина. Это заставило его задуматься – чем был занят Мора, когда он ему позвонил. В управлении ходили слухи, что Мора более чем вплотную занялся предметом, в котором заслуженно считался специалистом. Обычная для копов болезнь. И тем не менее, Босх знал, что в свое время Мора с успехом противодействовал многочисленным попыткам перевести его на другой «фронт». Теперь же он накопил в этом деле такой колоссальный опыт, что переводить его казалось немыслимым. Это было все равно, что вывести Орела Хершизера из подающих в «Доджерз» и перевести в полевые игроки. В том, чем занимался Мора, он был исключительно хорош. Его нельзя было трогать.
– Гарри, я точно не знаю. По-моему, она мелькала тут пару лет назад. Я хочу сказать, что если это – она, Черч тут ни при чем. Понимаешь меня? Уж не знаю, насколько тебе это понравится.
– На этот счет не волнуйся, Рэй. Если это не Черч, значит, кто-то другой. Мы все равно должны его найти.
– Верно. Поэтому я подключусь. Кстати, как ты ее вычислил?
Босх рассказал о своем посещении «Экс маркс зе спот».
– Да, я этих козлов знаю. Здоровый – это племянник Карло Пинци, Джимми Пинци. Они называют его Джимми Длинноногий. Он может изображать из себя идиота, но на самом деле он – босс коротышки Пинки. Следит для своего дяди, как идут дела в заведении. Маленького зовут Розовый – из-за очков, которые он носит. Розовый и Длинноногий. Между тем они содрали с тебя за эту кассету на сорок баксов больше, чем она стоит.
– Я так и понял. Кстати, я хотел тебя еще кое о чем спросить. На коробке не стоит копирайт. Он может быть на пленке? Как вообще можно узнать, когда она была снята?
– Обычно они не ставят на коробках копирайт. Покупателям всегда хочется свежатинки. Эти ребята считают, что, если покупатель заметит копирайт двухгодичной давности, он предпочтет купить что-нибудь другое. Это быстрый бизнес. Скоропортящийся товар. Так что никаких дат. Иногда их нет даже на самих кассетах. Но у меня на работе все равно есть каталоги за последние двенадцать лет. Я смогу найти тебе дату – никаких проблем.
– Спасибо, Рэй. Я сам, может, этим заниматься и не буду. К тебе скорее всего зайдет парень из отдела убийств – Джерри Эдгар. Я-то буду торчать в суде.
– Хорошо, Гарри.
Босху больше нечего было сказать, и он собирался было попрощаться, как вдруг Мора заговорил:
– Знаешь, я о многом передумал.
– О чем?
– О нашей следственной бригаде. Я жалею, что в тот вечер так рано ушел домой, а не остался с тобой. Кто знает, может, нам удалось бы взять этого парня живым.
– Да.
– Тогда бы и суда не было. Я имею в виду – над тобой.
Босх молча разглядывал фотографию на обороте коробки от видеокассеты. Лицо женщины полуповернуто в сторону, точно так же, как и гипсовое. Это она. Босх был уверен.
– Рэй, имея только это прозвище – Магна Громко Кончаю – сможешь ли ты найти ее настоящее имя и отпечатки пальцев?
– Конечно, смогу. Кто бы что бы ни говорил об этой продукции, но в ее производстве занят официальный штат и неофициальный. Эта девочка Мэгги, похоже, принадлежала к тем, кто занимался этим официально. Она уже выросла из «пленочек» и всякого такого дерьма и попала в поток производства настоящих порнофильмов. А это значит, у нее скорее всего был свой агент и лицензия на «развлечения для взрослых». Ей следовало встать на учет, чтобы доказать, что ей уже исполнилось восемнадцать. Поэтому в ее лицензии должно быть указано настоящее имя. Я поищу и найду – там даже будет ее фотография. Может, на это и уйдет у меня пара часов, но я обязательно найду.
– О'кей. Займись этим с утра, а если Эдгар не появится, отправь ему все, что сумеешь разыскать, в Голливуд, отдел убийств.
– Джерри Эдгар? Хорошо, сделаю.
Несколько секунд оба молчали, погруженные в мысли о том, что предстояло сделать.
– Эй, Гарри?
– Да.
– В газете писали, что появилась новая записка. Это правда?
– Да.
– Подлинная? Что же, выходит, мы обосрались?
– Пока не знаю, Рэй, но все равно спасибо, что сказал «мы». Теперь большинство людей предпочитает тыкать пальцем в меня.
– Послушай, что я тебе скажу. Сегодня я получил повестку от этой суки Денежки.
Это известие не удивило Босха. Ведь Мора тоже работал по делу Кукольника.
– Не волнуйся. Она, видимо, просто разослала бумажки всем, кто был в следственной бригаде.
– Ну, тогда ладно.
– И постарайся держать все, что связано с новым делом, под полой. Не надо пока об этом говорить.
– Буду молчать сколько смогу.
– Прежде чем спрашивать, она еще должна узнать, о чем спрашивать. Мне нужно еще немного времени, чтобы поработать с этим и разобраться, что к чему.
– Никаких проблем, старина. Мы-то с тобой оба знаем, что это был тот самый человек. Не сомневайся, Гарри.
Однако говорить об этом вот так, вслух, было все равно, что ставить данный факт под сомнение. Мору, видимо, мучили те же вопросы, что и Босха.
– Если хочешь, я могу завтра утром забросить тебе эту коробку от кассеты. Будешь хоть знать, как она выглядит, прежде чем рыться в папках.
– Не надо. Я уже сказал, что у нас есть любые каталоги. Я проверю по «Сказкам из склепа» и выужу ее оттуда. А если не получится, найдутся и другие способы.
Они повесили трубки, и Босх зажег сигарету, хотя Сильвия не любила, когда он курил в доме. Не то, чтобы ей это не нравилось, просто она боялась, что потенциальные покупатели могут отказаться от дома, решив, что он принадлежал курильщикам. В течение нескольких минут он сидел на кухне, ковыряя этикетку на пустой пивной бутылке и думая о том, как быстро все может меняться. Безоговорочно верить во что-то на протяжении целых четырех лет и потом понять, что ты, возможно, ошибался.
Взяв бутылку вина и два бокала, он понес все это в спальню. Сильвия уже лежала в постели, укрытая по плечи простыней. При свете горящей лампы она читала книгу под названием «Пусть никогда не видят, как ты плачешь». Босх подошел к тому краю постели, у которого она лежала, и присел рядом. Он наполнил бокалы, они чокнулись и отпили вина.
– За победу на суде, – произнесла она.
– Хороший тост. Мне нравится.
Они поцеловались.
– Снова курил?
– Извини.
– Плохие новости? Что тебе сказали?
– Да нет, ерунда.
– Хочешь поговорить?
– Не сейчас.
Зайдя в ванную прямо с бокалом, он быстро принял душ. После того, как Босх почистил зубы, вино, такое красивое на вид, на вкус показалось отвратительным. Когда он вышел из ванной, ночник уже был выключен, а книга отложена в сторону. На обеих тумбочках и на столике горели свечи в красивых серебряных подсвечниках, по бокам которых были вырезаны звезды и месяцы. Их мерцающие фитильки отбрасывали размытые танцующие блики на стены, шторы и зеркало, исполняя некую беззвучную какофонию.
Она лежала, подложив под себя три подушки и сбросив простыни. Он стоял обнаженным в шаге от постели, и в течение нескольких секунд они улыбались друг другу. Она казалась ему прекрасной – с загорелым и почти девичьим телом. Она была худенькой, с небольшой грудью и плоским животом. Грудь ее от многих летних дней, проведенных в детстве на пляже, покрылась веснушками.
Босх был на восемь лет старше ее и знал, что это заметно, но он не стыдился своего вида. Несмотря на его сорок три у него до сих пор был впалый живот, а тело бугрилось мышцами, появившимися не благодаря тренажерам, а от того, что день за днем ему приходилось нести груз своей жизни, своего призвания. Забавно, но на теле волосы у него седели гораздо быстрее, чем на голове. Сильвия часто подтрунивала над ним по поводу этого, утверждая, что он подкрашивает голову, стремясь выглядеть помоложе. Впрочем, они оба знали, что и то и другое – выдумка.
Он улегся рядом с ней на постель, и Сильвия пробежала пальцами по его вьетнамской татуировке и шраму, который оставила на его плече пуля несколькими годами раньше. Она провела пальцем по шву – как всегда, когда они оказывались вместе.
– Я люблю тебя, Гарри, – сказала она.
Он лег на нее и крепко поцеловал – так, что она почувствовала запах красного вина. Сам же он ощутил вкус ее кожи, который унес его прочь от тревог и страшных сцен, которые ему приходилось видеть слишком часто. Он был в домашнем храме – так он подумал, но не сказал вслух. «Я люблю тебя», – подумал еще он и тоже не сказал этого вслух.
Он думал о том, как пересеклись две жизни – убийцы и его жертвы. Возможно, семя греха и убийственного желания было посеяно именно той пленкой, которую только что просмотрел Босх? Возможно, убийца брал напрокат ту кассету, за которую Босх только что отдал пятьдесят долларов? Мог ли это быть Черч? Или это был кто-то другой? «Коробка!» – подумал Босх и резко свернул на Ван-Найс Бульвар в Пакойме.
Остановившись на обочине, он вынул коробку из коричневого бумажного пакета, в который положил ее коротышка, затем включил в салоне свет и внимательно изучил ее поверхность, прочитав каждое написанное на ней слово. Однако там не оказалось знака копирайт с датой, которая указала бы ему, когда была произведена эта пленка – до или после смерти Черча.
Он снова выехал на шоссе Голден Стейт и поехал по нему на север, в сторону Санта-Кларита Вэллей. Выехав на Букет-Кэнион Роад, Босх проложил себе дорогу через несколько запруженных машинами улиц в жилых кварталах вдоль бесконечной вереницы типично калифорнийских домов. Оказавшись на Дель Прадо, Босх остановился возле дома, на фронтоне которого красовался знак фирмы «Ритенбоу Риалти».
Вот уже год, как Сильвия пыталась продать этот дом, но все безрезультатно. Подумав об этом, Босх испытал облегчение. Это позволяло ему постоянно откладывать принятие решения относительно того, как они с Сильвией будут жить дальше.
Сильвия открыла дверь еще до того, как он к ней приблизился.
– Привет.
– Привет.
– Что это у тебя?
– А, это связано с работой. Мне сейчас нужно быстренько сделать пару звонков. Ты уже поела?
Наклонившись, он поцеловал ее и вошел внутрь. На Сильвии было серое платье с короткими рукавами. Она любила носить его дома после работы. Ее светлые волосы были распущены и лежали на плечах, ловя солнечные зайчики из окон спальни.
– Я поела салата. А ты?
– Еще нет. Я сделаю сандвич или еще что-нибудь. Ты извини меня. С этим судом, да еще с этим новым телом… Ну, сама понимаешь.
– Все в порядке. Я просто скучаю по тебе. Извини за то, как я говорила по телефону.
Она поцеловала Босха и прижалась к нему. Рядом с ней он чувствовал себя дома. Это было самым лучшим. Самым лучшим чувством. Раньше он никогда его не испытывал, и оно пропадало, когда Босх расставался с Сильвией. Но как только они опять встречались, оно снова было тут как тут.
Сильвия провела его за руку на кухню и велела сесть, пока она сделает ему сандвич. Он смотрел, как она ставит на плиту сковороду и зажигает газ. Затем Сильвия положила на сковороду четыре ломтика бекона. Пока они жарились, она нарезала помидор, агуакат и положила все это на листик салата. Босх достал из холодильника пиво и поцеловал ее сзади в шею. Затем отступил назад, неприятно задетый всплывшим вдруг воспоминанием о женщине, лапавшей его в кабинке. И надо же было такому случиться!
– В чем дело?
– Да так…
Засунув два тонких ломтика хлеба в тостер, Сильвия сняла бекон. Через несколько секунд она уже положила перед ним готовый сандвич и села рядом.
– Кому тебе нужно звонить?
– Джерри Эдгару и, может быть, парню из полиции нравов.
– Полиция нравов? Она была из порно, эта новая жертва?
В свое время Сильвия была замужем за копом и теперь схватывала все на лету – не хуже полицейского. Босху это в ней нравилось.
– Полагаю, что да. Я нашел к ней ниточку. Но поскольку у меня – суд, хочу передать все это ребятам.
Сильвия кивнула. Босху никогда не приходилось просить ее не задавать слишком много вопросов. Она всегда знала, когда нужно остановиться.
– Как дела в школе?
– Хорошо. Ешь свой сандвич. Делай поскорей свои звонки. Я хочу, чтобы мы забыли и про суд, и про школу, и про расследование. Хочу, чтобы мы открыли вино, зажгли свечи и легли в постель.
Босх улыбнулся ей.
Они уже привыкли к такой расслабляющей жизни вдвоем. Свечи всегда были ее сигналом, тем способом, которым она приглашала его заняться любовью. Но сейчас, сидя на кухне, Босху не удавалось ощутить никакого сигнала в себе самом. Практически всякий раз это была ее инициатива. Он недоумевал: возможно, с ним что-то не в порядке? И опасался, не может ли быть так, что все их отношения основаны лишь на тайнах и недомолвках. Но все же он надеялся, что это не так.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила она. – Ты словно накурился.
– Со мной все хорошо. Спасибо.
– Сегодня вечером звонила Пенни. Ей удалось заинтересовать двоих возможных покупателей, так что в воскресенье они приедут осматривать дом.
Босх кивнул, не переставая жевать.
– Может, мы куда-нибудь уйдем на целый день? Мне не хочется быть здесь, когда она их притащит. Мы даже могли бы уехать в субботу и где-нибудь переночевать. И тебе хорошо бы оторваться от своих забот. Может быть, в Лоун Пайн?
– Звучит неплохо. Но давай сначала поглядим, как пойдут дела.
После того, как Сильвия покинула кухню и отправилась в спальню, Босх набрал номер бюро. Трубку снял Эдгар. Понизив голос и по возможности изменив его, Босх сказал:
– Эй, я по поводу той штуки, которую показывали по ящику. У которой нет имени.
– Да? Вы можете нам помочь?
– Ясное дело, могу.
Босх прикрыл рот рукой, чтобы сдержать смех. До него дошло, что он не успел придумать, как получше наколоть Эдгара. Его мозг лихорадочно заработал.
– Алло, так кто же это, сэр? – нетерпеливо спросил Эдгар.
– Это… Это… Это…
– Кто?
– Это накурившийся Харв Паундс!
Босх расхохотался, и Эдгар сразу догадался, кто ему звонит. Шутка была глупой, абсолютно не смешной, но они оба смеялись.
– Босх, чего тебе надо?
Ему понадобилось некоторое время, чтобы отсмеяться. Наконец он сказал:
– Просто позвонил узнать, какие там новости. Ты говорил с Рэем Морой?
– Не-а. Я звонил в полицию нравов, но они сказали, что он сегодня выходной. Собираюсь потолковать с ним завтра. А у тебя как дела?
– Думаю, я нашел имя. Позвоню Море домой, чтобы завтра он первым делом проверил, что у них на нее есть.
Босх назвал Эдгару имя девушки и услышал, как детектив на другом конце провода громко расхохотался.
– Ну что ж, по крайней мере, оригинально. А откуда… Почему ты думаешь, что это – она?
Босх ответил тихо – на тот случай, если его голос слышен в спальне:
– Я видел пленку, и у меня есть коробка от видеокассеты с ее фотографией. Она – точь-в-точь как твоя гипсовая голова. Волосы, правда, немного другие. Но думаю, это она. Когда поеду завтра в суд, оставлю коробку у тебя на столе.
– Класс!
– Возможно, Мора займется этим завтра пораньше и добудет для тебя ее настоящее имя и отпечатки пальцев. Она наверняка получала лицензию на «развлечения для взрослых». Ничего, если я ему позвоню?
– Классно, давай. Ты же его знаешь.
И они повесили трубки. Босх не знал домашнего телефона Моры. Позвонив на полицейский коммутатор, он представился, назвал номер своего служебного значка и попросил, чтобы его соединили. На это ушло примерно пять минут, затем Мора снял трубку. Казалось, он запыхался.
– Это Босх. У тебя есть минутка?
– А, Босх? Что стряслось, старина?
– Как твои дела?
– Отсасываю потихоньку.
Он рассмеялся, и Босх понял, что это – профессиональная шутка.
– На самом деле, все приходит в упадок, Босх. Во всем виновато видео. Его слишком много. Производство выросло, качество понизилось. Теперь оно никого не волнует.
Мора говорил не как полицейский, а скорее как страстный радетель за порнобизнес.
– Я тоскую о тех далеких деньках в прокуренных кинотеатрах на Кахуэнга и Хайлэнд. Тогда все было лучше. По крайней мере, у меня. Как там у тебя на суде? Я слышал, твои ребята раскопали еще одну от Кукольника? Что там у вас происходит? Как могло…
– Поэтому я и звоню. Я отыскал имя… Думаю, она проходила по твоей части. Жертва.
– Как зовут?
– Магна Громко Кончаю. Ее могли знать и как Мэгги.
– Да, я слышал про нее. Она вертелась тут несколько лет назад, а потом – ты прав – исчезла.
Босх ждал продолжения. Ему показалось, что в комнате Моры заговорил кто-то другой – то ли человек, то ли телевизор. Мора попросил его подождать минутку. Босх не разобрал, что было сказано и кто говорил – мужчина или женщина. Это заставило его задуматься – чем был занят Мора, когда он ему позвонил. В управлении ходили слухи, что Мора более чем вплотную занялся предметом, в котором заслуженно считался специалистом. Обычная для копов болезнь. И тем не менее, Босх знал, что в свое время Мора с успехом противодействовал многочисленным попыткам перевести его на другой «фронт». Теперь же он накопил в этом деле такой колоссальный опыт, что переводить его казалось немыслимым. Это было все равно, что вывести Орела Хершизера из подающих в «Доджерз» и перевести в полевые игроки. В том, чем занимался Мора, он был исключительно хорош. Его нельзя было трогать.
– Гарри, я точно не знаю. По-моему, она мелькала тут пару лет назад. Я хочу сказать, что если это – она, Черч тут ни при чем. Понимаешь меня? Уж не знаю, насколько тебе это понравится.
– На этот счет не волнуйся, Рэй. Если это не Черч, значит, кто-то другой. Мы все равно должны его найти.
– Верно. Поэтому я подключусь. Кстати, как ты ее вычислил?
Босх рассказал о своем посещении «Экс маркс зе спот».
– Да, я этих козлов знаю. Здоровый – это племянник Карло Пинци, Джимми Пинци. Они называют его Джимми Длинноногий. Он может изображать из себя идиота, но на самом деле он – босс коротышки Пинки. Следит для своего дяди, как идут дела в заведении. Маленького зовут Розовый – из-за очков, которые он носит. Розовый и Длинноногий. Между тем они содрали с тебя за эту кассету на сорок баксов больше, чем она стоит.
– Я так и понял. Кстати, я хотел тебя еще кое о чем спросить. На коробке не стоит копирайт. Он может быть на пленке? Как вообще можно узнать, когда она была снята?
– Обычно они не ставят на коробках копирайт. Покупателям всегда хочется свежатинки. Эти ребята считают, что, если покупатель заметит копирайт двухгодичной давности, он предпочтет купить что-нибудь другое. Это быстрый бизнес. Скоропортящийся товар. Так что никаких дат. Иногда их нет даже на самих кассетах. Но у меня на работе все равно есть каталоги за последние двенадцать лет. Я смогу найти тебе дату – никаких проблем.
– Спасибо, Рэй. Я сам, может, этим заниматься и не буду. К тебе скорее всего зайдет парень из отдела убийств – Джерри Эдгар. Я-то буду торчать в суде.
– Хорошо, Гарри.
Босху больше нечего было сказать, и он собирался было попрощаться, как вдруг Мора заговорил:
– Знаешь, я о многом передумал.
– О чем?
– О нашей следственной бригаде. Я жалею, что в тот вечер так рано ушел домой, а не остался с тобой. Кто знает, может, нам удалось бы взять этого парня живым.
– Да.
– Тогда бы и суда не было. Я имею в виду – над тобой.
Босх молча разглядывал фотографию на обороте коробки от видеокассеты. Лицо женщины полуповернуто в сторону, точно так же, как и гипсовое. Это она. Босх был уверен.
– Рэй, имея только это прозвище – Магна Громко Кончаю – сможешь ли ты найти ее настоящее имя и отпечатки пальцев?
– Конечно, смогу. Кто бы что бы ни говорил об этой продукции, но в ее производстве занят официальный штат и неофициальный. Эта девочка Мэгги, похоже, принадлежала к тем, кто занимался этим официально. Она уже выросла из «пленочек» и всякого такого дерьма и попала в поток производства настоящих порнофильмов. А это значит, у нее скорее всего был свой агент и лицензия на «развлечения для взрослых». Ей следовало встать на учет, чтобы доказать, что ей уже исполнилось восемнадцать. Поэтому в ее лицензии должно быть указано настоящее имя. Я поищу и найду – там даже будет ее фотография. Может, на это и уйдет у меня пара часов, но я обязательно найду.
– О'кей. Займись этим с утра, а если Эдгар не появится, отправь ему все, что сумеешь разыскать, в Голливуд, отдел убийств.
– Джерри Эдгар? Хорошо, сделаю.
Несколько секунд оба молчали, погруженные в мысли о том, что предстояло сделать.
– Эй, Гарри?
– Да.
– В газете писали, что появилась новая записка. Это правда?
– Да.
– Подлинная? Что же, выходит, мы обосрались?
– Пока не знаю, Рэй, но все равно спасибо, что сказал «мы». Теперь большинство людей предпочитает тыкать пальцем в меня.
– Послушай, что я тебе скажу. Сегодня я получил повестку от этой суки Денежки.
Это известие не удивило Босха. Ведь Мора тоже работал по делу Кукольника.
– Не волнуйся. Она, видимо, просто разослала бумажки всем, кто был в следственной бригаде.
– Ну, тогда ладно.
– И постарайся держать все, что связано с новым делом, под полой. Не надо пока об этом говорить.
– Буду молчать сколько смогу.
– Прежде чем спрашивать, она еще должна узнать, о чем спрашивать. Мне нужно еще немного времени, чтобы поработать с этим и разобраться, что к чему.
– Никаких проблем, старина. Мы-то с тобой оба знаем, что это был тот самый человек. Не сомневайся, Гарри.
Однако говорить об этом вот так, вслух, было все равно, что ставить данный факт под сомнение. Мору, видимо, мучили те же вопросы, что и Босха.
– Если хочешь, я могу завтра утром забросить тебе эту коробку от кассеты. Будешь хоть знать, как она выглядит, прежде чем рыться в папках.
– Не надо. Я уже сказал, что у нас есть любые каталоги. Я проверю по «Сказкам из склепа» и выужу ее оттуда. А если не получится, найдутся и другие способы.
Они повесили трубки, и Босх зажег сигарету, хотя Сильвия не любила, когда он курил в доме. Не то, чтобы ей это не нравилось, просто она боялась, что потенциальные покупатели могут отказаться от дома, решив, что он принадлежал курильщикам. В течение нескольких минут он сидел на кухне, ковыряя этикетку на пустой пивной бутылке и думая о том, как быстро все может меняться. Безоговорочно верить во что-то на протяжении целых четырех лет и потом понять, что ты, возможно, ошибался.
Взяв бутылку вина и два бокала, он понес все это в спальню. Сильвия уже лежала в постели, укрытая по плечи простыней. При свете горящей лампы она читала книгу под названием «Пусть никогда не видят, как ты плачешь». Босх подошел к тому краю постели, у которого она лежала, и присел рядом. Он наполнил бокалы, они чокнулись и отпили вина.
– За победу на суде, – произнесла она.
– Хороший тост. Мне нравится.
Они поцеловались.
– Снова курил?
– Извини.
– Плохие новости? Что тебе сказали?
– Да нет, ерунда.
– Хочешь поговорить?
– Не сейчас.
Зайдя в ванную прямо с бокалом, он быстро принял душ. После того, как Босх почистил зубы, вино, такое красивое на вид, на вкус показалось отвратительным. Когда он вышел из ванной, ночник уже был выключен, а книга отложена в сторону. На обеих тумбочках и на столике горели свечи в красивых серебряных подсвечниках, по бокам которых были вырезаны звезды и месяцы. Их мерцающие фитильки отбрасывали размытые танцующие блики на стены, шторы и зеркало, исполняя некую беззвучную какофонию.
Она лежала, подложив под себя три подушки и сбросив простыни. Он стоял обнаженным в шаге от постели, и в течение нескольких секунд они улыбались друг другу. Она казалась ему прекрасной – с загорелым и почти девичьим телом. Она была худенькой, с небольшой грудью и плоским животом. Грудь ее от многих летних дней, проведенных в детстве на пляже, покрылась веснушками.
Босх был на восемь лет старше ее и знал, что это заметно, но он не стыдился своего вида. Несмотря на его сорок три у него до сих пор был впалый живот, а тело бугрилось мышцами, появившимися не благодаря тренажерам, а от того, что день за днем ему приходилось нести груз своей жизни, своего призвания. Забавно, но на теле волосы у него седели гораздо быстрее, чем на голове. Сильвия часто подтрунивала над ним по поводу этого, утверждая, что он подкрашивает голову, стремясь выглядеть помоложе. Впрочем, они оба знали, что и то и другое – выдумка.
Он улегся рядом с ней на постель, и Сильвия пробежала пальцами по его вьетнамской татуировке и шраму, который оставила на его плече пуля несколькими годами раньше. Она провела пальцем по шву – как всегда, когда они оказывались вместе.
– Я люблю тебя, Гарри, – сказала она.
Он лег на нее и крепко поцеловал – так, что она почувствовала запах красного вина. Сам же он ощутил вкус ее кожи, который унес его прочь от тревог и страшных сцен, которые ему приходилось видеть слишком часто. Он был в домашнем храме – так он подумал, но не сказал вслух. «Я люблю тебя», – подумал еще он и тоже не сказал этого вслух.
Глава 9
Если во вторник для Босха все складывалось удачно, то следующее утро принесло свежие неприятности. Первая катастрофа произошла в кабинете судьи Кейса, после того, как он в течение получаса в одиночестве изучал записку, полученную от предполагаемого Кукольника, а затем собрал там юристов и их клиентов. Он решил лично внимательнейшим образом ознакомиться с этим посланием после того, как Белк в течение часа убеждал его не включать записку в список вещественных доказательств.
– Я прочитал записку и выслушал все доводы, – сказал наконец судья. – И я не понимаю, какое право мы имеем скрыть это письмо, стихотворение или записку – что бы то ни было – от присяжных. Оно имеет непосредственное отношение к иску, который представляет мисс Чэндлер. Я не пытаюсь судить, является ли письмо подлинным или оно написано каким-то подражателем – это предстоит выяснить присяжным. Если получится, конечно. Но я не вижу причин скрывать записку от присяжных только потому, что следствие еще не окончено. Я даю разрешение на то, чтобы затребовать у полиции этот документ, и, учитывая, что вы, мисс Чэндлер, сумели достаточно убедительно обосновать необходимость такого шага, вы можете предпринять его в любое удобное для вас время. Ваши возражения на этот счет, мистер Белк, будут занесены в протокол судебного заседания.
– Но ваша честь… – попытался возразить Белк.
– Вопрос закрыт! Пройдите в зал заседаний.
– Ваша честь! Мы же не знаем, кто это написал. Как вы можете включать записку в число вещественных доказательств, если у нас нет ни малейших представлений относительно того, откуда она появилась и кто ее автор?
– Я понимаю, что вы разочарованы таким решением, потому и позволяю вам некоторые вольности, – но лишь до тех пор, пока они не перерастают в откровенное неуважение к решениям суда. Я уже сказал: вопрос закрыт, мистер Белк, и не собираюсь повторять это дважды. До некоторой степени доказательством подлинности этой, неизвестно откуда взявшейся, записки является хотя бы тот факт, что с ее помощью было обнаружено тело со всеми признаками, характерными для преступлении Кукольника. Это не выдумка, мистер Белк. Не шутка. Это уже кое-что. И присяжные должны об этом узнать. Идемте.
На следующем заседании произошла новая катастрофа. Белк, видимо, удрученный своим поражением в кабинете судьи, прямым ходом угодил в новую ловушку, искусно расставленную для него Чэндлер.
В тот день первым вызванным ею свидетелем был человек по имени Вишорек, показавший под присягой, что он хорошо знал Нормана Черча и был уверен, что тот не совершал одиннадцати приписываемых ему преступлений. Вишорек сообщил, что он в течение двенадцати лет проработал вместе с Черчем в проектной лаборатории. Вишорек был человеком лет пятидесяти, его седые волосы были подстрижены так коротко, что через них просвечивала розовая кожа головы.
– Что заставляет вас с такой уверенностью утверждать, что Норман Черч не являлся убийцей? – спросила его Чэндлер.
– По крайней мере, я точно знаю одну вещь: он не убивал одиннадцатую девушку, потому что в течение всего времени, когда ее… ну, что там с ней делали, он находился рядом со мной. Мы были вместе. А потом полицейские убили его и повесили на него все одиннадцать убийств. Вот я и думаю, если он не убивал эту, последнюю, то, видимо, они врут и насчет всех остальных. Это все – только для того, чтобы они могли покрыть…
– Благодарю вас, мистер Вишорек, – сказала Чэндлер.
– Не за что. Говорю, что думаю.
Тем не менее Белк встал и, подойдя к стойке, заявил протест, сказав, что весь ответ свидетеля являлся не более, чем домыслами. Судья согласился с ним, но исправить уже ничего нельзя было. Белк протопал обратно к своему месту, и Босх увидел, как он начал листать толстую папку с письменными показаниями Вишорека, которые были сняты с него несколькими месяцами раньше.
Чэндлер задала еще несколько вопросов относительно того, где находились свидетель и Черч в ту ночь, когда была убита одиннадцатая жертва. Вишорек сообщил, что они и еще семеро мужчин находились в его квартире, на прощальной холостяцкой вечеринке в связи со скорой женитьбой одного из их коллег по лаборатории.
– Как долго пробыл мистер Черч в вашей квартире?
– Он оставался там в течение всей вечеринки. Примерно начиная с девяти часов. А закончили мы только к двум часам утра. Полиция утверждает, что девушка – одиннадцатая – в час ночи пришла в какой-то отель и была там убита. Как раз в это время Норман был у меня.
– Не мог ли он улизнуть примерно на час – так, чтобы вы этого не заметили?
– Ни в коем случае. Когда вы находитесь в одной комнате с восемью гостями, никто не может таинственно и незаметно для других исчезнуть даже на полчаса.
Поблагодарив его, Чэндлер села на свое место. Белк, наклонившись к Босху, прошептал:
– Гляди, как я ему сейчас еще одну дырку в заднице проверчу.
Затем, вооружившись показаниями Вишорека, он поднялся с места и направился к стойке так, словно держал в руках ружье для охоты на слонов. Вишорек подозрительно смотрел на него сквозь толстые линзы очков, которые делали его глаза неестественно большими.
– Мистер Вишорек, помните ли вы меня? Помните показания, которые я снимал с вас несколько месяцев назад?
В качестве напоминания Белк поднял руку с показаниями Вишорека.
– Я помню вас, – ответил тот.
– Девяносто пять страниц, мистер Вишорек. И – ни единого упоминания про вашу холостяцкую вечеринку. Почему так получилось?
– Думаю, потому, что вы не спрашивали.
– Я прочитал записку и выслушал все доводы, – сказал наконец судья. – И я не понимаю, какое право мы имеем скрыть это письмо, стихотворение или записку – что бы то ни было – от присяжных. Оно имеет непосредственное отношение к иску, который представляет мисс Чэндлер. Я не пытаюсь судить, является ли письмо подлинным или оно написано каким-то подражателем – это предстоит выяснить присяжным. Если получится, конечно. Но я не вижу причин скрывать записку от присяжных только потому, что следствие еще не окончено. Я даю разрешение на то, чтобы затребовать у полиции этот документ, и, учитывая, что вы, мисс Чэндлер, сумели достаточно убедительно обосновать необходимость такого шага, вы можете предпринять его в любое удобное для вас время. Ваши возражения на этот счет, мистер Белк, будут занесены в протокол судебного заседания.
– Но ваша честь… – попытался возразить Белк.
– Вопрос закрыт! Пройдите в зал заседаний.
– Ваша честь! Мы же не знаем, кто это написал. Как вы можете включать записку в число вещественных доказательств, если у нас нет ни малейших представлений относительно того, откуда она появилась и кто ее автор?
– Я понимаю, что вы разочарованы таким решением, потому и позволяю вам некоторые вольности, – но лишь до тех пор, пока они не перерастают в откровенное неуважение к решениям суда. Я уже сказал: вопрос закрыт, мистер Белк, и не собираюсь повторять это дважды. До некоторой степени доказательством подлинности этой, неизвестно откуда взявшейся, записки является хотя бы тот факт, что с ее помощью было обнаружено тело со всеми признаками, характерными для преступлении Кукольника. Это не выдумка, мистер Белк. Не шутка. Это уже кое-что. И присяжные должны об этом узнать. Идемте.
На следующем заседании произошла новая катастрофа. Белк, видимо, удрученный своим поражением в кабинете судьи, прямым ходом угодил в новую ловушку, искусно расставленную для него Чэндлер.
В тот день первым вызванным ею свидетелем был человек по имени Вишорек, показавший под присягой, что он хорошо знал Нормана Черча и был уверен, что тот не совершал одиннадцати приписываемых ему преступлений. Вишорек сообщил, что он в течение двенадцати лет проработал вместе с Черчем в проектной лаборатории. Вишорек был человеком лет пятидесяти, его седые волосы были подстрижены так коротко, что через них просвечивала розовая кожа головы.
– Что заставляет вас с такой уверенностью утверждать, что Норман Черч не являлся убийцей? – спросила его Чэндлер.
– По крайней мере, я точно знаю одну вещь: он не убивал одиннадцатую девушку, потому что в течение всего времени, когда ее… ну, что там с ней делали, он находился рядом со мной. Мы были вместе. А потом полицейские убили его и повесили на него все одиннадцать убийств. Вот я и думаю, если он не убивал эту, последнюю, то, видимо, они врут и насчет всех остальных. Это все – только для того, чтобы они могли покрыть…
– Благодарю вас, мистер Вишорек, – сказала Чэндлер.
– Не за что. Говорю, что думаю.
Тем не менее Белк встал и, подойдя к стойке, заявил протест, сказав, что весь ответ свидетеля являлся не более, чем домыслами. Судья согласился с ним, но исправить уже ничего нельзя было. Белк протопал обратно к своему месту, и Босх увидел, как он начал листать толстую папку с письменными показаниями Вишорека, которые были сняты с него несколькими месяцами раньше.
Чэндлер задала еще несколько вопросов относительно того, где находились свидетель и Черч в ту ночь, когда была убита одиннадцатая жертва. Вишорек сообщил, что они и еще семеро мужчин находились в его квартире, на прощальной холостяцкой вечеринке в связи со скорой женитьбой одного из их коллег по лаборатории.
– Как долго пробыл мистер Черч в вашей квартире?
– Он оставался там в течение всей вечеринки. Примерно начиная с девяти часов. А закончили мы только к двум часам утра. Полиция утверждает, что девушка – одиннадцатая – в час ночи пришла в какой-то отель и была там убита. Как раз в это время Норман был у меня.
– Не мог ли он улизнуть примерно на час – так, чтобы вы этого не заметили?
– Ни в коем случае. Когда вы находитесь в одной комнате с восемью гостями, никто не может таинственно и незаметно для других исчезнуть даже на полчаса.
Поблагодарив его, Чэндлер села на свое место. Белк, наклонившись к Босху, прошептал:
– Гляди, как я ему сейчас еще одну дырку в заднице проверчу.
Затем, вооружившись показаниями Вишорека, он поднялся с места и направился к стойке так, словно держал в руках ружье для охоты на слонов. Вишорек подозрительно смотрел на него сквозь толстые линзы очков, которые делали его глаза неестественно большими.
– Мистер Вишорек, помните ли вы меня? Помните показания, которые я снимал с вас несколько месяцев назад?
В качестве напоминания Белк поднял руку с показаниями Вишорека.
– Я помню вас, – ответил тот.
– Девяносто пять страниц, мистер Вишорек. И – ни единого упоминания про вашу холостяцкую вечеринку. Почему так получилось?
– Думаю, потому, что вы не спрашивали.