Страница:
Несмотря на нерасполагающую внешность, Садчиков проявил участие.
-- До Сан-Диего вы вряд ли доберетесь, а до Москвы -- свободно. Недавно
в "Вопросах психиатрии" была статья Брониславского про раздвоение сознания.
Вы занимаетесь какой темой?
-- Амнезии после сильных переживаний и катастроф, -- брякнул Макс,
чувствуя, что стоит на грани разоблачения.
Доцент удивился.
-- В Сербского недавно защитился мой однокашник, Борисов его фамилия.
Как раз по постстрессовым и посттравматическим амнезиям. Как могли утвердить
две одинаковые темы?
-- У меня закрытая диссертация сугубо прикладного характера, -- нашелся
Карданов. -- Амнезии рассматриваются как последствия боевых действий.
Объяснение было встречено с пониманием.
-- Брониславский тоже в основном работает по закрытой тематике. То, что
попадает в доступную печать, -- это явно кусочки каких-то больших работ. Но
их никто не читал. И где он защитил докторскую, неясно... Обычно об этом
сообщается, если речь не идет о секретном исследовании.
Садчиков вздохнул.
-- Вы специально приехали в Тиходонск?
Карданов скорбно кивнул.
-- Я бы с удовольствием вам помог, но совершенно нет времени... Вы ведь
даже не позвонили!
Не меняя выражения лица. Макс кивнул второй раз. Пауза затягивалась.
Доцент опять вздохнул. Интеллигентному человеку трудно вот так сразу
выставить приезжего коллегу на улицу. Необходим какойто жест доброй воли,
маленький знак внимания, крохотное проявление гостеприимства или, по крайней
мере, намек на таковое. Формальность для очистки совести.
-- Если хотите, я покажу вам статью. Может, и ехать больше никуда не
придется.
-- Если вам не трудно, -- благовоспитанно отозвался Карданов.
Садчиков провел его в кабинет. Вместо бронзовой таблички "Профессор
Рубинштейн Я. Н." у входа висел застекленный листок с черными буквами
лазерного принтера "Доцент Садчиков В. В. ". Внутри все было по-прежнему.
Старинный дубовый стол с крышкой, обтянутой зеленым сукном, массивные шкафы,
набитые журналами и книгами по психиатрии.
Пока Садчиков рылся в бумагах, Макс осмотрел корешки. "Вопросы
психиатрии", "Российский психиатрический бюллетень", "Вестник общества
психиатров", "Клиника психозов"...
-- Вот она, -- Садчиков протянул раскрытый журнал.
"Брониславский С. Ф., доктор медицинских наук, профессор,
действительный член Всероссийского общества психиатров", -- прочел Карданов
над названием статьи и тут же спросил:
-- А что дает членство во Всероссийском обществе?
Садчиков улыбнулся.
-- Ничего. Если не считать морального удовлетворения. Туда принимают
видных ученых, это признание весомого вклада в науку. У них, правда, есть
свой журнал, он рассылается по списку...
Доцент показал на ряд зеленых корешков за стеклом.
-- Яков Наумович получал "Вестник", я уже нет.
-- Интересно... Можно взглянуть?
-- Пожалуйста. Там нет ничего особенного.
Карданов и не искал "особенного". Он посмотрел, где издается "Вестник
общества психиатров". В Центральном институте мозга. Запомнил адрес и
телефон. Безразлично закрыл зеленую большеформатную книжицу, поставил на
место. Больше его ничего не интересовало, но роль следовало доиграть до
конца, и он прочел статью.
Понятного в ней было мало из-за перегруженности специальной
терминологией, но смысл Макс уловил. При тяжелых формах шизофрении профессор
Брониславский предлагал блокировать болезненное сознание личности, переводя
пациента на другой, искусственно сформированный уровень психической
деятельности. Подробно описывались методики: гипноз, электрическое
раздражение отдельных групп нейронов, химические модификаторы, с помощью
которых подлинные воспоминания и впечатления основного уровня переносились
на запасной, а психотравмирующие обстоятельства "запирались" в блокируемом
участке.
"Экспериментальные данные подтвердили результативность предложенной
методики лечения. Модифицированная личность сохраняла устойчивость на
протяжении пяти-шести лет. Материалами о более длительных сроках сохранения
искусственного сознания автор не располагает. Поскольку нарушить
стабильность вновь сформированного уровня могут всплески эмоций, ведущие к
растормаживанию гипоталамуса, пациента следует ограждать от резких изменений
привычного образа жизни, стрессов и острых ощущений", -- предостерегал
напоследок профессор.
-- О каких экспериментальных данных идет речь? -- спросил Макс,
откладывая журнал. -- Боюсь, что я ничего не читал о модифицированном
сознании.
-- Наверняка читали, -- улыбнулся Садчиков. -- Одно время газеты
взахлеб смаковали так называемое "зомбирование" -- создание закодированных
слоев сознания: второго, третьего, пятого... В одной голове пять личностей,
по условному сигналу происходит переход с одного уровня на другой. Мирный
обыватель вдруг превращается в ловкого шпиона, потом -- в безжалостного
убийцу, потом опять в мирного обывателя, но уже другого, не помнящего ни о
чем. И, наконец, при переводе на пятый слой кончает жизнь самоубийством.
Идеальный агент для спецпоручений. Помните?
-- Честно говоря, нет, -- искренне ответил Макс, чем удивил
собеседника.
-- Ну как же! После путча девяносто первого года, когда несколько
больших шишек из ЦК КПСС один за другим покончили с собой! Причем одним и
тем же способом -- выбросились из окна или с балкона. И все они имели
отношение к партийному золоту! Тогда не было ни одной газеты, которая бы не
смаковала эту проблему!
-- В то время я попал под машину и долго лежал в больнице, --
проболтался Лапин. -- И совсем не читал газет.
-- А больше об этом нигде и не писали. Ни одной серьезной публикации на
эту тему не существует. И не может существовать, потому что зомбирование
возможно только в фантастических фильмах. Хотя...
Садчиков задумчиво покачал головой.
-- Ведь три человека действительно выбросились с балконов, один за
другим! Это, как говорится, факт... Но...
-- Что?
-- Но отнюдь не медицинский.
Доцент встал, давая понять, что лимит времени, который он смог выделить
для гостя, исчерпан полностью.
-- Спасибо, -- от души поблагодарил Карданов.
На выходе из отделения он лицом к лицу столкнулся к симпатичной
блондинкой в белом халате, наброшенном на брючный костюм. Женщина шла мимо,
не обращая на него внимания, через секунду они бы разминулись, но тут на
первый план вылез Лапин.
-- Здравствуйте, Зоя Васильевна!
Раскосые лисьи глаза под тонкими полукружьями бровей взглянули в лицо
встреченного мужчины.
-- Здравствуйте...
Брошенный мельком взгляд задержался на знакомых чертах и вспоминающе
сфокусировался. Карданов быстро прошел мимо. Спиной он чувствовал, что
женщина смотрит ему вслед.
Степнянск, 11 февраля 1997 года, 13 часов 50 минут.
Степнянск -- первая станция после Тиходонска на московском направлении.
Осторожно выбирающийся из города фирменный скорый "Синяя ночь" идет сюда
пятьдесят минут. В былые веселые номенклатурные времена начальники разных
калибров отправлялись в столицу "решать вопросы", забив двухместные купе
недоступного простому люду спального вагона тяжелыми, перехваченными ремнями
коробками с донскими деликатесами и прихватив провожающими других
начальников, рангом, естественно, поменьше. Пьянка начиналась еще до
отправления, а тем временем белые и черные "Волги" (о "БМВ", "Мерседесах" и
"Вольво" тогда и слыхом не слыхивали, а если и слыхивали, то только как об
атрибутах измены, шпионажа, в общем -- пороков вредоносной западной жизни)
неслись по Восточной трассе в Степнянск.
Через час чистенький состав подплывал к единственному перрону, и
изрядно принявшие на грудь провожающие выпадали с высоких подножек в руки
верных шоферов, безошибочно подгонявших машины прямо к месту остановки "СВ".
Дальше "Синяя ночь" разгонялась до предельной скорости, выходя на финишную
прямую, а доказавшие крепость бескорыстной мужской дружбы начальники
поменьше, отмахав вслед шефам, расслабленно опускались на мягкие сиденья и
возвращались восвояси.
С тех пор многое изменилось: нарушилась вертикаль управления и на
местах многие стали обходиться без дозволений и фондов Белокаменной,
надобность в корректировке планов и вовсе отпала, "СВ" стали поступать в
общую продажу, хотя теперь цена выполняла ту же фильтрующую функцию, что
раньше обкомовская броня. Шустрые ребята с сотовыми телефонами, имеющие свой
интерес в Москве, пересели на самолеты, а тяжелые коробки заменили тугие
долларовые пачки. Но скорый фирменный поезд "Синяя ночь" продолжал с
отменной пунктуальностью ежедневно прибывать на станцию Степнянск в
восемнадцать часов сорок пять минут.
Карданов-Лапин без проблем взял билет, перекусил в частной пельменной,
неторопливо прошелся по старинному бульвару, обсаженному заснеженными
тополями, заглянул в собор, один из знаменитейших и крупнейших в Европе.
Времени оставалось много, и надо было придумать, чем себя занять. В
вестибюле единственной приличной гостиницы он поменял триста долларов, зашел
в похожий на аквариум типовой провинциальный универмаг, купил бритвенный
набор "Уилкинсон" -- станок с плавающей головкой, одноименные гель и
одеколон. Затем он привычно скупил белье, носки, мыло, полотенце, пасту,
зубную щетку с дорожным футлярчиком к ней и прочую мелочь, необходимую в
дороге. Чувствовалось, что у него большой опыт неожиданных путешествий.
Покупки он вначале сложил в пакет, но, поднявшись на второй этаж,
подошел к секции сумок и чемоданов. Сумки ему не приглянулись, он выбрал
черный кейс-атташе со стальной ручкой и шифрзамком. Чемоданчик привычно
сидел в руке и приносил необъяснимое умиротворение, как будто он нашел то,
что долго искал.
Купив хлеб, сыр, йогурт, банку швепса, он два часа просидел в
видеосалоне, где крутили жесткий боевик без ненужных длиннот, и в сумерках
вернулся на вокзал. Из кассового зала вышли два человека, Макс разминулся с
ними, но в памяти ворохнулось какое-то неприятное чувство, он обернулся и
увидел, что те пристально смотрят ему вслед.
У одного было желтое лицо и синие мешки под глазами, второй нервно
потирал руки, будто чесался. Глаза у обоих напоминали проржавевшие шляпки
гвоздей. Лапин тут же вспомнил, где он видел эти устрашающие физиономии, а
Карданов немедленно связал их с двойным убийством в подъезде на
Мануфактурном. Безразлично отвернувшись, он двинулся дальше по перрону.
Дуремар и Сушняк пошли следом.
-- Срисовал?
-- Ато!
-- "Мусор"?
-- Точняк.
-- Вот гады, город обложили и здесь достали...
-- Это он спецом... Выследил, сука!
-- Как? Мы сколько хат поменяли...
-- У него спросишь.
-- Сколько до паровоза?
-- Полчаса.
-- Надо быстрее.
Они не обсуждали, как быть и что делать. Все совершенно ясно. Людей на
перроне почти не было, дальний конец терялся в густеющих сумерках, справа
начинался заснеженный пустырь. Здесь и предстояло остаться штемпу, вставшему
на пути к укромной хавире в Рязани.
Дуремар сунул руку под пальто и вцепился в деревянную ручку шила.
Сушняк приготовил молоток. Карданов смотрел под ноги, крутил головой по
сторонам, выглядывая палку, камень, отрезок трубы, арматурный прут, бутылку
-- любой предмет. Когдато он любил темы "Работа с предметом", и хотя сейчас
не помнил подробностей, но знал, что самый обычный объект материального мира
может стать очень эффективным оружием. Как назло, на глаза ничего
подходящего не попадалось -- все укрывал снег. Но зато в кармане лежал
отрезок экранированного кабеля КЭО-3... Нагнувшись на ходу, он приткнул кейс
к бетонному столбу, освобождая руки. Незаметно достав серебристую змейку,
Макс обернул один конец вокруг правой ладони, а второй переплел между
пальцами левой, образовав крепкий зажим, который можно было мгновенно
разжать.
Перрон заканчивался ступеньками, он спустился на насыпь и сразу
оказался в другом мире: темном, безлюдном и зловещем.
-- Куда это он?
-- Херего...
-- А мы чего?
-- Еще и лучше...
-- А пушку достанет?
-- Волков бояться...
Преследователи тоже спустились по бетонным ступеням и ускорили шаг.
Расстояние сокращалось, внезапно Карданов повернулся и пошел им навстречу.
На узкой тропке мог свободно разместиться только один человек, поэтому
Дуремар и Сушняк шли гуськом -- Сушняк впереди, а Дуремар сзади. Маневр
Макса насторожил Сушняка, но он не страдал избытком воображения и не стал
размышлять, какую цель ставит перед собой "мусор" или кто он там есть. Когда
расстояние сократилось до двух метров, Сушняк поднял молоток и, шагнув
вперед, ударил сверху вниз, целясь в голову. Чужак вскинул грабли вверх,
словно собирался сдаваться, стальной клюв беспрепятственно летел к цели, но
вдруг напряженная рука налетела на невидимое пружинистое препятствие, и
полет оборвался.
Макс сделал резкое движение, петля захлестнула мертвенно-бледное, с
красными точками уколов запястье. Сушняк развернулся вокруг оси и получил
жесточайший удар в позвоночник, который парализовал верхнюю часть тела и
бросил его прямо на выставленное шило Дуремара. С противным хрустом острая
холодная сталь скользнула между ребер, и это был последний укол, который
получил Сушняк на этом свете.
Дуремар не успел ничего понять: серебристый шнурок обвился вокруг шеи и
врезался в хрящи гортани, шило вырвалось из ослабевшей руки и вместе с телом
Сушняка улетело в водоотводную канаву, ржавые шляпки гвоздей высунулись
наружу, слабый земной свет померк в глазах, из груди вырвался негромкий
хрип, и все кончилось. За полторы минуты Макс разделался с обоими. Спец бы
его похвалил.
Через час человек, который на три четверти был Кардановым и лишь на
остальную часть Лапиным, крепко спал на мягкой полке резво несущегося сквозь
ночь скорого. В купе он был один. Во избежание неприятных неожиданностей
ручка двери была намертво блокирована универсальным КЭО-3.
Проснулся он около полудня, впервые за последние дни чувствуя себя
отдохнувшим. Прихватив с собой деньги, сходил в туалет, умылся. Соблюдая
предосторожности, вернулся в купе, перекусил и стал смотреть в окно. Мимо
проплывали невеселые пейзажи средней полосы, несколько скрашенные обильно
выпавшим снегом. Впервые появилась возможность задуматься: куда и зачем он
едет?
Макс достал лаковую визитку Бачурина и ключи. Футлярчик явно импортный.
Дорогая замша, ровная строчка стежков... Шесть лет назад такие в магазинах
не продавались. И сами ключи -- блестящая хромированная сталь, точная
обработка. Их тоже не было в Магазинах, так же как и хороших замков --
только тусклые примитивные штамповки. Похоже, все привозное. Где стоят
замки, к которым подходят эти тяжелые красавцы? Тонька спрашивала несколько
раз, пацан скалил мелкие зубы: "Ключи от квартиры, где деньги лежат! Надо
только найти ту хату!"
Сейчас вопрос выходил на первый план. Где ее искать? Пожалуй, это та
квартира, в которой он с Машей встречал девяносто первый год. Напротив
метро. Расположена на четвертом или пятом этаже дома с высокими потолками.
Скорей всего сталинской постройки. Ладно...
На сложенной вчетверо салфетке он аккуратно провел ровную линию. Линию
своей жизни. Отметил основные этапы. Первая точка -- тысяча девятьсот
шестьдесят четвертый год. Рождение. Вторая -- шестьдесят девятый, появление
в детдоме. Пятилетнего отрезка в памяти нет. Ни одного детского
воспоминания, ни домашних запахов, ни лиц или рук родителей, ничего...
Следующая отметка -- семьдесят восьмой год, техникум. Потом восемьдесят
первый -- завод п/я 301. Восемьдесят второй -- призыв в армию. И детдом, и
техникум, и завод он помнит более-менее полно. С восемьдесят второго по
восемьдесят пятый служба в армии. Воспоминания только о первых месяцах. С
восемьдесят пятого по девяносто первый -- работа на зеленоградском заводе
"Радиосвязь". Эти годы смазаны, туманны, помнит он их как-то странно.
Девяносто первый -- его почему-то опять занесло в Тиходонск, непонятная
авария, не оставившая на теле никаких следов, Кузяевка, потом
неврологический санаторий... Девяносто второй -- снова тот же завод, только
с новым названием -- ПО "Электроника". Девяносто седьмой, когда началось
раздвоение и в старой телесной оболочке обнаружился совершенно другой
человек...
"Если верить книгам учета, то вы не появлялись на свет..." "Три года в
комитетской школе, потом в Особом учебном центре. И в экспедиции работали
вместе, сколько раз я тебя прикрывал!.. Это Куракин нас подставил в
Гондурасе!"
Итак, первые пять лет жизни и еще девять -- с восемьдесят второго по
девяносто первый. Именно там скрыта загадка его личности, к которой приложил
руку профессор Брониславский.
Ключи в импортном футлярчике, Бачурин Евгений Петрович с целой кучей
телефонов, Куракин, Брониславский... Комитетская школа, Особый учебный
центр, экспедиция... Исходного материала для первичной отработки набиралось
достаточно. Макс хорошо знал, как ведется спирально расширяющийся розыск от
одной точки. А сейчас точек было семь...
Постукивая на стыках рельсов, поезд несся в Москву.
18 апреля 1983 года, 19 часов 45 минут, Голицынский район Московской
области, температура воздуха плюс четырнадцать градусов, дождь, шквальный
ветер.
Антенная головка "волновой канал" имеет шестнадцать вибраторов, Лапин
начал вкручивать блестящие стерженьки разной длины с одного конца, сержант
Пономарев -- с другого. Мокрые цилиндрики норовили выскользнуть из пальцев,
но он держал цепко, с ходу попадал в резьбу и быстро закручивал.
-- Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам, -- напевал он
намертво привязавшийся мотив.
Он неплохо закрепил навык: встретились они с сержантом почти
посередине.
-- Молодец, шпан! -- приблатненно цыкнул зубом Витек. -- Довинчивай!
И, пружинисто распрямившись, повернулся к вбивающим колья Курочкину и
Муслимову.
-- Быстрей, шпанята, не уложимся -- шкуру сдеру!
-- Готово! -- Вовка подергал металлический штырь с проушиной для троса
и отшвырнул кувалду.
-- Готово! -- Лапин поднял длинную, ощетинившуюся вибраторами на все
четыре стороны головку, поднес к подъемнику, Курина вовремя подскочил и
приподнял трубу, так что Сергей с ходу вставил деревянное колено основания в
верхнее кольцо, не потеряв ни секунды. Он отметил, что сегодня они работают
слаженно и перекрывают норматив.
-- Ставь подъемник! -- заорал Витек, как будто кто-то этого не знал.
Курица с Сергеем подняли трубу стоймя, уперли понадежнее в землю, Вовка и
Витек натянули две растяжки. Лапин, отпрыгнув, закрепил третью. Дождь сек
лица и руки, тросики резали пальцы, бушлаты цвета хаки, несмотря на
водоотталкивающую пропитку, набухли и потяжелели. Ветер раскручивал
Г-образно торчащий "волновой канал", Сергей наступил на одну из волочащихся
по земле фал, веревка натянулась, и вращение прекратилось.
-- Мертво! -- доложил Курица, попытавшись пошатать подъемник.
-- Поднимаем!
Начиналось самое сложное.
Высота антенны четырнадцать метров -- десять дюралюминиевых секций по
метр сорок. Каждую нужно просунуть в кольца подъемника, последующая
поднимает предыдущую, намертво соединяясь с ней конусообразными
сопряжениями. Есть еще два яруса растяжек -- на восьми и тринадцати метрах.
Даже при нормальной погоде установка ее требует изрядной сноровки и большой
ловкости. А в сильный ветер...
Раз! -- резким движением Витек сунул снизу вверх первую секцию, головка
поднялась на метр с лишним. Два! Головка выдвинулась еще выше. Три!
Когда в дождь поднимаешь что-то вверх, вода заливает глаза, попадает в
рукава и за воротник, течет по телу, всасывая с кожи тепло и оставляя взамен
пупырчатый озноб.
-- Сейчас бы самогоночки засадить, -- оскалился Курица то ли в усмешке,
то ли в страдальческой гримасе.
-- Цепляй, салабон! -- раздраженно крикнул сержант. -- Тебе еще до
самогоночки надо двести рыбьих хвостов схавать!
Каждый день на завтрак для разнообразия стола солдату полагался
разносол. В качестве такового с удручающим постоянством выступала маленькая
ржавая селедка. Поэтому срок службы измерялся в хвостах или погонных метрах
сельди. До дембеля каждому предстояло обглодать семьсот хвостов или съесть
сто сорок метров пряно-соленой рыбешки.
Иногда меню разнообразили бурые соленые помидоры или кислая квашеная
капуста, но овощи поедались старослужащими, начиная с ранга "черпака",
поэтому без двухсот хвостов не обходился никто. Самогонка и прочие вольности
так же дозволялись после сорока метров селедки.
Курица подпрыгнул, по-обезьяньи ловко вскарабкался на подъемник,
вставил в паз хомут, надел перемычку, принял от Вовки с Сергеем концы
тросиков и защелкнул карабины.
-- Готово! -- Он тяжело плюхнулся на землю, попав в лужу и взметнув
облако брызг, на которые никто не обратил внимания, потому что они не могли
ничего изменить.
-- Держать! -- Витек погнал секции дальше, хотя теперь это было труднее
-- приходилось преодолевать сопротивление трех человек, растягивающих тросы
каждый в свою сторону.
Темное небо расколол ослепительно белый зигзаг, ударил раскат грома.
Курица втянул голову в плечи и ослабил растяжку, металлический штырь сразу
прогнулся, заваливаясь в сторону.
-- Дай ему по жопе, Кардан! -- рявкнул сержант, но Петька сам выправил
положение.
-- Чего очкуешь, если не повезет -- и пернуть не успеешь! -- перекрывая
шум ветра, крикнул Муслим. -- Сгоришь в кочерыжку, а грома не услышишь...
Так что не дергайся!
Из пелены дождя материализовался Трофимов. Он был в дождевике с
накинутым остроконечным капюшоном. Лапин подумал, что лейтенант совсем не
вымок, и еще раз ощутил, какая бездна существует между солдатом и офицером.
В армии неравенство людей проявляется наглядней, чем где-либо. Исключая,
пожалуй, тюрьму.
-- Быстрей, ребята! -- даже не приказал, а попросил начальник узла
связи. Его призвали после института, и, как все двухгодичники, он был
человеком больше штатским, чем военным. -- Проверяющий копытом землю роет,
сказал, не уложимся в норматив -- со всех погоны снимет...
-- Вам-то чего бояться, -- с трудом загоняя очередное колено, выдохнул
Витек. -- Вернетесь на гражданку, плохо, что ли...
-- Разговорчики! -- заорал вынырнувший словно из-под земли Усков. Он
тоже был в плащ-накидке, но длинный, вечно вынюхивающий недостатки нос не
умещался под капюшоном и был покрыт дождевыми каплями. -- Пока вы
возюкаетесь, враг вас десять раз накроет!
-- Как раз наоборот, -- Витек устало распрямился, сделал знак, и Курица
полез цеплять средний ярус. -- Пока мы молчим, бояться нечего. А только
выйдем в эфир, тут и начнут накрывать -- и снарядами, и бомбами, и
ракетами...
-- Так ты к чему призываешь?! -- изумился прапор. -- К саботажу? Может,
еще дезертировать хочешь?
-- Успокойся "Виктор Иванович, -- устало сказал лейтенант. -- Пойдем
лучше аппаратуру проверим.
-- Надо его к Воробьеву отвести, -- напоследок пригрозил Усков. --
Пусть разберется, что за птица.
Трофимов и прапор залезли в кузов "Цветочка", или радиорелейной станции
дальней связи "РДС-69". Криво улыбаясь, сержант продолжал подсовывать
очередную секцию и выдавливать сооружение на следующие метр сорок вверх.
Сейчас это была вообще каторжная работа. Но сердце грели приятные
воспоминания.
У Ускова была злющая жена столь же дурного нрава, сколь и наружности.
Наверное, судьба так мстила прапору за отвратительный характер и постоянные
издевательства над солдатами. Но Витек придумал собственную месть, причем
очень коварную и изощренную.
Время от времени, поругавшись с супругой, прапор оставался ночевать в
казарме. А глупый салабон Кардан на четвертом месяце службы залез на
смазливую и вечно смеющуюся Лариску с третьей фермы, хотя все знали, что к
ней и на метр лучше не приближаться без общевойскового комплекта химической
защиты. Новичкам везет, повезло и Кардану -- из всего разнообразия
венерических и иных дурных заболеваний ему выпали всего лишь лобковые вши,
именуемые в просторечии мандавошками. Он травил кровососущих паразитов
одеколоном, жег спиртом, ловил и давил ногтями, так что они лопались с
противным хрустом, оставляя на пальцах красные пятнышки. Но, несмотря на
явное физическое превосходство, обеспечивающее победу в локальных
столкновениях, добиться окончательного перелома в затянувшемся единоборстве
Лапин не смог, так как механическое воздействие было малоэффективным, а вши
размножались в геометрической прогрессии. Не видя другого выхода, он решил
обратиться за советом к сержанту, который знал решительно все.
Усков в очередной раз затеялся устраиваться на ночлег: послал Курочкина
в каптерку за чистым бельем, а Муслимову приказал взбить матрац и подушку на
пустующей в конце казармы кровати. Как раз в этот день смущенный и готовый
перенести положенную порцию насмешек и издевательств, Лапин подошел к
Пономареву со своей бедой. Но против ожидания и вопреки существующим
правилам, Витек не стал насмехаться над салабоном, не стал даже задавать
скабрезных вопросов. Он мгновенно посерьезнел, задумался и заговорщически
поднес палец к губам.
-- Давай об этом не болтать, -- шепотом произнес он, оглядываясь по
сторонам. Такая забота о репутации молодого солдата тронула Сергея до
-- До Сан-Диего вы вряд ли доберетесь, а до Москвы -- свободно. Недавно
в "Вопросах психиатрии" была статья Брониславского про раздвоение сознания.
Вы занимаетесь какой темой?
-- Амнезии после сильных переживаний и катастроф, -- брякнул Макс,
чувствуя, что стоит на грани разоблачения.
Доцент удивился.
-- В Сербского недавно защитился мой однокашник, Борисов его фамилия.
Как раз по постстрессовым и посттравматическим амнезиям. Как могли утвердить
две одинаковые темы?
-- У меня закрытая диссертация сугубо прикладного характера, -- нашелся
Карданов. -- Амнезии рассматриваются как последствия боевых действий.
Объяснение было встречено с пониманием.
-- Брониславский тоже в основном работает по закрытой тематике. То, что
попадает в доступную печать, -- это явно кусочки каких-то больших работ. Но
их никто не читал. И где он защитил докторскую, неясно... Обычно об этом
сообщается, если речь не идет о секретном исследовании.
Садчиков вздохнул.
-- Вы специально приехали в Тиходонск?
Карданов скорбно кивнул.
-- Я бы с удовольствием вам помог, но совершенно нет времени... Вы ведь
даже не позвонили!
Не меняя выражения лица. Макс кивнул второй раз. Пауза затягивалась.
Доцент опять вздохнул. Интеллигентному человеку трудно вот так сразу
выставить приезжего коллегу на улицу. Необходим какойто жест доброй воли,
маленький знак внимания, крохотное проявление гостеприимства или, по крайней
мере, намек на таковое. Формальность для очистки совести.
-- Если хотите, я покажу вам статью. Может, и ехать больше никуда не
придется.
-- Если вам не трудно, -- благовоспитанно отозвался Карданов.
Садчиков провел его в кабинет. Вместо бронзовой таблички "Профессор
Рубинштейн Я. Н." у входа висел застекленный листок с черными буквами
лазерного принтера "Доцент Садчиков В. В. ". Внутри все было по-прежнему.
Старинный дубовый стол с крышкой, обтянутой зеленым сукном, массивные шкафы,
набитые журналами и книгами по психиатрии.
Пока Садчиков рылся в бумагах, Макс осмотрел корешки. "Вопросы
психиатрии", "Российский психиатрический бюллетень", "Вестник общества
психиатров", "Клиника психозов"...
-- Вот она, -- Садчиков протянул раскрытый журнал.
"Брониславский С. Ф., доктор медицинских наук, профессор,
действительный член Всероссийского общества психиатров", -- прочел Карданов
над названием статьи и тут же спросил:
-- А что дает членство во Всероссийском обществе?
Садчиков улыбнулся.
-- Ничего. Если не считать морального удовлетворения. Туда принимают
видных ученых, это признание весомого вклада в науку. У них, правда, есть
свой журнал, он рассылается по списку...
Доцент показал на ряд зеленых корешков за стеклом.
-- Яков Наумович получал "Вестник", я уже нет.
-- Интересно... Можно взглянуть?
-- Пожалуйста. Там нет ничего особенного.
Карданов и не искал "особенного". Он посмотрел, где издается "Вестник
общества психиатров". В Центральном институте мозга. Запомнил адрес и
телефон. Безразлично закрыл зеленую большеформатную книжицу, поставил на
место. Больше его ничего не интересовало, но роль следовало доиграть до
конца, и он прочел статью.
Понятного в ней было мало из-за перегруженности специальной
терминологией, но смысл Макс уловил. При тяжелых формах шизофрении профессор
Брониславский предлагал блокировать болезненное сознание личности, переводя
пациента на другой, искусственно сформированный уровень психической
деятельности. Подробно описывались методики: гипноз, электрическое
раздражение отдельных групп нейронов, химические модификаторы, с помощью
которых подлинные воспоминания и впечатления основного уровня переносились
на запасной, а психотравмирующие обстоятельства "запирались" в блокируемом
участке.
"Экспериментальные данные подтвердили результативность предложенной
методики лечения. Модифицированная личность сохраняла устойчивость на
протяжении пяти-шести лет. Материалами о более длительных сроках сохранения
искусственного сознания автор не располагает. Поскольку нарушить
стабильность вновь сформированного уровня могут всплески эмоций, ведущие к
растормаживанию гипоталамуса, пациента следует ограждать от резких изменений
привычного образа жизни, стрессов и острых ощущений", -- предостерегал
напоследок профессор.
-- О каких экспериментальных данных идет речь? -- спросил Макс,
откладывая журнал. -- Боюсь, что я ничего не читал о модифицированном
сознании.
-- Наверняка читали, -- улыбнулся Садчиков. -- Одно время газеты
взахлеб смаковали так называемое "зомбирование" -- создание закодированных
слоев сознания: второго, третьего, пятого... В одной голове пять личностей,
по условному сигналу происходит переход с одного уровня на другой. Мирный
обыватель вдруг превращается в ловкого шпиона, потом -- в безжалостного
убийцу, потом опять в мирного обывателя, но уже другого, не помнящего ни о
чем. И, наконец, при переводе на пятый слой кончает жизнь самоубийством.
Идеальный агент для спецпоручений. Помните?
-- Честно говоря, нет, -- искренне ответил Макс, чем удивил
собеседника.
-- Ну как же! После путча девяносто первого года, когда несколько
больших шишек из ЦК КПСС один за другим покончили с собой! Причем одним и
тем же способом -- выбросились из окна или с балкона. И все они имели
отношение к партийному золоту! Тогда не было ни одной газеты, которая бы не
смаковала эту проблему!
-- В то время я попал под машину и долго лежал в больнице, --
проболтался Лапин. -- И совсем не читал газет.
-- А больше об этом нигде и не писали. Ни одной серьезной публикации на
эту тему не существует. И не может существовать, потому что зомбирование
возможно только в фантастических фильмах. Хотя...
Садчиков задумчиво покачал головой.
-- Ведь три человека действительно выбросились с балконов, один за
другим! Это, как говорится, факт... Но...
-- Что?
-- Но отнюдь не медицинский.
Доцент встал, давая понять, что лимит времени, который он смог выделить
для гостя, исчерпан полностью.
-- Спасибо, -- от души поблагодарил Карданов.
На выходе из отделения он лицом к лицу столкнулся к симпатичной
блондинкой в белом халате, наброшенном на брючный костюм. Женщина шла мимо,
не обращая на него внимания, через секунду они бы разминулись, но тут на
первый план вылез Лапин.
-- Здравствуйте, Зоя Васильевна!
Раскосые лисьи глаза под тонкими полукружьями бровей взглянули в лицо
встреченного мужчины.
-- Здравствуйте...
Брошенный мельком взгляд задержался на знакомых чертах и вспоминающе
сфокусировался. Карданов быстро прошел мимо. Спиной он чувствовал, что
женщина смотрит ему вслед.
Степнянск, 11 февраля 1997 года, 13 часов 50 минут.
Степнянск -- первая станция после Тиходонска на московском направлении.
Осторожно выбирающийся из города фирменный скорый "Синяя ночь" идет сюда
пятьдесят минут. В былые веселые номенклатурные времена начальники разных
калибров отправлялись в столицу "решать вопросы", забив двухместные купе
недоступного простому люду спального вагона тяжелыми, перехваченными ремнями
коробками с донскими деликатесами и прихватив провожающими других
начальников, рангом, естественно, поменьше. Пьянка начиналась еще до
отправления, а тем временем белые и черные "Волги" (о "БМВ", "Мерседесах" и
"Вольво" тогда и слыхом не слыхивали, а если и слыхивали, то только как об
атрибутах измены, шпионажа, в общем -- пороков вредоносной западной жизни)
неслись по Восточной трассе в Степнянск.
Через час чистенький состав подплывал к единственному перрону, и
изрядно принявшие на грудь провожающие выпадали с высоких подножек в руки
верных шоферов, безошибочно подгонявших машины прямо к месту остановки "СВ".
Дальше "Синяя ночь" разгонялась до предельной скорости, выходя на финишную
прямую, а доказавшие крепость бескорыстной мужской дружбы начальники
поменьше, отмахав вслед шефам, расслабленно опускались на мягкие сиденья и
возвращались восвояси.
С тех пор многое изменилось: нарушилась вертикаль управления и на
местах многие стали обходиться без дозволений и фондов Белокаменной,
надобность в корректировке планов и вовсе отпала, "СВ" стали поступать в
общую продажу, хотя теперь цена выполняла ту же фильтрующую функцию, что
раньше обкомовская броня. Шустрые ребята с сотовыми телефонами, имеющие свой
интерес в Москве, пересели на самолеты, а тяжелые коробки заменили тугие
долларовые пачки. Но скорый фирменный поезд "Синяя ночь" продолжал с
отменной пунктуальностью ежедневно прибывать на станцию Степнянск в
восемнадцать часов сорок пять минут.
Карданов-Лапин без проблем взял билет, перекусил в частной пельменной,
неторопливо прошелся по старинному бульвару, обсаженному заснеженными
тополями, заглянул в собор, один из знаменитейших и крупнейших в Европе.
Времени оставалось много, и надо было придумать, чем себя занять. В
вестибюле единственной приличной гостиницы он поменял триста долларов, зашел
в похожий на аквариум типовой провинциальный универмаг, купил бритвенный
набор "Уилкинсон" -- станок с плавающей головкой, одноименные гель и
одеколон. Затем он привычно скупил белье, носки, мыло, полотенце, пасту,
зубную щетку с дорожным футлярчиком к ней и прочую мелочь, необходимую в
дороге. Чувствовалось, что у него большой опыт неожиданных путешествий.
Покупки он вначале сложил в пакет, но, поднявшись на второй этаж,
подошел к секции сумок и чемоданов. Сумки ему не приглянулись, он выбрал
черный кейс-атташе со стальной ручкой и шифрзамком. Чемоданчик привычно
сидел в руке и приносил необъяснимое умиротворение, как будто он нашел то,
что долго искал.
Купив хлеб, сыр, йогурт, банку швепса, он два часа просидел в
видеосалоне, где крутили жесткий боевик без ненужных длиннот, и в сумерках
вернулся на вокзал. Из кассового зала вышли два человека, Макс разминулся с
ними, но в памяти ворохнулось какое-то неприятное чувство, он обернулся и
увидел, что те пристально смотрят ему вслед.
У одного было желтое лицо и синие мешки под глазами, второй нервно
потирал руки, будто чесался. Глаза у обоих напоминали проржавевшие шляпки
гвоздей. Лапин тут же вспомнил, где он видел эти устрашающие физиономии, а
Карданов немедленно связал их с двойным убийством в подъезде на
Мануфактурном. Безразлично отвернувшись, он двинулся дальше по перрону.
Дуремар и Сушняк пошли следом.
-- Срисовал?
-- Ато!
-- "Мусор"?
-- Точняк.
-- Вот гады, город обложили и здесь достали...
-- Это он спецом... Выследил, сука!
-- Как? Мы сколько хат поменяли...
-- У него спросишь.
-- Сколько до паровоза?
-- Полчаса.
-- Надо быстрее.
Они не обсуждали, как быть и что делать. Все совершенно ясно. Людей на
перроне почти не было, дальний конец терялся в густеющих сумерках, справа
начинался заснеженный пустырь. Здесь и предстояло остаться штемпу, вставшему
на пути к укромной хавире в Рязани.
Дуремар сунул руку под пальто и вцепился в деревянную ручку шила.
Сушняк приготовил молоток. Карданов смотрел под ноги, крутил головой по
сторонам, выглядывая палку, камень, отрезок трубы, арматурный прут, бутылку
-- любой предмет. Когдато он любил темы "Работа с предметом", и хотя сейчас
не помнил подробностей, но знал, что самый обычный объект материального мира
может стать очень эффективным оружием. Как назло, на глаза ничего
подходящего не попадалось -- все укрывал снег. Но зато в кармане лежал
отрезок экранированного кабеля КЭО-3... Нагнувшись на ходу, он приткнул кейс
к бетонному столбу, освобождая руки. Незаметно достав серебристую змейку,
Макс обернул один конец вокруг правой ладони, а второй переплел между
пальцами левой, образовав крепкий зажим, который можно было мгновенно
разжать.
Перрон заканчивался ступеньками, он спустился на насыпь и сразу
оказался в другом мире: темном, безлюдном и зловещем.
-- Куда это он?
-- Херего...
-- А мы чего?
-- Еще и лучше...
-- А пушку достанет?
-- Волков бояться...
Преследователи тоже спустились по бетонным ступеням и ускорили шаг.
Расстояние сокращалось, внезапно Карданов повернулся и пошел им навстречу.
На узкой тропке мог свободно разместиться только один человек, поэтому
Дуремар и Сушняк шли гуськом -- Сушняк впереди, а Дуремар сзади. Маневр
Макса насторожил Сушняка, но он не страдал избытком воображения и не стал
размышлять, какую цель ставит перед собой "мусор" или кто он там есть. Когда
расстояние сократилось до двух метров, Сушняк поднял молоток и, шагнув
вперед, ударил сверху вниз, целясь в голову. Чужак вскинул грабли вверх,
словно собирался сдаваться, стальной клюв беспрепятственно летел к цели, но
вдруг напряженная рука налетела на невидимое пружинистое препятствие, и
полет оборвался.
Макс сделал резкое движение, петля захлестнула мертвенно-бледное, с
красными точками уколов запястье. Сушняк развернулся вокруг оси и получил
жесточайший удар в позвоночник, который парализовал верхнюю часть тела и
бросил его прямо на выставленное шило Дуремара. С противным хрустом острая
холодная сталь скользнула между ребер, и это был последний укол, который
получил Сушняк на этом свете.
Дуремар не успел ничего понять: серебристый шнурок обвился вокруг шеи и
врезался в хрящи гортани, шило вырвалось из ослабевшей руки и вместе с телом
Сушняка улетело в водоотводную канаву, ржавые шляпки гвоздей высунулись
наружу, слабый земной свет померк в глазах, из груди вырвался негромкий
хрип, и все кончилось. За полторы минуты Макс разделался с обоими. Спец бы
его похвалил.
Через час человек, который на три четверти был Кардановым и лишь на
остальную часть Лапиным, крепко спал на мягкой полке резво несущегося сквозь
ночь скорого. В купе он был один. Во избежание неприятных неожиданностей
ручка двери была намертво блокирована универсальным КЭО-3.
Проснулся он около полудня, впервые за последние дни чувствуя себя
отдохнувшим. Прихватив с собой деньги, сходил в туалет, умылся. Соблюдая
предосторожности, вернулся в купе, перекусил и стал смотреть в окно. Мимо
проплывали невеселые пейзажи средней полосы, несколько скрашенные обильно
выпавшим снегом. Впервые появилась возможность задуматься: куда и зачем он
едет?
Макс достал лаковую визитку Бачурина и ключи. Футлярчик явно импортный.
Дорогая замша, ровная строчка стежков... Шесть лет назад такие в магазинах
не продавались. И сами ключи -- блестящая хромированная сталь, точная
обработка. Их тоже не было в Магазинах, так же как и хороших замков --
только тусклые примитивные штамповки. Похоже, все привозное. Где стоят
замки, к которым подходят эти тяжелые красавцы? Тонька спрашивала несколько
раз, пацан скалил мелкие зубы: "Ключи от квартиры, где деньги лежат! Надо
только найти ту хату!"
Сейчас вопрос выходил на первый план. Где ее искать? Пожалуй, это та
квартира, в которой он с Машей встречал девяносто первый год. Напротив
метро. Расположена на четвертом или пятом этаже дома с высокими потолками.
Скорей всего сталинской постройки. Ладно...
На сложенной вчетверо салфетке он аккуратно провел ровную линию. Линию
своей жизни. Отметил основные этапы. Первая точка -- тысяча девятьсот
шестьдесят четвертый год. Рождение. Вторая -- шестьдесят девятый, появление
в детдоме. Пятилетнего отрезка в памяти нет. Ни одного детского
воспоминания, ни домашних запахов, ни лиц или рук родителей, ничего...
Следующая отметка -- семьдесят восьмой год, техникум. Потом восемьдесят
первый -- завод п/я 301. Восемьдесят второй -- призыв в армию. И детдом, и
техникум, и завод он помнит более-менее полно. С восемьдесят второго по
восемьдесят пятый служба в армии. Воспоминания только о первых месяцах. С
восемьдесят пятого по девяносто первый -- работа на зеленоградском заводе
"Радиосвязь". Эти годы смазаны, туманны, помнит он их как-то странно.
Девяносто первый -- его почему-то опять занесло в Тиходонск, непонятная
авария, не оставившая на теле никаких следов, Кузяевка, потом
неврологический санаторий... Девяносто второй -- снова тот же завод, только
с новым названием -- ПО "Электроника". Девяносто седьмой, когда началось
раздвоение и в старой телесной оболочке обнаружился совершенно другой
человек...
"Если верить книгам учета, то вы не появлялись на свет..." "Три года в
комитетской школе, потом в Особом учебном центре. И в экспедиции работали
вместе, сколько раз я тебя прикрывал!.. Это Куракин нас подставил в
Гондурасе!"
Итак, первые пять лет жизни и еще девять -- с восемьдесят второго по
девяносто первый. Именно там скрыта загадка его личности, к которой приложил
руку профессор Брониславский.
Ключи в импортном футлярчике, Бачурин Евгений Петрович с целой кучей
телефонов, Куракин, Брониславский... Комитетская школа, Особый учебный
центр, экспедиция... Исходного материала для первичной отработки набиралось
достаточно. Макс хорошо знал, как ведется спирально расширяющийся розыск от
одной точки. А сейчас точек было семь...
Постукивая на стыках рельсов, поезд несся в Москву.
18 апреля 1983 года, 19 часов 45 минут, Голицынский район Московской
области, температура воздуха плюс четырнадцать градусов, дождь, шквальный
ветер.
Антенная головка "волновой канал" имеет шестнадцать вибраторов, Лапин
начал вкручивать блестящие стерженьки разной длины с одного конца, сержант
Пономарев -- с другого. Мокрые цилиндрики норовили выскользнуть из пальцев,
но он держал цепко, с ходу попадал в резьбу и быстро закручивал.
-- Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам, -- напевал он
намертво привязавшийся мотив.
Он неплохо закрепил навык: встретились они с сержантом почти
посередине.
-- Молодец, шпан! -- приблатненно цыкнул зубом Витек. -- Довинчивай!
И, пружинисто распрямившись, повернулся к вбивающим колья Курочкину и
Муслимову.
-- Быстрей, шпанята, не уложимся -- шкуру сдеру!
-- Готово! -- Вовка подергал металлический штырь с проушиной для троса
и отшвырнул кувалду.
-- Готово! -- Лапин поднял длинную, ощетинившуюся вибраторами на все
четыре стороны головку, поднес к подъемнику, Курина вовремя подскочил и
приподнял трубу, так что Сергей с ходу вставил деревянное колено основания в
верхнее кольцо, не потеряв ни секунды. Он отметил, что сегодня они работают
слаженно и перекрывают норматив.
-- Ставь подъемник! -- заорал Витек, как будто кто-то этого не знал.
Курица с Сергеем подняли трубу стоймя, уперли понадежнее в землю, Вовка и
Витек натянули две растяжки. Лапин, отпрыгнув, закрепил третью. Дождь сек
лица и руки, тросики резали пальцы, бушлаты цвета хаки, несмотря на
водоотталкивающую пропитку, набухли и потяжелели. Ветер раскручивал
Г-образно торчащий "волновой канал", Сергей наступил на одну из волочащихся
по земле фал, веревка натянулась, и вращение прекратилось.
-- Мертво! -- доложил Курица, попытавшись пошатать подъемник.
-- Поднимаем!
Начиналось самое сложное.
Высота антенны четырнадцать метров -- десять дюралюминиевых секций по
метр сорок. Каждую нужно просунуть в кольца подъемника, последующая
поднимает предыдущую, намертво соединяясь с ней конусообразными
сопряжениями. Есть еще два яруса растяжек -- на восьми и тринадцати метрах.
Даже при нормальной погоде установка ее требует изрядной сноровки и большой
ловкости. А в сильный ветер...
Раз! -- резким движением Витек сунул снизу вверх первую секцию, головка
поднялась на метр с лишним. Два! Головка выдвинулась еще выше. Три!
Когда в дождь поднимаешь что-то вверх, вода заливает глаза, попадает в
рукава и за воротник, течет по телу, всасывая с кожи тепло и оставляя взамен
пупырчатый озноб.
-- Сейчас бы самогоночки засадить, -- оскалился Курица то ли в усмешке,
то ли в страдальческой гримасе.
-- Цепляй, салабон! -- раздраженно крикнул сержант. -- Тебе еще до
самогоночки надо двести рыбьих хвостов схавать!
Каждый день на завтрак для разнообразия стола солдату полагался
разносол. В качестве такового с удручающим постоянством выступала маленькая
ржавая селедка. Поэтому срок службы измерялся в хвостах или погонных метрах
сельди. До дембеля каждому предстояло обглодать семьсот хвостов или съесть
сто сорок метров пряно-соленой рыбешки.
Иногда меню разнообразили бурые соленые помидоры или кислая квашеная
капуста, но овощи поедались старослужащими, начиная с ранга "черпака",
поэтому без двухсот хвостов не обходился никто. Самогонка и прочие вольности
так же дозволялись после сорока метров селедки.
Курица подпрыгнул, по-обезьяньи ловко вскарабкался на подъемник,
вставил в паз хомут, надел перемычку, принял от Вовки с Сергеем концы
тросиков и защелкнул карабины.
-- Готово! -- Он тяжело плюхнулся на землю, попав в лужу и взметнув
облако брызг, на которые никто не обратил внимания, потому что они не могли
ничего изменить.
-- Держать! -- Витек погнал секции дальше, хотя теперь это было труднее
-- приходилось преодолевать сопротивление трех человек, растягивающих тросы
каждый в свою сторону.
Темное небо расколол ослепительно белый зигзаг, ударил раскат грома.
Курица втянул голову в плечи и ослабил растяжку, металлический штырь сразу
прогнулся, заваливаясь в сторону.
-- Дай ему по жопе, Кардан! -- рявкнул сержант, но Петька сам выправил
положение.
-- Чего очкуешь, если не повезет -- и пернуть не успеешь! -- перекрывая
шум ветра, крикнул Муслим. -- Сгоришь в кочерыжку, а грома не услышишь...
Так что не дергайся!
Из пелены дождя материализовался Трофимов. Он был в дождевике с
накинутым остроконечным капюшоном. Лапин подумал, что лейтенант совсем не
вымок, и еще раз ощутил, какая бездна существует между солдатом и офицером.
В армии неравенство людей проявляется наглядней, чем где-либо. Исключая,
пожалуй, тюрьму.
-- Быстрей, ребята! -- даже не приказал, а попросил начальник узла
связи. Его призвали после института, и, как все двухгодичники, он был
человеком больше штатским, чем военным. -- Проверяющий копытом землю роет,
сказал, не уложимся в норматив -- со всех погоны снимет...
-- Вам-то чего бояться, -- с трудом загоняя очередное колено, выдохнул
Витек. -- Вернетесь на гражданку, плохо, что ли...
-- Разговорчики! -- заорал вынырнувший словно из-под земли Усков. Он
тоже был в плащ-накидке, но длинный, вечно вынюхивающий недостатки нос не
умещался под капюшоном и был покрыт дождевыми каплями. -- Пока вы
возюкаетесь, враг вас десять раз накроет!
-- Как раз наоборот, -- Витек устало распрямился, сделал знак, и Курица
полез цеплять средний ярус. -- Пока мы молчим, бояться нечего. А только
выйдем в эфир, тут и начнут накрывать -- и снарядами, и бомбами, и
ракетами...
-- Так ты к чему призываешь?! -- изумился прапор. -- К саботажу? Может,
еще дезертировать хочешь?
-- Успокойся "Виктор Иванович, -- устало сказал лейтенант. -- Пойдем
лучше аппаратуру проверим.
-- Надо его к Воробьеву отвести, -- напоследок пригрозил Усков. --
Пусть разберется, что за птица.
Трофимов и прапор залезли в кузов "Цветочка", или радиорелейной станции
дальней связи "РДС-69". Криво улыбаясь, сержант продолжал подсовывать
очередную секцию и выдавливать сооружение на следующие метр сорок вверх.
Сейчас это была вообще каторжная работа. Но сердце грели приятные
воспоминания.
У Ускова была злющая жена столь же дурного нрава, сколь и наружности.
Наверное, судьба так мстила прапору за отвратительный характер и постоянные
издевательства над солдатами. Но Витек придумал собственную месть, причем
очень коварную и изощренную.
Время от времени, поругавшись с супругой, прапор оставался ночевать в
казарме. А глупый салабон Кардан на четвертом месяце службы залез на
смазливую и вечно смеющуюся Лариску с третьей фермы, хотя все знали, что к
ней и на метр лучше не приближаться без общевойскового комплекта химической
защиты. Новичкам везет, повезло и Кардану -- из всего разнообразия
венерических и иных дурных заболеваний ему выпали всего лишь лобковые вши,
именуемые в просторечии мандавошками. Он травил кровососущих паразитов
одеколоном, жег спиртом, ловил и давил ногтями, так что они лопались с
противным хрустом, оставляя на пальцах красные пятнышки. Но, несмотря на
явное физическое превосходство, обеспечивающее победу в локальных
столкновениях, добиться окончательного перелома в затянувшемся единоборстве
Лапин не смог, так как механическое воздействие было малоэффективным, а вши
размножались в геометрической прогрессии. Не видя другого выхода, он решил
обратиться за советом к сержанту, который знал решительно все.
Усков в очередной раз затеялся устраиваться на ночлег: послал Курочкина
в каптерку за чистым бельем, а Муслимову приказал взбить матрац и подушку на
пустующей в конце казармы кровати. Как раз в этот день смущенный и готовый
перенести положенную порцию насмешек и издевательств, Лапин подошел к
Пономареву со своей бедой. Но против ожидания и вопреки существующим
правилам, Витек не стал насмехаться над салабоном, не стал даже задавать
скабрезных вопросов. Он мгновенно посерьезнел, задумался и заговорщически
поднес палец к губам.
-- Давай об этом не болтать, -- шепотом произнес он, оглядываясь по
сторонам. Такая забота о репутации молодого солдата тронула Сергея до