Страница:
оболочка цивилизации сковывала и делала невозможным дальнейшее развитие
событий. Низким, будто охрипшим голосом она обратилась к своему повелителю,
тот сделал запрещающий жест и что-то сказал брату.
-- Когда привезешь следующие деньги, она тебе сделает то, что ты сделал
ей, -- перевел тот.
Не отпуская приглянувшийся ей орган, женщина жалобно просила о чем-то,
но запрещающий жест повторился. На этот раз перевода не последовало.
Президент перестал смеяться и вновь полез в сковородку.
-- Аудиенция закончена, -- сказал Тилай Джуба.
Пошатываясь на ослабевших нотах, Макс вслед за своим провожатым вышел
на лестницу. Попытки вытереть мокрое скользкое лицо ни к чему не приводили:
руки тоже были мокрыми и скользкими. Он достал платок. Тилай Джуба держался
индифферентно, как будто ничего особенного в зале на втором этаже не
произошло. Может, по здешним меркам так оно и было.
-- О чем она просила? -- не удержался Макс.
-- Хотела отрезать ваш диск, -- пояснил брат президента. -- Чтобы
завялить и вешать на шею в праздник любви.
-- Черт!
Как будто кто-то вынул фильтр из ноздрей -- Макс ощутил неприятный
остро-жирный запах и испытал потребность немедленно вымыться с мылом и
продезинфицировать лицо спиртом.
-- Значит, мне повезло...
-- Дважды. В большей мере в том, что оставалось достаточное количество
пальцев. Мулай Джуба очень любит этот деликатес, особенно белый. Если бы
запас закончился, вам пришлось бы его пополнить. Тогда и Майра получила бы,
что хотела...
-- Белый?! -- Платок оторвался от лица. -- А чья это голова на шесте?
-- Вашего советника.
-- ??!
Тилай Джуба кивнул.
-- И что теперь будет?
-- Ничего. Пришлют нового.
-- После того, что случилось? Никогда!
-- Ну почему же... Это был третий.
Хлопнув в ладоши, Тилай Джуба позвал слуг. Те принесли воду, мыло и
виски. Макс долго мылился, зажмурившись, плескал в лицо светло-желтую
сорокаградусную жидкость, полоскал ею рот, но внутрь пропустил только
несколько глотков. Здесь надо оставаться трезвым, чуть расслабишься --
поотрезают все к чертовой матери и сожрут или повесят на шею! Последний раз
он ел на борту во время полета, и сейчас даже маленькая доза спиртного
затуманила сознание.
Макс посмотрел на часы. Ого! Самолет, конечно, улетел. Командир может
подождать час, два... Но не четыре же!
-- Не волнуйтесь, -- заметив его жест, сказал Тилай Джуба. -- Вы
успеете.
Макс с сомнением поскреб подбородок.
-- По расписанию самолет уже давно взлетел.
Тилай Джуба гордо распрямился и выпятил грудь.
-- В Борсхане самолеты летают не по расписанию, а по разрешению. А
такое разрешение будет дано, когда вы окажетесь на борту.
"Или когда бы я оказался на сковородке", -- подумал Макс.
Тилай Джуба протянул руку на прощание.
-- Расскажите там обо всех своих впечатлениях и о том, что видели. И
передайте, что я согласен, -- со значением произнес он последнюю половину
фразы.
Через полтора часа самолет Харара -- Москва взлетел, заложил над
Атлантикой прощальный вираж и лег на курс. Макс понял, что забыл во дворце
титановый "дипломат". Но это было не самой большой из возможных потерь.
-- Принесите мне виски! -- поймав за рукав симпатичную стюардессу,
попросил он. -- Целую бутылку. И поесть. Если надо, я заплачу...
Москва, 13 февраля 1997 года, 9 часов 30 минут, минус десять, снег,
ветер.
Макс проснулся с головной болью, но еще больше болела душа, он
чувствовал себя проданным и преданным. Привычки похмеляться у него не было,
а у Веретнева была, но в доме не нашлось ничего спиртного, и тому пришлось
ограничиться остатками рассола.
Позавтракали яичницей, Макс ел без аппетита, Алексей Иванович,
наоборот, -- чуть не проглотил вилку, а напоследок, собрав кусочком хлеба
перемешавшийся с маслом желток, отправил в рот и его. Выпив кофе, отставной
разведчик взбодрился окончательно.
-- Давай Володьку возьмем, -- неожиданно предложил он. -- Верный
парень, головорез -- каких мало, засиделся без работы...
Без правильной работы, -- туманно уточнил Веретнев, направляясь к
телефону.
Макс не возражал и не задавал вопросов. Все предельно ясно: если
человек, которому ты доверяешь, привлекает к делу третьего, значит, он
отвечает за него головой.
-- Все нормально, -- вернулся на кухню Алексей Иванович. Он был уже
одет, а в руке держал маленький пистолетик, на первый взгляд с двумя
вертикально расположенными стволами. Но понимающий человек определял, что
солидное для такого малыша дуло одно, а над ним глухой кружок втулки
возвратной пружины.
-- Видал? "Фроммер-беби", венгерский. Четыреста граммов, можно без
кобуры в кармане носить, зато девятимиллиметровый! Мне он привычней, чем
твоя ручка...
Оружие исчезло в кармане длинного солидного пальто. Веретнев выглядел
вполне респектабельно, вряд ли какому-нибудь муниципалу придет в голову его
обыскивать. Машину он держал на стоянке в трех кварталах от дома. Вполне
приличный "БМВ" пятой модели завелся сразу, шипованные скаты хорошо держали
дорогу, но снежная круговерть затрудняла обзор, поэтому Алексей Иванович шел
на небольшой скорости.
В условленном месте их уже дожидался друг Веретнева -- крепкий мужик в
куртке с поднятым воротником и без головного убора. Макс сидел сзади, туда
же полез и мужик. У него была крупная голова, коротко стриженные седые
волосы и отливающие льдом ярко-голубые глаза.
-- Всем привет, -- начал он и осекся, рассматривая Макса. -- Карданов!
Вот так штука! А я слышал, ты куда-то пропал... У кого из знакомых ни спрошу
-- никто не знает... Чего уставился, будто не узнаешь?
-- Его блокировали, Володя, -- не оборачиваясь, пояснил Алексей
Иванович. -- Сейчас попробуем прокрутить это дело обратно.
Человек присвистнул.
-- Вот это да! Я про такие штуки только краем уха слыхал! Чем же ты это
таким занимался?
Макс пожал плечами. Он чувствовал себя дураком.
-- Совсем меня не помнишь? И тренажер не помнишь?
Что-то ворохнулось под растрескавшейся коркой, сковывающей основной
уровень личности. Амстердам, плечевая кобура, "кугуар", неожиданный крик:
"Херня за триста долларов в минуту!"
-- Спец? Извините... По имени не помню...
-- А ты меня по имени и не знал! -- От избытка чувств Спец так хлопнул
его по плечу, что чуть не сломал ключицу. Макс поморщился и немного
отодвинулся. -- Вот суки! Значит, заблокировали! А теперь что?
Веретнев и Макс принялись посвящать Спеца в свой план. На скорости
пятьдесят километров "БМВ" пробивался сквозь пургу к Институту мозга.
Москва, 13 февраля 1997 года, 10 часов 15 минут.
Огромный, из дымчатого стекла, тетраэдр "Консорциума" был хорошо виден
и с Фрунзенской набережной, и из Лужников, и с обзорной площадки МГУ. Сейчас
темную поверхность залепил снег, и пирамидальное здание напоминало айсберг,
что было символично, ибо в "Консорциуме" соотношение видимой и скрытой
деятельности тоже равнялось одному к семи, а может, и еще больше.
Хотя отопление работало отменно, огромные стеклянные поверхности
излучали тепло в пространство, и в кабинетах было не больше восемнадцати
градусов. Но Куракин никогда не обращал внимания на бытовые неудобства.
Сейчас он вызвал к себе ближайшего помощника и обсуждал проблему, на которую
их взгляды резко расходились.
-- Квартира контролируется? -- поинтересовался он для разминки, хотя
заранее знал ответ.
-- Периодически, -- сказал Бачурин. -- Для постоянного контроля нет
оснований: ведь он не помнит, где жил. И нет никакой уверенности, что он в
Москве!
Они были очень похожи, как внешне, так и внутренне, испытывали друг к
другу симпатию и уже давно работали вместе. А потому каждый прекрасно
чувствовал настроение другого.
-- Мы не знаем, что он помнит, а что нет. Судя по всему, кое-что в нем
проявляется, -- терпеливо объяснял Куракин. -- Почему он застрелил Прудкова?
Да потому, что не мог ему простить Гондураса! Значит, вспомнил? В Москве
прошла его основная жизнь. А квартира -- единственная зацепка, если по
основному уровню.
-- Единственная? А девчонка? А Школа? -- возразил помощник. -- А если
брать запасной уровень, тогда полк связи в Голицыне и завод в Зеленограде.
Не поставишь же везде засады!
-- Думаешь, игра не стоит свеч? -- недобро прищурился Куракин.
-- Брось, Миша, какая игра! Ты гонишься за пустышкой!
-- Если считать пустышкой чемодан бриллиантов на три миллиарда
долларов...
-- Да откуда ты взял этот чемодан? -- разозлился Бачурин. -- Три
миллиарда в сраную Борсхану? Да она вся, вместе с этими гомиками Мулаем и
Тилаем столько не стоит!
-- Какой ты умный! -- теперь вспылил шеф. -- Ты помнишь трансферты в
начале девяносто первого? Помнишь, сколько проконвертировали мы силами
Экспедиции? Пять миллиардов долларов по шестнадцать рублей! По моим
прикидкам, всего было переправлено вдвое больше!
-- Ну и что? Безналичные расчеты, номера счетов ни тебе, ни мне не
известны. Все равно что воздух прошел через руки. Подул ветерок, и нет
его...
-- А это что? -- Человек со звериными ушами сделал широкий круговой
жест. -- Здание, мебель, штаты, финансирование и все прочее! Откуда? Из того
воздуха?
Бачурин махнул рукой.
-- Чужой каравай... Помнишь поговорку? А ты раскрываешь рот на чемодан
бриллиантов... Так он тебя и дожидается! Если вообще такой чемодан был...
-- Так вот слушай, -- сдерживая ярость, Куракин навалился грудью на
стол. -- Когда я двадцать второго уничтожал документы, уже там, в отделе, то
нашел расписку, знаешь, обычную их расписку: "Товарищ Евсеев принял под
отчет то-то и то-то..." Оказалось, восемнадцатого августа он получил из
Гохрана ограненных бриллиантов на сумму три миллиарда долларов! А
девятнадцатого Карданов со своим чемоданчиком полетел в Борсхану! Причем я
дозвонился до Леонида Васильевича, спросил: может, с учетом обстановки
отменить вылет? А тот в ответ: пускай летит! Ну и полетел! А самолет
вернули! Только контроль в Шереметьеве уже был снят! А в Экспедиции
кавардак, и телефоны отключены! Но чемодан-то был у него в руках! И он его
куда-то запрятал, перед тем как явиться к профессору! Вот откуда я взял
чемодан с бриллиантами!
Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело
дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит "дипломат" с неслыханным,
даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в
неистовство.
-- Но почему ты решил, что он вез бриллианты? -- спокойно спросил
помощник. -- Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей,
прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут
он что-то нигде не мелькает!
-- Товарищ Евсеев? Прикарманить? -- тоном благородного негодования
начал Куракин. Но закончил совсем по-другому: -- Конечно, мог! За милую
душу! -- Он снисходительно улыбнулся. -- Но...
Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в
подотчет не получал!
-- И что?
-- Да то! -- взорвался Куракин. -- С чем тогда летел Карданов? С
чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы
пошутить?
-- Логично, -- сказал после некоторого раздумья Бачурин. -- Логично. Ну
и что мы будем с этой логикой делать?
-- Для начала поговорим с профессором. Его привезли?
Помощник взглянул на часы.
-- Должны.
-- Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать
доверительности...
За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в
таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать
стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на
плечах и балахоном болтался внизу.
-- Давно не виделись, Сергей Федорович, -- чуть привстал К., протягивая
через стол барственно расслабленную руку.
-- Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, -- важно прогудел профессор.
Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и
страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его
выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел
забыть навсегда.
Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский
потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй
подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя
челюсть и отвисающая губа усиливали сходство.
-- У нас с вами возникли проблемы, -- сразу перешел к делу К.
Брониславский насторожился.
-- При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не
могу и не хочу за них отвечать!
Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с
левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени,
но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики.
-- Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам
фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов!
Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин
тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили
исключительно прикладной характер.
-- Речь пойдет о другом вашем пациенте, -- спокойно продолжал человек
со звериными ушами. -- О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали
дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять
лет...
-- И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему
помощь... Обычная психокоррекция!
-- По поводу первой помощи никаких проблем не появилось. А вот вторая
оказалась некачественной. -- К, покрутил на пальце массивный золотой
перстень. -- Похоже, он многое вспомнил. И у него могут возникнуть
претензии. К вам -- в первую очередь.
-- Кто делает укол -- шприц или врач? Так вот, я только шприц. Какие ко
мне могут быть претензии?
-- Почему блокировка оказалась некачественной? -- резко спросил К.
Разглагольствования соучастника, который хотел вынырнуть из дерьма
чистеньким, его раздражали.
-- Неправда, -- решительно возразил Брониславский. -- Все выполнено на
самом высоком уровне. Просто гарантированный срок существования
модифицированной личности пять-шесть лет. Его можно продлить, но для этого
пациент должен находиться под постоянным контролем и ограждаться от
потрясений и ситуаций, вызывающих всплески эмоций. Острые ощущения разрушают
уровень наложения -- при интенсивной работе мозга блокированные участки
вовлекаются в процесс и сливаются с остальными. Я всегда предупреждал об
этом. И предыдущие кодировки прошли без осложнений.
К, с трудом удержался от комментария. Из трех предшественников Макса
один умер от белой горячки, один в пьяном виде попал под поезд и один
повесился. У профессора были своеобразные представления об осложнениях.
Впрочем, они совпадали с его собственными.
-- К нему может полностью вернуться память? -- Остроухого интересовали
вполне конкретные вещи.
-- Вряд ли. Детский уровень потерян навсегда... А взрослый... Скорей
появятся фрагментарные картинки, особенно при попадании в знакомую
обстановку... Известные люди, вещи, ситуации -- все это актуализирует
соответствующие заглушенные воспоминания. А чем больше брешь в запасном
уровне, тем слабее оставшаяся часть.
-- А снять блокаду можно? -- нетерпеливо спросил К. -- Вы могли бы его
раскодировать?
-- Я?! Гм...
На лице Брониславского проступило выражение недоуменного изумления.
-- С технической стороны это несложно, особенно когда шестилетний срок
миновал. Но с нравственной... Представляете, каково заглянуть в глаза
человеку, у которого ты отнял его "я"? По своей воле никто не пойдет на
такое!
-- Все ясно, Сергей Федорович, спасибо за полезную беседу. Вас отвезут
куда вам нужно. И еще...
Направившийся было к двери психиатр застыл, будто услышал за спиной
щелчок взведенного курка.
-- Готовьтесь к технической стороне процедуры. А нравственные проблемы
я беру на себя.
Так и не обернувшись, Брониславский вышел.
Тиходонск, 13 февраля 1997 года, 10 часов 40 минут, минус три,
солнечно, действуют оперативные планы "Кольцо" и "Перехват".
На этот раз оперативное совещание в "Тихпромбанке" закончилось довольно
быстро. Митяев доложил анализ ситуации. По мнению информационной службы
обстановка за последние двое с половиной суток изменилась в лучшую сторону.
Самым свирепым мстителем за Тахира был Кондратьев. После его гибели к
руководству группировкой фактически пришел Гуссейнов, для которого все
происшедшее было только полезно, ибо расчистило путь к власти. Новый вожак
формально обозначил намерение рассчитаться с виновными, но особого рвения
проявлять не станет. Если доказать, что Лапин действовал сам по себе и не
имеет никакой связи с банком, вопрос о мести отпадет и Гуссейнов охотно
пойдет на примирение.
-- Какие есть мнения по этому поводу? -- спросил Юмашев, обводя
взглядом сотрудников службы безопасности и информационной службы.
-- Выводы правильные, -- высказался за всех Тимохин.
-- Пожалуй, -- согласился председатель правления. У него было хорошее
настроение и прекрасное самочувствие. -- Но теперь надо найти Лапина! Как
идет эта работа?
-- Дома он не появлялся, -- доложил Ходаков. -- Наши ребята установили,
что несколько дней он жил в "Интуристе", но десятого не пришел ночевать,
хотя номер был оплачен до утра. Пока других сведений нет.
Юмашев вздохнул. Он никогда не думал, что столь ничтожная фигура будет
играть в его судьбе столь важную роль.
-- Тогда по местам. Поиски продолжать, контактировать с милицией и со
всеми, с кем можно...
Присутствующие прекрасно поняли, кого он имел в виду.
Вернувшись к себе в кабинет, Ходаков сел за стол и принялся рисовать на
плотном, иссиня-белом листе дорогой финской бумаги неразборчивые узоры.
Первый раз в жизни ему не хотелось работать. Плести невидимые сети,
расставлять ловушки, изучать слабости людей и использовать их в своих
интересах, загонять кого-то в угол...
Кедр вспоминал Зою. Когда она надевала колготки, он зажег свет и
убедился, что белые ноги чисто выбриты, значит, у нее есть постоянный
любовник. Тогда это его не тронуло, но сейчас сердце жгла ревность. Надо
позвонить и договориться о встрече... В былые времена она откликалась
охотно, но как будет сейчас, он не знал... Бросить к чертовой матери все
дела и укатить с ней в Эмираты? Жаркое солнце, ласковое море в феврале...
Никогда раньше он не мог себе этого позволить. А сейчас такое путешествие
вполне реально. Кедр почувствовал, что больше всего на свете хочет оказаться
за тысячи километров отсюда, на горячем песке, возле комфортабельного отеля,
рядом с женщиной, которую, оказывается, любил и любит до сих пор.
Прозвонил телефон, по многолетней привычке он мгновенно сорвал трубку.
-- Ходаков!
-- Наконец-то! Вчера целый день не могла тебя застать...
-- Зоя?!
-- Твой Лапин приходил к нам позавчера. Искал Рубинштейна.
Интересовался профессором Брониславским из Москвы. Собирался ехать к нему.
Лиса всегда излагала информацию четко и лаконично.
-- В Москву? -- Все, о чем Кедр только что думал, вылетело из головы.
-- Да, в Москву.
-- Молодец!
Перед глазами все еще стояли ее гладкие белые ноги с аккуратными
пальчиками, но они отодвигались на задний план.
-- Давай встретимся? -- по инерции спросил Кедр.
-- Когда?
Действительно, когда? Новая информация требовала срочной отработки, и
планировать сейчас ничего нельзя.
-- Я тебе позвоню.
-- Через шесть лет? -- Чувствовалось, что она обижена. И есть за что.
Но сейчас неподходящее время для выяснений.
-- Я тебе позвоню, -- повторил он и положил трубку.
Через несколько минут Ходаков и Тимохин сидели напротив Юмашева,
который по ВЧ связывался с Москвой.
-- Тебе что-нибудь говорит фамилия Брониславский? -- спросил банкир,
когда связь установилась.
-- Нет, а что? -- ответил К.
-- А то, что Лапин отправился к нему.
-- Он в Москве?
-- Да.
-- Ну и ладно, -- безразлично произнес К. -- У меня к нему уже нет
вопросов. Произошла ошибка.
-- Бывает, -- столь же равнодушно сказал Юмашев и положил трубку. --
Быстро! -- азартно заорал он в следующую секунду. -- Возьмите Степана, и в
аэропорт! Я оплачиваю спецрейс, не позже двух вы должны быть в Москве!
Возле двери банкир придержал Тимохина за рукав и шепнул на ухо:
-- Если при нем окажется чемодан, загляни -- там могут быть очень
большие деньги.
-- Быстро! -- за тысячу километров от Тиходонска заорал Куракин. --
Собрать людей и найти Брониславского! Группа домой, группа -- на работу!
Квартиру Макса -- под контроль!
Начинался последний этап охоты. Самый опасный для дичи. Но и для
охотников тоже, если дичь способна за себя постоять.
Метель прекратилась, пушистый снег лежал на мостовой и тротуарах,
ребристые скаты "БМВ" нарушили нетронутую белизну тихого переулка на
Сретенке. Четырехэтажный фасад массивного здания, выстроенного по
архитектурным стандартам пятидесятых годов, растянулся почти на квартал. У
массивной деревянной двери висела чуть покосившаяся вывеска: "Центральный
научно-исследовательский институт мозга". Жители соседних домов могли
подтвердить, что она появилась совсем недавно: раньше здание окутывала
глухая репутация секретного объекта. И охрана была соответствующей:
бдительные подтянутые молодые люди в военной форме.
Теперь в вестибюле сидел пенсионер с огромной треугольной кобурой, в
которой помещался допотопный потертый "наган" -- бессменное оружие ВОХРа. Он
читал газету и вяло взглянул в сторону открывающейся двери.
-- Где издательство журнала общества психиатров? -- уверенным голосом
спросил Макс, поднеся к лицу вохровца свой старый пропуск, разрешающий
проход всюду.
Тот загипнотизированно махнул рукой:
-- На второй этаж, четвертая дверь справа.
Подойдя к нужному помещению. Макс принял совершенно другой облик и
робко постучался. В издательство вошел застенчивый аспирант, горящий
желанием выполнить поручение своего шефа.
-- Профессор Брониславский перестал получать "Вестник", -- заискивающим
тоном обратился он к строгой даме в официальном темном жакете и белой
блузке. -- Уже два месяца. Как только переехал на новую квартиру, так и
все...
-- Разве он переехал? -- Дама повернулась к картотеке, выдвинула ящик,
порылась. -- У нас никаких изменений нет: Гороховский переулок, дом восемь,
квартира двенадцать.
Сморщившись, Макс хлопнул себя по лбу.
-- Это я виноват! Сергей Федорович посылал меня, а я забыл... Он
поменялся на проспект Мира, сто пятьдесят пять, квартира тридцать.
И пока дама вносила в карточку исправления, канючил:
-- Дайте мне хоть один журнальчик... И не говорите, что я пришел только
сегодня... Вообще ничего не говорите... А так я положу журнал, будто
принесли с задержкой... А предыдущий могли из ящика украсть...
Вышел он подбодренным и с двумя журналами: не избалованные взятками
мелкие клерки любят бесправных неудачников. Но к дедушке с "наганом" вновь
вернулся властный и уверенный в себе человек.
-- А где найти профессора Брониславского? -- строго спросил он.
-- Кто ж его знает! -- Тот отложил газету. -- Он ведь не здесь
работает. Приезжает иногда, когда совет заседает. Спросите на третьем этаже,
там Петр Федорович, ученый секретарь, он должен быть в курсе.
Но в планы Макса не входило "засвечиваться" прежде времени.
-- Ладно, по телефону узнаю, -- вроде как сам себе сказал он. А
обращаясь к вохровцу, добавил: -- Устав караульной службы запрещает на посту
пить, есть, спать, курить, отправлять естественные надобности и иными
способами отвлекаться от несения службы. А вы газету читаете! Непорядок!
-- Виноват! -- молодцевато подскочил тот и спрятал газету под стол.
Когда дверь за Максом закрылась, дедок сплюнул и вернулся к прерванному
занятию.
Коммерческий спецрейс из Тиходонска прибыл во Внуково в четырнадцать
тридцать, сделав над Москвой три лишних круга, пока заканчивали расчистку
полосы. В просторном салоне "Ту-134" находились только четыре пассажира: у
левого борта сидели Тимохин с Ходаковым в официальных костюмах комитетчиков
или служащих банка, а через проход -- два мускулистых парня в широких брюках
и свитерах, с малоподвижными лицами и уверенными глазами людей, привыкших
побеждать. Эта специфическая внешность является приметой последнего времени,
она характерна для ментов и бандитов. Неуловимые признаки восприятия каждого
человека говорили, что парни относятся скорее к первой категории.
Степан и Хохол были наиболее серьезными "торпедами" "Тихпромбанка".
Начинали они свою карьеру в восемьдесят втором году рядовыми в Афганистане,
там же остались на сверхсрочную. Когда в восемьдесят девятом "ограниченный
контингент" покинул горную республику, оба уволились из армии и ступили на
тернистый, засасывающий сильнее наркотика путь "солдата удачи". Они умели
делать только одно и занимались этим все последующие годы в Карабахе,
Приднестровье, Абхазии, Чечне.
К тридцати трем годам, изрядно порастратив нервы и "посадив" здоровье,
оба вернулись на отдых в Тиходонск, где и попали в поле зрения Тимохина
раньше, чем группировки Тахира, Креста или Лакировщика. Это и определило их
дальнейшую судьбу: оба вошли в "убойный отдел" службы безопасности
"Тихпромбанка" и до сих пор только получали зарплату -- случаев
продемонстрировать свое профессиональное мастерство пока не представлялось.
Командировка в столицу стала первым заданием, и оба были настроены выполнить
событий. Низким, будто охрипшим голосом она обратилась к своему повелителю,
тот сделал запрещающий жест и что-то сказал брату.
-- Когда привезешь следующие деньги, она тебе сделает то, что ты сделал
ей, -- перевел тот.
Не отпуская приглянувшийся ей орган, женщина жалобно просила о чем-то,
но запрещающий жест повторился. На этот раз перевода не последовало.
Президент перестал смеяться и вновь полез в сковородку.
-- Аудиенция закончена, -- сказал Тилай Джуба.
Пошатываясь на ослабевших нотах, Макс вслед за своим провожатым вышел
на лестницу. Попытки вытереть мокрое скользкое лицо ни к чему не приводили:
руки тоже были мокрыми и скользкими. Он достал платок. Тилай Джуба держался
индифферентно, как будто ничего особенного в зале на втором этаже не
произошло. Может, по здешним меркам так оно и было.
-- О чем она просила? -- не удержался Макс.
-- Хотела отрезать ваш диск, -- пояснил брат президента. -- Чтобы
завялить и вешать на шею в праздник любви.
-- Черт!
Как будто кто-то вынул фильтр из ноздрей -- Макс ощутил неприятный
остро-жирный запах и испытал потребность немедленно вымыться с мылом и
продезинфицировать лицо спиртом.
-- Значит, мне повезло...
-- Дважды. В большей мере в том, что оставалось достаточное количество
пальцев. Мулай Джуба очень любит этот деликатес, особенно белый. Если бы
запас закончился, вам пришлось бы его пополнить. Тогда и Майра получила бы,
что хотела...
-- Белый?! -- Платок оторвался от лица. -- А чья это голова на шесте?
-- Вашего советника.
-- ??!
Тилай Джуба кивнул.
-- И что теперь будет?
-- Ничего. Пришлют нового.
-- После того, что случилось? Никогда!
-- Ну почему же... Это был третий.
Хлопнув в ладоши, Тилай Джуба позвал слуг. Те принесли воду, мыло и
виски. Макс долго мылился, зажмурившись, плескал в лицо светло-желтую
сорокаградусную жидкость, полоскал ею рот, но внутрь пропустил только
несколько глотков. Здесь надо оставаться трезвым, чуть расслабишься --
поотрезают все к чертовой матери и сожрут или повесят на шею! Последний раз
он ел на борту во время полета, и сейчас даже маленькая доза спиртного
затуманила сознание.
Макс посмотрел на часы. Ого! Самолет, конечно, улетел. Командир может
подождать час, два... Но не четыре же!
-- Не волнуйтесь, -- заметив его жест, сказал Тилай Джуба. -- Вы
успеете.
Макс с сомнением поскреб подбородок.
-- По расписанию самолет уже давно взлетел.
Тилай Джуба гордо распрямился и выпятил грудь.
-- В Борсхане самолеты летают не по расписанию, а по разрешению. А
такое разрешение будет дано, когда вы окажетесь на борту.
"Или когда бы я оказался на сковородке", -- подумал Макс.
Тилай Джуба протянул руку на прощание.
-- Расскажите там обо всех своих впечатлениях и о том, что видели. И
передайте, что я согласен, -- со значением произнес он последнюю половину
фразы.
Через полтора часа самолет Харара -- Москва взлетел, заложил над
Атлантикой прощальный вираж и лег на курс. Макс понял, что забыл во дворце
титановый "дипломат". Но это было не самой большой из возможных потерь.
-- Принесите мне виски! -- поймав за рукав симпатичную стюардессу,
попросил он. -- Целую бутылку. И поесть. Если надо, я заплачу...
Москва, 13 февраля 1997 года, 9 часов 30 минут, минус десять, снег,
ветер.
Макс проснулся с головной болью, но еще больше болела душа, он
чувствовал себя проданным и преданным. Привычки похмеляться у него не было,
а у Веретнева была, но в доме не нашлось ничего спиртного, и тому пришлось
ограничиться остатками рассола.
Позавтракали яичницей, Макс ел без аппетита, Алексей Иванович,
наоборот, -- чуть не проглотил вилку, а напоследок, собрав кусочком хлеба
перемешавшийся с маслом желток, отправил в рот и его. Выпив кофе, отставной
разведчик взбодрился окончательно.
-- Давай Володьку возьмем, -- неожиданно предложил он. -- Верный
парень, головорез -- каких мало, засиделся без работы...
Без правильной работы, -- туманно уточнил Веретнев, направляясь к
телефону.
Макс не возражал и не задавал вопросов. Все предельно ясно: если
человек, которому ты доверяешь, привлекает к делу третьего, значит, он
отвечает за него головой.
-- Все нормально, -- вернулся на кухню Алексей Иванович. Он был уже
одет, а в руке держал маленький пистолетик, на первый взгляд с двумя
вертикально расположенными стволами. Но понимающий человек определял, что
солидное для такого малыша дуло одно, а над ним глухой кружок втулки
возвратной пружины.
-- Видал? "Фроммер-беби", венгерский. Четыреста граммов, можно без
кобуры в кармане носить, зато девятимиллиметровый! Мне он привычней, чем
твоя ручка...
Оружие исчезло в кармане длинного солидного пальто. Веретнев выглядел
вполне респектабельно, вряд ли какому-нибудь муниципалу придет в голову его
обыскивать. Машину он держал на стоянке в трех кварталах от дома. Вполне
приличный "БМВ" пятой модели завелся сразу, шипованные скаты хорошо держали
дорогу, но снежная круговерть затрудняла обзор, поэтому Алексей Иванович шел
на небольшой скорости.
В условленном месте их уже дожидался друг Веретнева -- крепкий мужик в
куртке с поднятым воротником и без головного убора. Макс сидел сзади, туда
же полез и мужик. У него была крупная голова, коротко стриженные седые
волосы и отливающие льдом ярко-голубые глаза.
-- Всем привет, -- начал он и осекся, рассматривая Макса. -- Карданов!
Вот так штука! А я слышал, ты куда-то пропал... У кого из знакомых ни спрошу
-- никто не знает... Чего уставился, будто не узнаешь?
-- Его блокировали, Володя, -- не оборачиваясь, пояснил Алексей
Иванович. -- Сейчас попробуем прокрутить это дело обратно.
Человек присвистнул.
-- Вот это да! Я про такие штуки только краем уха слыхал! Чем же ты это
таким занимался?
Макс пожал плечами. Он чувствовал себя дураком.
-- Совсем меня не помнишь? И тренажер не помнишь?
Что-то ворохнулось под растрескавшейся коркой, сковывающей основной
уровень личности. Амстердам, плечевая кобура, "кугуар", неожиданный крик:
"Херня за триста долларов в минуту!"
-- Спец? Извините... По имени не помню...
-- А ты меня по имени и не знал! -- От избытка чувств Спец так хлопнул
его по плечу, что чуть не сломал ключицу. Макс поморщился и немного
отодвинулся. -- Вот суки! Значит, заблокировали! А теперь что?
Веретнев и Макс принялись посвящать Спеца в свой план. На скорости
пятьдесят километров "БМВ" пробивался сквозь пургу к Институту мозга.
Москва, 13 февраля 1997 года, 10 часов 15 минут.
Огромный, из дымчатого стекла, тетраэдр "Консорциума" был хорошо виден
и с Фрунзенской набережной, и из Лужников, и с обзорной площадки МГУ. Сейчас
темную поверхность залепил снег, и пирамидальное здание напоминало айсберг,
что было символично, ибо в "Консорциуме" соотношение видимой и скрытой
деятельности тоже равнялось одному к семи, а может, и еще больше.
Хотя отопление работало отменно, огромные стеклянные поверхности
излучали тепло в пространство, и в кабинетах было не больше восемнадцати
градусов. Но Куракин никогда не обращал внимания на бытовые неудобства.
Сейчас он вызвал к себе ближайшего помощника и обсуждал проблему, на которую
их взгляды резко расходились.
-- Квартира контролируется? -- поинтересовался он для разминки, хотя
заранее знал ответ.
-- Периодически, -- сказал Бачурин. -- Для постоянного контроля нет
оснований: ведь он не помнит, где жил. И нет никакой уверенности, что он в
Москве!
Они были очень похожи, как внешне, так и внутренне, испытывали друг к
другу симпатию и уже давно работали вместе. А потому каждый прекрасно
чувствовал настроение другого.
-- Мы не знаем, что он помнит, а что нет. Судя по всему, кое-что в нем
проявляется, -- терпеливо объяснял Куракин. -- Почему он застрелил Прудкова?
Да потому, что не мог ему простить Гондураса! Значит, вспомнил? В Москве
прошла его основная жизнь. А квартира -- единственная зацепка, если по
основному уровню.
-- Единственная? А девчонка? А Школа? -- возразил помощник. -- А если
брать запасной уровень, тогда полк связи в Голицыне и завод в Зеленограде.
Не поставишь же везде засады!
-- Думаешь, игра не стоит свеч? -- недобро прищурился Куракин.
-- Брось, Миша, какая игра! Ты гонишься за пустышкой!
-- Если считать пустышкой чемодан бриллиантов на три миллиарда
долларов...
-- Да откуда ты взял этот чемодан? -- разозлился Бачурин. -- Три
миллиарда в сраную Борсхану? Да она вся, вместе с этими гомиками Мулаем и
Тилаем столько не стоит!
-- Какой ты умный! -- теперь вспылил шеф. -- Ты помнишь трансферты в
начале девяносто первого? Помнишь, сколько проконвертировали мы силами
Экспедиции? Пять миллиардов долларов по шестнадцать рублей! По моим
прикидкам, всего было переправлено вдвое больше!
-- Ну и что? Безналичные расчеты, номера счетов ни тебе, ни мне не
известны. Все равно что воздух прошел через руки. Подул ветерок, и нет
его...
-- А это что? -- Человек со звериными ушами сделал широкий круговой
жест. -- Здание, мебель, штаты, финансирование и все прочее! Откуда? Из того
воздуха?
Бачурин махнул рукой.
-- Чужой каравай... Помнишь поговорку? А ты раскрываешь рот на чемодан
бриллиантов... Так он тебя и дожидается! Если вообще такой чемодан был...
-- Так вот слушай, -- сдерживая ярость, Куракин навалился грудью на
стол. -- Когда я двадцать второго уничтожал документы, уже там, в отделе, то
нашел расписку, знаешь, обычную их расписку: "Товарищ Евсеев принял под
отчет то-то и то-то..." Оказалось, восемнадцатого августа он получил из
Гохрана ограненных бриллиантов на сумму три миллиарда долларов! А
девятнадцатого Карданов со своим чемоданчиком полетел в Борсхану! Причем я
дозвонился до Леонида Васильевича, спросил: может, с учетом обстановки
отменить вылет? А тот в ответ: пускай летит! Ну и полетел! А самолет
вернули! Только контроль в Шереметьеве уже был снят! А в Экспедиции
кавардак, и телефоны отключены! Но чемодан-то был у него в руках! И он его
куда-то запрятал, перед тем как явиться к профессору! Вот откуда я взял
чемодан с бриллиантами!
Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело
дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит "дипломат" с неслыханным,
даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в
неистовство.
-- Но почему ты решил, что он вез бриллианты? -- спокойно спросил
помощник. -- Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей,
прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут
он что-то нигде не мелькает!
-- Товарищ Евсеев? Прикарманить? -- тоном благородного негодования
начал Куракин. Но закончил совсем по-другому: -- Конечно, мог! За милую
душу! -- Он снисходительно улыбнулся. -- Но...
Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в
подотчет не получал!
-- И что?
-- Да то! -- взорвался Куракин. -- С чем тогда летел Карданов? С
чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы
пошутить?
-- Логично, -- сказал после некоторого раздумья Бачурин. -- Логично. Ну
и что мы будем с этой логикой делать?
-- Для начала поговорим с профессором. Его привезли?
Помощник взглянул на часы.
-- Должны.
-- Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать
доверительности...
За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в
таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать
стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на
плечах и балахоном болтался внизу.
-- Давно не виделись, Сергей Федорович, -- чуть привстал К., протягивая
через стол барственно расслабленную руку.
-- Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, -- важно прогудел профессор.
Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и
страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его
выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел
забыть навсегда.
Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский
потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй
подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя
челюсть и отвисающая губа усиливали сходство.
-- У нас с вами возникли проблемы, -- сразу перешел к делу К.
Брониславский насторожился.
-- При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не
могу и не хочу за них отвечать!
Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с
левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени,
но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики.
-- Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам
фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов!
Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин
тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили
исключительно прикладной характер.
-- Речь пойдет о другом вашем пациенте, -- спокойно продолжал человек
со звериными ушами. -- О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали
дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять
лет...
-- И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему
помощь... Обычная психокоррекция!
-- По поводу первой помощи никаких проблем не появилось. А вот вторая
оказалась некачественной. -- К, покрутил на пальце массивный золотой
перстень. -- Похоже, он многое вспомнил. И у него могут возникнуть
претензии. К вам -- в первую очередь.
-- Кто делает укол -- шприц или врач? Так вот, я только шприц. Какие ко
мне могут быть претензии?
-- Почему блокировка оказалась некачественной? -- резко спросил К.
Разглагольствования соучастника, который хотел вынырнуть из дерьма
чистеньким, его раздражали.
-- Неправда, -- решительно возразил Брониславский. -- Все выполнено на
самом высоком уровне. Просто гарантированный срок существования
модифицированной личности пять-шесть лет. Его можно продлить, но для этого
пациент должен находиться под постоянным контролем и ограждаться от
потрясений и ситуаций, вызывающих всплески эмоций. Острые ощущения разрушают
уровень наложения -- при интенсивной работе мозга блокированные участки
вовлекаются в процесс и сливаются с остальными. Я всегда предупреждал об
этом. И предыдущие кодировки прошли без осложнений.
К, с трудом удержался от комментария. Из трех предшественников Макса
один умер от белой горячки, один в пьяном виде попал под поезд и один
повесился. У профессора были своеобразные представления об осложнениях.
Впрочем, они совпадали с его собственными.
-- К нему может полностью вернуться память? -- Остроухого интересовали
вполне конкретные вещи.
-- Вряд ли. Детский уровень потерян навсегда... А взрослый... Скорей
появятся фрагментарные картинки, особенно при попадании в знакомую
обстановку... Известные люди, вещи, ситуации -- все это актуализирует
соответствующие заглушенные воспоминания. А чем больше брешь в запасном
уровне, тем слабее оставшаяся часть.
-- А снять блокаду можно? -- нетерпеливо спросил К. -- Вы могли бы его
раскодировать?
-- Я?! Гм...
На лице Брониславского проступило выражение недоуменного изумления.
-- С технической стороны это несложно, особенно когда шестилетний срок
миновал. Но с нравственной... Представляете, каково заглянуть в глаза
человеку, у которого ты отнял его "я"? По своей воле никто не пойдет на
такое!
-- Все ясно, Сергей Федорович, спасибо за полезную беседу. Вас отвезут
куда вам нужно. И еще...
Направившийся было к двери психиатр застыл, будто услышал за спиной
щелчок взведенного курка.
-- Готовьтесь к технической стороне процедуры. А нравственные проблемы
я беру на себя.
Так и не обернувшись, Брониславский вышел.
Тиходонск, 13 февраля 1997 года, 10 часов 40 минут, минус три,
солнечно, действуют оперативные планы "Кольцо" и "Перехват".
На этот раз оперативное совещание в "Тихпромбанке" закончилось довольно
быстро. Митяев доложил анализ ситуации. По мнению информационной службы
обстановка за последние двое с половиной суток изменилась в лучшую сторону.
Самым свирепым мстителем за Тахира был Кондратьев. После его гибели к
руководству группировкой фактически пришел Гуссейнов, для которого все
происшедшее было только полезно, ибо расчистило путь к власти. Новый вожак
формально обозначил намерение рассчитаться с виновными, но особого рвения
проявлять не станет. Если доказать, что Лапин действовал сам по себе и не
имеет никакой связи с банком, вопрос о мести отпадет и Гуссейнов охотно
пойдет на примирение.
-- Какие есть мнения по этому поводу? -- спросил Юмашев, обводя
взглядом сотрудников службы безопасности и информационной службы.
-- Выводы правильные, -- высказался за всех Тимохин.
-- Пожалуй, -- согласился председатель правления. У него было хорошее
настроение и прекрасное самочувствие. -- Но теперь надо найти Лапина! Как
идет эта работа?
-- Дома он не появлялся, -- доложил Ходаков. -- Наши ребята установили,
что несколько дней он жил в "Интуристе", но десятого не пришел ночевать,
хотя номер был оплачен до утра. Пока других сведений нет.
Юмашев вздохнул. Он никогда не думал, что столь ничтожная фигура будет
играть в его судьбе столь важную роль.
-- Тогда по местам. Поиски продолжать, контактировать с милицией и со
всеми, с кем можно...
Присутствующие прекрасно поняли, кого он имел в виду.
Вернувшись к себе в кабинет, Ходаков сел за стол и принялся рисовать на
плотном, иссиня-белом листе дорогой финской бумаги неразборчивые узоры.
Первый раз в жизни ему не хотелось работать. Плести невидимые сети,
расставлять ловушки, изучать слабости людей и использовать их в своих
интересах, загонять кого-то в угол...
Кедр вспоминал Зою. Когда она надевала колготки, он зажег свет и
убедился, что белые ноги чисто выбриты, значит, у нее есть постоянный
любовник. Тогда это его не тронуло, но сейчас сердце жгла ревность. Надо
позвонить и договориться о встрече... В былые времена она откликалась
охотно, но как будет сейчас, он не знал... Бросить к чертовой матери все
дела и укатить с ней в Эмираты? Жаркое солнце, ласковое море в феврале...
Никогда раньше он не мог себе этого позволить. А сейчас такое путешествие
вполне реально. Кедр почувствовал, что больше всего на свете хочет оказаться
за тысячи километров отсюда, на горячем песке, возле комфортабельного отеля,
рядом с женщиной, которую, оказывается, любил и любит до сих пор.
Прозвонил телефон, по многолетней привычке он мгновенно сорвал трубку.
-- Ходаков!
-- Наконец-то! Вчера целый день не могла тебя застать...
-- Зоя?!
-- Твой Лапин приходил к нам позавчера. Искал Рубинштейна.
Интересовался профессором Брониславским из Москвы. Собирался ехать к нему.
Лиса всегда излагала информацию четко и лаконично.
-- В Москву? -- Все, о чем Кедр только что думал, вылетело из головы.
-- Да, в Москву.
-- Молодец!
Перед глазами все еще стояли ее гладкие белые ноги с аккуратными
пальчиками, но они отодвигались на задний план.
-- Давай встретимся? -- по инерции спросил Кедр.
-- Когда?
Действительно, когда? Новая информация требовала срочной отработки, и
планировать сейчас ничего нельзя.
-- Я тебе позвоню.
-- Через шесть лет? -- Чувствовалось, что она обижена. И есть за что.
Но сейчас неподходящее время для выяснений.
-- Я тебе позвоню, -- повторил он и положил трубку.
Через несколько минут Ходаков и Тимохин сидели напротив Юмашева,
который по ВЧ связывался с Москвой.
-- Тебе что-нибудь говорит фамилия Брониславский? -- спросил банкир,
когда связь установилась.
-- Нет, а что? -- ответил К.
-- А то, что Лапин отправился к нему.
-- Он в Москве?
-- Да.
-- Ну и ладно, -- безразлично произнес К. -- У меня к нему уже нет
вопросов. Произошла ошибка.
-- Бывает, -- столь же равнодушно сказал Юмашев и положил трубку. --
Быстро! -- азартно заорал он в следующую секунду. -- Возьмите Степана, и в
аэропорт! Я оплачиваю спецрейс, не позже двух вы должны быть в Москве!
Возле двери банкир придержал Тимохина за рукав и шепнул на ухо:
-- Если при нем окажется чемодан, загляни -- там могут быть очень
большие деньги.
-- Быстро! -- за тысячу километров от Тиходонска заорал Куракин. --
Собрать людей и найти Брониславского! Группа домой, группа -- на работу!
Квартиру Макса -- под контроль!
Начинался последний этап охоты. Самый опасный для дичи. Но и для
охотников тоже, если дичь способна за себя постоять.
Метель прекратилась, пушистый снег лежал на мостовой и тротуарах,
ребристые скаты "БМВ" нарушили нетронутую белизну тихого переулка на
Сретенке. Четырехэтажный фасад массивного здания, выстроенного по
архитектурным стандартам пятидесятых годов, растянулся почти на квартал. У
массивной деревянной двери висела чуть покосившаяся вывеска: "Центральный
научно-исследовательский институт мозга". Жители соседних домов могли
подтвердить, что она появилась совсем недавно: раньше здание окутывала
глухая репутация секретного объекта. И охрана была соответствующей:
бдительные подтянутые молодые люди в военной форме.
Теперь в вестибюле сидел пенсионер с огромной треугольной кобурой, в
которой помещался допотопный потертый "наган" -- бессменное оружие ВОХРа. Он
читал газету и вяло взглянул в сторону открывающейся двери.
-- Где издательство журнала общества психиатров? -- уверенным голосом
спросил Макс, поднеся к лицу вохровца свой старый пропуск, разрешающий
проход всюду.
Тот загипнотизированно махнул рукой:
-- На второй этаж, четвертая дверь справа.
Подойдя к нужному помещению. Макс принял совершенно другой облик и
робко постучался. В издательство вошел застенчивый аспирант, горящий
желанием выполнить поручение своего шефа.
-- Профессор Брониславский перестал получать "Вестник", -- заискивающим
тоном обратился он к строгой даме в официальном темном жакете и белой
блузке. -- Уже два месяца. Как только переехал на новую квартиру, так и
все...
-- Разве он переехал? -- Дама повернулась к картотеке, выдвинула ящик,
порылась. -- У нас никаких изменений нет: Гороховский переулок, дом восемь,
квартира двенадцать.
Сморщившись, Макс хлопнул себя по лбу.
-- Это я виноват! Сергей Федорович посылал меня, а я забыл... Он
поменялся на проспект Мира, сто пятьдесят пять, квартира тридцать.
И пока дама вносила в карточку исправления, канючил:
-- Дайте мне хоть один журнальчик... И не говорите, что я пришел только
сегодня... Вообще ничего не говорите... А так я положу журнал, будто
принесли с задержкой... А предыдущий могли из ящика украсть...
Вышел он подбодренным и с двумя журналами: не избалованные взятками
мелкие клерки любят бесправных неудачников. Но к дедушке с "наганом" вновь
вернулся властный и уверенный в себе человек.
-- А где найти профессора Брониславского? -- строго спросил он.
-- Кто ж его знает! -- Тот отложил газету. -- Он ведь не здесь
работает. Приезжает иногда, когда совет заседает. Спросите на третьем этаже,
там Петр Федорович, ученый секретарь, он должен быть в курсе.
Но в планы Макса не входило "засвечиваться" прежде времени.
-- Ладно, по телефону узнаю, -- вроде как сам себе сказал он. А
обращаясь к вохровцу, добавил: -- Устав караульной службы запрещает на посту
пить, есть, спать, курить, отправлять естественные надобности и иными
способами отвлекаться от несения службы. А вы газету читаете! Непорядок!
-- Виноват! -- молодцевато подскочил тот и спрятал газету под стол.
Когда дверь за Максом закрылась, дедок сплюнул и вернулся к прерванному
занятию.
Коммерческий спецрейс из Тиходонска прибыл во Внуково в четырнадцать
тридцать, сделав над Москвой три лишних круга, пока заканчивали расчистку
полосы. В просторном салоне "Ту-134" находились только четыре пассажира: у
левого борта сидели Тимохин с Ходаковым в официальных костюмах комитетчиков
или служащих банка, а через проход -- два мускулистых парня в широких брюках
и свитерах, с малоподвижными лицами и уверенными глазами людей, привыкших
побеждать. Эта специфическая внешность является приметой последнего времени,
она характерна для ментов и бандитов. Неуловимые признаки восприятия каждого
человека говорили, что парни относятся скорее к первой категории.
Степан и Хохол были наиболее серьезными "торпедами" "Тихпромбанка".
Начинали они свою карьеру в восемьдесят втором году рядовыми в Афганистане,
там же остались на сверхсрочную. Когда в восемьдесят девятом "ограниченный
контингент" покинул горную республику, оба уволились из армии и ступили на
тернистый, засасывающий сильнее наркотика путь "солдата удачи". Они умели
делать только одно и занимались этим все последующие годы в Карабахе,
Приднестровье, Абхазии, Чечне.
К тридцати трем годам, изрядно порастратив нервы и "посадив" здоровье,
оба вернулись на отдых в Тиходонск, где и попали в поле зрения Тимохина
раньше, чем группировки Тахира, Креста или Лакировщика. Это и определило их
дальнейшую судьбу: оба вошли в "убойный отдел" службы безопасности
"Тихпромбанка" и до сих пор только получали зарплату -- случаев
продемонстрировать свое профессиональное мастерство пока не представлялось.
Командировка в столицу стала первым заданием, и оба были настроены выполнить