Страница:
В наше время Русская консерватория действует как общественный центр русского музыкального просветительства, и там читаются неплохие лекции о русской музыке, о русской культуре.
Огромную роль в судьбе русского студенчества во Франции сыграл основанный в 1922 году в Париже Центральный комитет по обеспечению образования русскому юношеству за границей. Комитет был создан по инициативе М. М. Федорова - видного государственного деятеля дореволюционной России. Перед революцией он был министром торговли и промышленности в правительстве С. Ю. Витте, а с начала первой мировой войны возглавил Земско-городской комитет по снабжению армии. Оказавшись за границей, он все силы отдал заботе о русском студенчестве. Его по справедливости называли "отцом русского студенчества за рубежом".
Судьба студентов в эмиграции складывалась нелегко. Требовались большая воля и физическая выносливость, чтобы получить образование. Ведь, как правило, студентам приходилось и работать, и учиться. Стипендии были невелики и обеспечивали лишь весьма скромный прожиточный минимум. Большинство студентов летом нанимались на самые тяжелые физические работы, чтобы скопить денег на покупку учебников и пережить трудную зиму. Помощь им была крайне необходима, и М. М. Федоров внимательно следил за тем, чтобы ни один франк из субсидий и пожертвований на нужды студентов не пропал. Политический опыт и старые связи во французских правительственных кругах давали Федорову возможность добиваться и правительственной помощи русским студентам. При поддержке президента Франции Раймона Пуанкаре многие русские студенты получали правительственные стипендии и часто бывали освобождены от платы за обучение.
Стипендии были, разумеется, невелики. Помимо этого "федоровский комитет" организовал для студентов ряд пансионатов и общежитий, где учащиеся жили на полном содержании. Одно из общежитий располагалось на улице Лекурб, там жили 70 студентов; другое - на бульваре Монпарнас - было рассчитано на 12 человек.
Улица Лекурб была, кстати сказать, одной из "русских" улиц Парижа. Узкая и длинная, она протянулась от бульвара Пастера до кольцевого шоссе на окраине города. Это одна из оживленнейших торговых улиц Парижа, доживших до наших времен почти без изменений. И до сих пор на этой улице имеются маленькая "домовая" русская церковь и продуктовая лавка, торгующая русскими деликатесами. Иногда, особенно на Рождество и Пасху, можно услышать и русскую речь.
"Федоровский комитет" оказывал выпускникам помощь и в трудоустройстве, что было очень непростой задачей, особенно в условиях предвоенного экономического кризиса. Когда на крупных заводах Франции начались увольнения, они, по вполне понятным причинам, затронули прежде всего эмигрантов. Но даже в худшие годы кризиса можно было приискать работу во французских колониях (в то время еще многочисленных), чем и пользовался комитет. Специфика французского характера и психологии состоит в том, что французы не любили и не любят до сих пор уезжать за границу на работу, предпочитая худшее место в метрополии лучшему за рубежом. Поэтому работу в колониях для русских было найти сравнительно нетрудно. При "федоровском комитете" одно время существовал даже специальный отдел по трудоустройству русских в колониях, так что многие русские специалисты прошли "колониальную практику". Правда, большинство, скопив некоторые средства, возвращалось во Францию: в колониях не хватало русской среды, русской культуры - всего того, чем так дорожила эмиграция.
В период наибольшего размаха деятельности в начале 30-х годов комитет давал по 300-400 стипендий в год. Но по мере того, как "студенческий бум" среди эмигрантов во Франции шел на убыль, сокращалась и деятельность комитета. К 1936 году его работа фактически прекратилась. Архив комитета передан на хранение в Государственный архив Франции, где пребывает и поныне.
В Париже существовало пять студенческих объединений: Русский студенческий союз, Национальный студенческий союз, Союз студентов-эмигрантов, Союз студентов для изучения и упрочения славянской культуры и Казачий студенческий союз. Политики эти молодежные союзы сторонились. Занимались главным образом взаимопомощью, устраивали лекции, собрания, вечеринки. Все эти союзы в 1929 году объединились в Федерацию студенческих организаций, председателем которой стал П. Е. Ковалевский.
Глава 4
"УНИВЕРСИТЕТЫ ДУХА"
Для нравственного воспитания "русских мальчиков" в эмиграции, как не раз говорилось выше, много сделали оказавшиеся в изгнании религиозные деятели и философы. Сближению молодежи, и в частности студентов, с русскими философами способствовал целый ряд обстоятельств. Прежде всего чрезвычайно высокоразвитое чувство долга у оказавшихся за границей философов - чувство долга вообще и долга перед оказавшейся без родины молодежью.
С другой стороны, сами условия эмигрантской жизни (материальные тяготы, чувство потерянности, одиночество, неприкаянность) способствовали пробуждению религиозных чувств. Обращению к православию благоприятствовало и обострившееся на чужбине чувство родины и попранного национального достоинства. Для бесправного, потерявшего веру в политиков, в идеи, в справедливость эмигранта русская церковь часто оставалась последним прибежищем, где он мог найти успокоение для мятущейся души. Кроме того, русская церковь с привычным убранством, уютностью, интимностью была для них частичкой утерянного дома. Русская молодежь, тяготевшая до революции к нигилизму и атеизму, в эмиграции переживала настоящее религиозное возрождение.
Имелось и еще одно обстоятельство, способствовавшее тяге молодежи к религии. Русская церковь за рубежом перестала быть официальной церковью. Она тоже пребывала как бы в изгнании. В эмиграции русская церковь не оказывала такого давления на духовную жизнь, как это было в России до революции. Для тысяч эмигрантов она стала не церковью, а домом. И если старшее поколение беженцев продолжало ходить к обедне по давней привычке, по традиции, то для молодых эмигрантов православный ритуал был не традицией, а приобщением к духовности.
Один из активных деятелей Русского студенческого христианского движения (РСХД) Н. Езерский, размышляя о феномене религиозного возрождения в эмиграции, писал в 1927 году:
"Нужен был весь ужас величайшей войны и самой кровавой из революций, чтобы религиозное переживание оказалось фактом, а не теорией, чтобы божественное начало жизни было воспринято как реальность, а не как интересная гипотеза. Понятно, что молодежь живее стариков восприняла его, ибо ей не мешали трафареты, предрассудки, вся та кора, которой обрастает человек в течение жизни. И здесь молодежь осталась верна себе, отдаваясь новому течению с той же горячностью, с какой пятьдесят лет назад их деды, такие же молодые люди, "шли в народ" и готовили революцию" 1.
Старая народническая идея "хождения в народ" ради его спасения и просвещения продолжала жить и в эмиграции, естественно сообразуясь с новыми, специфическими условиями. Различие состояло в том, что здесь в роли спасаемого народа выступала уже повергнутая в отчаяние интеллигенция, прежде всего интеллигентская молодежь. Мы уже упоминали о том, что русская зарубежная молодежь в большинстве своем чуралась политики. Политические организации были весьма далеки от идей спасения. У них были иные цели. Миссию спасения взяли на себя культурные силы эмиграции и в немалой степени - объединения и кружки религиозной ориентации.
Одним из вдохновителей спасительной миссии в эмиграции был Илья Исидорович Фондаминский (псевдоним - Бунаков). До революции социалист-революционер, член боевой организации, он приехал в Париж в 1919 году. Одно время был близок с Борисом Савинковым: тот до своего отъезда в советскую Россию некоторое время жил в его квартире в Париже. Длительное время И. И. Фондаминский возглавлял редакцию одного из известнейших эмигрантских журналов "Современные записки", был близок со многими политическими деятелями эмиграции. Но затем разочаровался в эмигрантской политике и всецело посвятил себя работе с молодежью. Во время войны занимал патриотическую позицию, был арестован гестапо и погиб в немецком лагере. По поводу "хождения в народ" в эмиграции он писал: "Эмигрантские политические организации безжизненны и худосочны, ибо не связаны с народными массами. А эмигрантские массы распылены и беспризорны. Надо идти в эмигрантский народ, чтобы организовать его экономически и культурно. И надо поднять его на большую духовную высоту, которая обязательна для него, если он хочет быть передовым отрядом в борьбе за освобождение России. Тогда духовное влияние обязательно передастся из эмиграции на родину" 2.
Нужно отметить, однако, что это движение молодежи было не столько церковным, религиозным в прежнем, дореволюционном понимании, сколько духовным. Внешняя обрядность в эмиграции практически отсутствовала, а хождение в церковь заменялось духовным общением в рамках большого числа кружков, носивших одновременно и просветительский, и религиозный характер. Понятие "верующая молодежь" в эмиграции было достаточно расплывчатым. Для многих молодых людей обретенная вера была формой осмысления судьбы, отечества, отечественной истории, жертвой которой они себя ощущали.
Слова профессора Василия Васильевича Зеньковского, известного историка русской философии, жившего в эмиграции с 1919 года, о том, что общее тогда для многих русских людей сознание, что трагическая судьба России призывает всех нас к покаянию и углублению духовной жизни, что русская трагедия не была случайной и внешней, но была следствием давних и глубоких отступлений от правды Христовой, в какой-то степени поясняют повышенный интерес русской эмигрантской молодежи к религиозной философии.
Русское студенческое христианское движение за границей зародилось в Югославии в 1921 году, но организационные формы обрело два года спустя, когда в городе Прешове, в Чехословакии, состоялся его первый съезд. К этому времени за рубежом оказались, по сути дела, все известные русские мыслители. На съезде в сентябре 1923 года присутствовали С. Булгаков, Н. Бердяев, А. Карташев, Н. Новгородцев, В. Зеньковский, Б. Вышеславцев, И. Ильин, С. Франк, Г. Федотов - цвет и слава русской религиозно-философской мысли. Председателем движения был избран Василий Зеньковский.
РСХД с самого начала ставило перед собой двоякую, но в двойственности своей неразрывную цель - цель, можно сказать, "двуединую". С одной стороны миссию, проистекавшую из христианских постулатов, - спасение и успокоение мятущихся и не находящих пристанища молодых душ и с другой - задачу спасения русской нации, оказавшейся в окружении сильной и активной европейской, а точнее говоря, французской культуры и цивилизации. Причем вторая задача объективно становилась более существенной, ибо, по мере того как разворачивалась организационная структура РСХД, создавались курсы, клубы, кружки, становилось все более очевидным, что молодежь привлекает не столько религиозное спасение, не обрядность православия, а именно духовное, философское и культурное общение между собой и с теми представителями старшего поколения, которые не утратили уважения и веса в молодежной среде. Да и само "взрослое" ядро руководства РСХД, состоявшее из виднейших представителей русской интеллигенции, понимало, что в религиозных чувствах главное - отнюдь не внешняя форма, а духовная культура в том ее понимании, что она является составной частью национальной культуры, а следовательно, и национального сознания. Защита национального сознания от размывания и составляла, в сущности, главное в деятельности РСХД.
С учетом опасности денационализации "русских мальчиков", собственно, и составлялись программы занятий в кружках, которые подпадали под духовное и организационное влияние Религиозно-философской академии. Вскоре после изгнания философов из советской России эта академия воссоздалась вначале в Берлине, а потом переместилась в Париж.
Как это ни кажется на первый взгляд парадоксальным, но создание РСХД и Религиозно-философской академии встретило наибольшее сочувствие в левом крыле эмиграции. Напротив, консервативная и монархическая ее части с самого начала отнеслись к русскому молодежному христианскому движению с подозрением. Одной из причин такого отношения являлось, вероятно, то обстоятельство, что ряд профессоров академии, в том числе Н. А. Бердяев, в свое время прошли через увлечение марксизмом. Несмотря на свой духовный и интеллектуальный бунт против тех форм, которые обрел вскоре после революции в России большевизм, в консервативной эмигрантской среде Н. А. Бердяев "ходил в красных". Кроме того, всякий консерватизм, в особенности же консерватизм, обретший форму власти, с подозрительностью относился к интеллигенции, и в этом смысле характерно совпадение взглядов на интеллигенцию правых сил эмиграции, группировавшихся вокруг "Русского общевоинского союза", с тем, который возобладал в советском обществе с середины 20-х годов.
Культурно-просветительская и философская направленность РСХД, носившая общегуманистический, а не узконационалистический характер, навлекала на организаторов русского христианского движения яростные атаки со стороны монархических кругов. Философов обвиняли в отступничестве от догматов православия и даже в предательстве национальных интересов. Такие крайне правые, черносотенные издания зарубежья, как "Двуглавый орел", постоянно обвиняли РСХД в связях с европейским и французским масонством и всячески старались отвлечь молодежь от участия в кружках Религиозно-философской академии.
Нужно сказать, что русское "черносотенство", получавшее в дореволюционной России поддержку официальной русской церкви, в условиях эмиграции находило некоторую базу в наиболее обездоленных кругах русской эмиграции. Черносотенные настроения подпитывались и бытовой неустроенностью, и завистью к "зажравшимся французам", и ущемленным за границей чувством национальной гордости, и проповедью русского мессианства и верховенства русской православной идеи, посредством которого монархические круги стремились удержать под своим влиянием эмигрантов. Все это были реальные, хотя и не очень заметные на поверхности эмигрантской жизни факторы. В. В. Зеньковский считал, что пребывание в эмиграции естественно заострило в русских сознание религиозности и национальной чуждости Западной Европе, связало религиозную и национальную сферы души 3.
У Русского студенческого христианского движения имелись трения и с Русской зарубежной церковью. Ряд ортодоксальных священников обвиняли движение в отходе от догматов веры, в ереси, в "марксизме". Приобщение "раскаявшихся марксистов" к религии вызывало подозрение. Были нарекания и за то, что в самом названии Русского студенческого христианского движения отсутствовало слово "православное". Намекали на то, что РСХД в скрытой форме "продалось" католицизму. Философов обвиняли в богословском модернизме. В одном из выпусков "Двуглавого орла" об известном русском религиозном философе Сергее Николаевиче Булгакове писалось так: "Этот профессор догматического богословия определенно проповедует ересь человекобожия и столь же еретически искажает догмат Святой Троицы... Не только отсебятина протоиерея Булгакова неприемлема для православного сознания, недопустим и способ его выражений..." 4.
Несмотря на высокий личный авторитет главы РСХД В. В. Зеньковского, движению неоднократно приходилось переживать серьезные расколы. В 1927 году из РСХД вышло Братство имени преподобного Серафима Саровского, существовавшее в Югославии. Поводом для конфликта послужил ряд высказываний Н. А. Бердяева по вопросам религии. Братство потребовало исключения из РСХД Н. А. Бердяева, но получило отказ. Критикуя религиозный модернизм Бердяева, эмигрантский еженедельник "Голос верноподданного", выходивший в Белграде, писал: "...Наше заграничное модернистское уклонение от верного пути тем особенно страшно, что внешне оно кажется близким Церкви. Как всякий раскол, источники и корни этого раскола в глубоких тайниках души, в том внутреннем устроении, которое хочет наново построить г. Бердяев... Модернистское, или софианское, или интеллигентское обновленческое направление (как его ни назвать), завладевшее Движением, есть еще более тонкий соблазн своей активностью, кажущимся творчеством и близостью к Церкви..." 5.
"Голос верноподданного" обвинял Русское студенческое христианское движение в том, что оно находится под преимущественным влиянием интеллигенции, а не духовенства. В сущности, "Голос верноподданного" в своей критике Н. А. Бердяева и РСХД исходил из той же посылки, что и критики из монархистского и черносотенного крыла эмиграции в Париже, обвинявшие русскую интеллигенцию во всех смертных грехах: вначале - в свержении монархии, потом - в Октябрьской революции и, наконец, уже в эмиграции - в стремлении разложить русскую церковь, в антипатриотизме, утверждая, что интеллигенция идет в церковь не с желанием спасать и спастись, а с намерением "исправить" церковь. Равно как русскую интеллигенцию отлучали в лице ее наиболее прогрессивных представителей от церкви в царской России, так ее отлучали от церкви и в эмиграции.
Идея "оцерковливания" жизни в эмиграции, выдвинутая на учредительном съезде Русского студенческого христианского движения, была в основе своей утопической, нереальной. Эта идея не могла реализоваться не только в силу противодействия со стороны правых (да и основная масса верующих эмигрантов придерживалась канонического православия и была весьма далека от религиозно-философских споров между интеллигентами - обновленцами и консерваторами), но и в силу практических условий эмигрантской жизни.
Эмигрантская молодежь в любом движении, в которое она шла, искала активности для себя, общения для себя, успокоения или культурного возрождения для себя и вовсе не желала быть "полигоном" для отвлеченно-религиозных идей, перенесенных с русской почвы на заграничную. Молодежь в РСХД привлекала прежде всего практическая и культурная сторона его деятельности. "Русских мальчиков", прошедших тяжкую школу изгнания и борьбы за существование, мало интересовали нюансы и тонкости теософии. Отражая эти настроения эмигрантской молодежи, один из активистов РСХД Н. Езерский писал:
"Есть одна черта, в которой молодежь имеет безусловное преимущество перед стариками, но это тяжелая, роковая черта. Старшие могли читать, философствовать, "предаваться мечтам и страстям"; молодежи нынешнего поколения сразу пришлось начать суровую жизненную борьбу; оно училось не по книгам, черпает свои убеждения не из логических посылок и не из цитат временных авторитетов, а из непосредственного опыта жизни. Мировоззрение современной молодежи может быть ошибочным, односторонним, но оно никогда не будет отвлеченным. Этот опыт настолько тяжел, что многих давит, иных способен раздавить совершенно. Зато те, кто его выдержал, получают закал, с которым не сравнится никакое школьное учение, и зрелость наступает раньше и полнее" 6.
Имелись объективные причины и того, что русские философы в изгнании тянулись к молодежи, в особенности к студенчеству. Дело в том, что русские мыслители, философы-идеалисты, как их стали называть в советских изданиях, оказались за границей как бы в двойном изгнании - их выслали из советской России, но и эмиграция приняла их крайне отчужденно, почти враждебно. Вот почему с первых же своих шагов за границей они стремились нащупать связь с той средой, которая могла бы стать их аудиторией. Такую потенциальную аудиторию они видели в студенчестве. Большинство изгнанных философов и до, и в первые годы после революции имели опыт общения со студентами. Многие были частыми гостями в аудиториях Московского университета. Для них общение со студенчеством было естественной стихией. И нет ничего удивительного в том, что философы-изгнанники обратили свои взоры на русское эмигрантское студенчество.
Студенчество, со своей стороны, тоже нуждалось в лидерах, в идеологах. И вполне понятно, что оно искало их не в консервативной и не в военной среде. Взоры естественно обращались к демократическому крылу интеллигенции. Изгнанные из России философы имели до революции громкую славу, считались отчасти властителями дум. Свидание не могло не состояться.
В мае 1923 года на съезде русских студентов высланный из советской России известный философ С. Л. Франк выступил с речью, которая стала, в сущности, программной для взаимоотношений религиозных мыслителей с эмигрантской студенческой молодежью. Упоминания об этой речи содержатся в мемуарах многих бывших студентов, и, судя по ним, речь профессора произвела на молодежь глубокое впечатление.
Основные идеи этого выступления были впоследствии развиты философом в его работе "Крушение кумиров". И речь, и книга носили исповедальный характер. Ко это была не только исповедь философа перед молодежью, но и как бы исповедь русской души вообще. Это была редкая в русской истории попытку осмыслить совместный, общий опыт "отцов и детей", прошедших через увлечение, а затем крушение кумиров русского интеллигента XIX века. С. Л. Франк говорил о том, что русский человек, переживший войну и революцию, смотрит на духовные ценности европейской цивилизации глазами скептика. И это тоже было следствием крушения всех кумиров - революции, политики, культуры, идей, которым поклонялся русский интеллигент конца прошлого и начала нового века.
По оценкам прошлого и настоящего речь С. Л. Франка во многом перекликалась с идеями, высказанными Н. А. Бердяевым в "Новом средневековье", где история предстает как бессмысленный и безысходный круговорот человеческих бедствий и страданий, в котором ничего невозможно ни улучшить, ни поправить; спасение - лишь в отрешении от всех земных привязанностей. Спасение, по мысли С. Франка, в условиях "нового средневековья" - не в идеалах, не в деятельности, не в служении, а в спасении, прежде всего в личном спасении и спасении ближних.
В среде эмигрантов, и в особенности молодежи, настроения пессимизма, почти физическое ощущение крушения кумиров и мифов были чрезвычайно распространены, так что речь философа нашла глубокий отклик у участников студенческого съезда. Однако призывы религиозных философов искать спасения в Боге большого успеха не имели. К счастью, и организаторы, и старшие участники Русского студенческого христианского движения быстро уловили это настроение. И в своей практической деятельности РСХД склонялось к просветительству и культуре. Именно в этом и состоит главная заслуга РСХД.
"Внедрение христианства" в русское студенческое движение среди самих студентов вызывало чаще всего снисходительную иронию: "отцы" балуются, дети посмеиваются. На практике "оцерковливание" молодежи носило чисто формальный характер: молодежные собрания, проходившие под эгидой РСХД, начинались совместным пением "Отче наш", а затем уже шла обычная "светская" культурная программа - доклад о "Двенадцати" А. Блока, диспут о творчестве Маяковского или спор о судьбах современной советской литературы. Эти настроения эмигрантской молодежи красочно и иронично описаны в книге Г. Озерецковского "Русский блистательный Париж до войны". Сложная мистика православия с трудом уживалась с тяготами повседневной жизни молодых людей в эмиграции. Зато молодежь с удовольствием слушала интереснейшие лекции русских философов о культуре, творчестве, о русской истории.
Секретариат РСХД размещался в центре Парижа, в доме 10 по бульвару Монпарнас, и сюда в свободные от работы или учебы дни - по субботам и воскресеньям - стекалось много молодежи. Трехэтажный особняк делило между собой несколько эмигрантских организаций: здесь "квартировали" Религиозно-философская академия, кружок по изучению России, секретариат РСХД. Тут же было и студенческое общежитие. Во дворе особнячка в сарае была устроена церковь с резным иконостасом. Служил здесь "батюшка-академик" отец Сергий Четвериков, один из духовных руководителей РСХД. Но приходивших по этому адресу молодых людей интересовала не столько проповедь, сколько возможность познакомиться.
"В субботу после обеда и в воскресенье на бульваре Монпарнас, 10 появлялись девочки и мальчики, - пишет в своей книге Г. Озерецковский. - И набиралось их превеликое множество. В верхнем этаже полно. В среднем этаже полно. В подвале полно. Во дворе полно. Раскинули они свои сети и сеточки и поджидают спутников жизни. Мамаши смело пускали сюда своих дочек... Девочки были объединены в "дружину" и разбивались на кружки: исторический, литературный, евангельский, самодеятельности. Во главе их стояла А. Ф. Шумкина. Магистр философии. Дама лет тридцати пяти, энергичная белобрысая женщина не без комплекции, которая тем не менее прыгала, как козлица, играя с ними в волейбол. И чулки у нее спадали. Но дама очень достойная...
Огромную роль в судьбе русского студенчества во Франции сыграл основанный в 1922 году в Париже Центральный комитет по обеспечению образования русскому юношеству за границей. Комитет был создан по инициативе М. М. Федорова - видного государственного деятеля дореволюционной России. Перед революцией он был министром торговли и промышленности в правительстве С. Ю. Витте, а с начала первой мировой войны возглавил Земско-городской комитет по снабжению армии. Оказавшись за границей, он все силы отдал заботе о русском студенчестве. Его по справедливости называли "отцом русского студенчества за рубежом".
Судьба студентов в эмиграции складывалась нелегко. Требовались большая воля и физическая выносливость, чтобы получить образование. Ведь, как правило, студентам приходилось и работать, и учиться. Стипендии были невелики и обеспечивали лишь весьма скромный прожиточный минимум. Большинство студентов летом нанимались на самые тяжелые физические работы, чтобы скопить денег на покупку учебников и пережить трудную зиму. Помощь им была крайне необходима, и М. М. Федоров внимательно следил за тем, чтобы ни один франк из субсидий и пожертвований на нужды студентов не пропал. Политический опыт и старые связи во французских правительственных кругах давали Федорову возможность добиваться и правительственной помощи русским студентам. При поддержке президента Франции Раймона Пуанкаре многие русские студенты получали правительственные стипендии и часто бывали освобождены от платы за обучение.
Стипендии были, разумеется, невелики. Помимо этого "федоровский комитет" организовал для студентов ряд пансионатов и общежитий, где учащиеся жили на полном содержании. Одно из общежитий располагалось на улице Лекурб, там жили 70 студентов; другое - на бульваре Монпарнас - было рассчитано на 12 человек.
Улица Лекурб была, кстати сказать, одной из "русских" улиц Парижа. Узкая и длинная, она протянулась от бульвара Пастера до кольцевого шоссе на окраине города. Это одна из оживленнейших торговых улиц Парижа, доживших до наших времен почти без изменений. И до сих пор на этой улице имеются маленькая "домовая" русская церковь и продуктовая лавка, торгующая русскими деликатесами. Иногда, особенно на Рождество и Пасху, можно услышать и русскую речь.
"Федоровский комитет" оказывал выпускникам помощь и в трудоустройстве, что было очень непростой задачей, особенно в условиях предвоенного экономического кризиса. Когда на крупных заводах Франции начались увольнения, они, по вполне понятным причинам, затронули прежде всего эмигрантов. Но даже в худшие годы кризиса можно было приискать работу во французских колониях (в то время еще многочисленных), чем и пользовался комитет. Специфика французского характера и психологии состоит в том, что французы не любили и не любят до сих пор уезжать за границу на работу, предпочитая худшее место в метрополии лучшему за рубежом. Поэтому работу в колониях для русских было найти сравнительно нетрудно. При "федоровском комитете" одно время существовал даже специальный отдел по трудоустройству русских в колониях, так что многие русские специалисты прошли "колониальную практику". Правда, большинство, скопив некоторые средства, возвращалось во Францию: в колониях не хватало русской среды, русской культуры - всего того, чем так дорожила эмиграция.
В период наибольшего размаха деятельности в начале 30-х годов комитет давал по 300-400 стипендий в год. Но по мере того, как "студенческий бум" среди эмигрантов во Франции шел на убыль, сокращалась и деятельность комитета. К 1936 году его работа фактически прекратилась. Архив комитета передан на хранение в Государственный архив Франции, где пребывает и поныне.
В Париже существовало пять студенческих объединений: Русский студенческий союз, Национальный студенческий союз, Союз студентов-эмигрантов, Союз студентов для изучения и упрочения славянской культуры и Казачий студенческий союз. Политики эти молодежные союзы сторонились. Занимались главным образом взаимопомощью, устраивали лекции, собрания, вечеринки. Все эти союзы в 1929 году объединились в Федерацию студенческих организаций, председателем которой стал П. Е. Ковалевский.
Глава 4
"УНИВЕРСИТЕТЫ ДУХА"
Для нравственного воспитания "русских мальчиков" в эмиграции, как не раз говорилось выше, много сделали оказавшиеся в изгнании религиозные деятели и философы. Сближению молодежи, и в частности студентов, с русскими философами способствовал целый ряд обстоятельств. Прежде всего чрезвычайно высокоразвитое чувство долга у оказавшихся за границей философов - чувство долга вообще и долга перед оказавшейся без родины молодежью.
С другой стороны, сами условия эмигрантской жизни (материальные тяготы, чувство потерянности, одиночество, неприкаянность) способствовали пробуждению религиозных чувств. Обращению к православию благоприятствовало и обострившееся на чужбине чувство родины и попранного национального достоинства. Для бесправного, потерявшего веру в политиков, в идеи, в справедливость эмигранта русская церковь часто оставалась последним прибежищем, где он мог найти успокоение для мятущейся души. Кроме того, русская церковь с привычным убранством, уютностью, интимностью была для них частичкой утерянного дома. Русская молодежь, тяготевшая до революции к нигилизму и атеизму, в эмиграции переживала настоящее религиозное возрождение.
Имелось и еще одно обстоятельство, способствовавшее тяге молодежи к религии. Русская церковь за рубежом перестала быть официальной церковью. Она тоже пребывала как бы в изгнании. В эмиграции русская церковь не оказывала такого давления на духовную жизнь, как это было в России до революции. Для тысяч эмигрантов она стала не церковью, а домом. И если старшее поколение беженцев продолжало ходить к обедне по давней привычке, по традиции, то для молодых эмигрантов православный ритуал был не традицией, а приобщением к духовности.
Один из активных деятелей Русского студенческого христианского движения (РСХД) Н. Езерский, размышляя о феномене религиозного возрождения в эмиграции, писал в 1927 году:
"Нужен был весь ужас величайшей войны и самой кровавой из революций, чтобы религиозное переживание оказалось фактом, а не теорией, чтобы божественное начало жизни было воспринято как реальность, а не как интересная гипотеза. Понятно, что молодежь живее стариков восприняла его, ибо ей не мешали трафареты, предрассудки, вся та кора, которой обрастает человек в течение жизни. И здесь молодежь осталась верна себе, отдаваясь новому течению с той же горячностью, с какой пятьдесят лет назад их деды, такие же молодые люди, "шли в народ" и готовили революцию" 1.
Старая народническая идея "хождения в народ" ради его спасения и просвещения продолжала жить и в эмиграции, естественно сообразуясь с новыми, специфическими условиями. Различие состояло в том, что здесь в роли спасаемого народа выступала уже повергнутая в отчаяние интеллигенция, прежде всего интеллигентская молодежь. Мы уже упоминали о том, что русская зарубежная молодежь в большинстве своем чуралась политики. Политические организации были весьма далеки от идей спасения. У них были иные цели. Миссию спасения взяли на себя культурные силы эмиграции и в немалой степени - объединения и кружки религиозной ориентации.
Одним из вдохновителей спасительной миссии в эмиграции был Илья Исидорович Фондаминский (псевдоним - Бунаков). До революции социалист-революционер, член боевой организации, он приехал в Париж в 1919 году. Одно время был близок с Борисом Савинковым: тот до своего отъезда в советскую Россию некоторое время жил в его квартире в Париже. Длительное время И. И. Фондаминский возглавлял редакцию одного из известнейших эмигрантских журналов "Современные записки", был близок со многими политическими деятелями эмиграции. Но затем разочаровался в эмигрантской политике и всецело посвятил себя работе с молодежью. Во время войны занимал патриотическую позицию, был арестован гестапо и погиб в немецком лагере. По поводу "хождения в народ" в эмиграции он писал: "Эмигрантские политические организации безжизненны и худосочны, ибо не связаны с народными массами. А эмигрантские массы распылены и беспризорны. Надо идти в эмигрантский народ, чтобы организовать его экономически и культурно. И надо поднять его на большую духовную высоту, которая обязательна для него, если он хочет быть передовым отрядом в борьбе за освобождение России. Тогда духовное влияние обязательно передастся из эмиграции на родину" 2.
Нужно отметить, однако, что это движение молодежи было не столько церковным, религиозным в прежнем, дореволюционном понимании, сколько духовным. Внешняя обрядность в эмиграции практически отсутствовала, а хождение в церковь заменялось духовным общением в рамках большого числа кружков, носивших одновременно и просветительский, и религиозный характер. Понятие "верующая молодежь" в эмиграции было достаточно расплывчатым. Для многих молодых людей обретенная вера была формой осмысления судьбы, отечества, отечественной истории, жертвой которой они себя ощущали.
Слова профессора Василия Васильевича Зеньковского, известного историка русской философии, жившего в эмиграции с 1919 года, о том, что общее тогда для многих русских людей сознание, что трагическая судьба России призывает всех нас к покаянию и углублению духовной жизни, что русская трагедия не была случайной и внешней, но была следствием давних и глубоких отступлений от правды Христовой, в какой-то степени поясняют повышенный интерес русской эмигрантской молодежи к религиозной философии.
Русское студенческое христианское движение за границей зародилось в Югославии в 1921 году, но организационные формы обрело два года спустя, когда в городе Прешове, в Чехословакии, состоялся его первый съезд. К этому времени за рубежом оказались, по сути дела, все известные русские мыслители. На съезде в сентябре 1923 года присутствовали С. Булгаков, Н. Бердяев, А. Карташев, Н. Новгородцев, В. Зеньковский, Б. Вышеславцев, И. Ильин, С. Франк, Г. Федотов - цвет и слава русской религиозно-философской мысли. Председателем движения был избран Василий Зеньковский.
РСХД с самого начала ставило перед собой двоякую, но в двойственности своей неразрывную цель - цель, можно сказать, "двуединую". С одной стороны миссию, проистекавшую из христианских постулатов, - спасение и успокоение мятущихся и не находящих пристанища молодых душ и с другой - задачу спасения русской нации, оказавшейся в окружении сильной и активной европейской, а точнее говоря, французской культуры и цивилизации. Причем вторая задача объективно становилась более существенной, ибо, по мере того как разворачивалась организационная структура РСХД, создавались курсы, клубы, кружки, становилось все более очевидным, что молодежь привлекает не столько религиозное спасение, не обрядность православия, а именно духовное, философское и культурное общение между собой и с теми представителями старшего поколения, которые не утратили уважения и веса в молодежной среде. Да и само "взрослое" ядро руководства РСХД, состоявшее из виднейших представителей русской интеллигенции, понимало, что в религиозных чувствах главное - отнюдь не внешняя форма, а духовная культура в том ее понимании, что она является составной частью национальной культуры, а следовательно, и национального сознания. Защита национального сознания от размывания и составляла, в сущности, главное в деятельности РСХД.
С учетом опасности денационализации "русских мальчиков", собственно, и составлялись программы занятий в кружках, которые подпадали под духовное и организационное влияние Религиозно-философской академии. Вскоре после изгнания философов из советской России эта академия воссоздалась вначале в Берлине, а потом переместилась в Париж.
Как это ни кажется на первый взгляд парадоксальным, но создание РСХД и Религиозно-философской академии встретило наибольшее сочувствие в левом крыле эмиграции. Напротив, консервативная и монархическая ее части с самого начала отнеслись к русскому молодежному христианскому движению с подозрением. Одной из причин такого отношения являлось, вероятно, то обстоятельство, что ряд профессоров академии, в том числе Н. А. Бердяев, в свое время прошли через увлечение марксизмом. Несмотря на свой духовный и интеллектуальный бунт против тех форм, которые обрел вскоре после революции в России большевизм, в консервативной эмигрантской среде Н. А. Бердяев "ходил в красных". Кроме того, всякий консерватизм, в особенности же консерватизм, обретший форму власти, с подозрительностью относился к интеллигенции, и в этом смысле характерно совпадение взглядов на интеллигенцию правых сил эмиграции, группировавшихся вокруг "Русского общевоинского союза", с тем, который возобладал в советском обществе с середины 20-х годов.
Культурно-просветительская и философская направленность РСХД, носившая общегуманистический, а не узконационалистический характер, навлекала на организаторов русского христианского движения яростные атаки со стороны монархических кругов. Философов обвиняли в отступничестве от догматов православия и даже в предательстве национальных интересов. Такие крайне правые, черносотенные издания зарубежья, как "Двуглавый орел", постоянно обвиняли РСХД в связях с европейским и французским масонством и всячески старались отвлечь молодежь от участия в кружках Религиозно-философской академии.
Нужно сказать, что русское "черносотенство", получавшее в дореволюционной России поддержку официальной русской церкви, в условиях эмиграции находило некоторую базу в наиболее обездоленных кругах русской эмиграции. Черносотенные настроения подпитывались и бытовой неустроенностью, и завистью к "зажравшимся французам", и ущемленным за границей чувством национальной гордости, и проповедью русского мессианства и верховенства русской православной идеи, посредством которого монархические круги стремились удержать под своим влиянием эмигрантов. Все это были реальные, хотя и не очень заметные на поверхности эмигрантской жизни факторы. В. В. Зеньковский считал, что пребывание в эмиграции естественно заострило в русских сознание религиозности и национальной чуждости Западной Европе, связало религиозную и национальную сферы души 3.
У Русского студенческого христианского движения имелись трения и с Русской зарубежной церковью. Ряд ортодоксальных священников обвиняли движение в отходе от догматов веры, в ереси, в "марксизме". Приобщение "раскаявшихся марксистов" к религии вызывало подозрение. Были нарекания и за то, что в самом названии Русского студенческого христианского движения отсутствовало слово "православное". Намекали на то, что РСХД в скрытой форме "продалось" католицизму. Философов обвиняли в богословском модернизме. В одном из выпусков "Двуглавого орла" об известном русском религиозном философе Сергее Николаевиче Булгакове писалось так: "Этот профессор догматического богословия определенно проповедует ересь человекобожия и столь же еретически искажает догмат Святой Троицы... Не только отсебятина протоиерея Булгакова неприемлема для православного сознания, недопустим и способ его выражений..." 4.
Несмотря на высокий личный авторитет главы РСХД В. В. Зеньковского, движению неоднократно приходилось переживать серьезные расколы. В 1927 году из РСХД вышло Братство имени преподобного Серафима Саровского, существовавшее в Югославии. Поводом для конфликта послужил ряд высказываний Н. А. Бердяева по вопросам религии. Братство потребовало исключения из РСХД Н. А. Бердяева, но получило отказ. Критикуя религиозный модернизм Бердяева, эмигрантский еженедельник "Голос верноподданного", выходивший в Белграде, писал: "...Наше заграничное модернистское уклонение от верного пути тем особенно страшно, что внешне оно кажется близким Церкви. Как всякий раскол, источники и корни этого раскола в глубоких тайниках души, в том внутреннем устроении, которое хочет наново построить г. Бердяев... Модернистское, или софианское, или интеллигентское обновленческое направление (как его ни назвать), завладевшее Движением, есть еще более тонкий соблазн своей активностью, кажущимся творчеством и близостью к Церкви..." 5.
"Голос верноподданного" обвинял Русское студенческое христианское движение в том, что оно находится под преимущественным влиянием интеллигенции, а не духовенства. В сущности, "Голос верноподданного" в своей критике Н. А. Бердяева и РСХД исходил из той же посылки, что и критики из монархистского и черносотенного крыла эмиграции в Париже, обвинявшие русскую интеллигенцию во всех смертных грехах: вначале - в свержении монархии, потом - в Октябрьской революции и, наконец, уже в эмиграции - в стремлении разложить русскую церковь, в антипатриотизме, утверждая, что интеллигенция идет в церковь не с желанием спасать и спастись, а с намерением "исправить" церковь. Равно как русскую интеллигенцию отлучали в лице ее наиболее прогрессивных представителей от церкви в царской России, так ее отлучали от церкви и в эмиграции.
Идея "оцерковливания" жизни в эмиграции, выдвинутая на учредительном съезде Русского студенческого христианского движения, была в основе своей утопической, нереальной. Эта идея не могла реализоваться не только в силу противодействия со стороны правых (да и основная масса верующих эмигрантов придерживалась канонического православия и была весьма далека от религиозно-философских споров между интеллигентами - обновленцами и консерваторами), но и в силу практических условий эмигрантской жизни.
Эмигрантская молодежь в любом движении, в которое она шла, искала активности для себя, общения для себя, успокоения или культурного возрождения для себя и вовсе не желала быть "полигоном" для отвлеченно-религиозных идей, перенесенных с русской почвы на заграничную. Молодежь в РСХД привлекала прежде всего практическая и культурная сторона его деятельности. "Русских мальчиков", прошедших тяжкую школу изгнания и борьбы за существование, мало интересовали нюансы и тонкости теософии. Отражая эти настроения эмигрантской молодежи, один из активистов РСХД Н. Езерский писал:
"Есть одна черта, в которой молодежь имеет безусловное преимущество перед стариками, но это тяжелая, роковая черта. Старшие могли читать, философствовать, "предаваться мечтам и страстям"; молодежи нынешнего поколения сразу пришлось начать суровую жизненную борьбу; оно училось не по книгам, черпает свои убеждения не из логических посылок и не из цитат временных авторитетов, а из непосредственного опыта жизни. Мировоззрение современной молодежи может быть ошибочным, односторонним, но оно никогда не будет отвлеченным. Этот опыт настолько тяжел, что многих давит, иных способен раздавить совершенно. Зато те, кто его выдержал, получают закал, с которым не сравнится никакое школьное учение, и зрелость наступает раньше и полнее" 6.
Имелись объективные причины и того, что русские философы в изгнании тянулись к молодежи, в особенности к студенчеству. Дело в том, что русские мыслители, философы-идеалисты, как их стали называть в советских изданиях, оказались за границей как бы в двойном изгнании - их выслали из советской России, но и эмиграция приняла их крайне отчужденно, почти враждебно. Вот почему с первых же своих шагов за границей они стремились нащупать связь с той средой, которая могла бы стать их аудиторией. Такую потенциальную аудиторию они видели в студенчестве. Большинство изгнанных философов и до, и в первые годы после революции имели опыт общения со студентами. Многие были частыми гостями в аудиториях Московского университета. Для них общение со студенчеством было естественной стихией. И нет ничего удивительного в том, что философы-изгнанники обратили свои взоры на русское эмигрантское студенчество.
Студенчество, со своей стороны, тоже нуждалось в лидерах, в идеологах. И вполне понятно, что оно искало их не в консервативной и не в военной среде. Взоры естественно обращались к демократическому крылу интеллигенции. Изгнанные из России философы имели до революции громкую славу, считались отчасти властителями дум. Свидание не могло не состояться.
В мае 1923 года на съезде русских студентов высланный из советской России известный философ С. Л. Франк выступил с речью, которая стала, в сущности, программной для взаимоотношений религиозных мыслителей с эмигрантской студенческой молодежью. Упоминания об этой речи содержатся в мемуарах многих бывших студентов, и, судя по ним, речь профессора произвела на молодежь глубокое впечатление.
Основные идеи этого выступления были впоследствии развиты философом в его работе "Крушение кумиров". И речь, и книга носили исповедальный характер. Ко это была не только исповедь философа перед молодежью, но и как бы исповедь русской души вообще. Это была редкая в русской истории попытку осмыслить совместный, общий опыт "отцов и детей", прошедших через увлечение, а затем крушение кумиров русского интеллигента XIX века. С. Л. Франк говорил о том, что русский человек, переживший войну и революцию, смотрит на духовные ценности европейской цивилизации глазами скептика. И это тоже было следствием крушения всех кумиров - революции, политики, культуры, идей, которым поклонялся русский интеллигент конца прошлого и начала нового века.
По оценкам прошлого и настоящего речь С. Л. Франка во многом перекликалась с идеями, высказанными Н. А. Бердяевым в "Новом средневековье", где история предстает как бессмысленный и безысходный круговорот человеческих бедствий и страданий, в котором ничего невозможно ни улучшить, ни поправить; спасение - лишь в отрешении от всех земных привязанностей. Спасение, по мысли С. Франка, в условиях "нового средневековья" - не в идеалах, не в деятельности, не в служении, а в спасении, прежде всего в личном спасении и спасении ближних.
В среде эмигрантов, и в особенности молодежи, настроения пессимизма, почти физическое ощущение крушения кумиров и мифов были чрезвычайно распространены, так что речь философа нашла глубокий отклик у участников студенческого съезда. Однако призывы религиозных философов искать спасения в Боге большого успеха не имели. К счастью, и организаторы, и старшие участники Русского студенческого христианского движения быстро уловили это настроение. И в своей практической деятельности РСХД склонялось к просветительству и культуре. Именно в этом и состоит главная заслуга РСХД.
"Внедрение христианства" в русское студенческое движение среди самих студентов вызывало чаще всего снисходительную иронию: "отцы" балуются, дети посмеиваются. На практике "оцерковливание" молодежи носило чисто формальный характер: молодежные собрания, проходившие под эгидой РСХД, начинались совместным пением "Отче наш", а затем уже шла обычная "светская" культурная программа - доклад о "Двенадцати" А. Блока, диспут о творчестве Маяковского или спор о судьбах современной советской литературы. Эти настроения эмигрантской молодежи красочно и иронично описаны в книге Г. Озерецковского "Русский блистательный Париж до войны". Сложная мистика православия с трудом уживалась с тяготами повседневной жизни молодых людей в эмиграции. Зато молодежь с удовольствием слушала интереснейшие лекции русских философов о культуре, творчестве, о русской истории.
Секретариат РСХД размещался в центре Парижа, в доме 10 по бульвару Монпарнас, и сюда в свободные от работы или учебы дни - по субботам и воскресеньям - стекалось много молодежи. Трехэтажный особняк делило между собой несколько эмигрантских организаций: здесь "квартировали" Религиозно-философская академия, кружок по изучению России, секретариат РСХД. Тут же было и студенческое общежитие. Во дворе особнячка в сарае была устроена церковь с резным иконостасом. Служил здесь "батюшка-академик" отец Сергий Четвериков, один из духовных руководителей РСХД. Но приходивших по этому адресу молодых людей интересовала не столько проповедь, сколько возможность познакомиться.
"В субботу после обеда и в воскресенье на бульваре Монпарнас, 10 появлялись девочки и мальчики, - пишет в своей книге Г. Озерецковский. - И набиралось их превеликое множество. В верхнем этаже полно. В среднем этаже полно. В подвале полно. Во дворе полно. Раскинули они свои сети и сеточки и поджидают спутников жизни. Мамаши смело пускали сюда своих дочек... Девочки были объединены в "дружину" и разбивались на кружки: исторический, литературный, евангельский, самодеятельности. Во главе их стояла А. Ф. Шумкина. Магистр философии. Дама лет тридцати пяти, энергичная белобрысая женщина не без комплекции, которая тем не менее прыгала, как козлица, играя с ними в волейбол. И чулки у нее спадали. Но дама очень достойная...