Костиков Вячеслав. Не будем проклинать изгнанье (Пути и судьбы русской эмиграции)

   Исходя из такого понимания, я не имею намерения вынести окончательный "вердикт". Моя задача много скромнее: рассказать читателям о том, как запутанный клубок противоречий, кульминацией которого в 1937 году было исчезновение генерала Миллера, воспринимался, судился и интерпретировался русской эмиграцией. Тем более что она отчасти вольно, а отчасти в силу манипуляций секретных служб была тесно вовлечена в эти бесовские игрища.
   Одним из "белых пятен" "советско-эмигрантской" истории является поездка маршала Тухачевского в Западную Европу, ставшая как бы преддверием к расправе над ним Сталина. Имеются свидетельства того, что активным участником заманивания советского маршала в расставленную для него ловушку был генерал Николай Владимирович Скоблин, один из главарей РОВС, муж "курского соловья" - Надежды Васильевны Плевицкой.
   Согласно одной из версий "дела Тухачевского", операция была задумана контрразведкой Гитлера с целью нанести удар по руководящему ядру Красной Армии и подозрительность Сталина умело использовалась контрразведкой Гитлера.
   Некоторые "технические детали" этой операции уже сделались достоянием гласности. В апреле 1937 года в подвальном помещении на Принц-Альбрехтштрассе в Берлине под руководством генерала СС Германа Беренса гестапо оборудовало секретную лабораторию для подготовки и изготовления фальшивой переписки Тухачевского с немецкими военными якобы с целью заговора против Сталина. Были сфабрикованы письма, документы, расписки в получении денег от немецкой разведки за предоставленные ей разведданные. Фальшивые документы несли на себе все необходимые в таких случаях "стигматы веры": печати, пометки, росписи, грифы и штампы. Подделали даже пометки на полях немецких генералов фон Зекта, Гаммерштейна и руководителя абвера (германской разведки) адмирала Канариса.
   О существовании папки с компрометирующими Тухачевского документами через президента Чехословакии Бенеша, оказавшегося невольным соучастником этой сложной игры, было доведено до сведения Сталина.
   Между тем в обширной эмигрантской литературе, среди которой имеется ряд исследований по "делу Тухачевского", есть свидетельства, что инициатива компрометации вождей Красной Армии, и прежде всего маршала Тухачевского, исходила не от германской контрразведки, а от самого Сталина и что Гитлер лишь с готовностью воспользовался подброшенной ему идеей. Таким образом, на самом верху тайной политики интересы Гитлера и Сталина, во всяком случае, в деле маршала Тухачевского сомкнулись. Сталину важно было избавиться от сильною и популярного соперника, Гитлеру - от блестящей плеяды молодых советских полководцев. Интересы двух диктаторов переплелись. В проигрыше оказалась советская Россия, лишившаяся накануне войны своих лучших военачальников.
   В исследованиях эмигрантских историков прямо указывается на посредничество в этом сговоре Николая Владимировича Скоблина, бывшего, по ряду свидетельств, двойным агентом, работавшим одновременно и на гестапо, и на НКВД. Именно через него до Гитлера была доведена первичная информация НКВД о якобы готовящемся заговоре генералов против Сталина. Гитлер "понял намек" и после недолгих колебаний дал распоряжение вступить в игру.
   Оценивая эти свидетельства, вместе с тем нужно помнить, что во время суда над Надеждой Плевицкой, обвиненной в соучастии в похищении генерала Миллера (подробнее об этом рассказывается ниже), так и не было предоставлено ни одного документального свидетельства, которое подтверждало бы сотрудничество генерала Скоблина с советской разведкой. Обвинения носили исключительно косвенный характер. При отсутствии доступа к советским и германским архивам секретных служб нет возможности с полной уверенностью сказать, кто был чьим объектом манипуляции, кто на кого работал. Моя задача состоит не в отыскании истины, а в том, чтобы рассказать об одной из драматических страниц жизни русской эмиграции.
   Как только в эмигрантской прессе замелькало имя Тухачевского, здесь сразу же вспомнили, что герой гражданской войны, усмиритель восстания в Кронштадте и "антоновщины" начинал свою военную карьеру подпоручиком лейб-гвардии Семеновского полка. Многие семеновцы, оказавшиеся в изгнании, склонны были видеть в красном маршале человека своей среды и приписывали ему свои собственные помыслы.
   Фактом является то, что Тухачевский действительно останавливался на несколько дней в Париже по пути на похороны Георга V и при возвращении из Англии. Поль Пайоль, работавший в то время в германском отделе французской контрразведки при Генеральном штабе французской армии, пишет в своих воспоминаниях 6 о том, что приглашения на прием в советское посольство в честь Тухачевского получили несколько французских "друзей" маршала, бывших вместе с ним в германском плену в 1915-1916 годах. Среди присутствовавших на приеме на улице Гренель был и полковник Робьен, один из ответственных сотрудников германского отдела французской контрразведки, брат бывшего посла Франции в России. Полковник Робьен имел беседу с Тухачевским, в ходе которой маршал интересовался делами русской эмиграции, в частности ее связями с германскими спецслужбами. По свидетельству полковника Робьена, в разговоре было упомянуто и имя генерала Скоблина в связи с его контактами с германской разведкой.
   Однако воспоминания Поля Пайоля были опубликованы лишь после второй мировой войны и никак не могли служить источником слухов по поводу возможных контактов Тухачевского с эмиграцией. Можно ли верить брату Николая Скоблина Сергею, который в подтверждение слухов рассказывал о слышанном им разговоре между Скоблиным и Плевицкой? В разговоре упоминалось о тайной встрече, якобы имевшей место между Тухачевским и генералом Скоблиным на частной квартире на авеню Сегюр. Реальность этой встречи труднопроверяема. Едва ли она могла состояться. Ведь Тухачевский не мог не знать, что эмигрантские круги были наводнены всякого рода агентами, в том числе советской разведки. И вряд ли опытный военачальник, знакомый с методами контрразведки, стал бы рисковать нарваться на провокатора.
   Напротив, если принять за версию, что Скоблин работал на сталинский НКВД, то все становится более понятным: распространение слухов о мифической встрече было способом компрометации маршала, подготовкой к будущему обвинению его в связях с иностранными шпионами. Такой версии придерживается, в частности, и Вальтер Кривицкий. В своих воспоминаниях 7 он пишет: "...Таким образом, Скоблин был центральной фигурой в заговоре ГПУ против Тухачевского и других генералов Красной Армии. В этой трагической макиавеллевской манипуляции он играл тройную роль: в качестве приближенного к кругу Гучкова он был германским агентом; в лице советника генерала Миллера он контролировал монархическое крыло эмиграции; и все это в полном согласии со своим третьим и главным работодателем - ГПУ" 8.
   Понимание причин похищения генерала Миллера, какой бы из заинтересованных сторон эта акция ни была осуществлена, затрудняется необыкновенной сложностью политической обстановки в Западной Европе в тот период. Запутаннейший клубок интересов, интриг, тайной деятельности разведок сплелся вокруг гражданской войны в Испании.
   Советские читатели, как правило, знают лишь о героических страницах этой эпопеи. Наше восприятие гражданской войны в Испании формировалось под влиянием репортажей Михаила Кольцова, книг Ильи Эренбурга, романов Эрнеста Хемингуэя. В них ярко передана романтическая атмосфера тех дней. Огромное эмоциональное воздействие на советского человека оказал прием испанских беженцев и особенно детей испанских антифранкистов в Советском Союзе.
   Менее известны дальнейшие судьбы этих детей и самих испанских патриотов, выехавших в СССР. Многие из этих судеб сложились неоднозначно. Сталинский репрессивный режим простер свои черные крылья и над "испанской колонией" в Советском Союзе. Мало известны и тайные страницы испанской войны. Европейские правительства, безусловно, понимали, что война между франкистами и республиканцами является не просто гражданской войной. Эта война в значительной мере была пробой сил европейского фашизма и в этом качестве - преддверием и "репетицией" второй мировой войны. Иностранные разведки всех европейских стран пристально следили за развитием событий в Испании. Среди как франкистов, так и республиканцев были и "добровольцы" от спецслужб. Поля и небеса Испании стали испытательным полигоном для новейших образцов оружия. Вспомним, что город Гернику, трагедию которого запечатлел в своем всемирно известном полотне Пабло Пикассо, бомбили немецкие "хейнкели" новейшего образца.
   История гражданской войны в Испании помимо свидетельств мужества, героизма, интернационального братства содержит и черные строки, вписанные подручными Сталина. Многие из советских добровольцев, возвращаясь в Москву, попадали в застенки и гибли не от пуль фалангистов, а от выстрела в затылок в подвалах НКВД. Такова судьба Михаила Кольцова.
   Известный советский писатель Валентин Петрович Катаев рассказывал мне, что такая же судьба грозила и Илье Эренбургу. В то время как Эренбург находился в Испании, ведя репортажи из лагеря республиканцев, у него неожиданно отобрали дачу в Переделкине. Когда у Александра Фадеева поинтересовались, чем это вызвано, глава Союза писателей цинично прокомментировал: по возвращении из Испании она ему больше не понадобится.
   Удивляться, впрочем, нечему. События в Испании шли бок о бок с трагическими событиями в Москве. Гражданская война между республиканцами и фалангистами вспыхнула в июне 1936 года. А в августе этого же года в Москве Сталин добивает последних из "славной когорты": начинается суд над Зиновьевым и Каменевым. В качестве вины им вменяется, в частности, намерение ликвидировать "величайшего гения всех времен и народов" Иосифа Виссарионовича Сталина. Уже по заведенному ритуалу "врагов народа" обвиняют в связях с империалистами, иностранными шпионами и вредителями. В стране нагнетается атмосфера заговоров и шпиономании. Для оправдания террора нужно время от времени "предъявлять" врагов, и их ищут повсюду, в том числе и в Испании, и в среде русской эмиграции.
   Есть и еще одна малоисследованная причина пристального внимания Сталина и НКВД к "испанцам". Дело в том, что интернационалистские чувства были не единственным побуждением советских людей, просившихся в Испанию. Имеются свидетельства и того, что многие ехали под пули франкистов, фактически спасаясь от удавки НКВД. Бежали под пули от душной атмосферы всеобщей подозрительности, шельмования, от опасности быть увезенным в одну из ночей в "воронке" и не вернуться. Геройская смерть в рядах республиканцев была предпочтительнее анонимной смерти в сталинском ГУЛАГе. Но и в Испании их настигала рука ежовских исполнителей 9.
   Подозрительность Сталина в отношении республиканцев имела свои политические основания. Дело в том, что в рядах бойцов интернациональных бригад собралось много революционеров-интернационалистов. В Испанию стекались оказавшиеся за рубежом троцкисты, анархисты.
   Озабоченный исключительно своей властью и уничтожением политических оппонентов, Сталин думает не столько о помощи республиканцам, сколько о выявлении троцкистов в рядах испанских добровольцев. Деятельность НКВД в Испании в значительной мере ориентировалась на эту "сверхзадачу". Террор, развязанный Сталиным против своих противников в Москве, продолжался и в Испании.
   Одной из баз, с которой действовали сталинские опричники в Испании, становится Париж, где наличие большой и разномастной русской эмиграции служило прекрасной почвой для создания сети секретных агентов. Немало их оказалось и в верхушке РОВС, который, по мнению ряда исследователей, фактически контролировался НКВД 10.
   В советской печати уже появляются свидетельства о деятельности НКВД в среде русской эмиграции 11. В частности, упоминалось имя Сергея Эфрона, мужа русского поэта Марины Цветаевой. Активный деятель "возвращенческого движения", Сергей Эфрон в период испанской войны был причастен к переправке секретных сотрудников НКВД в Испанию. Дело в том, что патриотически настроенный "Союз возвращения на родину" рекрутировал бойцов и для интернациональных бригад республиканцев. Многие эмигранты, мечтавшие вернуться в Россию, смотрели на участие в испанской войне на стороне республиканцев, поддерживаемых советским правительством, как на своего рода "выкуп", дающий право получить билет в Москву, Советские официальные органы в Париже, не давая официальных заверений, тем не менее стимулировали подобные настроения.
   Имелись среди эмигрантов и такие, которые предпочитали занять в испанской войне правый фланг. Испанская война стала для эмиграции как бы еще одним рубежом размежевания.
   Участие русских белых офицеров (надо подчеркнуть - очень ограниченное) на стороне фалангистов, на наш взгляд, имело скорее психологические, нежели политические мотивировки. В отличие от идей Гитлера, получивших достаточную известность посредством книги "Майн кампф", идеология франкизма, по сути дела, не была широко известна в Европе. И уж менее всего о ней знали в среде русской эмиграции. Офицерская эмиграция, в значительной части своей настроенная промонархистски, не питала больших симпатий к диктаторским наклонностям Франко. На поля воюющей Испании влекло другое.
   Стремившиеся попасть в Испанию являлись боевыми офицерами, прошедшими фронты первой мировой и гражданской войн в России. Война была их "специальностью", в сущности, образом жизни. Большинство добровольцев белой армии Врангеля, за исключением узкого круга артиллерийских и морских офицеров, не имели специальности, которую можно было бы в эмиграции приспособить к гражданскому быту. Они труднее всех проходили адаптацию на чужбине, больше других мыкались без работы. Офицерство было психологически наиболее дестабилизированной частью эмиграции. Оно же более всего страдало, в силу понятий о чести, достоинстве, из-за своего, в сущности, положения отверженных в гражданском европейском обществе.
   Сводки с фронтов гражданской войны в Испании, которыми с лета 1936 года запестрела французская пресса, заставляли быстрее биться многие эмигрантские сердца. Слишком много было в душе воспоминаний о гражданской войне в России, чтобы воспринимать вести из Испании с холодной отстраненностью. Часть офицеров углядела в испанской войне возможность вновь обрести привычный жизненный уклад, войти в привычную среду, где они были бы не статистами в генеральских играх "Русского общевоинского союза", а активными участниками.
   Разумеется, в среде эмигрантов и руководителей РОВС были и такие, которые увидели в фашизме новую форму борьбы с ненавистным им большевизмом. Число их, впрочем, было незначительным, даже и в генеральских кругах РОВС. Правое крыло эмиграции, несмотря на неприятие большевизма, довольно быстро разобралось в политических намерениях германского фашизма. Гитлера менее всего интересовало искоренение идеологии сталинизма, в которой он не мог не увидеть целого ряда коренных, родственных свойств. Гитлер мечтал о "жизненном пространстве" для "великой Германии" и дешевой рабочей силе. Отношение эмиграции, даже ее крайне правого крыла, к Гитлеру было более чем сдержанным. Большая часть эмиграции, особенно после нападения гитлеровской Германии на СССР, сердцем и душой встала на сторону России.
   Однако в 1936 году, за три года до начала второй мировой войны, обстановка в Европе для русских эмигрантов еще не представлялась столь очевидной, как в 1941-м. Но уже и в это время генерал Миллер, учитывая ряд факторов - и то, что Франция была союзницей России в первой мировой войне, и то, что французское правительство предоставило эмигрантам убежище, - был настроен скорее профранцузски.
   Обстановка гражданской войны в Испании, предчувствие общеевропейских военных катаклизмов обострили борьбу за влияние в эмиграции, и прежде всего в РОВС. Но профранцузские, прогерманские или профранкистские симпатии чаще всего служили лишь идеологическим прикрытием для борьбы личных интересов и амбиций.
   В 1935 году на этой почве в РОВС обозначились серьезные трещины, грозившие полным развалом. 23 февраля в Париже произошло событие, получившее на страницах эмигрантской прессы название "бунта генералов". Причиной бунта послужила пассивность генерала Миллера. Во главе бескровного путча стояли 13 старших чинов РОВС, в том числе генералы Туркул, Фок и известный уже нам Скоблин - муж Надежды Плевицкой. В предъявленном Миллеру ультиматуме генералы, возмущенные бездеятельностью РОВС и его главы, требовали превращения "Русского общевоинского союза" в политический центр зарубежья. Как выяснилось из источников, ставших известными эмиграции уже после войны, генерал Скоблин играл в этом заговоре двойную роль: он был и составителем ультиматума, и он же докладывал Миллеру о всех шагах заговорщиков. Теперь, когда все более проясняется связь генерала Скоблина с НКВД, можно сказать, что роль его была тройной.
   Миллер, находившийся, как упоминалось выше, в определенной изоляции, оценил "лояльность" генерала Скоблина достаточно высоко. "Бунт генералов", фактически спровоцированный Скоблиным, еще более повысил доверие к нему престарелого главы РОВС.
   Таким образом, русская военная эмиграция накануне второй мировой войны представляла собой запутанный клубок противоречий, разобраться в которых трудно до сих пор. Но бесспорен факт, что те или иные подразделения РОВС использовались разведками всех европейских стран, начиная с советской и кончая бельгийской. Миллеру, начинавшему карьеру на военно-дипломатическом поприще, приходилось использовать все свое политическое мастерство и опыт, чтобы удерживать союз от распада. Начавшаяся в 1936 году испанская война, давшая выход энергии "активистов", несколько приглушила внутренние противоречия. Престарелый генерал и дипломат остался у руля тонущего корабля. Но, как оказалось, ненадолго.
   Миллер не являлся сторонником отправки русских добровольцев в Испанию, придерживаясь мнения, что в роковые моменты эмиграции, как гражданской, так и военной, следует держаться в стороне от "большой драки". Но открыто сопротивляться давлению "активистов" он не мог. Приходилось лавировать, хитрить, тянуть время. Тем не менее его вынудили провести консультации с высшими чинами РОВС по этому вопросу. Была установлена и связь с франкистскими представителями. В штабе Франко предложение о посылке добровольцев-эмигрантов восприняли без энтузиазма. Тем более что представители РОВС не могли назвать даже примерное число возможных волонтеров. Имелись и политические сложности.
   Общественное мнение Франции оказалось на стороне республиканцев. В Париже собирали деньги на покупку снаряжения для них. В рядах интернациональных бригад сражалось много французов. В Париже, Марселе, Лионе проходили массовые митинги в поддержку республиканцев. Активную антифранкистскую позицию заняла французская интеллигенция.
   Правительство Леона Блюма, морально поддерживая республиканцев, от непосредственной помощи уклонялось, объявив о политике невмешательства. Тем не менее благодаря активной гражданской позиции виднейших представителей французской интеллигенции - Р. Роллана, Ф. Жолио-Кюри, А. Мальро и многих других - во Франции для республиканцев было собрано более 100 млн. франков. В Испанию уехали 8,5 тыс. французских добровольцев, вставших в ряды интернациональных бригад. Три тысячи из них погибли в боях 12. В такой моральной обстановке руководству РОВС было бы немыслимо открыто объявить о посылке русских офицеров к Франко. Это значило бы окончательно погубить себя в глазах французского общественного мнения, которое и без того скептически относилось к деятельности правой эмиграции. Таким образом, действовать приходилось тайно.
   И вновь активную роль в этом деле играет генерал Скоблин. На правах бывшего командующего одним из корниловских полков он контролировал своих бывших подчиненных, офицеров-корниловцев. Как только стала проясняться возможность посылки добровольцев в армию Франко, Скоблин тотчас же предложил свои услуги - "дать своих корниловцев". В сущности, Скоблин координирует всю работу по отправке добровольцев из РОВС в Испанию. Генерал Миллер, вынужденный согласиться на эту акцию, от ее реализации самоустраняется. Его беспокоят не только возможные политические осложнения с французскими властями, но и материальные издержки. Эмиссары генерала Франко, дав в конце концов принципиальное согласие принять добровольцев, субсидировать это предприятие отказались.
   Разочаровывало добровольцев из РОВС и то обстоятельство, что офицеры принимались на службу к Франко с понижением в чинах. Только в конце декабря 1936 года Миллер наконец получил официальное извещение о том, что Франко дал принципиальное согласие принять белых офицеров. 25 декабря Миллер издает циркуляр № 845 о порядке приема добровольцев в Испанский иностранный легион. Каждый отъезжающий в Испанию должен был иметь подписанный Миллером "сертификат благонадежности".
   Отправкой первой группы ведал капитан Петр Савин, человек, близкий к генералу Скоблину.
   Однако с первых же шагов добровольцы столкнулись с непредвиденными осложнениями. В обычное время переход франко-испанской границы никаких трудностей не представлял. В приграничных городках и поселках за умеренную мзду легко можно было найти проводника, который указывал верную тропу. Однако в связи с тем, что из Франции к Франко устремились члены секретной, хорошо законспирированной профашистской организации "Кагуль", французская пограничная служба усилила наблюдение. Русские об этом и не подозревали. Неприятный сюрприз ждал добровольцев в Биаррице. Испанский консул сообщил здесь Савину, приехавшему несколькими часами раньше добровольцев, что переход границы в районе Биаррица может привести к скандалу. Пришлось на ходу менять планы. Офицеры, не сходя с поезда, проехали до местечка Сен-Жан-де-Люз. Здесь жил директор консервной фабрики, сочувствовавший франкизму. С ним через испанского консула русские и вступили в сговор. Получив от Савина телеграмму "Восемь ящиков консервов получены", что свидетельствовало о количестве прибывших, он зарезервировал для добровольцев места в местной гостинице. Директор консервной фабрики, местный житель и знаток окрестностей, сам же и переводил офицеров через пограничную речушку Бидосс, на другой стороне которой располагался испанский городок Ирун. Здесь добровольцы попадали в руки франкистского полковника Тронкозо, который, проверив "верительные грамоты", переправлял их дальше в глубь страны. На фронт добровольцы следовали через Памплону.
   Проработка маршрута и подготовка переправки свидетельствовали о том, что испанская сторона рассчитывала на прием значительного контингента русских добровольцев. Однако широко задуманная затея обернулась конфузом. Активисты РОВС переоценили желание русских сражаться на стороне генерала Франко. В среде русской эмиграции преобладали другие настроения. Сторонников республиканцев среди эмигрантов оказалось несравнимо больше. Они и создавали соответствующий психологический климат. Кроме того, делам РОВС основательно навредила сама эмигрантская пресса.
   Нужно сказать, что эмиграция приняла войну между республиканцами и франкистами очень близко к сердцу. И эмиграция, и ее политические лидеры понимали, что эта война, как и всякая катастрофа, несет в себе элементы судьбы. Никто не знал, чем окончится эта война, но все понимали, что она является преддверием еще более крупной катастрофы. И, как всегда в обстановке неизвестности, тревог, опасностей, в эмиграции всколыхнулись неясные надежды. Русская пресса широко освещала гражданскую войну в Испании, видя в ней как бы продолжение собственной национальной трагедии. Две крупнейшие ежедневные газеты - "Последние новости" и "Возрождение" имели в Испании собственных корреспондентов. Более мелкие газетки всеми правдами и неправдами исхитрялись получать из Испании собственную информацию.
   Шум поднялся, когда в журнале "Часовой" стали появляться сообщения об участии русских добровольцев в боях на стороне Франко. Патетические корреспонденции, прославлявшие "подвиги" белых героев, привлекли в конце концов внимание французских властей. Проведенное расследование подтвердило, что речь идет о нелегальном переходе эмигрантами государственной границы. Генерал Миллер принужден был оправдываться. Пограничные отряды жандармерии тем временем усилили наблюдение за границей. И первая же после разразившегося скандала группа была задержана в Сен-Жан-де-Люзе. После этого инцидента отправка добровольцев РОВС в Испанию была прекращена. Всего успело уйти к Франко пять групп общим числом 28 человек.
   Об участии белых офицеров в испанской войне писали в 1936 году и советские газеты, используя попавшие в руки чекистов в Испании бумаги белого генерала Фока, одного из соперников Миллера по РОВС. Генерал Фок уехал к Франка без ведома Миллера и, будучи опытным артиллеристом, получил в командование артбатарею. В одном из боев франкисты были разбиты. В руки республиканцев попал чемодан с личными вещами генерала Фока, который был доставлен в Москву. Советская пропаганда широко использовала попавшие в ее руки документы для разоблачения эмиграции и нагнетания ненависти к белогвардейским "шпионам" и "предателям". Что касается судьбы генерала Фока, то он погиб в одном из боев буквально несколько недель спустя.